Сваливаю с кладбища и сажусь обратно в метро. На сегодня список того, что я могу выяснить вне территории моего временного проживания, исчерпан.

Доезжаю до станции Партизанская. Выхожу из метро и ищу магазин. Вот тут-то я и закончу выполнение плана на сегодня.

Вот и нашёлся подходящий объект. Большой сетевой супермаркет.

На входе вешаю сумочку на плечо и прохожу в торговый зал. Первым делом, прохожу в отдел алкогольной продукции. Мне надо выяснить, алкоголичка я или нет. Всё это бухло, оно кажется мне каким-то знакомым. Такое ощущение, что я многое попробовала из представленного ассортимента. Может, я и вправду алкоголичка?

Скоро выясним.

А пока есть ещё одно дело.

Я быстро — я бы даже сказала, машинально — хватаю с полки бутылку «Bailey’s Irish Cream», ту, что с зелёной этикеткой, а не с красной.

Механическая память.

Иду в кондитерский отдел. Хватаю первое, что попадается под руку — кажется, какую-то шоколадку — и быстро, украдкой засовываю её в сумочку. Сразу же достаю из неё зеркальце и помаду и крашу губы. Убираю зеркальце с помадой обратно и…

И обнаруживаю, что у меня дрожат ноги. Руки, оказывается, тоже. И тело. А губы пересохли.

Нет, я серьёзно.

Кажется, это прилив адреналина.

В любом случае, мне это почему-то не нравится.

Мне страшно.

Страшно, что меня могут поймать и посадить.

А ещё страшнее то, что я пошла на сделку с совестью.

Я что, никогда раньше не воровала?

И какого чёрта я попёрлась в этот магазин? А?

А как я теперь отсюда выйду? Вдруг меня поймают?

Реалити-шоу: «Рискни свободой».

Как бы то ни было, а идти надо. Да и что-то устала я за сегодня, уж слишком много событий на меня навалилось.

Дохожу до кассы, кладу на транспортировочную ленту бутылку «Бейлиса» и, словно как-то на автомате, говорю кассирше:

— И ещё пачку «Vogue Aroma», пожалуйста.

Кассирша, страшненькая молодая девушка с раскосыми глазами в белой футболке с коротенькими рукавами и нацепленным на неё бейджем с надписью «АХМАДИЕВА АЛИЯ, КАССИР», проносит через сканнер штрих-кода бутылку с бухлом, потом достаёт из сигаретного лотка, расположенного над ней, пачку сигарет. Пока она это делала, я заметила, как из-под рукавов у неё торчат волосы. И не просто волосы, а, очевидно, такая длинная густая мотня. Знаете, что я об этом думаю?

Uncensored.

Вот, в принципе, и всё, что я хотела сказать о том, насколько щепетильно обязаны в наше время относиться девушки к своему внешнему виду.

Кассирша, пронося пачку сигарет через сканнер, поднимает на меня свои глаза и спрашивает на ломаном русском:

— Сьто-нибудь есё?

Я отвечаю:

— Нет, спасибо, — и чувствую, как дрожь в моём теле только усиливается. Адреналин, мать его.

Я воровка.

Воровка, но не клептоманка. Весь этот процесс меня как-то напрягает. Я чувствую, что пала ниже плинтуса с этой шоколадкой. До кучи, ещё и обнимусь с бутылкой, как только доберусь до номера, этого своего временного пристанища. Как же низко я пала. Причём только ради эксперимента. Разве оно того стоит?

Кассирша называет сумму:

— Тысяся сьто два рубля пясьдесят капеик.

Расплачиваюсь, косо смотря боковым взглядом на охранника, стоящего поодаль от кассовой зоны. Кажется, я не привлекла его внимание.

А значит, моё преступление сойдёт мне с рук. Ну, пусть всего лишь шоколадка, но уже преступление.

Укладываю сигареты и бухло в пакет и сруливаю из магазина. На выходе достаю из сумочки шоколадку и скидываю её в урну. Такое я не ем.

Я не клептоманка.

Так почему же я обратилась к психотерапевту?

Почему, твою мать, ты обратилась к психотерапевту?

Никак не пойму.

Достаю блокнот, вычёркиваю из него строку с вопросом о клептомании, убираю его обратно и топаю в сторону отеля. Захожу внутрь, отдаю на ресепшене карту гостя, забираю магнитный ключ, поднимаюсь на свой этаж и захожу внутрь, повесив табличку на двери надписью вверх: «НЕ БЕСПОКОИТЬ».

Даже не разуваясь, залетаю в номер, открываю бутылку «Бейлиса» и делаю пару небольших глотков. Вкусно. Безумно вкусно. Приятно греет. Но спермой явно не пахнет, разве что схоже с ней по степени вязкости, как я и записала вчера. Решаю, что надпись про сперму в моём блокноте — это слишком уж мелочно. Достаю блокнот и вычёркиваю.

Сажусь на диван и погружаюсь в свои мысли, переваривая впечатления дня и потихоньку попивая свой любимый — а в этом у меня теперь нет сомнений — ликёр.

Кстати, я так сегодня ничего и не поела.

Ну и ладно, поем завтра.

Затем раздеваюсь, иду в ванную, принимаю душ и, не одеваясь, падаю в кровать.

В глазах уже вертолётит, и, думается мне, что я и не алкоголичка. Ведь меня сильно вставило, но чувствуется, что я не горю желанием припасть к горлышку снова и снова.

Разбираю постель и закапываюсь в одеяло.

Последний раз на сегодня достаю блокнот, раскрываю его и вычёркиваю вопрос об алкоголизме.

Кстати, интересно, а я вела дневник? Мой ежедневник очень его напоминает. Ну, отдалённо.

Да, трудный был сегодня день.

Все люди как люди, а я — никто. Ну, так скажем, никто с никчёмным прошлым, которое, до кучи, мне никак не удалось вспомнить до конца. Всё моё будущее — равно как и прошлое — весьма туманная перспектива.

Но что-то мне всё же удалось.

И нет сомнений в том, что удастся снова.

Завтра мне надо на приём к Крылову. К моему персональному Иисусу. Завтра я расскажу ему всё, что сегодня со мной произошло и, посмотрим, может, он мне скажет что-то дельное.

Очень скоро я усну, но до того момента, как и сейчас, меня будет одолевать тупая грусть. И чувство непричастности к собственной жизни. И полнейшая неопределённость.

Так нечестно, что я ничего не помню.

Или я сама в этом виновата?

Кажется, вам интересно, что же было со мной дальше?

Мне тоже.

* * *

Я уже несколько раз предупредил тебя, что буду предельно откровенен. Поэтому со всей своей прямотой заявляю: да, я решил развестись с женой. Да, я решил вас бросить.

Да, я вас бросил, потому что не хотел жить с женой-алкоголичкой и дочерью-уродом.

Да, я ушёл от вас потому, что вы не были мне нужны.

Я знаю, что это плохо, но мне было бы хуже, если бы я с вами остался.

Целый месяц я много пил и мало спал. Много думал и почти не ел.

Нет, если тебе интересно, мне не было хорошо оттого, что я сделал.

И если честно, я до сих пор себя виню за это. Даже сейчас, когда пишу эти строки. Это послание. Последнюю волю усопшего меня.

Процесс развода дался мне нелегко. Судья, к несчастью, оказалась женщиной, и она заведомо была против меня. Эта сраная женская солидарность.

Во всяком случае, я заранее знал, что неправ. Поэтому я не был против, когда судья объявила своё решение: двадцать процентов от прибыли из всех моих источников дохода ежемесячно. После вычета налогов. Плюс к тому, поскольку ты была не просто несовершеннолетним ребёнком, а ещё и ребёнком-инвалидом, то алименты мне назначили не до достижения твоего совершеннолетия, а пожизненно. Ценой моего ухода стала пятая часть того, что я достигну за всю свою будущую жизнь.

Да, иногда мы совершаем дорогие ошибки.

Когда судья задала вопрос, хочу ли я заявить права на еженедельные посещения своей бывшей семьи, в качестве «воскресного папы», я отказался, потому что не хотел лишний раз ворошить вехи прошлого. Сейчас же я со всей прямотой могу заявить, что попросту боялся.

Я знал, что поступил не по-мужски, и заранее знал, что не смогу смотреть тебе в глаза. Я знал, что однажды ты подкатишь ко мне, обнимешь меня за ногу. Вцепишься в штанину пальчиками. И спросишь: «Папа, а почему ты от нас ушёл?». Таким милым голосочком. Сидя в инвалидной коляске. Посмотришь на меня снизу вверх своими красивыми глазками. Хлоп-хлоп. И скажешь: «Папа, вернись к нам. Я же тебя люблю». Потом снова прижмёшься к ноге, обняв её. Вцепившись пальчиками в штанину. Заплачешь, не желая отпускать. Я знал, что не смогу найти слов.

Уходя — уходи.

Да, я признаю, что испугался. Во всяком случае, сейчас я могу сделать это спокойно.

Мою квартиру никто разменивать не стал, поскольку у твоей мамы уже до нашей свадьбы была своя, и при нашей семейной жизни она не стала её продавать, а сдавала какой-то семье приезжих.

И потекли годы. Естественно, я ударился в работу и вновь вернулся к своим нескончаемым любовницам и тусовкам. Моё состояние росло, и в 1999 году я открыл свою частную контору, специализирующуюся на психоанализе. Со временем, лет за пять, этот бизнес перерос в элитную частную клинику, владельцем которой я являюсь и по сей день. По сей день — имеется в виду тот день, когда я пишу это послание. Последнюю волю усопшего меня.

За всё это время я так и не встретил твою мать снова. Да и не так уж оно мне было нужно. Я не хотел видеть жену-алкоголичку и дочь-инвалида. Кстати, на могиле моей матери я тоже так и не побывал.

За всю мою успешную карьеру я успел заработать немало: купил хорошую машину, отстроил, наконец-таки, дачу, отгрохав огромный особняк и огородив участок трёхметровым забором. Накопил хорошую сумму на банковском счёте. Работать я мог столько, сколько посчитаю нужным сам, поэтому старался особо не перенапрягаться. То есть, я жил в своё удовольствие.

Число моих любовниц росло в геометрической прогрессии, и возраст их, как ты уже поняла, так и остался где-то между шестнадцатью и двадцати пятью годами.

И вот, год назад мне объявили, что у меня рак мозга.

А сейчас черви едят мои глаза.

То ли я утерял былую уверенность в себе в результате болезни, то ли действительно начал стареть, но случилось неизбежное: я уже перестал интересовать девушек того возраста, который мне нравится, даже несмотря на то, что по-прежнему поддерживал себя в превосходной физической форме. Число моих постоянных любовниц стало резко снижаться.

Кто-то вышел замуж. Кто-то уехал за границу. Такова жизнь. Цена свободы. Есть — пользуйся. Но не забывай, что каждая встреча может стать последней.

Пока ты стареешь, мир меняется вокруг тебя.

Здесь и сейчас.

И как раз тогда, когда у меня их осталось две или три, я всерьёз задумался о том, каким образом это число я могу увеличить.

И тут мне в голову стукнула идея.

Интернет.

Да, точно.

Интернет.

* * *

Конец марта. Поздний вечер. Сижу дома.

Уже который день.

Уже который день меня нет в Сети.

Уже который день я не вижу её.

Её, ту самую, которую я спас от смерти. Ту, которая теперь не желает меня знать. Ту, которая сначала любила меня. Ту, которая теперь хочет, чтобы я её оставил.

Вонючий недокуренный бычок в пепельнице здесь совершенно не причём.

В тот день, десять дней назад, она ушла, даже не попрощавшись.

Я даже не помню, что было дальше.

Я точно знаю, что она пьёт всё это время. Пьёт и читает книги. Психология. Или ещё что-то там. Что-то умное.

Я так её люблю, что не могу прожить без неё ни дня.

Такое ощущение, что я не живу всё это время. Как будто от моей жизни оторвали целый кусок. Два куска — мою любовь и Интернет.

Вроде как у меня есть выбор. Либо Сеть, либо она.

А я даже не знаю, что выбрать. Мне нужно всё и сразу.

Да и такое ощущение, что выбирать уже поздно. Такое ощущение, что я не увижу ни того, ни другого.

Во рту привкус потерянных шансов.

Мне кажется, что меня медленно лишают жизни. Я медленно умираю. Секунда за секундой. Всё, чем я жил последние полгода, всё, о чём я думал и мечтал, всё, что я делал, вмиг исчезло тогда, 18 марта.

Что произошло-то, спросите вы.

Я же сказал, подождите. Всё по порядку.

И вот, сейчас я сижу за компьютером. Пишу весь этот трепетный бред, который не представляет собой ничего ценного. Здесь и сейчас.

А чем заняты вы?

Полагаю, вы читаете мою книгу.

Virtuality.

Книгу, в которой нет никакого смысла, потому что здесь моя жизнь и мои скелеты в шкафу. Моя история. Не ваша история, которая предопределённо вам интереснее.

Я же давно уже сказал, что вам стоит закрыть эту книгу. И не открывать её снова.

Полгода мы жили с ней душа в душу. Всё шло прекрасно.

И вдруг она решила от меня избавиться.

Вы хоть поняли, почему?

Честно, я не понял.

Вообще, всё это похоже на какую-то злую шутку. Бывают ведь такие розыгрыши, когда у людей отнимают всё, что они имеют в своей жизни, чтобы они почувствовали, как это на самом деле важно. Задумались о своей жизни. Произвели переоценку ценностей.

Мне хочется верить, что она надо мной просто шутит.

Иначе, зачем бы ей запрещать мне заходить в Сеть?

Иначе, зачем бы мне её слушаться?

Тряпка — слишком громкое слово.

Вся моя прошлая жизнь, она как будто вдали. Как будто её не было. И как будто не будет.

От меня отказалась моя девушка. Я не могу пообщаться с людьми, которые ежедневно читали мой блог. Тысячи людей. Заходили и читали. Оставляли комментарии. Люди, которые писали мне в личку «ВКонтакте». Или в ICQ. Делились переживаниями. Рассказывали свои истории. Читали мои.

Вам это знакомо?

Вроде бы я начинаю понимать, к чему она клонит, моя девушка.

Она говорит, что я интернет-зависимый.

И что с того? В Интернете миллиард пользователей. Если предположить, что зависимы хотя бы процентов пять (думаю, реальное число значительно больше), то получится пятьдесят миллионов. Грубый подсчёт, конечно. Но это значит, что я не один такой. Не я один хочу прямо сейчас зайти в Сеть. Излить душу. Творить историю.

Будь в потоке.

Не я один скучаю по своим контактам. Не я один хочу узнать, как поживают мои друзья. Пусть и виртуальные, но друзья. Они же тоже люди. Такие же люди, как я.

Такие же люди, как вы.

А значит, всем им тоже не хватает общения в пределах их пространства. Всем им хочется стереть грани расстояний. Всем им хочется пообщаться с кем-то новым. Пусть далёким и невидимым, но от этого не менее интересным.

Моя девушка против общения?

Значит, она сама замкнулась в себе. Она ограничивает сама себя. Мало того, она ограничивает и меня.

Пусть лучше решает за себя.

Но как убедить в этом её? Как дать ей понять, что Сеть — это то, что помогает мне жить?

Она сказала мне: сдохни. Оставь меня, сказала она.

Не тут-то было.

Ей просто так от меня не избавиться.

Я буду с ней до конца жизни.

Её жизни или моей?

Посмотрим.

Если будет необходимо, я пойду на крайние меры. Я настолько сильно её люблю, что не представляю жизни без неё. Да и её жизнь я спас, отправив ей сообщение по почте. Вырвав её из ванны. С лезвием в руке.

А теперь она хочет, чтобы я об этом забыл.

Вторсырьё здесь совершенно не причём.

Стоп.

Нет.

Не дождётся.

Я это так не оставлю.

Надо идти к ней.

Прийти и объяснить, что я и она — это одно целое. Что мы друг без друга никто. Растения. Овощи. Примитивные создания.

Она говорит, что не любит меня. Но я точно знаю, что она заблуждается.

С ней что-то случилось.

Надо разобраться.

Может, к психологу надо ей?

Точно.

Обложусь книжками по психологии. Быть может, я найду там что-то полезное. То, что поможет нам с ней воссоединиться. То, что поможет ей перестать на меня гнать и принять меня как факт. Как действительность. Как необходимость. Как реальность. Как данность.

Она хочет борьбы?

Она её получит.

Получит сполна.

Я обещаю.

Подождите, схожу покурю. Скоро продолжим.