Глава шестьдесят восьмая

Чижевский

– Любите рубины? – спросил Чижевского служитель музея, солидный левантийского типа господин с ухоженными седыми усами. – И правильно делаете. Камень удивительно красив. Мало кто в Европе знает, какими чудесными свойствами обладает рубин. А вот те вкрапления рубинов по краю глиняной таблички и в этом куске песчаника с Камерунского плоскогорья и вовсе обладают фантастическими свойствами.

– Какими же? – лениво спросил Чижевский, скрывая свое нетерпение. – Помогают от сглаза?

– Шутите? – обиделся служитель Африканской экспозиции Венского музея истории искусств. – Мы, европейцы, недоверчиво относимся к культуре Африки…

– При чем тут доверие или недоверие? – возразил российский путешественник. – У камней есть объективные физико-химические характеристики. И ученые могут достоверно объяснить нам на языке науки любые чудеса.

– Вы ученый?

– Да. А что, не похож?

– Слишком хорошо одеты, слишком шикарный автомобиль вас привез, слишком дорогой перстень на пальце, слишком большая суета в администрации музея в связи с вашим визитом… Продолжать?

– Вы, случайно, не разведчик?

– Бывший. Давно на пенсии.

– Бывших разведчиков не бывает.

– Это, может, у вас не бывает. А у нас четко определено: вышел на пенсию – забудь прошлые навыки.

– А вот вам не удалось забыть, автоматически считываете информацию… Ну, хорошо, отвечу вам прямо: я ученый. Но богатый ученый. К счастью, я имею возможность левой рукой тратить на научные экспедиции те деньги, которые зарабатываю правой. Обхожусь без выпрашивания грантов на исследования, без поиска инвесторов и спонсоров. Сам себе спонсор. Устраивает?

– Мне нравится ваш образ жизни. И, пожалуй, я скажу вам то, чего никому не говорил…

– Что же?

– Я обратил ваше внимание на глиняные таблички, оплавленные при очень высокой температуре.

– Да, здесь кроется какая-то тайна. И возможно, не одна.

– Всех пока больше интересуют оплавленные рубины… А тексты на глиняных табличках – никого.

– Ну, тут нужна другая специальность. Вероятно, в таком крупном музее, как ваш, сотни ученых из разных стран уже пытались разгадать надписи. Я бы на первый взгляд предположил шумерское письмо. Хотя… надо уточнить время оплавления.

– Я думаю, что тому, кто разгадает надписи на этих оплавленных табличках, откроется многое – в том числе и дата события (таблички лишь похожи на шумерское письмо), и происхождение высокой температуры, и таинственная сила управления временем…

– А почему вы думаете, что такая сила вообще есть?

– Год назад здесь, в музее, был ученый из Камеруна. Очень мудрый человек. Наверное, не просто ученый, а еще и колдун… Он долго гладил таблички, касался оплавленных рубинов, что-то нашептывал. Кстати, трогать экспонаты музея категорически запрещено, я позволил это сделать лишь двум людям: этому африканцу и вам…

– Я оценил меру вашего доверия.

– А я не о цене. Я старый человек, в душе уже иная иерархия ценностей, среди которых знания выходят на первое место. Я тоже хочу понять…

– Что за тайну вы пытаетесь узнать?

– Тот африканец, оставивший мне двести шиллингов (я не о деньгах, а о том, что он придавал визиту в музей огромное значение), перед уходом долго стоял на коленях – молился. А потом сказал мне: «Если бы я мог понять, почему в Камеруне на реке Бенуэ и на плоскогорье, на высоте тысяч метров земля выбрасывает на поверхность такие же алые и розовые рубины, как те, что находят на Цейлоне и в Шри-Ланка, я стал бы миллиардером и мог создать Институт земного магнетизма в Камеруне»…

Служитель показал циновку, на которой молился африканский ученый.

– Если бы я смог перевести надписи глиняных табличек, я получил бы Нобелевскую премию.

– А если бы я смог постичь смысл всего того, что я не могу понять, то ощущал бы себя мудрецом…

Чижевский демонстративно внимательно осмотрел циновку.

– Вы могли бы дать мне копию текста? Ксерокопию рисунка, компьютерную распечатку. Мне важен не артефакт, а точность надписей.

– Разумеется. Это обойдется вам всего в десять шиллингов.

– Даже не представляю, сколько может стоить кусочек глины с вкраплением хотя бы крохотного рубина…

– Тысячу австрийских шиллингов.

– Разумная цена. Ведь если окажется, что это кусок глины, обожженный в Зальцбурге с вкраплением красного стекла, то потом неприятностей не оберешься.

– То, что я дал вам, – настоящее. Я все-таки бывший разведчик, у меня неплохая пенсия, зачем рисковать? Хотя, конечно, бывают посетители, которые не жалеют тысячу шиллингов за имитацию. Я помогаю людям за небольшие деньги ощутить свою причастность к тайне.

– Так тайна все-таки есть?

– Вы и сами это знаете.

– Да, и связана она с параллельностью месторождений драгоценных камней, что вроде бы противоречит законам геологии.

Чижевский помолчал и добавил:

– Или, во всяком случае, пока ими не подтверждается. За исключением…

Он вспомнил странные теории петрозаводского геолога Бориса Ивановича Сербы. А что, если рубиновая параллель есть не только на Севере, но и на Юге? Северная параллель выводит нас на север Шотландии. И так ли случайно, что Осина купил и обустроил себе замок с четырьмя подземными этажами именно под Эдинбургом?

– Почему бы не поверить в то, – улыбнулся он бывшему разведчику, – что рубины из Шри-Ланки и из Камеруна – родные братья? Вот ваши деньги, дружище – за копии табличек, за ксерокопию статьи, в которой описывается попытка перевода надписей, за кусочек глины с оплавленным рубином. И еще тысяча евро – бонус.

– За что?

– За идею. Ничто не достаете нам так легко и не приносит таких прибылей, как чужие идеи…

…После комфортной кондиционированной атмосферы салона «боинга» жара Каирского аэропорта валила с ног.

«Могли бы для такого дорогого рейса подобрать время прилета попрохладнее», – подумал Чижевский, нахлобучивая на мгновенно покрывшуюся потом макушку белую панаму.

«Уговаривал ведь Силаев взять пробковый колонизаторский шлем. Может, он и прав…»

С жизнью Чижевского примирило прохладное брюхо белого «кадиллака», который уже ждал его с заведенным мотором и включенным кондиционером. Он едва успел выпить бокал воды со льдом и сделать пару звонков, а большой и важный представительский автомобиль уже раскрыл свои дверцы на берегу Нила у дебаркадера, к которому был пришвартован теплоход «Осирис» – плавучий пятизвездочный отель.

Как ни странно, корабль с шикарным рестораном, музыкальными гостиными, барами, двух– и трехкомнатными каютами напоминал что-то из детства. Голос старшего помощника капитана по теплоходной радиосвязи объяснил, в чем дело: на этом теплоходе снимался известный фильм «Роковое путешествие».

«Надеюсь, ничего особенно рокового меня не ждет», – подумал Чижевский, с удовольствием ощущая нежные пальцы массажистки у себя на шее и прислушиваясь к тому, как пузырьки воздуха щекочут его обнаженное тело, растворившееся, казалось, в прохладной воде «джакузи». В конце концов две недели отдыха на теплоходе, плывущем от Каира до Асуана, хоть частично примирят его с трудностями второй части экспедиции…

Потом он будет париться в малокомфортных отелях столицы Камеруна, питаться пережаренными овощами, с трудом вникать в сущность рассказов консультантов, пытающихся на смеси английского, французского и языков народностей банту объяснить необъяснимое, мотаться по плоскогорью, стремясь понять взаимосвязь между оплавленными рубинами из венского музея и рубинами из Карелии…

Так вот, пока все это идет своим чередом, яхта «Чиж» класса «река-море» идет своим ходом из Питера через Балтику, огибая Францию, Португалию, Испанию, через Гибралтар и догоняет его в Асуане… Нет, это нецелесообразно! Он взглянул на карту, занимавшую почти всю стену его каюты. Связался по спутниковому телефону с капитаном «Чижа».

– Вам будет целесообразнее ждать меня в порту Дуала. Для надежности я возьму небольшой самолет, и с остановками пройду по курсу с севера, где я поначалу предполагаю провести изыскания, на юг. Так что курс «Чижа» – на порт Дуала. Пусть Никифоров подает заявки на швартовку яхты в порту, стоянка будет короткой. Я же буду в Дуале ровно через три недели: две уйдут на плавание «Осириса» по Нилу и неделя понадобится на экспедицию в горах. Так подсказывает мне интуиция…

Интуиция Чижевского еще никогда не подводила.

Самое удивительное, что Нил по утрам розовый. Волей-неволей задумаешься о мистической связи розовых рубинов с этой медленно текущей уже тысячи лет розовой водой.

Настроение Чижевского не испортила даже информация старшего помощника капитана о том, что, скорее всего, именно в его каюте в фильме «Роковое путешествие» было совершено убийство.

Правда, на третий день на прогулочной палубе он своими ушами слышал, как тот же старпом рассказывал двум молоденьким англичанкам совсем иную версию, согласно которой преступление было совершено именно в их каюте.

Чижевский его не осуждал.

Тем более, что, насладившись пару дней приятным отдыхом, он ощутил раздражение от глупости и поверхностной эрудиции большинства путешественников – никто из них не интересовал его с интеллектуальной точки зрения, а дам в его вкусе на «Осирисе» вообще не наблюдалось.

Потому он, уютно устроившись в кресле, часами пытался разобраться в документах, которыми был набит его желтый портфель.

Итак, по словам Егора Федоровича Патрикеева, все катрены Мишеля Нострадамуса, имеющие отношение к России и рубинам, переведены. С собой в путешествие Чижевский взял ксерокопии страниц первого посмертного издания центурий Нострадамуса 1568 года и ксерокопию странички, предположительно относящейся ко второй половине XVI века. Ее обнаружил Егор Патрикеев в первом полном издании катренов Мишеля Нострадамуса в 1996 году, когда работал в библиотеке Сорбонны.

Изучение 970 катренов не принесло ни одной новой идеи.

Две недели Станислав Чижевский бился над переводом последнего, как предполагали они с Егором, катрена Нострадамуса. Впрочем, судя по количеству строк, это должно было быть два катрена.

У него было стойкое предчувствие, что он вот-вот подойдет к краю бездны и заглянет в непостижимое.

Пока «Осирис» неторопливо плыл по розовому Нилу, Чижевский перелистал массу литературы о Камеруне. Его поразила фраза в одной исторической статье. Автор, немец по национальности, на протяжении нескольких десятилетий жил в Камеруне и был убежден, что раздел Камеруна между Францией и Великобританией в 1916 году нанес бывшей немецкой колонии существенный вред: была потеряна преемственность культурного развития.

Вполне понятный патриотизм потомка немецкого колонизатора в Африке.

Чижевский хотел уже бросить листок в корзину для мусора, как его внимание привлек интересный пассаж. Вспоминая набег англичан и французов на Камерун, автор писал: «Точно так же в начале XIX в. дикие кочевники фульбе завоевали султанат Мандару и уничтожили многие культурные памятники, прервав связь времен. Так, почти полностью была уничтожена гробница царевича Су-Ни-Ката, датируемая 2400 г. до н. э., уничтожены или украдены таинственные глиняные таблички с вкраплениями рубинов, оплавленные страшным огнем. Лишь часть камеры была вывезена Бонапартом в Европу, где позднее австрийские Габсбурги перекупили у французов памятник камерунской культуры. Однако в силу того, что из шестнадцати табличек, описанных в египетских папирусах 2400 г. до н. э., в музее в Вене хранятся лишь две, потеряна возможность расшифровать древние записи современников захоронения». И далее: «Султанат Мандара был сожжен набегом диких кочевников… Процветающий под покровительством Германии древний Камерун в культурном плане был практически уничтожен владычеством англичан и французов».

Образ запомнился.

Еще одну крупицу истины он выудил из книги Уильяма Пеллегрина «Рубин сангена».

Перечисляя месторождения наиболее крупных рубинов, автор дает непривычный ряд: Ост-Индия, остров Цейлон, Китай, Африка, Бразилия.

«Если провести вдоль параллели линию, соединяющую на южном полушарии места, где находили наиболее крупные розовые рубины, то выйдет, что Камерун может иметь такое же крупное месторождение розовых рубинов, как Цейлон.

Но мы-то имеем – в прошлом и настоящем – лишь горсть оплавленных рубинов Камерунского плоскогорья, да несколько – с сохранившихся табличек, и те датируются 2400 г. до н. э.

И наконец, Карл Клуге в книге «Handbuch der Edelsteinkunde» (Leipzig, 1870) сообщает, что в середине XIX в. Камерун имел крупнейшее в мире месторождение розовых рубинов. «Однако в силу непонятной страшной катастрофы, постигшей это несчастное государство и его народ (впервые оплавленные рубины на плоскогорье, судя по археологическим раскопкам, появились два с половиной тысячелетия до н. э.), месторождения рубинов «сгорели», и с тех пор в этой стране находили лишь оплавленные рубины, которые не ценились ювелирами».

У того же Карла Клуге Чижевский впервые прочитал о сравнительной стоимости рубина. Он был всегда убежден, что алмаз дороже, но, согласно Клуге, «рубин алый в десять карат ценится уже не вровень, а впятеро дороже такого же веса бриллианта. Рубин же в 40 карат, особенно розовый, ценится уже в десять раз дороже такого же бриллианта. Если же путешественнику выпадало счастье найти на плоскогорье Камеруна розовый рубин в 60 карат, он стоил целое состояние и оценивался в десятки раз дороже равного по весу бриллианта».

Далее умница Клуге подкинул Чижевскому еще одну подсказку: «Местные племена, говорящие на языках банту, а также пришлые скотоводы-варвары, кочевники из народности фульбе, поклонялись таким рубинам как божествам, им приносили человеческие жертвы (племена народности фульбе). Когда же некоторые искатели приключений, проникшие в страну до появления здесь германских миссионеров и специалистов, пытали вождей племен на костре, те, умирая в муках, признавались: «Эти камни обладают огромной энергией, они способны привлечь еще большую энергию с неба. Если камней – крупных розовых и менее крупных красных – собрать много, они могут притянуть к себе Бога с неба. Когда Бог улетает обратно на небо, время в этом месте словно останавливается: ягнята остаются на годы ягнятами, зерно не колосится, и люди не стареют. Время продолжается, но оно стоит на месте. И так до тех пор, пока люди не соберут снова много розовых и красных камней, взамен оплавленных огнем Бога Солнца, и тогда Бог снова опустится на землю. Иногда он возвращает тех людей, которых брал с собой в путешествие на небо, и они так же молоды, как много лет назад. И происходит это иногда через 4 года, иногда через 16 или 400».

В примечании ученый сообщает, что пытаемые вожди не знали чисел, и цифры приводятся произвольно, но в кратности к 4.

Но главное открытие Чижевский сделал, прочитав фразу, написанную 150 лет назад Карлом Клуге: «Если на Цейлоне особенно славится рубинами местечко “Ратнапуро”, что в переводе означает “город рубинов”, то в Камеруне ходит легенда, что самый крупный рубин в мире еще не найден, но он находится в центре Камерунского плоскогорья. И называется это местечко «Рубис Санга».

Станислав Чижевский достал из кейса аккуратно сложенную карту Центральной Африки, повесил на стену каюты и прошелся с лупой по всему Камеруну от озера Чад до океанского порта. А когда оторвался, выглядел очень довольным:

– Ну, если меня и на этот раз с Нобелевской премией обойдут, – не без разумной самоиронии заметил он, – то… То им же хуже.

Теперь можно было лететь в Камерун. Утром «Осирис» пришвартуется в Асуане. Полет на ждущем его самолете не составит более часа…

 

Глава шестьдесят девятая

На личном контроле

Разговор был неприятным.

Самое неприятное, что возразить было нечего.

– Да, я помню все, что вы для меня сделали. Да, перетянули из Саратова в Москву, помогли сделать быструю карьеру.

– Да, при вашей поддержке мои растущие должности приносили все большую прибыль. Благодарность людей, которым я помогал по жизни, иногда достигала просто неприличных размеров.

– Да, благодаря вам у меня шестикомнатная квартира улучшенной планировки и участок в Серебряном бору размером с поместье среднего английского эсквайра, с дворцом, с пляжем, пристанью и яхтой.

– Да, да, да… Владимир Михайлович, я все помню и ценю. И не забыл, что, временно находясь вдали от родины, вы держите руку на пульсе. Из Лондона вы провели мое назначение на должность заместителя председателя Следственного комитета при Генпрокуратуре и присвоение классного чина Госсоветника юстиции 1-го класса. Три генеральские звезды. Мог ли я мечтать о них десять лет назад, сидя в прокуренном кабинете следственной части прокуратуры Заводского района Саратова? Второклассный. Второсортный. Жена не выдержала, ушла с десятилетней Любаней к владельцу автомастерской…

– Да, Владимир Михалыч, в этой жизни безопаснее быть благодарным.

– Да, в какой-то степени вы отучили меня принимать самостоятельные решения.

– Да, я знаю – это в моих же интересах, так спокойнее и надежнее.

– Конечно, я знаю, Владимир Михалыч, что будет с человеком, который пытается соскочить с мчащегося на бешеной скорости поезда.

– Мне плевать, если за мою несообразительность или нерасторопность что-то случится с женой Вероникой и любовницей Антуанеттой (их ему привели с какого-то столичного конкурса красоты, и за год он так и не научился толком отличать их друг от друга), мне куда важнее – не слетит ли волосок с моей лысеющей макушки.

– Да, я понимаю, что у вас все продумано, и если я сделаю так, как мне приказано, то в моей жизни все останется неизменно.

– И я знаю, что если я откажусь… Если Генерал доживет до утра… То за мной придет исполнитель, а за ним чистильщик… И не спасут меня ни отряд собственной безопасности Следственного комитета, набранный мной по вашим рекомендациям, ни тот военный арсенал, который мы собрали за год по вашему совету.

– Конечно, я не круглый дурак и все сделаю по вашему сценарию.

Ничего из вышесказанного Леонид Витальевич Крайнев, Государственный советник юстиции 1-го класса, вслух не говорил.

Он говорил все это, что называется, про себя.

Читая распечатку закрытого от прослушки разговора Осины с Крайневым, Егор Федорович Патрикеев шутил:

– Тоже мне, «бином Ньютона»… Поможем двум генералам встретиться.

 

Глава семидесятая

Африканская загадка Нострадамуса

Полет на двухмоторном «Сатфаксе» проходил на сравнительно небольшой высоте над Камерунским плоскогорьем.

– Это совершенно безопасно, – пояснил летчик сидевшему на месте второго пилота Станиславу Чижевскому. – Плато ровное, как лист бумаги. Только какому идиоту взбредет в голову на нем писать?

– Можно не писать, можно чертить. Но мысль ваша понятна, – рассмеялся пассажир.

Летчик был французом, авантюристом, оставшимся в Африке после окончания службы в иностранном легионе, и его французский можно было понять с трудом.

– Тут месяцами болтаешь только с африканцами, – пояснил летчик пассажиру, – а они говорят на таком ужасном французском…

– В Яунде меня встречает один местный… Так он по-французски говорит лучше, чем Оноре де Бальзак и Густав Флобер вместе взятые.

– Не знаю, но не поверю, пока не услышу.

– Мы можем подняться чуть выше?

– За ваши деньги, месье, мы можем подняться к солнцу или опуститься на эти белесые полоски на плато…

– Вот я и хочу понять, что это за полосы. Если смотреть с такой высоты, то похоже…

– На большой ковш…

– Созвездие, на которое похож этот рисунок, так и называется: созвездие Большого Ковша. А раньше оно называлось созвездие Большой Медведицы. Люди в старину обожествляли животных. Скажите, если спуститься ниже, фигура станет видна более отчетливо?

– Навряд ли… Сверху виден весь рисунок, а если ниже – четкость будет больше, но зато всю фигуру не отследить.

– А если я завтра пошлю сюда бригаду на машинах, чтобы они эти рвы (там наверняка глубокие траншеи, иначе мы их не видели бы с такой высоты) прокрасили жидкой краской, белой или красной, смогли бы вы с самолета корректировать их работу?

– Заказов в это время года мало. Сезон сафари прошел. Работа пыльная, но за деньги чего не сделаешь – тем более, в Африке…

– Думаю, завтра утром я сумею прислать на плато бригаду маляров.

– Парни из заповедника не будут препятствовать? Окружающая среда, экология и прочая ерунда…

– Плато мой эксперимент вреда не принесет. А на деньги, что я переведу заповеднику, они смогут сделать много полезного для природы.

– И то верно.

– Когда закончите работу, позвоните мне, и мы с вами полетим в центр плато вдвоем. Хочу проверить одно свое предположение.

– Это насчет того, что древние африканцы писали на плато Камерунского плоскогорья письма Богу? Я бы на это деньги не выкидывал.

– Не верите в это?

– В то, что могли писать такие письма? Может, и поверил бы. Но в то, что Бог их знаки с небес разглядел, сильно сомневаюсь.

– Почему?

– Ну, даже если разглядел – а что дальше? Он же всем, кто сигналы SOS посылает, старается помочь. Ведь так?

– Так.

– А много он этим африканцам помог? Голод, бедность, болезни. И никакого просвета. Конечно, когда сюда пришли европейцы – жить стало получше… Но нет, не дошла молитва до Бога.

– А говорят, Бог даже спускался на огненной колеснице на плато в центре Камерунской гряды.

– Ходят такие легенды среди малограмотных людей. Ну, допустим, спускался. А чем помог? Опять-таки, ничем.

– У Бога время течет медленнее, чем у людей. Может, на разведку спускался?

– Ага, значит, спустился, разведал, и улетел на небо. Сколько ждать после этого помощи? Я не очень хороший человек. Много грехов на моей совести. Воевал, убивал, грабил, насиловал… Теперь, хотя и не верю в бога, но молюсь. Грехи замаливаю. Вот с позиции мерзавца, хотя бы и бывшего: хорошо так поступать? Тебе эти парни посадку расчистили, обозначили, а ты прилетел, поглядел и решил: в других местах люди похуже живут, им и помогу. А с этими что? Они же надеялись…

– Держи сотню евро.

– 3а что? Рассказ мой понравился?

– За идею. Насчет того, что посадочную полосу обозначили…

…Аэропорт на окраине Яунде, столицы Камеруна, чем-то неуловимо напоминал аэропорт «Бесовец» под Петрозаводском. Чисто, уютно, пальмы в кадках в зале ожидания и чистые туалеты. Что и в городах нынче редкость. Впрочем, Чижевский рассмотреть аэропорт толком не успел: его встречал министр строительства Республики Камерун господин доктор Мгунбе Мгунабе Манда.

Выпускник Московского инженерно-строительного института, он написал пять лет назад вполне приличную дипломную работу об инвестировании средств в строительство мостов в Северо-Западной Сибири. Судя по улыбке на большом темно-черном (если есть такой цвет) лице, он сохранил воспоминания о мудрых советах профессора Чижевского, и по сей день активно использует знания, полученные в Москве, в своей повседневной работе.

В машине, которая приняла поджарое тело русского профессора прямо у трапа самолета, Станислав Чижевский рассказал о своем замысле, свежих предположениях и планируемом эксперименте.

Прямо из машины Манда позвонил своему помощнику и распорядился завтра утром отправить бригаду маляров с радиосвязью, позволяющей корректировать их работу с самолета.

– Если они сделают эту работу в первой половине дня, то есть обозначат траншеи, образующие видимый с высоты рисунок большого ковша, то во второй половине дня, когда спадет жара, я сам смог бы вылететь на плато.

После этого разговор резко ушел в сторону приятных воспоминаний камерунского министра о русских девушках, русской водке и неимоверном количестве макарон, которые варились в общежитии в больших алюминиевых кастрюлях и служили основной пищей студентов от стипендии до стипендии.

Разумеется, от шикарного ужина в лучшем ресторане Яунде отказаться не получилось.

– Понимаю, как при столь острой и разнообразной национальной пище тебе было тоскливо жевать серые макароны…

– А, ерунда. Зато в Москве была Танья, – ответил министр, и в глубине его больших глаз начали созревать слезы…

Постепенно разговор удалось перевести с ностальгических всхлипываний министра на темы русской зимы и русских девушек к интересующим Чижевского рубинам.

– Ювелиры Камеруна, – начал Чижевский, – миру не известны. По крайней мере огранкой рубинов у вас не занимаются.

– И правильно делают. У голландцев это получается лучше.

– Но с давних времен представители местных племен отменно резали по твердому драгоценному камню – сапфиру, рубину. Я видел в музее немецкого города Карлсруэ рубин, на котором была выгравирована голова воина из племени банту-тау.

– Я как раз и происхожу из этого племени: среди банту наше племя самое древнее, самое умное, самое талантливое, самое…

– Достаточно, дружище. Я смотрю на тебя, вспоминаю, как ты сдавал экзамен по макроэкономике, и понимаю, откуда начнется возрождение Африки. Но радиоуглеродные исследования камня позволяют предположить, что резьба сделана в III веке н. э. Ваше племя такое древнее?

Министр на мгновение задумался и уверенно ответил:

– Такое.

– Сюда я прилетел из Вены. Там в Культурно-историческом музее я видел сапфировое распятие…

– Наши резчики христианские символы не режут.

– Это я понимаю, просто хочу подчеркнуть разнообразие сюжетов. Там же, в Вене, но уже в Африканском отделе Художественной галереи, я видел уникальный перстень-печатку: на кристалле весом в 60 карат была вырезана печать Алариха.

– Печать действительно принадлежала готскому королю?

– Не уверен. Но надпись на латыни гласит: «Аларих, король готов».

– У племени банту-тау были не короли, а вожди…

– Это примерно одно и то же.

– Ты так думаешь, профессор?

– Уверен.

– Что, если на перстне с большим драгоценным камнем есть гравированный рисунок с таинственным символом, то это может свидетельствовать о королевском происхождении владельца перстня?

– Без сомнения.

Министр вынул из-под стола левую руку, которую довольно неуклюже старался держать подальше от глаз своего бывшего профессора. Он смущенно продемонстрировал в перстне из желтого металла большой (по виду, карат 40) розовый плоский рубин. Было очевидно, что камень не подвергался огранке.

– Я помню, в институте тебя звали «вождь».

– Да, камерунские студенты знали о моем происхождении.

– Как чувствует себя постаревший вождь племен банту-тау?

– Неуютно. В 90-е годы все тут в Африке были монархистами. Казалось, вернем власть монархии – и жить всем станет легче.

– Не стало?

– Сам видишь. Ушли англичане и французы – вот она, свобода. А бедность в обнимку со свободой – тоже жалкое зрелище.

– А «демократия»? Не прижилась?

– Это не для нашего народа. Племена банту могут объединиться, могут признать власть одного вождя, скажем, банту-тау… Но власть ста вождей, каждый из которых тянет в свою сторону, – нет. Много крика в парламенте, даже драки бывают. У меня авторитет высокий. Приходили посланцы от разных племен. Зовут стать Большим вождем. Для всех.

– А парламент?

– Закрыть. Зачем он нужен? Посоветоваться с умными людьми можно и без парламента, и экономия большая. Как учил ваш вождь? «Экономика должна быть экономной».

– А что же фамильный перстень? Он тебе еще понадобится?

– Это перстень вождя племени банту-тау. Но дело не в нем. Если я соглашусь на предложение, то буду вождем всех банту…

– А племена фульбе?

– Они тоже устали от войн. Все хотят мира.

– Давай выпьем за мир в твоей стране.

– И в твоей.

– По Татьяне скучаешь?

– Очень сильно. Я бы женился на ней, привез сюда, жила бы как королева. Но ее родители были категорически против того, чтобы отдать любимую дочь в гарем какого-то африканского вождя, который недавно спустился с пальмы.

– А у тебя действительно гарем?

– А… Какой это гарем… Так, собралось за эти годы с десяток жен.

– Это для министра не много?

– Для вождя всей страны – даже мало.

– А старшие жены Татьяну не обижали бы?

– Она и стала бы старшей женой. Она моя первая любовь, моя первая женщина. Остальные разве сравнятся с ней?.. Как ее жизнь сложилась?

– Так себе. С мужем, Володей Анпиловым с факультета машин и механизмов, развелась.

– Возможно, не мог простить роман со мной…

– Возможно. У нее двое детей. Один беленький, а старший…

– Не может быть. Я хочу его… нет, их материально обеспечить, раз уж не могу забрать сюда, в Яунде. Поможешь мне, учитель?

– Конечно. Я, например, могу купить у тебя этот исторический перстень. Для музея. А деньги отдать Тане с сыновьями. Сто тысяч евро хватит?

– Это хорошая цена. Возьми, учитель. Отдай Тане… деньги. Пусть учит сына. Нет – сыновей. И…адрес их достань для меня, хорошо?

Он с трудом снял с пальца перстень с огромным розовым рубином.

Яркий свет ресторанных люстр и бра отразился от рубина тысячами ярчайших брызг. И отчетливо стал виден гравированный рисунок – Ковш… Созвездие Большой Медведицы.

 

Глава семьдесят первая

На личном контроле

Камерой Генерал был доволен. Один. Уже хорошо. Он давно никому не доверял. Чисто. Недавно ремонт был. Белье меняют. Пища съедобна. Каждый день к амбразуре его камеры подъезжает библиотекарь с тележкой. В количестве книг не ограничивают. И политической цензуры нет. В его время и помыслить нельзя было о том, чтобы запросить ту литературу, которую он здесь читает. Бжезинский и Леонов, Макиавелли и Монтень, книги воспоминаний Шебаршина, Гайданова, Скуратова, Крючкова, Нечипоренко, Санникова, Ковалева… Ковалев умер всего в 50. Был министром финансов. Толковый. Хотя и противники они. Генерал идеологически оставался в советском времени. А вот нравственно… За те преступления, что он совершил на посту начальника «Структуры» Осинского, ему в советское время грозила «вышка», а нынче – пожизненное.

По закону сам ли убил, заказал ли убийство – ответ один.

Осинский заказывал ему, он – исполнителям.

Осинский в Лондоне жирует, а он у параши сохнет.

Тут двух мнений быть не может. Он будет максимально сотрудничать со следствием. Сдаст все явки, пароли, коды, схроны. Хотя какие, на хрен, явки. Он отставной генерал КГБ СССР, чем и гордился всегда, а явки – это у шпионов и диверсантов. С другой стороны, по большому счету, кто его бывший патрон для родины? То-то же. Надо сотрудничать. Больше того – проявлять инициативу. Выговаривать максимально комфортное содержание на пожизненном. Хорошо бы сохранить те условия, что в «Лефортово»…

Но если он будет сотрудничать со следствием, об этом сразу же узнает Осинский. Найти исполнителей, при его-то бабках – хоть из «сидельцев», хоть из обслуги, хоть из адвокатов, да хоть бы из следователей – делать нечего… Уже приказ отдал, сволочь… Откуда опасности ждать? Отравят? Вряд ли: легко проверить. Веревочка вверх поведет. Заточку в бок в бане? Он не ходит на общую помывку. Разрешен раз в неделю индивидуальный душ при караульном за дверью. Снайпер через окно? Окна с козырьками, исключено. Адвокат? Трусы они все. Смелые только на словах, а рисковать даже за большие бабки не станут. Следователь? Пацанчик, по сути, дознаватель. Настоящий следак еще не включился в дело. Да и в Следственном комитете люди «патрона» не сдадут, привычно подумал Генерал, и вдруг покрылся с ног до головы холодным потом.

«Так вот где таилась погибель моя», – так, что ли, у Пушкина? В комитете у «патрона» людей – на все позиции. От них и надо ждать подлянки. И никак не сбережешься…

Не читалось. Книга, раскрытая на главе о коварстве, необходимом людям, идущим во власть, – мудрое на все времена сочинение Макиавелли, – лежала на чистом шероховатом полу. Маленький цветной телевизор под потолком давно не зажигался своими политновостями. Не хотелось ни есть, ни пить. Только частые, нервные, болезненные позывы мочевого пузыря к параше напоминали, что он еще жив…

Перед глазами сидельца-государственника маячило изображение герба России, а на тощих шеях двух глядящих в разные стороны орлов были прилажены головенки третьего президента и премьер-министра.

Но по жизни они смотрят в одном направлении, и толку от активной оппозиции – чуть. Не надо было бодаться теленку с дубом. Эх, Осина! А казался таким всемогущим… Все, самому спасаться надо. Надо срочно просить, чтобы перевели под Контору, поменяли подсудность, увезли на агентурную дачу ФСБ в Троице-Лыково. И он скажет все.

– Обед… Обед… Обед…

До чего же гнусный голос у развозящего тюремную баланду татарина Равиля Багаутдинова. Ну, пока все не утрясется, есть-то надо…

Щи как щи. Никакого привкуса. Соли и жира в меру. Хотя, конечно, для его здоровья – жирновато…

…Прибывший через два часа тюремный доктор, имевший большой опыт работы в местах лишения свободы, поставил диагноз: «Острый приступ панкреатита». Так все и думали. Жир тюремный не по здоровью.

Доктор сделал укольчик, генерала доставили в тюремную больничку. Через час ему стало плохо, и его увезли к Склифосовскому.

Оттуда уже было сообщение: помер генерал. Легкой смертью. Не приходя в сознание…

 

Глава семьдесят вторая

Чижевский

Перстень был хорош! Даже если бы он не был позарез нужен для задуманного эксперимента со временем, просто как за перстень с уникальным камнем и удивительной «легендой» – и тогда ста тысяч евро не жаль.

К этим рассуждениям можно добавить, что смотрелся он на безымянном пальце потомственного графа Станислава Чижевского как влитой, словно он с ним и родился.

Нравственным аргументом в пользу правильности сделки было и то, что заплаченные деньги пойдут, скорее всего, на образование двух славных ребятишек из неполной семьи…

А дружба с вождем объединенного Камеруна еще откликнется Чижевскому большой пользой.

«Вот это и называется талантом оказаться в нужное время в нужном месте»…

Поздний вечер он провел в лоджии своих апартаментов в лучшем отеле столицы Камеруна «Хилтон», прихлебывая охлажденный брют парижской фирмы «Де Грасье, поглаживая перстень и слушая Вивальди.

Разбудил Чижевского звонок бывшего сержанта Иностранного легиона. Свои деньги он привык отрабатывать полностью. На рассвете бригада «маляров» выехала на плато с запасом краски, вопрос с «зелеными» был согласован – их убедили пожертвования русского ученого и путешественника на национальный парк. К моменту звонка рабочие покрасили пульверизаторами траншеи на поверхности плато. Теперь выщербленные в каменистом плато канавки создавали рисунок, который можно было уверенно идентифицировать с изображением ковша Большой Медведицы.

Словом, когда автомобиль, выделенный министром строительства Республики Камерун высокому гостю, привез его на аэродром, самолет француза, заказанный Чижевским, уже ждал его. Минута – и они в воздухе. Полчаса полета – и под крылом двухмоторника оказалось плато, на сером фоне которого явственно проглядывало изображение ковша Большой Медведицы, которое вчера лишь угадывалось.

Вначале Чижевский хотел высадиться в центре плато. Но рисунок захватывал несколько километров. Он передал по рации, чтобы ждущий его внизу автомобиль направлялся к окончанию рукоятки Ковша, туда же велел лететь и Гастону – так звали ветерана Иностранного легиона.

«Маляры», закончив работу, уехали пропивать в барах столицы так неожиданно свалившийся на них с неба гонорар.

– Здесь, – указал пилоту Чижевский. – Видишь рукоять ковша? Приземляйся.

Двухмоторник послушно затормозил в нужном месте…

«Оказаться в нужное время в нужном месте», – улыбнулся своим мыслям Станислав Чижевский.

Для планеты Глории или кометы Фелицы было еще не время, но встающее из-за горизонта жаркое африканское солнце осветило плато и отразилось тысячей мелких лучиков из точки, завершающей рисунок на плато. Не в силах сдержать себя, Чижевский бегом направился туда.

Набежавший утренний ветерок согнал с поверхности плато крупную красноватую пыль и сухую траву. В каменистой поверхности стала видна небольшая впадинка, углубление явно искусственного происхождения.

На глубине пяти-шести сантиметров в ямке светилось розовое пятно.

Чижевский протянул к нему руку и почувствовал легкий ожог.

Похоже, в углубление был утоплен огромный розовый рубин – поверхность его, гладкая и словно светящаяся изнутри, обжигала руку, как уголек.

– Позвольте мне, патрон, – обратился к своему временному хозяину Гастон.

Он вытащил из кожаных ножен огромный кинжал – Чижевский привычно определил его как спецназовский – и, чуть разрыхлив мягкий камень вокруг предмета, двумя пальцами выковырнул большой камень.

В руках французского сержанта камень светился менее интенсивно, но все же светился.

«Поразительное зрелище, – подумал Чижевский. – Даже если с экспериментом, задуманным нами, ничего не выйдет – все равно, за эти месяцы он так много удивительного и прекрасного узнал про рубины, что не жаль ни затраченного времени, ни сил, ни денег…

Он бережно протер поверхность рубина руками. Камень все еще хранил тепло солнца и светился изнутри, передавая человеку свою безграничную энергию…

Вечером он засел за расшифровку глиняных табличек. Для придания осмысленности всему тексту чего-то не хватало… Вдруг, по наитию, ему вспомнилась беседа со старухой-карелкой под Петрозаводском. После «встречи» с шаровой молнией бабка заговорила на древних языках. Пока она говорила на китайском, арамейском и других мертвых языках, специалисты ее понимали, но как только начинала что-то причитать на горловом, с придыханием наречии, смысл ускользал… Не знал он звучания лишь двух языков – языка кельтов-друидов и языка жителей погибшей Атлантиды. Но написание… Ему пришла в голову шальная мысль:

– Бабуль, а попробуйте написать мне то, что вы говорили.

Бабуля на листе бумаги стала рисовать какие-то знаки, напоминающие ползущих в разные стороны червяков…

Он достал из кейса листок, заполненный странными закорючками пряжинской старушки, вчитался, вдумался…

Про великие открытия сначала говорят: «Это невозможно». Потом – «В этом что-то есть». И наконец: «Кто же этого не знает».

Если непонятную строчку на глиняной табличке из погребальной камеры царевича перевести как строку, составленную из знаков азбуки друидов, то получится: «Огонь сжирает султанат Мандару, он же (или такой же) – остров на Севере. Комета неизменно в определенное время пролетает мимо нашей планеты. При этом пентаграмма остается в центре загадки. Луч кометы, коснувшись двух розовых рубинов на ковше Большой Медведицы, сведет вместе судьбы двух людей, живущих в разных местах и в разные эпохи. Один из рубинов надо искать на плоскогорье в Камеруне, другой – в пещере в центре северного острова Руне».

«Ну, вот и все. Дальше дело техники. Завтра можно лететь домой. Или в Париж? Или в Лондон? Игра входит в эндшпиль…»

Ноутбук проглотил его версию дешифровки и перебросил по электронной почте информацию Егору.

Патрикеев не выдержал и через минуту связался с ним по телефону.

– Поздравляю. Но учти, нобелевку придется делить как минимум на двоих.

– Это почему? Не примазывайся, генерал, к чужой славе.

– Когда пришла от тебя почта, я как раз завершал написание своей новой поэмы под названием «Африканская загадка Нострадамуса». Читаю:

Чижевский устало откинулся в кресле отеля «Хилтон» камерунской столицы Яунде:

– Ладно, если ордена вам жаль, я согласен на медаль. Поделим «Нобелевку». Кстати, вот еще деталь. Когда я уже разгадал текст таблички из камеры царевича, на которую ты меня так ненавязчиво «навел», я обратил внимание на еще один ключ, ведущий в Камерун: главная река Камеруна, протекающая, кстати, неподалеку от моего отеля, называется Санага. То есть – розовая. А основателя династии вождей племени банту (к которой относится и мой друг, будущий правитель этой страны) звали Рубин Санага Томбе.

– И что? Моего соседа в отеле для профессоров Сорбонны в Париже зовут Рубен Вагранович Рубинчик. Никакого отношения к нашему сюжету он не имеет.

– А вот Рубин Санага – имеет. Я тебе такой перстенечек при встрече покажу… Словом, из Камеруна, куда, я признаю, направил меня ты, я привезу не один, а два розовых рубина, необходимых нам для продолжения эксперимента.

– Похоже, работа идет к концу. Все-таки втроем мы разгадали самые головоломные загадки Нострадамуса.

– Погоди, почему втроем? Мне помнится, по заданию Осины и за его деньги к позитивным результатам пришел и профессор де Леклер, и профессор Жорж де Шоймер из Сорбонны.

– Хорошо, что ты о них напомнил. Правда, Леклер месяц назад умер. Боюсь и Шоймеру грозят серьезные неприятности. Ведь он тоже передал Осине переводы катренов Нострадама. Он больше не нужен. А как носитель информации, даже представляет опасность.

 

Глава семьдесят третья

Жорж де Шоймер

Это было ощущение не для слабонервных.

Стоило закрыть за собой гигантские дубовые двери зала №1 для профессоров Сорбонны, оставив за спиной напряженную тишину атмосферы мышления и творческого поиска, как ты погружался совсем в другую жизнь. Стены вокруг были те же, но воздух был уже другой, насыщенный земными ароматами американских «Лаки Страйт» и крепких французских «Галуаз», легкой травки из Голландии и густой, сладковатой марихуаны из Афганистана… В порочном воздухе Сорбонны, как и любого другого европейского университета, стремительно перемещались люди совсем юные и уже взрослые, блондины и брюнеты, европейцы и азиаты, курящие и некурящие, пьющие и не бравшие в рот даже сухого белого вина.

Но главное – все они были молодые. В отличие от выходящего из университета профессора Жоржа де Шоймера.

И живые. В отличие от языков, которые он изучал уже полвека.

Впрочем, профессор, пользующийся любовью и уважением слушателей семинара, был еще в хорошей для своих лет форме. Немного уже грузный, с обширной лысиной на макушке, в молодости он явно обладал хорошей фигурой. Глаза профессора буквально обволакивали встречавшихся ему на пути хорошеньких студенток.

Он любил женщин. Женщины – высокие и маленькие, полные и худенькие, белокурые, жгучие брюнетки, белокожие рыженькие – всегда составляли для него часть жизни, и очень важную часть.

Но не основную. Базовый элемент – научные изыскания. Без ложной скромности он мог гордиться собой. Он имел докторские степени по истории, филологии, искусствознанию, философии и информатике. Любящие его женщины еще в юности говорили:

– Жорж, ну зачем ты так разбрасываешься? 3аймись чем-то одним, и докторская степень у тебя в кармане.

Когда карман разбух от дипломов, они ему говорили:

– Но если бы ты смог направить всю свою энергию на какую-то одну науку, то, возможно, сделал бы открытие, достойное медали лауреата Нобелевской премии.

Но заниматься все время одной и той же наукой ему было скучно. Стоило ему увлечься историей Прованса – и он принялся за изучение старопровансальского языка. И получил Гонкуровскую премию за переводы поэтов Прованса эпохи раннего Средневековья.

А когда взялся за переводы стихов кельтских поэтов, перенес свое внимание на составление азбуки друидов, перевел на французский «Двадцать один урок Великого Мерлина» и получил Серебряную медаль «За выдающиеся достижения в науке XX века» из университета в Кембридже.

Литературоведение не номинируется на «Нобелевку». Но он перевел на современный французский и английский всего Мишеля Нострадамуса, написал и издал за свой счет первую его научную биографию. И наконец, номинировался на Ноблевскую премию по литературе.

Увы, члены нобелевского комитета еще не созрели для настоящей поэзии, имеющей не один, а десятки смыслов, подтекстов, намеков, кодов и шифров. Они не увидели исторической значимости его открытий, скрытых в академических комментариях к собственным переводам Мишеля Нострадамуса.

Впрочем, всю степень своего величия он понял совсем недавно, когда закончил переводить последние, самые загадочные и ранее ни разу не переводившиеся ни на один язык мира катрены Мишеля.

Раньше любившие его женщины корили Жоржа: «С твоими талантами ты мог бы зарабатывать миллионы, а довольствуешься скромной зарплатой профессора Сорбонны и чисто символическими гонорарами из научных журналов»…

Сегодня он может сказать: милые дамы, и тут вы не правы.

Исключительно литературным трудом он заработал свой первый миллион. И вполне возможно, не последний. Миллион фунтов стерлингов из Лондона уже переведен на его счет в банк «Лионский кредит». Он проверил.

А за разгадку и перевод нескольких катренов Мишеля Нострадамуса на современные языки, французский и английский, за свои гениальные догадки, ночные бдения он только что получил еще сто тысяч евро. Причем, заказчик мог бы отказаться платить: гонорар в миллион фунтов предполагал перевод всего Нострадамуса.

Но заказчик был столь обрадован сделанным Жоржем открытием, что заплатил не предусмотренные рамочным соглашением деньги. Тем приятнее ощущать, что они – как бонус, премия, подарок судьбы.

Заказчик – некто Осинский, русский олигарх с неясной полукриминальной репутацией. У Жоржа даже мелькала мысль сразу после получения гонорара уйти в подполье, уехать, спрятаться в провинции, в поместье друзей, или даже улететь в столицу Камеруна, где послом Франции уже год был аккредитован его ученик.

Он не доверял Осинскому. Он даже готов был предположить, что тот, получив заказ, не заплатит, а прикажет убить переводчика.

Он был неправ. Последний перевод на парижский банк уже произведен. Он может прямо сейчас снять со своего счета, скажем, тысяч десять на мелкие расходы.

Богатому бедного не понять. Он никогда не делал культа из денег. Но комплекс небогатого, рассудительного француза заставил его полученный миллион потратить на покупку приличного поместья в Нормандии. Так что лишних денег до сегодняшнего перевода у него не было.

Теперь они у него есть. Их можно тратить. Жена отдыхает в Альпах, дочь и внучка постоянно живут в Италии (дочь вышла замуж за его коллегу, профессора университета искусств во Флоренции и счастлива во всех отношениях…)

Ну, может он раз в жизни кутнуть? Гульнуть? Потратиться на пустяки? Посидеть в самом дорогом ресторане на Елисейских полях? Купить себе очень дорогой модный костюм, туфли, плащ, шляпу, перчатки, булавку для галстука с изумрудом, часы от Картье…

На этом его фантазия заканчивалась. Еще лет пять назад в его планах внепланового загула непременно фигурировали бы молодые очаровательные женщины. Сегодня он ограничится воспоминаниями о своих романах.

Удачно, что и день, выбранный для загула, был солнечный и теплый.

Он неторопливо шел вдоль набережной Тюильри, любуясь аристократически претенциозными зданиями. Он безумно любил этот район. Сотни раз приходил сюда, чтобы полюбоваться импрессионистами в посвященном их творчеству музее, или в музее «Оранжери», особенно славящимся картинам Клода Моне.

Он подходил к площади Согласия. Отсюда прямо к площади Звезды шла прямая линия Елисейских полей. Ну, вот, последняя скамейка Тюильри, последние пожелтевшие деревья знаменитого парка.

Профессор Жорж де Шоймер идет кутить и проматывать свой шальной гонорар в районе дорогих ресторанов и магазинов Елисейских полей.

На его губах, прикрытых мопассановскими густыми усами, порхала легкомысленная улыбка.

На небе разбежались последние утренние облака.

Он оперся рукой на трость и глубоко вздохнул…

– Простите, месье, – послышался сзади незнакомый хрипловатый голос.

Он резко обернулся.

Перед ним на утоптанную тропинку сада Тюильри медленно опускался мужчина лет 45—50, плотного телосложения с седыми висками. В глазах его застыло крайнее удивление. Но постепенно и удивление, и другие проявления жизни ушли из его глаз навсегда. Он умер, собираясь сделать шаг вслед за Шоймером и о чем-то его спросить.

– Инфаркт или инсульт. Он умер мгновенно, не мучаясь. Помочь ему мы уже не в силах. Вы идите, месье, я сам вызову врачей и полицию, – заверил Жоржа де Шоймера худощавый, среднего роста мужчина лет 40, неожиданно вынырнувший из-за спины только что скончавшегося господина.

 

Глава семьдесят четвертая

На личном контроле

Князь следил за модой, старался не отставать от нее. Но у него было несколько пристрастий, которых он придерживался вне зависимости от того, насколько они согласуются с этой капризной дамой и ее непредсказуемыми пируэтами.

Так он много лет любил и носил костюмы-тройки, непременно из толстого английского твида (желательно даже с выраженной фактурой ткани), непременно светло-серого или светло-коричневого цвета.

Если мода на тройки совпадала с его привычками, тем лучше для моды.

Еще он не любил узконосые туфли – последние лет пятнадцать стали побаливать ступни ног, многократно травмированные при десантных высадках на покрытые ледяными торосами просторы Севера. Болели, конечно, не только ступни, но и колени, и тазобедренные суставы. Все-таки человеческий скелет не предназначен для прыжков с большой высоты, да еще ночью и на торосы. Хотя бы и с парашютом.

Если широконосые мокасины соответствовали моде – тем лучше для моды.

Ну а галстуки – бордовые в синюю крапинку или серые в красную – он носил уже лет пятьдесят. Менялась лишь форма.

Так, привычно, он был одет и в тот день, когда, встретив Ладу Волкову в столовой для сотрудников (не таясь, поскольку контрактом не возбранялось), предложил ей поужинать с ним в клубе.

Трехэтажный особняк на Пэлл-Мэлл за эти дни не сильно изменился.

Бронзовая ручка на массивной двери подъезда №104 все так же призывно поблескивала в лондонском смоге. Погода в декабре 2008 года была до аномальности теплой и невольно напоминала о турецкой бане. Князь уже собрался было рассказать Ладе о своем приключении в серной бане в Стамбуле в середине 90-х годов в рамках операции «Скорпионы», но во время вспомнил некоторые интимные подробности и прикусил язык.

– Сэр?

– Нас ожидает доктор Монтгомери.

– О да, сэр. Он ждет вас и вашу даму, – на одутловатом лице швейцара, похожем на морду американского бассета, появилась служебная улыбка.

Англичане любят постоянство. И для швейцара элитного английского клуба нет большей радости, чем видеть знакомые физиономии. Его бы воля, он запретил бы прием в «Реформ-клаб» новых членов. Хотя бы на ближайшие десять лет. Постоянство – вот главная привилегия члена клуба. До сих пор каждый вступающий в «Реформ-клаб» на Пэлл-Мэлл обязан торжественно заявить, что он поддерживает реформы 1832 года, и что он не банкрот.

Джентльмен, который второй раз появился со своей миловидной дамой в стенах клуба в качестве приглашенного гостя одного из старинных членов – доктора Монтгомери, судя по одежде, мог быть и тори, и вигом, но безусловно был джентльменом. Хотя у его безупречного оксфордского произношения был едва уловимый иностранный акцент. Отличная выправка. Вероятнее всего, офицер, много лет проведший вне Англии.

На этот раз Монтгомери ждал их за столиком клубной столовой. Только они успели комфортно расположиться в удобных креслах, обменяться любезностями с доктором и присмотреться к сложной сервировке стола, как миловидные, строго одетые дамы начали разносить суп.

– Впервые официантки появились здесь в 1914 году, – пояснил Монтгомери. – Шла война. И джентльмены, члены клуба, были вынуждены в связи с уходом в армию официантов согласиться на появление в этом качестве в стенах клуба женщин. Кстати, возможно, именно поэтому на другие клубные должности берут исключительно мужчин старшего возраста, что делает весьма проблематичным их призыв на воинскую службу. Клабмены – люди весьма и весьма консервативные.

После обеда, в который кроме протертого шпинатного супа входил гигантский бифштекс с кровью и соответствующая порция жареного картофеля, Монтгомери несколько более приветливо, чем в первый раз (они ведь были уже знакомы, да и сумма гонорара его приятно поразила) пригласил их выпить по чашке кофе.

Электрическая кофеварка выглядела на фоне дубовых панелей и старинных гравюр несколько непривычно. Впрочем, это была чуть ли не единственная уступка наступлению цивилизации.

Кофе джентльмены наливали себе сами, после чего важно шествовали с чашками в руках в библиотечные залы. Обычно женщинам туда двери были закрыты. Но к чему правила, если нельзя сделать из них исключения?

В библиотечном зале стояло множеству удобных глубоких кресел, журнальных столиков, торшеров, диванчиков, скульптур. За одним из таких столов и расположилась компания, стоящая из доктора Монтгомери, Князя и Лады.

Они не успели перемолвиться и парой фраз, как к ним с дымящейся чашкой кофе подошел джентльмен лет 50—55. Eгo костюм, рубашка, галстук и мокасины были как две капли воды похожи на одеяние Князя – видно, конечно, что это разные люди, но сходство поразительное.

Они обменялись понимающими взглядами и доброжелательными улыбками.

Внимание доктора Монтгомери привлек в первую очередь цвет лица джентльмена, и он не преминул заметить с педантизмом доктора:

– Либо вы сегодня слишком напряженно работали с утра и успели переутомиться, либо ухитрились до клубного кларета принять еще кое-что, а это при вашей гипертонии категорически запрещено… Позвольте представить вам, господа, моего старинного друга сэра Генри Рэмзи. А это господин Князев и госпожа Волкова из России.

Сэр Рэмзи галантно поклонился, поставил чашку с кофе на стол и удобно расположился в одном из кресел.

– Очень рад нашему случайному и потому особенно приятному знакомству. Тем более, что честь представить нас друг другу взял на себя столь уважаемый в Лондоне доктор, чья репутация и слово дорогого стоят. Возможно, кто-то и решится не прислушаться к совету доктора Монтгомери, но это точно буду не я, – в светло-голубых глазах сэра Рэмзи весело танцевали чертенята иронии.

– Простите, сэр, фамилия достаточно редкая… вы случайно не родственник сэра Аллана Рэмзи, одного из величайших шотландских живописцев?

– А… Браво, браво. Это один из моих предков по линии отца. Положим, величайшим его называют только в нашем поместье, неподалеку от Эдинбурга… Он хороший мастер, психолог. Но ему, полагаю, не хватило колористической смелости, живописной мощи, чтобы стать одним из первых в своем жанре. Его пейзажи…

– Простите, сэр, вы что-то путаете. Ваш великий предок писал почти исключительно портреты, а пейзажи ему действительно не удавались.

– Это я и имел в виду.

– Но судить о его мастерстве пейзажиста мы не можем: если таковые пейзажи ранних лет его творчества и сохранились, то лишь в частных коллекциях, возможно – в вашем поместье в Шотландии, я же видел его работы в Шотландской национальной портретной галерее. И среди них есть подлинные шедевры.

– Пожалуй, пожалуй… Впервые в жизни встречаю не то, что русского, просто – не шотландца, который что-то понимает в творчестве сэра Аллана. Англичане вообще плохо разбираются в живописи, не то, что мы, шотландцы. Естественно, есть и исключения – мой старый друг профессор Монтгомери. Кстати, буду рад показать вам наше семейное собрание живописи в местечке Рэмзи – это всего 10 километрах от Эдинбурга, на Север…

– Север Шотландии меня в последнее время особенно привлекает. Полагаю, у нас еще будет возможность об этом поговорить.

– У вас это, кажется, называется «искусствовед в штатском», – рассмеялся Монтгомери.

– У нас это словосочетание имеет совсем другое значение, нежели просто обозначение профессионально разбирающегося в искусстве офицера…

– Я знал лишь одного человека, который в равной степени был профессионалом и в истории искусства, и в расследовании самых сложных преступлений международных криминальных группировок. Кстати, в библиотеке Клуба есть его монографии по истории русского и английского искусства, переведенные на английский язык. У него есть лишь один недостаток: шотландскую живопись он рассматривает как составную часть истории изобразительного искусства Великобритании, тогда как…

– Тут, дружище, я вынужден вас остановить, иначе разговор уйдет далеко за рамки нашей встречи. Тем более, что я не только уже заметил книги профессора Патрикеева на полках клубной библиотеки, но и… имел честь много лет служить под его началом.

– Вы профессиональный искусствовед?

– Нет, профессия моя иная, соответствует второй ипостаси Егора Федоровича… В связи с чем я и хотел бы, передав от него привет, подтвердить свои официальные полномочия. Сегодня утром вы получили распоряжение Интерпола?

– Да, сэр.

– Текст его, естественно, совершенно секретен и тот факт, что я предоставляю вам его копию, говорит о степени моих полномочий. Тем более, что на ксерокопии распоряжения, пересланного мне по факсу из Лиона, есть приписка от руки: поручительство комиссара Жюля Леви с просьбой оказывать мне максимально возможную помощь по подготовке экстрадиции нашего клиента из Лондона в Москву.

– Вам и вашей даме? – галантно улыбнулся Рэмзи.

– Дама имеет другую специальность. Она целительница. Если приболеете…

– Избави Бог, я здоров как йоркширский бык. Можно ведь и просто дружить.

– Короче: дама сопровождает меня, как говорят, для отвода глаз. Но ей известны все наши секреты, тайны, пароли – и она сожалеет, что наша увлекательная, но достаточно утомительная командировка в Великобританию подходит к концу. Поскольку доктор Монтгомери не просто в курсе наших дел, но и активно помогает нам, вы можете еще раз прочитать ориентировку и задать мне свои вопросы, чтобы не привлекать ненужного внимания моего патрона к нашему знакомству. Итак, сержант Рэмзи…

– Итак, полковник Князев… Первый вопрос – уже серьезно, демонстрируя владение информацией по делу, начал Рэмзи. – Вы полковник военной разведки…

– Действующего резерва. Но это тонкости. Понимаю ваш вопрос. К нашему клиенту претензии есть у многих ведомств, каждое из них посильно участвует в подготовке экстрадиции гражданина России: ему инкриминируется совершение ряда особо опасных деяний, которые рассматриваются как преступления не только по законам России, но и по законам Великобритании. Каждое ведомство при этом решает свои задачи.

– Кто руководит операцией по подготовке экстрадиции?

– Общее руководство операцией поручено мне.

– А проведение самой экстрадиции?

– Ею будет руководить генерал Патрикеев, он на днях прилетает в Лондон.

– Ведомственных противоречий не будет?

– Все согласовано на самом высшем уровне.

– Безопасность операции? У вашего «клиента» солидная охрана.

– Она будет блокирована в час «X».

– Кульминация операции?

– В Эдинбурге. Мы загоним его в замок. И он очередной раз окажется в нужное время в нужном месте. Но это, как вы догадываетесь, уже не принесет ему привычной удачи…

Интерпол. Совершенно секретно. Гриф: «Русская мафия за рубежом». СС-78—2008. XII. Фас, профиль /до операции/. Фас, профиль /после операции/. «Пальчики» до процедуры, «Пальчики» со стертой дактилоскопией. Для идентификации голоса – приложение аудиодискеты. Запаховые пробы: для идентификации – приложение. Варианты почерка /манера его изменения/ – приложение.

Текст: «Центральное бюро Интерпола в Лионе просит Национальное бюро Интерпола в Великобритании обнаружить и по возможности задержать гражданина Российской Федерации Осинского /Сидорова/ Владимира Михайловича. При задержании целесообразно использовать офицеров, направленных в рамках официальных служебных командировок из России.

После задержания будет истребована экстрадиция по обычным служебным каналам. Дополнительная информация может быть представлена и обсуждена по дипломатическим каналам. Предварительная консультация МИДа двух стран проведена, найден консенсус. Дополнительная информация, представляющая интерес с точки зрения безопасности задержания и экстрадиции может быть представлена вам по вашему запросу руководителем операции со стороны Российской Федерации, который имеет статус советника Центрального бюро Интерпола в Лионе и комиссара Национального бюро Интерпола в России.

Осинский /Сидоров/ Владимир Михайлович подозревается в совершении ряда тяжких и особо тяжких преступлений на территории России, Украины, Грузии, Белоруссии, Молдавии, Финляндии, Франции, Швейцарии. В том числе Генеральной прокуратурой РФ /Следственным комитетом при Генральной прокуратуре/ ему инкриминируется совершение таких преступлений, как неуплата налогов в особо крупных размерах, строительство финансовых пирамид, использование фальшивых авизо, организация заказных убийств, ограблений, краж драгоценностей».

 

Глава семьдесят пятая

Размышления генерала Тропина

Боль была одновременно острая и тупая. В подвздошье. Именно сюда уголовники, стараясь ударить наверняка, целят заточку. А там вовсе и не сердце. Сердце повыше и поглубже. Боль по всему телу, как тревожный сигнал, гнала поджелудочная железа. Приступ острого панкреатита, так, кажется, у врачей это называется.

Расстегнув мундир и сунув руки глубоко в карманы, начальник криминальной милиции Московской области Юрий Тропин стоял в своей любимой, известной во всем Главке позе у окна, распахнув форточку и устало рассматривая незатейливый вид, типичный для центра Москвы – крыши, голуби, антенны, мелкий дождь пополам со снегом.

Надо ложиться в госпиталь, обследоваться, подлечиться. А тут дел, как обычно, невпроворот.

Часть дел, возбужденных по фактам убийства коллекционеров, ограблений антикваров, похищения уникальных драгоценностей объединили в одно производство. И оно – на постоянном контроле у министра. При этом надо знать, что из 12 убийств коллекционеров 6 приходится на Москву, а 4 – на область; убийств владельцев раритетов, краж рубинов и изделий с рубинами по стране 45, из них на область приходится 15; вооруженных ограблений с той же целью по стране 34, а по области – 15… Понятно, что генералу Тропину не до очередного отпуска, не до госпиталя…

Нынешний Генеральный прокурор, когда еще был заместителем Генерального по следствию, рассказывал, что вот так же боль терпел, все к врачам не обращался – у тех, кто следствием занимается, свободного времени вообще не бывает. Ну и дотерпелся до острого приступа. Увезли прямо из кабинета к Склифосовскому. Перитонит. Еле откачали. Кто бы нынче плечо подставил в борьбе с оргпреступностью кроме Кадышева…

Hе ляжет на обследование в госпиталь – наверняка, запустит хворь. Ляжет – тут же дезертиром обзывать станут: дескать, как можно? Конец года, столько дел нераскрытых, а генерал медсестер щупает…

Чуть согнувшись от боли, он прошелся по кабинету, взял из хрустальной пепельницы (слава богу, хоть курить бросил) горошину прописанного лекарства, запил водой из хрустального стаканчика. Надо бы выкроить время, поесть. Но опасался – после любой еды боль обострялась, начиналась тошнота, выступал холодный пот.

Как-то в этой жизни ему никогда не удавалось заботиться о своем здоровье. В Высшей школе милиции всегда был полуголодным, поскольку аппетит не соответствовал стипендии. Потом лет пять без сна и отдыха в должности инспектора отделения по борьбе с наркоманией. Все второпях, все на скорую руку. И стресс снимали, не сильно о закуси беспокоясь.

Репутацию областного Мегрэ он заработал на посту старшего инспектора отделения по борьбе с кражами произведений искусства и антиквариата, затем занимался расследованием краж исторических ценностей. Кто спорит, работа интересная. Но и противники жестокие и хитроумные. Тоже особо за диетой не последишь.

Есть у него награда, орден «За заслуги перед Отечеством» 2-й степени – это как раз за раскрытие многоэпизодных дел, связанных с кражами исторических драгоценностей и уникальных православных икон из храмов Подмосковья.

В последние годы преступления такого рода сократились, раскрываемость повысилась. Тут и совершенствование охранных систем, и работа с агентурой. И вдруг – такая вспышка. Дались им эти рубины!

Сколько уже людей за три месяца убито ради завладения этими красными камушками…

Если, как говорит генерал Патрикеев, все эти эпизоды – заказ Осины из Лондона, то возникает острое желание взять беглого олигарха за то самое место, которое мешает танцевать плохому танцору… Ишь, затеял кровавую кадриль с рубинами.

А тут еще оргтрудности. Следствие, Генпрокуратуру, ФСБ, МВД и таможню передали в Следственный комитет. А работать легче не стало.

Да еще не сложились отношения с заместителем председателя Следственного комитета, который курирует область. Еще в Омской школе милиции курсант Тропин макнул его белесой макушкой в сортир. У своих крысятничал. А этого не любят ни уголовники, ни милиционеры. Тут суд короткий. Все бы ничего, но потом попала эта бездарность в ГУВД приволжского города Саратова, и нашлась чья-то мохнатая лапа – вытянула его на поверхность. Теперь препоны чинит. То ли по глупости, то ли – учитывая проявившуюся в нем с юности корыстолюбивость – по умыслу. А доказать ничего нельзя. Одни подозрения.

Он стоял перед открытой форточкой, без удовольствия вдыхая прохладный, но не морозный декабрьский воздух. За окном шел мелкий дождь, напоминая об очередном погодном рекорде зимы.

Тишину нарушил резкий звонок. По закрытой от прослушивания особой линии звонил генерал Патрикеев из Генпрокуратуры. С тех пор как следствие выделили в отдельный, вроде как ни от кого не зависимый Комитет, тем для обсуждения у них стало меньше.

– Приветствую, Егор Федорович, что случилось?

– ЧП, генерал. Во время обеда нашему клиенту в «Лефортово» стало плохо. Острый приступ панкреатита…

– Надо же, бывают совпадения. Съел что-нибудь жирное? Хотя вообще сидельцы «Лефортова» на кухню не жалуются.

– У них других причин для жалоб хватает. Может, и съел. Но я в такие случайности не верю. Тут же выехал к Склифу с собой группой из Отдела специальных операций.

– Ну и?

– Не успел. Помер наш Генерал. Или якобы помер…

– Понял, но не до конца.

– Они там как-то уж очень быстро, еще в «скорой», диагностировали смерть и переправили в морг.

– Там проверили? На предмет идентификации?

– Я, генерал, Омскую школу милиции не кончал, но догадался. Как ты говоришь, «проинтуичил».

– В морге – не Генерал?

– Точно. Очень похож. Удачно подобрали – видно, что операцию готовили тщательно. У этого «жмура» даже диагноз тот же – острый приступ панкреатита. Там еще камень из желчного пузыря пошел, закупорил желчные протоки. Словом, помер этот неудачник, скорее всего, своей смертью, но весьма кстати.

– Чем тут я-то могу помочь? Только что консультацией по части воспаления поджелудочной железы…

– С болячкой твоей мы потом разберемся. Я слышал, ты в госпиталь собирался?

– И ты, Брут… От тебя, Егор Федорович, не ожидал… О, кстати – сегодня наши с тобой именины, день Егория Зимнего, так называемый «Юрьев день».

– Да… Вот тебе, бабушка, и Юрьев день. Именины нам с тобой сегодня не праздновать. Хорошо бы раскрутить дело по горячему следу.

– А есть он, след-то?

– Есть.

– Кто ж его оставил?

– Сам Осина и оставил. У него своих человечков и у нас, и у вас, и у соседей достаточно. Ему мало было Генерала устранить, ему важно интригу сохранить. Возможно, чтобы держать в узде его «Структуру», а возможно – захочет поторговаться.

– А может – сантименты? Жаль стало старого соратника, которому грозило пожизненное?

– Все проще: по нашим данным, Генерал заговорить собирался, пойти на сотрудничество со следствием.

– Так и всем бы хорошо…

– Всем кроме Осины. Ему стало известно о решении Генерала. И тут же последовал ответный ход.

– Так ты говоришь, следки есть? Какие?

– Две «скорых». Это тебе не рубин в один карат, в зубную пломбу не спрячешь. Одна «скорая» увезла Генерала из «Лефортова»…

– Так, думаю, она была настоящая.

– Точно. Ее перехватили, чтобы в «Лефортове» не возникло паники. Аккуратно. Организовали небольшое ДТП в дороге, перенесли уснувшего от укола Генерала в другую машину, доставили в Склиф, там оперативно – так бы спешили, спасая хороших людей, – перенесли в третью машину и увезли в сторону области. А в палату под именем Генерала и под молчащей как рыба охраной (до сих пор не получили от них признательных показаний), привезли уже жмура с тем же диагнозом. Охрана стоит, жмур лежит, врачи суетятся, торопятся спасти сидельца, а спасать-то уже и некого. Тогда жмура в – морг. А Генерала, живого, хотя уже и не сильно здорового – увезли… А может, еще и сейчас везут… в область.

– МУР, ГИБДД сориентировали?

– Машину с номерами, которые запомнил случайно санитар морга Склифа, видели идущей уже по Ново-Риге.

– Почему не задержали?

– Как это – не задержали… Машину нашли брошенной на одной из бензозаправок. Никого, естественно, в ней не было. Там сейчас работает бригада МУРа и наша с тобой любимица, Татьяна Викторовна Конюхова, краса и гордость российской криминалистики. Если хоть какие следки найдет – все наши будут. А Генерала увезли на черной «тойоте» с областными номерами. Номера никто не запомнил. Пересадку они сделали очень аккуратно и скрытно, теперь вся надежда на тебя.

– То есть?

– Умом эту операцию не раскрыть. Только…

– Проинтуичить?

– Точно, генерал. О тебе легенды ходят, будто ты, как Шерлок Холмс, раскрываешь самые загадочные дела, постояв у открытой форточки.

– Издеваешься! Работаешь, работаешь, поджелудочная вон на хрен уже не годится, а тут еще и товарищи под… Словом, ты не прав.

– В корне или в частностях?

– В частностях. В том смысле, что все получается не так-то просто.

– А я и не говорю, что просто. Но имей в виду: время работает на них. Если они упрячут Генерала на десять метров под землю, у нас серьезные выходы на Осину провалятся… Имей в виду, сейчас в полной готовности, при табельном оружии сидят: мой отдел специальных операций, группа полковника Петруничева из МУРа, группа ОМОНа от генерала Хаустова… Сидят и ждут, когда знаменитый генерал Тропин проинтуичит ситуацию.

– Ну нет слов, кроме матерных. Хотя, за доверие – спасибо. Ждите.

Он глубоко дышал, вдыхая почему-то пахнувший гарью воздух, что было странно для центра Москвы. Это был скорее запах торфа, каменного угля, которым топили в Подмосковье. И сырости. Сырой дымок. И еще пахнуло чем-то жареным. Никакой мистики: скорее всего, в столовой ГУВД на второе среди других блюд – люля-кебаб с рисом в томатном соусе. Пожалуй, что ему, пока не подлечится, есть жареное не надо. Неделю назад, как раз в Ново-Раково, у знакомого адвоката, бывшего сослуживца, жарили шашлыки. Только и остается, что нюхать. Есть нельзя…

Значит, едут они по Ново-Риге. И замысел у них простой. На заднем сиденье после укола дремлет Генерал. Ему хорошо: ничего не болит. Один боец за рулем, второй рядом с водителем, остальные – на машинах сопровождения. Стало быть, черная «тойота» и, скорее всего, еще две иномарки сзади. Без охраны они столь важного свидетеля не повезут. Готовы, в случае чего, и отстреливаться. Три машины – целый кортеж, заметный участник дорожного движения. Но никто не заметит, пока не сойдут с Ново-Риги в сторону. Значит, надо посылать вертолет с такой вот ориентировкой – отслеживать кортеж, уходящий с Ново-Риги… Нет, не успеют «вертушку» поднять. Без толку. Надо вычислить, куда они идут. Где лучше всего спрятать Генерала? В большом поместье, загородном доме, за высоким забором. Тут всей жизни не хватит, чтобы проверить все подозрительные коттеджи. Нет, Патрикеев прав: нужно проинтуичить… Единственная возможность перехватить Генерала… Нет, не успеем. По логике, они уже ушли с Ново-Риги. Куда? Нужно угадать. Запах… Почему он вспомнил Ново-Раково? Очень уж район удобный. Не так далеко от Москвы, совсем близко от Ново-Риги – пока погоню снарядят, а они уже в гуще деревьев, окружающих водохранилище. Пересекли дамбу, скормили «вохре» бабки, припугнули еще вдобавок, и ушли в коттеджный поселок… А кто у нас в том поселке живет?

Генерал покачался на каблуках. Боль в подвздошье совсем прошла. Сделал три глубоких вдоха-выдоха. Патрикеев научил – гимнастика «Цигун» называется. Правда, по правилам, надо бы еще с полчасика подышать. Но кто ж с нами по правилам играет? Они не по правилам, и мы без сантиментов…

Он нажал кнопку прямой связи с руководителями отделов.

– Весь наличный состав офицеров – на выезд. С оружием. Командую операцией я. Подробности в машинах. Едем в область. Сбор через десять минут.

Еще один звонок: в Областной ОМОН. Дал ориентировку, договорился о связи. Третий – запросил вертолет с посадкой в Ново-Раково. Теперь можно и Патрикееву.

– Егор Федорович, ты можешь взять на операцию по задержанию Генерала и его похитителей вице-президента страны Илью Юрьевича Кожина?

– Молодежь в таких случаях спрашивает: ты что, с дуба рухнул?

– Не можешь. Хреново. А Генерального прокурора Бориса Михалыча Кадышева?

– Просчитал? Ну, орел, генерал. Раз тебе тяжелая артиллерия нужна, значит, похититель у Генерала серьезный…

– Не столько он сам, сколько его должность. По закону я не могу даже временно задержать заместителя председателя Следственного комитета. Так что лучше – вези Кадышева и, на худой конец, согласованный с президентом ордер на арест.

– Задержание?

– Нет, именно арест. Доказательства его вины я предоставлю на месте.

– Где на месте?

– В коттеджном поселке Ново-Раково, в поместье заместителя председателя Следственного комитета Леонида Витальевича Крайнева. Полагаю, он на даче. За пять минут до твоего тревожного сигнала звонил ему по делу о расследовании МУРом и УГРО области похищения иконы с окладом, украшенным рубинами, из церкви Покрова Божией Матери в Добродеево. Мне секретарь доложила – Леониду Виталичу нездоровится, он «болеет» на даче в Ново-Раково. Так что там сразу всех фигурантов и повидаем. Адрес знаешь, едем одновременно все, там встретимся.

– Ну, орел, генерал. Я почему-то верю, что ты не ошибаешься. Крайнев у меня и раньше доверия не вызывал. Были данные, что его перемещение в Москву из Саратова и быстрый взлет карьеры не обошлись без поддержки заботливой лапы Осины. И все же: поясни, как так быстро?

– Ты помог.

– Каким образом?

– Ты сказал, что если Генерала упрячут на десять метров под землю, у нас серьезные выходы на Осину туда же провалятся.

– Ну, это поэтический образ, метафора.

– Это ты у нас поэт, а я человек простой, милиционер. Моя задача – взять преступника за жабры. Словом, стал я вспоминать, у кого может быть схрон, подвал, не на пару-тройку метров под землю, а на десять. И вспомнил, что в коттеджном поселке «Ново-Раково» есть такой домик. Вверх он скромно поднимается на три этажа за высоким забором, а вниз…

– Откуда знаешь?

– Во-первых, рабочие, строившие необычный коттедж, не в вакууме жили – в магазин ходили, с дачницами романы заводили, информация сливалась вольно или невольно. По окончании стройки с ними хорошо расплатились и отправили на родину в Таджикистан. Надо бы, кстати, проверить, доехали ли эти бедолаги до своей исторической родины. А во-вторых, сам слышал от владельца домика.

– Ты с Крайневым знаком, что ли?

– Вместе учились когда-то в Омске, в Высшей школе МВД. Серенький был парнишка, ленивый, но ловкий, умел с преподами заводить отношения – глуп-глуп, а экзамены сдавал. И… пропал надолго в захолустье на бумажной должностишке. Да глянулся чем-то Осине, тот его и потянул. Неправдоподобно быстро все пошло у него – и карьера, и бабки. И вот однажды он сам мне при случайной встрече – особенно сохранить знакомство мы оба не стремились – стал вдруг хвастаться. Вспомнил, как всеми правдами и неправдами доставали абонементы в бассейн, в Дом спорта… «А у меня, говорит, – теперь свой абонемент». – «Не понял»… – «У меня в загородном доме – и сауна, и бильярд, и массажная комната, и бассейн, и теннисный корт, и бар и… В общем, как в лучших домах Лондона».

– Это когда был разговор?

– На День милиции, в антракте концерта, в толпе столкнулись. Вот он и не сдержался, расхвастался… На свою голову.

– Значит, Осина уже был в Лондоне. На лучшие дома Лондона они теперь ориентируются. Ну, дальше…

Разговор уже давно шел в машине Тропина. Прокурорский кортеж пристроился позади группы захвата ГУВД области и областного ОМОНа.

– А что дальше? Я в Ново-Раково бываю. Видел участок за кремлевской стеной. Прикинул стоимость, сравнил с зарплатой. Но, думаю, мне своего дерьма хлебать – не перехлебать, а прокурорские сами меж собой разберутся…

– Обидеть хочешь?

– Да какие счеты, Eгop Федорович…

– А если все же проколешься?! Представляешь, приезжаем мы всей генеральской кодлой в сопровождении автоматчиков, а там твой Крайнев с перевязанным горлом – натурально «свинкой» болен, чай с малиной пьет, на березовых почках…

– На осиновых… Уверен. Да и ты бы так легко не сорвался с места, если бы не разделял мою уверенность.

– Мудер, Тропин. Конечно. У меня с утра перехват разговора Крайнева (он у меня уже год как в разработке) с Осиной. Доложил, что все выполнил, как приказано…

– А так, значит, мои догадки на орден не потянут?

– Потянут, только делиться надо, как нынче говорят. Шучу.

– Если ордена вам жаль, я согласен на медаль. Тоже шучу.

– Но недооценивать твою интуицию, Юра, никак нельзя. Я знал, что операцией «Генерал» руководит Крайнев, но про его дом ничего не знал.

– Узнал бы, это дело времени.

– А вот времени нам с тобой как раз могло не хватить. Мало ли что наша бледная спирохета со страху с Генералом сделает?

– Ну, вот и приехали. Думаю, возьмем тихо, без стрельбы. Вначале я один пойду, под видеонаблюдением покрасуюсь. Он меня впустит. Из любопытства. А там – по обстановке. Он дурак-дурак, но вменяемый. Объясню на пальцах, что он не прав.

– Не лежит у меня душа к такому варианту. Рисковать – так вместе. Позвоним с мобильника, скажем, что проезжали мимо – он должен знать, что у меня в Ново-Раково приятель живет, бывший мой «важняк» прокурорский, а сейчас видный адвокат. Ну и хотим партийку в бильярд сыграть. Или в бассейне поплавать. Или о делах поговорить. Не пущу я тебя одного.

– Ладно, в мое отсутствии операцией командует полковник Репнин. Думаю, ОМОНу поручим контактные процедуры. А прокуратуру пригласим для осуществления общего надзора за следствием и дознанием.

– Пошути мне еще. Готов? Ну, пошли ордена в мирное время добывать. Шучу, конечно, помирать и за ордена не охота. Но, зная его трусость, уверенно могу предположить, что операция «Генерал» почти закончена, а операция «Олигарх» близится к завершению.

– А когда защелкнем браслеты на тощих запястьях Крайнева, ты что бы предпочел, Егор Федорович, – бассейн или бильярд?

– Стакан коньяка. Устал я. Ну, пошли.

Проверив подмышечные кобуры и медленно выдохнув воздух по методике китайской гимнастики «Цигун», два генерала-законника направились к воротам новораковского поместья трехзвездочного генерала в законе. Минут через пять на омоновской машине должен был подъехать с ордером Генеральный прокурор России Б.М. Кадышев…

 

Глава семьдесят шестая

Последние подвиги Геракла

Столовая замка находилась на первом этаже. Чтобы попасть в нее, Гераклу нужно было спуститься на лифте со своего третьего этажа и пройти метров сто по длинному гулкому коридору. Надо сказать, среди недостатков замка теснота помещений не числилась.

В столовую можно было прийти в любое удобное время с 13 до 15.

Геракл договорился с Бичом встретиться ровно в 14.

Бич был точен. Когда он увидел Геракла, неторопливо (нога еще болела) подходящего к столику, его габеновская малоподвижная физиономия изобразила радушие и гармонию с окружающей жизнью. Совсем другие эмоции отразились на его лице, когда он увидел, что с другой стороны к этому же столику подгребает Дарья Погребняк.

Он только раздвинул тонкогубую щель рта, чтобы убедительно объяснить даме, насколько нежелательно ее присутствие именно в это время именно за этим столиком, но его опередили:

– Надеюсь, вы не будете возражать, если вашу скучную мужскую компанию слегка разбавит очаровательная и еще не старая дама.

Визит старой дамы был не к месту и не ко времени.

Но на породистом лице Геракла вдруг расплылась глуповатая улыбка, и он опередил Бича:

– Разумеется, нет! Настоящий джентльмен не может возражать против такого подарка судьбы. А в Великобритании, и тем более в Шотландии, не каждому удается, но каждый пытается прослыть именно джентльменом.

– Господи, как же приятно иметь дело с воспитанным интеллигентным офицером. Здесь, на островах, это такая редкость!

Пикировку можно было продолжать до бесконечности. Но Бич обиженно замкнулся в себе и с трудом удерживался от того, чтобы не пересесть за другой стол, прихватив с собой блюдо с закусками, на котором призывно зеленела отварная спаржа, розовели креветки и радовал глаз своей первозданной белизной крупный ломтик норвежской трески.

Однако Гера естественно и плавно увел разговор от тем острых к темам нейтральным.

– Здесь, на островах, – все редкость, – радушно подхватил реплику Дарьи Геракл. – Хорошая рыба – редкость, хорошая живопись, как ни странно – тоже. Знаете, в юности я работал в Германии…

– По какой части? – невинно спросила Погребняк.

– По технической, как и сейчас. Экспертом… И однажды в Дюссельдорфе, в букинистическом магазинчике мне попалась на глаза небольшая книжонка, которая оказалась прижизненным изданием, посвященным английскому художнику Уильяму Хогарту. Издана она была в 60-е годы XVIII века в Берлине.

– Вам повезло: в годы Второй мировой войны погибло огромное количество антикварных изданий. Прижизненный Хогарт… Здорово, – мгновенно отказавшись от взятого поначалу игривого тона, поддержала разговор Дарья Погребняк.

– Там меня поразила одна работа. По-немецки она называлась так: «Das crevetten mädchen».

– «Продавщица креветок», – подхватил Бич, – известная работа. Она и сегодня экспонируется в Лондонской Национальной галерее.

– И чем же она вас поразила? – спросила Дарья.

– Доверчивостью и открытостью взгляда девушки. Такое впечатление, что она только что была настроена на бескомпромиссную торговлю с покупателями на рынке, чтобы выиграть лишнее пенни… И вдруг увидела кого-то, кому может довериться. Чуть повернула голову и улыбнулась… Вот примерно так, миледи, как это только что сделали вы, – поймал он врасплох Погребняк, переведя взгляд с механически жующего спаржу Бича на Дарью.

От неожиданности она рассмеялась чуть громче, чем того требовал сюжет.

– Мой учитель, полковник Алекпер Мамедов, говорил, когда я проходила у него стажировку в Париже: «Если хочешь привлечь человека к сотрудничеству, прежде всего внуши ему доверие».

Бич меланхолически продолжал поедание супа из мидий, а затем жаркого из палтуса с отварным картофелем. Дело не в том, что разговор был ему неинтересен. Несмотря на то что Погребняк здесь, в Шотландии, раскрылась для него какими-то новыми гранями, его раздражало ее вмешательство в беседу между ним и Гераклом. Но, похоже, отшить назойливую даму так легко не удастся. А народная испанская мудрость гласит: «Если ты не можешь изменить ситуацию, постарайся изменить свое отношение к ней». Скорее всего, чей-то афоризм. Но суть в том, что обеденное время кончалось.

– Господа, меня совершенно заворожила доброжелательная атмосфера, в которой проходит ваша светская беседа. Но вынужден напомнить: мы еще не закончили инспекцию систем безопасности нижних этажей замка, а главное – помещения № 5, где сосредоточены сейфы с ценной документацией, на которые патрон обращал особое внимание.

– Какой вы скучный, – состроив игривую гримаску, фыркнула Дарья и медленно встала, потягиваясь и очень, очень медленно поправляя высоко задравшуюся юбку из коричневого твида.

«Постыдилась бы, – подумал Бич. – Бабе хорошо за сорок, она на службе, а туда же, коленки демонстрирует.

«А коленки у нее ничего, – определил Геракл. – В меру полные. А когда идет – так и икры очень даже красивого рисунка. Впрочем, – попытался он себя уговорить, – я предпочитаю живопись». И он вспомнил оставшуюся в Москве Татьяну, колени которой до свадьбы просто сводили его с ума…

На быстром и бесшумном лифте они спустились на уровень сейфового этажа. Там их уже ждал старший по этажу.

Технология проникновения на нужный уровень к нужному сейфу была продумана с точки зрения безопасности вполне профессионально.

Геракл располагал связкой ключей. Такой же связкой и набором пластиковых карт располагал Бич. Но их продвижение по этому уровню оказалось невозможно без подключения пластиковых карт с кодами, которыми располагала Дарья Погребняк.

Таким образом, лишь в случае сговора между ними они могли бы достичь того или иного сейфа. Чтобы открыть его, впрочем, им пришлось бы решить еще несколько непростых задач по декодированию замков и механизмов, компьютерных программ и расшифровке запреток, повсюду расставленных подозрительным Осинским…

– Будут тебе и креветки, будет тебе и «Девушка с креветками», – ворчал Бич, ерзая своей пластиковой картой по пазу входного замка очередного уровня секретности.

– Да вы не нервничайте, – успокоила его Дарья. – Поверните карту другой стороной, и все сработает…

– Знавал я одну дамочку в Марселе, которая какой стороной ни повернется – все кстати оказывалось, – продолжал ворчать Бич.

Геракл молчал. Ему нужно было продумать оптимальную модель дешифровки на случай, если будет возможность проникнуть на нужный уровень к нужному сейфу. Разумеется, перед ним не стояла задача опустошить все сейфы с документами и ценностями. Экстрадиция – процесс сложный. И проходить он будет под присмотром соответствующих английских спецслужб. Перед ним и Бичом были поставлены две задачи: Бич должен был до вступления в операцию английских союзников конфисковать материалы по оборонке, которые скопировал Осина в бытность заместителем Секретаря Совета безопасности. Это работа тихая, незаметная. Бич должен был определить нужный сейф, а Геракл – взломать электронную защиту. Было и индивидуальное задание, которое Егор дал Гераклу, а именно: определить, где находится композиция из больших розовых рубинов, и если не изъять ее до подхода английских специалистов, то уж, во всяком случае, не дать Осине воспользоваться его собранием рубинов, которое, по агентурным данным, хранилось как раз в этом подземелье.

После часа работы, когда были проверены надежность кодов и шифров, уровень блокировки доступа к комнатам и сейфам, варианты перекрытия попыток вынести что бы то ни было из помещения, они пришли к выводу, что могут спокойно доложить патрону о надежности всей системы охраны подземелья Эдинбургского замка.

Лифт рассчитан на двоих, а Бич замешкался, и оказалось, что кабину уже заняли Дарья и Геракл. Ему не оставалось ничего другого, как подняться со старшим смены по этажу мрачным поляком Казимежем Стависским, предоставив беззащитного, как он полагал, Геракла наскокам этой вульгарной дамочки, страстно преданной патрону.

Не прошло и минуты, как его самые мрачные опасения подтвердились.

Но он об этом так никогда и не узнал.

 

Глава семьдесят седьмая

Жорж де Шоймер

Какой странный случай… Инфаркт или инсульт. Мгновенная смерть. Шел себе человек по центру лучшего города в мире. Возможно – из Лувра. А может, и из Музея импрессионистов. Прекрасное настроение. Сентябрьская погода в декабре. И дождь кончился. Можно идти по саду Тюильри, насвистывая что-нибудь серьезное из Дебюсси или легкомысленный канкан, которым десятилетия открываются вечерние представления в Фоли Берже. И вдруг – острая боль за грудиной, холодный пот, ощущение приближающейся смерти, ужас неизвестности, тошнота, последняя секунда жизни как удар молнии… И все. Твое тело медленно опускается на серую дорожку Тюильри, и вот уже то, что совсем недавно стремилось куда-то, любило, радовалось жизни – лежит грудой мертвой плоти, ничего не ощущая и ни на что не надеясь…

Жорж шмыгнул носом и отогнал мрачные мысли.

Жизнь есть жизнь. Этому парню не повезло. А вот ему, Жоржу, подфартило. Он сделал гениальное открытие и заработал кучу денег.

В эти минуты он сам себе казался очень умным…

Он ведь не просто перевел практически непереводимые стихи Нострадамуса, построенные на не применяемом нигде и никогда смешении различных языков, принципиально разных кодов и шифров, что уже само по себе научный подвиг. За который ему, скорее всего, нобелевки не дали бы, а дали… какую-нибудь университетскую премию, наградили бы… Орден Почетного легиона у него есть. Орден Европейской Академии «Образование. Наука. Культура», знаки Кавалера и Командора Ордена – есть. Ну, нашли бы еще что-то. Например, орден европейской академии естественных наук «Звезда с короной». И все. У него нет даже приличного костюма, чтобы явиться на награждение и подставить лацкан дорогого, модного пиджака под новый орден.

Деньги у него есть уже сейчас. Что же касается возможности обнародовать свое открытие, то нужно подождать всего лишь год. В договоре с заказчиком, русским олигархом, проживающим в Лондоне, Владимиром Осинским, прямо прописаны права и обязанности сторон. Он обязан воздерживаться от публикаций интервью и статей на эту тему, даже от разговоров о своем открытии с коллегами.

Казалось бы, почему?

Если это чисто литературное открытие, то в чем смысл таинственности, покрывающей этот странный заказ?

Он давно понял, что кроме описания путешествия во времени, давая характеристики необходимых для этой паранаучной процедуры рубинов, сам Мишель Нострадамус неоднократно формулирует описание некоей «аномальной параллели». Жорж давно понял главное, ради чего миллиардер Осинский небрежно выбросил почти полтора миллиона евро на какие-то исторические изыскания.

Все дело в открытой Нострадамусом закономерности: если двигаться вдоль параллели, проходящей по крупнейшим месторождениям рубинов, то можно найти на этой кривой точке, где наблюдались аномальные явления, – падения метеоритов, приземление инопланетных космических кораблей, необычные по размерам и поведению шаровые молнии, частые появления НЛО и т. д. Если следовать рекомендациям Мишеля, можно вычленить две пунктирные линии вдоль параллелей. Первая соединяет район Архангельска в России, остров Кижи, Петрозаводск, Восточную Карелию в Финляндии, гору Динде-форст в Швеции и шотландский остров Рибек. Точно такая же история на юге – от Бирмы, Индии, через Аравийский полуостров в Африку, через Камерун – к острову Ранге у Западного побережья Африканского континента.

Можно дать стопроцентно точный прогноз месторождений.

Но если принцип действует в отношении рубинов, он должен быть эффективен и тогда, когда речь идет об алмазах. Та же северная линия: Якутия – Север Коми и Архангельской области – Западная Карелия – остров Киргсельм близ северного побережья Норвегии.

То же и с изумрудами. От Колумбии – до группы малоизученных каменистых островов в Тихом океане.

Это миллиарды, триллионы евро!

Русский олигарх не дурак. Он снимет сливки с этого проекта. А потом… Продаст его, например, изумрудным монополистам – колумбийским «коллегам». То же он может сделать с проектом алмазным – перепродать идею «Де Бирсу». Монополисты дадут хорошую цену. Ему же одному со всеми проектами не справиться. Он почему-то выбрал «рубиновый проект». Какие-то люди уже крутятся, похоже, вокруг точек, названных Нострадамусом.

Ну а когда экономическая составляющая проекта станет известна, свои изыскания и предположения опубликует он, профессор Сорбонского университета.

И из рук президента Европейской Академии Мишеля Пикелиса получит чисто литературную награду – орден «Звезда с короной». К тому времени у него уже будет пара-тройка приличных костюмов…

Первый из них он купил в бутике «Мопассан» на левой стороне Елисейских полей. Говорят, на правой стороне, точно такой же он мог бы купить на 200—300 евро дешевле. Но он поленился переходить на другую сторону.

Костюм ему понравился. На всякий случай он покрасовался перед девушкой-продавщицей. Та его выбор одобрила.

Покупка не осталась незамеченной и еще несколькими наблюдателями:

– Он купил костюм. Светло-серый, однобортный. Что? Нет, сидит на нем как влитой. Кто его знает, что будет модным в 2010 году… А дорогой костюм обычно сидит хорошо. Почему знаю, что дорогой? Обижаете, комиссар, у нас техника сверхчувствительная – видны даже цифры на счете. Нет, профессор платил наличными. Отсчитал ровно 2300 евро. Пока никто подозрительный к нему больше не приближался.

«Удивительное явление природы, – думал Жорж, выходя из бутика и бросая сверток со старым костюмом в большую урну для мусора. – Все, о чем писал Нострадамус, подтверждается современными наблюдениями». Он перечитал гору литературы, тонны газет. И выстроил цепочку наблюдений вдоль аномальных параллелей – свечения, особая энергетика, стимулирование резкого взлета физического и умственного развития людей в районе наблюдений, странные описания задержки или ускорения течения времени, свидетельства людей, «приглашенных» внеземными астронавтами в свои корабли, совершивших с ними кратковременные полеты и вернувшихся на землю глубокими стариками…

«Ну да ладно. Кто-то все же получит на этой идее “нобелевку”. Но у нас не любят давать эту премию гуманитариям. Ну и Бог с ними, премиями. Звание лауреата не накинешь на плечи. А у него костюмчик сидит как влитой.

Вскоре к костюму присоединился новый плащ – тоже серый, со старомодной пелериной и клетчатой элегантной подстежкой.

Потом эту компанию дополнили серое шелковое кашне и серые замшевые перчатки.

Черные туфли-мокасины появились на его ногах вместе с высокими темно-серыми носками-гольф.

Серая мягкая фетровая шляпа завершила композицию аксессуаров.

Новый парфюм он покупать не стал, чтобы не обременять себя багажом. Просто зашел в бутик мужской парфюмерии и попросил лучший одеколон. Побрызгал на себя, оценил восхищение вдохнувших дивный аромат девушек-продавщиц и попросил прислать по его домашнему адресу большой флакон туалетной воды из Кельна.

Оставалось шикарно пообедать в ресторане «Парадиз».

Массивный швейцар левантийского типа уже широко раскрыл перед ним дверь, когда раздался выстрел.

Но, поскольку стреляли из оптической винтовки с другой стороны Елисейских полей, да еще с глушителем, никто, кроме киллера, этот выстрел не заметил. Впрочем, ему самому оставалось после выстрела жить всего минуту.

 

Глава семьдесят восьмая

Олигарх

Он лежал на спине, полностью расслабившись, погрузившись в некую вязкую, теплую, пропитанную солнцем субстанцию. Он словно медленно плыл в теплой воде.

А высоко в небе над ним свободно парил коршун, высматривая добычу. И было чрезвычайно противоречивое ощущение, словно он сам коршун и выслеживает, высматривает добычу внизу, на земле или в воде, но одновременно он, Владимир Михайлович Осинский – потенциальная жертва этого коршуна.

Вот коршун высмотрел цель, сгруппировался и камнем понесся вниз. Но кто он сам, Осинский – коршун или жертва? Пора бы определиться, как говаривал лет пятнадцать назад патрон Владимира Михалыча, первый президент России. Ужас сковал его тело. И в то же время в сердце нарастало торжество охотника: до цели остались считанные метры, рот уже наполнился солоноватой кровью жертвы! Еще миг, и станет ясно, кто он – убийца или убитый.

– Ну-ка, ну-ка, Владимир Михалыч, что это такое, опять напряглись весь. Расслабьтесь. Все хорошо. Все идет по плану… У вас прекрасное будущее. У вас мирные планы. У вас откроются способности к иностранным языкам. Вы будете вести неторопливые беседы с монархами. У вас пройдут боли в спине, потому что вы будете придерживаться здорового образа жизни – есть нежирную и несладкую пищу, спать на жестком. Вас не будет больше раздражать мелькание лиц надоевшей челяди, вы будете с наслаждением вдыхать морской воздух и с радостью и надеждой встречать новый день.

Похоже, коршун промахнулся. Он по-прежнему плыл в теплой воде. Значит, он – и не коршун, и не добыча хищника. Он сам по себе, Вовка Сидоров – мультимиллионер Владимир Михайлович Осинский. Вопрос только в том, сколько миллионов еще осталось на его счетах, и сколько останется, когда он рассчитается со всеми кредиторами.

– Владимир Михалыч, вы опять напряглись. Все хорошо, все спокойно, вам уже ничто не угрожает… Расслабьтесь.

– Ничто не угрожает… Значит, я в морге. Где мне еще может быть спокойно и безопасно? Даже в тюрьме найдут и напомнят о себе настырные кредиторы. Попытаться опередить их? Не по силам задачка. Да вот и целительница все нашептывает:

– Нехорошо убивать… Нужно отменить приказы киллерам и чистильщикам. И новые приказы им не отдавать…

Может, она и права… Кажется, права… Ну конечно, права… Проблема в том, что он не помнит, кому и сколько приказов на устранение отдал… Про какие вспомнит, те отменит.

Да и зачем зачищать площадки? Он все равно обманет их всех. Уйдет в другое измерение. Если все расчеты покойных Леклера и де Шоймера верны, а их переводы Нострадамуса точны, то, соблюдя определенные условия, он войдет в пространство «аномальной параллели». А в конце декабря, во время прохождения Фелицы и Глории в максимальной близости к земле (астроном в Эдинбурге сутками следит за звездным небом), он просто провалится в прошлое.

Причем, в конкретное прошлое – в первую половину 90-х годов, когда он был при власти в одной из самых могущественных стран мира. Теперь, зная ход последующих событий, он смог бы, реализовав свои финансовые схемы, приватизировать всю страну, не делясь с другими банкирами, финансистами и политиками. Но, поскольку эта страна непредсказуема, то результатом его новой приватизации будут только деньги и драгоценные камни. А уж где все это хранить – он позаботится заранее. Пока что у него в швейцарских банках есть и счета, и набитые драгоценностями сейфы, и подвалы замка под Эдинбургом, которым позавидовали бы все гарун-ал-рашиды мира… В 19.00 – рейс на Женеву. Пора заканчивать подготовку к заключительной акции. Он все время держал «яйца в разных корзинах». Теперь сведет их вместе. В Швейцарии нужно забрать набор рубинов для построения пентаграммы Нострадамуса. Дубликат – в Лондоне, дубликат – в Эдинбурге. Его врасплох не застанут.

– Владимир Михалыч! Ну, вы опять напряглись. Расслабьтесь. У вас все хорошо. Ваше новое лицо даже симпатичнее прежнего. Отличие совсем небольшое. Операция по закреплению отслоившейся сетчатки прошла блестяще. Глаз, который у вас побаливал, и как вы говорили, искрил, стал как новенький. И видеть вы стали лучше…

Ну вот, расслабились. Кстати, хорошо, что вы стали использовать для нервной разгрузки деревянные плашки по методике друидов. Друидотерапия делает чудеса. И хорошо, что азбуку друидов стали учить – пригодится. Когда, не знаю, но – на пользу…

Еще хорошо, что дышите по системе Цигун – вот, и живот стал поменьше, скоро вас снова девушки любить будут… И не только за деньги.

Вы уже ничего и никого не боитесь. А то придумали, что Мария Суареш – агент КГБ. Чуть не задушили несчастную малограмотную португалку. А то, что вы посчитали записывающим устройством, был телефон для связи с детьми в Лиссабоне. Вы хорошо ей платите, она может себе позволить купить хороший мобильник для междугородних переговоров. Вы должны доверять своим сотрудникам.

– Ну, все. Сеанс закончен. Можно открыть глаза. Дела у нас идут превосходно, Владимир Михалыч, разрешаю вам запланированный на сегодня вылет в Швейцарию. Но постарайтесь и там не волноваться и дышать – в самолете, в машине, в банке – по системе «Цигун», глубоко и внимательно. Полагаю, когда вы вернетесь, я буду уже дома. Договор на десять сеансов заканчивается. Пролонгировать его пока нет смысла: вы в очень хорошей форме. Тот алгоритм, который для вашего оздоровления задала академик Светлана Васильевна Баранова, мы выдержали.

Лада не стала говорить очнувшемуся олигарху, что Патрикеев и Кадышев приняли решение прямо из аэропорта «Шереметьево» Ладу вместе с встречающими ее мужем и сыновьями отправить в санаторий Генеральной прокуратуры «Истра» до окончания операции. Так спокойнее. Тем более, что на эндшпиль Кадышев, просчитав все варианты развития событий, выделил всего две недели…

– …В общем, Егор, информируй всех участников операции, что всех их родных на время «эндшпиля» мы прикроем – мало ли, разбушуется Осина от отчаяния. Хотя… Всех возможных киллеров и чистильщиков, всю «Структуру» уже взяли.

– Да и я, Борис Михалыч, где мог, соломки подстелил. Однако ж… Непредсказуемый он человек, этот Владимир Михалыч Осинский, он же Сидоров. Пока всех ухитрялся обманывать.

– Он сегодня, по твоим данным, вылетает в Швейцарию?

– Да, официально зарегистрировался для участия в женевском аукционе драгоценных камней Сотбис.

– Я-то считал, что Сотбис – это в Лондоне.

– Все-то вы знаете, Борис Михалыч, да не все. Это живопись, мебель – в Лондоне. А украшения и драгоценные камни выставляются на продажу аукционными домами Сотбис и Кристи в Женеве.

– Там еще один аукционный дом есть, кажется, в этой Женеве, – хитро усмехнулся Кадышев. – Компания «Кольер-Женева»… Так там, говорят, на улице Руссо, выставляются исключительно крупные драгоценные камни. На любителя. Цены зашкаливают. Даже мультимиллионеры подолгу торгуются и длина шага все короче…

– Ну, ты даешь, Борис Михалыч. Недаром тебя еще в Следственном управлении звали «компьютером». Что тебе в голову запало – навеки в базе данных: клавишу нажал – пошла информация. Может, знаешь, за каким камнем охотится Осина?

– За огромным розовым рубином. Знаем, что он больше 60 карат тянет. Исторический, между прочим, камушек. По легенде, когда Иеремия Позье работал над большой российской императорской короной, у него было два крупных рубина, чтобы завершить композицию. Как ты помнишь, в короне огромный рубин под крестом из больших бриллиантов. Так вот…

– Ты мне еще расскажи, Борис Михалыч, что швейцарский ювелир Фридрих Кольер огранил второй, запасной рубин. Но, слава Богу, запасные камни из Швейцарии не понадобились, ни один из уникальных камней при изготовлении короны в мастерской Позье не пострадал при огранке. А запасные камни так и не были выкуплены у Кольера. И вот теперь, после столь долгого отсутствия, эти легендарные камни вновь вышли на свет. Но ты меня уел своей эрудицией, товарищ Генеральный прокурор.

– А это с кем поведешься… И книжки почитываем, и вот – управление информации мне ежедневно обзор прессы на стол кладет. Оттуда, между прочим, с утра и вычитал.

– Значит, вы в курсе? Тогда подпишите…

– Что это?

– Ваш приказ о моей срочной командировке в Швейцарию.

– А Шотландия? Подождет?

– Хочу Осину заранее под личный контроль взять. А на островах у меня надежные люди…

…Женеву Владимир Михайлович Осинский знал не хуже Москвы или Парижа. Перед вылетом из Лондона он плотно позавтракал (придерживался методики диабетиков – минимум два завтрака: первый – овсянка, второй – отварная рыба с овощами), так что сразу поехал на улицу Руссо. Машину с водителем и охранником он уже не первый год заказывал в солидной фирме по эскорт-услугам «Антонио Паризи». Всегда и во всех поездках его сопровождали помощник по международным связям Иван Порываев и помощник по личной безопасности бывший чемпион СССР по спецназовским единоборствам Константин Фролов. При этом Фролов всегда был рядом, прикрывая своим мощным торсом спину Осины. Что же касается худосочного Порываева, то он держался за левым ухом патрона, скороговоркой переводя ему все звучащие в его адрес реплики.

С языками у него прямо беда. Английский у него был корявый, на каком в приличном обществе и говорить неприлично. Единственный язык, который ему дался легко, оказался язык друидов. Он освоил уже азбуку, начал писать и, словно вдохновленный свыше, открыл в ней необычайную ритмичность. Даже разработал своего рода азбуку Морзе на языке друидов, и обучил ей своего учителя, знатока истории, философии, языка друидов Джона Маклафтона. В минуты особой меланхолии Осинского они перестукивались через стенку кабинета патрона. При этом Маклафтон испытывал отвращение, Осинский же получал от процесса некое странное наслаждение.

Вскоре они прибыли в аукционный центр Женевы: аукционные залы Кристи находились на площади Таконнери, Сотбис – на набережной Мон-Блан. Между своими двумя соперниками, на улице Руссо, располагалась компания Кольер-Женева. Соперничество трех аукционных домов продолжалось не первый год. В Париже они сталкивались с противодействием «Дома Друо», который тоже время от времени выставлял лоты с уникальными историческими драгоценностями. В Женеве филиала «Дома Друо» не было…

 

Глава семдесят девятая

Бернское фиаско Осины

С руководством Кристи и Сотбис у Осины давно сложились доверительные отношения. С «Домом Кольер» пока как-то не заладилось. Может быть, с той поры, когда он попросил попридержать для него рубин в 60 карат, приписываемый Марии-Антуанетте… Но в день аукциона к нему нагрянули эмиссары боссов русской мафии за рубежом – Исы Назимова и барона де Понсе по кличке «Барончик» со своими смешными претензиями. Никак было не вырваться с толковища. Пока разрулил ситуацию, на торгах в «Доме Кольер» его не дождались, перепоручить участие в аукционе кому-то из помощников он не успел, и роскошный розовый исторический рубин уплыл куда-то на сторону. Пытался разыскать следы, перекупить – не вышло. Hо на торги в «Доме Кольер» его аккредитовали.

Женевская фирма VIP-эскорта забронировала даже место для стоянки автомобиля. Так что в аукционном зале он появился вовремя.

В сравнении с Сотбис и Кристи аукционный дом «Кольер» считался мальчишкой, выскочкой – всего-то около полутораста лет. Но если дом был основан в 1837 году, то его предок – женевский ювелир Фридрих Кольер, современник и в какой-то степени конкурент знаменитого Иеремии Позье – основал свою мастерскую в Женеве еще в 1752 году и вскоре стал одним из основных поставщиков европейских монархий… Кстати, любителей антиквариата, классической живописи и исторических драгоценностей привлекал еще и тот факт, что аукционный дом Томас Кольер основал в 1837 году вместе с выдающимся английским художником Джоном Констеблем. Правда, Констебль в том же году умер и не успел насладиться участием в прибыльном бизнесе, но приятное послевкусие у «Дома Кольер» осталось. Репутацию фирмам создают имена.

Конкуренция между аукционными домами в области самоцветов и драгоценностей, особенно по части исторических камней и раритетных ювелирных изделий, с каждым годом росла. Экономический кризис 2008 года лишь усилил ее, резко подняв цены… Дерзкий анонс «Дома Кольер» привлек общее внимание: рубин с навершия императорской короны, родной «брат» знаменитого рубина огранки Иеремии Позье из Санкт-Петербурга. Год рождения рубина был известен точно: 1762-й. Речь шла, естественно, не о времени огранки, а о времени находки розового рубина весом в 60 карат на плато в Камеруне, в 1750 году.

На анонс «Дома Кольера» откликнулись десятки коллекционеров и ювелирных домов. В том числе несколько «русских» олигархов. Русским, естественно, у них было лишь происхождение капиталов, а национальность собирателей уникальных камней колебалась от ингуша до еврея, и от таджика до грузина…

Предполагалось, что несколько мультимиллионеров уже внесли корректировки в свои предновогодние маршруты: отправляясь отмечать Рождество на Средиземное море или в Альпы, они планировали по пути залететь в Женеву, поторговаться. Тем более, что Кольер на этот раз выставлял на продажу уникальную коллекцию драгоценностей с изумрудами и редкий подбор изысканной синевы сапфиров весом от 3 до 50 карат.

Топ-менеджер компании Тармо Кирьянен, давно натурализовавшийся в Швейцарии финский ювелир и предприниматель, был человеком неторопливым и расчетливым. Он умело управлял аукционами, завоевывая фирме репутацию, а себе – приличные комиссионные. Его образование – Итонский и Йельский университеты, плюс спецкурс в Сорбонне у профессора Егора Патрикеева – давало ему возможность вести переговоры о камнях и с владельцами раритетов, и со специалистами-геммологами, и с ювелирами. Спецкурс в аукционном доме Кристи в Лондоне позволил увеличить его личный счет в «Бэнк Сюисс» на несколько сотен тысяч евро. Если быть точным, 800 тысяч евро заплатил ему за консультации и экспертизы русский олигарх Осинский.

О его приезде Кирьянен был предупрежден.

От визита олигарха он ждал неожиданностей – приятных, естественно. Разумеется, с его стороны будет сделано все возможное, чтобы исторический рубин, предназначенный для короны Российской империи, достался его новому лондонскому другу.

В ближайшие недели, но точно до Нового года, он планировал появиться в штаб-квартире аукционного дома «Кольер» – его пригласили провести аукцион по продаже вдруг вынырнувших на антикварном рынке бриллиантов дома Романовых. В разные годы большевики продали их за рубеж, а собрал некий анонимный коллекционер, который под ударами экономического кризиса решил расстаться со своим уникальным собранием. Однако Осинского, как знал Кирьянен, бриллианты не интересовали.

Аукцион в Женеве, судя по списку аккредитации, привлек как минимум два десятка людей, которые за ценой не постоят. Разумеется, все они готовы заплатить за консультацию комиссионные топ-менеджеру аукциона Тармо Кирьянену. Но никто в этом случае не гарантирует конфиденциальность сделки. Отношения с другими олигархами из России и мультимиллионерами из Саудовской Аравии, Египта, США и Японии у него не были столь доверительными, как с Осинским. Говоря другим языком, никто из них не платил за экспертную оценку и предварительную консультацию столько, сколько Осинский.

При том, что все нувориши, жирующие на спекуляциях, оценивающие драгоценные камни не с позиций их красоты и исторической биографии, а лишь с точки зрения их стоимости на современном аукционом рынке, вызывали у образованного, с тонкой нервной организацией Тармо Кирьянена легкое презрение. Осинский выигрывал тендер в силу его сдержанной щедрости. Термин придумал сам Тармо, и означал простую формулу: человек платил значительно больше, чем хотел, но значительно меньше, чем был в состоянии заплатить.

Еще до аукциона они обменялись по электронной почте мнениями о перспективах женевского аукциона. Тармо обещал содействие в приобретении розового рубина, при этом официально уменьшил комиссию с продажи рубина на три процента, оговорив, что разница (плюс гонорар за консультацию) Тарно будет выплачена в Лондоне до аукциона изумрудов, назначенного на середину января. При этом он гарантировал Осинскому резервированную цену за рубин в 30 миллионов евро.

Таким образом, он получал свой чистый, не облагаемый налогами доход от сделки, плюс приобретал профессиональный капитал.

Осинский согласился на все условия ради обладания вожделенным рубином. Словно собирался восстановить историческую корону дома Романовых в дубликате. Впрочем, это его дело. Дело Кирьянена – провернуть аукцион так, чтобы, не дай бог, кто-нибудь из миллиардеров не перехватил покупку. В этом случае «Дом Кольер» ничего не проиграет, а проиграет лично он, Тармо Кирьянен. Так уж вышло, что сам себе он нравился больше, чем весь «Дом Кольер».

Аукцион гладко выиграл Осинский. Но сумма была столь велика, что остальные участники без особых переживаний переключились на другие лоты, каждый из которых оценивался по объявленной стартовой цене не ниже 10 миллионов евро. Осинский со своей «свитой» зашел в офис аукциона.

– Надеюсь, оплату выигрыша можно будет произвести напрямую из «Бэнк Сюисс» в Берне. Сумма, которую я только что приказал перевести на счет аукционного дома «Кольер», включает и комиссионные…

Сделав небольшую паузу, он пристально посмотрел в голубые глаза Тармо.

– Тут возникла небольшая проблема, сэр Осинский, – неожиданно появился из соседней комнаты вице-президент аукционного дома «Кольер» сэр Джозеф Леви.

Тармо Кирьянен отошел в сторону, нервно покусывая тонкие рыженькие усики.

– Проблемы? – как умел, резковато и властно спросил Осинский. – У вас?

– Боюсь, что не у нас, а у вас. Надеюсь, что временные.

– Поясните…

– Мы передали подписанные вами финансовые обязательства по электронной почте в ваш банк. Там подтвердили, что счет ваш не закрыт.

– Еще бы.

– Но предупредили, что к вам есть… Как бы это сказать, некоторые претензии у прокуратуры кантона.

– То есть?..

– Словом, вам лучше будет подъехать в Берн и уладить этот вопрос с владельцами банка. Все это время купленные вами камни будут храниться в неприкосновенности. После перевода денег на наши счета, камни будут незамедлительно выданы лично вам или вашему посланцу при наличии у него необходимой доверенности. Так что, как говорится, примите заверения в моем совершеннейшем почтении, – галантно раскланялся потомок выходца из Одессы банкира Ицхака Леви…

Сказать, что Осина был вне себя от ярости, значит, ничего не сказать.

Попытки его помощника по телефону или по электронной почте связаться с «Бэнк Сюисс» в Берне ни к чему не привели. Выходы на банк были заблокированы. Компьютер требовал от помощника Осины пароля. Но Осина не знал пароля, да и не мог знать. Блокаду внешних связей банка осуществила прокуратура кантона с подачи Капитана, доверенного лица генерала Патрикеева в Швейцарии и одновременно внештатного эксперта международного центра Интерпола в Лионе.

Аукцион в Женеве прошел по плану и не требовал личного присутствия Егора Патрикеева.

Около двух часов он был в Базеле. Литургия в церкви Святителя Николая Чудотворца на Rue Longchamt еще не закончилась, когда он вместе с встречавшим его Капитаном прибыл к храму. Перекрестившись на купола, они неторопливо вошли в церковь и молча подошли к доске объявлений, где нашли интересовавшее их объявление: «Сегодня скоропостижно скончался Сидоров Владимир Михайлович. Отпевание и погребение состоятся завтра на русском кладбище в Сент-Женевьев-де-Вуа. Помнящих покойного смиренно просим молитвенно помянуть его».

Ну, вот и все. Прокуратура кантона дала добро на замораживание всех счетов Осины в швейцарских банках.

– Не только бернского кантона? – спросил Капитан.

– Нет. Илья Юрьич Кожин в 90-х годах дружил с прокуроршей Швейцарии. Теперь он ее разыскал, та связалась с прокуратурой, и вопрос решили. Чтоб нам с тобой лишний раз не засвечиваться, я попросил передать нам информацию через такой непривычный тайник, как доска объявлений храма Святителя Николая Чудотворца…

– Любишь ты мистификации, генерал, – ухмыльнулся Капитан.

– Работа у нас, знаешь ли, бумажная, скучная. Не то, что у вас, нелегалов – приключения, стрельба…

– Тут, в мирной Швейцарии, мы исключительно экономическими проблемами занимаемся…

– Ну и доложи мне, как экономисту, что наработали?

– Бабки он не обналичит – это однозначно. Ни по чеку на предъявителя, ни при личном визите. Более того, ситуация предполагает наименее приятный для Осины сценарий.

– То есть?

– Все банковские операции по его счетам, а это без малого пять миллиардов евро, заморожены на неопределенное время. Однако есть одно «но»…

– Не томи.

– До нового решения по этому вопросу он имеет право пользоваться сейфами в «Бэнк Сюисс» по своему усмотрению как хранилищами для его бумаг, личных вещей… драгоценностей. Содержимое сейфов в подвалах банка при заключении договора на владение сейфовыми ячейками не оговаривается.

– Ну, это, как ты знаешь, мы предусмотрели. Поедем к «Бэнк Сюисс», понаблюдаем панику в обозе.

– А может, тут бы его и за жабры? Интерпол в контакте…

– Получение разрешения на экстрадицию – дело долгое и тонкое. Пока не удалось согласовать мнения прокуратуры Швейцарии, полиции Великобритании и штаб-квартиры Интерпола в Лионе. Но мы работаем в этом направлении. Полагаю, когда он вернется в Лондон, плод, как говорится, созреет и упадет нам в руки. Честно говоря, меня такой сценарий даже больше устраивает.

Содержимое его швейцарских сейфов под надежной охраной. И к ним у нас будет вполне законный подход. Что же касается содержимого сейфов в Эдинбургском замке, то там сложнее. Наши специалисты, как ты знаешь, там работают. Так что некуда бедному Осине голову преклонить.

– Мне даже кажется, товарищ генерал, что ты к нему по-своему не равнодушен?

– Может, и так. Бодаемся с перерывами уже полтора десятка лет. Пока все он побеждал. Пора бы уже и нам его прищучить. Не скрою, с вожделением жду этого дня. Едем в Берн.

– А я-то мечтал на берегу Рейна с кружечкой пивка посидеть.

– Успеем, в Берне тоже пиво отличное… Там речка поскромнее Рейна – Аар, но пиво не хуже. И прокуратура конфедерации – под боком. В случае чего начнут нас искать – а мы вот, рядом…

События в «Бэнк Сюисс» в Берне развивались по сценарию…

Капитан припарковал машину так, чтобы видеть вход в банк. Установленные его сотрудниками накануне аудио– и видеозаписывающие устройства были настроены на аппаратуру в машине Капитана. Они ясно видели, как Осина в сопровождении охранника и атташе по международным связям нервно и торопливо вошли в главную контору банка.

Было видно (слышно плохо, но пока текст Егора мало волновал), как Осинский, возбужденно размахивая руками, разговаривает с топ-менеджером банка. Потом они идут к хранилищу сейфов. На какое-то время картинка с дисплея пропала: посетители спускались на лифте в этаж личных сейфов и сейфовых ячеек. Там их перехватили другие аудио– и видеокамеры, картинка стала – хоть по телевидению показывай.

– Егор Федорович, продадим кино на телевидение, разбогатеем.

– Рад бы, да не могу. Информация получена с нарушением соответствующего законодательства страны пребывания…

– Неужто не согласовал с кантональной прокуратурой прослушку и видео?

– Ты устанавливал, сам бы и согласовал. У моих сотрудников полная самостоятельность.

– Была бы полная, так я его сегодня бы завернул в ковер и вывез в Москву.

– Без билета?

– Дело техники.

– Ладно, смотри самый интересный эпизод этой серии.

– Это они подходят к комнате с личными сейфами.

– Чего-то спорят…

– Решают, кто первый ключ в замочную скважину вставит.

– А там ключ?

– И ключ, и пластиковая карта. Так, вместе повернули ключи со служителем банка, вставил в пазы пластиковые дешифраторы.

– А двери все не открываются и не открываются…

– Смотри: это он глаз приложил к оконцу.

– Понято: проверка по сетчатке глаза. Идентификации нет…

– Теперь он щеку приложил. Идентификация по запаху. Тоже нет совпадения.

– Пальчики, пальчики приложил. Ответ отрицательный.

– Покрасовался перед камерой – опять нет идентификации. Фэйс-контроль – отрицательный ответ… Что еще остается. Группа крови?

– К счастью, не предусмотрена. Мы победили!

– Это значит, Егор Федорович, что перекрыли мы кислород олигарху.

– Да, теперь вопрос техники. Тут уж без спецназовских наработок обойдемся. Все по закону. Все документы в прокуратуру мы предоставили. Плюс пойдет сюда поручение из Штаб-квартиры Интерпола в Лионе. И будет Швейцария закрыта для нашего беглого олигарха навсегда. Возвращение денег и ценностей на родину – вопрос времени. И не слишком долгого.

– Значит, события сериала переносятся в Лондон?

– Основной сюжет будет развиваться, я полагаю, в Эдинбурге.

– Мне лететь туда?

– Там и так народу хватает. Бич там руководит операцией. Полагаешься на него?

– А то – наш кадр. Скажи напоследок, Егор Федорович, что нам в этом кино самое важное? Драгоценные исторические камни в Россию вернуть? Или пять миллиардов евро? Так есть опасения, что другие олигархи разворуют… Или наказать одного взятого за жабры олигарха?

– Известная формула: наказать одного, чтобы остальные боялись… Накажем Осину – остальные воровать приостановятся…

– Генерал, ты сам-то в это веришь?

– Хочу верить. Но для меня вся история с Осиной – это еще и серьезный научный эксперимент. Мечтаю разгадать загадку управления временем. Но тут нам без пары кружек пива не разобраться. Поедем. Знаю я тут, в Берне, чудную пивнушку со свиными рульками, раками, лобстерами, сухариками, орешками… И 25 сортов пива!

– Так что ж мы ждем? Какое нам в конце концов дело до беглых олигархов? Нам и без них есть о чем поговорить.

– Тем более, если пиво свежее, а раки только что пойманы в реке…

 

Глава восьмидесятая

Егор Патрикеев

Пиво – пивом, а дело – делом.

Оставив Капитану подробные инструкции и проведя короткую официальную встречу с руководителем национального бюро Интерпола в Швейцарии Джованни Корнелли, комиссар Интерпола генерал Егор Патрикеев смог подвести предварительные итоги.

И Интерпол, и швейцарскую прокуратуру вполне удовлетворили полученные документы: Владимир Михайлович Осинский был признан уголовным преступником и по законам Швейцарии. Вследствие чего, когда олигарх в следующий раз приземлится в аэропорту Куантрэн, его встретят не представители эскорт-фирмы для VIP-клиентов, а швейцарские полицейские. Еще через час, в соответствии с уже выданным ордером кантональной прокуратуры, он окажется не в банке возле своих сейфов, не в роскошном отеле, а в комфортабельной тюрьме «Шан-Доллон».

И для швейцарских полицейских он будет представлять интерес не как злой гений российских реформ, а как криминальный авторитет по кличке Осина. И не спасут Осину ни российский, ни израильский, ни грузинский, ни украинский паспорта. Не поможет даже паспорт экзотической для Швейцарии страны Камерун (в 1995 году власти этой страны сделали большую ошибку, назначив влиятельного тогда в России человека своим консулом в Москве)…

Не поможет Осине ни репутация одного из крупнейших коллекционеров драгоценностей, хранящего в швейцарских сейфах несметные сокровища, ни слава одного из самых удачливых и богатых участников проводимых в Швейцарии аукционов драгоценных камней…

Расследуя убийство швейцарского коллекционера драгоценных камней, руководитель отдела женевской кантональной полиции Жермон Нанси рассказал в одном из интервью, что «заказ на убийство и хищение крупного розового рубина поступил в Швейцарию именно от г-на Осинского, постоянно проживающего в Лондоне». При этом Жермон Нанси назвал его, по сути дела, Пабло Эскобаром в сфере драгоценностей. «Нам ясно, – сказал женевский полицейский, – что Владимир Осинский закончил процесс отмывания денег с помощью покупки драгоценных камней; его арест – дело времени».

Все это были хорошие наработки с точки зрения Генеральной прокуратуры России. Но случайно такая смена ориентации в прокурорских и судебных структурах не происходит. Ее нужно долго и тщательно готовить…

До вылета в Париж Егор узнал еще несколько приятных вещей, являющихся как раз последствиями его кропотливого труда.

Были аннулированы визы Осинского в Израиль, США, Канаду, Камерун. Вот-вот должны были сообщить, что для него закрыта дорога в Украину и Грузию.

Федеральное бюро полиции для иностранцев в Берне блокировало выдачу Осинскому вида на жительство.

Капитан официально, как инспектор Международного бюро Интерпола в Лионе, представил Федеральной полиции свои эксклюзивные наработки. Оказывается, через подставное лицо Осинский приобрел в Берне роскошный пентхаус за 12 миллионов франков и виллу в кантоне Во – за 10 миллионов евро. В гараже постоянно дежурил водитель синего «роллс-ройса» с бельгийским номером, зарегистрированным на антверпенскую компанию.

В том, что миллиардер Осинский и преступный авторитет по кличке Осина – одно и то же лицо, Федеральную полицию окончательно убедил пакет документов, аудио– и видеозаписей, фотографий и свидетельских показаний, который передал полиции Швейцарии инспектор Интерпола Александр Иванович Рожин, имеющий в списках Центрального бюро Интерпола оперативный псевдоним Капитан. Он предоставил неопровержимые доказательства того, что еще в сентябре 1992 года в Люцерне состоялась сходка главарей мафии по разделу сфер влияния, среди которых были Иваньков – Япончик, Михайлов – Михась, Осинский – Осина, Аверин – Авера, грузинские авторитеты Ираклий, Батоно, Юрист, Гоги Кутаисский и Реваз Горийский. Разговор шел о торговле золотом, драгоценными камнями, медью, о международных инвестициях, о приобретении недвижимости в Швейцарии.

На основе представленных материалов швейцарская полиция установила постоянное наблюдение за Осинским, сопровождая его негласно во всех международных поездках, осуществляя санкционированные прокуратурой Конфедерации прослушивание его переговоров и скрытую видеосъемку его контактов…

Самое печальное для Осины в его швейцарской одиссее было то, что дело Осинского поручили – тоже не без участия Патрикеева – судебному следователю Жоржу Зиккину, у которого была репутация абсолютно неподкупного бульдога.

Швейцарские перспективы Владимира Осинского осложнялись и тем фактом, что ранее Жорж Зиккин работал юрисконсультом и главой юридической службы «Бэнк Сюисс» в Берне и легко разобрался во всех хитроумных финансовых схемах Осины… Под следствие попали около 300 компаний, за которыми маячила мрачная фигура Осины. На протяжении десяти – пятнадцати лет эти компании выкачивали деньги из России.

Больше всего Федеральную полицию и прокуратуру Швейцарии потрясло то, что в последние два года именно под эгидой Владимира Осинского наметился небывалый приток денег в Швейцарию, причем не только в финансовые центры, но и в небольшие городки, где банки не так строго, как в центре, контролируются финансовыми структурами.

Из досье, собранного Капитаном, следовало, что Осинский является держателем уголовного «общака» и именно он распределял по банкам небольших швейцарских городков грязные деньги, полученные русской мафией в России и за рубежом.

Для Егора Патрикеева возврат этих денег на родину был одной из важнейших задач. Но сегодня главным было то, что теперь и по швейцарским законам Осина подлежал при обнаружении немедленному аресту и предъявлению ему обвинений в отмывании денег, неуплате налогов, заказах на убийство и ограбление.

И последний штрих к будущей биографии Осины: в день вылета Егора в Париж прокурор женевского кантонального суда предъявил скрывшемуся от правосудия предпринимателю В.М. Осинскому обвинение в принадлежности к преступной организации, нарушении закона о приобретении недвижимости иностранцами в Швейцарии и закона о пребывании и регистрации иностранцев.

Хотелось бы, конечно, на заседании обвинительной палаты женевского кантона поиронизировать на тему слабой информированности швейцарских банков о своих клиентах, но тут же можно было нарваться на ответную реплику: а чего, собственно, все эти годы ждала Генеральная прокуратура России?

Выпендриваться Патрикеев не стал. Тем более, что немедленный арест Осины в его планы не входил. Сам Владимир Михалыч должен был сыграть в последующих событиях роль живца.

На очереди – Париж. Оттуда штаб-квартира Интерпола вроде бы ближе, но французская полиция – структура упрямая и независимая. Их тоже нужно убедить, что Осинский по полной программе нарушил французские законы. Тогда ему не будет дороги и во Францию.

Кстати и в Камеруне его ждет неласковый прием: тут уж Станислав Чижевский постарался. Стараниями Милованова исключен и повторный прилет Осины в Тбилиси. Мишико, конечно, там главный. Но рулить одному ему не по силам. Рисковать потерей поддержки Ираклия Мишико не будет.

Итак, Париж!

В аэропорту «Куантрэн» его провожал один Капитан.

А в аэропорту «Шарль де Голль» встречал один Валет. Он и доложил, что с утра идет охота на Жоржа де Шоймера. Офицеры из его группы сопровождают профессора в его прогулке по Парижу, убирая киллеров и зачищая площадки, при этом идет энергичный сбор материала, подтверждающего роль Осинского как заказчика устранения профессора. Есть среди наработок и аудио, и видео наблюдения, записи свидетельских показаний и записи телефонных переговоров профессора с Осинским.

– Да, главное забыл, Егор Федорович, – улыбнулся своими глубокими морщинами Валет.

– Сегодня ты меня уже ничем не удивишь. День ударный во всех отношениях…

– Записал разговор Осинского с его черным менеджером в Париже – ну, словом, бандюганом, который на континенте всеми грязными делишками для Осины занимается. Нормальная по качеству запись. Однозначно разговор идентифицируется как «заказ на убийство». Я дал послушать ребятам из штаб-квартиры Интерпола, они готовы посылать распоряжение французской полиции.

– Добро. Не будем больше рисковать жизнью профессора. Перед законом он чист. А перед Осиной, думаю, у него был должок, но после трех выстрелов и одного неудачного удара стилетом счет у них будет равным. Сопроводите его до дома и вместе с комиссаром Мельесом – уверен, ему поручат зачистку площадки после бесчинств на Елисейских полях группы Осины – заканчивайте бумажно-процедурные дела. Я вечерним рейсом вылетаю в Эдинбург.

– Не в Лондон?

– Думаю, мы его крепко обложили: до него уже дошла информацию об аресте Крайнева в Москве, о том, что Генерал жив и вспоминает о решении швейцарских судебных инстанций. Весть из Парижа его добьет. Уверен, что уже завтра Осина будет в Эдинбурге. Предупреди Бича. Операция входит в завершающий этап… Но это будет завтра. А пока… Едем на Елисейские поля. Я решил, что успею пообедать со своим старым другом и коллегой Жоржем де Шоймером. Судя по твоему рассказу, именно он планирует сделать в ресторане «Парадиз» на Елисейских полях. Одна загадка Нострадамуса мной так и не разгадана. Может быть, профессор Шоймер поможет мне ее разгадать? Хороший сегодня денек, солнечный, на середину декабря не похоже. По народной примете – весь год будет удачным…