Второй завтрак он также съел без аппетита. Странно. Готовили для него так вкусно, что аппетит проспался у мертвого. У него же он сегодня спал.

Объяснение было одно: сегодня все и произойдет. Если «они» купятся на его план, его интригу, – все получится.

Он позвонил приятелю, вице-президенту местного «лайонс-клуба» «Техас – Кантри» Ричарду Глобеку, договорился выпить в клубе бокал безалкогольного коктейля (Дик не пил ни капли спиртного), поговорить о благотворительной программе для России. Секретарь связался с клубом и заказал массаж спины и столик в углу ресторана, который всегда оставляли за Локком, если он планировал посетить клуб.

Локк взглянул на платиновые часы с выложенной мелкими изумрудами монограммой «Л» – это могло быть воспринято – и как первая буква фамилии, и как знак клуба львов, первая буква абревиатуры «ЛАИОНС» (из английских слов «Свобода. Интеллект. Наша Национальная Безопасность»). У Локка было двенадцать любимых часов, и каждый раз выходя из дома, он брал соответствующие программе, – эти, – на посещение клуба львов, с монограммой из мелких изумрудов по платиновой крышке, карманные, подарок Луиса де ла Пиранья из Колумбии, – на заседания клуба «Ротари», и так далее.

У него есть время получить информацию от Джона Форбса.

Он приказал замкнуть телефонный канал связи с «мобильным» Форбса на свой пульт и мог вызывать своего собственного сыщика в любое, время простым нажатием кнопки.

– Слушаю Вас, мистер Локк.

– Они в клубе «Лайонс»?

– Да.

– Чем занимаются…

…

– Не слышу ответа?

– Мне бы не хотелось уточнять, мистер Форбс. Я ищу приличный глагол, чтобы сформулировать…

– Не ищите. Я понял.

Локк с трудом проглотил колючую горькую слюну.

– Как мне нужно пройти по залам клуба, чтобы я увидел их за столиком и они не могли не заметить, что я их увидел?

– Они садятся за столик между стойкой бара и пальмой, место весьма укромное. Из зала их почти не видно, но…

– Но?

– Но те, кто проходят по балкону на веранду, могут их видеть. Другой вопрос, что никто, как правило, направляясь по балкону из комнат массажа и саун на веранду, чтобы посидеть в шезлонге за бокалом виски со льдом не вглядывается в темноту ресторанной ниши, не выглядывает, – нет ли там знакомых.

– Моя программа?

– Вы, в вашем фирменном халате с бордовыми и синими полосами, который жена не может не узнать, идете по балкону и на минуту задерживаетесь, вглядываясь в зал; за долю секунды до того, как ваш взгляд встретится с взглядом вашей жены, Вы разворачиваетесь и уходите назад. Тут и женщина, не кончавшая Гарварда, поймет, что её узнали.

– Мои действия в дальнейшем?

– Вы оставите в гостиной «Эскориала» новое завещание, по которому все Ваши деньги, недвижимое имущество, драгоценности, коллекция переходят к сыну, жене же Вы завещаете скромное содержание до конца её жизни и бунгало на берегу моря.

– Может, совсем ничего не оставлять?

– На деле ей ничего и не достанется. Но на бумаге так лучше. Во-первых, – больше доверия, она ведь знает, как безумно Вы в неё влюблены до сих пор. Одного подозрения мало, чтобы лишить всего…

– Убедили. Что второе?

– А во-вторых, – нельзя припирать испуганную крысу в угол, – она может укусить первой.

– Что за аллегория?

– Она может попытаться отравить младшего Локка.

– Боже, только не это!

– Мы опередим их. Доверьтесь мне, и все пойдет по плану.

– Хорошо. Я надеюсь, Вы знаете, что делаете.

– Я профессионал.

– Профессионалы бывают…

– Умными и глупыми?

– Да.

– Я – умный. И более того – талантливый.

– От скромности Вы не умрете.

– Частные сыщики редко умирают в своей постели.

– Я не против разговоров о смерти, но предпочитаю, – чтобы при этом речь шла не о смерти собеседников.

– Я и сам не готов к тому, чтобы предстать перед Всевышним.

– Созвонимся через час, когда мне будет понятна их реакция.

Через час сам Форбс позвонил на мобиль Локка.

– Все прошло, как я советовал?

– Да. Она узнала первой. Вздрогнула, когда увидела на балконе мой халат. Она ведь немного близорука. Нацепила очки, ещё раз бросила взгляд. Что-то сказала своему спутнику. Мне, даже при моей старческой дальнозоркости, было плохо видно его лицо. Однозначно, что красавчик. Но подробностей не разглядел. Однако он так вздрогнул, что это не укрылось от моего внимания. Словом, оба взглянули на меня так, как смотрят исподтишка, делая вид, что глядят совсем в другую сторону. Она меня узнали. Это точно, сынок. Поверь мне, они меня узнали, черт побери их обоих. И смертельно испугались. Хотя не понимаю, на что они надеялись? Ведь рано или поздно их секрет «Поля в шинели» должен бы стать мне известен.

– Влюбленные, во-первых, всегда надеются на чудо…

– Во-вторых, известно, что мужья узнают последними, а иногда так до смерти и не узнают, что были рогаты…

– Да… Вещь странная, но подтверждена таким количеством примеров.

– И все-же, почему они встречались так открыто…

– Время…

– Не понял?

– Время работало на них. Я думаю, они готовили какой-то план завладения всем Вашим имуществом, – подделка документов, фальшивые счета, подделка Вашей подписи на чеках, а возможно, и…

– Ну же, договаривайте…

– Возможно в их планы входила и Ваша преждевременная смерть. Когда человеку столько лет, я, конечно, прошу прошения…

– Ерунда. Не извиняйтесь. И что же? Они готовили мою смерть?

– Думаю, что да. Мне удалось проследить одну мою идею. И в одной из аптек маленького городка Эль-Прего, километрах в 70-75 от «Эскориала», я нашел корешок счета, направленного сеньору Мигелю Мартинецу…

– Счет? На что?

– На редкий яд, который в малых дозах используется для лечения геморроя.

– Но у меня нет геморроя?

– Яд в малых дозах принимают как профилактическое средство. Чуть увеличить дозу, и… Доказать, что Вы сами в состоянии, извините, старческого маразма не приняли чрезмерно большую дозу… При том, что жена покажет, – именно это лекарство в страхе перед возможным стариковским геморроем Вы принимали регулярно, но в последнее, время с памятью что-то у Вас стало, Вы были какой-то рассеянный…

– Я все понял. Значит, все сомнения прочь: работаем по Вашему плану.

Почти неделю Локк жил в страшном напряжении. Спасало одно: картины. И чем дольше он рассматривал портреты великих испанцев – Пантохи де ла Круза, Диэго Веласкеса, Франсиско Сурбарана, Доменико Теотокопулли, прозванного Эль Греко, тем тверже зрел в его все ещё трезвой и хитроумной голове план.

Мужские портреты Эль Греко, действовавшие, при всей тревожности живописи, на него крайне успокаивающе и умиротворяюще, должны быть в его коллекции.

А портреты карликов работы Веласкеса – в коллекции его сына.

Конечно, он мог бы послать в Испанию свою бригаду с заданием выкрасть портреты из музея Прадо в Мадриде: заполучить портреты, уничтожить бригаду, совершившую кражу или ограбление музея, и все. Он не собирался включать новые приобретения в каталоги – свои или мировые, не планировал в последствии продавать эти работы через аукционы «Сотбис», «Кристи» или «Дом Друо». И стало быть, уничтожив все следы, ведущие к нему, мог стать единоличным владельцем всемирно известных шедевров без страха возмездия за похищение.

Но Локк был любителем многоходовых комбинаций.

Женщина-босс русской наркомании по кличке «Игуана» (он её никогда не видел, даже голос по телефону звучал явно в измененном режиме, – с помощью электроники все возможно) располагала высококлассными командами, способными выкрасть не то что картины из музея, но даже самолет… А, вот, кстати, начет самолета это тоже плодотворная идея.

Значит, так, надо будет поставить Игуану в положение, как бы это поприличнее сказать, подчиненное, поставить перед фактом, что она в неоплатном долгу перед Локком. Кровавом долгу. Во всем криминальном мире долги принято платить: тут не спасут ни границы, ни армии охранников. А потом заставить её выполнить его маленькую прихоть. Картины её бригада выкрадет, она же сама, своими чистильщиками, уничтожит бригаду. И сам Локк будет чист. Все следы – к «русской мафии»…

Он сделал несколько распоряжений. В этот день, в пятницу, у него побывали: полковник ВВС США, специалист по радарам; дистрибьютор российской компании «Военно-транспортные авиалинии»; один из главарей колумбийской наркомании, дилер холдинга «Суяньфуй» господин с явно азиатским лицом, в узком кругу известный как один из представителей на юге США «золотого треугольника», центра поставок героина; турецкий дипломат специально прилетал к нему в «Эскориал» из Вашингтона, а из Цюриха специально прилетал на своем самолете один из главарей русской мафии за рубежом Василий Фойтель.

Так незаметно за делами и прошла пятница.

В субботу господин Локк принимал гостей из Испании. Среди них (ни один из гостей не встречался с другим, самолеты приземлялись на личный аэродром Локка в пяти километрах от «Эскориала» друг за другом, в строгой очередности) были видные искусствоведы, музейщики, владелец сети вилл на морском курорте Фуэйхирола, заместитель начальника полиции крупного северного города, и очаровательная молодая дама, жена известного журналиста из России, живущая в Мадриде.

В понедельник он заказал обед в «Ротари-клубе» с давним приятелем, профессором мадридского университета Алехандро Гидони.

Не посвящая приятеля в суть интриги, он время от времени переводил разговор на темы искусства, хотя большую часть времени они обсуждали перспективы благотворительной помощи молодым художникам по линии «Ротари» и целесообразность вступления в международный элитный клуб – «Клуб кавалеров и командоров Ордена Святого Станислава», создаваемый некими энергичными и влиятельными людьми в России. Хотя Орден исторически был связан прежде всего с Польшей и Россией, в него уже вступили ряд влиятельных и известных людей в Европе. Очередь была за Америкой. И Гидони, уже награжденный Орденом Св. Станислава I степени, взахлеб расхваливал перспективы общения с российской элитой, сулимые членство в Ордене.

Когда Локк заметил неподалеку красивое лицо Мигеля Мартинеца (вблизи оно оказалось ещё красивее, но и, впрочем, ещё глупее, чем тогда, во вторник, с балкона «лайонс-клуба»), он быстро перевел разговор на Испанию, Мадрид, музей «Прадо», что не могло показаться странным Гидони, поскольку время от времени их ленивая беседа переключалась на темы живописи.

– Я всерьез подумываю передать свои картины какому-нибудь музею. Например, «Прадо» в Мадриде. Как Вы на это смотрите?

– О, сэр, я смотрю на это с восторгом, ведь я испанец. Но не могу не заметить, – У Вас есть сын, наследник, молодая красавица жена…

– И что не?

– НО ведь это – миллионы, если не миллиарды долларов: испанские мастера снова в цене, даже стартовые цены на крупных аукционах доходят до миллиона долларов. Конечные цены нередко держатся в секрете, если покупатель желает остаться неизвестным…

– А… Я сам купил на «Сотбис» очень хорошего, малоизвестного Эль Греко за полтора миллиона, и считаю, что выиграл. Очень редкая ранняя вещь из частной коллекции, никогда не репродуцировавшаяся, и точно – не фальшак…

– И Вы готовы отдать целое состояние Испании? А Ваши родные, Вы с ними советовались?

– Нет, это мое единоличное решение. Я им и так оставлю прекрасный дворец и крупное состояние…

– Прошу прощения, но Вы уже составили завещание?

– А… В моем возрасте… Я его составил первый раз лет 20 назад.

– Оно осталось неизменным.

Локк усмехнулся. Гидони сам шел в ловушку. Его задача была вывести на разговор о наследстве. Заранее посвящать приятеля в интригу Локк, конечно же, не стал, понадеявшись, что ему удастся направить разговор в нужное русло. Гидони превзошел его ожидания.

– Нет… Увы… Признаюсь Вам совершенно конфиденциально…

Локк почувствовал спиной, как замерший за колонной с бокалом «дайкири» Мигель сдержал дыхание.

– Ну, если это такой секрет…

– Пока – секрет. Но в моем возрасте, знаете ли… Словом, у меня возникли подозрения относительно верности моей супруги, так что я переписал завещание. Все деньги, «Эскориал» получит сын, а жена…

– О, я знаю, Вы – благородный человек, настоящий идальго, я бы сказал.

– Да, я благородный человек. Я не помню зла. И я оставил ей «шале» на побережье и вполне приличный пансион до конца её жизни.

– У вас не было брачного контракта? Она ведь может отсудить…

– У нас был контракт. Она уверила меня к моменту замужества, что идет за меня по пламенной любви. Вот я и предложил составить контракт так, что каждый из нас волен в любой момент оставив другого, не предъявляя никаких претензий. Завещание невозможно оспорить.

– А… Умоляю простить, но вопрос этот возникнет неизбежно, – а…

Как бы это сказать, возможность психиатрической экспертизы?

– Я предусмотрел и это. Меня обследовали в Институте Мориса Мойзе был даже приглашен из России независимый эксперт-профессор Марк Буркин из Петрозаводска, а затем, независимо от него, – доктор медицины Генрих Яковлев, специализирующийся как раз на старческом слабоумии…

– О, я не это имел в виду…

– Все мы имеем это в виду, когда видим перед собой 80-летнего старца…

– Итак. Ваше решение окончательно?

– В плане жены и сына, да… А насчет передачи картин в дар музею «Прадо» – я ещё подумаю, тут есть вариант. Может быть, разделю коллекцию и передам в разные музеи. А может, убедившись, что сын так же любит искусство, как и я, завещаю все ему. И он сам, если останется бездетным, будет в старости решать, кому передать коллекцию.

– 'А согласно предыдущему Вашему завещанию?

– «Эскориал» переходил жене, ей же доставались и картины из коллекции числом 25, по её выбору. Но за исключением картин Эль Греко, Пантохи де ла Круз и Веласкеса. Они непременно должны были остаться в собрании сына: тут, знаете ли, есть наши маленькие семейные тайны.

– Понимаю, понимаю. Уполномочен ли я вести предварительные переговоры с дирекцией музея «'Прадо» в Мадриде?

– Знаете что, давайте подождем неделю..: тут и спешить в таком деле вредно, и откладывать опасно.

Во вторник утром Локк вообще отказался от завтрака. Все казалось невкусным и пресным. Кухарка рыдала на кухне, не понимая, что случилось.

А Локк просто, как говорят спортсмены, мандражировал перед «стартом».

На его счету было столько загубленных жизней, сотни людей были убиты по его приказу, пятерых убил он сам в разных, по его мнению, оправдывающих его ситуациях.

Но ни одну из свои пятерых жен он ещё не убивал сам и не содействовал их смерти.

Все почили в Бозе сами, без его участия, более того, – были горько им оплаканы.

Локк был вообще влюбчив, склонен к привязанности, и, при всех своих блестящих возможностях, позволявших создать фантастический гарем, никогда не изменял своим женам.

Во вторник позвонил Джон Форбс.

– Я подслушал их разговор ещё в понедельник. Но не стал сразу Вам сообщать, так как это был испуганный разговор сообщников, ещё ничего не решивших. Сегодня, вероятно, после бессонной ночи, у них родился план. Они не рискнули говорить о нем по телефону, и встретились на тайной квартире в районе «Эль – Примо», адрес которой мне был точно известен и где я также установил «прослушку».

– Итак?

– Итак, – они решились на убийство.

– Каким же методом, простите за уточнение, я суду убит?

– Электричеством.

– Не понял?

– Вас убьют, поджарив на электрическом стуле.

– Поясните.

– Я выезжаю.

– Хорошо, жду.

План был задуман неплохо.

– Это, конечно же, придумала моя жена. У придурка – красавчика на это мозгов бы не хватило, – удовлетворенно заметил Локк. Страх перед неизвестностью перестал его мучить, и теперь, когда ему был известен план его врагов, он снова был собран и целеустремлен, как все эти десятилетия, когда он собирал по крупице свою империю, свое огромное богатство.

– Возможно. Вы знаете ювелирную лавку Лазаря Шапиро на Брейнт-авеню?

– Видел. Но никогда не заходил. Я покупаю драгоценности в более респектабельных местах, хотя и у Лазаря есть занятые вещицы, был слух…

– Вы правы. Внешне неказистая лавка торгует дешевыми мексиканскими сувенирами и украшениями. Там, на первом этаже, посетителю предложат даже чашку кофе и стаканчик «текилы». Лавочка в основном рассчитана на туристов. Но на втором этаже, в кабинете старого Лазаря постоянные клиенты нередко приобретают настоящие ювелирные шедевры. Лазарь – выходец из Одессы. А то, к чему привык в детстве, остается на всю жизнь. В детстве самым большим успехом в его семье потомственных ювелиров было уйти от фининспектора, от налогов. Вот старый Лазарь так и старается всю жизнь уйти от налогов. Платит взятки полиции, продает дешевку в лавке, и настоящие драгоценности, в том числе, подозреваю, контрабандные и ворованные, у себя на верху. Там у него бывают и весьма богатые и влиятельные люди…

– Ну, раз вы все знаете про старого Лазаря, я признаюсь Вам, что к сам пару раз покупал у него крупные брильянты…

– Я знаю. Я пролистал его книгу продаж, которую он ведет по заведенному правилу уже много лет. Там была и Ваша фамилия. Это и хорошо, и плохо.

– Почему плохо?

– Сейчас поймете. Наша парочка придумала следующий план…

Телефонный звонок прервал рассказ Форбса.

… Спустя неделю на Брейт-авеню появился сухой поджарый старик с медальным профилем индейца апачи, длинными седыми волосами, крючковатым носом и темнокоричневой кожей.

Подслеповатый владелец ювелирной лавки сеньор Лазарь Шапиро не признал знакомых черт в медальном профиле и, близоруко щурясь пригласил посетителя в лавку. Не удовлетворившись набором украшений на первом этаже, гость попросил показать ему что-нибудь подороже и был приглашен на второй этаж, где отобрал несколько мелких изумрудов и попросил отвезти их в отель «Эксельсиор» на имя сеньора Мигеля Мартинеца.

Поскольку изумруды были тут же оплачены чеком на имя сеньоры Жаклин Локк, то сомнений не было. Подпись, все необходимы атрибуты настоящего чека, – ничто не вызывало сомнений.

Сеньор обещал зайти на следующий день, чтобы посмотреть кольца с брильянтами для дочери. Дочь, якобы, готовилась к свадьбе. Почему на чеке, переданном сеньором Мартинецом Лазарю Шапиро стояла подпись жены мультимиллионера, Лазарь спрашивать не стал: мало ли какую услугу предоставили миллионерше «члены семьи Мартинец.

Когда на следующие день старик-испанец (или мексиканец?, скорее мексиканец, – подумал бы каждый, разглядывая выцветшие глаза, черную задубевшую на ранчо кожу и черные с проседью длинные волосы, – особенно – в момент, когда коричневая от загара рука старика подносила к узким сухим губам бутылочку «текилы») позвонил в дверь лавки старого Шапиро, никто на звонок не ответил. Однако для редких прохожих в час сиесты на жаркой Брейнт-авеню, а также для случайных зевак, которым, вместо того, чтобы лежать в шезлонгах или в постели, попивая холодное пиво в час сиесты, вздумалось устроится у окна, из которого в комнату проникал раскаленный воздух, – старик – мексиканец сделал вид, что его звонок услышали. Он выждал минуту, и, потянув на себя дверь, вошел внутрь.

На первом этаже по прежнему дремала возле дешевых сувениров тетушка Рахиль, помогавшая Лазарю обслуживать клиентов.

Она даже не повернула голову в сторону посетителя.

– Разве её дело, кто ходит к хозяину? Если бы она была на таком месте слишком любопытной, она не удержалась бы на ней больше недели.

Старик – мексиканец поднялся на второй этаж, тихо приоткрыл дверь кабинета.

Лазарь Шапиро лежал в неловкой позе возле письменного стола. На столе, на полу были небрежно разбросаны мелкие драгоценные камни, средней ценности кулоны, броши, ожерелья, золотые часы, перстни и кольца.

На груди Лазаря, на белом полотне рубашки – кубинки расплылось яркое красное пятно. Лазарь был убит.

Но это не удивило, не потрясло посетителя лавки.

Старик-мексиканец, не сходя с места у порога, чтобы не оставлять лишних следов, осмотрел комнату. Глаза его остановились на часах, старинных швейцарских часах начала XIX века с навершием, которое украшала голова греческой богини из черного дерева.

Старик-мексиканец руками в замшевых перчатках, поверх которых были одеты резиновые хирургические, взял старый венский стул, поставил его перед часами, кряхтя и едва слышно поскрипывая суставами взгромоздился на него, дотянулся до головы Минервы, повернул её вокруг своей оси, и голова осталась у него в руке, обнажив круглое отверстие в навершии часов, старик сунул туда палец и выскреб катышек мягкой бумаги, развернув который чуть зажмурился. Потому что в темной комнате мириадами огней засверкал крупный, амстердамской огранки брильянт.

– Точно такой величины, как тот колумбийский изумруд, что вделал в оправу «Библии». Может быть, поставить брильянт на место изумруда, как и было когда-то, судя по описаниям этой оправы… Монет быть. В любом случае я не намерен оставлять этот камень (о которое слышал ещё лет двадцать назад, когда строил здесь «Эскориал») наследникам Лазаря.

Он бережно сунул камень в жилетный карман. После чего поднял с пола пистолет «Смит и Вессон» калибра 22. Эту модель – 422 – он хорошо знал.

Ствол в нем расположен в нижней части ствольного блока, благодаря чему вектор силы отдачи, направлений назад, максимально приближен к осевой линии руки стрелка. Оружие очень удобно – как для опытного стрелка-мужчины, так и для неопытной слабой женщины. Это была одна из версий модели – с укороченным стволом в 4, 5 дюймов и постоянным прицелом, наиболее удобная для ближнего боя. Глушитель был вмонтирован в ствол. Стрелял пистолет чуть громче, чем пистолеты с навинчивающимся глушителем, но, все же тише, чем совсем без глушителя. Во всяком случае, звук было не громче звука упавшей на пол «библии'».

Ему ли не знать преимущества этого пистолета.

Это ведь был его пистолет.

– Наверняка, и отпечатки пальцев – настоящие, – подумал Локк, бережно беря пистолет руками в перчатками кладя его на заваленный бумагами стол Лазаря. После чего Локк надел на руки поверх своих перчаток ещё одни, хирургические, с отпечатками его жены и Мигеля Мартинеца. Отпечатки двух людей были очень четкими, Мигеля – на курке, жены – на рукоятке, так, как если бы двое касались пистолета, скорее всего, – предположит экспертиза, – женина передала пистолет мужчине, он и стрелял.

Локк оставил ещё несколько отпечатков пальцев жены и Мигеля на предметах в комнате, – на спинке стула, на дверном проеме, на стекле часов Лазаря. Дело было сделано. Можно и уходить.

Он и вышел. Спустился этажом ниже, и стал просматривать дешевые сувениры-амулеты из Мексики в виде бычьих глаз керамики – на серебряных цепочках и кожаных ремешках.

Старуха Рахиль проснулась лишь тогда, когда за окном послышались сирены полицейских машин.

– Что угодно сеньору? – спросила она, раскрыв некогда красивые, а теперь потухшие глаза.

– Хочу для внучки купить пару украшений, – ответил Локк с едва заметным мексиканским акцентом, мягким, хрипловатым голосом.

– А что там, сеньор, за окном? – Что за шум, что? Что надо полиции у нашей лавки? Вы не спросите это у них от моего имени? – изысканно обратилась она к старику-мексиканцу.

Через минуту все вопросы отпали, когда полиция ринулась, топоча по лестнице, на второй этан. Толпа, невесть как образовавшаяся возле лавки, попыталась проникнуть вслед за полицейскими – детективами, но была отдавлена назад бравыми парнями в полицейской форме.

Старый мексиканец, незаметно выйдя из лавки смешался с толпой и замер в ней, внимательно следя за входной дверью.

Когда полицейские выли из здания, из толпы послышались вопросы?

– Что случилось?

– Что с Лазарем?

– Его убили?

Сержант, важно оглядев толпу, ответил:

– Да, Лазаря с нами больше нет. Он убит.

И тут случилось неожиданное. Человек – известный пьяница, стоявший в толпе, вдруг закричал благим матом:

– Это они его убили! Я видел, как пять минут назад они заходили в лавку, я ждал их, чтобы попросить доллар на выпивку в честь удачной покупки, но там, наверху, раздался выстрел клянусь, это был выстрел и потом эта парочка, вон тот красавчик и его дамочка, даром, что богато одетые, наверняка грабители, ограбили старого Лазаря, все знали, что у него наверху есть стоящие веши, все мы с Брайнт-авеню покупали у него там обручальные кольца, – и они его ограбили, потому что сразу после выстрела они спустились вниз. И вот – теперь, стоят здесь. Известно, убийцу всегда тянет на место преступления. Держите их!

Их задержали.

Старого придурка пригласили в качестве свидетеля. Он успел повторить под присягой все, что так эмоционально прокричал тогда, возле лавки старого Лазаря. А через день после этого погиб, в состоянии тяжелого опьянения свалился с моста в реку. Экспертиза была неумолима: прижизненных повреждений нет, следов насилия нет, погиб в состоянии сильного алкогольного опьянения.

Их судили.

Крыть им было нечем: отпечатки пальцев однозначно их, свидетель видел, как они входили в дом Лазаря, приличным алиби они не удосужились обзавестись. Неизвестный доброжелатель (читатель легко догадается, что им был частный сыщик Джон Форбс) прислал в распоряжение следователя ряд фотоснимков, подтверждающих наличие тайной связи между женой мультимиллионера Роберта Локка и молодого красавчика – чичисбея Мигеля Мартинеца.

Суду так и не удалось выяснить, зачем они убили старого ювелира.

Официальная версия: им были нужны деньги, так как Роберт, в силу своей скупости коллекционера, предоставлял жене недостаточно, чтобы содержать избалованного любовника.

Нанятый Локком очень дорогой адвокат, признав очевидное – убийство I степени в корыстных целях, в основном напирал на острую потребность молодых убийц в деньгах, чем окончательно отвратил от них двенадцать присяжных. Да и у публики убийцы, что-то невнятное пытавшиеся лопотать в свою защиту, не вызывали ничего, кроме отвращения.

Все двенадцать присяжных проголосовали за смертную казнь.

По закону штата, это была смертная казнь на электрическом стуле.

Апелляцию приговоренных Президент страны не удовлетворил.

Приговор остался в силе.

И пришел день, когда небольшая группа жителей штата и журналист была допущена в местную тюрьму, чтобы присутствовать на казни.

В этой небольшой толпе, как и во время суда, разговор шел на одну тему:

– Зачем они это сделали?

И лишь один человек из присутствовавших на казни, внешне – убитый горем и недоумением – Роберт Локк знал истинные мотивы преступления.

Жена спрятала пистолет, его пистолет, с его отпечатками пальцев. Потом, убедившись, что Локк знает, где тайно встречаются они с Мигелем на втором этаже лавочки старого Лазаря, точно рассчитав по времени, спровоцировали приход туда Роберта Локка, за десять минут до его прихода, убили старика-ювелира (шли убивать вдвоем, юный Мигель был неспособен убить муху, его рукой водила волевая юная миссис Локк) и остались в толпе, предварительно вызвав полицию, чтобы увидеть, как старого мультимиллионера будут арестовывать за убийство Лазаря Шапиро.

– Странно, когда миллиардер убивает ювелира, – даже ради крупного брильянта, дорогой веши. Но возможно, ибо все коллекционеры немного сумасшедшие.

Миссис Локк ещё в тюрьме поняла, что муж знал все.

А какой был план… Неожиданно обнаружив «случайно» забытое завещание мужа, получив подтверждение о том, что завещание изменено, и не в её пользу, она доняла, что муж догадывается об измене. И решила опередить его. В том случае, если бы Локк совершил убийство I степени, ему мало что грозила бы смертная казнь, его завещания теряли бы силу. И в этом случае все имущество делилось бы между двумя ближайшими родственниками – женой и сыном. Даже если бы адвокатам удалось спасти жизнь своему клиенту и, скажем, доказать его невменяемость, она достигала главного, – в силу недееспособности Локка его имущество делилось между сыном и женой. И пусть он проводит остаток дней в тюремной больнице, или в психиатрической лечебнице тюремного типа для богатых пациентов.

Она… овладела бы и «»Эскориалом», и коллекцией.

Что ей этот урод, сын Локка? И не с такими справлялась.

Не вышло.

По лицу Локка, лицемерно утиравшего слезы, она поняла, что апелляция отклонена, – губернатор штата утвердил приговор суда присяжных.

Надо отдать ей должное, держалась миссис Локк с достоинством.

Чего нельзя было сказать о Мигеле Мартинеце.

Он буквально повис на руках сопровождавших его тюремщиков.

И пока их усаживали на электрический стул, закрепляли руки, ноги, голову, он что-то бессвязное бормотал, вызывая ужас и сочувствие публики, – ибо ей было неясно, сошел ли он с ума ранее, когда решился же жестоко убить ювелира из револьвера мужа своей любовницы и тем бросить тень на него (слава Богу, экспертиза доказала, что поверх отпечатков Роберта Локка на курке были отпечатки Мигеля, а на стволе, когда она протягивала оружие любовнику, остались отпечатки самой госпожи Локк; независимая экспертиза доказала даже, что отпечатки не поддельные – на них есть микрочастицы пота, принадлежавшего двум обвиняемым, так что последние сомнения отпали, присяжным и судье стало ясно – двое любовников убили старого ювелира, пытаясь «подставить» хозяина «Эскориала» Р. Локка), или юный массажист сошел с ума уже в тюрьме.

Наконец настал страшный момент казни.

Мигель что-то говорил, дергался, извивался в кресле, его подельница смотрела в одну точку не мигая (если бы кто-то сумел увидеть направление взгляда, он легко убедился бы, что она пытается испепелить взглядом своего мужа, находившегося тут же).

Сержант включил рубильник.

Вздох ужаса вырвала из двух десятков глоток.

И все было кончено.

Проходя мимо Роберта Локка, знавшие его горожане и журналисты словом или взглядом пытались его утешить. Локк стоял, прижав платок к глазам, и плечи его содрогались от рыданий.

На самом деле он смеялся…

Он очередной раз обманул смерть.

Вечером он впервые за последний месяц поужинал с аппетитом.

И снова приказал подать ему холодное «Шабли» и поднять из запасника любимые картины.

Он сидел в эргономическом кресле, потягивал любимый напиток, а перед его глазами медленно, одна за другой передвигались картины кисти Сурбарана, Веласкеса, Гойи, Мурильо, Эль-Греко…

– Все-таки нет ничего лучше холодного «Шабли», и нет ничего прекраснее испанской живописи, – сам себе заметил Роберт Локк.

И решение заполучить часть коллекции мадридского музея «Прадо'' созрело в нем окончательно.

И он приказал секретарю вызвать на завтра полковника Алекса Броунинга. Алекс Броунинг служил до отставки в спецчастях ВВС США.

Операция в России и в Испании требовала профессионалов.

Ночь Локк спал отлично.

И снилась ему почему-то его первая жена, – девочка-узбечка с множеством тонких витых косичек, – ее крохотные упругие грудки, нежный живот и восхитительное жаркое лоно.

Уже под утро ему приснилась совершенно очищенная от наслоений времени картина неизвестного художника «Мадонна с младенцем».