Звездный час буржуазии

Буржуазия дождалась-таки своего звездного часа. На Миллионной, 12, в квартире княгини Путятиной в Петрограде, 2 марта 1917 г. собрались члены правительства и Временного комитета. Туда же прибыл и великий князь… Все стали обсуждать различные варианты разрешения конфликта… П. Милюков высказался в пользу сохранения монархии: «сильная власть, необходимая для укрепления порядка, нуждается в опоре привычного для масс символа власти. Временное правительство одно, без монарха… является утлой ладьей, которая может потонуть в океане народных волнений; стране при таких условиях могут грозить потеря всякого сознания государственности и полная анархия раньше, чем соберется Учредительное собрание. Временное правительство одно до него не доживет».

Однако другие участники собрания были против передачи власти Михаилу. И возглавил эту атаку социалист Керенский. Он прямо заявил: «В. В., мои убеждения республиканские. Я против монархии. Но я сейчас не хочу, не буду… разрешите вам сказать иначе… как русский русскому, П. Н. Милюков ошибается. Приняв престол, вы не спасете России!. Наоборот. Я знаю настроение масс… Сейчас резкое недовольство направлено именно против монархии… Именно этот вопрос будет причиной кровавого разлада. Умоляю вас, во имя России, принести эту жертву.

Великий князь Михаил Александрович 

Если это жертва… Потому что, с другой стороны… я не вправе скрыть здесь, каким опасностям вы лично подвергаетесь в случае решения принять престол… Во всяком случае, я не ручаюсь за жизнь В. В.».

В том же духе, видимо, выступал и Родзянко: «Для нас было совершенно ясно, великий князь, процарствовал бы всего несколько часов, и немедленно произошло бы огромное кровопролитие в стенах столицы, которое бы положило начало общегражданской войне. Для нас было ясно, что великий князь был бы немедленно убит и с ним все сторонники его, ибо верных войск уже тогда в своем распоряжении не имел и поэтому на вооруженную силу опереться не мог. Великий князь Михаил Александрович поставил мне ребром вопрос, могу ли я гарантировать жизнь, если он примет престол, и я должен был ему ответить отрицательно… Даже увезти его тайно из Петрограда не представлялось возможным: ни один автомобиль не был бы выпущен из города, как не выпустили бы ни одного поезда из него».

Хотя Гучков предложил Михаилу выступить в роли «покровителя нации», нового Кромвеля, большинство членов нового правительства идеи не одобрили и, как признал Шульгин, в решающий момент никакой опоры монархической власти «не оказали». Конкретного плана действий представители Временного правительства великому князю не предложили. На улицах Петрограда развешивали плакаты об отречении, раздавали листовки «Известий», за кулисами Исполнительный комитет принял постановление об аресте «династии Романовых». Михаилу не оставалось ничего, как передать полноту власти Временному правительству. Так произошла эта «дивная, светлая, бескровная революция». Один из лидеров кадетов, А. Кизеветтер, бурно приветствуя Февральскую революцию, назвал отречение Николая II «величайшей датой» в истории России. На деле же эта революция была сугубо верхушечным переворотом.

К власти пришло буржуазное правительство во главе с князем Г. Е. Львовым, известным либеральным деятелем. Переворот совершен по воле буржуазных либералов (октябристов), стоявших на реформаторских позициях, и военных, в которых царь еще вчера видел главную опору. «Во главе первого революционного правительства, по состоявшемуся еще до переворота уговору, было поставлено лицо, выдвинутое на пост положением в российском земстве, — князь Г. Е. Львов, мало известный лично большинству членов Временного комитета…» Став премьер-министром Временного правительства, он говорил, что и не думал «сделаться министром». «Меня сделали, — вспоминал он. — Разве я хотел этого?» Однако участники этих закулисных интриг не хотели полностью порывать и с монархией. Видимо, они боялись не удержать рули управления. Отсюда боязнь власти, колебания, даже приглашение принять участие в заговоре против самодержавия великого князя Николая Николаевича, что позволило бы, как считали иные, в дальнейшем сохранить форму монархии, пусть даже в виде династии Романовых.

Обстановка в стране была тяжелейшая. Мировая война, пишут И.С. Ратьковский и М. В. Ходяков в книге «История Советской России», стала начальным этапом тех огромных бед и деформаций и во всех отраслях национального хозяйства.

Тяжелые последствия войны сказались на численном составе рабочей силы, заметно сократились в том числе ряды квалифицированных кадров. Мобилизации изъяли, по различным оценкам, от 14 до 19 млн. человек, недостаток на промышленных предприятиях мужчин-рабочих стал компенсироваться женщинами и подростками, на ряде петроградских предприятий женский труд занимал преобладающее место: на «Скороходе» женщины составляли 70% всех рабочих, на табачных фабриках — 80% . Даже в металлопромышленности за 1914—1916 гг. число занятых женщин возросло почти в 10 раз. Одновременно шел процесс увеличения количества рабочих зрелого возраста — 50—60 лет и выше. Ухудшение качественного состава рабочей силы привело к неизбежному падению производительности труда. Сколько умелых рук было оторвано от производства, среднее снижение квалификации рабочих столицы за 1914—1916 гг. составит 10%. На работавших непрерывно предприятиях военного назначения болезненный процесс роста производства деформировал экономику страны. К 1917 г. усилились отрасли промышленности, работавшие на войну (оружие, обмундирование, питание) и тыл.

Все другие — мало или совсем не связанные с обслуживанием войны — были в упадке, но ныне «критики», спешащие лизнуть пришедшую к власти в России олигархическую буржуазию, все огрехи буржуазии и чиновничества, последствия страшной войны, ими же вызванной и питаемой, спишут на советскую власть и большевиков, «погубивших Россию». Хотя это в первую очередь в результате их политики страна оказалась почти полностью парализованной, никто управлять уже не мог. Генерал В. И. Гурко признавался: чтобы решить элементарную проблему доставки угля с шахт, ему потребовалось 1,5 года. И это в условиях войны и всеобщей мобилизации! К 1917 г. в России ощущались топливный, сырьевой, транспортный кризисы. Добыча нефти сократилась с 10,4 млн. т в 1916 г. до 8,4 млн. т в 1917 г. По свидетельству знатока национального хозяйства проф. В. И. Гриневецкого, с 1916 г. эксплуатация железных дорог все время шла под гору. Дороги все чаще выходили из строя. Горы грузов скапливались в местах складирования. Еще одна причина, возможно, ключевая, парализовала экономику России и вообще все осмысленные, четкие действия. Коррумпированные, ворующие российские чиновники фактически торпедировали попытки правительства. С этими проблемами теперь предстояло справиться уже новой власти.

Г. Е. Львов

 

А. Ф. Керенский — «всеобщий оракул»

Пришло время повнимательнее присмотреться к фигуре Керенского…

А. Ф. Керенский (1881—1970) родился в семье коллежского асессора. Его отец, Ф. М. Керенский был сначала бедным учителем, но, накопив немного денег, поступил учиться в Казанский университет, в то время один из лучших университетов России. Затем Ф. М. Керенский служил на посту директора школ в Симбирске, как и отец Ульянова-Ленина. Юноша с детства много читал. Окончив Санкт-Петербургский университет, Саша Керенский с головой ушел в политическую деятельность. Впоследствии Керенский вспоминал, что вступил в ряды революционеров «не в результате подпольного изучения запрещенных теорий — к революционной работе нас вынуждал сам режим». Но ни материального, ни рационального взгляда на мир Керенский, похоже, так и не обрел, так и остался фантазером. Он писал: «В школе на меня произвело грандиозное впечатление заявление Владимира Соловьева о том, что материалистические теории превращают людей в крохотные винтики чудовищной машины. Кроме того, я всегда сочувствовал социал-революционерам, а также народникам из-за их веры в то, что они работают ради полного освобождения человека, а не его превращения в орудие классовой борьбы. Читал я также критические статьи молодого экономиста-марксиста Петра Струве, но, когда дошел до абзаца, в котором он говорит, что индивидуум не существует и представляет собой ничтожно малую величину, я понял, что марксизм — не для меня. Мое чувство нашло подтверждение в “Манифесте Коммунистической парmuu“ (Маркса и Энгельса, в котором человеческая мораль называется орудием классовой борьбы и утверждается, что мораль рабочего класса не имеет ничего общего с моралью капиталистического мира».

А. Ф. Керенский 

А. Ф. Керенский оказался на развилке, будучи в сомнении, что выбрать из двух течений — социализм или буржуазный реформизм. Имущие слои приветствовали успех переворота и приход к власти буржуазии. Вот как описал первые шаги и действия нового правительства сам А. Керенский: «Я до сих пор с трудом понимаю, каким образом с самого первого заседания правительства мы достигали немедленного и полного согласия о том, что предстоит сделать. Все мы обладали чувством долга, которое ставили превыше лояльности к какой-либо партии. Правда, это чувство оказалось недолговечным, и в последующей истории Временного правительства уже не наблюдалось такой веры, солидарности и взаимного доверия; но тем не менее в первый месяц революции все мы, правильно или неправильно, руководствовались единственным соображением — высшими интересами народа. Многие из людей, ставших моими личными друзьями с первых дней существования Временного правительства, впоследствии говорили мне, что я выдаю желаемое за действительное и что никогда у нас не было того единства, как мне казалось.

Но как бы то ни было, первые недели революционных преобразований в России запечатлелись в моей памяти как ощущение чуда, происходившего у меня на глазах… За поразительно короткое время мы сумели заложить основы не только демократического правления, но и совершенно новой социальной системы, которая бы гарантировала руководящую роль в делах страны трудящимся массам и которая впервые ликвидировала какие-либо политические, социальные или этнические ограничения. По-иному и быть не могло, хотя бы по той простой причине, что такое новое состояние дел являлось непосредственным отражением воли бесспорного большинства населения».

Первое появление Керенского на сцене театра российской истории следует отнести к Ленским событиям… Тогда он в составе комиссии сенатора С. С. Манухина участвовал в расследовании причин и обстоятельств известного расстрела рабочих на золотых приисках. На волне повышенного общественного внимания к той трагедии Керенский и попал в Четвертую Государственную думу (от Трудовой партии), свой ораторский талант он умело использовал и был принят буржуазно-либеральной публикой на ура. Помогли, видимо, и его масонские связи: с 1912 г. Керенский состоял в масонской ложе, затем стал одним из ее лидеров. В 1915 г. он уже генеральный секретарь президиума Верховного совета масонов России. И хотя все считали его человеком хотя и даровитым, «но не крупного калибра», буржуа такие люди по сердцу, ибо соответствуют их мерке. Поэтому уже в ходе февральского переворота он вознесся на самый верх, войдя 2 марта 1917 г. в состав Временного правительства в качестве министра юстиции и генерал-прокурора.

Он активно работает на всех направлениях. А.Ф. Керенский принимает участие в решении важных задач: замена старого чиновничьего аппарата, образование новых судебных учреждений, отмена устаревших законов, противоречащих новому, «революционному правосознанию», расследование деятельности высших царских чиновников и т.д. и т.п. И везде он выступает с речами, став «всеобщим оракулом, вождем и любимцем», так сказать, «звездный час».

В первые дни Февральской революции популярность Керенского у определенной части общества была очень велика. Прежде всего у «русских европейцев», к которым принадлежали кадеты и буржуазия. Пресса величает его «героем русской революции». Так Керенский оказался на гребне славы. Каких только восторженных эпитетов не расточала тогда печать. Его называли «министром правды»,«народным трибуном», писали, что без него русская революция была бы немыслима, и т.п. Он был популярен среди «сливок общества» и части интеллигенции.

2 марта 1917 года, как мы знаем, император Николай II отрекся от престола в пользу брата великого князя Михаила Александровича. Последний призвал всех граждан подчиняться Временному правительству. Подлинники актов об отречении Николая II и об отказе великого князя Михаила Александровича от «восприятия» верховной власти министр юстиции Керенский доставил в Правительствующий сенат. Сенаторы единогласно решили печатать акты отречения.

Революция была временем ораторов — больших и малых, талантливых и бездарных.

Генерал П. Н. Врангель, оказавшийся весной 1917 г. в Петрограде, вспоминал: «Это была какая-то вакханалия словоизвержения. Казалось, что столетиями молчавший обыватель ныне спешил наговориться досыта, нагнать утерянное время. Сплошь и рядом в каком-либо ресторане, театре, кинематографе, во время антракта или между двумя музыкальными номерами какой-нибудь словоохотливый оратор влезал на стул и начинал говорить. Ему отвечал другой, третий, и начинался своеобразный митинг. Страницы прессы сплошь были заняты речами членов Временного правительства, членов Совета рабочих и солдатских депутатов, речами разного рода делегаций».

Темы были одни и те же: осуждение старого режима, апология «бескровной революции», провозглашение «борьбы до победного конца» (до «мира без аннексий и контрибуций» тогда вожди еще не договорились), восхваление «завоеваний революции». Английский дипломат Локкарт описал одно из выступлений г-на Керенского. Действо проходило 25 мая 1917 г. Тот только что прибыл в Москву с фронта и прямо с вокзала отправился в Большой театр, где должен был состояться очередной концерт-митинг. Перед собравшейся в театре публикой читал стихи Бальмонт, пел Собинов, но это был лишь «разогрев» в ожидании главного номера. Наконец под гром аплодисментов на сцене появился Керенский. Он поднял руку и заговорил… Содержание его выступления передать сложно, но главное в данном случае не содержание, а то, что было потом. «Окончив речь, он в изнеможении упал назад, подхваченный адъютантом. Солдаты помогли ему спуститься со сцены, пока в истерическом припадке вся аудитория повскакала с мест, до хрипоты крича “ура”. Жена какого-то миллионера бросила на сцену свое жемчужное ожерелье. Все женщины последовали ее примеру. И град драгоценностей посыпался из всех уголков громадного здания».

В условиях дефицита массовых зрелищ революционные митинги заменяли тогда сцену театра, арену цирка. На популярных ораторов «ходили», как ходили на талантливого певца или артиста. В. Федюк пишет, что не случайно расхожее выражение «теноры революции», иронически обозначавшее «профессионалов жанра», обращали к Керенскому. Он был на одном из первых мест среди любимцев публики.

Большая часть интеллигенции России восторженно приветствовала Февральскую революцию. Ведь то были люди их круга. М. Пришвин пишет в «Дневниках» о том впечатлении, что производили на него господа министры: «…Как все-таки сложены министры, какие все хорошие люди: Керенский, Авксентьев, Терещенко, Маслов, какая все это чистая гладь интеллигентная!». Куприн в очерках посвятил Керенскому панегирик под громким названием «Сердце народное». Поэтесса Зинаида Гиппиус превозносит его «гениальную интуицию».

Е. К. Брешко-Брешковская, одна из организаторов эсеровской партии, «бабушка русской революции», очарованная его талантом оратора, пишет: «Будучи ярко выраженным идеалистом, он не мог понять предательства так называемых коммунистов, с одной стороны, и наивного доверия их сторонников, с другой стороны. Как бы упростилась его задача, если бы он последовал примеру вождей французской революции и обратился к политике массовых репрессий! Однако история навсегда запомнит, что Временное правительство вело колоссальное Российское государство сквозь бури переходного периода от старого к новому режиму неизведанными доселе методами, обходясь без малейшего кровопролития. Невозможно сказать, сколько времени продержался бы такой мягкий и миролюбивый строй, так как в массах развивалось нетерпение, недоверие и стремление к мести, но мы знаем, что в течение этого периода воля одного человека сдерживала насилие, несмотря на неистовые призывы к жестокости, раздававшиеся даже среди интеллигентных людей».

Керенский с Е. К. Брешко-Брешковской 

Впрочем, вероятно, что-то в нем было, раз и куда менее восторженный человек, холодный дипломат-разведчик Р. Локкарт признавал в Керенском наличие ораторского таланта и даже, насколько искренне, это уже другой вопрос, называл его одним из величайших ораторов в истории.

Вряд ли эти оценки нового премьер-министра соответствуют действительности. В практическом плане для России ему не удалось сделать почти ничего. Правда, он уверял, что Временное правительство осуществило фундаментальные социальную и аграрную реформы, что «в краткий период времени после Февральской революции Временное правительство даровало народам России не только политическую свободу, но и социальную систему, гарантирующую человеческое достоинство и материальное благосостояние». Однако начертать закон еще не означает провести его в жизнь.

 

Что творилось в стране

Впрочем, приход Временного правительства, успех Февральской революции (переворота) сопровождались внешне эффектными шагами. Революция обеспечила русскому народу юридические права de jure: из царских тюрем выпущены все политзаключенные.

В Шлиссельбурге томились в 1907— 1917 гг. около 120 рабочих, десятки матросов, солдат, 50 крестьян — участников аграрного движения, а также большое число профессиональных революционеров. В Шлиссельбургскую каторжную тюрьму в 1910—1912 гг. поступили половина всех осужденных (50,5%). За годы войны, в 1914—1916 г., сюда прибыли 17,8% от общего числа политзаключенных. Им были даны длительные сроки заключения (от 10 лет до пожизненного), но ни один из них не «успел» полностью отбыть срок. Они освобождены восставшим народом и правительством 28 февраля и 1 марта 1917 г. На торжественных парадах и обедах выступили «герои-победители».

За границу Временным правительством направлен ряд телеграмм, в которых деятелям оппозиции предлагалось вернуться в Россию и принять участие в создании нового государства (в их числе Г. В. Плеханову, П. А. Кропоткину, В. И. Ленину). Это не удивляет, если вспомнить, что именно А. Ф. Керенский защищал на процессе при царе лидеров большевиков. Вспомнились и связи, существовавшие между семьями. Впрочем, лично они — Ленин и Керенский — друг с другом не встречались.

Разрешили вернуться в Россию даже духоборам, высланным из страны царем и синодом в конце XIX в. Министр народного просвещения Временного правительства предложил вернуть в учебные заведения всех тех, кто был ранее уволен царизмом за политическую деятельность. Последовало освобождение политических заключенных, а под шумок дадут свободу и уголовникам. Из Румынии торжественно проследовала группа матросов с броненосца «Потемкин», поднявших в 1905 г. восстание. Выдвигаются программы самых разных преобразований в трудовой сфере, например, на заводах и фабриках страны устанавливались новые принципы управления. Между Петроградским советом рабочих и солдатских депутатов и Петроградским обществом фабрикантов и заводчиков заключено важное соглашение о введении на фабриках и заводах 8-часового рабочего дня, о создании на них фабрично-заводских комитетов, но наряду с этим шли и деструктивные процессы. Массы под воздействием агитаторов выдвигают все новые и новые требования. Промышленные рабочие уже вошли во вкус забастовок.

Хотя в апреле 1917 г. выпуск продукции упал на 30—40%, они потребовали поднять заработную плату. Выплаты, если бы их сделали, превысили бы доходы предпринимателей. В Донбассе эти требования шахтеров составили 240 млн. руб. в год при доходе шахт 75 млн. руб. Стали закрываться заводы и фабрики, включая предприятия оборонного значения, сокращаться штаты и производство. Специалисты бегут с заводов. Союз инженеров заявил о разрухе и выходе из строя техники на большинстве фабрик и заводов Петрограда. Усиливаются случаи травли и насилия со стороны рабочих анархистского толка в отношении технического персонала и администрации. Встал транспорт. В октябре 1917 г. на московском узле и северных дорогах стояло без отправки 20 готовых поездов, на Архангельской линии — 5 брошенных поездов. В районе Нижнего Новгорода из-за отсутствия паровозов скопилось 600 вагонов. Все кондукторы сбежали. Шли открытые грабежи поездов, пакгаузов, станций.

Финансовая система страны была подорвана, а правительство включило печатный станок и выпустило кредитных билетов на 2 млрд. рублей. В итоге государственный долг России значительно вырос — до 5,4 млрд. руб. в начале сентября и к октябрю 1917 г. составлял 49 млрд. рублей.

Знак правомонархической (черносотенной) организации «Союз русского народа»

Историк заключает: «А в стране творился хаос. Погромы, беспорядки, самосуды, преступность. Появилась угроза настоящего голода, например, в транспортах, идущих в Петроград, из 200 тыс. пудов было по пути разграблено 100 тыс. Прифронтовая полоса стала сущим адом. Разложившиеся воинские части громили крестьянские хозяйства, отбирали скот и зерно, разбивали спиртзаводы, пьянствовали и бесчинствовали». Сцены разыгрывались такие, что напоминали самые мрачные страницы нашествия французов в Россию, заметно превосходя их. Погромы идут несколько месяцев, но все это теперь называется «социализация имущества»… Кое-где делались спорадические попытки остановить грабежи силой, но безуспешно, солдаты, охранявшие магазины, банки и проч., брали кассы и их взламывали. Раз некий полк после 5-часовых героических усилий приветствовал громовым «ура!» взлом «буржуйской кассы». Правда, разочарованию не было предела— там оказались лишь мыло и карандаши. В Киеве рабочие разгромили Ильнецкий сахарный завод, избив технический персонал и директора. В Белозерске толпы народа останавливали суда, причем грабили под колокольный звон, «с Божьей милостью». Армия побросала позиции, дружно занялась торговлей казенным барахлом. В Козловском уезде Тамбовской губернии было разграблено и сожжено около 25 поместий, несмотря на то что владельцы сдали земли в Земельный комитет, их имения громили и грабили, на погром ехали, как на праздник. Всем селом запрягали подводы и целым табуном (2000 телег), как во времена Стеньки Разина, ехали, чтобы вывезти награбленное «буржуйское добро». Трехтысячная толпа разнесла имение буквально по бревнышку: сняли все железные крыши, взяли весь тес, стропила, вынули все двери и рамы, собрали весь инвентарь, увезли 20 000 пудов хлеба, всю солому от него, весь необмолоченный хлеб из скирд. После развели скот по домам и подожгли барский дом. Говорили в ответ на упреки: «Мы не грабим, мы делим имущество угнетателя, к тому же, сейчас идет революция».

Разбойничьи действия крестьян нельзя отрывать от того многовекового грабежа дворянством, буржуазией, бюрократией, кулачеством российского крестьянства. Прожить сколь-либо сносно на то, чем он владел на селе, крестьянин не мог и шел в вечную кабалу к помещику или к своим зажиточным односельчанам. Часть крестьян бросали все и уходили в город, пополняя ряды рабочего класса. Кроме того, от государства не было никакой поддержки, мужик всецело зависел от прихотей природы. Выше мы уже говорили о неурожаях, когда голод поражал целые губернии. После революции 1917 г. царский министр земледелия А. Н. Наумов признал: «небывалые недороды влекли за собой почти повсеместное недоедание, в ряде районов настоящий голод с его последствиями — цингой и тифом. Россия до самой революции фактически не вылезала из состояния голода то в одной, то в другой губернии».

Февральская революция старалась использовать демократические инструменты в лице земства и кооперативов для поддержки крестьян. Однако крестьянство относилось к ним с недоверием, как к старорежимным организациям… Да, Временное правительство, буржуазные партии и соглашательские партии попытались придать низовым организациям буржуазно-демократический характер. Эти усилия наталкивались на жесткое сопротивление крестьян. Исследователи отмечают: «Политика всесословных комитетов не отвечала интересам крестьян-общинников». Но почему? В те месяцы буржуазное Временное правительство действует в условиях суровой доминанты — войны.

А. Ф. Керенский на похоронах казаков

И сразу выяснилось, что тут демократические методы не работают. Сверху стали поступать установки типа: «…произвести перепись всего скота в Ново-Бурасской волости и произвести реквизицию скота для нужд армии у спекулянтов и, в случае нехватки, приступить к реквизиции у местного населения, если не будет добровольной продажи…» Посылались и военные отряды для обеспечения «процесса»… Заметьте, это делали не большевики, а самые что ни на есть отъявленные «буржуазисты», деятели Временного правительства. Скоро даже в восторженной буржуазной прессе появляются по отношению к Временным правительствам нотки скептицизма. Уже в начале августа 1917 г. ЦИК, ранее доверивший Керенскому «спасение революции», встретил его появление в Петербургском совете рабочих депутатов гробовым молчанием. Ситуация повторилась и в Москве на заседании Государственного совещания, где левые во время встречи с ним безмолвствуют.

Во всех революциях к революционерам примыкает и плебс, порой самая дикая и свирепая его часть… Во время Февральской революции рабочие и солдаты первым делом настежь распахнули двери тюрем, выпустив не только революционеров, но и так называемых жертв царизма, т. е. разного рода шпану. Правительство объявит в марте 1917 г. общую амнистию. На волю вольную выпустили 100 тысяч бандитов, воров, жуликов, убийц… Правительство тем самым само открыло дорогу анархии. Вдобавок распустили губернскую администрацию, полицию, упразднили Департамент полиции, Охранное отделение, Жандармский корпус. Уволены губернаторы и вице-губернаторы. Итог: правоохранительная система рухнула фактически в одночасье. К слову сказать, не пережил отречения царя небезызвестный жандармский полковник С. В. Зубатов, «крестный отец» Гапона. Узнав об отречении, бывший в отставке старый служака, полковник полиции застрелился… Результаты подобных «свобод» тут же дали о себе знать: Если за весну 1916 г. в Москве было зарегистрировано 3618 преступлений, то за весну последующего года — более 20 тысяч, а количество крупных краж выросло в 5 раз. Горький в письме Е. П. Пешковой от 19 марта (1 апреля) 1917 г. мрачно скажет: «на мой взгляд, преобладающее население России составляют злые и глупые свиньи. Их особенно много в Москве… нет сомнения, что у вас (т. е. в Москве. — Ред.) очень быстро развивается контрреволюция, самая пакостная и страшная — обывательская». В стране уже начинало твориться бог знает что: бандитские налеты, белые кресты на квартирах буржуазии, офицеров и евреев, массовые самоубийства и прочие «прелести» революционного невроза. В немалой степени способствовало тому и то, что страна оказалась наводнена оружием. Все, кто мог и хотел, вооружались. Только за первые дни революции было выдано 20 000 милицейских удостоверений. Отряды народной милиции напоминали, скорее, шайки разбойников или ватаги ушкуйников.

 

«Проблема» с царской семьей

В такой обстановке принималось и решение о судьбе бывшего царя и его семьи. Речь могла идти о депортации семейства Романовых или даже о его ликвидации. И Временное правительство, поручившее Керенскому решить «проблему с царской семьей», имело к этому прямое отношение. Керенский встретился с Николаем II в Царском Селе в апреле 1917 г. Личное его отношение к царской семье можно назвать «нейтральным» (так он уверял в мемуарах). Он писал: «…К поверженному врагу я не испытывал чувства мщения, напротив, я хотел внушить ему, что революция, в чем-то … гуманна к своим врагам не только на словах, но и на деле». На словах он сочувствует царю.

Керенский говорил в Московском совете: «Как генеральный прокурор, я обладаю властью решать судьбу Николая II. Но, товарищи, русская революция не запятнала себя кровопролитием, и я не позволю опозорить ее. Я отказываюсь быть Маратом русской революции».

Однако личные отношения в политике уходят на задний план, а на первое место неизбежно выходят вопросы политической необходимости, целесообразности. Для ниспровержения монархии и захвата власти буржуазия приложила немало усилий, теперь же в глубине души она опасалась возможности реставрации монархии. Кроме того, она понимала, что солдаты и рабочие Петрограда, Москвы возбуждены до крайности против царя. Правые старались выгородить Романовых: уверяли, что бессмысленно и несправедливо подвергать Николая ответственности за те или иные поступки в качестве императора, ибо это противоречило «аксиоме государственного права». Но у простого народа к царю было свои, совсем иные чувства и своя аксиома права. Трудовой люд требовал расправы над бывшим самодержцем, теперь уже низвергнутым и содержавшимся под арестом.

Король Англии Георг V 

Напомним, что правительство Г. Львова выразило согласие отправить семейство царя в Англию, но не отправило. Позже, оправдываясь перед следователем Соколовым, Львов говорил: «Временное правительство не могло не принять мер в отношении свергнутого Императора. Лишение свободы прежних властителей было психологически неизбежно. Необходимо было предохранить Царя от возможных эксцессов революционного водоворота. С другой стороны, правительство обязано было расследовать тщательно и беспристрастно всю деятельность бывшего Царя и бывшей Царицы, которую общественное мнение считало пагубной для национальных интересов страны» (1920).

В разгар подготовки судебного процесса и готовилась отправка царской семьи. Милюков для выработки деталей встретился с послом Великобритании Бьюкененом. Казалось, британцы отнеслись положительно к идее переезда царской семьи в Англию. Ведь в жилах Николая и короля Англии Георга текла одна кровь. Однако, хотя «милый Джорджи» некогда и уверял Николая в дружбе, укрыть его в Англии отказался. Возможно, помешало возмущение общественных организаций. «Дейли телеграф» в апреле 1917 г. писала: «Мы искренне надеемся, что у британского правительства нет никакого намерения дать убежище в Англии царю и его жене. Во всяком случае, такое намерение, если оно действительно возникло, будет остановлено. Необходимо говорить совершенно откровенно об этом». (Правда, жену Александра III, мать Николая II императрицу Марию Федоровну все-таки возьмут на борт английского крейсера в Крыму).

Мавр сделал дело, мавр мог убираться прочь, — так думали европейские циники… Д. Жирарден писал: «Британское правительство Короля Георга V, который был кузеном, другом и почти двойником бывшего Императора, вскоре сообщило, что присутствие Романовых в Великобритании нежелательно. Франция, куда обратилось Временное правительство, тоже весьма презрительно отказала тому, кто всегда был ее верным союзником». Самодержавие в России кончилось. Романовы были отыгранной картой. Их будущее виделось мрачным.

Вот и Керенский, испытывая давление со стороны масс, пытался инсценировать процесс над монархом. Он даже заявил о намерении устроить над Николаем II и императрицей суд. 4 марта 1917 г. была учреждена Чрезвычайная следственная комиссия для расследования преступлений царской семьи, высших должностных лиц России. Руководил ею бывший присяжный поверенный, активный участник политических процессов Н.К. Муравьев. Произведены были аресты первых лиц, причем даже без попытки сослаться на какие-либо законы… Комиссия собрала многочисленные документы, допросила десятки должностных лиц, общественных деятелей, придворных (министров, сенаторов и т.д.). В работе комиссии, как известно, принимал участие и поэт А. Блок. Его привлекли для литературной обработки протоколов, стенографических отчетов, допросов высших должностных лиц государства. Будучи очевидцем последних дней самодержавия, Блок писал матери: «Я не имею ясного взгляда на происходящее, тогда как волею судьбы я поставлен свидетелем великой эпохи».

Председатель комиссии Н. К. Муравьев на просьбу освободить царскую семью в гневе воскликнул: «Да вы что?! Как освободить?! Да вы хотите навлечь на нас негодование народа. Да если бы… (они)… совсем были бы невиновны, то теперь нужны жертвы для удовлетворения справедливого негодования общества против прошлого». Словно намекая на возможную судьбу Николая II, Керенский заявлял: «Две, три жертвы, пожалуй, необходимы».

В конце концов в августе 1917 года, после июльских событий, Николай и его семья были отправлены в ссылку в Тобольск.

 

А война продолжается

Большевики были правы: «Переход государственной власти в России от Николая II к правительству Гучкова, Львова и др., к правительству помещиков и капиталистов, не изменил и не мог изменить такого классового характера и значения войны со стороны России. Особенно наглядно обнаружился тот факт, что новое «демократическое» правительство ведет ту же самую империалистическую, т. е. захватническую, разбойничью войну. Новое правительство не только не опубликовало тайных договоров, заключенных бывшим царем, Николаем II, с капиталистическими правительствами Англии, Франции и т. д., но и формально подтвердило эти договоры. «Сделано это было без опроса воли народа и с явной целью обмануть его, ибо общеизвестно, что эти тайные договоры бывшего царя насквозь разбойничьи договоры, обещающие русским капиталистам ограбление Китая, Персии, Турции, Австрии и т.д.», — писал В. И. Ленин. Вместе с тем Ленин требовал отбросить иллюзии, что войну удастся окончить простым отказом солдат одной из сторон воевать, т. е. односторонним действием, «втыканием штыков в землю».

Идея союза общественных классов и социальных групп во имя служения «общим ценностям» была фикцией. Раздираемая борьбой Россия стояла на пороге новой революции. Керенский вновь ввел на фронте смертную казнь, стремился арестовать большевиков и организовал поход преданных ему войск против революционного Петрограда. Но он уже не владел ситуацией.

Февральская революция, отвечая интересам буржуазии, не затронула основ собственности. После обретения власти в феврале 1917 г. буржуа не сделали решительно ничего, чтоб завоевать на свою сторону русский народ, трудящиеся массы, которые ждали конкретных мер. Главное, чего так и не поняли Керенский и К0 и что давно прекрасно поняли большевики, это то, что Россия хочет мира, земли и избавления от власти помещиков. Но буржуазия, судя по всему, и не собиралась воплощать в жизнь свои политические обещания, в частности, дать народу землю и мир.

Глава коалиционного правительства князь Львов, видимо, получив нагоняй от союзников за установившееся на фронте в мае 1917 г. перемирие, стал жестко требовать: «Страна должна сказать свое властное слово и послать армию в бой». Нашли и того, кто, как они полагали, сумеет вырвать у немцев победу. В годовщину начала наступления 1916 г., день в день, генерал Брусилов получил назначение на пост Верховного главнокомандующего русской армией. Газета «Русское слово» тогда с надеждой писала: война не выдвинула в России более популярного имени, чем имя нового Верховного главнокомандующего. Особо подчеркивалось, что генерал Брусилов вступает в командование всей русской армией в решающий момент войны с убеждением, что армия воскресает, крепнет и выполнит свой долг перед родиной. Однако на тексте карандашного приказа генерала А. А. Брусилова в связи со вступлением его в должность Верховного главнокомандующего всей русской армией (22 мая 1917 г.) есть приписка, сделанная его женой Н.В. Брусиловой: «Уже по почерку видно, как он был измучен». Мало-мальски нормальному человеку было ясно, что армия сражаться не может. Еще в большей степени измучена войной вся страна.

Однако Керенский упорно старается вызвать у масс военно-патриотический энтузиазм, призывая армию «повторить сказку Великой французской революции».

Министр иностранных дел Временного правительства П. Милюков 4 марта 1917 г. выражает решимость правительства продолжать войну до победного конца…

М. Палеолог, посол Франции в России

М. Палеолог, посол Франции в России, занося в дневник впечатления от разговора с Милюковым и Коковцовым, отправляет в Париж своему правительству телеграмму: «Если, как я того боюсь, русское правительство станет от нас добиваться пересмотра наших прежних соглашении об основах мира, мы, по-моему, должны будем без колебаний объявить ему, что мы энергично стоим за сохранение этих соглашений, заявив еще раз наше решение продолжать войну до окончательной победы…» И далее он же заявляет: «В самом деле, в случае, если мы вынуждены были бы продолжать войну безучастия России, мы могли бы извлечь из победы за счет нашей отпадающей союзницы совокупность в высшей степени ценных выгод. И эта перспектива уже в сильнейшей степени волнует многих русских патриотов. В противном случае я боюсь, что Петроградский совет быстро сделается хозяином положения и при содействии пацифистов всех стран мира навяжет нам общий мир». Сказанное послом Франции, позиция российских правительств того периода (как царского, так и буржуазного) еще раз доказывают: для международной и русской буржуазии мировая война была вопросом экономического торга, коммерческих расчетов и выгод.

Министр иностранных дел Временного правительства Терещенко бодро информирует наших дипломатов за границей (как будто все идет прекрасно): «Процесс постепенного оздоровления армии продолжается. Керенский вынес из своего путешествия на Юго-Западный фронт и юг России благоприятное впечатление». Желаемое выдают за действительное. Очевидна заинтересованность временщиков в продолжении мировой войны. Правительство, пришедшее к власти на деньги Запада, старалось их отработать. Генерал А. Нокс оценивал оптимистично состояние русских войск и перспективы военной кампании 1917 г. Это понятно, ибо союзники хотели как можно дольше видеть Россию сражающейся на их стороне. В мае 1917 г. и США согласились предоставить кредит Временному правительству на 100 млн. долл. Янки намерены предоставить и информационную поддержку, как это они всегда и делают… Бывший госсекретарь США Э. Рут, посланный в Россию президентом Вильсоном, добавлял при этом: «Чрезвычайно необходима посылка сюда максимально возможного числа документальных кинофильмов, демонстрирующих приготовления Америки к войне, строительство линкоров, марш войск, производство боеприпасов на заводах и прочее, убедительно свидетельствующее о том, что Америка не сидит сложа руки. Бедные парни здесь (т. е. в России. — Ред.) полагают, что, кроме России, никто на самом деле не воюет».

Н. Врангель признавал: «У нас уже были призваны миллионы, а мужчин в городе (Петрограде) было столько же, как в мирное время, тогда как в Париже все, что могло, было уже под ружьем. Россия, очевидно, израсходовала лишь малую часть своей наличности, имела неограниченный запас, во Франции запасов уже не было. Одна она неминуемо скоро была бы раздавлена». И все же пока наша армия еще держалась, полного развала армии, который вскоре наступит, не было. И американцы помогали русским, чем могли. В июне 1917 г. прислали во Владивосток комиссию специалистов по железным дорогам, намереваясь в ноябре 1917 г. прислать в Россию еще 200 специалистов. Э. Рут заявил Временному правительству, что если не будет военных действий, то «не последует займов».

После одной из этих речей американца не выдержал даже министр Временного правительства, заявив переводчику: «Молодой человек, не будете ли вы столь любезны рассказать этим американцам, что мы устали от этой войны. Объясните им, что мы изнемогаем от этой долгой и кровавой борьбы». Увы, Америку это не интересовало. Наверху никого не заботили перспективы войны, как и те, кто проливал кровь, устилая трупами землю…

Показательно, что полный авантюризм таких намерений понимали самые опытные русские военные. Генерал В. И. Гурко попросил отставки с поста командующего Западным фронтом, высказав несколько «теплых» слов в адрес Временного правительства. Он пишет: «Выполняя указания Временного правительства, в свою очередь являвшегося слепым исполнителем воли безответственных Советов, я употребил бы свою энергию и знания на подготовку операций, которые во время ожидаемого наступления неминуемо должны были продемонстрировать всю беспомощность русской армии. Совесть не позволяла мне принять на себя ответственность за потоки невинной крови, которая прольется в грядущих атаках. Наше наступление могло закончиться только разгромом тех немногих все еще сохранивших боеспособность полков».

Пессимистически был настроен уже и генерал А. Брусилов. Став во главе вооруженных сил России, он, по его словам, якобы «понимал, что, в сущности, война кончена для нас, ибо не было, безусловно, никаких средств заставить войска воевать. Это была химера, которой могли убаюкиваться люди, подобные Керенскому, Соколову и тому подобным профанам в военном деле, но не я». Хотя летом 1917 г. он думал и писал иначе: «Да будет воля Божья над Россией. Победа над врагом ее бы спасла… Мне лично ничего не нужно, и никакой славы для себя я не ищу, но спасти Россию нужно. Без победы это почти невозможно, и в случае поражения она может рассыпаться, ибо анархия в полном ходу». Тогда же Брусилов телеграфирует Керенскому: «Приложу все силы ума и воли, чтобы спасти Россию и завоевания, достигнутые революцией. Мною незамедлительно будут даны указания всем главнокомандующим о принятии мер по восстановлению боевой мощи на началах воссоздания железной дисциплины и власти начальников». В поздних воспоминаниях Брусилов утверждал, что подписал оный приказ и разослал его главнокомандующим фронтами якобы «по настоянию Керенского», но что «этот приказ не был выполнен и остался на бумаге».

И тем не менее генерал Брусилов готовился к наступательной операции против немцев… 16 июня 1917 г. артиллерия Юго-Западного фронта открыла огонь по позициям австро-германских войск. Артподготовка велась днем и ночью. Никогда затри года войны русская армия не располагала таким количеством артиллерии. В полосе прорыва русские войска превосходили противника в орудиях, в том числе в тяжелых, более чем в два раза. Проведены наземная разведка и аэрофотосъемка. Плотность наступавших войск удалось довести до 2-2,5 дивизии и 30-35 орудий на 1 км фронта, а в полосе 7-й армии, наносившей главный удар в направлении на Львов, до 44 орудий на 1 км фронта. 18 июня началась атака пехоты, имевшей на участке прорыва в целом трехкратное превосходство в людях над противником. Но и этот порыв вскоре выдохся: обозначившийся в первые дни на направлении главного удара тактический успех был эфемерным.

О том, что являло собой то наступление русских войск, писали очевидцы: «Июльское наступление русской армии представляло собой одну из самых трагичных страниц истории революции. Батальоны, сформированные из молодых людей, горящих патриотическим энтузиазмом, двинулись вперед без обеспечения резервами и без поддержки на флангах. Солдаты регулярных войск отказывались наступать, а их офицеры и прапорщики совершали самоубийственные попытки атак с горстками верных им подчиненных. Их косили пулеметные очереди противника и сражали выстрелы в спины мятежных солдат, взбешенных тем, что эти атаки ставили под угрозу их собственную безопасность. Энтузиазм и храбрость ударных войск обеспечили некоторый успех местного характера, но когда немцы и австрийцы пришли в себя после внезапного наступления, положение резко изменилось.

У добровольцев осталось слишком мало сил, чтобы отразить контратаки противника, другие участники наступления при одном приближении врага обращались в беспорядочное бегство. Широко разрекламированное наступление закончилось безнадежным поражением. Кровь благородных юношей пролилась зазря, а военная политика Керенского продемонстрировала полный провал».

Авиатор снимает фотоаппаратом панораму с борта самолета 

Хронику русского наступления дают дневниковые записи генерала М. Гофмана, ставшего с августа 1916 г. начальником штаба немецкого Восточного фронта. В дневнике он пишет 18 июня: «Русские наступают в Галиции. Будем надеяться, что это продолжится 8—10 дней, и тогда мы дадим им хорошенько по голове». 23 июня Гофман пишет: «Пока моя “неожиданность” будет проведена в жизнь, нужно еще подождать 10—14 дней. Будем надеяться, что русские будут энергично продолжать свое наступление». 24 июня запись: «Русские наступают огромными массами. Все отбито. Мои приготовления к “неожиданности” планомерно продолжаются». 28 июня: «Сражение в Галиции очень тяжелое, но нет никаких поводов для опасений».

Сняв с других участков Восточного фронта до пяти дивизий и перебросив 11 дивизий с Западного, немцы нанесли мощный контрудар на правом фланге русского Юго-Западного фронта. Русские стали откатываться. Части, оборонявшие Тарнополь, отступили без боя. Немцам достались гигантские запасы снарядов и продовольствия на сумму больше 3 миллиардов рублей. Налицо полнейшая катастрофа. Напрасно Брусилов будет отчаянно взывать к командованию «не только принять все меры к тому, чтобы остановить наступление противника, но энергично перейти в контратаку и восстановить положение». Выполнить сей приказ так и не смогли ни командир Юго-Западного фронта генерал-лейтенант Гутор, ни сменивший его в должности генерал от инфантерии Корнилов, ни ударники.

Не помогли и усилия А. Ф. Керенского, который объезжал войска, пытаясь поднять наступательный дух армии. Л. Д. Троцкий по этому поводу иронично заметил: «Керенский разъезжал по фронту, заклинал, угрожал, становился на колени, целовал землю, словом, паясничал на все лады, не давая солдатам ответа ни на один мучивший их вопрос». Керенский сам признавал, что среди части русского офицерства за ним укрепилось шутливое прозвище «главноуговаривающий».

И вот 6 июля немцы прорвали фронт 11-й армии у Злочева. Генерал Гофман записал 8 июля 1917 г.: «Дело развивается планомерно». 10 июля: «Дела идут лучше, чем мы даже ожидали. Вся русская армия до самых Карпат отступает». Уже 12 июля немцы заняли Тарнополь… Попытка Брусилова предпринять действия на других участках к успеху не привели. Заняв первую линию окопов противника, солдаты вернулись на исходные позиции. Верховный попытался восстановить положение, прибегнув к карательным мерам, но не помогло даже и то, что 12 июля была восстановлена смертная казнь на фронте, отмененная после победы Февральской революции.

Дипломат М. Палеолог ранее верно предугадал ход событий в России, заметив: «Генерал Гурко и генерал Брусилов просят освободить их от командования. Отставка Гучкова знаменует ни больше ни меньше, как банкротство Временного правительства и русского либерализма. В скором времени Керенский будет неограниченным властелином России… в ожидании Ленина».

Правительство нашло и козла отпущения… 18 июля 1917 г. А. А. Брусилов освобожден от должности Верховного главнокомандующего и получил предписание от Временного правительства сдать дела и немедленно покинуть Ставку. На него была возложена ответственность за неудачу наступления. Так окончился новый брусиловский период летней кампании 1917 г. Это была заключительная точка войны. Всеобщее недовольство охватывало все новые слои населения России — рабочих, крестьян, солдат, прапорщиков, офицеров и даже генералов и адмиралов.

После провала наступления русских войск русская армия фактически прекратила свое существование и стала разваливаться. Число дезертиров осенью 1917 г. составило 2 млн. Если с фронта бежали больше людей, чем туда попадали, то это означало лишь одно: Россия больше сражаться не может. Полная военная катастрофа была налицо. Военный министр Временного правительства А. И. Верховский в состоянии прострации заявил: воевать мы не можем, следует как можно скорее добиваться мира с Тройственным союзом. Все очевиднее становился провал Временного правительства. Это была уже агония.