1.

Дверь закрыли на замок. Потом я разорвал на мелкие кусочки подробное агентурное сообщение и расписку «Сопки». Перед тем как порвать, два раза перечитал сообщение. Несколько раз про себя повторил ключевые моменты: фамилии, установочные данные фигурантов. Для чего? Не знаю, привычка, профессиональная привычка. Хотя, с другой стороны, какая профессиональная привычка, у меня сейчас и профессии-то толком нет. Скажем так, просто привычка.

Потом поджег мелкие клочки бумаги, а также три листа, которые были после этого в блокноте. Потом закурили.

Эх, хорошо горит! Запах, правда, распространялся по всему номеру. Ножом помешивали, чтобы все кусочки бумаги равномерно сгорели. Потом погасли редкие красные угольки. Пепел растер руками и как во всех пошлых шпионских фильмах смыл в раковину. Стереотип мышления. Но не есть же эту бумагу!

Руки вымыл с мылом.

Остаток времени мы провели в бездействии. Я попытался уснуть, но не смог. Ворочался с боку на бок. Варианты, варианты, варианты крутятся в голове. Все снова, все сначала. Сейчас хочется вернуться домой. Несколько часов отделяет от решающего шага. Все, что было раньше — так, занятия физическими упражнениями на свежем воздухе. И даже то, что попал я в «переплет», и побывал в роли опрашиваемого в ФСБ, теперь, перед «очередным южным походом», выглядело очень бледно. Территория зла она и есть территория зла.

На соседней кровати Андрей тоже ворочался, кряхтел, вздыхал.

— Что, не спится? — первым не выдержал я.

— Не спится, — тоже приподнялся на локте Рабинович-Коэн.

— Мысли?

— Они, окаянные, — Андрей сел на край кровати и закурил.

Я тоже закурил. Снова вспомнили Кишинев. Отдавая себе отчет в том, что номер мог прослушиваться, говорили, не указывая, что проходили службу, а просто типа работали в Молдавии.

Вспомнили забавный случай. В середине-конце восьмидесятых годов в основном использовались пенные огнетушители, а там, где стояла аппаратура связи, обязаны были присутствовать углекислотные. Любая комиссия указывала нам на этот недостаток. Сами прекрасно понимали, что нет у нас этих огнетушителей, потому что не поставили их, но кого это волнует? Пришлось познакомиться с местными пожарными. Договорились с ними, что когда придут вагоны с этими дефицитнейшими огнетушителями, то мы выделяем солдат для разгрузки, а взамен они нам дают огнетушители. А также, что они же будут их по мере надобности заправлять.

И так получилось, что отправили на разгрузку трех вагонов с огнетушителями личный состав во главе с лейтенантом Рабиновичем. Он, как было договорено, отложил в сторону пятьдесят огнетушителей, и еще больше двухсот слямзил из-под самого носа пожарных. Как ему это удалось — известно лишь ему самому. Но факт остается фатом. Огнетушителей в нашем батальоне теперь было много, даже с избытком. Часть их поменяли на ЗиПы (запасные части и принадлежности) в соседней бригаде связи, в батальоне охраны Главкомата — на запасные части к автомобилям. В связи с тем, что огнетушители были тогда в великом дефиците, то курс обмена назначали мы сами. И при этом их все равно оставалось у нас в избытке.

Не помню, кто первым, но начали мы экспериментировать, как еще и где можно применить эти самые огнетушители. Первое применение — дарю, может кто запатентует. Наливаете сколько надо горяченной воды в ванну. Потом берете небольшой огнетушитель углекислотный, объемом два литра, и выпускаете газ прямо в кипяток. Вода очень быстро остывает, и вы погружаетесь в эту воду. А она насыщена пузырьками, как газировка. Эти пузырьки поднимаются вверх, щекочут тело, массаж первоклассный. Тогда мы еще не знали, что существует такая штука под названием «джакузи», но тогда это было верхом блаженства, особенно нравилось детям.

Второй способ применения углекислотного огнетушителя, вытекающий из первого. Кишинев, июль, жара, в тени около +40. Надо и службу нести и пить тоже, ой, как хочется. В трехлитровую банку воды выпускаете углекислоту из огнетушителя, получается очень охлажденный, сильно газированный напиток. По вкусу можно добавить варенье или вино. Но здесь есть маленькая особенность. Не вздумайте газировать вино! Если только не хотите напиться до поросячьего визга. Однажды молодые лейтенанты имели неосторожность, выпив предварительно пол трехлитровой банки вина, подвергнуть газированию оставшиеся полтора литра... После второго стакана все были мертвецки пьяны.

Это в России мужики раньше брали банку пива на двоих-троих. А в Молдавии — банку вина. И это была привычная доза для организма. А вот газированное вино очень быстро всасывается в кровь и «вырубает» сознание. Точно также не рекомендую газировать водку. Пьется исключительно легко и приятно, но одной бутылкой можно напоить пять человек. Тоже проверено, дело было на свадьбе одного лейтенанта... Печальный итог известен.

Углекислотным огнетушителем очень хорошо остужать напитки. Берешь банку вина, а оно теплое. Может по всем канонам и положено пить теплое вино, но только не летом. Попшикал из баллона на банку со всех сторон, а потом пальцы примерзают к банке.

Бойцы стали применять огнетушители по-другому. Главная заповедь часового в мирное время какая? Задержать нарушителя? Ни черта! Главная заповедь часового в мирное время — чтобы печать была целая.

Часовой охраняет какой-то склад, хранилище, а оно опечатано мастичной печатью. Звучит-то интересно — «мастичной» печатью. На самом деле, печать-то пластилиновая, и там отпечатаны номер части и номер печати. А во время жары пластилин размягчается и плывет, течет. Тем самым смазывается оттиск печати и создается впечатление, что хранилище, технику, склад несанкционированно вскрывали. Шум, гам, комиссии, проверки.

По слухам, некоторые не очень добросовестные прапорщики, чтобы скрыть недостачу, очень активно использовали этот фактор, все сваливая на солдат-часовых.

И что только не делали, чтобы уберечь пластилин от растекания!.. И прикрывали, и укутывали, — мало что помогало. И вот тогда солдаты начали остужать эти слепки с печатями с помощью все тех же огнетушителей. Потом их отвозили на зарядку пожарным и снова использовали по своему усмотрению.

От командира части до последнего молодого бойца все знали, что это полезное чудо техники у нас появилось лишь благодаря умному, хитрому, изворотливому еврею — лейтенанту Рабиновичу.

После этого случая Андрей стал старшим на разгрузке всевозможных вагонов. И в батальоне стало в избытке того, что разгружали солдаты под чутким руководством Рабиновича. Если это были яблоки, то две недели этими яблоками объедались все. Под конец ящик с яблоками поставили у тумбочки дневального, бери — не хочу!..

Все это, посмеиваясь, выкуривая одну сигарету за другой, мы вспоминали. Смех, общие воспоминания, немного помогли нам загнать внутрь страх перед предстоящей экспедицией.

Наутро мы встретились возле гостиницы. Нас провожал дежурный портье в национальном костюме, держа руку на рукояти кинжала, внимательно смотрел, как мы садились в «Ниву» суперагента «Сопки».

Поздоровались. Андрей сел на заднее сиденье сразу за водителем, я — на переднее сиденье пассажира. Сказать, что мы с Андреем были спокойны — значит соврать. Мелкий нервный озноб бил, руки слегка подрагивали, я готов был бросится на любого, кто стал бы нам угрожать. Сигарету в зубы, ручку стеклоподъемника опустил наполовину.

— Поехали! — бросил я.

— Поехали, — повторил агент.

Через пятнадцать минут подъехали к пограничному, если можно так сказать, пункту.

Типичный блок-пост, таких за свою жизнь я видел десятки. Службу несли местные милиционеры. Стоял даже БТР, ствол пулемета был задран вверх и зачехлен. Блок был оборудован по всем правилам военной науки. Даже если бы кто-то и хотел прорваться на большой скорости, не получилось бы. Бетонные строительные блоки образовывали лабиринт, по которому автомобиль мог двигаться лишь со скоростью не более пяти километров в час.

Я был напряжен до предела. Спина мокрая, ладони мокрые, пот со лба капает на грудь. Не хватало еще попасться из-за бдительности стражей порядка.

Мы остановились перед шлагбаумом. Я по старой привычке посмотрел на часы — семь пятнадцать.

Мустафа открыл дверцу машины.

— Куда? — голос мой натянут как струна.

— Надо отметиться и милиционеров подкормить, — подмигнул агент весело. — Не боитесь, тут у меня все прикормлено.

— Три минуты. Время пошло. Ключи от машины оставь в замке зажигания. И без фокусов! — я демонстративно постучал ногтем по циферблату часов.

— Буду раньше, — Мустафа был весел и спокоен, вошел на территорию «блока».

— Что делать будем? — Андрей облизнул пересохшие губы.

— Хрен его знает, что делать, — ждать. Не будет через пять минут — уезжаем на его машине, — я закурил уже третью сигарету подряд.

— Куда?

— В Чечню.

— А если будут стрелять?

— Не думаю, что они вспомнят, как это делается. Похоже, что они тут совсем зажирели на этой службе.

Через минуту появился Мустафа.

— Андрей, а посмотри, у нашего водителя «ствол» сзади, за ремнем.

Мустафа начал отвязывать веревку шлагбаума. Пистолетную рукоятку было хорошо видно.

— Ты посмотри, у него еще второй болтается подмышкой слева, — подсказал Рабинович.

— Ага.

Тем временем Мустафа поднял шлагбаум. Проехали. Остановился. Потом агент-водитель снова вернулся пешком назад и опустил шлагбаум, веревку примотал на место. Поехали.

Я смахнул пот. Ну и служба, вырезай весь блок за милую душу, никто не пикнет.

— Мустафа, а зачем платил, мог спокойно проехать, они же спали, никто и не заметил бы.

— Все хотят кушать, в следующий раз они бы мне устроили досмотр с пристрастием. Я потерял бы клиентуру, потерял бы свой имидж, — он сделала упор на последнем иностранном слове с такой гордостью, что мы с Андреем невольно улыбнулись. — А так, — продолжал Мустафа, он же агент «Сопка», — за каждую поездку 10 долларов или рублями по курсу, и все. Сам зашел, сам записался в журнал, положил деньги в стол командира и поехал. Они меня знают, доверяют. Обратно поеду — еще десять гринов отдам. И тоже без досмотра. Всем жить надо.

— Исмаилов тоже платит?

— Все платят друг другу. Но он раз в месяц отдает три тысячи долларов, и его машины беспрепятственно ездят, когда хотят, и с чем хотят. Если, конечно, колонны идут, то здесь дополнительно платят. Большой бизнес — большие деньги.

Тем временем мы вырулили из каменного лабиринта блок-поста и выехали на дорогу.

— И часто катаешься в Чечню?

— Бывает, — уклончиво ответил агент.

— А пистолет тебе зачем?

— Бывает, — снова усмехнулся Мустафа.

— А второй?

— Бывает. Вы же сами знаете, что в Чечне так много бандитов, что впору не на машине ездить, а на танке, — опять съязвил Мустафа.

Через триста метров стоял блок-пост, оборудованный уже на чеченской территории. На русском, английском и чеченском языках было написано «Таможня».

В российскую сторону смотрел счетверенный зенитный пулемет. Грозная «игрушка», при желании, от нашей «Нивы» через двадцать секунд могли остаться лишь лохмотья жести.

Мустафа остановил машину и посигналил. Вышел заспанный чеченец. Форма — смесь милицейского и армейского обмундирования, на голове спортивная шапочка, перехваченная зеленой лентой. В руках автомат со сдвоенными рожками. Калибр 7,62. На поясе — кинжал устрашающего размера: головы, наверное, удобно рубить неверным. Подсумков для запасных магазинов и гранат для подствольника не было, Воин джихада, мать его!

Руки зачесались, было желание убить его. Нельзя, Леха, нельзя. Страх бился внутри. Смесь страха и ненависти бушевала во мне. Спокойно, Алексей Михайлович. Ты сюда приехал не для того, чтобы мстить за своих друзей. А лишь за деньгами. Сука ты конченная, Салтымаков, за бабками приехал! А ведь несколько месяцев назад воевал и нехерово воевал. Сука, продал память друзей из-за вонючих денег! Тварь ползучая!

Я отвечал сам себе, что когда будут деньги, я помогу, кому смогу помочь. Организую лечение, протезы, и еще много чего хорошего. Сам себя оправдывал в собственных глазах. Но деньги-то Дудаева, заработанные на крови, на костях твоих друзей, братьев, которые прикрывали тебе спину в бою, а ты!..

Все это мгновенно пролетело у меня в голове.

Мустафа не глуша двигатель, вышел из машины, расцеловался с таможенником независимой Чечни, вынул из кармана приготовленные десять долларов, передал их. Потом они что-то весело начали обсуждать.

— О чем говорят, Андрей?

— Спрашивает, кого везет. Мустафа отвечает, что журналистов, будут писать, как военные хреново воевали в Чечне, и поэтому все проиграли. Смеются, что русские никогда не умели воевать, и что через несколько лет вся Россия войдет в состав Ичкерии. Спокойно, Леха, ты разве что-нибудь другое ожидал здесь услышать?

— Да нет, ничего нового. Все то же самое! Что еще говорят?

— Говорит, что будут брать интервью у пострадавшего населения. Таможенник предлагает взять у него интервью, сейчас, мол, зайдем на пост, и он нам даст интервью, каждому по очереди, нам понравится, будем еще просить, а потом он разбудит своих товарищей, и они нам тоже все по очереди дадут такое интервью, что потом нас с этого поста не выгонишь, потому что мы не видели настоящих мужчин, а женщин здесь не хватает. Просит Мустафу оставить нас ему на пару дней. Ржут как лошади. А Мустафа говорит, что у него договор, не может оставить журналистов, иначе у него имидж будет подпорчен.

— Как нам повезло с тобой, Андрей, что Мустафа так хлопочет о своей репутации, а то бы сорвалась вся наша операция в самом начале.

— Это точно. Все, попрощались, Мустафа возвращается.

— Ну что, куда едем? — Мустафа был весел. — Предлагали вас оставить на блоке...

— Знаем, видели, — мрачно сказал я.

— Так вы по-чеченски понимаете? — удивился агент.

— Нет, но у твоего визави была такая оживленная жестикуляция, что трудно было не понять, зачем он предлагал нас оставить у себя. Они что тут, все педики?

— Почему педики?! — оскорбился Мустафа за своих земляков.

— Ни у меня, ни у кого не возникает мысли изнасиловать мужчину, а этих так и тянет.

— Э, это всего лишь шутка, да и женщин здесь нет, вот так и шутят.

— Все равно шутки педерастические у твоих земляков. Надеюсь, ты не такой?

— Нет, — он был серьезен. — Куда едем?

— Через три километра сверните налево, -ответил сзади Андрей, сверяясь с картой и рассматривая окрестности через окно автомобиля.

Дорога была разбита, вся в рытвинах и ухабах. От асфальта остались жалкие заплатки по краям того, что некогда называлось дорогой. Мустафа уверенно рулил по этому полигону, было видно, что не первый раз он едет здесь. Скорость для такого покрытия была высокая — около тридцати километров. Нас подбрасывало на кочках, мотало из стороны в сторону, но наш водитель не обращал на это ни малейшего внимания. Включил магнитофон, оттуда понеслась чеченская музыка, для меня она была как красная тряпка для быка. Не нравится мне творчество чеченских поэтов и музыкантов, ну не нравится.

— Мустафа, выключи, — попросил я сквозь зубы.

— Не нравится? — ехидно спросил он.

— Не нравится, — подтвердил я. — Наслушался в свое время аж до рвоты.

— А у меня больше ничего нет.

— Значит, поедем молча, без музыки, следи за дорогой.

— А что за ней следить, я тут могу с закрытыми глазами ездить!

Через некоторое время Андрей подал голос:

— А теперь налево, вон за теми соснами будет грунтовая дорога и по ней около пяти километров.

— Не поеду! — затормозил машину Мустафа.

— Почему? — в голосе моем звучало раздражение, мне еще фокусов агента не хватало для полного счастья.

— Вы меня убьете!

— Мустафа, ты хоть старый, и тертый жизнью, а дурак! — я рассмеялся и откинулся на спинку сиденья. — На кой ляд нам тебя убивать? Ты верой и правдой служил органам, и еще послужишь, ты сам организовал безопасный переход, и получишь за это деньги! А ну-ка, не шути! — я заметил, как Мустафа полез сзади за ремень.

Андрей отреагировал мгновенно, он блокировал голову Мустафы нажав на глаза, и потом, продолжая удерживать голову в таком положении, второй рукой ударил агента по солнечному сплетению, дыхание перебил. «Сопка» начал медленно сползать по сиденью.

Я тут же сунул руку сзади за ремень нашего водителя. По карманам прощупал. Документы, деньги. Не то, ага, а вот еще один, во внутреннем кармане.

Странно, зачем ему был нужен весь этот спектакль? Мог нас сдать на чеченском блок-посту. Или здесь попытаться убить. Пятнадцать лет по тюрьмам и зонам, и так облажаться?!

— Ты его не убил? — поинтересовался я.

— Нет, через пару минут очухается. Вытащи его на улицу, — Андрей бесцеремонно вытолкнул Мустафу наружу. Тот упал набок, головой вниз. Я вытолкнул ноги, потом мы усадили его возле колеса, пару раз шлепнули по щекам. Агент начал приходить в себя.

— Андрей, ты же несильно его ударил его по солнечному, а он вырубился, и так надолго. С чего это?

— Главное не с какой силой бить, а куда! Не забудь, что я ему еще немного зрение испортил, два небольших болевых шока сливаются в один большой, плюс нарушение дыхания. Недостаток кислорода и прочая лабуда.

— Где научился?

— На мумиях тренировался, — усмехнулся Рабинович.

— Ну вот, вроде очухался. Что, дядя, будешь говорить?

— А где я? — Мустафа мотал головой, нормальный цвет лица начал к нему возвращаться.

— В гробу будешь, на верхней полке, если будешь чудить! — пообещал ему Коэн. — А ну, говори, что за фокусы! Какого черта ты решил, что мы тебя убьем?

— А вы себя видели со стороны? — вопросом на вопрос ответил перепуганный агент.

— Не понял, поясни, — попросил я.

— Когда вы смотрите на чеченца, вы хотите его убить, это у вас в глазах написано.

— И все?

— Все, — Мустафа вытер пот со лба.

— Ну и дурак ты! На, держи, — я протянул ему оба пистолета, предварительно вынув обоймы, затворы передернул, два патрона вылетели в траву. Обоймы бросил в бардачок.

— Поехали? Или тебе деньги не нужны? — перешел на деловой тон Рабинович. — Время — деньги. Каждые десять минут — минус сто долларов. Ну, и?

— Едем, — Мустафа тряхнул головой.

Деньги он любит, это тоже хорошо. Трезвый расчет в данном случае лучше эмоций.

Быстро погрузились в машину, тронулись в путь. Теперь уже Андрей сел на переднее сиденье, и, вытянув шею, смотрел за дорогой. Было видно, что Андрей выискивал знакомые ориентиры.

Я же страховал Рабиновича от неожиданностей. Меня сейчас интересовал лишь агент. Если бы он выкинул какой-нибудь фортель, я готов был мгновенно блокировать его голову, шею и правую руку. Про себя мысленно несколько раз проработал, как именно я буду это делать. Только дернись, Мустафа. Только дернись, дай мне шанс.

Так мы ехали по лесной дороге около часа, было видно, что дорога не пользовалась популярностью у местного населения: почти заросшая травой, колея чуть заметна. Конечно, был шанс нарваться на мину, оставленную как нашими войсками, так и духами с прошлой войны. Как странно говорить о войне в прошедшем времени. Сам воевал совсем недавно, а вот поди-ка, она уже прошла, вернее не прошла, а мы ее проиграли. Вернее даже будет сказать — за нас ее проиграли...

— Стой, мужик. Приехали! — сказал Андрей.

— Ты уверен? — спросил я у Рабиновича.

— Да, уверен, — мой напарник потянулся, взмахнул несколько раз руками, разгоняя кровь.

— Так я рассчитываюсь? — уточнил я, доставая деньги.

— Да.

— На, держи. Пиши расписку, — я протянул деньги Мустафе.

— Сейчас, сейчас! — засуетился Мустафа.

Быстро, неровным почерком он писал расписку. Потом протянул мне. Я прочитал. Все по форме. Молодец, агент, научился писать расписки!

— Вас забирать? — мы явно нравились агенту.

— Нет, — отрезал Андрей.

— И вообще, мужик, забудь, что нас видел. Мы лишь плод твоей фантазии, — поддержал я его.

— Я вас никогда не видел. А может, пистолет купите? — поинтересовался он.

— Мустафа. Если бы нам нужно было оружие, то отобрали бы весь твой арсенал, а самого отправили к Аллаху. Все, езжай! — я начинал нервничать.

— Понял, понял. Уезжаю. — Он сел в машину и, развернув машину на узкой дороге, поехал в обратную сторону.

Мы стояли и курили, пока он не скрылся за деревьями.

— Ну что, Андрей, куда дальше? И вообще, за каким бесом мы заехали в эту глушь. Здесь что ли пещера местного Али Бабы?

— Нет, Алексей, но не ходить же нам голыми.

— Понятно, тут неподалеку небольшой такой тайничок со всякими премудростями еврейского производства, типа телефонов, которые отрывают головенку, пейджеры, вырывающие печень? Ну, веди нас, Сусанин Иван. Знаешь на этот счет анекдот?

— Расскажи.

— "Приходят немцы в деревню в годы войны и у всех спрашивают, где партизаны. Все молчат. Тут мальчик подбегает и говорит, что он знает. Старший немец:

— Ганс, дай мальчику конфетку. Мальчик, ты проведешь нас к партизанам?

— Да, дяденьки, немцы, проведу.

— Дай, Ганс, мальчику еще конфетку.

— А как тебя зовут, мальчик?

— Ваня.

— Понятно, а как фамилия?

— Сусанин.

— А папу как зовут?

— Иван.

— А дедушку?

— Иваном, и прадедушку тоже Иваном.

— Ганс! Забери у этого поганца конфеты!"

— Хороший анекдот. Не бойся, выведу я тебя к тайнику.

— Эх, Андрей, Андрей! Кабы мне на прежней службе такой тайничок раскопать, то радости были полные штаны! А сейчас буду осваивать шпионскую технику вероятного противника.

— Не шпионскую, а археологическую гуманитарную помощь, — рассмеялся Андрей.

Мы шли еще часа четыре. И не потому, что дорога была сложной. Обычная лесная заброшенная дорога. Боялись погони, боялись напороться на засаду, мину, растяжку. Нам повезло, заметили проволоку, натянутую в пятнадцати сантиметрах над землей. Растяжка стояла давно. Проволока успела немного покрыться пятнами ржавчины. Мы не стали испытывать судьбу и смотреть, к чему она прицеплена — к гранате или мине. Стоит, да и пусть стоит. Если звезды зажигают, значит это кому-нибудь нужно. Если ставят растяжку, то это тоже кому-то нужно. Пусть себе стоит, ждет своего часа. А если за нами «хвост», может она и поможет нам от него избавится. Главное знать и не забывать, что здесь спрятана смерть.

По прежнему опыту можно было предположить, что рядом спрятано еще немало килограммов смерти. Чувства обострились. Все как на войне. Я снова на войне. Даже не увидел, а почувствовал, что вот этот кусок порыжевшей травы есть прикрытие мины. Я внимательно осмотрел этот квадрат. Мина противопехотная. Осенние дожди обнажили ее ребристый желто-коричневый бок. Забавно, если бы продолжили наш путь на автомобиле, то могли запросто собрать растяжку или эту мину. Не поехали. С одной стороны — похвальная предосторожность Рабиновича, а с другой — он мог и знать об этих сюрпризах смерти. Не он ли со своими товарищами установил всю эту нехитрую линию обороны?

Я посмотрел на Андрея. Он лишь подмигнул мне и пожал плечами. Мол, сам не знаю, как это получилось. Становимся напарниками, некоторые вещи понимаем с полу взгляда, с полуслова. С одной стороны, в условиях боевой обстановки, это даже неплохо, при условии, что он не захочет от меня избавиться.

Потом Андрей долго осматривался по сторонам, нашел какое-то дерево, осмотрел его, я увидел маленькую зарубку у корней. Знак, отметина.

Еще полчаса подъема в гору. На каждом большом дереве была сделана маленькая зарубка, — вот так, от зарубки к зарубке, мы и двигались зигзагами. Когда я хотел обойти стороной большие заросли кустарника, Андрей предупредил:

— Не надо, Алексей, там опасно.

Не дурак, понял, что там мины. Хитрые бестии. Видать, немало они нашпиговали там смерти, и Рабинович принимал непосредственное участие в этом. На пути снова встали густые заросли кустарника. Едва была заметна узкая тропинка. Андрей пошел по ней первым.

Поднял руку. Для любого военного во всех странах мира это означает «Внимание!» и «Опасность!» Я остановился, тут же присел, военная привычка, начал озираться и напрягать слух и зрение. Тихо, кроме веток кустарника с редкими листьями ничего не увидел. Андрей протянул руку вперед, указывая направление.

Вот оно что. Тонкая проволочка пересекала тропиночку, не зная о ней, обойти нет никакой возможности. Зацепил и бах — все твои внутренности на ветках чеченского кустарника. Андрей аккуратно отцепил один конец проволоки от спрятанной гранаты. Потом второй конец проволоки от второй гранаты.

Ничего себе! Если мы ставили растяжки, то привязывали один конец к дереву, а второй — к кольцу гранаты, а эти хитрые евреи привязали проволоку к кольцам двух гранат. Двойной взрыв. Двойной эффект. Забавно, если они заминировали всю дорогу на подступах к тайнику, то сколько же они привезли смертоносного железа? И что же нужно так сильно оберегать? И, наконец, как они протащили все это? Небольшая группа профессиональных разведчиков через полмира доставила груз, и никто не удосужился провести качественный досмотр?! Я уже молчу про оперативную работу.

А ведь это риск, громаднейший риск. Значит, они что-то замышляли здесь грандиозное. А не просто сбор развединформации о деятельности какого-то там Омар Омара.

Пошли вперед. Рабинович сделал шаг вправо, показал пальцем на небольшой холм, потом из-под листвы вынул малую саперную лопатку. Начал копать, остановился, очертил небольшой круг и дальше работал уже руками, понятно, снимает противопехотную мину, последний сюрприз. Аккуратно выкрутил взрыватель, положил его в сторону, потом снял мину. Ладно хоть под ней не оставили гранату без чеки. Я бросил взгляд на мину. «Итальянка». Не содержит металлических частей, миноискатель не возьмет, только собачка или щуп.

Такого «добра» было много в Чечне — гуманитарная помощь развитых экономических стран. Там противопехотные мины запрещают, а склады ломятся от них; чтобы не пропадать добру — в Чечню, для защиты прав угнетенных аборигенов от Российской Империи. Уроды буржуазные, что с них взять.

Андрей вытянул длинную цепь. Потянули. С шумом-треском отвалилась металлическая пластина, обнажила черный вход в землянку. Прямо не евреи-разведчики, а сборище потомков Монте-Кристо. Вон сколько нарыли! И главное, что не видно вырытой земли. Куда-то далеко оттаскивали. Молодцы!

 

2.

Андрей зажег зажигалку, у входа стояли три свечи — предусмотрительные, мать их за ногу! Квадратное помещение, три на три метра. Стены укреплены бревнами. Вдоль стен стоят ящики. Много ящиков. Некоторые мне знакомы. Ящики с автоматами, нашими, российскими АКСами, с патронами к ним. Все в заводской упаковке, перехвачены металлическими лентами. Ящики с гранатами. Здесь и РГД и Ф-1. Отдельно ящики с РПГ-7 и отдельно ящики с выстрелами к ним. Одноразовые гранатометы. В углу стоял миномет, еще в заводской смазке, обмотанный промасленной бумагой. Мины тоже были представлены в достатке. Большое количество противопехотных, как наших, так и импортных. Были даже и МОН-90 — очень грозное оружие, если им грамотно воспользоваться, то можно было роту противника положить одному человеку. Главное — радиовзрыватели, грамотно расставленные мины и крепкие нервы. А вот и еще одна знакомая игрушка. Ее я видел лишь однажды и то в очень покореженном виде — знаменитый на весь мир переносной зенитно-ракетный комплекс американского производства «Стингер». Таких штучек было две и около десятка выстрелов к ним. С таким арсеналом можно было воевать. Это все я рассмотрел в скупом, колыхающемся пламени свечи, были и еще ящики, судя по маркировке, там были консервы. Мясные и рыбные. Двадцатипятилитровый молочный бидон, а чтобы никто не сомневался в содержимом, на его боку было написано «Спирт». Я не выдержал:

— Андрей, вы что, все это с собой притащили?

— Нет, конечно, — он рассмеялся. — Все это здесь спрятано давно, периодически лишь происходит обновление. Все это хранится в лесу, у каких-то изделий истекает срок действия, срок хранения, вот тогда и происходит снятие его с хранения, и замена новым. Все как в действующей армии. Не бойся, все это не предназначено для ведения боевых действий с Россией, только для борьбы с террористами. Мы же теперь в одних окопах. Если раньше только мы боролись с исламистами, то теперь линия фронта проходит здесь, — он топнул ногой в земляной пол.

— Не вы ли его здесь провели? А то скучно вам одним было воевать, вот и нас припрягли? — я насторожился.

— Нет, Алексей, нет. Россия в лице бывшего Союза сама ввязалась в эту войну, когда влезла в авантюру с Афганистаном, а потом — пошло-поехало, только успевай поворачивайся. И это еще только начало, попомни мои слова. Пойдут шахиды-камикадзе, обвязанные взрывчаткой. Которые будут взрывать себя на автобусных остановках, театрах, кафе, ресторанах, школах, на дискотеках.

— Тьфу, тьфу, тьфу, сплюнь, дурак. Сглазишь! — я суетливо сплюнул и постучал по ближайшему деревянному ящику, оказалось, что по автоматам.

— Мне бы очень хотелось ошибаться, Алексей, но пока что вы вступили лишь в начальную фазу боевых действий с фанатиками. Они же здесь хотели построить исламское государство, но вы помешали. Теперь весь мир поддерживает их.

— Ну, так уж и весь мир! — я недоверчиво усмехнулся.

— А ты как думал! Штатам и иже с ними западной Европе якобы важно, что вы здесь нарушаете права человека, и плевать, что они бандиты и убивают всех, кто не их веры. А исламский мир включился в войну ради создания очередного государства в Европе со средневековым укладом жизни. Так что как ни крути, а влипла Россия на многие года или годы, как хочешь сделай ударение, сути не меняет. И как бы парадоксально это ни звучало, в этой дерьмовой войне есть лишь один надежный союзник-партнер — Израиль. Не вижу твоего лица, но знаю, что кривишь сейчас морду, а от этого никуда не уйти. В Израиле это давно уже поняли, осталось, чтобы в Москве пришли к этому, и чем быстрее — тем лучше. Для обеих стран лучше.

— Ты меня чего агитируешь, чтобы я сейчас поперся в Москву к Гаранту Конституции и объяснял ему, что, мол, бросай все и иди заключай договор «Россия-Израиль — братья навек»? Этого хочешь? Не выйдет. Заканчивай политинформацию, нужно двигать дальше к моему золоту, моей валюте, чтобы потом смотаться подальше от всех этих придурочных террористов с их бредовыми идеями о мировом господстве, от вас — евреев с идеей богоизбранности, от православной церкви, которая считает себя единственно правильной, от всех, к чертовой матери! Будет миллион «гринов», два, три — на жизнь хватит! Давай, бери, что нам надо, чтобы не быть «голыми», и пойдем отсюда.

— Алексей, может, хоть пистолет возьмем?

— Ага, ты еще Узи возьми. Кстати, есть здесь?

— Есть.

— Дай хоть посмотреть, а то только в американских боевиках и видел.

— Вот, — Андрей подошел и достал из какого-то ящика Узи, замотанный в промасленную бумагу.

— Ух ты! — я взял его в руки. — А тяжелый какой! Ты сам-то стрелял из него?

— Стрелял, — Андрей пожал плечами. — А вообще-то Узи ужасно непрактичная штуковина. Пятикилограммовый утюг. Система прицеливания чертовски неудобная, верхнее расположение затвора тем более неудобно, — он продемонстрировал как взводится пистолет-пулемет. — Стрелять из него неудобно, а прицельно — и подавно, руки держатся рука к руке, локоть к локтю, рычаг равновесия достаточно маленький. Огромный недостаток — при вставленном магазине, если затвор взведен, затворная рама остается в заднем положении, окошко экстрактора (ну, откуда гильзы выбрасываются) открыто, готово к приему любой грязи и пыли. Кроме основного предохранителя есть еще предохранитель на тыльной стороне рукоятки, который при стрельбе надо плотно зажимать между большим и указательным пальцами, и, соответственно, рука быстро устает. И самый главный недостаток — то, что, несмотря на наличие двух предохранителей, при резком ударе Узи вполне может перезарядиться, а так как боек постоянно в торчащем положении, то вполне может и выдать очередь. Про сложно складывающийся приклад, который вечно открывается не вовремя от любого удара по нему, я уж и не говорю.

Рабинович быстро и сноровисто показывал, как перезаряжается пистолет-пулемет, как откидывается приклад, как пристегивается магазин, как его менять. Я попробовал сам. М-да, действительно, не так просто, как в лихих боевиках.

— Патроны есть? — спросил я.

— Есть. На, — Андрей разорвал упаковку патронов.

— Почти как к ПМ, только немного длиннее.

— Будешь стрелять? — насмешливо поинтересовался Рабинович.

— Нет, конечно, — я со вздохом протянул ему Узи.

Мне очень хотелось пострелять из этого оружия, попробовать, как он действительно бьет, почувствовать его отдачу, пристрелять под себя это заморское оружие. В голове всплыла фраза, сказанная в одном кинофильме про Узи: «Им можно деревья рубить!» Имелась в виду его огневая мощь.

Андрей почувствовал мое желание, решил утешить немного:

— Не переживай так. Приезжай ко мне — постреляешь от души.

— Нет уж, лучше вы к нам. Давай, бери свое барахло, и сваливаем отсюда. Засветло надо успеть двинутся. В лесу как-то не очень хочется останавливаться, точно так же, как не хочется ночевать в первой деревне.

— Сейчас.

Андрей нырнул в темный угол и вытащил поближе ко входу какой-то небольшой ящик. Начал его открывать, потом рыться в нем.

— Андрей, а таких тайников по всей Чечне много?

— А тебе зачем? — не отрываясь от поисков ответил Рабинович-Коэн.

— Просто интересно.

— А ты как думаешь?

— Я думаю, что много, и это не самый основной.

— Вот и думай как хочешь, а мне не мешай, — огрызнулся мой напарник, и по его тону я понял, что не ошибся.

— Ты хоть скажи, что берешь, а то потом влипнем с твоим снаряжением.

— Вот, смотри, — Андрей достал несколько упаковок фотопленок одной известной фирмы.

У нас все карманы были ими забиты, Рабинович сам настаивал, чтобы я купил именно такие.

— Ну, и что? — я был в недоумении.

— Смотри и учись, студент! — Рабинович торжествовал. — Если пленку вытащить из упаковки, то полностью она не вытащится, там есть зацеп. Той стороной, где располагается эмульсия, можешь приклеить к любой поверхности. Уходишь и через пять-шесть минут — взрыв эквивалентный ста граммам тротила.

— Всего-то? — я был разочарован. — Стоило из-за этого тащиться сюда. Можно было взять под видом оконной замазки пластид. Я, кстати, так его и использовал в своем кабинете. Мне потом хотели это инкриминировать, но умысла не было. И хрен бы кто догадался, только натренированная собака. Да очень опытный сапер.

— Тебе мало? — недоумевал Рабинович, явно обескураженный моей реакцией.

— Конечно, мало. Что еще можно сделать с твоей «пукалкой»?

— Смотри. Нажимаешь на выступ катушки кассеты, она уходит внутрь...

— Ну, и?..

— Погоди. Граната становится на боевой взвод, потом кидаешь ее, и при ударе о поверхность она детонирует и взрывается. «Рубашка» из титана с внутренними насечками пробивает «броник».

— И все?

— Нет, не все! — с вызовом и досадой сказал Андрей.

Ему было обидно, что не восторгаюсь я его чудо-техникой.

Ничего, я в своей жизни видел штучки и поинтереснее, изготовленные как кустарным способом, так и нашей промышленностью.

— Вот, смотри, — он достал батарейку от карманного фонаря.

— Этой штуковиной и голову-то толком не пробьешь, разве что в висок зарядить от всей души. Камень лучше, — я откровенно издевался над израильской техникой.

— Если ты вдавил на катушках с пленками выступы, а потом не бросил, а аккуратно поставил, закопал, то раскручиваешь вот эту так называемую «батарейку», — Андрей раскрутил ее, — внутри радио-взрыватель. Вытаскиваешь, нажимаешь вот на эту кнопочку и «кассеты» с пленкой взрываются. Понятно?

— Почти. Радиус действия радио-взрывателя?

— Пятьсот метров.

— Радиус поражения осколками от твоих фотопленок?

— Максимум двадцать метров. Эффективно — пятнадцать метров.

— Не густо, — я был разочарован.

— А ты что хотел?

— Побольше и подальше. И чтобы мозги по асфальту, — я рассмеялся. — Ну, показывай, что еще там.

— Ручки-пистолеты.

— На один патрон?

— А тебе чтобы не меньше чем у АКСа?

— Именно. Калибр?

— Два варианта. Первый — «мелкашный» патрон, второй — от ПМа. Но тут поосторожнее, отдача такая, что можешь сильно себя в живот или грудь ударить, а то еще хлеще, «ручка» может полететь и пробить тебе грудную клетку. Надо стрелять с упора. Ну, и сам понимаешь, что грохота будет много, дыма. По опыту, тоже немало. Каждому беру по две ручки. Одна — мелкокалиберная, вторая — «потяжелее». Будут патроны — можешь перезарядить. Да, еще, — без надобности не раскручивай ее.

— Боишься, что могу выстрелить?

— Нет, патроны отравлены.

— Восток, Восток. Все время забываю, с кем имею дело, — я вновь рассмеялся. — Что еще?

— Тебе мало?

— Мне всегда не хватает времени, денег, патронов и информации. Давай, выкладывай, что на твоей исторической Родине изобрели для борьбы с международным терроризмом!

— Изобрели много, только здесь не все представлено, — Андрей усмехнулся.

— Нет чего-нибудь такого, чтобы дух типа щелкнул авторучкой, а у него руку вместе с головой оторвало к чертовой матери?

— Увы. Есть попроще.

— Например?

— Яд.

— Так его еще нужно в пищу подмешать. И к этой пище подобраться. А то, может, и придется вместе с одного корыта чавкать. Как потом отбрыкаться, что, мол, не голоден?

— Есть яды, которыми можно смазать конверт, письмо мамочке написал человек, облизал конвертик, и все, привет родителям.

— Отстал, Андрюха, ты от жизни, сейчас есть конверты, где не надо лизать клапан. Оторвал полоску и все, наклеил.

— Понял, есть аэрозоли. На открытом воздухе «живет» яд 30 секунд, клиент вздохнул и склеил ласты. А ты все это время не дышишь.

— А что в твоей «аптечке» есть сейчас?

— Ничего.

— Так что же ты умничал? — я был возмущен.

— Просто хотел показать, какой я эрудированный, — Андрей рассмеялся.

— Ладно, закрывай свою лавочку, и побежали, нам засветло надо пройти максимум расстояния и устроится на ночлег. Ты же не хочешь на первом же этапе экспедиции ночевать в лесу?

— Нет, не хочу.

— Кстати, коль мы здесь уже, и обратно дороги нет, не мог бы ты мне поподробнее объяснить, где же находятся «сокровища Агры»?

— Еще не время.

— Не доверяешь?

— Еще не время.

— А когда наступит это время? — я настаивал.

— Немного подожди, выйдем на финишную прямую, и вот тогда... Не обижайся, Алексей, дело в том, что есть приметы, которые вот так, с ходу не объяснить, надо показывать на местности.

— Так ты был там?

— Мы были рядом. Провели разведку местности, я входил в состав группы, проводившей рекогносцировку, а вот потом нас захватили...

— И вы не могли отбиться? Вас была целая группа подготовленных специалистов. Вы же были в этом тайнике? Могли набрать столько оружия, что у ваших грузовиков рессоры бы полопались и полуоси вылетели. Почему?

— Леха, сейчас мы с тобой тоже можем взять столько оружия и боеприпасов, сколько сможем унести, но не берем. Почему?

— Не можем себя выдать, для нас это означало бы смерть. Верную гибель.

— Правильно, для нас тоже тогда это бы означало верную гибель. Плюс ко всему, мы не могли бы выдать себя, сознаться в истинных целях нашей миссии, тем более, что выступали под прикрытием «Красного Креста».

— Сколько человек вас брали в плен?

— Двенадцать.

— Они были вооружены?

— Да.

— Они были расслаблены?

— Относительно, когда обыскали и увидели, что у нас нет оружия, лишь одеяла, палатки, и прочая дребедень, то успокоились...

— И вы не могли их прибить? Я так понимаю, что ты выступал в роли «спеца». Неужели ты не мог придушить, сломать шеи, руки-ноги, а потом прибить двух человек? Взять их оружие, и потом начать разбираться с остальными? Твои коллеги тоже могли что-то, не только ручку перьевую держать?

— Эх, могли! — Андрей махнул рукой.

— Так и что?..

— Команды не было, — Андрей вздохнул. — Я только напрягся, хотел свалить ближайшего, потом прикрыться его телом. Он толстый такой был, жирный, воняло от него нестерпимо, обмотан был пулеметной лентой, что тот моряк в кино про революцию, в руках — ПК, коробка полная, можно было потом всех гадов положить... — Андрей закурил, взгляд был устремлен в пустоту, он снова переживал свое пленение.

— И... — я поторопил его.

— Начальник увидел, как я напрягся, и покачал головой, мол, не смей.

— На что он надеялся? Что духи вот так просто вас отпустят после проверки документов, багажа и груза? Он или дилетант или предатель.

— Нет, он просто сразу понял, что дальше будет. Нас и раньше останавливали, но тут же отпускали. Мы не должны были выдать свою принадлежность к Израилю, а уже тем паче к истинной цели нашего визита в Чечню.

— Могли бы принять последний бой и погибнуть, чем вот так, как бараны идти на заклание, — я кипятился и не понимал.

— Ты когда-нибудь занимался нелегальной работой? — голос Андрея был тверд и сух.

— Нет, — я оторопел от перемены тона его голоса.

— Тогда ты ничего не знаешь. Ты должен погибнуть, но не выдать себя. Все так и настаивали до конца, что мы были мирными гражданами, поставлявшими гуманитарный груз в пострадавшие районы Чечни. И на всех допросах с пристрастием, сам понимаешь, что это такое, мы отвечали как попугаи одно и то же. А для этого надо иметь большее мужество, чем вступить в последнею схватку и тем самым выдать себя с головой. Откуда у гуманитариев навыки ведения боя? Откуда они знают, как сломать нос человеку, да при этом так, чтобы он умер? Как свернуть шею? Как ударом кулака разорвать печень, перебить гортань, пробить артерию на шее? Или уходить от погони, ставить мины и прочее, прочее, что тебе как оперативному работнику не снилось.

— М-да, дела!.. — я был раздавлен длинной тирадой Андрея.

— Поэтому мои товарищи сознательно пошли на смерть. Мы знали, что кто-нибудь из нас уцелеет, Родина не даст погибнуть всем, и вот он, выживший, сумеет рассказать, как оно было. Этот шанс выпал мне.

— Так что же ты не побежал рассказывать своей Родине, как погибли твои товарищи, а поперся опять назад? Понравилось?

— Ты циник?

— Я — реалист. Или решил завершить начатое дело, или отомстить моими руками? Давай, колись, — я напирал на Андрея, теперь-то он от меня не отвертится.

— В плену во мне что-то сломалось, — Андрей говорил тихо. — Я сам не способен на самопожертвование. Я дико хотел выжить и я выжил... Спасибо тебе, Алексей!..

— Дальше! — я был непреклонен.

— Я хочу выйти из игры, только уйти на покой мне просто так не дадут. Жив я или нет, никто толком не знает, я просто пропал без вести. Начнут по каналам выяснять, выйдут на Ставропольское ФСБ, те подтвердят, что я погиб. Другой информации у них нет. Я беру свою часть дудаевского наследства, обосновываюсь где-нибудь подальше от всего этого дурдома, — мир, поверь, такой большой, что при наличии достаточных средств можно надежно спрятаться. Забираю жену, детей, родителей и живу на берегу голубого океана, занимаюсь подводной охотой, плюю в голубое небо, ем ананасы и рябчиков жую, и не жду когда придет последний день. Разве ты не хочешь этого? Я понял, что не совсем готов для этой работы, чтобы вот так погибать, стиснув зубы. Можно было бы все рассказать, и тогда бы тебя убили быстро, без мучений.

— Понятно, хотя, насколько я тебя знаю, Андрей, ты до конца не договариваешь, что-то темнишь. Ладно, сделаю вид, что поверил. Сваливаем отсюда. Ничего, кроме этих бесполезных кассет для фотопленки ты взять не хочешь?

— Они не бесполезные! — Рабинович возмутился.

— Хорошо, сформулирую вопрос по-другому. Что-нибудь еще, что может нам пригодиться, закамуфлированное под невинное оборудование имеется?

— Нет.

— Если ты не возражаешь, я возьму пару банок тушенки. Вещь длительного хранения, пригодится.

— Бери.

Я открыл ящик с тушеной говядиной, взял четыре банки консервированного мяса, обтер от смазки. Две банки положил в свою сумку, две — Андрею. То же самое проделал с рыбными консервами. В углу стояла бочка с салом, по крайне мере так было написано на упаковке, но не стал я его брать. Чечены, к сожалению, не едят этот калорийный продукт. Не будем их лишний раз нервировать. А то они публика крайне нервная, сразу за автомат хватаются.

Потом мы около часа закрывали вход в тайник, оборудованный спецслужбами Израиля на территории России. И я — бывший старший оперуполномоченный военной контрразведки ФСБ РФ принимал самое активное и непосредственное участие в этом.

Я по старой привычке запоминал, как минируется вход, как его открыть, как подойти к этому складу. Нам бы найти такой склад в январе 1995 года в Грозном. Тогда зачастую патронов не хватало, и даже очень сильно не хватало. А тут такое богатство!

Вышли снова на проселочную дорогу. Но пошли уже в другую сторону, а не туда, откуда нас привез Мустафа.

Сказать, что мы шли расслаблено, нельзя. Это не пеший туризм, когда идешь и любуешься окружающими тебя красотами. И даже не марш-бросок с полной выкладкой, когда в глазах темно, и чтобы не сойти с ума смотришь под ноги, и команда командира: «Вспышка слева!» — лишь шанс поваляться на земле три минуты. Были времена, были!

Теперь все иначе. Смотри под ноги, чтобы не наступить на мину или не сорвать чуть заметную в траве проволочку от растяжки. Это могла быть и граната, а могла быть и мина, по типу «МОН-90». Успеешь лишь услышать, как отлетает рычаг от гранаты, а с МОНкой вообще ничего не услышишь.

За всю дорогу нам удалось увидеть две проволоки, затерявшиеся в траве. Старая проволока, скоро проржавеет и развалится на куски. Были и участки дороги, похожие на заминированные, но у нас не было ни времени, ни желания разбираться действительно ли это мины или просто бугорки, просто обошли их.

Останавливались на привалы. Перекуривали, ноги кверху, чтобы кровь немного оттекла и вперед. Первый день, надо пройти как можно дальше. Дорога лесная вилась на высоте около пятидесяти метров над основной. Нам было видно как там, внизу, стоят блок-посты с чеченскими бандитами, как они останавливают машины, прохожих. Досматривают их. Из-за большого расстояния не было видно подробностей, но нам это было ни к чему. Удалось рассмотреть лишь, что у въезда-выезда в каждую деревню стоит «блок». На каждом таком посту от двух до десяти человек.

За пять часов мы прошли «поверху» две деревни. Сэкономили массу времени на проверках, и нас пока еще никто не видел. Пока мы не засветились. Но это не могло продолжаться вечно. Тем более, что нам надо было выходить на отрытую местность и продвигаться в южном направлении.

Двигаясь по лесу нельзя было забывать, что и здесь могли быть какие-нибудь местные бандюки. Элементарно, многие кланы враждовали между собой. И многие из них находились в состоянии кровной вражды между собой. Здесь настолько все переплелось, что сам черт ногу сломит, если попытается разобраться во внутритейповых отношениях или междутейповых взаимоотношениях.

Приход Дудаева поднял одни тейпы, укрепил их, особенно те, что базировались в горной местности. Тейпы же, где культивировалось обучение, прививалась тяга к знаниям, были разгромлены, изгнаны из привычной среды обитания. Война усугубила положение тейпов с «интеллигентным» уклоном. Прав был тот, кто лучше вооружен, и мог поставить под ружье больше своих соплеменников.

Я сам несколько раз использовал междуклановую вражду, получая необходимую информацию, выуживая ее из более слабого тейпа. А также вербовал чеченцев из слабых тейпов. Забрасывал их на территорию сильных, потом артиллерия наносила точечные удары по складам и базам боевиков. Целеуказания выдавали артиллерийским корректировщикам эти самые агенты-разведчики из слабых тейпов.

В результате мы уничтожали противника, а агенты получали удовлетворение от кровной мести. Сами они не могли отомстить, кишка тонка, но это становилось возможным нашими руками. Нередко и руководители тейпов стояли у руководства банд. И это не обязательно должен быть старейшина. Времена те минули уже давно. Теперь тот, кто в силе, и является «командиром» своего клана.

Мне раз удалось с помощью вот такого артиллерийского налета уничтожить главаря преступной группировки, по совместительству — главу одного уважаемого в Чечне тейпа. Нет человека — нет проблемы. Потом на этот тейп накинулись соседи-кровники, от него мало что осталось. Моя заслуга! Эх, были времена, были!

Где-то около шестнадцати часов Андрей сказал, что пора спускаться с гор. Ну, что же, надо, значит, надо. Вперед, вернее — вниз. Спуск крутой, я вонзал пятки в землю, но пару раз все равно проехался на «пятой точке». Андрей тоже тормозил несколько раз тем же местом.

Вышли к дороге через большие заросли кустарника. Не выходя из зарослей, огляделись. Вид немного иной, чем сверху, но картина одинаковая. Еще сверху разглядывая пейзаж, ландшафт, стало ясно, что нам не миновать деревню. Как бы ни хотелось, но придется проходить через нее.

Обратили внимание, что можно было бы попытаться это сделать с левого фланга, но там вообще не хожено, не езжено. Хотя остатки травы там гуще. Но местный скот там не пасся, пацаны не бегали, машины не ездили. Верный признак минного поля. Можно, конечно, и рискнуть, но это все равно, что сыграть в «русскую рулетку», только в рулетке шансов больше. Если местные не лазят там, значит не один человек и не один баран там остался. Не стоит. Решили, что не будем рисковать.

Сейчас, рассматривая в бинокль через заросли кустарника блок-пост, что был установлен на въезде в деревню, мы подсчитывали, сколько там бойцов, что за вооружение, как они себя ведут. Получалось, что на блоке было пять-шесть человек. Вокруг поста носились пацаны, на самом посту несли службу вместе с отцами трое мальчишек лет двенадцати. Все были вооружены автоматами и пистолетами. Так сказать — династия. Передача опыта от старшего бандита-папы к младшему сыну.

Кстати, мальчишки несли службу более бдительно, чем их отцы. Они останавливали машины, видимо, не из местного села, потому что многие машины они пропускали беспрепятственно, приветствуя взмахами рук. При досмотре пацаны указывали родителям на что-то, и те уделяли этому внимание. Хреново. Пацаны более наблюдательны. А это не очень хорошо, даже очень нехорошо! Но не век же нам здесь сидеть и ждать, когда эти мальчишки подрастут и станут менее внимательны, как их родители.

Мы достали свои «журналистские» удостоверения. Веревочки не должны быть девственно чистыми. Немного земли, самую малость, втерли в шнурки. Потом надели поверх одежды.

Я перекрестился. Трижды сплюнул через левое плечо, плевок под ноги. Вперед!

 

3.

Момент выбрали удачный, охранники на посту как раз досматривали очередной автомобиль, в нашу сторону никто не смотрел. Вышли из кустов и двинулись в сторону деревни. Походка непринужденная и немного усталая. Бродят двое умственно неполноценных по территории Чечни и не предполагают, что в любую секунду могут стать рабами кого-нибудь из местных эмиров — полевых командиров. Они так любят себя называть.

Когда подходили к посту, как раз закончился досмотр автомобиля. На нас обратили внимание. Ждут напряженно, всматриваясь в лица. Пацаны за спинами родителей ощетинились стволами автоматов. Забавно все это. Сделай шаг в сторону, и родительские спины закроют сектор стрельбы для молодежи. И тогда вперед, атакуй этих гадов!

Леха, Леха! Ты не о том думаешь! Ты должен выглядеть журналистом, улыбаться им. Именно улыбаться, а не скалить зубы. Улыбайся. Вот так. Шире, шире, как будто у тебя плохой стоматолог, и ты не можешь иначе! Как там у американцев? Смайл, и еще шире этот самый смайл! Чи-и-и-из, сы-ы-ы-ыр, се-е-е-кс! Господи, как же давно у меня его не было!

Живот подводит от страха и голода. В голове всплывает мысль, что при попадании пули в живот на голодный желудок шансов выжить больше.

Гоню эту идиотскую мысль от себя прочь. Прочь! Я сюда не для того вернулся, чтобы получить на первом же блоке пулю от бандитов, которые занимаются грабежом на дорогах! Эх, раньше бы двое спецназовцев, вооруженных лишь тремя ножами каждый, раскурочили всю эту богадельню к едреней фене! Почему три ножа? Один всегда можно применить как метательное оружие. Он может сломаться, выпасть, поднимать, искать нет времени. А когда «спец» вооружен двумя ножами, в каждой руке по одному, то он может таких дров нарубить! Пару раз приходилось видеть, что они делали с часовыми врага. Это было нечто! Эх, были времена, были!

— Эй, пошевелитесь! — сказал самый важный, самый упитанный, самый здоровый дух.

Жесты важные, начальник, кол осиновый ему в сердце! На пальце сверкает золотой перстень, там какой-то камень, что-то большое и блескучее. Терпеть не могу у мужиков украшений, ни цепей, ни колец, ни браслетов. Только часы. Очень хорошие. Дорогие, функциональные часы.

— Да, да! — мы ускорили шаг.

Идти быстрее и улыбаться так, что рот до ушей, сложно, крайне сложно. Надо смотреть под ноги, вся дорога в рытвинах и ухабах. Подошли, теперь только хорошее настроение и полное расположение.

— Здравствуйте! — я первым вступаю в диалог, чувствую, как холодная струя пота бежит между лопаток, скатываясь через пояс брюк в трусы.

— Вы кто? — пальцем больно тыкают в удостоверение журналиста на груди. Палец грязен, ноготь обломан, а воняет от них! Как от козлов! Тот, который справа от нас, чешет у себя в промежности. Мыться надо! Козлы!

— Мы -журналисты! — продолжаю скороговоркой я.

Попутно взгляд на Андрея. Мне худо от того, что вот так, «голый», без оружия беседую с бандитами. А Андрею вообще худо. Весь бледный, пот катится по лицу, на лице застывший оскал, взгляд стеклянный.

Нас рассматривали молча, как потенциальных рабов, точно так же, как вы рассматриваете мясо на базаре. Молча прикидываете насколько оно хорошо, куда его лучше использовать — в суп или для котлет. А может, отбивные получатся?

С чувством собственного превосходства, уверенные в своей силе, безнаказанности, они обходили нас, трогали на ощупь ткань. И все это молча. Вот это молчание как-то больше всего и вселяло в души ужас, даже не ужас, а панику.

Рабинович тоже молчал. Но не от чувства превосходства, а из-за страха. В очередной раз до меня дошло, в какое дерьмо я вляпался. Но только сейчас я не просто это осознал, это дошло до самой последней клетки моего организма. Но надо как-то выбираться из этого положения — мяса на базаре. Нужно взять себя в руки, немедленно.

— Господа, мы журналисты, и имеем задание от нашей уважаемой газеты — написать несколько статей о том, как федеральные войска творили здесь бесчинства, и как страдало мирное население.

Я старался говорить убедительно, сохраняя при этом достоинство, хотя это было крайне непросто. Страх смешивался с ненавистью. Теперь надо поторопить этих молчаливых мужиков с оружием.

— Итак, господа, вы проводите нас к вашему старшему командиру или будете просто стоять и рассматривать нас? — у меня прорезался «командный» голос.

Чеченцы наконец-то что-то сообразили и начали переговариваться между собой. Потом молча уставились на нас. Опять двадцать пять. Что делать? Что делать? Господи, что делать? И кто виноват? Сам, дурень, сам виноват, жадность тебя толкнула, теперь жри это дерьмо большой ложкой! Гражданин Мира! Сейчас ты станешь удобрением. Не сразу, сначала поработаешь на этих шакалов, а потом будешь компостом.

Тут наконец-то проснулся Андрей. Он что-то им сказал на ломаном чеченском языке, не знаю, что именно, но чеченский я не перепутаю. И то, что Андрей что-то сказал им с акцентом, я понял. Оба-на! «Чехи» активно заинтересовались этой короткой фразой. Посыпались вопросы, Андрей что-то отвечал. Потом перешел на арабский, потом на английский. Полиглот хренов. Если очень не повезет, то Андрея они оставят в живых, в качестве говорящей мартышки, вернее попугая, а меня в распыл.

Но, видно, русский еврей с английской фамилией «Коэн» говорил им что-то убедительное, и они его слушали. Не знаю, что именно, но после последней фразы Рабиновича они похлопали его по плечу, потом полезли к нему целоваться. Надеюсь, что он не сказал, что мы гастролирующие гомосексуалисты! Очень на это надеюсь!

Потом Андрей что-то сказал, и все вновь обратили внимание на меня. Я же стоял с идиотской усмешкой, даже не улыбкой, а оскалом, не умею я красиво улыбаться! Не умею! Что не дано, того и нет! Ну, морда еврейская, говори только то, что надо! Иногда лучше не договорить чего-то, чем ляпнуть лишнего! Очень надеюсь, что Андрей понимает это!

Спокойно, Леха, спокойно! Через оскал вдох и выдох, задержка дыхания, как перед выстрелом. Боковым зрением вижу, что дух вышел из-за моей спины, значит, в случае шухера можно будет его дернуть на себя и прикрыться этим вражьим телом. Есть шанс. Есть ли такой же шанс у Рабиновича — не знаю, ой, не знаю. Главное — веди игру, расслабляй их, Андрюха, расслабляй, притупляй внимание!

Стволы автоматов тем временем уже поползли вниз. Ежу понятно, что в случае оказания сопротивления нам живым не уйти, но, может, говорливому Рабиновичу удастся убедить местных духов, что мы хорошие.

А Андрей что-то продолжал говорить. Говорил по-прежнему на чеченском. Он даже не говорил, а заговаривал публику. Показывал на окружающий пейзаж, потом что-то спрашивал у них, они отвечали. Есть живой диалог, значит, есть надежда на мирный исход «переговоров».

И вот Рабиновичу что-то сказали, и мы двинулись толпой. Самое забавное, что на посту никого не осталось. Абсолютно никого! Даже мальчишки шли рядом с нами. М-да, служба у них!

В центре деревни стоял сельсовет, над ним гордо реял чеченский флаг, а посередине этого стяга, как мы говорили — «шакал под луной». Вокруг — грязь, горы мусора. Пацаны сбегали за местным предводителем команчей. Вышел местный командир.

Больше всего я боялся, что появится знакомое лицо, хоть и не был я в этих краях, но кто знает... Напрягся, постарался укрыться за спинами окружающих чеченцев, делая вид, что копаюсь в карманах. Искоса, поглядывал на вышедшего.

Мужичок-боевичок, обвешанный оружием, преисполненный собственного достоинства. Нет, не встречался он мне во время «Южного похода». Но, правда, это еще не говорит о том, что он меня никогда не видел.

Рабинович начал наглеть и стал чувствовать себя как рыба в воде. Он дружески похлопывал по плечам чеченских боевиков. Это мне очень не нравилось, нельзя, ой, нельзя с ними вот так, запанибрата.

Прошли внутрь бывшего сельсовета. Мусор повсюду. Ни деревня, ни само здание администрации не пострадали от войны, не видел я тут ни воронок от разрывов, ни останков сожженной бронетехники, ни даже следов от пуль на стенах домов, похоже, что не было тут боев вообще. Вот только мусора в здании этого «штаба» было много. Похоже, что они тут вообще не убираются. Ну, да ладно, я сюда не жить и не служить приехал.

Зато кабинет он свой оборудовал как надо! Во всю стену карта Чечни с надписанным грифом «Секретно». Там, где подпись командира, оторван кусок, а где должно быть написано «Утверждаю» — замазано чернилами или фломастером. Ну, понятно, где-то подобрали карту, самим сделать склейку, нанести обстановку — не царское это дело. Ну-ну.

Внимательно посмотрел на карту, была нанесена обстановка конца июля 1996 года. Эх, были времена, были!

Стол у местного командира был хорош, ой, хорош! Не знаю, где он его достал: старинный стол, массивный, из дерева, покрытый зеленым сукном. Такие, наверное, стояли в тридцатые годы в НКВД и прочих сильных учреждениях. Теперь сукно потерлось, кое-где протерлось до дыр. Стулья разнокалиберные, выбитые окна закрыты мешками с песком, горит керосиновая лампа. Верхний ряд мешков вынут, через него попадает свет и свежий воздух в помещение. Мусора, правда, здесь поменьше, чем в коридоре. Командир уселся, автомат свой положил на стол. Кивнул головой, мол, говорите.

Рабинович начал рассказывать что-то предводителю местных боевиков о нашем тяжелом детстве на ломанном чеченском языке, потом что-то сказал на арабском. Не знаю почему, но мне показалось, что это была сура из Корана. Мужик внимательно слушал, кивал, при этом он сохранял солидность. Крепкий мужичина, с первого раза его не возьмешь.

Рабинович полез за пазуху и снял с шеи журналистское удостоверение. Я без команды решил ничего не делать. В общих чертах я представлял, о чем говорил Андрей, но подробностей не знал. Командир повертел в пальцах пластиковую карточку удостоверения, особо даже не читая, потом приказал всем, кроме нас, очистить помещение.

Еще два часа мы с ним беседовали. Вернее беседовал Рабинович, я лишь суетился вокруг с фотоаппаратом, фотографируя командира. Глядишь, может, и для суда сгодится.

Потом нас отвели в дом к заместителю командира. Это нам так объяснили. Разместили в большой комнате. Накормили ужином. Андрей вкратце пересказал то, что он узнал из беседы с предводителем. Получалось, что войны в этой деревне не было как таковой. Военные пришли и просто стояли на блоках. Деревня спокойно их пустила, и до сих пор не жалеет об этом, но с другой стороны их стали презирать соседние деревни, которые оказали сопротивление, за что и получили сполна. Теперь соседи требуют от местных компенсации, что они-то, мол, дрались с русскими, а местные нет, поэтому обязаны компенсировать потери. Сложность заключается в том, что эта деревня из одного тейпа, а соседние — из другого.

Восток — дело тонкое, если не сказать наитончайшее. В ходе беседы мы подарили Командиру и заглядывавшим лицам радиозакладки, замаскированные под авторучки и зажигалки. Всего шесть штук. Кто знает, может, пригодится.

Ближе к обеду мы вышли покурить во двор. Слышим шорох и шепот:

— Эй, русские братья, подойдите сюда! — из-за угла торчит голова, причем явно нерусского «брата».

— Чего тебе? — я подошел поближе.

— Вы же пойдете в Россию? — продолжил шепотом юноша лет двадцати.

— Конечно, у нас там редакция! — я сделал самое невинное лицо, какое только смог.

— Передайте ближайшему сотруднику ФСБ... — он полез во внутренний карман.

«Так, началось в колхозе утро!» — подумал я. Провокация! Ни один здравомыслящий опер или агент никогда не будет хранить при себе оперативные материалы, тем более вручать их первому попавшемуся журналисту. Тут до России пешком за сутки можно дотопать с большими перекурами и послеобеденным сном. Я схватил провокатора за шею. Но не для того, чтобы придушить, как ни велико было у меня желание сделать это. Просто надо было прощупать его пульс. А заодно и проверить и потоотделение. Человек идет на смертельный риск, сердце должно колотиться как заячья лапка, пот литься ручьем. Ан, нет! И шейка сухая. Правда, жирная, и воняло от него как от козла, и пульс бился ровненько. Была мысль сломать ему нос своим лбом, но я быстро остановился. Нельзя, не место и не время! Смог лишь зашипеть ему в лицо:

— Скотина! Мы — представители демократического издания! И в ваши гебешные игры не играем! И как ты мог! Именно ФСБ все это затеяло, а ты стучишь им на своих товарищей! Иуда! Сексот! П-шел вон, собака! — я брезгливо оттолкнул его.

— Э, нет! — включился Андрей. — Мы его сейчас отведем к командиру, пусть он его судом шариата судит!

Мы ухватили за руки провокатора и потащили его на улицу. За углом стоял «УАЗ» с флажком Чечни. Командир. Он ждал своего подручного, и явно не ожидал увидеть нас. Мы с Андреем бросили провокатора ему под ноги и с самым неподдельным возмущением начали рассказывать местному командиру о гнусном предложении, что сделал нам этот агент ФСБ! Хотелось еще подольше поломать «Ваньку», но нельзя. Лучше не доиграть, чем переиграть!

— Очень хорошо, очень хорошо! — по-русски сказал командир.

— Вы будете его судить? — с надеждой в голосе спросил я.

— Нет, судить мы его не будем! Он это делал по нашему указанию, — командир был горд.

Мне понравилась фраза «по нашему указанию». Прямо как «Мы — Николай II». А может у этих ребят кто-то умный сидит в кустах и говорит, что им нужно делать? Не знаю. Тут всего можно ждать. Можно и нужно ждать всякой пакости!

Мы с радостью сообщили, что оценили его шутку, но больше так делать не стоит. Наши нежные демократические нервы могут не выдержать, и мы побьем провокатора.

Потом вместе пообедали. По ходу обеда договорились, что он сам или его люди за пятьдесят баксов подкинут нас на пятнадцать километров на юг. Все ногами не топать.

Около пятнадцати часов выехали. Повез нас тот самый провокатор. Деньги командир забрал сразу и положил их к себе в объемистое портмоне.

Нас посадили на заднее сиденье в потрепанный УАЗик с еще сохранившимися военными номерами, рядом с водителем уселся еще один боевик. Когда отъехали от деревни километров на пять, у сидевшего рядом с водителем-провокатором воина затрещала радиостанция, и что-то затараторила на чеченском языке. Боевик откликнулся, что-то сказал, потом обернулся и посмотрел на нас. Я ничего не понимал, но Андрей напрягся.

— В чем дело, уважаемый? — я был сама любезность, хотя спина стала мокрой.

— Эмир сказал, чтобы вас вернули назад, в деревню, — пояснил боевик.

— А в чем дело, он же нас только что отпустил?

— Это не он. Эмир приедет утром, он хочет лично с вами поговорить! — недобрая усмешка оскалила эту бородатую морду.

— Понятно. Почему бы и не побеседовать с хорошим человеком, заодно у него и интервью возьмем, как он воевал с оккупантами, — я старался быть спокойным.

— Он расскажет, как воевал, — голос боевика был театрально зловещ и многозначителен.

Водитель развернул машину, и мы поехали обратно.

— А как фамилия вашего командира?

— Не командира, а Эмира. Это у урусов командиры, которые воевать не могут, только с женщинами способны, а у нас — Эмир! — он был горд. — Его фамилия Толбоев. Зовут Мовсар.

После его слов спина у меня взмокла еще сильнее.

— А чем он занимался во время войны? — я напрягся, боясь услышать ответ.

— Он был главой администрации деревни, — боевик сказал, как называется деревня.

Вот теперь мне стало совсем не по себе. Та самая деревня и та сама фамилия. Глава администрации тот самый. И псевдоним сразу же вспомнился «Хвостов». Вот те на! Надо было его «пришить»! Испугался я, мог шум подняться, что прибили главу администрации. Зато сейчас было бы проще. М-да, дела! А может, стоит сделать «рывок»?

Я начал оценивать ситуацию. Водителя-то я быстро нейтрализую, он как раз передо мной. А вот с этим боевиком... Деревня уже видна, и блок-пост духов. Нет, не успеем уйти, не успеем! Бля! Обидно! Значит, надо уходить ночью, до встречи с «Хвостовым»-Толбоевым. Не простит он мне, что я участвовал в поимке группы боевиков, ой, не простит!

С другой стороны можно и пошантажировать этого духовского командира, бывшего агента ФСБ. А откуда это знает демократический журналист? Откуда? Значит он не журналист, а сам либо агент, либо сотрудник ФСБ. Пусть даже и бывший сотрудник, плевать. Смерть будет избавлением, но наступит она не скоро.

Я посмотрел на Андрея. Он сидел бледный, по лицу катился пот. Пока я размышлял, что и как делать, подъехали к блок-посту. Теперь поздно дергаться, надо определяться на месте. Подрулили к сельсовету. На крыльце уже стоял наш старый знакомый. Он радушно улыбался. Мелькнула мысль, что это очередная провокация, и сейчас этот толстяк нас отпустит. Ни фига, нам было объявлено, что мы дождемся утра, и после беседы с эмиром нас отпустят.

Обращение стало хуже. На нас уже смотрели как на пленников. Взгляды, пренебрежительные толчки, благо, что не пинали. Даже не пленниками они нас считали, а потенциальными рабами. Плевать им на демократическую прессу и свободу слова, видимо, и провокация была устроена по распоряжению этого эмира. Радиостанции у них были УКВ-диапазона. Чем отличается КВ (коротковолновый) диапазон от УКВ (ультракоротковолнового)? Все просто. «Короткие» волны, отражаясь от ионосферы Земли, способны огибать всю планету. То есть, находясь в любой точке земного шара, можно вести переговоры с этими чеченскими бандитами. Но это лишь теоретически. Но все равно связь на КВ-радиостанциях можно вести на большие расстояния. Они больше и по размерам.

УКВ-радиостанции небольшие по размеру, и связь на них можно поддерживать на небольшие расстояния. Если оценивать гористо-холмистый ландшафт данного участка Чечни, то можно предположить, что это максимум десять километров. Тот боевик, который был с нами в машине, разговаривал по радиостанции не с самим эмиром, а с командным пунктом, расположенным в деревне. Над сельсоветом торчала антенна типа «штырь». Самая простая и примитивная антенна. Диаграмма направленности — шар. Будь я у них начальником связи, то мог придумать что-нибудь получше.

Смотрим на антенну. Длина антенны составляет четверть длины радиоволны. Чем выше частота, тем меньше длина радиоволны, тем меньше по размерам нужна антенна. Судя по размерам антенны, возвышающейся над крышей сельсовета, то они должны работать на сверхнизких частотах. Допустим, что у них стоит коротковолновый передатчик, на машине тоже можно установить такой же. Они сами говорят, что Толбоев припрется лишь утром. Что это значит? Только то, что до утра надо отсюда «слинять», иначе с нас начнут сдирать кожу лоскутами и очень медленно. Потом перережут горло.

Нас привели в тот же дом, где мы были раньше. Только с небольшой поправкой. Мы сидели уже не в самом доме, а в сарае, что рядом. Добротный сарай. Метров десять в длину, пять в ширину. Стены сложены из блоков. Сарайчик недавней постройки. Все новенькое. Одна двойная дверь, расположенная посередине. По три небольших окна на каждой стене. Окна забраны решетками, сваренными из арматурного прута. Если убрать эти прутья, то можно и пролезть.

Вдоль стен лежали охапки соломы. Нас со смехом завели в этот сарай и с грохотом закрыли за нами обитую жестью дверь, было слышно, как запирают большой навесной замок.

Мы обследовали помещение. Не хотелось думать, что оно может стать нашим последним пристанищем. Помоги нам, Бог! Мы были просто подавлены. Говорить не хотелось, надо было как-то осмыслить ситуацию, в которой мы оказались. И почему-то было чувство, что за нами подсматривают и подслушивают. Надо вести себя естественно. А как тут себя будешь вести естественно, когда ты вот-вот станешь рабом, в самом худшем понимании этого слова?

Я сел на расстеленную солому. Потрогал на ощупь стену. Крепкий рукотворный блок, отлитый из цемента. Я разгреб солому у основания, мелькнула мысль, а вдруг там есть что-нибудь типа щели, лаза? Не было там никакого лаза. Только что-то нацарапано.

— Андрей, сюда подойди, тут что-то написано, — позвал я того.

Мы начали разбирать нацарапанные надписи: «Коротков Сергей Ильич, 1976, в\ч... личный номер... Самара, улица... дом... квартира... телефон...» И самая страшная: «Нас было пятеро мы построили этот сарай. Все умерли. Я один очень болею пытался бежать поймали завтра наверно убьют. Передайте родителям. Прощайте!» Дальше шли установочные данные на остальных, кто был с Коротковым. Недолго же они пожили в этом сарае, если такое ощущение, что никого здесь никогда не было.

Мы сидели пораженные. Кто они были, эти пленники? Судя по годам рождения и тому, что были указаны номера воинских частей — солдаты срочной службы. Мальчишки... Нет больше мальчишек... Прощайте, братья, прощайте!

Я не сентиментальный человек, но в этот момент мне было до слез жалко этих пацанов. Я еще раз посмотрел на номера воинских частей. Не знаю. Эх, мальчишки, мальчишки! Глотая слезы, я переписал данные к себе в блокнот. Сам себе пообещал, что выберусь, и сообщу родителям этих солдат, где погибли их дети. Эх, дети, для этого ли вас рожали, растили?!..

— Ну, что, Леха, делать будем? — спросил Андрей шепотом, озираясь, как будто рассчитывал увидеть тех, кто мог нас подслушивать.

— Сваливать будем. Не думаю, что нас будут подслушивать.

— Когда начнем уходить?

— Как стемнеет. Сейчас слишком опасно.

— Тихо будем уходить или громко? — Андрей был очень напряжен.

— Громко это как?

— У меня же есть взрывчатка в фотопленках.

— Ты в своем уме, умник! Успокойся, насколько сможешь. Тихо с темнотой начнем пилить решетку.

— Чем мы ее будем пилить? Пальцем что ли?

— Смотри.

Я расстегнул пряжку брючного ремня, вытащил ремень, а уже из ремня вынул пилки по металлу с алмазным напылением. Спасибо мужикам, помогли с оборудованием. Дай бог, чтоб эти пилки сработали как надо. Всего их было шесть, с различной конфигурацией и длиной зубьев. Для удобства на концах полотен были сделаны утолщения. Сами полотна были в два раза уже, чем обычные, бытовые.

Я лег на солому и стал ждать наступления темноты. Руки за голову, глаза закрыл. Спать все равно не удастся, слишком много мыслей и страшно от всего этого! Есть не хотелось, надо просто отдохнуть, может, что-нибудь полезное в голову придет.

Сейчас самое главное, чтобы нас никто не трогал и не переводил в другие помещения, не говоря уже про подвалы. Оттуда бежать было бы уже сложнее. Нас никто не тревожил, а мы не привлекали к себе внимание требованиями, типа, хотим в туалет или требуем суда над чеченскими военными преступниками. Ничего этого не было. У духов своя свадьба, а у нас — своя.

Тут в голову пришло, что у духов наши радиозакладки. Собрал сканер. Слушаю. Что-то говорят.

— Андрей, ну-ка, послушай, о чем «черти» гутарят.

Рабинович взял сканер, долго слушал.

— Ничего хорошего.

— Подробности.

— Ужинают. Попутно обсуждают, что с нами делать.

— Они еще не решили?

— Как же, не решили! — тон у Андрея саркастичный. — Уже решили. Рабы мы у них. Просто сейчас решают, на каких работах нас использовать. Выдвигаются различные предложения. Обсуждаются. Но ждут эмира. Он примет решение. Также считают, что нужно тщательно скрывать от соседних тейпов, что у них заложники. Отберут.

— Понятно, — я вздохнул.

Одно дело подозревать, что ты стал рабом, другое — знать наверняка.

— Еще есть что-нибудь интересное? — спросил я.

Ничего. Жена эмира с младшим сыном собираются завтра, после приезда командира поехать в Россию за покупками. Выделен охранник, он же водитель. Потом снова все по новой. Кого и как использовать. Тебя, кстати, собираются на тяжелых работах заставить работать. Говорят, что ты сильнее и выносливее.

— Опять, Андрей, ты отмазался. Еврей везде еврей. Не обижайся — шучу. Стандартное мышление.

— Что делать, Леха?

— Ничего. Ждать темноты, а там ноги в руки и ходу, насколько позволит обстановка и силы.

Молча мы лежали на соломе, уставившись в не побеленный потолок нашей тюрьмы. Будем надеяться, временной. Ворочаясь с боку на бок, дождались, когда стемнеет, по осени темнело рано. Только солнце скрылось за сопкой и все, опустилась темнота. Небо в Чечне низкое, звезды обычно крупные, но сегодня нам везло. Не было ни звезд, ни луны, ни месяца. Низкие тяжелые тучи закрыли небо, лишь бы не было осадков — и все нормально. Тихо уйдем, без шума и пыли.

Пока еще что-то было видно на улице, начали смотреть в окна. Поблизости никого, все, кто шарахался во дворе, ушли в дом. Ну, с богом!

Выбрали окно, выходящее на огород, и начали пилить прутья. Всего было по четыре горизонтально и пять вертикально. Итого нам предстояло сделать восемнадцать распилов. Наше счастье, что это была обычная арматура. Если бы духи не пожалели денег и выковали эту решетку, то хрен бы мы ее перепилили.

Начали! В тишине визг полотен, казалось, раздавался на всю округу. Дело спорилось. Импортные полотна вгрызались в наш мягкий металл как нож в пластилин. От напряжения пот лился ручьем, в глазах плясали огненные пятна. Руки ободрал в кровь, рукав куртки порвал, к черту, быстрее, быстрее! Темп, темп, работаем, Алексей, работаем. Пыль скрипит на зубах. Хочется пить. К черту! Только пилить! Время работает против нас! Только пилить, пилить! Потные пальцы соскальзывают с утолщений, одна пилка у меня сломалась. Не такой уж и мягкий металл. Беру другую, сломанные полотна — в карман, могут и пригодиться.

Андрей также трудится рядом. Ему не надо объяснять, какие последствия нас ждут, если не удастся удрать. Можно, конечно, и взорвать к чертовой матери двери этого сарая, взрывчатки еврейской хватит, но это уже совсем крайний случай. А сейчас пилить! Самое неудобное — пилить прутья, расположенные сверху. Толком ничего под ноги не подставить, приходиться вставать на носки, тянуться вверх. Сразу затекают спина и руки, металлическая пыль сыпется на лицо, прилипая к потной коже, стекая по телу, вызывает страшный зуд. Во рту все пересохло, хочется пить.

Хр-рум! У Андрея тоже сломалось полотно. Ничего, осталось всего четыре прута. Пилим, Андрюха, пилим! Мы с тобой желаем свалить отсюда, поэтому пилим. Андрей пониже меня ростом, ему нижние прутья, и боковые, до которых он может дотянуться. Мы часто мешаем друг другу. Рабинович несколько раз ударил меня локтем в живот и в бок. Я тоже не остаюсь в долгу, пару раз по голове и по плечу моему напарнику достается. После удара только потираем ушибленные места, никаких извинений, пилим!

Остался последний прут. Я быстро его перепиливаю. Если бы существовали соревнования по перепиливанию решеток, то мы бы стали чемпионами. Уф! Рукавом отираю пот с лица. Сваливаем!

Андрей более мелкий, подсаживаю его в окно, он прыгает. Слышен грохот тела. Потом шепот:

— Давай! Только осторожно, тут куча застывшего цемента! Я ногу подвернул!

— Лови! — я выбрасываю сумки. — Отойди в сторону — зашибу!

— Прыгай!

Я прыгнул, оттолкнувшись посильнее, насколько это было возможно, сидя скрючившись в проеме окна. Упал, перекатился, плечо ушиб-таки.

— Живой? — голос Андрея.

— Живой. Уходим!

Озираясь и останавливаясь в темноте при каждом шорохе, мы медленно продвигались вперед. Сердце бешено колотилось. Казалось, что грудная клетка сейчас разорвется от такого ритма. В ушах кровь играла бешеную какофонию. Мы обошли сарай и вышли во двор, из окон сочился свет от керосиновых ламп.

Долго всматривались и вслушивались в ночную темноту. Часовых не заметили. Будем надеяться, что их и нет. Собак в этом доме тоже не держали, что тоже само по себе приятно. Встречаться с огромными, дикими как их хозяева, и не менее кровожадными кавказскими овчарками не было никакого желания.

Рядом с крыльцом стояли автомобили. «Нива», два «УАЗа». С учетом того, что их до этого здесь не было, можно было предположить, что все машины исправны. Шепотом мы обсуждали, какую машину взять. Остановились на «Ниве». Машина была переделана. Часть крыши срезана, сзади была установлена турель для пулемета. Самого пулемета не было, жаль. Этакая модификация тачанки времен гражданской войны. Стоило войскам уйти, как эти духи здесь вообще разбушлатились. Непорядок!

Дверь автомобиля была открыта. Еще не хватало, чтобы они его сигнализацией оборудовали! Я вытащил из подошвы нож, передал его Андрею, сам вынул нож из часов. Проткнул все четыре колеса у одного УАЗика, Андрей — у второго.

То, что ключа в замке зажигания не было, меня особо не смущало. Рядом с полуразвалившимся замком торчал простой тумблер типа «вкл-выкл». Будем надеяться, что это и есть местная альтернатива замку зажигания. Если даже и не сработает тумблер, то как замыкать провода я знаю. Когда послужишь в армии взводным, ротным, будешь знать многие вещи. В том числе, как скручивать провода, когда ключ утерян, или находится бог знает где, а нужно срочно выгонять технику.

Андрей вынырнул из-за машины. Отдал нож, я вставил его на место, свой тоже убрал.

— Давай, толкай! — я поднатужился и начал толкать машину.

— Сейчас я! Секунду! — Андрей начал рыться в сумке.

— Чего удумал?

— Оставлю подарок им за гостеприимство.

— Чего? — меня начинала бить дрожь.

— Заминирую дверь. Откроют — и все. Если за нами погонятся, то это поможет их задержать.

— На хрен! Надо сваливать! Толкай, там разберемся!

— Толкай. Я через секунду! Я догоню! — Андрей скрылся в темноте.

— Придурок! — плюнул я и принялся толкать машину.

Благо, что не было подъема, машина медленно покатилась вперед. Вот так устраиваются эти евреи, вечно приходится за них вкалывать, сапер хренов!

Лишь бы машина завелась!

В темноте раздался грохот падающего жестяного ведра! Урод! Тут же раздался скрип открываемой двери. И голоса на чеченском. Враги не спали, быстро выскочили из дома. Где же ты, Рабинович?! Быстрее, быстрее! Я сел в медленно катящуюся машину, ну, милая! Не подведи! Ведь ты же русская машина, и я русский. Ну же, милая! Тумблер вверх, заворчал стартер, схватился! Машина завелась! Так, фары не включаем! Сцепление выжать, первую скорость! Жаль, что не космический корабль! Ну, где же ты, Андрюха! На хрен тебе сдались эти мины-ловушки! Где ты?!

Во дворе началась борьба. Несколько человек орали что-то на чеченском. И вдруг крик Андрея Рабиновича перекрыл шум:

— Леха! Беги!

 

4.

Второй раз меня просить не надо! Газу, Леха, газу! Вторая передача, третья! Четвертую включать не стал, пусть машина идет «внатяг».

То, что сердце колотилось раньше — это ерунда. Сейчас только одна мысль — выжить, выжить!!! Вперед, вперед! Дорогу чуть видно. Кручу руль в разные стороны, пытаясь «нащупать» дорогу. Вперед! Назад! Домой! В Россию! В Омск! В Челябинск! В любую дыру! Но только домой! О, мои бывшие коллеги! На помощь! А-а-а-а-а! Каждая клеточка моего тела вибрирует от паники! Паника парализовала всего меня. Я мчался вперед, вдавливая в полик педаль газа. Господи, помоги удрать отсюда! Господи, помоги мне! Помоги мне! Помоги мне! Черт подери, Господи, помоги мне! Господи, я буду хорошим человеком! Только помоги мне выбраться!

Ехать до блок-поста, на котором нас задержали, минут пять, но мне показалось, что прошло не меньше трех часов. Главное, чтобы на «блоке» не начали дергаться, а то мне тогда полный звиздец придет! Господи, помоги, пусть они сейчас сидят и тихо чего-нибудь жрут!

Луны не было, а мне еще надо было полавировать между бетонных блоков. Шлагбаума не было. Я попытался представить расположение бетонных укреплений. В голову ничего не лезло. Только паника. Паника вытеснила все мысли.

Теперь главное проскочить! Если мне ехать пять минут, то по радиостанции проорать на блоки, чтобы остановили машину — пять секунд! Это значит, что шансы мои супер-супер мизирные. Все равно, что в преферанс объявить «мизер», имея на руках четырех тузов! Господи! По-мо-ги!!! Помоги!!!

Несмотря на панику, мышечная память переключила коробку передач на вторую скорость. Пока никого не вижу, но мне надо сделать два поворота! Два поворота! Господи! Вцепился в руль мертвой хваткой. Ногти впились в ладони. Челюсти сжались до хруста зубов. Казалось, что зубы раздавят друг друга. Я не обращал внимания. Не обращал внимания ни на что! Только вперед!!! Только вперед! Впереди было мое будущее. Или моя погибель!.. Только вперед!

Подъехал к блок-посту. Надо включать ближний свет, иначе ни фига не получится!!! С трудом отлепил, отодрал руку от руля, щелкнул переключателем. Вперед! Главное, чтобы мотор не ревел, не надо газовать на второй передаче! Мимолетный взгляд на приборную панель. Бензина — полный бак, температура в норме! Как новичок высовываю голову вперед рулевого колеса, грудью налегаю на «баранку». И почему придумали люфт на рулевой колонке! На хрен он мне сейчас нужен! Вхожу в правый поворот, медленно, спокойно, Алексей, спокойно!

Слышу, нет, не слышу, а чувствую, как открывается дверь на блоке. Через долю секунду виден падающий свет. Все!!! Звиздец! Полнейший звиздец!

Левый поворот. Налегаю грудью на руль, помогаю всем телом, газ на полную катушку. Мотор взвыл, скорость выросла, педаль сцепления в пол, скорость — третья!!! Сцепление бросаю и тут же газ до полика!

Вижу, как боевик выходит, лениво машет рукой, остановись! Хуль тебе в рот, обезьяна хренова! Боевик еле успел отскочить. Слышу вопли в спину. Один голос, потом второй. С запозданием очередь мне вслед! Газу, Леха, газу!!! Скорость четвертая и газу, газу. Газу. Теперь я понял, что тогда, до блока, я не боялся, я только сейчас начинал бояться. Я жал на педаль газа, мчался вперед, пытаясь «поймать» дорогу. Только не на обочину!!! Там мины!!!

Ноги ватные, живот и низ живота ломит от страха. Спина как деревянная, гениталии, кажется, ушли, спрятались внутри меня, залезли обратно! Если бы в сиденье были бы гвозди, я бы вырвал их задницей, до такой степени она напряглась. Страшно!!! Мне холодно, мне страшно!!! Надо съезжать с дороги. Плевать на мины, если сейчас устроят погоню, то на тракте меня догонят махом. Проселок может меня спасти. Вот она есть маленькая тропка — ходу, Леха, ходу, родной!!! Сбрасываю скорость, лавируя между деревьев.

С каждым метром паника уходила, приходил обычный страх. Я остановил машину. Пока повезло, что не нарвался ни на растяжку, ни на мину. Заглушил двигатель. Слушаю тишину. Погони нет, или пока нет. Сердце рвет грудь, дыхание тяжелое.

Я с трудом оторвал руку от руля. Затряслись руки, потом все тело, челюсти стучали друг о друга, волны судорог сводили и отпускали меня. Лицо перекашивало, все лицо сразу. Казалось, что все части лица жили собственной жизнью. Кривило рот, глаза дергались, каждый сам по себе, мышцы на шее напрягались, по очереди дергая голову то вправо-влево, то вперед-назад. Мышцы пресса то напрягались до дикой боли, то расслаблялись. Потом я заплакал. Просто заплакал. Я не рыдал, вот так, навзрыд, уже очень давно. Как в глубоком детстве. Я рыдал, упершись лбом в руль. Если бы сейчас кто-нибудь меня захватил, я не смог бы оказать сопротивления. Никакого...

Сколько прошло времени я не знаю, но показалось, что целая вечность. Тело и голова стали медленно приходить в норму. Первым желанием было рвануть в сторону границы, плевать на этого самонадеянного, мстительного еврея.

На полусогнутых, ватных от страха ногах вышел из машины. Не думал, что мой мочевой пузырь так переполнен, мне казалось, что это никогда не кончится.

После облегчения сидел в машине и курил в кулак. Внутри все колотило мелкой дрожью. Что делать, что делать, что делать?! Можно хоть сейчас крутануть руль и ударить по педали газа. А дальше? Хана Андрею. Ну и что? А так и тебе конец придет. Затяжка, лбом в руль, еще затяжка, жжет губы. Открываю дверь, тушу сигарету о порожек машины, окурок бросаю на заднее сиденье. Не надо оставлять лишних следов. Привычка.

Новую сигарету в зубы. Курю. Медленно, очень медленно успокаиваюсь. Мозг работает как квадратное колесо. Как несмазанное квадратное колесо.

Что мы имеем? Рабинович в плену. Это раз. Два — против меня работает банда головорезов. Хорошо вооруженных, подготовленных бандитов. Три — я могу вооружится. Знаю, как выпотрошить еврейский тайник. Можно попытаться что-нибудь сделать. Прорыв внаглую? Можно. Хорошо, эффектно и очень глупо. Эффектно, потому что два трупа выглядят более впечатляюще, чем один. Почему глупо? Потому что это самоубийственно. Я похож на самоубийцу? Отчасти. Что я могу сделать? Могу сначала провести разведку. А там — как кривая выведет. Никто меня не обязывает вытаскивать Рабиновича.

Что еще? Что же еще?

В голове крутилось что-то очень важное, но я никак не мог это ухватить. Что-то очень важное, что может дать шанс на свободу Андрею. Или на его погибель. Но что? Что же? Епрст! Я начал усиленно растирать уши и щеки, закурил. Что? Господи, ну, подскажи! Что же?

Поездка, поездка. Кто-то куда-то едет. Все!!! Жена эмира и его младший сын едут в Россию! Вот оно! Вот! Едут завтра, посмотрел на часы, нет, уже сегодня. Что это может дать? Многое, если подойти к делу с умом и наплевать на моральные устои. С большой колокольни наплевать!

Попробовать стоит, но медленно и очень аккуратно! Что теперь? Очередная самоубийственная попытка. Вперед? Нет, назад! К тайнику!

Я медленно развернулся. Очень боялся, что все-таки за мной пустят погоню. Но, видимо, им было лень или передумали. Погони не было. Ну и хорошо!

Медленно подъехал к тому месту, где была растяжка на дороге. Ночь искажает все. И расстояние, и очертание предметов и местность Я боялся, что не найду тайник, что нарвусь на растяжку, мину, засаду. Просто на сук, как всем известный барсук из детской песенки.

Кому приходилось бывать в ночном лесу одному, тот имеет примерное представление, что это такое. При каждом шорохе, треске, крике ночной птицы, приседаешь до земли. Потеешь от страха и от собственного бессилия. Это очень страшно. Очень страшно!

Почти ползком я подобрался к тайнику. Дорогу подсвечивал фонариком. Но им нельзя было пользоваться постоянно, могли заметить. Включал только тогда, когда казалось, что сбился с курса. Пару раз я забирал правее. Вовремя ориентировался и возвращался на верный курс.

Каждой клеткой кожи, волосками на ушах я чувствовал опасность, которая, казалось, притаилась под каждым кустом этого враждебного леса. Вот и тайник. Ну, Андрей, если ты не сподличал, и не оставил мне никаких сюрпризов, то у тебя есть шанс. Если оставил какую-нибудь хреновину, то, извини, сам дурак. Я перекрестился и начал снимать ловушки для непрошеных гостей. Получилось.

Начали! Вспомнился фильм «Командо», когда Шварценеггер в магазине набирал оружие. Мне бы его мышцы! Это железо так много весит. Поэтому, в отличие от Арнольда, я не буду брать много, или то оружие, с которым плохо знаком.

Итак! СВД — классная штука, но я только пару раз стрелял из нее. Нет. Не берем. Не берем и прочие разновидности данного вооружения.

АКС. Беру. Весь в заводской смазке. Эх, родимый, тебя бы по хорошему пару дней бы подраить. Нет времени. Отираю густую смазку. Пойдет.

Еще? Конечно, патроны к автомату. Сколько? Десять пачек, благо, что три цинка открыто, кто-то уже брал, упаковка не полная. Пачку «трассеров». Рву упаковку, высыпаю патроны, снаряжаю магазины. Четыре штуки. Еще брать? А стоит ли. Всегда не хватает патронов. Большой бой мне не выдержать. Но и дешево продавать свою жизнь не стоит. Беру еще два. Все снаряжаю.

Мины. МОН-90, МОН-100. Беру «девяностые», мощи хватит. Беру три и тут же одну откладываю. И так тяжело, а мне еще по лесу возвращаться. Ищу взрыватели. Есть то, что я искал. Радиовзрыватели. Все как в «Командо», с той лишь разницей, что помощи не будет. Вообще!

Прибор ночного видения. Щелкаю, проверяю батарею. Не заряжено. Жаль, в сторону.

Гранаты? Конечно. Ф-1 — 2 штуки. РГД-5 беру пять штук. Нагрузился. Встал, тяжело.

Вытаскиваю эту груду смертоносного металла наружу. Теперь надо как-то замаскировать тайник. Кто знает, может, еще пригодится. Устанавливать в темноте ловушки я не стал. Хватит того, что мне повезло, и я смог их снять. Мне везет, очень везет. По всем земным и небесным законам я должен был сдохнуть уже раз сто. Но прошел несколько войн и остался целым. Для чего-то Бог, Судьба меня спасли, может, именно для того, чтобы я помог Рабиновичу? Или для того, чтобы я стал богатым и помогал людям?

Давным-давно читал Евангелие. Читал из вредности, нельзя было читать, запрещено, вот я и читал. Я из той категории, которым говорят, что нельзя читать, а я читал. Читал Солженицына, Войновича и еще много чего, в том числе и Священное Писание.

Почему при Советской власти запрещали эту книгу, я так до конца и не понял. Немного я помню, но вот запомнился мне такой эпизод, или притча, как хочешь ее назови. Дал Бог трем людям несколько талантов: денежная единица была такая. Одному пять, второму — три, третьему — один. Кто как любил Бога, кто как жил. Бог им и сказал: «Берите деньги, а я вам буду помогать!»

Первый сумел вложить деньги и удвоить сумму, второй тоже удвоил деньги, третий не верил в Бога и зарыл деньги. Хотя мог бы использовать по своему усмотрению, пропить, с девками прогулять. Придурок, что с него взять!

Через некоторое время приходит Бог и спрашивает, мол, как дела? Первые двое хвастают своими успехами. А третий говорит, не верю я в тебя, Господи, поэтому и зарыл денежку в землю, на, получи ее назад.

Господь взял денежку и отдал ее первому. Мораль сей истории такова, по-моему, в том, что деньги идут к деньгам, и нужно рисковать. И что теперь? А теперь то, что Рабинович и есть то самое звено, которое может и должно вывести меня к деньгам.

Леха, а если бы ты точно знал координаты нахождения тайника, то стал бы пытаться спасти Рабиновича? Честно скажи сам себе. Честно? А черт его знает, черт его знает. Может, и не стал бы. Хотя с другой стороны, что есть деньги — куча бумажек, а Рабинович стал моим напарником, все как на войне. Пошел бы! И хрен с ним! Будь что будет!

Все эти дурацкие мысли лезли в голову, пока, обливаясь потом от страха и нагрузки, я спускался к машине. Недосып и напряжение делали свое дело. «Крыша» стала съезжать. Надо поспать и поесть. Сумасшедшие тоже хотят есть.

Дотащился до машины. Сгрузил все. С большим удовольствием размял затекшую спину. Посмотрел на часы. 3.30. Нормально. Достал из сумок еду, перекусил, запил все это минералкой. Спать!

Ага, попробуй, поспи, когда один в лесу, и при каждом шорохе последние волосы на голове становится дыбом, а сердце уходит в пятки, да и спать в «Ниве» не так удобно, как в родной постели. Я ворочался с боку на бок. Стал замерзать, завел двигатель, включил печку. Сзади, где была установлена турель для пулемета, была дыра, и оттуда сильно задувало. Рядом валялся кусок брезента, завернулся в него. Кое-как задремал, а в 6.00 виброзвонок в часах уже затряс мою руку. Я в испуге проснулся и секунду не понимал, где я, и что вообще тут делаю.

Ну, все, пора! Тихо начал движение обратно к деревне. Дорога одна. Можно, конечно, выехать на запад, там через пять километров на деревню вела еще одна дорога. Но, помнится, там был небольшой мост, и боевики его взорвали, не думаю, что местные его починили. Значит, нужно ехать до Гудермеса, или до Грозного. А это далеко. Так что будем надеяться, что жена Мовсара с его змеенышем поедут именно этой дорогой. Если будет один охранник, он же шофер, то справимся, буду надеяться, что справлюсь. Ну, с Богом! Я перекрестился, плюнул на панель, потом стер плевок.

Самое удобное место для засады — это перекресток, где поворот на север — в Россию. Там и устанавливаю мину, радиовзрыватель на место. Маскирую валежником и травой. По моим расчетам первый взрыв должен был ударить по колесам автомобиля, не причинив существенного вреда пассажирам. Для этого я установил мину под углом к земле, чтобы большинство осколков ушло в почву.

Вторая мина была установлена как контрольная. На случай, если не удастся сразу остановить автомобиль. Она была уже поставлена как надо. Бить, так бить! Она же была предназначена на тот случай, если будет две машины. Не хотелось бы второй!

Часов в девять-десять должен появиться мой «Хвостов» в своем лагере. Жена может дождаться, и, скорее всего, дождется. Теперь еще вопрос, тут, конечно, не слишком оживленная автострада, но как бы мне не промахнутся, и не взорвать другую машину. Срыва здесь не должно быть. Не может быть! Бой я не выдержу.

А это значит, что надо наблюдать за деревней. Загнал машину в кусты, потом прошел пешком и залег на небольшом холме. Чтобы не промокнуть, прихватил с собой брезент, что был в машине. Стал смотреть. Бинокль японский, выручай!

Дом, где содержали Андрея, просматривался лишь частично. Видел, как духи возились с машинами, меняя у них колеса. Подобраться ближе не было ни малейшей возможности.

Я включил сканер. Послушал, все тихо. Да и что толку, даже если и услышу чеченскую речь, понять не смогу. Выключил. Батареи еще могут понадобиться, хотя в сумке их много болтается, и для чего Андрей сказал их купить, да фотопленок целую кучу? Для того чтобы спрятать среди них свои хитрые штучки? Вызволю — спрошу.

Ничего интересного не происходило. Деревня жила своей жизнью. Крестьяне выгнали скот и возились по хозяйству, местные боевики шатались без дела. Кто-то чистил оружие. Во дворе, где был расположен сарай с Андреем, боевики по-прежнему возились с машинами. Два УАЗа. На одном из них и поедет жена и сын эмира. Это при условии, что поедут, а если не поедут? Ну, тогда извини, Андрей Иванович, я возвращаюсь в Россию. Может это и подло, но, тем не менее, у меня нет никакого желания быть мертвым, пусть даже из-за очень большой кучи денег.

Меня стало клонить ко сну. Нельзя! Орехи с изюмом очень хороший стимулятор, лежал и жевал, изредка прикладываясь к бутылке с водой. Воды мало, надо экономить! Время было 9.37, когда с юга показалось две машины. Я внимательно смотрю. По тому, как засуетились духи на блок-посту, понял, что едет командир.

Головная машина притормозила на блоке. Со стороны пассажира открылась дверь. Кто-то из духов подбежал и стал что-то рассказывать, отчаянно жестикулируя. Понятно, объясняет «Хвостову» как мне удалось удрать на украденной машине.

Ладно, смотрим дальше. Машина проехала в сторону сельсовета. Что там — мне не видно. Крыши домов и деревья закрывают обзор. Ждем. Включил сканер, настроил на частоту радиозакладок. Треск. Хочется верить, что они не раскусили этот трюк. Это будет Рабиновичу дорогого стоить.

Минут через пять машины появляются во дворе, из которого мне удалось сбежать. Боевики побросали колеса и начали оправдываться. Я видел, как они что-то показывают, один даже показывал, как мы прокалывали колеса их машин. Потом двое побежали в дом, привели Андрея. Лица толком не разглядеть, но он шел, слегка прихрамывая, куртки нет, рубаха порвана. Да, досталось...

Эмир, он же по совместительству агент ФСБ, что-то сказал, потом ударил Андрея кулаком в лицо, Рабинович упал. Мовсар, мать его, начал избивать Андрея ногами. Это продолжалось около минуты. Потом Рабиновича подняли. Стоит на ногах самостоятельно. Это уже радует.

Все это время я бесился от злости. Так хотелось убить эту тварь, возомнившую, что он вершитель судеб человеческих! Тварь, урод, чмо, пидор вонючий! Но нельзя отвлекаться! Нельзя! Смотрю. Андрея отвели обратно в дом.

Во двор вошла женщина. Они с Мовсаром о чем-то поговорили и пошли со двора. Это плохо. Я могу не увидеть тот дом, куда они ушли. Это оказался соседний дом. Более большой, более богатый. Понятно. Первый — для охраны, заложников, как гараж, второй — хозяйский. Два автомобиля, на которых приехал эмир, стояли в первом дворе.

Прошел еще час. Ничего нового и интересного не происходило. От земли, через начавший промокать брезент, тянуло холодом, очень хотелось в туалет. Нельзя! Стоит отвлечься, и по закону подлости именно в этот момент произойдет то, чего так я жду. Проверено уже, и неоднократно!

Еще минут через пятнадцать появилась женщина в сопровождении мальчика лет восьми-десяти, сзади шел боевик. Ну же! Началось?! Началось или нет? Напряжение достигло высшей точки, при этом очень хотелось в туалет, казалось, что мочевой пузырь разорвется. Ну же!!!

Они вошли во двор нужного дома. Сели в автомобиль, на котором приехал Хозяин. Боевик за руль. Мальчик сел на переднее сиденье, женщина — на заднее. Машина тронулась. Ну, все! С Богом!

Я отполз и побежал к своей машине. Черт! Больше не могу! Я с большим облегчением опорожнился. Попутно вспоминал, как вооружен водитель. Автомат с подствольником, подсумок с магазинами к автомату, подгранатная сумка, сумка с гранатами к подствольнику, ПэМовская кобура, нож устрашающих размеров в ножнах. Упакован юноша — будь здоров! И он со всем этим арсеналом попрется в Россию? Совсем черти охренели! Или думают, что раз деревня их, то можно и творить все, что захотят? М-да! Если выберусь, то такую «телегу» накатаю! Стоп, Леха, стоп! А тебе не все равно? Нет! Ты теперь уже никто и звать тебя «Никак». Твой номер шестнадцатый. Поэтому заткнись и думай лишь о деле. Вперед! Тебе до места надо добраться быстрее духовской жены и выкормыша.

«Нива» ходчей бегает, чем УАЗ. Фора по времени есть, плюс фактор внезапности. Ходу, Леша, ходу!

С ходу загоняю машину на примеченную ранее низинку. Не видно с поворота, и то ладно. Теперь в засаду. Лежу на пузе, жду. Курю. Ладони потеют, вытираю о брюки. Послышался шум двигателя, привел в боевую готовность управление радиовзрывателей. Очень хочется верить, что все сработает именно так, как я хочу. Потому как работал я с ними лишь на учебных занятиях. Ну, Господи, помоги!

Ближе, ближе шум мотора. Я осторожно поднимаю голову. Тот «козел», тот! Теперь, главное не прозевать и раньше времени не рвануть! Помнить, что водилу надо кончать — он самый опасный! Еще ближе, еще! Вот так, ну, еще!

Я давно уже поднял защитный кожух на выключателе, но все равно еще раз бросаю на него взгляд. Кожух поднят, лампочка готовности горит. Метр, еще, и еще! Пора! Перевожу переключатель вверх. Одновременно раздается два взрыва. Бля! Вторая мина тоже рванула. Ну, теперь молись, Леха, чтобы пассажиры живы были! Духи в Грозном одной такой миной генерала Романова чуть на тот свет не отправили, он сейчас живет в своем мире.

Только прогремели взрывы, я рванул с места. Фу, а дыма-то сколько! Первая мина оторвала передний мост у машины к чертовой матери. Вторая же мина сработала вхолостую, зад машины целый, осколки ушли в сторону. Ну и слава богу!

Рву дверку со стороны водителя. Он почти вываливается, но уже хватается за автомат. Погоди, родной! Бью в висок стволом автомата, он валится на бок. Хватаю за ворот и вытаскиваю наружу. Этот мне не нужен, даже если и сдохнет — не велика потеря! В салоне меньше дыма, чем снаружи, но тоже хватает, вот пацан, смотрит на меня. У, ешь твою мать! Пацаненок вытаскивает пистолет ПСМ. Маленькая такая финтифлюшка, генералам стали недавно выдавать, по размерам как дамский. На ладони спокойно умещается, наверное, чтобы застрелиться, врагам в плен не попасть. Но с такого близкого расстояния даже этот сопляк сумеет во мне дырок наковырять. Опять же автоматом тычу ему в лицо, он инстинктивно закрывает лицо руками, второй рукой выдергиваю пистолет.

Обегаю машину, открываю дверцу пассажира, выдергиваю пацана, потом дергаю заднюю дверь. Мамаша, видимо, была без сознания, сейчас очухалась, увидела нас (сынок, кстати, извивался ужом, и все норовил меня ударить в пах и по ноге), закатила глаза и вознамерилась вновь грохнутся в обморок. А мне этого не надо, ни в коем случае.

Тут на сиденье водителя запищала радиостанция. А потом разорвалась чеченской речью. Можно и не сомневаться, что в деревне слышали двойной взрыв, поэтому и забеспокоились. Надо уходить. Может, кого-нибудь из этой семейки убить? Нет, не стоит, еще рано!

— Выходи, только не ори! — я наставил автомат на эмиршу.

Она медленно выходит, поднимает руки над головой, очень даже хорошо! Пока она вылезает из машины, хватаю радиостанцию, выключаю ее. Волна зафиксирована, это хорошо. Водила валяется на земле. Ну, да ладно, зато хлопот не доставляет.

Наконец-то женщина, путаясь в длинных черных одеждах, ступает на землю. Ремень автомата одеваю на шею. Бегом марш, сукины дети!

Женщину хватаю за шею, толкаю впереди себя, пацана держу подмышкой, он поначалу сопротивляется и что-то орет, автомат раскачивается в такт бегу и периодически бьет его по голове. Ничего, ничего, голова, сынок, тебе больше не понадобится. Ты же боевиком будешь, как твой папка, а воинам Аллаха башка нужна только для того, чтобы папаху носить! Снимают шкуру с одного барана и одевают на другого! Фас, вперед!

Вот и моя машина, с ходу швыряю пацана ближе к турели, потом поднимаю женщину и кидаю рядом. Сам туда же. С ремня рву украшение — змею. Длинный, тонкий и очень прочный трос. Отлично! Усаживаю их спинами друг к другу, будет вам чем заняться, будете сосредоточенно, срывая ногти, пытаться освободится. Но у вас фиг что получится! Я умею вязать самозатягивающиеся узлы. Чем сильнее будете дергаться, тем сильнее трос будет врезаться в нежную детскую и женскую кожу. Всяческих вам неуспехов! Как говорится: «Флаг вам в руки и электричку навстречу!». Плюс ко всему трос пропустил под основанием турели, а она крепко привинчена!

Так, а теперь, пока пленники развлекаются, надо уходить! Я погнал машину на восток. Через полчаса загнал ее в кусты. В любой машине полно всяких тряпок, из них я сделал хорошие кляпы, поглубже загнал во рты, поверху повязки. Ни языком вытолкнуть, ни о плечо вырвать. Это я тоже умею делать! Эх, были времена, были!

А теперь пешочком. С соблюдением всех мер предосторожности в сторону недавней засады. Полчаса ехал, почти час пешком добирался. О, народ суетится! Надо осторожным быть! Чуть в горочку, залег в кустах, они без собак, откуда у них в деревне обученным служебным собакам взяться. Нет, и слава богу!

Водила что-то объясняет. Оба-на! А правое предплечье-то у него перевязано, рука на перевязи. Это что-то новенькое. Значит, мужик испугался командирского гнева, и сам в себя выстрелил? Осколком его задеть не могло. Я бы заметил и пару раз пнул бы по ране обязательно. Это факт! Башка у него тоже забинтована. Ну, это моя работа, признаю!

Так, и что же они там решают? Водила, видимо уже в десятый раз объясняет командиру, как все было. Вот так они ехали, вдруг ба-бах! Ага, именно так он и показывает. Показывает, что его взрывом вырубило, на уши показывает. Точно, мне тоже ушки заложило. Все как в том анекдоте. Пятачок и Винни Пух нашли ружье, крутили его, крутили, потом Винни стреляет в Пятачка. Дым рассеивается. Пятачок на земле дергается в агонии, а Пух говорит, держась за голову: «Тебе смешно, свинья, а мне ушки заложило!» Вот так и здесь, ему ушки заложило, и он упал почти замертво, потом открылась дверца. Удар в висок и бах — выстрел в руку. Врешь, братец, не так все это было! Ну да Аллах тебе судья!

Вот командир повернулся лицом. Ну, что. Здравствуй Мовсар! Ты нисколько не изменился, только осанка стала более гордая. Ничего, мы эту спесь с тебя собьем! С дороги мою машину не было видно, и, похоже, шофер на самом деле был без сознания, не видел, куда я увел родственников главаря банды. Водитель часто показывал в сторону России. Ну что же, тем лучше! Через пятнадцать минут появилась машина со стороны российско-чеченской границы. Пять человек, которые вышли из нее, разводили руками и отрицательно покачивали головами, мол, не нашли. Сейчас главарь начнет психовать.

И точно, Мовсар начал орать, размахивать автоматом. Это хорошо. Значит он прогнозируемый, а следовательно — управляемый. Люблю управляемых людей. Сейчас он снова пошлет машину, а когда она вернется ни с чем, то поедет бить, а может, и убивать Андрея Ивановича.

Ну, что же, все идет, как я задумал и просчитал. Главное, чтобы и дальше так шло!

Действительно машина уехала, в это время командир расхаживал и думал, он пинал опавшую листву и думал, думал, думал. Выстраивал логические цепи, искал причинно-следственные связи. Потом подозвал снова водителя и еще одного боевика, его-то я раньше видел. И что-то сказал водителю. Водитель начал описывать меня. Рост вот такой — показывает. Волосы, стрижку на себе показывает длину волос. Врешь! У меня они короче! Второй боевик слушает, уточняет что-то. Потом второй показывает шрам на лбу. Тот кивает. Все сошлось. Это второй заложник-журналист, который не убежал как подлый гяур в Россию, а захватил ближайших родственников командира в плен!

По внешнему виду Мовсара можно предположить, что он готов растерзать своих подчиненных, но больше всего он хочет добраться до меня и разорвать. Ну, я как можно дольше отсрочу нашу «теплую» встречу. Мне это пока не нужно.

Вот снова появилась машина. Снова пусто. Ничего. Все по машинам. Три машины уезжают, четвертая, зацепив подорванный УАЗ, медленно едет в сторону деревни вслед за остальными. А вот теперь и мой выход!

Бегом назад, бегу так, что задыхаюсь. Духи не оставили никого на месте происшествия. Это хорошо, что они такие бестолочи. Любой мало-мальски соображающий военный оставил бы там секрет или засаду.

Периодически посматриваю на часы. Вот и моя машина. Сейчас Андрея начинают бить. Так что времени терять не будем! Мои пленники на месте. Вид у них измочаленный, но живые и ладно! У пацана мокрые штаны. Для кавказского мужчины это позор! Ничего, ничего, пацан! Если твой батя будет вести себя примерно, то ты будешь писать как надо.

Уф! Отдышаться немного. Включаю радиостанцию, что забрал вУАЗе. Тишина, только треск атмосферных помех.

— Мовсар, Мовсар Толбоев! На связь! — начинаю вызывать я.

Молчание.

Хреново, очень хреново! По моим подсчетам Андрея должны убить минут через двадцать, максимум через час.

Снова вызываю предводителя местных бандитов. Наконец станция взрывается голосом. Слава тебе, Господи!

— Я — Толбоев! Кто говорит?! — знакомый голос.

— Отойди в сторону подальше от своих приспешников. Нет, дальше отойди. Вот так! И дай команду, чтобы не мучили больше пленного, воды ему дали и переодеться, — я говорил уверенно, как будто видел, что они делают с Рабиновичем.

Конечно, Андрей мог быть уже убит, но надо попробовать.

— Кто ты? Скажи кто, чтобы я знал, кого убью! — Толбоев неистовствовал.

Я уже успокоился после бега, закурил. Дал послушать пленным речь своего родственника. У них в глазах появилась надежда на освобождение и блеск ненависти ко мне.

— Мужик, будешь орать, у меня батареи кончатся. А мы так и не успеем обсудить дело.

И снова взрыв красноречия. Ну, ничего, пусть выпустит «пар». Потом будет более покладистым.

— Ты все? Мне можно продолжать?

— Кто ты? — настаивал Толбоев.

— Кто, кто! Заладил одно и то же! Конь в пальто! Мы с тобой давно знакомы. Отойди от подчиненных и дай команду немедленно, чтобы все выключили радиостанции, да так, чтобы и я понял. Я — Салтымаков. Доволен?

И тут же услышал команду на русском и чеченских языках выключить радиостанции.

— Ты? Ты здесь? — в голосе слышалось, изумление, ужас, ненависть, все сразу.

 

5.

— Здесь, здесь. Привет тебе от Евгения.

— Какого Евгения? — пауза.

— Дзюбы.

— Он тоже здесь? — страх и ненависть в голосе Мовсара.

Не забыл, видать, пальчик.

— Какая разница, здесь он или нет. У тебя есть то, что нужно мне, а у меня есть то, что нужно тебе. Меняемся?

— Ты мне сам все отдашь, и придешь ко мне. Тогда я тебя и твоего пархатого друга оставлю в живых.

— Послушай!

Я срываю повязку и вытаскиваю кляп изо рта жены эмира.

— Говори по-русски, сука! — стреляю у нее над ухом из автомата. — Ну!

— Мовсар! А-а-а-а! Он нас поймал! Мовсар, помоги! — кричит женщина.

— Все хватит! Кляп на место. Она мычит и плачет.

— Слушай, Хвостов, — напоминаю ему на всякий случай оперативный псевдоним, если он забыл, — ты меня знаешь. Я слов на ветер не бросаю. Первой убью твою жену. Убивать буду медленно, сначала, правда, я поиграю с ней в одну интересную игру. Она называется «У моей подружки есть одна маленькая штучка». Когда найдешь ее разобранный труп, то поймешь. Правила не тебе объяснять. Ну, потом, прости, доберусь и до твоего поскребыша. Пацан, в отличие от твоего водилы, пытался оказать сопротивление. Отдаю ему должное. Настоящая скотина растет, весь в батю. Ну, так что ты скажешь?

— А ты не боишься, что мы тебя сейчас пеленгуем?

— Нет, Хвостов, не боюсь. Чтобы сейчас запеленговать меня необходимо иметь соответствующие мозги и образование. Ни у тебя, ни у твоих будущих сокамерников нет ни первого, ни второго. Так как? Мне начать с твоей жены? Я уже долго с женщинами не спал. Кстати, она у тебя не больная? Мне предохраняться? Ей-то все равно, а мне еще долго жить. С чеченками ни разу не спал, все они какие-то вонючие и страшные. Жена у тебя не исключение, но надо попробовать, так сказать, для коллекции. Потом, за кружкой пива, с Дзюбой, будем вспоминать какая у тебя вкусная жена (пусть думает, что Женя рядом). Чеченов пробовали. А вот их женщин нет, — я подмигнул женщине.

Та, насколько позволял трос, шарахнулась от меня в сторону.

— Я тебя порву, разрежу на мелкие кусочки! — снова взорвался Мовсар.

Я отложил радиостанцию, попил воды, снова закурил. Толбоев все продолжал бесноваться. Дикая тварь, да и только!

— Мы всех русских убьем! Только тронь мою жену! — продолжал визжать Мовсар.

— Есть хороший анекдот, кстати, Дзюба мне его рассказал: "В Чечне, в период войны, открылась школа. Там учатся и чеченские дети, и дети русских офицеров. Тема урока — повторение темы «Российский флаг». Учительница: «Скажи, Ислам, что означает красная полоса?» Ислам: «Красная полоса означает, что мы всех русских убьем и затопим их красной кровью всю Россию». Учительница: «Малика, а что означает синяя полоса?» Малика: «Синяя полоса означает, что мы всех русских утопим в синих реках России!» Учительница: «Вовочка, скажи, а что означает белая полоса? Только без пошлостей!» Вовочка посмотрел за окно, где маршировали военные, потом вынул козявку из носа. Послал ее в сторону Ислама и говорит: «Марья Ивановна, я пошлить не буду! Белая полоса означает, что замучаетесь, духи гребанные, снег на Колыме убирать!» Хороший анекдот? Так вот, душара. Ты особо-то не дергайся, а то я же помню, как ты у меня от страха усерался. И если бы не я, то порезали бы тебя на ремни разведчики. Ну, а также не забудь, кто на тропу навел... Напомнить, как все было? Полагаю, что все это небезынтересно будет послушать твоим подчиненным. У тебя очень колоритный заместитель, он с радостью займет твою должность. Давно о ней мечтает, на харе написано. Молись, сука, чтобы нас никто не подслушивал, — я выдержал паузу. — Будем о деле говорить или лясы точить? Я же сказал: или я ухожу с моим товарищем, и ты получаешь свою семью целой, или ухожу без него, но ты получаешь отдельные части тел своих родных. Остальные я съедаю, голодный я. Идет?

— Говори, — после долгой паузы сказал «Хвостов».

Я обрисовал ему план обмена. Через два часа они выводят Андрея за блок-пост. Он должен идти один. Как только я вижу, что все в порядке, то отпускаю мать, она скажет, где сын. В случае неправильных действий со стороны боевиков, я убиваю сына. Мужика за мужика, с бабьем я не воюю.

Скрипя зубами предводитель местной швали согласился.

Я вытащил мальчишку из машины, мать смотрела на меня встревоженными глазами, что-то мычала, пытаясь сбросить повязку со рта. Билась, что-то пыталась показать мне или сыну.

Меня же истерика мамаши меньше всего интересовала. Я не садист, но если пойдет не так, как я запланировал, то убью их обоих. Станет одной машиной по производству боевиков и одним будущим боевиком меньше. Может кто-нибудь меня и осудит, да и хрен с ним! Это значит, что он жизни не видел.

Пацан притих. Штаны у мальчишки были еще мокрые. Позор, позор! Ну, ничего, если выживешь, то поймешь, что это не самое страшное в этой жизни. Крепко привязал к дереву. За кустами его не видно, если очень не постараться, то и не найдешь.

Поехал на машине в сторону деревни. Вот и холм, на котором я лежал, наблюдая за деревней. Брезент на месте.

Автомат поближе. Бинокль к глазам. В деревне видно оживление. Народ ходит из двора во двор, что-то делают с машинами.

Андрея вывели во двор, он закрывает связанными руками глаза. В подвале держали.

Вот и вождь апачей. Он о чем-то беседует с Рабиновичем. Вернее не беседует, а бегает вокруг, размахивая руками. Андрей стоит как истукан. Потом Андрей протягивает связанные руки, ему разрезают веревки, куда-то уводят.

«Хвостов» остается во дворе, что-то опять кричит, и грозит кулаком в мою сторону. Взбешен мужик ни на шутку. Ну и ладно, пока я правлю балом. Посмотрел на часы, с момента беседы прошел час пятнадцать.

Из деревни вырывается УАЗ и мчится в мою сторону. Тент на нем снят, в него набились шесть человек. А это мне очень даже не нравится. Хватаю радиостанцию. Вызываю «предводителя», тот откликается.

— Что тебе? — голос недовольный.

— Значит так, если машина немедленно не повернет назад, я убиваю твою жену, потом сына. У тебя минута, время пошло!

— Какая машина? — тянет время.

— Пятьдесят секунд, — взгляд на часы.

Сам в это время смотрю в бинокль на машину. Во время всего нашего разговора «старший» УАЗа внимательно слушал радиостанцию. Вот прозвучала команда на чеченском языке. Старший машины дал команду. Водитель ударил по тормозам, развернул автомобиль и поехал, правда, с меньшей скоростью, назад в деревню.

Уф! Я рукавом отер пот со лба. Если бы духи отправили засаду сразу после моего разговора с Мовсаром, то — мама, не горюй!

Кто знает, может, это был отвлекающий маневр. Не знаю, не знаю. Эх, выпить бы сейчас! Смотрю дальше. Вроде тихо.

Спустя ровно два часа от отмерянного мной срока, появляется Рабинович. Идет, оглядывается. Здорово его отделали. Ну, да ладно, ему это не впервой! Живой, на своих ногах, что еще надо!

Станция взорвалась голосом вожака:

— Эй, Салтым, отдай мою семью! — злой голос, очень злой.

— Спокойно, мужик, спокойно, я выполню свою часть договора. Ты же знаешь, что слово я свое держу. Пусть пленник кавказский подойдет ко мне поближе, а там и разберемся. Жену твою отпущу, сын живой, ждет, когда папка его освободит, — я говорю спокойно, наблюдая в бинокль. — Кстати, оттащи своих шакалов от блока, не умеют прятаться, пусть топают по домам. Я не шучу, оттащи, погоня мне не нужна. Я заберу своего друга, и мы спокойно уйдем к себе домой. У вас своя свадьба, а у нас — своя. Давай, отзывай, время еще есть.

Снова радиостанция взорвалась скороговоркой на гортанном чеченском языке и группа пехоты численностью в двадцать стволов потащилась вглубь деревни.

Кое-кто оборачивался и показывал мне международный жест под названием «50%», кто-то средний палец — видиков насмотрелся, еще один умник отклячил задницу и похлопал по ней. Топайте, ребятишки, топайте, потом разберемся. Мне сейчас нужно Рабиновича обратно получить, мою путеводную звезду, или нить Ариадны, как хочешь его обзови, но он мне нужен.

«Ну, давай, Андрей, быстрее шевели ногами! Понимаю, что тебе сложно, больно, но надо, Андрюшенька, надо! Через полчаса начнет темнеть, а здесь темнеет очень быстро, поэтому надо поторопиться, миленький, ну же! С наступлением темноты наши шансы упадут так низко, что канализация будет для нас так высоко, как горы Кавказа сейчас», шептал я, обращаясь к Рабиновичу.

Андрей, будто услышав меня, прибавил шаг, ну, все, пора спускаться, через пять минут он скроется за поворотом и не будет виден с блок-поста. Не думаю, что они на него навесили передатчик. Мозгов не хватит.

Я бегом спустился к машине. Освободил женщину. Свое слово держим, а может, быть, зря? Я внимательно смотрел ей в глаза. Было желание просто вытащить нож и тихо всадить ей в шею.

Если женщина вела себя как дикая кошка, пытаясь освободится от пут, то, посмотрев в мои глаза, притихла. Видно, что-то страшное увидала на моем лице. Ладно. Я же солдат, а не чудовище! Беги! Я закончил ее отвязывать, толкнул ее в сторону деревни.

— Иди. Мужу привет передай, помнишь, где сына оставили? Заберете его там.

Она стояла, растирая запястья рук, пошатывалась, ноги затекли.

— Иди, пока не передумал. Ты по-русски понимаешь? — я помахал рукой в сторону деревни.

— Спасибо, — выдавила она из себя и неровной, пошатывающей походкой пошла в деревню.

В это время показался Рабинович. Все как в фильме «Мертвый сезон», когда производили обмен шпионов, промелькнуло в голове.

— Андрей, быстрее! — крикнул я. — Сейчас гонки начнутся!

— Не могу быстрее, — ответил Рабинович-Коэн, скособочившись подбегая к машине, держась то за бок, то за руку.

Залез в машину. Я ударил по педали газа.

— Ходу, Андрюшенька. Ходу! — проорал я. Оборачиваюсь, погони не было. Пока не было.

— Спасибо, Леха, ну — спасибо! Я думал, что ты ушел, — бормотал Андрей, вцепившись поручень.

— Становится традицией спасать тебя. Если сейчас начнется погоня, то хватай автомат и лезь назад, будешь отбиваться, там и гранаты есть, правда мало, но уж что есть! — орал я, отчаянно крутя баранку, пытаясь поймать дорогу.

Меня колотила нервная дрожь.

— Откуда оружие, Алексей?

— Из закромов твоей необъятной Родины!

— А почему так мало?

— Бля! Я, что похож на трактор? Сколько мог, столько и унес, плюс две мины «МОНки» использовал, думаю, не обеднеет твоя ридна Израильщина?

— Не обеднеет! — Кивнул головой Андрей.

На каждой кочке он охал.

— Сильно досталось? — спросил я, постоянно крутя головой, высматривая, нет ли погони.

— Сначала сильно, а потом, когда ты захватил в плен семью, вообще бить перестали. А это ты здорово придумал! Они живые?

— Живые. Бабу сам видел, а шакаленок привязанный, обоссаный в лесу сидит. Впредь наука.

— Он у него один сын, остальные дочери, поэтому так трясется над ним.

— Ну и пусть дальше трясется, я ему мешать не буду. Ходу, Андрей, ходу! Эх, мама, не горюй! Нам еще минуты три форы, а там они нас не найдут!

— Куда едем? — Андрей крутил головой, пытаясь сориентироваться на местности.

— Как куда? К тебе в тайник. Еще раз его попотрошим. Надеюсь, ты не против?

— Да за ради бога! — с одесским акцентом ответил он.

Если чувство юмора возвращается, значит не все так хреново в этой жизни! Прорвемся, Андрей, обязательно прорвемся!

Вот и подъем, где я устроил засаду. Через несколько минут показалась и боковая дорога, сворачиваю туда, так, теперь не забыть, что здесь недалече растяжечка установлена.

— Не забыл про сюрприз дорожный? — спрашивает Андрей.

— Не забыл, — сквозь зубы бормочу я.

Ага, вот и ориентир. Загоняю машину в лес, в гору, ломаю кусты, острые обломки ветвей царапают краску на машине. Не мое — не жалко! Все, дальше машина не пойдет. Деревья. Выходим, подбираем обломанные ветки и маскируем машину. Смотрю на часы. Минут через десять начнет темнеть, хрен духи полезут в лес по темноте. Слышно, как внизу проревел двигатель машины, это они за сыном поехали, хорошо ездят! Было бы у меня время, пару мин установил бы. И еще одна машина на высокой скорости промчалась в сторону границы. Ну и ладно!

— Ну что, горемыка, надо идти в схрон. Прямо и не знаю, если бы его не было, или если бы ты мне его не показал, что бы мы делали!

— А ничего, Леха, каюк бы нам пришел! — Андрей при каждом шаге охал и хватался за бок.

— Ребра целые? Может, тебе что-нибудь отбили?

— Да нет, вроде не похоже.

— Давай, пока полностью не стемнело, залезем в логово.

Минут через тридцать дошли до тайника. А ведь действительно, не было бы этого тайника, то ничего бы у меня и не получилось. Подождал бы, когда убьют Андрея, и потопал бы обратно. А теперь? А теперь у меня есть шанс стать миллионером!

Мы заползли в свою нору. Есть продукты, оружие, и еще много чего. Надо отлежаться несколько дней, привести в норму состояние Андрея.

Мы лежали три дня, Андрей быстро приходил в себя. Он рассказал, что с ним было. Когда он пытался закрепить растяжку у дверей дома, то задел пустое жестяное ведро, которое с грохотом упало, часовой, прятавшийся на веранде от ветра, быстро выскочил и схватил Рабиновича. Потом все по накатанному, хорошо отработанному сценарию. Бьют, ломают психологически. Не получится, то могут и сломать физически. Эти могут все.

Мы договорились, что возвращаться в Россию не надо. Хотя мы и так на территории России, только ее часть на некоторое время захватили бандиты, но это пройдет. Триста лет татаро-монгольское иго было, и то кончилось, а тут это бандитское быдло... Ничего, как-нибудь справимся с этими уродами!

Будем выходить не короткой дорогой, а длинной. Пойдем не на запад, а на восток, а там уже на юг. Из того, что мы узнали, не думаю, что «Хвостов» будет трубить на всю Чечню, что он упустил двух журналистов. А если еще сболтнет о том, что один из пленников был в годы войны контрразведчиком, то ему головы не сносить. Могут и в измене заподозрить. А ему это надо? Ух, начал использовать еврейские обороты.

На четвертый день мы выползли из уже порядком опостылевшего тайника. Поначалу нам нравилась тушенка, но сейчас она уже стояла поперек горла. И выход «на волю» был встречен с облегчением.

Если нас не нашли за это время, то вряд ли поиски будут продолжены. Еще раз хвала Богу, что чечены не обзавелись служебными собаками. Мы, как могли, замаскировали лаз, Рабинович установил старый сюрприз по старой схеме. Надеюсь, что его Отчизна не станет удерживать с его получки то, что мы сожрали и унесли с собой.

Пока отлеживали бока на жестких ящиках с вооружением, то пришли к выводу, что притворяться безвредными журналистами — себе дороже. Будем боевиками. Сейчас по Чечне много всякого отребья шарахается. Рабинович знает чеченский, если меньше будет в профиль свой шнобель показывать, и говорить с небольшим арабским акцентом, сойдет за бандюка. Я же просто моральный урод, который воюет на стороне боевиков. Разве нормальный человек будет воевать за духов? Нет! Либо преступник, либо подонок.

Машина стояла на месте. Два первых дня лил дождь, ноги скользили, разъезжались на мокрой траве и глине, Андрюха пару раз с матами упал на землю. Мы несколько раз возвращались к «базе», таская в машину оружие, боеприпасы, провизию. Много не брали, конечно, не Брестскую крепость оборонять. Переоделись в новенький камуфляж. Ботинки я оставил старые, Рабинович тоже. Новые ботинки неудобные, пока разносишь, можно и мозоли себе набить. Кстати, Рабинович, так и не рассказал толком, где расположен склад с деньгами. Дурачок, думает, что я его брошу и убью, если узнаю, как пройти к деньгам. А кто мне мешает его убрать потом, после того, как деньги будут моими? Или он хочет меня грохнуть, когда поделим добычу?

Ну нет, не хочу я Андрея убивать. Если не врет, то денег там хватит «до» и больше!

Мы, как и планировали, двинулись на Запад.

Наше путешествие продолжалось неделю. Часто останавливали на блок-постах, но чеченский язык Рабиновича вперемешку с арабским выручал нас. Я лишь свирепо таращил глаза, плевал себе под ноги. Даже если бы я заорал во все горло «Аллах акбар!», то мой акцент выдал бы нас с головой. Пока все шло неплохо. Нам везло. Мы встретили только четыре охраняемых блок-поста. Много «блоков», что попадались на пути, были заброшены. Зато по дорогам сновали автомобили, как по одиночке, так и целыми колоннами. По возможности, мы старались держаться проселочных дорог. Риск был велик, но нарываться на неприятности с группой вооруженных людей, на оккупированной территории, нам не хотелось. С Запада двинулись на юг.

Вот тут надо было быть осторожными. Не все здесь «зачистили» федеральные войска во время военной кампании. Местность пошла холмистая, перерастающая в гористую. Дальше шли настоящие горы. У нас не было ни горной подготовки, ни соответствующего снаряжения, и я поинтересовался у Андрея:

— Мы, что в горы полезем?

— В горы лезть не придется, но машину оставим. Там она пройдет, но опасно больно, охрана спать не будет.

Проехав еще несколько километров, остановились. Потом около трех километров прошли по пересеченной местности. Залегли на вершине холма. Кусты перед нами мешают обзору.

— Где? — меня бьет дрожь. — Где мои деньги? Золото, бриллианты, мое счастливое будущее и безбедная старость?

— Вон! Смотри прямо, чуть левее кривой елки.

— Где?! Не вижу! — я отчаянно крутил настройки бинокля, но ничего не видел.

— Смотри! — Андрей упер автомат, «прицелился» и уступил мне место.

— Вижу вооруженного духа с автоматом! — я увидел сквозь прорезь прицела курящего боевика, сидящего на валуне.

Действительно, все было замаскировано по высшему уровню. Потом мы еще два дня изучали обстановку на объекте. Сами меняли место дислокации, прикидывая, как лучше подобраться.

Если не знать, что здесь находится какой-то укрепленный объект, то определить это было невозможно. Лишь беспечность часовых выдавала, что здесь есть что-то охраняемое.

По нашим подсчетам, часовых было всего восемь человек, плюс один командир. В смене по два человека. Но чеченцы такие же часовые, как и во всем мире, они ленивы, хитры, любят поспать. На ночь заступало два человека, один из них около двенадцати часов ложился спать, ночь они делили пополам. Менялись около четырех часов. Проверяющий — командир, проверял несение службы около двадцати двух часов. Никто не приезжал, ни уезжал. Днем готовили пищу. В хорошую погоду — рядом с караульным помещением, в дождь, туман — в помещении.

Труба от печи была проложена под землей и выходила на поверхность где-то в тридцати метрах от самого помещения. Конечно, тяга была слабая, но и дыма выходило немного, демаскировка минимальная.

Днем народ развлекал себя как мог. Кто метал ножи в сосну, кто что-то выстругивал. Иногда они устраивали танцы. Становились в круг и хлопали в ладоши, по очереди заходили в круг и лихо отплясывали свой воинственный танец.

Мы решили, что проникать внутрь можно только ночью, в период с двух до четырех часов, либо когда они вот так пляшут. Часовые тоже подходили и хлопали в ладоши, не вступая в круг. Кто-то из боевиков соорудил лук и стрелы, и они устраивали соревнования на меткость, но на Вильгельма Телля и Робина Гуда никто тянул. Зато они очень активно охотились на всевозможных птиц и пичуг. Защитники природы могут спать спокойно, боевики никудышные стрелки из лука. Зато нам удалось увидеть зачехленный и замаскированный миномет, он смотрел в сторону подъездной дороги.

Тренировок командир боевиков им не устраивал, собак они не держали. Все это было хорошо, но мы потратили еще сутки, пока обнаружили вход в вентиляционную систему. Труба, замаскированная молодым ельником скрывалась за россыпью камней.

Мы бы могли еще просидеть там две недели и ничего не увидеть. Помогла лисица. Она выбежала из ниоткуда. Потом, уже внимательно присматриваясь к местности, мы заметили этот лаз. Была у нее там нора или просто она бегала в поисках добычи — неизвестно, но мы ее больше не видели. Не думаю, что боевики сами знали о существовании этого темного отверстия. Оно находилось в пятидесяти метрах от них.

Часовые охраняли лишь главный вход. Но не было полной уверенности, что сама вентиляция не заминирована. Хотя, с другой стороны, если лиса там ходила и вышла живой, есть шанс. Опять много «если», слишком много, за последнее время очень много было у меня этого «если».

Также мы изучали места возможных «сюрпризов». Где могли быть установлены минные поля и гранаты на растяжках. Не нашли ничего, но это не значит, что их не было.

В ближайшую ночь решили попробовать проползти. Нам предстояло спуститься со своего холма, пройти низину, потом метров двести-триста в гору. Стоило духам нас заметить, и от нас мокрого места не осталось бы. Тот, кто выбирал, где соорудить этот объект, был грамотным инженером, кол осиновый ему в сердце! Днем мы наметили путь, по которому надо было пройти, а также ориентиры, чтобы в темноте не сбиться с пути. Перекрестился, сплюнул три раза через левое плечо. Эх, мама, не горюй! Вперед!

 

6.

Луны, звезд нет, идет мелкий, противный дождь. Самая погода! Часовые забились по норам, расщелинам. Один в двенадцать пошел спать, второй облегчился, покурил и забился между двух раскидистый елей, там у них была установлена скамейка. Очень удобно от дождя прятаться, и нам тоже удобно, нас не видно. Ползем медленно, ощупывая почву перед собой. Можно нарваться и на обычную сигнальную мину, и тогда все вокруг взорвется десятком осветительных ракет и разбойничьим свистом. Красиво в мирной жизни, фейерверк, мать его, а здесь — гибель. Ползем аккуратно, но по возможности ускоряемся.

Андрей отказался оставить в машине фотоаппарат и пленки к нему, а также батареи питания. Все взял с собой. Часть отдал мне. На хрен они ему сдались?!

Вот и склон трава мокрая, скользкая, холодная. Одежда давно уж промокла насквозь. Ползем, по спине струится пот, сверху дождик охлаждает организм. Пить хочется, отстегиваю флягу, делаю глоток. Вперед. С размаха ударяюсь правым плечом о дерево. Бля! Больно! Тру плечо. Кажется, что от удара о дерево грохот был сильный. Затаились, прислушиваемся. Тихо. Птицы в дождь тоже молчат. А может, их стрелки из лука распугали? Тихо. Вперед!

Руками щупаю впереди себя. Горячая волна обдает меня. О, ё! Проволока. Руки замерли. Растяжка, не растяжка? Аккуратно, чуть касаясь металла, обшариваю проволоку. Кусок колючей проволоки. Все может быть, могли и «колючке» привязать гранату и мину. От этих гадов всего можно ждать. Приподнимаюсь и переползаю над этой ощетинившейся колючками смертоносным металлом. Оборачиваюсь. Андрей делает то же самое. Не дурак, понимает, что нужно повторять действия ведущего до мелочей. Через час доползаем до примеченного нами ельничка. Прислушиваемся. Из трубы несет теплом. И шумит воздух. Значит вытяжная вентиляция. А какая хрен разница, приточная или вытяжная? Для нас абсолютно никакой.

Подползаю поближе, свечу фонариком в трубу. Ребристые металлические трубы состыкованы в единое целое. Диаметр — метр. Луч фонаря теряется, растворяется в темноте. Андрей подполз, смотрим внимательно, оглядываем стенки трубы. Не видно ни растяжек, ни мин, ни шипов из стен, все покрыто толстым слоем пыли. Пыль не потревожена. Значит, будем ее тревожить! Вперед! На этот раз первым ползет более худой и гибкий Рабинович.

Тридцать метров вперед по прямой, заметен лишь небольшой уклон, потом уклон становится все круче и круче. Ребра жесткости трубы больно впиваются в тело, локти, колени постоянно ударяются о эти выпуклости. Голову не поднять, шея затекла, вперед!

Меня охватывает жажда денег. Но впереди вижу только грязные, облепленные кусками земли подошвы ботинок Рабиновича. Иногда крупные куски грязи отваливаются, и я ползу по ним, иногда мелки куски земли отлетают мне в лицо. Неприятно, но ерунда, главное — впереди! Деньги! Деньги! В горле сохнет! Миллион! Два! Все мое! Деньги! Весь мир мой!

Вот уклон достигает угла около сорока пяти градусов, а потом становится вообще почти отвесным. Если бы не эти ребра на трубе, то просто покатились бы вниз колобками. Автомат, что за спиной, летит вперед и бьет по затылку. Черт! Если там большая высота, то лететь вниз башкой приятного мало, развернуться ногами вперед тоже не получается, или маленькая труба или я такой большой!

Вдруг луч фонаря Андрея, который секунду назад метался и отражался от стен, погас.

— Фонарь разбил? — шепотом спрашиваю я. — Возьми мой!

— Нет. Пришли! Теперь спуститься надо!

— Высоко?

— Около трех метров. Шею сломать можно.

— Ну, пробуй, я следом. Только тихо. Вниз свети. Мин нет?

— Вроде не видно.

— Ну, с Богом! На спину падай, успеешь перевернуться. А потом перекатывайся.

— Не учи ученого... — ворчит в ответ Рабинович-Коэн.

Через несколько секунд слышится грохот падающего тела, чуть позже лязг автомата о бетон.

Ползу вперед, вот и конец трубы. Мой фонарь освещает Андрюху, он уже на ногах, потирает спину и зад. Я осматриваю помещение. Небольшое, квадратов двадцать. В нем ничего нет.

— Прыгай, я тебя поймаю. — шепчет Андрей.

— Отойди лучше, а то зашибу. Автомат прими! — кидаю автомат.

Поймал. Ну, Господи, помоги! Висеть вниз головой неудобно, кровь приливает к голове. Отпускаю руки, вылетаю из трубы, в воздухе пытаюсь перевернуться на спину. Прикрываю руками голову. Упал на бок, перекатился, гася скорость и энергию падения. Тру бок, ребра целые, но больно же как!

— Пошли! — шепчет Андрей, помогая подняться.

Из комнаты один выход. Дверь взорвана. Рядом валяются куски троса и какие-то грузы. Система противовесов. Не сумели духи открыть дверь, взорвали. Переходим в другую комнату. Здесь установлены сваренные двухъярусные нары с матрацами, застеленными рыжими солдатскими одеялами. Некоторые сброшены на пол, некоторые отсутствуют: всего на двадцать человек. Два металлических, покрашенных зеленой краской стола, пять металлических стульев. Все сделано на века. Кто здесь жил? Или никто?

Дальше. Что дальше? Оружейная комната. Пустые, разломанные, расстрелянные пирамиды для оружия, стол для чистки оружия, плакаты, как чистить и разбирать-собирать автомат. Потом мы прошли много пустых или заваленных каким-то хламом комнат. Они были разные, и большие и маленькие. В каждой комнате, за каждой взорванной дверью я ждал мешки, коробки, ящики с деньгами. Пока все пусто.

И вот мы попали в большое помещение. Оно было уставлено стеллажами с ящиками, коробками, некоторые были с выдвижными ящиками.

ОНО!!! МОЁ!!! Я бросился к ближайшему ящику, выдвинул его. Какие-то бумаги! Может, счета и инструкции, как снять с них деньги в швейцарском банке? Нет, какая-то стенограмма. Задвигаю ящик назад, бросаюсь к коробкам, рву крышку. Бумаги, протоколы, приказы, переписка. Не то. Еще коробка, такая же чушь. Еще. Бумаги, бумаги. Во всех коробках бумаги. Хлам! Убью на хрен этого еврея!!! Где он?

Вот он! Стоит и наблюдает за мной, подсвечивая фонарем. Луч его фонаря слепит меня. Сука!

Подбегаю, хватаю его за ворот, бью головой о ближайший стеллаж. Обоими руками сжимаю ворот куртки, иду на удушающий прием.

— Где бабки, сука? — яростно шепчу ему в лицо. — Где деньги?! Валюта, золото, клише, номера счетов и коды доступа? Где? Тварь, я тебя убью! Говори!

— Их здесь нет, Леха! Нет! Отпусти! — хрипит Андрей.

— Где? — я отпускаю ворот.

— Не было их здесь никогда, — он потирает горло и крутит головой.

— А зачем я сюда пришел? — злость клокочет в горле.

— Здесь личный архив Дудаева.

— Чего? Не понял, повтори.

— Здесь личный архив Дудаева, он стоит гораздо больше его состояния.

— А на хрена он мне нужен?

— Он мне нужен. Сейчас я найду каталог, и буду снимать те документы, которые мне нужны. Связь и переписку Дудаева с арабскими государствами, США, Англией, Францией, Афганистаном, террористическими государствами. Вот для этого мне был нужен фотоаппарат и много пленок.

— Нагребал? Гад! — я бросился на Андрея, выставив руки вперед. — Убью!

Андрей сделал полшага влево, резко нагнулся и, выпрямляясь, нанес мне удар кулаком в солнечное сплетение. Я согнулся пополам и по инерции полетел вперед. Ударился головой о металлическую стойку стеллажа. Вырубился. Через несколько секунд очнулся. Дыхание еще не восстановилось, голова болела, потрогал, крови нет. Проиграл. Вчистую проиграл.

— Ты знал это с самого начала? — прохрипел я, поднимаясь с пола.

— Знал, Алексей, конечно, знал, извини, что использовал тебя. Один я бы не прошел все это. И то, что ты мне спас два раза жизнь я не забуду никогда.

— С тебя миллион долларов, — горько усмехнулся я, поднимаясь с пола.

— Миллион не миллион, но тысяч пятьдесят буду для тебя просить. Плюс вывезу тебя в Израиль.

— Что я там не видел?

— Будешь жить как человек.

— Поживем-увидим. Что делать будешь?

— Сейчас найдем каталог. Их должно быть два. Первый — по хронологии, второй — тематический. Я буду снимать документы, поможешь мне? Без твоей помощи мне не обойтись. Можешь и себе что-нибудь снять на память, пленки и батарей хватит.

— Зачем, чтобы потом за мной охотились как за зайцем всю оставшуюся жизнь? Меня и так по России сейчас ищут с фонарями, вычислят махом, что в Чечне, и после этого я буду такой лакомый кусочек, что меня надо будет держать всю жизнь в бронированном сейфе. А если я еще что-нибудь отсниму, то это будет вообще финиш.

— Пойдем, поможешь искать каталоги.

— Что они из себя представляют?

— Либо стеллаж с карточками, либо толстенные амбарные книги.

Мы активно искали, попутно я мельком читал документы. М-да! Это было капище, самое настоящие капище, только не «Золотого тельца», а всех разведок мира. Тут компромата было столько, что можно было взорвать весь мировой порядок к чертовой матери! Только мне это было ни к чему.

Через полчаса усиленных поисков мы нашли и предметный каталог и хронологический. Рабиновича интересовал только предметный. Он начал снимать документы о связях дудаевского режима с арабскими государствами. Особенно много было документов по Иордании, Саудовской Аравии, ОАЭ, Турции, Ирану, Пакистану и Афганистану. Многие документы были написаны на арабском, английском, французском языках, тут же прилагался перевод на русский. Многие поля были помечены рукой Дудаева. Здесь же были пояснительные записки. Ответы на иностранных и русском языках.

Андрей снимал только оригиналы. Я быстро пробегал глазами перевод. М-да уж! Целая международная сеть экстремизма и терроризма! Все очень радовались, что в ненавистной России есть оплот настоящего ислама, и предлагали свою поддержку. Судя по переводам, суммы были от десяти до ста миллионов долларов! И почему их сюда не привезли!

Поначалу было интересно читать, потом надоело. Я лишь помогал фотографировать, поддерживая листы. Андрей менял пленку за пленкой. Потом нам захотелось спать. Пошли в ту комнату, где стояли нары с одеялами и матрасами. Забылись коротким сном. Проснулись, жутко хотелось есть, но мы ничего с собой не взяли, поэтому продолжили фотосъемку документов. Не знаю, сколько извел пленки Рабинович, но работал он как автомат, только успевая менять кассеты с пленкой и батарейки. Я же обдумывал свою дальнейшую судьбу. Пока что возвращаться домой расковано, может стоит уйти «за бугор»? Попробовать можно, а там посмотрим.

К двенадцати часам ночи у нас закончились пленка. Все отснятые кассеты Рабинович забрал к себе, потом подумал и половину отдал мне. Попросил, чтобы в случае чего, я передал их любому раввину, а тот уже определится, что именно с ними делать.

Мне понравилось, что Рабинович не стал снимать документы, которые могли повредить России.

Потом мы подтащили ящики, сделали пирамиду из всякого подручного хлама и стали уходить через ту же трубу вентиляции, по которой пришли. Около трех часов ночи я высунул нос из трубы. Долго прислушивался. Тихо. На улице по-прежнему идет моросящий дождь, как будто и не было нас на поверхности целые сутки. И пошли мы, поползли. Вот она, колючая проволока, перелезаем тихо. Вот и наш склон, ползем, рвем одежду. Не важно! Попутно мелькают мысли, что вся эта операция для меня не имела никакого прока. Почти никакого.

Через четыре дня мы оказались в Краснодаре. Машину бросили и подожгли на чеченской территории, снова став мирными журналистами. Вышли без проблем через блок-посты. Вот и Россия. Здесь и дышится легче, и голова кружится от свободы. Все-таки «территория зла» она и есть «территория зла». Андрей связался с раввином. Тот обеспечил нас транспортом. Два молодца бандитской наружности, но милые внутри, добродушно беседовали с Андреем и раввином на иврите, а может, на идише, лишь искоса поглядывали на меня. Не еврей же! Потом мы погрузились в огромный «Ленд-Крузер» и двинулись в сторону Баку.

Ребята установили в багажнике еще одно большое сиденье-диван, на котором разместился я. Андрей — на среднем.

Дороги на юге ровные, хорошие, машина мчалась быстро. На постах ГАИ «мальчики», не показывая документы, отдавали гаишникам по пятьдесят долларов, нам отдавали честь, мило улыбались, и машина рвала дорогу, вновь мчась вперед. На границе тоже не было никаких проблем. Проехали вне очереди, нам еще долго махали вслед. Сумма немалая была, да и груз они везли очень уж важный. Я отсыпался на заднем сиденье. Мы редко останавливались, чтобы сходить в туалет и покушать. А так все вперед, вперед. Эх! Хорошая же машина «Ленд-Крузер»! Был бы миллион — обязательно купил бы себе такой же!

Вот и оно: то ли посольство, то ли консульство Израиля. Андрей и с ним один из «хлопцев» скрылись за дверью. Через час приглашают — меня одного, второй «мальчонка» остается в машине. Иду. Хорошо укрепленная металлическая дверь, отделанная деревом. Охранник, холл, меня ждут. Показывают куда следовать. Комната. Большой стол, кресла, стулья, показывают куда присесть. Бутылки с минеральной водой, стаканы. Открывашка рядом, наливаю, пью.

Через пятнадцать минут заходят двое. Началась беседа. Обычная вербовочная беседа, только классом повыше, я такие тоже проводил. Пилотаж высокий, можно обычного обывателя обвести вокруг пальца, но я калач тертый, вернее битый.

А нужно ли мне становится шпионом великого Израиля? На фиг! Наелся.

Прозрачные намеки, что, мол, много интересного для них я знаю. Нервы не выдерживают. Вскакиваю, они тоже.

— Вот вам, шпионы хреновы, пятьдесят процентов, а вот так — сто! — ору я, показывая с помощью ребра ладони международные жесты.

Шпионы переглянулись и, не говоря ни слова, вышли из комнаты. Дураку ясно: вокруг видеокамер, что у той собаки блох, показываю поочередно всем углам средний палец.

Я устал, я очень устал. Пью халявную минералку прямо из горлышка, закидываю ноги на чистый стол, закуриваю сигарету, качаюсь на задних ножках стула. Час прошел, никто не пришел за мной. Второй — тишина, я положил руки на стол — сверху голову. Задремал. Устал я, устал, отстаньте от меня. Все, наигрался в казаков-разбойников.

Открылась дверь. На пороге Рабинович. Переоделся, умылся с дороги.

— Пойдем, Алексей! — он улыбается.

— На расстрел?

— Нет, сейчас тебя сфотографируют на паспорт. Мы сегодня же летим во Франкфурт, там пересадка, и — в Израиль. Но ты отказался от сотрудничества, поэтому останешься в Германии.

— В Германии? — я был выжат как лимон. — И что я там буду делать?

— Не знаю, — Рабинович-Коэн пожал плечами. — Можешь вернуться в Россию. Да, кстати, ты получишь в Германии деньги.

— Миллион?

— Нет, чуть меньше, но тебе хватит. Так в Россию? — пауза. — Или в Германии останешься?

— Пока в Россию мне ехать не следует. В Германию... Благо, что когда-то изучал немецкий.

— Что помнишь?

— Хенде хох и Гитлер капут! Хватит?

— Хватит, только бритоголовым не говори.

— Членоголовым?

— Именно. Пошли фотографироваться. На фото нужно улыбаться.

— Могу только скалиться.

— Делай что хочешь! -Рабинович махнул рукой.

Потом меня сняли на паспорт. Снова отвели в опостылевшую комнату, хоть бы пожрать принесли, уроды! На столе стояли новые бутылки с минералкой. «Пальчики» что ли побежали снимать? Так я бы и сам дал.

Зашел Рабинович, теперь он был одет в костюм, белоснежную рубашку, галстук безупречно, без единой морщинки повязан двойным узлом, побрит, дорогой парфюм, лакированные туфли, и не подумаешь, что израильский спецназовец.

Я на его фоне смотрелся босяком. Нас сопровождало три человека, у обоих были опечатанные портфели, красный сургуч, оттиск Звезды Давида. Дипломатическая почта. Не смей подходить. Те самые фотопленки, ради которых я рисковал жизнью, плюс мои отпечатки пальцев. Это уже как пить дать.

У ворот стоял микроавтобус с красными дипломатическими номерами, спереди и сзади по машине. Понимают, что именно везут в опечатанных портфелях.

Все молчали, я смотрел в окно. Как все изменилось! Всего шесть лет назад, в далеком 1990 году мы вывозили из этого города армянские семьи. Самолеты на Москву уходили и с этого, гражданского аэропорта, и с военного аэродрома на Насосной. Эх, были времена, были! А что сейчас? А что впереди? Эмиграция. Горькое слово, тем паче, когда тебя обвели вокруг пальца, посулив миллион, а взамен? Шиш, да еще, скорее всего, без масла.

Вот и аэропорт.

— Алексей, вот твой паспорт. Ничего говорить не надо, просто отдашь паспорт для регистрации, — Рабинович протянул паспорт.

Я посмотрел, полистал. Израильские загогулины и по-английски: «Винер Алексей», ладно хоть имя оставили, а не сделали Мойшей.

Регистрация, посадка, все сопровождающие меня лица, включая и моего закадычного товарища, которому я минимум дважды спас жизнь, уселись в салоне первого класса, я — в экономическом.

Принесли напитки, выпивку. Давай, подруга! Я так давно не выпивал! А еще можно, красавица? Эх, и с женщинами у меня было в прошлом веке, я уже все забыл! Налей еще! Не жадничай, плескани малёхо! Придерживаю пальцем горлышко бутылки, пусть нальется побольше бесплатного самолетного пойла. Откинулся в кресле. Потягиваю дешевый коньяк. В девяностом в Баку мы пили хорошие, дорогие коньяки, а сейчас рад и этим ополоскам. Эх, были времена, были!

Выпил и не заметил, как задремал. Очнулся от того, что заложило уши, пошли на посадку. Во рту сушь. Все пристегнутые сидят, пялятся в иллюминаторы. Не стал выделяться из толпы, тоже смотрю. Ну, и какая же ты Германия, которую наши деды освобождали?

Домики какие-то чересчур аккуратные, и все здесь как-то не так. Еще не прилетел в Германию, а уже так домой тянет! Как там по-немецки это будет? О, точно: «Нах хаус».

Приземлились, все захлопали в ладоши. Тоже похлопаем. Теперь будем жить по-новому. Теперь все по-новому.

Господи, а аэропорт-то какой огромный! А самолетов сколько на летном поле! И большинство импортных. Таких я не видел. Не знаю, как называются, но красивые. Смотрим дальше.

Подрулили к терминалу, подали... не знаю, как эта штука называется, про себя я ее окрестил «кишкой». Сначала первый класс идет на выход, потом — бизнес, а потом уже мы — босота. Пехота она и за границей — пехота.

На выходе из терминала стоят двое в зеленой форме, наверное, пограничники. Не обращают внимания на пассажиров, в полуоткрытых кобурах — пистолеты. Беспечность полнейшая. Бей в репу, забирай пистолет, начинай захватывать аэропорт.

Леха, Леха! Останавливаю бег своих мыслей. Спокойнее! Все, забудь, навыки свои прежние забудь. Теперь здесь мир. И все. Мир и не более того.

Таможенный досмотр — формальность. Мне шлепнули в паспорт печать, и даже не смотрели на меня. Напротив выхода стоит секс-шоп. Яркие картинки и резиновые бабы различных размеров стоят в витринах. Такого я еще не видел. А коридор-то какой длиннющий! Окон нет. И выходы, входы, много-много. Народу несколько тысяч бегают, вытаращив глаза.

Так, и что же дальше, Алексей? Где твои еврейские друзья? Неужели вот так бросили? Ан нет. Вот и Рабинович идет. Посмотрим.

— Как долетел?

— Думаю, что в первом классе было бы удобнее.

— Не обижайся, не я здесь командую. Идем, выпьем кофе.

— Идем.

Он уверенно лавирует среди пассажиров, некоторые бегут с выпученными глазами, мечутся между огромного количества стоек регистрации, коридор, наверное, километра два, а может и того больше. Видно, что Андрей здесь не в первый раз.

Спускаемся на этаж ниже. Тут много всевозможных кафе. Заходим в ближайшее. Садимся за свободный столик. Подходит официантка, Андрей по-немецки заказывает кофе. Это даже я могу. Но они-то обсуждают еще что-то, видимо, сорт кофе.

— Ну, что, Андрей, что дальше?

— Все. Здесь наши дороги расходятся... Леха, ну, поехали со мной в Израиль?! Я помогу тебе работу найти.

— Не хочу. И вы меня всегда будете обманывать. Если ты — мой друг — меня обманул, использовал и поимел во все щели, то что мне ждать от остальных?

— Вот телефон. Можешь позвонить с любого таксофона — в Западной Европе, конечно, — Андрей протягивает кусочек белого мелованного картона, где типографским способом набран длинный ряд цифр. — Пригласи меня, назовись. И где бы ты ни был, тебя заберут и привезут ко мне.

— Спасибо, — я прячу визитку в карман. — А деньги, Рабинович?

— Вот, -он достает конверт, протягивает мне.

— Сколько? — я взвешиваю конверт на ладони.

Подходит официантка, расставляет две крошечные чашки кофе, Андрей расплачивается.

— Вифиль? Так по-немецки звучит «сколько»?

— Так, — он вздохнул. — Пять тысяч.

— Сколько?!

— Пять тысяч немецких марок.

— Дешево же тебя ценят твои начальники, Андрюха, дешево. Я два раза тебе жизнь спас...

— А я тебе — один раз, — тихо говорит он.

— Это где же? Напомни, — я начинаю психовать.

— В посольстве... Ты много знаешь, сам понимаешь, правила есть правила. Не маленький.

— М-да, — я молчал.

— Извини, Алексей, мне нужно идти. Здесь очень запутанная автостоянка, многоуровневая, не найдешь машину.

— Ничего, как-нибудь найдете!

— Да, Алексей, еще одна формальность.

— Чего еще? Подписку о неразглашении дать?

— Нет. Отдай паспорт. Понимаешь, служба есть служба.

— Не понимаю. На, — я вытащил паспорт и отдал ему.

— До свиданья! — он встал и протянул мне руку.

Я молча, снизу вверх смотрел на него тяжелым взглядом. Пауза затягивалась. Он покраснел, пожал плечами. Развернулся и пошел. Я сидел и смотрел ему вслед. Он обернулся. Остановился, заулыбался и помахал мне. Я сидел как каменный. Мне хотелось его убить. За предательство нашей дружбы, за то, что он обманул меня. За все.

Так я сидел над наперсточной кружкой кофе больше часа, потом понял, что надо уходить. Куда? С моим советским паспортом надо уходить на нелегальное положение. Сначала ночлег, еда, потом подумаем.

Ориентируясь по указателям, побрел на выход. Увидел газетный киоск. Подошел. Ничего на русском! Вот уроды, а мы ведь их победили когда-то!

Путеводитель по городу. Полистал. Есть перечень гостиниц, мотелей, то, что мне нужно. Вытащил из конверта купюру достоинством в пятьдесят дойчемарок. Продавец долго отсчитывал сдачу. Не считая, бросил все в карман. Даже если он меня обманул, я что, буду скандалить? Никогда! Я теперь «никто» и звать меня «никак», и номер мой шестнадцатый.

На стоянке перед аэропортом снуют такси. Я закурил. Первая сигарета после перелета. Изучаю путеводитель. Недалеко есть мотель, там указаны цены. Вроде пойдет. Встал в очередь на такси. Через пять минут сажусь на заднее сиденье машины, тыкаю пальцем в нужную страницу. Водитель кивает головой, понял. Поехали.

У них даже такси «Мерседесы». Смотрю по сторонам. Красиво, как на картинках. Как в кино. Кажется, что проснусь, и все пропадет. Мотель, приехали. Мотаю головой, сколько, вифиль?

Таксист стучит по счетчику. Расплачиваюсь и две марки «на чай». Так здесь положено, Рабинович еще в посольстве проинструктировал.

Захожу. Стойка. Фрау.

— Битте, нумер! Айн мен, — тычу пальцем в грудь.

— Битте, — она понимает, что в немецком я чуть лучше, чем в английском, и рисует на бумажке сумму за день.

— Гут, — отвечаю я.

Затем она тычет в календарь, типа, спрашивает, сколько дней я буду жить.

— Гут, — мол, понял я. — Фир. Четыре. — Для верности показываю ей четыре пальца.

Она кивает головой, поняла. Потом рисует цифру за четыре дня. Расплачиваюсь. Хорошо, думал, что будет дороже.

Надо записаться в регистрационной книге. Ничего умнее не придумал, написал латинскими буквами «Джон Иванов».

Меня проводили в номер. Вход с улицы. Нормально. Кровать, стол, два стула, телевизор, жалюзи на окнах, туалет, ванна, душ. Сначала под душ. Поскреб себя ногтями, потом вытерся, сигарету, надо купить что-нибудь выпить и поесть.

Иду к стойке регистрации.

— Фрау, а где здесь супермаркет или просто маркет унд гаштет? Э-э-э-э, бир, — щелкаю себя по горлу.

Добрая женщина показывает мне направление движения. Сначала на пути попадается пивнушка. Неплохо, очень даже неплохо, всего в десяти минутах ходьбы. Попробуем немецкого пива!

— Э-э-э! Цвай уайт, — как же светлое-то будет, блин! Хрен с ним, цвай вайс бир!

Бармен, пожилой мужик, понятливо кивает головой, мол, и не таких идиотов видел за свой век, наливает мне два бокала светлого пива. Рассчитался. Сел за столик, пью. Хорошее пиво, запашистое, забористое! Первый бокал осушил залпом, второй растягиваю. Выпил. Хорошо! Надо в туалет сходить. Вижу, что посетители заходят в дверь с мужиком. Понятно. Мне туда.

После туалета — в магазин. Нашел тоже быстро, взял готовой еды, запечатанной в целлофан. Колбасы и прочей снеди. И пива упаковку.

После ужина улегся на кровать, стал смотреть телевизор, а так как я все равно ничего не понимал, включил музыкальный канал и смотрел. Завтра будет завтра, и надо просто жить.

Эпилог

Я смотрел на экран, на кривляющихся певцов, потягивал немецкое пиво и думал о своем.

В пивнушке в туалете я оставил маленькое сообщение. Мол, я здесь. Остановился в том мотеле, который мне рекомендовали. Был и запасной вариант, конечно.

Когда я подал рапорт на увольнение, стало известно, что Рабинович попал в плен, и ищет выход на меня. Со мной переговорили и перевели в другое подразделение Службы. В Отдел отправили липовую выписку из Приказа о моем увольнении. И всю дорогу меня сопровождали ангелы-хранители, пока я не ушел в Чечню. А так бы мне не удалось выйти из Ставропольского Управления. И еще много чего не удалось бы.

Теперь я знаю, где находится архив Дудаева. Думаю, что найдут способ его вывезти или уничтожить на месте.

А то, что к евреям попали интересующие их документы — черт с ним! Они теперь наши соратники по борьбе с исламским терроризмом. Чем больше они положат там фанатиков, тем нам в России будет меньше работы.

В течение трех дней мне надо заходить в эту пивнушку и пить пиво с восемнадцати до двадцати. Ко мне подойдет товарищ, которого я лично знаю по новому месту службы. И я поеду на Родину! Я поеду Домой! В гробу я видел эту заграницу! Завтра будет завтра, и это будет мое завтра!