И вдруг я как будто не слышу, а чувствую отдельными молекулами моего тела, как меня кто-то зовёт. Голос сначала слышался откуда-то издалека, словно вторгаясь в эту мою картинку из прошлого. Голос всё приближается, и из какого-то размытого, отдалённого и утроенного он становится более привычным и чётким.
Я слышу громкий приятный мужской голос:
— Вика, да что с тобой?!
А, точно. Дима.
Его голос снова произвёл на меня этот загадочный приятный эффект.
Так. Где я?
В кафе. Зашла перекусить и встретила своего старого знакомого.
Я снова прокручиваю в голове, как когда-то познакомилась с Пашей.
С тем самым Пашей, который настолько охуел, что после произошедшего ещё и набрался смелости просить у меня в долг.
Не зря я ему отказала.
На хуй такой балласт.
Я вспомнила его друзей, моих друзей, друзей моих друзей и просто многих знакомых. Точнее, бывших друзей и знакомых, с которыми я по каким-то причинам перестала общаться. Я точно не могу вспомнить, но почему-то я абсолютно точно знаю, что они уже не мои друзья. Как будто они так и остались одной из этих моих картинок из прошлого.
— Да, Дима. Всё в порядке, — сказала я, всё ещё пребывая в раздумьях по поводу своего прошлого.
Как будто бы я живу в какой-то не своей, альтернативной реальности.
Кстати, такое ощущение у меня уже не впервые. Я постоянно чувствую, что мне чего-то не хватает. Как будто я живу вроде бы и нормально, но вовсе не так, как привыкла это делать. Словно это моя жизнь, но из неё вырезали какой-то значительный кусок, и мне его теперь очень не хватает. Вырезанный кусок жизни — это не какие-то моменты моего прошлого. Я чётко отдаю себе отчёт в том, что это часть моего настоящего. Точнее, то, что должно быть частью моего настоящего, но по какой-то причине этого нет.
И этого нет именно потому, что я всё забыла.
Что же это такое?
Вынос мозга.
Дима говорит:
— Ты какая-то сама не своя. Как будто ты — это не ты.
Кстати, он сейчас сказал что-то очень точно напоминающее мои ощущения.
Надо записать.
Пока я, моментами поглядывая на Диму, достаю блокнот с ручкой и делаю очередную запись, он продолжает:
— Ты какая-то… — он сделал паузу, соображая, как меня описать, — отрешённая, что ли. Точно, как будто ты делаешь одно, а думаешь о другом. Как будто тебе чего-то не хватает, — он выдерживает ещё одну небольшую паузу, во время которой я замечаю, что он озадачен каким-то серьёзным мыслительным процессом, — или кого-то.
Что-то в этом есть.
И этот кто-то — явно не Паша.
И, слава Богу, не Женя.
Так кто же это?
У меня складывается такое ощущение, что Дима прав. Мне кажется, что мне кого-то не хватает, но в то же время я чётко осознаю, что этот человек уже не сможет появиться в моей жизни.
У меня кто-то умер?
Но кто?
Я говорю:
— Да, что-то есть похожее. По правде говоря, когда ты сказал это своё «по кругу», я ещё кое-что вспомнила.
— Да? Здорово, — с радостным видом говорит Дима, — и что же?
— Неважно, Дима. Забей.
— Ты не хочешь об этом говорить?
— Нет, немного по-другому. Я не то чтобы не хочу говорить об этом, просто я понимаю, что мне не хотелось это даже вспоминать.
— Да, как-то тяжело тебе.
— Херня. Самое главное, что всё, что я вспомнила, я действительно не хотела вспоминать.
— Вынос мозга.
Я рассмеялась и сказала: в точку.
— Ладно, ты что-то вспоминаешь из своего прошлого, и это тебе не нравится. Но сейчас-то тебя устраивает твоя жизнь? — спрашивает меня Дима.
— Вроде бы да, но мне чего-то не хватает, как ты и говорил. Как будто у меня что-то отняли, и я, понимая, что не могу это вернуть, чувствую себя словно не в своей тарелке.
Дима смотрит на отпитый бокал вина и задумчиво произносит:
— Ну, в тарелку нам пока рано… Да и салат мы не заказывали. Так что расслабься. Отдыхай.
Я снова рассмеялась. Дима меня поддержал.
Я ловлю себя на мысли, что мне хорошо находиться рядом с этим человеком.
Очень хорошо.
И ещё я понимаю, что мне впервые действительно хорошо с того момента, когда я очутилась возле кабинета Крылова.
Я говорю:
— Но в настоящее время, вроде бы, всё нормально. Я как-то чувствую, что в моей жизни теперь всё в порядке.
— Так ведь это самое главное, Вика, — улыбаясь, говорит Дима, — самое главное, — подняв вверх указательный палец, как бы подчёркивая особую значимость своих слов, повторяет он.
— Да, конечно. Именно сейчас, — отвечаю я, намеренно мечтательно подняв глаза наверх, чтобы дать понять собеседнику, что мне он не безразличен, — сейчас мне особенно хорошо.
— Серьёзно? — спрашивает Дима, — мне тоже, если честно, — и я вижу, как он постепенно краснеет.
Именно сейчас я чувствую, что между нами начинает зарождаться что-то особенное. Да и Дима этот внушает доверие. Примерно как Крылов, только его я в возможной перспективе воспринимаю именно как своего мужчину.
Кстати, я ведь так и не поняла, как я воспринимаю Крылова.
Подумаю об этом позже.
Дима спрашивает:
— А где ты живёшь?
Вполне привычный вопрос для обычного человека. Обычный человек ответит на этот вопрос, практически не задумываясь.
А я не могу.
Удивительно, но потеря памяти может в одночасье превратить тебя в бомжа.
Я говорю:
— Я так и не вспомнила, где я жила до потери памяти. Я помню примерную обстановку в квартире, в которой живу, но это совсем не та квартира, где я жила до ухода из дома.
— Ты ушла из дома? — удивлённо переспрашивает Дима.
— Да, — отвечаю я, — я так понимаю, что ушла. Это не та квартира, в которой я жила с мамой. И судя по тому, что я вспомнила на этот момент, я уже не живу с мамой. В то же время я точно знаю, что живу одна. Кстати, я даже не помню, как я уходила из дома, но у меня с этим есть какие-то негативные ассоциации. Ты меня понимаешь?
— Да, понимаю. Я в следующем году заканчиваю университет. Учусь на психолога.
Ещё один Крылов.
И это мне нравится.
Может, у них, психологов, это профессиональное — вызывать доверие?
— Психология — это хорошо. Кажется, мне тоже хотелось бы пойти учиться на психолога, — сказала я, подумав о том, что неплохо было бы, если бы я однажды очутилась на месте Крылова. Ну, если бы я работала на такой же работе, что и Крылов.
— А ты разве не учишься?
— Не знаю, вроде бы нет. Кажется, я только собираюсь поступать. Ну, хотела.
— Но ведь тебе уже восемнадцать лет, насколько я помню. У нас в стране обычно поступают в ВУЗы в семнадцать, сразу после окончания школы.
— Вроде да.
— А ты не помнишь, чем занималась весь последний год? Работала?
— Нет, вроде не работала. У меня нет такого ощущения, что я вообще работаю.
— А на что же ты тогда живёшь? — задаёт Дима вполне разумный вопрос.
Мне и самой хотелось бы знать, на какие конкретно средства я живу. Мне хочется знать, откуда у меня деньги, которые я трачу.
— Без понятия. У меня есть социальная карта, на неё ежемесячно приходят деньги. Так и живу. Видимо, я довольно долго существую за счёт своей социальной карты, потому что у меня такое ощущение, что финансовый вопрос моего существования меня вовсе не волнует.
— Интересно. Тогда ещё вопрос, — говорит Дима, — а чем ты занималась всё то время после того, как закончила школу?
— Не знаю. Не могу сказать конкретно. Когда я окончила школу, я познакомилась с парнем. Через три с чем-то месяца… — я помедлила, думая, как бы сформулировать в двух словах то, что я недавно вспомнила о Паше, — мы с ним расстались. Всё, — говорю я, — после этого провал. Полный. Абсолютный ноль.
— Когда мы с тобой виделись последний раз, с год назад, в начале прошлого лета, ты выглядела какой-то беззаботной, но вместе с тем и какой-то озадаченной, чем-то текущим и не глобальным, но при этом очень важным в данный момент. Примерно представляешь? — спрашивает Дима, и я киваю ему в знак согласия, — как будто тебя то ли не интересовала обстановка, то ли вообще ничто не интересовало. У меня, помнится, сложилось ощущение, что ты готовишься к поступлению в какой-нибудь университет. Эти абитуриенты вечно какие-то загруженные, они живут как будто в другом мире. Ещё мне показалось, что тебе хотелось как можно быстрее свалить с парохода, чтобы завершить начатое и дальше отдыхать со спокойной душой.
— Странно, — говорю я, — если я не учусь в университете и у меня такое ощущение, что я и не думала куда-либо поступать, по крайней мере, в прошлом году — точно, то чем я была так озадачена?
— Это то же самое, о чём я тебя спрашивал. Чем ты вообще в то время занималась?
Может, я на самом деле торговала наркотиками?
— Это мне и предстоит узнать. Ну, я хочу вспомнить, — отвечаю я, — но пока не могу.
— А многое ты уже вспомнила?
— Как сказать, — я немного задумалась и продолжила, как бы в очередной раз расставляя для себя все воспоминания по полочкам, — я до сих пор не вспомнила своё детство. Зато я помню, что происходило со мной в промежутке между тринадцатью и пятнадцатью с хвостиком годами. Затем — провал, и я не помню, каким образом я покинула дом, в котором жила с мамой. Это произошло где-то в промежутке между пятнадцатью и шестнадцатью с чем-то годами. И наконец, только что я вспомнила, что происходило со мной в промежутке с шестнадцати до семнадцати лет, — я остановилась, снова прокручивая в памяти последние вспомнившиеся кадры, — вплоть до событий годичной давности. — А дальше — опять провал. И всё, что я помню после провала — это свои последние три дня.
— Мда-а-а, — задумчиво протянул Дима, — нелегко тебе.
Я кивнула головой. Обсуждать это мне как-то не хотелось. Видимо, Дима это понял и решил немного уйти от темы, вызывающей во мне негативные реакции.
— Но ведь ты уже достаточно многое вспомнила, — сказал он, — так что у меня нет сомнений, что развязка близка.
— У меня тоже есть такое ощущение. Но меня постоянно преследует чувство, что мне чего-то не хватает. Или кого-то.
— Да, помню. Возможно, это оттого, что тебе просто не хватает дома, — предположил Дима.
Я задумалась.
— Да, точно. Хочется ощутить себя в своей обстановке. Очень хочется.
— Понимаю, — сказал Дима, а потом вернулся к одной из незаконченных тем нашего разговора: — А где ты сейчас живёшь?
— На Партизанской, — отвечаю я, — сняла номер в гостинице на две недели. Пока всё не вспомню, мне придётся жить там.
Дима задумчиво уводит взгляд в сторону, как бы переваривая информацию, усвоенную им во время нашего разговора. Вообще, сходу заметно, как он сам увлёкся процессом моего восстановления памяти.
Кажется, ему это действительно интересно.
Или, скорее, ему интересна сама я.
И вообще, ситуация, в которой я оказалась, в самом деле, интересна. Необычный случай, не вписывающийся в рамки действительности типичного жителя мегаполиса.
Ну и ладно, зато в моей жизни происходит что-то воистину интересное. Прямо здесь и сейчас. Интересное и не столь удручающее, как, например, само моё прошлое.
Или ваше прошлое.
Точно. Мне нравится сам процесс воспоминания больше, чем сами мои воспоминания.
Отличная авантюра.
Прямо-таки идеальный сюжет в духе какого-нибудь современного урбанистического триллера.
— Кстати, — говорю я, оторвавшись от своих размышлений, — кажется, я слегка перебрала. И очень сильно устала за этот день. Я сегодня многое вспомнила, и мне ещё надо это переварить. Ну, как тебе сказать…
— Отдохнуть и побыть одной, — перебил меня Дима. — Собраться с мыслями. А потом, возможно, вспомнить что-то ещё.
— Да, ты прав.
— С полуслова понимаем друг друга, — многозначительно улыбаясь, декламирует Дима одну из рекламных фраз мятных пастилок Рондо. И я обнаруживаю, что мне снова становится легче.
Этот человек, как и Крылов, положительно на меня влияет.
А способен ли он повлиять на меня отрицательно? Как, например, Женя или Паша?
Есть только один способ это узнать — просто посмотреть, что будет дальше.
И эта мысль мне нравится.
Мне интересно узнать, столкну ли я Диму на рельсы в метро, если он мне как-нибудь поднасрёт в душу.
Или взорву его квартиру.
Но у меня почти физическое ощущение того, что ничего плохого не случится. Ни с Димой, ни со мной. С его квартирой — тем более.
Значит, стоит попробовать.
Я говорю:
— Так что, наверное, я поеду домой.
— Давай я тебя подвезу, — предлагает Дима, — мне, в принципе, по пути. Могу тебя закинуть.
Отличная идея.
Кстати, это неплохо, что у него ещё и машина есть.
Так вот почему он не пил.
Итак, предварительная оценка: Дима — превосходная кандидатура в качестве моей пары.
Думаю, судя по тому, как он на меня смотрит, обо мне он того же мнения.
Хотелось бы.
Надеюсь, у него никого нет.
— Давай, — говорю я, — было бы здорово.
— Ну, так давай собираться, — говорит Дима, — потом как-нибудь продолжим разговор в более… — он делает паузу, подбирая слова, — запланированной атмосфере, — явно намекая на продолжение, говорит он.
Продолжение — это то, что надо.
Самое оно.
— Да, — соглашаюсь я, — думаю, нам есть, что обсудить, — как бы в ответ Диме, намекнула я.
Дима подзывает официанта и просит счёт.
Потом он расплатился, и мы вышли на улицу.
Интересно, какая у него машина?
— И где твоя карета? — интересуюсь я.
— А вот стоит, одинокий волк, — говорит Дима, указывая на красивый чёрный джип обтекаемой агрессивной формы.
Да, у него есть вкус. Очевидно.
Деньги — тоже.
Но его деньги меня как-то не особо волнуют.
Больше меня волнует то, откуда у меня мои деньги.
И мои ли это деньги?
— Красивая у тебя машина, Дима, — с восхищением говорю я, — а какой она марки?
И Дима говорит:
— Порш Кайен.
Вдруг внутри меня, где-то в отдалённых закоулках моего затуманенного сознания, как будто что-то проснулось, вот-вот готовое вырваться наружу, кольнуло, как бы сообщая о готовности показаться мне во всей красе.
Я спрашиваю:
— Как ты сказал?
И Дима отвечает:
— Порш.
Точно!
Порш.
И я чувствую, как то, что только что проснулось у меня в голове, вдруг обрело вполне реальные для моего сознания формы, и вот оно уже предстаёт перед моими глазами в виде очередного момента урбанистического триллера, порождённого моим прошлым, которое я вспоминаю кусками, словно собирая в голове частички большого паззла.
Я чувствую, как эта моя авантюра начинает обретать всё более чёткие формы, я вижу остановленный кадр, который снова начинает движение, как будто какая-то невидимая рука с зажатым в ней пультом, управляющим моим сознанием, в очередной раз нажимает на кнопку «Play»…
* * *
Как оказалось, твоя мама спилась настолько, что умерла год назад, но я никак не мог понять, почему ты никак не могла об этом вспомнить. Такое ведь не каждый день происходит. Также из предоставленных моим другом данных я узнал, что квартира твоей мамы до сих пор не была ни на кого переоформлена, а это значило, что ты, скорее всего, не жила дома.
Где ты жила на самом деле, мне выяснить так и не удалось, и это также было одной из тех загадок, которые скрыло твоё подсознание.
Я помню, как несколько раз ты мне звонила по вечерам или когда тебе просто было одиноко, и во время очередного звонка ты вдруг вспомнила, что взорвала свою школу. Я помню, как в то время эта новость разлетелась по стране буквально за два часа, а также я помню, что до сих пор ту самую террористическую группировку так никто и не нашёл.
Это просто пятно на твоей репутации, но поскольку я практически не принимал участия в твоём воспитании, то, думаю, эта ошибка не твоя. Она моя.
* * *
В первую очередь прошёлся по топу сайта. Выбрал самых популярных людей с самыми популярными фотографиями и начал их критиковать.
Например, когда я видел фотографию красивой девушки, я писал к ней комментарий в духе «Фу, вот это уёбище» и ставил блюющие смайлики.
В ответ на это люди, реагируя, естественно, крайне агрессивно, начинали комментировать мои фотографии, точнее, фотографии моего Серёги.
А теперь представьте себе ситуацию со стороны пользователя сайта, объекта моего троллинга.
К примеру, вы — красивая молодая девушка, очень сильно любите себя, и по вашим фотографиям отчётливо видно, что вы буквально помешаны на своей красоте.
И вдруг видите комментарий какого-то уродливого гопника с пропитой рожей и стопарём водки в руке, который пишет, что вы уродина.
Или вы — действительно жирная уродина, комплексующая по поводу своей внешности, выложившая свои фотографии в Сеть только для создания общего впечатления о вас.
И вдруг видите к своей фотографии комментарий какого-то уродливого гопника, который сам далеко не ушёл от вас по внешним данным, в котором говорится о том, что вы страшное животное, что вам вообще не стоило появляться на свет.
Или вы — помешанная на детишках мамочка, и вы выложили в Сеть семейные фотографии с вашими малолетними детьми.
А какой-то уродливый гопник вдруг написал к вашей семейной фотографии комментарий, написанный абсолютно безграмотным языком, что он прямо сейчас с превеликим удовольствием протянет вашу малолетнюю дочь. И вашего малолетнего сына. И упомянул также, что жопа вашего малолетнего сына имела бы очень высокий спрос в местах, не столь отдалённых. И написано всё это, опять же, абсолютно тупо и безграмотно.
Или вы — человек, помешанный на кошечках и собачках, даже состоящий в сообществе, специально посвящённом вашим любимым кошечкам и собачкам.
Все ваши увлечения и всё, что вы любите — это ваша слабость.
И вдруг какой-то гопник заходит в ваше любимое сообщество и публикует в его блоге запись, в которой говорится о том, что однажды в детстве он шёл домой и, увидев, что «собаки поебались и встали в замок», взял какую-то палку и разбил этот «замок», и что он потом долго ржал над тем, что «хуй собаки-пацана остался в пизде собаки-тёлки».
Представьте себе вашу реакцию.
Или вы — ярый поклонник творчества группы «Агата Кристи» и даже состоите в сообществе, специально посвящённом этой группе, и в этом сообществе состоит аж сто тысяч пользователей, до чего популярна эта ваша любимая группа.
Скажи: мои увлечения — моя слабость.
Закрой глаза. Повтори про себя.
И вдруг какой-то гопник заходит в ваше любимое сообщество и публикует в его блоге сообщение о том, что «Ваша Агата Кристи — это полная хуйня», и что «вы должны слушать только шансон», и что «только шансон — правильная музыка».
Или вы — ярый поклонник японского аниме, и вы свято верите в то, что аниме — это не просто мультфильмы, а культура, и даже состоите в сообществе, специально посвящённом аниме, в котором состоит аж пятьдесят тысяч человек, до чего популярно это ваше увлечение.
Скажи: мои увлечения — моя слабость.
Закрой глаза. Повтори про себя.
И вдруг какой-то гопник заходит в ваше любимое сообщество и публикует в его блоге сообщение о том, что «все эти ваши мультики — полная хуйня, слушайте шансон, нет ничего круче шансона».
Представьте себе вашу реакцию.
А теперь представьте себе, что за ночь я, таким образом, затронул сотни тысяч пользователей сайта.
А теперь представьте себе мою реакцию, реакцию человека, создавшего этого гопника, который за ночь хорошо потрудился, засрав весь сайт.
Я ржал.
Долго.
Много.
До слёз.
Я серьёзно.
Ещё больше я ржал над реакцией.
Те люди, которые, на первый взгляд, вовсе безобидны, начинали писать такое, что даже я был в шоке. Они писали, что ту палку, которой я (то есть, Серёга) разбил «замок», я должен вставить себе в жопу. Они писали, что не Агата Кристи — полная хуйня, а как раз таки мой шансон, и что я должен засунуть своё мнение себе глубоко в жопу и прокрутить три раза для достижения наилучшего эффекта. Они писали, что прежде чем засирать чужие фотографии, я должен сам на себя посмотреть, что я сам урод, каких свет ещё не видел, что я чмо, уёбище, выродок, ублюдок, и далее, далее, далее, далее…
А я ржал.
Сидел и ржал, читая всё это дерьмо. Реакцию, вызванную мной.
Скажи: мои увлечения — моя слабость.
Закрой глаза. Повтори про себя.
Прошла ночь, а к вечеру следующего дня Серёга уже стал одним из самых популярных пользователей сайта, а его фотографии и вовсе стали самыми популярными.
О нём трубил весь сайт.
А я сидел и ржал.
Когда люди, отвечая на мои записи, писали мне, что я абсолютно безграмотный, сами при этом делая наитупейшие ошибки, достойные лишь первоклассника, я сидел и ржал.
Скажи: моя агрессия — моя слабость.
Скажи: моя критика — моя слабость.
Скажи: моя негативная реакция на что-либо — моя слабость.
Скажи: всё, что я люблю, — моя слабость.
Закрой глаза. Повтори про себя.
Обо мне трубил весь сайт, а многие даже самые опытные пользователи, изначально упорно твердившие, что я тролль, получавшие затем от меня в ответ что-то крайне тупое и крайне безграмотное, в итоге сходились во мнении, что никакой я не тролль, а на самом деле тупой гопник, которому даже жить не стоит.
Гениальная простая провокация.
Всё гениальное — просто.
Скажи: моя зависимость — моя слабость.
Закрой глаза. Повтори про себя.
Открой глаза.
Повтори всё снова.