Кривые линии «согласия»

Напряжение в стране нарастало… Сегодня иные пытаются уверить в том, что линия на национальное согласие была определяющей в политическом курсе буржуазии, называют и имя лидера кадетов П. Милюкова, который, «как и вся культурная элита страны, поддержал патриотический порыв, заявив, что в такой момент все различия между партиями должны уйти в тень… Газета крупного бизнеса «Утро России» провозгласила, что с начала войны в стране якобы «больше нет ни правых, ни левых, ни правительства, ни общества, есть лишь единая Русская нация». Октябристский «Голос России» взывал, патетически бия себя в грудь: «настал момент, когда все партийные различия отходят на второй план, в России может быть лишь одна партия — Русская».

В первые месяцы, возможно, эти настроения превалировали, но скоро буржуазия и бюрократия забыли о национальном единстве и интересах страны и стали реализовывать собственные финансовые и политические интересы, те, кто больше всего кричал о нуждах родины, оказались в числе предателей и изменников.

Приглядимся повнимательнее к тем, кто кричал о «согласии» громче всех. Судьба П. Н. Милюкова (1859-1943). во многом показательна для нашей интеллигенции …

П. Н. Милюков — дворянин, православный, русский. Учился на историко-филологическом факультете Московского университета. Затем был арестован за участие в студенческом движении в 1881 г. и исключен из университета (с правом поступления на следующий год).

Выехал в Италию для знакомства с искусством Раннего Возрождения. Окончив Московский университет, с 1886 г. работал там приват-доцентом и в 1892 г. защитил магистерскую диссертацию по реформам Петра Великого. Тогда же награжден премией С. М. Соловьева. Он трудился на ниве образования, самообразования, писал в «Русской мысли», «Вопросах философии и психологии», в газете «Русские ведомости». Член Общества истории и российских древностей, Московского археологического общества, Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии. В 1895 г. уволен из Московского университета (за цикл лекций «Об общественных движениях в России») без права преподавания… Милюков, заметная фигура тех лет, работал в ссылке над трудом «Очерки по истории русской культуры». Царское правительство выслало его за границу на 2 года (вместо 1 года тюрьмы). Но и в Болгарии и Македонии, где он читал курсы лекций по всеобщей истории, археологии и истории, царизм не давал ему работать (по требованию посла России его уволили). Вернувшись в 1899 г. в Россию, он поселился в Санкт-Петербурге. Царизм сажает его в тюрьму  в 1901 и 1902 г. (за речи в память о П. Л. Лаврове). Сидел в «Крестах», откуда был освобожден по ходатайству историка В. О. Ключевского. В 1905 г. он вновь попал в «Кресты», где просидел 1 месяц за разработку Конституции и за обсуждение в печати положения о Государственной думе.

Милюков — инициатор создания в октябре 1905 г. партии кадетов, (Конституционно-демократической партии), автор программы партии и фактический ее лидер. Зная эти моменты его биографии, можно понять личную неприязнь и непримиримость Милюкова к институту монархии и к Николаю II. Видимо, не смог простить царю своего заключения в «Кресты». И мстил он за себя, не за Россию, стараясь развенчать образ самодержца в сознании народа.

Милюков, ярый оппонент царизма перед Февральской революцией, ведет переговоры с великим князем Михаилом Александровичем о сохранении монархии, затем кончает тем, что в 1918 г. ведет переговоры с немцами — о борьбе против России. В 1916 г. он резко выступил против действий правительства и вмешательства в дела страны императрицы, произнеся в Думе (1.12.1916) нашумевшую речь «Что это — глупость или измена?». Милюков обвинил правительство в пособничестве врагу и измене.

П. Н.Милюков 

Любопытна оценка, которую Милюков дал Николаю, императрице и их окружению: «Николай 11 был, несомненно, честным человеком и хорошим семьянином, но обладал натурой крайне слабовольной. Царствовать он вообще не готовился и не любил, когда на него упало это бремя. Этикет двора он, как и его жена, ненавидел и не поддерживал. Добросовестно, но со скукой выслушивая очередные доклады министров, он с наслаждением бежал после этих заседаний на вольный воздух — рубить дрова, его любимое занятие. Как часто бывает со слабовольными людьми — как было, например, и с Александром I, Николай боялся влияния на себя сильной воли. В борьбе с нею он употреблял то же самое, единственно ему доступное средство — хитрость и двуличность. Яркий пример того, как, лавируя между влияниями окружающих, он умел скрывать свою действительную мысль, мы только что видели. Я не знаю, как она сложилась бы, если бы около него не было другой сильной воли, которой он, незаметно для себя, всецело подчинился: воли его жены, натуры волевой, самолюбивой, почувствовавшей себя сразу изолированной в чужой стране и забронировавшейся от всех, кроме тесного круга единомыслящих. Оба супруга сошлись на одинаковом понимании своей жизненной цели как передачи сыну нерастраченного отцовского наследства… Оба не могли не заметить, что идут против течения и, благодаря императрице — «единственному человеку в штанах», как она рекомендовала себя позднее в письмах к Николаю, вступили с этим течением в борьбу, как могли и умели. Это привело к тесному подбору семейных “друзей”; в большинстве это были люди крайне невысокого культурного уровня. Вне этого тесного круга были одни недоброжелатели и “враги”. Это была неприступная крепость, доступная лишь воздействию потустороннего мира — в формах юродства и мистики, готовой воспользоваться приемами магии. Какой иной развязки, кроме случившейся, можно было ожидать от этой царственной психологии, скудной идеями и богатой лишь верой в судьбу, предрешенную Промыслом? В критический момент истории в России не нашлось иных людей, способных вывести ее на новый путь ее развития».

П. Н. Милюков выступал противником Первой мировой войны (на словах), однако потом, после победы Февральской буржуазной революции, встал на позиции поддержки правительства, гибельного курса «войны до победного конца».

Столь же примечательной личностью был и А.И. Гучков. Он выдвинулся как один из крупнейших деятелей либерального движения, в 1905 г., участвовал в создании «Союза 17 октября», став идеологом «октябризма». С 1906 г. он председатель ЦК этой партии, участник работы всех ее съездов и конференций. В политическом отношении его относят к сторонникам конституционной монархии, к апологетам «единой и неделимой» империи с сильной центральной исполнительной властью.

А. И. Гучков 

А. И. Гучков (1862—1936), выходец из купеческой семьи, окончил историко-филологический факультет Московского университета, учился в двух университетах Германии. В нем жил дух авантюризма. Гучков служил членом Московской городской управы, совершил путешествие в Османскую империю, охранял КВЖД в составе казачьего отряда, путешествовал по Монголии, Китаю, Тибету, Средней Азии, участвовал в Англо-бурской войне на стороне буров, взят в плен англичанами. Затем в ходе Русско-японской войны оказался в плену у японцев. Раненых солдат не покинул и оставался с ними в госпитале до конца. Такой человек повел себя решительно в политике. В 1907 г. А. И. Гучков избран депутатом III Государственной думы, возглавляя свою фракцию и комиссию Думы по обороне.

С марта 1910-го по март 1911 г. он являлся председателем III Государственной думы, крайне, резко критиковал деятельность Военного министерства и Министерства внутренних дел, Синода, великих князей, Распутина. Но и его высказывания в отношении своей же партии «Союза 17 октября» лестными не назовешь: «Девять десятых ее — сволочь, ничего общего с целью Союза не имеющая».

В годы Первой мировой войны Гучков занялся организацией госпиталей, снабжением медикаментами, оборудованием, помощью армии (в роли уполномоченного Российского общества Красного Креста). Он являлся членом Особого совещания по обороне государства, создателем и председателем Центрального военно-промышленного комитета. Именно Первая мировая война и убедила его в необходимости смены власти в России. Он говорил об этом 25 октября 1915 г. на заседании президиума Прогрессивного блока, объединившего многих деятелей Государственной думы и Государственного совета в оппозиции к власти. «Режим фаворитов, кудесников, шутов», — так называл он правящие круги России в 1915 г.

В августе 1916 г. Гучков в беседе с генералом М. Алексеевым оценил самодержавие как «слабую, дрянную, слякотную власть». Однако войдя в правительство, нанес армии удар, которого не смогли нанести даже японцы и немцы, вместе взятые. П. Н. Врангель отмечал: «Первые шаги Александра Ивановича Гучкова в роли военного министра ознаменовались массовой сменой старших начальников — одним взмахом пера были вычеркнуты из списков армии 143 старших начальника, взамен которых назначены новые, не считаясь со старшинством. Мера эта была глубоко ошибочна. Правда, среди уволенных было много людей недостойных и малоспособных, сплошь и рядом державшихся лишь от того, что имели где-то руку, но тем не менее смена такого огромного количества начальников отдельных частей и высших войсковых соединений одновременно и замена их людьми, чуждыми этим частям, да еще в столь ответственное время, не могли не отразиться на внутреннем порядке и боеспособности армии».

 

Накануне

Напряжение в стране все нарастало. В январе 1917 г. вступило в силу постановление о хлебной продразверстке и в столице встал «хлебный вопрос». Цены на хлеб стали расти, кое-где возникли очереди, некоторые стали выпекать белый хлеб в домашних условиях. И хотя, по свидетельству Г. Каткова, 12-дневный запас муки для булочных столиц «не падал ниже средней нормы», по городу ползли панические слухи. В результате хлеб в булочных исчез, напрасно газеты убеждали людей не поддаваться панике. Хлебные «хвосты» росли… Как верховная власть, так и оппозиционные политики не придали этому никакого значения. Керенский утверждал, что разум толпы просто затемнен «желанием погрызть корку черного хлеба». Императрица презрительно брюзжала: «Это — хулиганское движение; мальчишки и девчонки бегают и кричат, что у них нет хлеба. Если бы погода была еще холоднее, они все, вероятно, сидели бы по домам». И ушла на могилу Распутина, повторяя, словно заклинание: «Все будет хорошо, солнце светит так ярко». Следствием плодящихся слухов и бездействия власти стала крайне нервозная политическая атмосфера. Ее подогревали и «телефонные страсти».

Компрадорская буржуазия уже в силу своей природы склонна к предательству. И лучший тому пример Россия. Русская буржуазия решила, что война — самое удобное время для захвата власти в стране. В начале «Великой войны», как она любила выспренно заявлять, буржуа приступили к организации династического переворота в России. Конечно, никто из этих господ и не помышлял о прекращении войны, тем более не предлагал осуществить кардинальные социально-экономические реформы в стране. Решили идти по накатанной дорожке, как давно заведено было в России. Правда, вначале попытки Гучкова, Милюкова, их сторонников привлечь кого-то из высших офицеров к планам отстранения Николая II от государственных дел успехом не увенчались: большинство генералов, даже сочувствующих идее переворота, в тогдашних условиях наотрез отказались от участия в заговоре. Хотя известно, что осенью 1916 г. определенные круги уже составили и план — «выкрасть царя из Ставки, перевезти в Москву и заставить присягнуть конституции». Впоследствии Гучков скажет, что русское общество в лице руководящих кругов в тот момент еще недостаточно полно сознавало «необходимость этого переворота» и предоставило возможность «слепым стихийным силам… выполнить эту болезненную операцию» — свержение самодержавия. Признания ключевого деятеля Временного правительства ясно указывают на то, кто на самом деле был главным инициатором и фактическим руководителем антимонархического переворота, т. е. смены власти.

 

Кто виноват?

Трудно дать название тому, что именно произошло в России в феврале 1917 г. некоторые хотят представить события, свалившие некогда могучую империю, чуть ли не как цепь случайностей. Историк В. Булдаков в книге «Красная смута», где дана «несколько гиперболизированная картина катастрофического прошлого», уверял нас, что беды начались «со случайности»: монархию свалили снежные заносы, поставившие под угрозу продовольственное снабжение столицы, слухи, что власть не может накормить народ, действия агитаторов. В. Шамбаров в книге «Белогвардейщина» уверяет, что: «Февраль, в отличие от Октября, был стихийным явлением. Как в грозовой туче: накопилась разность потенциалов — и грянуло». А. Боханов характеризует события весны 1917 г. как «безрассудный порыв». Сам Николай II причины революции, корень всех зол увидел в действиях смутьянов: «Всюду происходит та же самая история — два-три скверных коновода мутят и ведут за собою всех остальных».

Как же на самом деле развивались события? 23 февраля Николай II приехал из Петрограда в Ставку. В тот же день в столице начались массовые волнения, переросшие в общую стачку. Шли массовые митинги, на которых доминировал один лозунг: «Долой самодержавие!» Хотя митинги и не затронули всей России, но массовое недовольство разрасталось, как снежный ком… Все сплелось в один тугой узел: поражения армии, алкоголик-император, Распутин, царица, вертящая царем как ей вздумается (царь подписывал письма к ней словами: «Твой слабый, безвольный муженек»), голод и бездарные министры — все это, вместе взятое, приближало революцию (переворот). К тому же в руках у миллионов оказались винтовки. Забастовали путиловцы… Улицы Петрограда полны женщин с лозунгами: «Верните мужей из окопов! Долой войну! Долой царя!» Февральская революция родилась из клича масс: «Хлеба!» и «Долой войну!»

Ставка русской армии в Могилеве 

Очень сложным было положение в войсках. Официальные сводки штабов и армий свидетельствовали об изменении отношения солдат к войне, о падении дисциплины. Стремление к миру, скорейшему окончанию войны становится главным в настроениях армии. Начальник Петроградского охранного отделения в одном из своих донесений в Департамент полиции в 1916 г. отмечал, что «Петроградский гарнизон не верит в успех русского оружия и находит, что продолжение войны бесполезно». На призывы защищать отечество «до победного конца» все чаще можно было услышать ответ: «Да его, Петроград-то, и так давно бы надо отдать… Там одно безобразие».

Стремление солдат к миру проявлялось в различных формах. Широкий размах приобрели братание и дезертирство. Последнее, как форма протеста широких масс против войны, выросло со 195 тыс. человек в феврале 1917 г. до 2 млн. человек к октябрю 1917 г. Г. В. Плеханов жаловался, что проповедь братания превращает армию в дикую орду.

Взбунтовались матросы Балтийского флота, поубивали офицеров. Капитан 2-го ранга Г. Граф писал: «…убийства офицеров происходили в обстановке ужасной. Их убивали при встрече на улице или врываясь в их квартиры и места службы, бесчеловечно издеваясь над ними в последние минуты».

По мере роста протестных настроений рабочие и солдаты, не желая стоять в стороне, вступали в борьбу с царизмом. С новой силой вспыхивает стачечное движение. Растет число политических забастовок. В 1915 г. в России было 2 тыс. стачек с 900 тыс. участников, в 1916 г. — 2,3 тыс. стачек с 1800 тыс. забастовщиков. Рабочие и солдаты ведут уже настоящие бои с полицией. В сентябре 1915 г. на Николаевском (Московском) вокзале в Петрограде произошло столкновение направлявшейся на фронт партии ратников в 500 человек с полицией, с криками «Бей фараонов и дармоедов» новобранцы пытались расправиться с городовыми. Причем, по словам начальника Петроградского охранного отделения, сопровождавшая ратников вооруженная солдатская команда «в усмирении беспорядка» участия не приняла. Среди рабочих крепло убеждение: солдаты — их братья по классу и не будут участвовать в подавлении массовых выступлений, как в годы первой русской революции. Одним словом, к 1917 г. сложилась пренеприятная ситуация для власти. Армия, включая элитные части, перемолота в битвах. Офицеры с равной ненавистью относятся ко двору, Думе, революционерам и вообще к политиканам разного рода. Все решал вооруженный народ. Солдаты являли собой толпу дезорганизованных, распропагандированных, возмущенных, взвинченных людей, готовых в любую минуту взорваться эксцессами восстания.

Наблюдая за поведением вооруженных толп, генерал А. С. Лукомский писал в те дни: «После отъезда царя из Ставки события в Петрограде 28 февраля и 1 марта развивались чрезвычайно быстро. Мы в ставке получали одну телеграмму за другой, свидетельствующие о том, что революционное движение приобрело полный размах, когда почти все войска присоединились к революционерам, когда убивали офицеров и полицейских». Все указывало на то, что дело шло к финалу».

Не забудем и о том, как вели себя крестьяне: они сжигали и громили помещичьи усадьбы

Таким образом, главной причиной революционных настроений было прежде всего настроение масс, которые уже окончательно потеряли веру в царя и его окружение.

Братание русских и германских солдат

А. И. Деникин (в центре) с офицерами

Еще одной важной причиной падения монархии стало предательство российской буржуазии. Когда же для монархии в России наступил поистине роковой час — февраль 1917 г., — правые, ранее в своем «верноподданничестве» громившие всех и вся, не только не нашли в себе моральных и духовных сил встать на защиту царя, но фактически предали его. Почти все покинули корабль монархии. Поразительный исторический феномен. Практически никто в стране не проявил готовности поддержать и протянуть руку помощи теряющему власть Николаю II. Иные монархисты еще и объясняли свое предательство чуть ли не как знак физического и нравственного возрождения дворянства.

А правильнее (и честнее) было бы сказать, что дворяне и буржуазия решили сделать российского самодержца козлом отпущения за все грехи, в том числе за свои собственные. А потому, возможно, правы те, кто утверждал: «Православная Россия и царствующая династия своей гибелью обязаны только дворянскому правящему слою». Эти господа сами же и выдернули одну из главных опор царского трона. В письме А.И. Деникина сказано было откровенно (1915): «На родине стало из рук вон худо. Своеручно рубят сук, на котором сидят спокон веку».

В сложной цепи причин и обстоятельств, которые привели к краху царизма и самодержавия, одной из главных причин стали нежелание и неспособность царя пойти на конструктивное, умное приспособление к новым социально-политическим и экономическим реалиям мира в XX веке.

Посол Великобритании Дж. Бьюкенен в книге «Моя миссия в России. Воспоминания английского дипломата» писал о Николае II и его политике следующее: «Его главной и основной ошибкой была неспособность понять, что сегодняшняя Россия не может управляться тем же способом, что и во времена Петра Великого. За это время произошло огромное территориальное расширение империи. Ее население превысило 60 миллионов человек; произошли освобождение крепостных, зарождение промышленности в больших городах с вытекающим отсюда увеличением численности пролетариата и ростом влияния интеллигенции. Уже действовали новые силы, и надежды народа росли вместе с ними. Старая политика централизованного управления была уже непригодна, и самоуправление было единственным эффективным средством. Однако бюрократия противилась передаче земствам части полномочий по управлению их областями, поскольку к тому моменту она сосредоточила в своих руках все административные функции. Более того, у самого императора не было желания проводить такую политику, да еще сталкиваясь с противодействием сил, которые видели в этом посягательство на свои привилегии. Хоть он и не мог лично контролировать административный аппарат огромной империи, он нес ответственность за все огрехи и упущения бюрократии, которая управляла Россией от его имени».

 

Как это было

27 февраля 1917 г. разъяренная, озлобленная масса солдат и матросов устремилась к Таврическому дворцу. Там заседали депутаты Государственной думы, представители ряда политических партий, делегаты от воинских частей, заводов и фабрик, ряд видных революционеров. Был создан Временный исполком Совета рабочих и крестьянских депутатов — Петросовет (в основном, из социал-демократов и эсеров). Организовали также Временный комитет Государственной думы во главе с октябристом М. В. Родзянко, председателем IV Государственной думы. Все царские министры были арестованы и отправлены в Петропавловскую крепость.

1 марта вышел приказ №1, который фактически поставил армию под контроль солдатских комитетов. 2(15) марта на совещании Временного комитета и Петросовета было решено создать Временное правительство во главе с князем Львовым. Образовалась так называемое двоевластие.

Таврический дворец заполнили вооруженные люди с винтовками, красными бантами. Среди них, видимо, были и те, кто, по некоторым сведениям, получал из «революционного фонда» ежедневно по 25 рублей (скорее всего, это были слухи). Всюду царила неразбериха. Милюков в мемуарах скажет, что «в этот момент в столице России не было ни царя, ни Думы, ни Совета министров», а беспорядки «приняли обличье форменной революции».

Когда толпа залила Таврический дворец, где заседала Дума, произошло то, что потом испытали на себе сотни тысяч буржуазных либералов и «демократов». «С первого же мгновения этого потопа отвращение залило мою душу, и с тех пор оно не оставляло меня во всю длительность “великой” русской революции», — откровенничал Шульгин.

Что творилось в помещении Таврического дворца — этого не может воспроизвести самое пылкое воображение: «Солдаты, матросы, студенты, студентки, множество всякого сброда, какие-то депутации., какие-то ораторы на столах и стульях, выкрикивающие что-то совершенно непонятное, арестованные вроде меня в сопровождении такого же конвоя, снующие френчи, вестовые, неведомые люди, передающие кому-то какие-то приказания, несмолкаемый гул голосов, грязь и сутолока, в которой бродят сконфуженные тени недавно еще горделивых членов Государственной думы, собиравшихся разом показать всему миру волшебный переворот, совершившийся без пролития крови в судьбах России». Американец Р. Пайпс в известном труде «Русская революция» называл гарнизон Петрограда «сбродом». Но если даже назвать народ «сбродом», надо признать, что сей «сброд» был на стороне восставших, численностью превосходя верные правительству части. В ходе Февральской буржуазно-демократической революции самодержавие рухнуло под напором народных масс…

Солдаты против самодержавия. Февраль 1917 г. 

Сам царь в это время был в Пскове. Говорят, что Февральскую революцию власти якобы «проморгали», указывают на воспоминания генерала. А. С. Лукомского. Он писал: «26 февраля вечером и утром 27 февраля были получены телеграммы от председателя Государственной думы на имя государя императора, в которых в очень мрачных красках описывалось происходящее в Петрограде и указывалось, что единственный способ прервать революцию и водворить порядок — это немедленно уволить в отставку всех министров, объявить манифестом, что Кабинет министров будет ответствен перед Государственной думой, и поручить сформирование нового Кабинета министров какому-либо лицу, пользующемуся доверием общественного мнения. Генерал Алексеев доложил эти телеграммы государю, который приказал вызвать генерал-адъютанта Н.И. Иванова и поручить ему отправиться в Петроград и принять руководство подавлением мятежа… Приказано было с генералом Ивановым послать какую-нибудь надежную часть.

Генерал Алексеев вызвал генерала Иванова, передал ему приказание государя и сказал, что вместе с ним из Могилева будет отправлен Георгиевский батальон». Насколько тогда еще не придавали серьезного значения происходящему в Петрограде, указывает то, что с отправкой войск с Северного и Западного фронтов там не торопились, было приказано лишь «подготовить» войска к отправке. Николай II на все советы отвечал, что он «сами с усами» — и прекрасно знает, что ему делать.

Робкие шаги по сохранению монархии предпринял генерал Н. Иванов. Пытаясь подавить бунт (то была революция), он поднял по тревоге батальон георгиевских кавалеров-ветеранов при Ставке (800 человек) и двинул оный в Царское Село. На станции Дно он усмирил эшелон с мятежными солдатами. Генерал подошел к пьяным солдатам и применил к ним «патерналистские методы». Выставив воинственно бороду-лопату, он крикнул им: «На колени!» Приказ быстро выполнили, дисциплину восстановили. Но всю Россию на колени поставить было уже невозможно!

«Революционных» солдат разоружили как собственные сослуживцы, так и бойцы из батальона георгиевских кавалеров. Строптивых посадили под арест, но такая покорность была исключением. Конный корпус генерала, графа Ф.А. Келлера, не веря, что царь отрекся добровольно, также готов был двинуться на Петроград, но на роль «наполеоновской гвардии» ни Иванов, ни Келлер явно не тянули: их миссия завершилась полным фиаско. Спасти монархию эти спорадические усилия уже не могли. Ведь серьезной опоры в войсках у монархистов не было, аресты активистов революционных организаций успеха не давали, попытка ввести продразверстку провалилась, расстрел демонстрантов на Знаменской площади и Невском проспекте накануне революции лишь подлил масла в огонь всеобщего недовольства.

И 27 февраля 1917 г. войска Петроградского гарнизона перешли на сторону революции. Романовы ошиблись, полагая, что «их народ» будет воевать за веру, царя и отечество (до последнего солдата).

Москва. Митрополит Тихон благословляет ударный батальон перед отправкой на фронт. 1917 г.

Демонстрация за продолжение войны. 1917 г. 

А как реагировали на ситуацию генералы? Ставка прежде всего ввиду наличия революции, стихийного развития событий приняла неофициальное решение поддержать Временный комитет… Генерал М. В. Алексеев до вечера 28 февраля усердно трудился над планом усмирения питерских волнений, а после отречения Николая II признавался своему генерал-квартирмейстеру А. С. Лукомскому: «Никогда я не прощу себе, что поверил в искренность некоторых людей, послушался их и послал телеграммы главнокомандующим по вопросу об отречении царя от престола».

Но в данном случае речь идет не о раздвоении личности начштаба Ставки, а о попытке обелить себя. Н. В. Рузский глубоко сожалел, что «в своей длительной беседе с государем вечером 1 марта поколебал устои трона, желая их укрепить…» и якобы до конца дней не мог без волнения говорить о трагических днях 1 и 2 марта. А. В. Колчак — из всех командующих фронтами и флотами, кому Алексеев 2 марта разослал телеграммы, запросив мнения об отречении Николая II — он единственный не поддержал ультиматума царю. Затем, в разгар революционных событий на Черноморском флоте он в знак протеста против изъятия оружия у офицеров и постановления собрания делегатов армии, флота и рабочих об их аресте добровольно сдал должность. Л. Г. Корнилов стал «первым революционным генералом», 7 марта 1917 г. арестовав императрицу Александру Федоровну. Хотя даже «ближние» мечтали придушить ее как «немецкое отродье», что уже говорило о многом. Корнилов оправдывался: «Я никогда не был против монархии, так как Россия слишком велика, чтобы быть республикой. Кроме того, я — казак. Казак настоящий не может не быть монархистом».

Николай II, генерал Н. Н. Янушкевич и генерал Н. В. Рузский

Высочайший Манифест об отречении Николая II 

П. Милюков позже вспоминал: «Никто из руководителей Думы не думал отрицать большой доли ее участия в подготовке переворота. Вывод отсюда был тем более ясен, что… кружок руководителей уже заранее обсудил меры, которые должны были быть приняты на случай переворот, намечен был даже и состав будущего правительства…» Основная часть военных также добровольно или вынужденно его поддержала. Депутат-монархист Василий Шульгин вспоминал: «Родзянко долго не решался. Он все допытывался, что это будет — бунт или не бунт? “Я не желаю бунтоваться. Я не бунтовщик, никакой революции я не делал и не хочу делать. Если она сделалась, то именно потому, что нас не слушались… Против верховной власти я не пойду, не хочу идти, но, с другой стороны, ведь правительства нет. Как же быть? Отойти в сторону? Умыть руки? Оставить Россию без правительства? Ведь это Россия же, наконец!”»

В. Шульгин на вопрос М. Родзянко «Брать или не брать власть?» решительно ответил: «Берите, Михаил Владимирович, никакого в этом нет бунта. Берите, как верноподданный… Что же нам делать, если императорское правительство сбежало так, что с собаками их не сыщешь!» Другое дело, что почти сразу же между ключевыми игроками, как признал лидер кадетов П. Милюков, меж сторонами возникли острые противоречия, разрешить которые в мирном порядке было просто невозможно. В результате ненависти и предательства и «стал возможен… большевистский исход», но такое объяснение — лишь попытка «сделать хорошую мину при плохой игре».

2 марта к царю приехали председатель Военно-промышленного комитета А. И. Гучков и член Временного комитета Государственной думы В. В. Шульгин. У них была одна задача — подписать документ об отречении царя. Николай уже знал, что большая часть генералов настаивала на его отречении. В частности среди них были начальник штаба Верховного Главнокомандующего М. В. Алексеев и командующий армиями Северного и Северо-Западного фронта Н. В. Рузский. Рузский писал: «Сомневаюсь, чтоб мне удалось бы уговорить государя, если бы не телеграмма Алексеева». Поведение генералов иначе как прямой изменой не назовешь.

Николай почти не сопротивлялся заговорщикам: «Для себя и своих интересов я ничего не желаю, ни за что не держусь, но считаю себя не вправе передать все дело управления Россией в руки людей, которые сегодня, будучи у власти, могут нанести величайший вред России, а завтра умоют руки, подав в отставку…»

Эти слова никого из заговорщиков не могли убедить. Те настояли на отречении царя, мотивируя действия требованиями народа. В конце концов под давлением военных, Шульгина и Гучкова, которые и набросали акт об отречении, Николай II 2 марта 1917 г. принял решение отречься от престола (за себя и цесаревича), передав власть брату Михаилу.

Подписав отречение, Николай на следующий день со странным спокойствием занес в дневник: «спал долго и спокойно». А. Блок в «Последних днях императорской власти» отмечал то, как поразился Гучков тому, с какой легкостью ими было получено отречение царя. «Сцена произвела на него тяжелое впечатление своей обыденностью, и ему пришло в голову, что он имеет дело с человеком ненормальным, с пониженной сознательностью и чувствительностью. Царь, по впечатлению Гучкова, был совершенно лишен трагического понимания события: при самом железном самообладании можно было не выдержать, но голос у царя как будто дрогнул только тогда, когда он говорил о разлуке с сыном».

Документ об отречении подписан 2 марта 1917 г. в 23 час. 40 мин. Царь уехал из Пскова в Могилев, оставив в дневнике запись: «Кругом измена, трусость и обман».

Вагон поезда, в котором было подписано отречение

В. Шульгин (слева) читает текст отречения царя 

Приказ об аресте царицы во дворец привез не кто иной, как генерал Корнилов. Объявив Александре Федоровне об аресте, Корнилов, как писала «Русская Воля», распорядился приставить стражу к телефонам и телеграфу во дворце, чтоб изолировать бывшую царицу. Императрица (уже бывшая) сразу заплакала и забилась в истерике. Корнилов, по словам Бенкендорфа, заверил ее, что арест — мера сугубо охранительная и что царская семья после выздоровления детей будет отправлена в Мурманск.

В «Очерках Русской смуты» А. И. Деникин попытался ответить на вопрос, почему армия после отречения Николая II не предприняла попыток восстановить статус-кво. Лишь командующий Румынским фронтом, генерал В. Сахаров назвал заговор буржуа «гнуснейшим предложением», сказав: «Я уверен, что не русский народ, никогда не касавшийся царя своего, задумал это злодейство, а разбойная кучка людей, именуемая Государственная дума, предательски воспользовалась удобной минутой для проведения своих преступных целей».

Деникин писал: «Многим кажется удивительным и непонятным тот факт, что крушение векового монархического строя не вызвало среди армии, воспитанной в его традициях, не только борьбы, но даже отдельных вспышек. Что армия не создала своей Вандеи… Было бы ошибочно думать, что армия являлась вполне подготовленной для восприятия временной “демократической республики”, что в ней не было “верных частей” и “верных начальников”, которые решились бы вступить в борьбу, несомненно, были… но сдерживающим началом для всех них явились два обстоятельства: первое — видимая легальность обоих актов отречения, причем второй из них, призывая подчиниться Временному правительству, “облеченному всей полнотой власти“, выбивал из рук монархистов всякое оружие; и второе — боязнь междоусобной войной открыть фронт. Армия тогда была послушна своим вождям. А они — генерал Алексеев, все главнокомандующие — признали новую власть».

В. С. Кобылин в «Заговоре генералов» пишет: русский народ, видя, «что Царя нет, что Царь низложен своими же генералами и заключен ими же, не захотел слушаться этих же генералов. Бунт, начавшийся подонками, распропагандированными злобными изуверами-социалистами, перешедший в революцию из-за поддержки заговорщиков из Думы и государственный переворот, совершенный генералами во главе с Алексеевым, давали свои плоды: Хам торжествовал. 2 марта в момент насилия, совершенного генералами над императором (добровольное отречение), перевернулась страница не только Русской Истории, но Истории всего мира».

Изменники получат по заслугам: Алексеев умер на юге, Корнилов убит в бою, Рузский порублен большевиками.

Чтобы яснее понять причины крушения Российской империи, следует познакомиться с мнением умных людей из окружения царя. Один из них — великий князь Александр Михайлович (1866— 1933). Генерал-адъютант и адмирал, он заведовал авиационной частью в российской армии в годы Первой мировой войны. Князь рисует довольно любопытную картину, которая дает представление о весьма широком фронте оппозиции последнему царю Российской империи, в том числе среди самых избранных членов общества: «Императорский строй мог бы существовать до сих пор, если бы красная опасность исчерпывалась такими любителями аплодисментов, как Толстой и Кропоткин, такими теоретиками, как Ленин и Плеханов, старыми психопатками вроде Брешко-Брешковской или Фигнер и авантюристами типа Савинкова и Азефа.

Как это бывает с каждой заразной болезнью, настоящая опасность революции заключалась в многочисленных переносчиках заразы: мышах, крысах и насекомых… Или же, выражаясь более литературно, следует признать, что большинство русской аристократии и интеллигенции составляли армию разносчиков этой заразы. Трон Романовых пал не под напором предтеч советов или юношей-бомбистов, но носителей аристократических фамилий и придворных званий, банкиров, издателей, адвокатов, профессоров, других общественных деятелей, живших щедротами Империи. Царь сумел бы удовлетворить нужды русских рабочих и крестьян; полиция справилась бы с террористами, но совершенно напрасным трудом пытаться угодить, — пишет князь, — многочисленным претендентам в министры, революционерам, записанным в книги российского дворянства, и оппозиционным бюрократам, воспитанным в русских университетах» (1931). Как надо было поступить с великосветскими дамами, которые по целым дням ездили из дома в дом и распространяли про царя и царицу «гнусные слухи»? Как надо было поступить в отношении отпрысков старинного рода Долгоруких, которые присоединились к врагам монархии? Что делать с князем Трубецким, ректором Московского университета, превратившим старейшее русское высшее учебное заведение «в рассадник революционеров»? Что делать с Милюковым, Витте, думцами, что ездят по заграницам и там порочат царский режим? Все эти вопросы члена царского семейства тогда повисли в воздухе!

Но великий князь мог бы и значительно расширить круг обвинений, включив в число прямых виновников и членов царствующего дома Романовых. Те вели себя, как скорпионы в банке, кусая друг друга исподтишка, — великий князь Николай Николаевич и двоюродный брат Николая, Кирилл Владимирович, командир Гвардейского экипажа. Это он снял охрану Александровского дворца, где жила царица с детьми, отозвав его из Царского села в Петербург. Царь, узнав об этом, взволнованным голосом заявил Воейкову: «Все изменили… Первый — Николаша». В феврале 1917 г. Кирилл Владимирович вывесил красный флаг у дома и, нацепив красный бант, направился в Думу выражать ей свое почтение и полную лояльность. В начале марта Кирилл Владимирович дал интервью «Петроградской газете», где обливал грязью царя, царицу, обвинял их в германофильстве и пр. Он демонстративно, с «революционным» красным бантом, вышагивал в толпе, «на улицах красные флаги, и красные банты в петлице, и праздник ликующих толп…»

Историк П. В. Мультатули пишет: «К 1914 г. русская правящая элита и многие представители императорской фамилии были также охвачены стремлением к переменам, их тоже не устраивала незыблемость русской традиционной власти. Служение Царю и Отечеству все больше заменялось у нее государственным прожектерством, склонностью к тайным обществам, политическим интриганством. Император Николай II при вступлении на престол получил в наследство страну, морально готовую к революции. Внешнее благополучие и спокойствие были обманчивыми…» Нельзя не видеть — это чрезвычайно важно, — что действия генералов были во многом предопределены настроениями, царившими к тому времени в армии. Сколь глубок и серьезен кризис монархизма (в том числе среди немалой части офицерства), можно судить по атмосфере тех дней.

Петроград. Похороны жертв Февральской революции, павших за свободу. 23 марта 1917 г. 

Показательны воспоминания штабс-капитана А. М. Василевского, воевавшего на фронтах мировых войн и впоследствии ставшего красным маршалом. Воюя на Румынском фронте, где значительным было влияние консервативных сил, он так описал настроения рядовых людей в русской армии: «Среди офицерского состава, в том числе и в нашем полку, чувствовалась некоторая растерянность. Значительная часть кадрового офицерства, монархически настроенная и не желавшая вообще никакой революции в стране, откликнулась в августе на призыв нового Верховного главнокомандующего, генерала Л. Г. Корнилова и была официально направлена в его распоряжение. Другая часть офицеров, особенно из тех, что пришли в армию в период войны (прежде всего наиболее прогрессивная в 26-м корпусе нашего фронта), постепенно сближались с солдатскими массами. Этой дорогой, сначала медленно, а затем все быстрее шел и я… Падение монархии я встретил с энтузиазмом. Теперь мне казалось, мы будем отстаивать республику и интересы революционной отчизны. Но вскоре я увидел, что эти интересы разные люди понимают по-разному. Армия раскололась. По одну сторону остались солдаты и передовое офицерство, а по другую — те, кто продолжал призывать к «защите отечества». Может ли истинный патриот быть не со своим народом? нет! — отвечал я сам себе. Значит, правда не там, где я искал ее раньше. Окончательный удар по иллюзиям нанес Корниловский мятеж. Я постепенно стал осуждать войну, проникся недоверием к Временному правительству». Солдаты отказывались стрелять в собратьев, стрелять в тех, кого буржуазия и тогда и сейчас предпочитает называть не иначе как «сбродом». Классовые симпатии никто не отменил.

 

После отречения царя

Знаковым было то, что все приближенные в одночасье оставили царя и его семейство. Один из них писал: «Когда произошел переворот и царская семья находилась в Царском, я не хотел уезжать из Царского, не простившись с семьей. Я знаю, что никто тогда, даже из самых приближенных к ней лиц, не хотел идти к ней, кроме одного священника».

Троцкий отмечал в «Истории русской революции», что «среди командного состава не нашлось никого, кто вступился бы за своего царя. Все торопились пересесть на корабль революции в твердом расчете найти там удобные каюты. Генералы и адмиралы снимали царские вензеля, надевали красные банты. Штатские сановники и по положению не обязаны были проявлять больше мужества, чем военные. Каждый спасался, как мог».

Хотя, по свидетельству генерала Н. М. Тихменева, начальника Военных сообщений, процедура расставания с царем оказалась для многих тяжелой: «Судорожные, перехваченные всхлипывания не утихали… Офицеры Георгиевского батальона — люди, по большей части несколько раз раненные, — не выдержали: двое из них упали в обморок. На другом конце залы рухнул кто-то из солдат-конвойцев».

Можно по-человечески понять чувства Николая II, когда он воскликнул: «Что же мне оставалось делать, когда все мне изменили!» Однако вопрос ставить надо иначе: «Что представляет собой царь и строй, которому вдруг все изменили?!» Хотя, говоря словами А. С. Пушкина, нам не хотелось бы быть «заступниками кнута и плети», однако бывают в истории такие минуты, когда сам царь в первую голову и заслуживает «первого кнута».

Образно и точно сказал о причине столь сокрушительного краха самодержавия Ленин, выступая с лекцией «Война и революция»: «Рабочая революция растет во всем мире. Конечно, в других странах она труднее. Там нет таких полоумных, как Николай с Распутиным. Там лучшие люди своего класса во главе управления. Там нет условий для революции против самодержавия, там есть уже правительство капиталистического класса. Талантливейшие представители этого класса давно там правят» (14 мая 1917 года).

Икона Божией Матери Державная 

Кстати, Ленин был уверен, что царь обязательно окажет сопротивление, привлечет на свою сторону хотя бы часть армии, издаст манифест о заключении сепаратного мира с Германией. Тогда всем планам заговорщиков и революционеров пришел бы конец. Но Николай II был патологически бездарен. Впоследствии будут делаться сотни и тысячи попыток найти объяснение «феномену предательства» государя императора буржуазией, верхушкой военных и вообще «элитой». Запоздалые признания идеологов буржуазии указывают и на главного виновника Февральской революции, которую гораздо правильнее было бы назвать заговором российской буржуазии. Поистине эта война станет для элиты России началом искупления… Революция была неизбежна.

Иные говорят, небесным указанием, что свершившееся было угодно не только народу, но Богу, стало чудесное явление иконы Божией Матери «Державная» (2 марта 1917 г. в селе Коломенском под Москвою). Когда принесли старинную икону и промыли ее от многолетней пыли, взору всех предстала Матерь Божья, в руках у которой были царский скипетр и держава. И та сказала, что отныне она Сама будет охранять Россию.

После обнародования «чуда» все стали гадать, что оно означает. Одни считали, что тем самым Господь явил «милость» и «любовь» к русскому народу. Другие задавались мыслью: не было ли явление «Державной» иконы знаком близкого гнева Божия за революцию, за бунт против царя как Помазанника Божьего? На это якобы указал и алый цвет порфиры «Державной» Богоматери, в котором можно было узреть символ моря крови, которая прольется. По мнению М. А. Бабкина, автора комментариев к книге архивных документов по истории отношения РПЦ к революциям, непосредственной целью духовенства, предложившего толкование явлению иконы, было декларирование определенного оправдания (со стороны Русской церкви) провиденциального факта свержения царской власти. Согласно их версии, в России со 2 марта 1917 г. вместо царя Николая (земного грешного человека) стала якобы незримо «править» Пресвятая Богородица. Февральская буржуазная революция привела к замене царя земного на небесную Царицу.

Николай в Царском Селе под охраной 

Однако у заговорщиков были отнюдь не небесные, а земные покровители. За рубежом!

 

Кто стоял за спиной заговорщиков?

Важно понять, были ли действия русской буржуазии самостоятельными или кто-то ими руководил. Кто направлял и оплачивал их действия? Как уже упоминалось, переворот готовился задолго до 1917 г. на это указывает то, что в 1916 г. готовы были и списки будущих министров Временного правительства. В «Людях и ложах» Н. Берберова отмечает: «Мы знаем теперь, что генералы Алексеев, Рузский, Крымов, Теплов и, может быть, другие были с помощью Гучкова посвящены в масоны. Они немедленно включились в его “заговорщицкие планы”». Февральский переворот был спровоцирован действиями буржуазии, действовавшей в тесном сговоре с генералитетом и заграницей.

Искусственно организован был в Петрограде хлебный голод. Хотя только на складах Калашниковой биржи имелось свыше 450 тысяч пудов муки. С учетом шедших к столице эшелонов город был гарантированно обеспечен мукой по май месяц включительно, но слухи позволили заговорщикам вывести на улицы низы, запасные полки столичного гарнизона. Заговорщики получили поддержку и военного министра Поливанова. С довоенного

времени тот был тесно связан с Гучковым… Еще до войны он писал: «В 1905 году революция не удалась, потому что войско было за государя… В случае новой революции необходимо, чтобы войско было на нашей стороне; поэтому я исключительно занимаюсь военными вопросами и военными делами». Солдатам же эта война давно уж осточертела.

Политической силой, подхватившей буквально валявшуюся тогда на дороге власть, и были масоны… Кто только не писал о роли масонов в дореволюционной России: и этнограф А. Н. Пыпин, двоюродный брат Чернышевского, и романист Вс. Соловьев (сын известного историка), и писатель А. Ф. Писемский, создавший роман «Масон». Масонству отдали дань декабристы, а Лев Толстой счел возможным направить своего героя Пьера Безухова в одну из лож. Виновниками заговора считают масонов. С. П. Мельгунов в вышедшей в Париже книге «На путях к дворцовому перевороту» (1931) показал, что подготовкой и организацией Февральского переворота руководили две группы масонов — военная во главе с А. И. Гучковым и гражданская — во главе с А. Ф. Керенским. Г. М. Катков в книге «Февральская революция» прямо говорит: «Нигде влияние масонского движения не приобретало более важного значения, чем в подготовке государственного переворота с целью покончить с правлением Николая II». Эта масонствующая эсеровская публика вся была на одно лицо… Роль их в политической жизни страны вначале была слабой (8 человек из 518 депутатов во II Государственной думе). Тем не менее показательно, что именно из их числа и будет избран председатель Государственной думы, земский деятель и масон Ф. А. Головнин. В большинстве крупных городов вдобавок ко всему эсеры летом 1917 г. были избраны городскими головами (мэрами): в Москве — Минор, в Петрограде — Шрейдер. Во главе Петроградского совета в 1917 г. от эсеров встал Абрам Гоц. Эта партия получала немалые деньги из США.

Гершуни (агент и провокатор) говорил о лицах, дающих десятки тысяч рублей этой партии, но вовсе не стремящихся стать ее членами. «Партия получила также значительную поддержку из США, где в таких центрах, как Нью-Йорк, Чикаго, Бостон, были крупные колонии русских евреев, крайне враждебных царизму». Г. В. Плеханов успехи этого тайного общества объяснял отнюдь не проповедью самосовершенствования или человеколюбия, что значились на знамени масонов. Все действия «братьев» говорили, что на самом деле эта организация представляла собой не сообщество взаимного возвышения, а шайку лиц, связанных узами воровской «этики» («ты — мне, я — тебе»). «На первых порах орден завоевывал верность вновь поступившего члена, оказывая ему немедленную помощь. Под страхом лишиться полученных выгод все облагодетельствованные делались послушными своим таинственным покровителям, те же из н их, кто обнаруживал свою способность отрешиться от таких “предрассудков”, как верность присяге, получали от руководства все более соблазнительные и выгодные протекции и, соответственно, поднимались вверх по иерархической лестнице братства, “ты — мне, я — тебе” — оказывается, этот торгашеский принцип давным-давно утвердился в ложах. А железная спайка между дельцами всех профессий и убеждений служит гарантией сохранения тайны».

О. А. Платонов в книге «Россия под властью масонов» (2000) пишет, что среди царских министров и их заместителей было, по крайней мере семь членов масонских лож — Поливанов (военный министр), Наумов (министр земледелия), Кутлер и Барк (Министерство финансов), Джунковский и Урусов (Министерство внутренних дел), Федоров (Министерство торговли и промышленности. В Государственном совете сидели масоны Гучков, Ковалевский, Меллер-Закомельский, Гурко и Поливанов. Измена проникла и в Военное ведомство, главой которого был упомянутый масон Поливанов. В масонских ложах числились начальник Генштаба России Алексеев, представители высшего генералитета — генералы Рузский, Гурко, Крымов, Кузьмин-Караваев, Теплов, адм. Вердеревский, представители офицерства — Самарин, Головин, Полковников, Маниковский. Членами масонских лож были многие царские дипломаты — Гулькевич, фон Мекк (Швеция), Стахович (Испания), Поклевский-Козелл (Румыния), Лорис-Меликов (Швеция, Норвегия), Кудашев (Китай), Щербацкий (Латинская Америка), Забелло (Италия), Иславин (Черногория).

Во главе городской администрации Москвы почти бессменно стояли масоны — городские головы Н. И. Гучков (брат A. И. Гучкова), Астров, Челноков. Масонство проникло в предпринимательскую среду в лице Рябушинского и Коновалова. Уже не говорим о том, что под контролем масонских лож большая часть средств массовой информации и издательств (га-зеты «Россия», «Утро России», «Биржевые ведомости», «Русские ведомости», «Голос Москвы» и др.).

Биографический словарь русских масонов XX столетия Н. Берберовой называет следующие имена: Г. Е. Львов, Н. В. Некрасов, М. И. Терещенко, А. И. Мануйлов, А. И. Шингарев, А. Ф. Керенский, B. Н. Львов, И. В. Годнев,. Н. С. Чхеидзе (Петроградский совет) и многие другие. Под сомнением лишь имена П. Н. Милюкова и А. И. Гучкова, хотя некоторые и их причисляют к скрытым масонами.

И вовсе не случайно главой Временного правительства вскоре стал А. Ф. Керенский — на его квартире и состоялось первое послереволюционное заседание Верховного совета Великого Востока народов России (2 марта 1917 г.). Он еще в молодости хотел стать террористом и войти в боевую организацию эсеров, но, как говорили, «провалился» на приеме у Азефа — Азеф его не принял…Известный провокатор хоть и оценил авантюризм Керенского, как и его склонность к интриге, но личного мужества и качеств, нужных для работы, не узрел. Став главой Временного правительства, Керенский так и остался заурядным масоном-интриганом. Почти каждый вечер (а иногда и ночью) к Керенскому приходили два близких ему масона — граф Орлов-Давыдов и великий князь Николай Михайлович, с которыми он вместе ужинал и обсуждал насущные текущие дела.

В.Д. Бонч-Бруевич в 1930 г. говорил о Керенском, что тот был «вспоен и вскормлен масонами, еще когда он был членом Государственной думы и был специально воспитываем ими» в качестве наиболее подходящего кандидата на роль политического руководителя во время ожидаемого движения за свержение самодержавия. По словам профессора В. И. Старцева, изучавшего роль масонов в России, они «первыми воспользовались результатом стихийного восстания 27 февраля 1917 г.». Еще перед Февральской революцией, по сообщению Л. Кандаурова, Верховный совет масонских лож в России «поручил ложам составить список лиц, годных для новой администрации, и назначил в Петрограде на случай волнений сборные места для членов лож», тут были и скрытые намерения, о которых открыто не говорили.

За кулисами событий действовали финансовые монополисты, в планы которых входило: поставить Россию на колени, ослабив ее как державу максимально. С этой целью в Европе и России активно действовали агенты Ротшильда. В Германии масон граф Бокдорф, посол немцев в Копенгагене, наладил связь масонов и миллионера из Израиля Гельфанда (Парвуса) с немцами. Два одессита, Троцкий и Парвус, были «духовно» близки. Оба служили сразу нескольким богам — Уоллстрит, английской и немецкой разведкам, «мировому социализму», всем, кто давал деньги. 29 декабря 1915 г. Парвус выдал расписку на получение первого миллиона золотых рублей «на организацию революции в России».

В феврале 1917 г. самодержавие в России свергнуто. Сформированное тогда же Временное правительство было целиком составлено из масонов, братьев лож Великого Востока. Утверждение это ранее подвергалось сомнению и замалчивалось (на протяжении 70 лет), пока не получило подтверждения открытием масонских архивов. Сейчас же не оспаривается никем, но особо и не афишируется.

Одним из масонов был адвокат В. А. Маклаков (1870-1957), ученик адвоката Ф.Н. Плевако. Маклаков, как мы бы сказали, давно уж был «завербован Западом» и активно работал в пользу Франции против России. Будучи с 1906 г. в кадетской партии, Маклаков служил интересам Франции.

В. А. Маклаков 

Членский диплом Маклакова, билет масонской ложи «Великий Восток Франции», объединявший масонов Высшего совета Франции и французских владений, заверенный печатями, гласил: «По просьбе, представленной Ложей Масонский Авангард Парижского Ордена и по ее аттестации, Брат Маклаков В. А., рожденный в России, 8 мая 1870 г., живущий в Москве, был возведен в степень Мастера 18 апреля 1906 года. Мы, должностные лица Великого Востока Франции, выдали Брату Маклакову В.А. настоящий диплом Мастера, тем самым подтверждая, что он может воспользоваться всеми правами, полагающимися этой степени, рекомендуя его радушию наших Братьев и обещая взаимность всех франкмасонов, местных и зарубежных, имеющих подлинные и действующие документы».

Это во многом объясняет не только его политические позиции, но и то, что тот в дальнейшем занял пост посла во Франции, предоставленный ему Временным правительством в 1917 г. Действительно, число масонов росло от одного Временного правительства к другому (и в последнем правительстве уже все министры России — члены масонских лож).

 

Как встретили Февральскую революцию

Свержение царя в России вызвало почти восторг в английских правящих кругах.

Запись в дневнике британского посла в Париже Ф. Берти, сделанная им после революции в России в феврале 1917 г.: «Нет больше России, — пишет он, не скрывая глубокого удовлетворения. — Она распалась, и исчез идол в лице императора и религии, который связывал разные нации православной веры. Если только нам удастся добиться независимости буферных государств, граничащих с Германией на Востоке, т.е. Финляндии, Польши, Украины и т.д., сколько бы их удалось сфабриковать, то, по мне, остальное может убраться к черту и вариться в собственном соку».

Акт об отречении царя был восторженно встречен большей частью народа. «Какие лица хорошие. Какие есть юные, новые, медовые революционеры. И какая невиданная, молниеносная революция» (3. Гиппиус).

Г. Катков писал по поводу отречения Николая II: «Значение того, что произошло в ночь на 2 марта, безмерно и выходит за пределы понимания участников драмы. Отречение предотвратило немедленное начало Гражданской войны со всеми ее международными последствиями, но оно также выбило почву из-под ног представителей военных и гражданских властей страны, которые могли в иных условиях организовать противодействие нарастающей революции. Энтузиазм, с которым была встречена революция в Петрограде и по стране в целом в последующие дни, не должен создавать впечатление, что ко 2 марта такое противодействие стало невозможным. Многие люди приняли революцию как раз из-за акта отречения: раз сам государь пришел к выводу о необходимости перемен, что могли сделать те, которые готовы ей противодействовать? Нигде, кроме Петрограда и Москвы, а также в непосредственной близости от столицы, не наблюдалось никаких признаков стихийных выступлений. Когда же пришли вести о революции, народ воспринял их как что-то произошедшее без его непосредственного участия. Разумеется, в Петрограде обстановка была иной».

На самом деле отречение царя отнюдь не предотвратило ни Октябрьской революции, ни Гражданской войны — оно их только отложило, и то на короткое время! Народ наш не желал быть тем «органчиком», что готов вечно слушать мелодию «Боже царя храни!». Он перестал быть и зрителем Российской империи, безмолвно наблюдающим за всем происходящим («народ безмолвствует»), решительно выйдя на историческую сцену как первое, главное лицо «спектакля». Ведь бурлила вся страна. Власть всюду переходила в иные руки… Городским головой Батуми был избран бывший народник И. 3. Андроников (с 1902-го по 1916 г.), в Кутаиси городским головой являлся с 1901-го по 1911 г. руководитель местных кадетов Д.А. Лордкипанидзе, в Баку городским головой был А. И. Новиков, входивший в партию эсеров, член Радикальной партии (1903-1904 гг.), в Тифлисе городскую Думу с 1891-го по 1895 г. возглавлял бывший народник П. А. Измайлов, затем его сменил на посту князь В. Н. Черкезов. В свою очередь, на смену ему придет А. И. Хатисов. Последний вспоминал: «До меня городским головой в Тифлисе был грузинский князь Черкезов, помощником которого я состоял в течение трех лет, и могу сказать, что он-то и начал исключительную роль посредничества между властью и революционными партиями. Я продолжал эту роль, исполняя ее в течение десяти лет». Так вот столпы империи вдруг подались в «революционеры». Как они же подались в демократы. Мудрено ли?! Если Кирилл Владимирович и личный состав Ставки, от которой и ждали руководства борьбой с революцией, надел красные банты и во главе с начальником штаба генералом от инфантерии М. В. Алексеевым принял участие в манифестации в Могилеве с местным населением «в целях прославления торжества революции». Историки отмечают, что «появились неслыханные ранее призывы к цареубийству»

В действительности на окраинах имел место ползучий переворот. Многие желали ниспровержения монархии и царизма. И рука об руку с социал-демократами шли местные националисты.

Следует опровергнуть и еще один миф, миф о якобы бескровном характере Февральского переворота. Лидер кадетов В. Чернов, председатель разогнанного Учредительного собрания, писал об ожесточенном характере столкновений в России в феврале 1917 г.: «Власть пыталась защитить прежние привилегии и монополии. После этого под знамя свободы собрались все униженные, оскорбленные, угнетенные и эксплуатируемые». Наступило время, когда все вопросы решались уже не с помощью слов или демократического выбора, а с помощью оружия. «Офицеры и солдаты сражались не с помощью слов, а с помощью оружия. Во многих полках мятеж начинался с расстрела собственных командиров. По-другому и не могло быть; с первых дней восстания командиры выводили своих солдат на улицу, выстраивали их в шеренгу, приказывали: “Товсь! Пли!”

Серые шинели осаждали захваченные рабочими фабрики и иногда по приказу командиров брали их с помощью штыков. Даже в феврале 1917 г. стрельба на Невском была такой ожесточенной, что мостовая была усыпана трупами безоружных людей, в том числе стариков, женщин и детей. Три полка, первыми примкнувшими к революции — Волынский, Литовский и Измайловский, — убили нескольких офицеров и прогнали остальных… Поэтому один вид офицерской шинели или погон приводил толпу в ярость». Вы не находите, что эти свидетельства очевидцев тех событий не оставляют камня на камне от утверждений новых апологетов буржуазии (из числа нашей вроде бы научной братии) о якобы вполне мирном характере Февральской революции?!

Так и произошла в России в 1917 г. Февральская буржуазная революция (или переворот). Как это ни называйте, но у события были свои причины, которые следует еще раз обозначить и выделить. Во-первых, это наличие у народа потребности в коренных переменах (ограничение власти самодержавия, передача земли крестьянам, окончание войны и жажда мира и т.д.). Во-вторых, упорное нежелание и неспособность старой власти решать проблемы. В-третьих, потеря ею рулей управления, малейшей способности держать народ в повиновении, пусть даже с помощью насилия. В-четвертых, полнейший коллапс всех духовных и нравственных устоев в обществе, что сопровождалось потерей уважения к правящей верхушке и главе государства. В-пятых, стремление российской буржуазии и закулисы поскорее избавиться от монархии. Дни самодержавия сочтены. Царь и все Романовы стали отыгранной картой Истории и де факто никому были уже не нужны.