В связи с канонизацией в 2000 году Императора Николая Второго и Его Семьи в обществе резко возрос интерес к окружению Царственных мучеников, обстоятельствам их жизни, к новому прочтению связанных с ними исторических документов. Одна из самых загадочных и неоднозначно трактуемых фигур из окружения Государя Императора — Григорий Ефимович Распутин. Исторические источники, свидетельствующие о нем, крайне противоречивы. Среди них есть и сфабрикованные документы, такие как «Дневник Распутина» из собрания Государственного архива Российской Федерации, подложность которого не вызывает сомнений с первого же взгляда. Но достоверность большей части так называемых «документальных источников», мемуаров, показаний, дневников, писем, связанных с именем Распутина, еще предстоит выяснять с тем, чтобы, отделив правду от злого вымысла, увидеть истинный облик человека, которого Святые Царственные мученики называли Своим Другом.

Ненависть к Григорию Ефимовичу Распутину, о котором враги Государя Императора Николая Александровича говорили: «Пока Распутин жив, победить мы не можем», по их замыслу, должна была поветрием охватить всю Россию. В ход были пущены наглая клевета на Старца и фальсификация его личности. Охочее до слухов интеллигентное общество в России им верило больше, чем газетам. Адмирал Колчак осуждал Государя за Распутина, хотя сам Колчак Старца не видел ни разу, и вот характерный пример, в бытность своей службы на Тихоокеанском флоте адмирал, по его словам, едва сумел подавить офицерский бунт в ответ на распространившийся слух о том, что Распутин прибыл во Владивосток и желает посетить военные корабли. Колчак и сам негодовал на Распутина за это намерение, однако вскоре выяснилось, что слух был ложным, Григорий Ефимович Владивостока никогда не посещал. Но отвращение к Старцу после этого случая у Колчака, по его собственному признанию, сохранилось (Протоколы допроса адмирала Колчака Чрезвычайной следственной комиссией в Иркутске в янв. — февр. 1920 г. // Архив русской революции. Т. 10. — М„1991).

Неприязненно, по одним только питерским слухам и сплетням, описывает Распутина французский посол Морис Палеолог, пересказывая всевозможные вымыслы, хотя сам видел Григория Ефимовича лишь единожды в гостях у графини Л., и об этой встрече француз не мог сказать ничего дурного, только и успел рассмотреть «мужика с пронзительными глазами», который, глянув на самонадеянного француза, с сожалением произнес: «Везде есть дураки», и вышел. Палеолог не отнес этой фразы к себе, потому пересказал ее с летописной точностью.

Кому и почему был ненавистен Григорий Ефимович? Кому и чему мешал старец? За что его ненавидели?

В 1912 году, когда Россия готова была вмешаться в балканский конфликт, Распутин на коленях умолил Царя не вступать в военные действия, и, конечно же, молил Бога склонить к этому сердце Государя. По свидетельству графа Витте, «он (Распутин) указал все гибельные результаты европейского пожара, и стрелки истории повернулись по-другому. Война была предотвращена» (Биржевые ведомости, 1914, 14 июля). Силы молитвы Распутина так страшились, что разжигатели войны, в которую нужно было втянуть Россию, чтобы, по словам Энгельса, «короны полетели в грязь», решили убить Григория Ефимовича в тот же день и час, что и австрийского эрц-герцога Франца-Фердинанда в Сараеве, смерть которого явилась подготовленным поводом для начала войны. Распутина тогда тяжело ранили…

Чуяли, понимали враги России всю угрозу, исходящую от Распутина для своих разрушительных антисамодержавных, антирусских планов. Недаром Пуришкевич от лица всех ненавидевших Самодержавную Россию выкрикнул с думской трибуны о главном препятствии к свержению Трона: «Пока Распутин жив, победить мы не можем» (Допрос Маклакова В. А. Соколовым Н. А. // Расследование цареубийства. Секретные документы. — М., 1993).

Был Григорий Ефимович Распутин смиренным молитвенником, убежденным, что вся его благодатная сила есть вера в Господа тех, кто просит его молитв. Сугубо земные пути привели Григория Ефимовича в 1904 году в Санкт-Петербург испросить разрешения на строительство Церкви Покрова Божией Матери в родном селе Покровском. Тогда только-только родился Наследник-Цесаревич и его Царственным родителям ясно обозначилась необходимость ежечасной молитвы к Богу о спасении жизни ребенка. Оглядывая круг возможных наследователей Императорской власти в России, Государь не мог не сознавать, что не было в государстве тех надежных рук и того чистого, горячо верующего сердца, которому можно было бы со спокойствием совести передать Россию.

В маленьком Алексее Николаевиче, дарованном Царской Семье по молитвам Преподобного Серафима Саровского, были сосредоточены все надежды Государя на благополучие горячо любимого им народа России. Это был истинно «солнечный лучик» — добрый и светлый ребенок, великое утешение Семье, трепетавшей от одной мысли о том, что он может угаснуть. По молитвам святых дарованный младенец и сохранен мог быть только молитвой, тем более что болезнь его — гемофилия — была мучительной, внезапно являвшейся, очень опасной, но не неизбежно смертельной, и уже сыновья царевича Алексея были бы абсолютно здоровым поколением. И Господь послал Царской Семье молитвенника о здоровье Сына.

Григория Ефимовича Распутина представляют Государю в октябре 1905 года. Григорий Ефимович, по особому к нему Божию откровению, еще при первой встрече с Государем и Государыней осознает особое свое предназначение и всю свою жизнь посвящает служению Царю. Он оставляет странствование, живет подолгу в Петербурге, собирая вокруг себя верных Государю людей, а, главное, он при малейшей опасности маленькому — рядом, ведь его молитва за Царевича явилась, возможно, что и неожиданно для него самого, угодной Богу, слышимой Им. А это действительное молитвенное заступление за Царевича было для Государя видимым знаком того, что в самые тяжкие времена его царствования послан от Бога духовный помощник Царскому служению. Как говорила сестра Государя в. кн. Ольга Александровна, Царь и Царица «видели в нем крестьянина, искренняя набожность которого сделала его орудием Божиим» (Воррес Йен. Последняя великая княгиня. — М., 1998). И честный следователь В.М. Руднев, входивший в Чрезвычайную комиссию Временного правительства, отмечал в своей официальной записке по результатам расследования, что Их Величества были искренне убеждены в святости Распутина, единственного действительного предстателя и молитвенника за Государя, Его Семью и Россию перед Богом» (Записка Руднева В. М. «Правда о русской Царской Семье и темных силах» // Российский архив. — М., 1998).

Существуют подтвержденные многими свидетелями достоверные факты спасения Распутиным Царевича Алексея от смерти. В 1907 году, когда Наследнику было три года, у него случилось тяжелейшее кровоизлияние в ногу в Царскосельском парке. Вызвали Григория Ефимовича, он молился, кровоизлияние прекратилось. В октябре 1912 года в Спале, царских охотничьих угодьях Польши, Алексей Николаевич после тяжелейшей травмы был настолько безнадежен, что доктора Федоров и Раухфус стали настаивать на публикации бюллетеней о здоровье Наследника. Но Государыня уповала не на врачей, а только на милость Божию. Распутин был в это время на родине, в Покровском, и по просьбе Государыни Анна Александровна Вырубова послала телеграмму в Покровское. Вскоре пришел ответ: «Бог воззрел на твои слезы. Не печалься. Твой Сын будет жить».

Час спустя после получения телеграммы состояние Алексея Николаевича резко улучшилось, смертельная опасность миновала. В 1915 году Государь, отправившись в армию, взял Алексея Николаевича с собой. В пути у Царевича началось кровоизлияние носом. Поезд вернули, так как Наследник истекал кровью. Он лежал в детской: «маленькое восковое лицо, в ноздрях окровавленная вата». Вызвали Григория Ефимовича. «Он приехал во дворец и с родителями прошел к Алексею Николаевичу. По их рассказам, он, подойдя к кровати, перекрестил Наследника, сказав родителям, что ничего серьезного нет и им нечего беспокоиться, повернулся и ушел. Кровотечение прекратилось… Доктора говорили, что они совершенно не понимают, как это произошло» (Танеева (Вырубова) А.А. Страницы моей жизни. — М„2000).

В. кн. Ольга Александровна свидетельствует: «Существовали тысячи и тысячи людей, которые твердо верили в силу молитвы и дар исцеления, которыми обладал этот человек» (Воррес Йен. Последняя великая княгиня. — М., 1998). Исцеления действительно были у Григория Ефимовича в смиренном обыкновении: все — Господь!

Молитвенное предстояние перед Богом за Наследника — это лишь малая часть служения Распутина своему Государю. Он был сомолитвенник Помазанника Божия за Русское Самодержавное Царство, и ему часто открывалась закрытая от очей царских человеческая изощренная хитрость, дьявольская злокозненность. Он предупреждал Царя против многих решений, грозящих бедой стране: был против последнего созыва Думы, просил не печатать думских крамольных речей, в самый канун Февральской революции настаивал на подвозе в Петроград продовольствия — хлеба и масла из Сибири, даже фасовку муки и сахара придумал, чтобы избежать очередей, ведь как раз в очередях при искусственной организации хлебного кризиса начались питерские волнения, умело преобразованные в «революцию». И это лишь толика предвидений Распутиным текущих событий военной и предреволюционной поры 1914–1917 годов. Умея видеть душу человеческую, Григорий Ефимович знал и души и настроения ближайших государевых слуг, и потому видел, что в. кн. Николай Николаевич на посту Главнокомандующего был не просто погибель армии, но и угроза Царствованию. Распутин настаивал на том, чтобы Император возглавил армию и победы не заставили себя ждать.

Проницательность Распутина поражала всех, кому доводилось с ним общаться. По рассказу дочери Григория Ефимовича Варвары, зафиксированному Н. А. Соколовым в 1919 году, однажды на квартиру Распутина пришла женщина. «Отец, подойдя к ней, сказал: «Ну, давай, что у тебя в правой руке. Я знаю, что у тебя там». Дама вынула руку из муфты и подала ему револьвер» (Соколов Н.А. Предварительное следствие 1919–1920 гг. // Расследование цареубийства. Секретные документы. — М., 1993).

О том, что Распутин был прозорлив, и прозорливость его, данная ему от Бога, руководила его молитвенным подвигом, известно не только от духовно близких ему людей. Убийца Феликс Юсупов свидетельствовал в отчаянье: «Я занимаюсь оккультизмом давно и могу вас уверить, что такие люди, как Распутин, с такой магнетической силой, являются раз в несколько столетий… Никто Распутина не может заменить, поэтому устранение Распутина будет иметь для революции хорошие последствия» (Допрос Маклакова В. А. Соколовым Н. А. // Расследование цареубийства. Секретные документы. — М., 1993). Возмечтавшие разрушить Трон через «раскачивание общества» враги Царя сосредоточились на очернении Распутина. Была даже созвана особая конференция в 1912 году в Базеле, на которой решено было бросить все силы на дискредитацию сибирского Старца. Воздыхая о тяготах клеветы, Григорий Ефимович пишет митрополиту Антонию (Вадковскому), прекратившему с ним общение: «Все зависит от того, что бываю там у них, Высоких — вот мое страдание» (Гроян Т.И. Мученик за Христа и за Царя. — М., 2000), пишет епископу Антонию (Храповицкому), поверившему в клеветы: «Не обижайтесь. Я вам зла не принесу, а ежели в ваших очах пал, то молитесь, молитесь о грешном Григории, а евреи пусть ругают» (там же).

Епископы и митрополиты, в чьих глазах «пал» оклеветанный старец, конечно, не верили газетам, но как они могли не поверить епископу Феофану (Быстрову). К нему на исповедь пришла женщина, открывшая епископу «дурное поведение» сибирского старца. Епископ Феофан, и мысли не допускавший о лжи перед Крестом и Св. Евангелием, поверил исповеднице, и, взяв на себя грех нарушения тайны исповеди, открыл все Императрице и синодальным митрополитам. Епископ Феофан оказался в руках клеветников, чего прозорливо ожидал Григорий Ефимович: «Пошлют злых людей, а злой язык — хуже беса — не боится ни храма Божия, ни Святого Причащения и все святое нипочем» (там же).

Как было оправдываться Григорию Ефимовичу в несуществующих грехах и перед кем? Государь и Государыня воочию видели, каждый день чувствовали его молитвенную помощь и не верили клеветам, а от других — от епископов, от о. Феофана, пренебрегшего тайной исповеди (женщина та покаялась потом в клевете), — даже Государь с Государыней встречали лишь осуждение и отчуждение за свою благосклонность к Старцу. И Григорий Ефимович не оправдывался ни перед кем, а только молил Бога, и молитвы эти сегодня остались оправданием его на все времена: «Тяжелые переживаю напраслины. Ужас что пишут, Боже! Дай терпения и загради уста врагам! Или дай помощи небесной, то есть приготовь вечную радость твоего блаженства» (там же). «Ах, несчастный бес восстановил всю Россию, как на разбойника! Бес и все готовят блаженство вечной! Вот всегда бес остается ни с чем. Боже! Храни своих!» (там же).

Неся крест молитвенного предстательства за Царя и Наследника, Григорий Ефимович и их приуготовляет к последнему крестоношению — искупительному подвигу за Россию: «Господь с Вас никогда своей Руки не снимет, а утешит и укрепит… Благодать совершилась на тебе, Царь, и на детях твоих» (там же). Он прикровенно объясняет Царской Семье суть Божьего откровения ему о его служении Царям: «Я покоен, вы научились премудрости от меня, а после будут разные невзгоды, вы будете готовы только потом, это вы увидите и разберетесь» (там же, с.404).

Он посылает Государю в Ставку свой золотой крест. Дарение креста всегда означало, что вместе с крестом человека наделяют страданиями и скорбями. И этот подарок Григория Ефимовича Государь тогда не стал носить, он передал его Юлии Ден, куда-то затерявшей святыню. После смерти Распутина Государь сам надел на себя крест Григория и носил до смерти, памятуя о том первом его пророческом даре.

Шаг за шагом, поднимаясь по лествице страданий, Семья Царская вспоминала пророчества старца и, понимая, что все испытания — от Бога, приуготовлялась к последнему часу. Они вспомнили предсказание Григория Ефимовича о том, что все вместе побывают на его Родине, когда плыли на пароходе мимо села Покровского в Тобольск, а потом, когда на лошадях Государь с Государыней и великой княжной Марией Николаевной проезжали через Покровское в Екатеринбург, остановились против дома своего молитвенника. Григорий Ефимович задолго предсказывал это, причем говорил о том не одной только Государыне, а многим, в том числе Юлии Ден: «Они должны приехать. Волей или неволей они приедут в Тобольск. И прежде чем умереть, увидят мою родную деревню» (Ден Ю.А. Подлинная Царица. — М., 1998).

Они знали о пророческом утешении, посланном Григорием Ефимовичем маленькому Алексею и, конечно, предугадывали, о чем оно: «Дорогой мой маленькой! Посмотри-ка на Боженьку! Какие у него раночки. Он одно время терпел, а потом стал силен и всемогущ — так и Ты, дорогой, так и Ты будешь весел, и будем вместе жить и погостить. Скоро увидимся» (Гроян Т. И. Мученик за Христа и за Царя. — М., 2000). Они помнили, как Распутин им обещал, что Царевич Алексей исцелится годам к 13–14, и болеть больше не будет. Они понимали, что пророчество, записанное за Распутиным Императрицей (оно сохранилось в ее записях), это об их судьбе: «Господи, поругание рабов твоих, которое я ношу в недре моем от всех сильных народов. Как поносят враги твои, Господи, как бесславят слезы Помазанника Твоего. О, горе! Скажите нам: мы убили праведника, он не злословил нас, пойдем — покаемся — солнце померкло, и света уж нет! Поздно!» (там же).

И вот такого человека, Царского Друга, в самом главном значении этого слова, всегда духовно соприсутствующего с Царем в его служении Помазанника Божьего, сначала стали убивать духовно — клеветать и травить, и целью травли было оторвать Распутина от Царя, разрушить этот спасительный союз, мощной духовной стеной вставший перед разрушителями России. Многие близкие и дальние, верившие лжи, шли к Государю и Государыне, писали им оскорбительные письма, угрожали, требовали изгнать от себя Распутина! Но разве Государь и Государыня могли сделать это? Разве Петр Великий прекратил бы общение со святым епископом Митрофанием Воронежским по требованию бояр, или, может быть, Александр Третий, повинуясь просьбам питерской интеллигенции, изгнал бы от себя святого Иоанна Кронштадтского, которого, кстати, со злобой называли в Петербурге «Распутиным Александра Третьего». Клевета не действовала на Высоких, и Трон по-прежнему оставался нерушим за стеной молитвы старца Григория, но клевета действовала на толпу интеллигентов, на чернь, забывшую любовь к Царям.

 

Двойник Распутина

Почти все воспоминания о Григории Ефимовиче Распутине грешат удивительным недопустимым для воспоминаний недостатком: большинство мемуаристов в глаза не видели Григория Ефимовича или видели его мельком, издали. Но все «воспоминатели», и те, что с симпатией относились к Царской Семье, и те, что высказывали к Ней неприязнь, о Распутине говорили одинаково плохо, повторяя одно и то же: пьяница, развратник, хлыст. А что они знали о нем? Что, кроме слухов, могли сказать о нем думские масоны Павел Милюков и Александр Керенский, поэтесса Зинаида Гиппиус, поэт Александр Блок и английский посол Бью-кенен, если все они, подобно Бьюкенену, в своих мемуарах повторяют: «Я никогда не искал с ним встречи, потому что не считал нужным входить в личные отношения с ним». И в глаза не видев Распутина, все они усердно пересказывают слухи. Генерал Сухомлинов видел его лишь раз на севастопольском вокзале в 1912-м году: «Гуляя по перрону взад и вперед, он старался пронизывать меня своим взглядом, но не производил на меня никакого впечатления» (Сухомлинов В.А. Воспоминания // Григорий Распутин. Сборник исторических материалов. Т.2. — М., 1997). Но это не помешало генералу пересказывать в своих мемуарах все, что он слышал о Распутине, включая и вымысел, что старец повинен в его отставке. Протоиерей Г. Шавельский видел Распутина «два раза и то издали: один раз на перроне Царскосельского вокзала, другой раз в 1913-м году на Романовских торжествах в Костроме» (о. Георгий Шавельский. Воспоминания последнего протопресвитера русской армии и флота // Григорий Распутин. Сборник исторических материалов. Т.2. — М., 1997). Ничего предосудительного о своих встречах Шавельский вспомнить не мог, но припомнил все небылицы о Распутине и Царских детях, которые пересказывала ему, «приезжая за советом», воспитательница великих княжон Софья Ивановна Тютчева, психически больная женщина, за что и была удалена от детей. Искренне любившие Царскую Семью генерал В. Н. Воейков и гувернер П. Жильяр тоже не могли похвастаться знакомством с Распутиным. Жильяр вспоминает лишь одну-единственную встречу: «Однажды, собираясь выходить, я встретился с ним в передней. Я успел рассмотреть его, пока он снимал шубу. Это был человек высокого роста, с изможденным лицом, с очень острым взглядом серо-синих глаз из-под всклокоченных бровей. У него были длинные волосы и большая мужицкая борода» (Жильяр П. Император Николай II. По личным воспоминаниям П. Жильяра, бывшего наставника Наследника Цесаревича Алексея Николаевича // Григорий Распутин. Сборник исторических материалов. Т.2. — М., 1997). Но разве «несколько мгновений» могли быть основанием для повторения все того же: «пьяница, хлыст, развратник, управляющий страной»? Книга под именем Жильяра, вышедшая в 1921 году в Вене, имеет двусмысленное название «Император Николай II и его семья. По личным воспоминаниям П. Жильяра, бывшего наставника Наследника Цесаревича

Алексея Николаевича». Что значит «по личным воспоминаниям»? Кто-то пересказал воспоминания Жильяра? И где гарантия, что тот, кто писал по воспоминаниям Жильяра, не мог вставить в них что-то от себя, как это случилось в многочисленных переизданиях воспоминаний Анны Александровны Танеевой (Вырубовой) — тенденциозные вставки неизвестных редакторов и масса сокращений наиболее важных мест мемуаров. Дворцовый комендант генерал В. Н. Воейков разговаривал с Распутиным раз, «имея определенную цель — составить о нем свое личное мнение» (Воейков В.Н. С Царем и без Царя. Воспоминания последнего дворцового коменданта Государя Императора Николая II. — М„1994). Отзыв Воейкова об отце Григории неблагоприятный, хотя ничего плохого во время беседы с ним Воейков не увидел: «Он мне показался человеком проницательным, старавшимся изобразить из себя не то, чем был на самом деле, но обладавшим какою-то внутреннею силою!» (там же). Воейкова поразило несовпадение Распутина, которого он видел, с тем Распутиным, которого по слухам представляло общество, но вот что потрясающе: Воейков предпочел верить слухам, а не собственным глазам. Точно так же повел себя известный публицист Меньшиков, воочию видевший благообразного, рассудительного крестьянина, но после своих приятных личных впечатлений усердно пересказавший в очерке о нем все то мерзкое, о чем слышал от знакомых и друзей (Литературная газета. — 2003, № 29).

К счастью, среди мемуаристов есть и другие люди. Генерал П. Г. Курлов в 1923 году в Берлине издал книгу «Гибель императорской России». Генерал никогда не принадлежал к кругу Григория Ефимовича, и ненавистники старца не могут обвинить его в предвзятости, кроме того, он всю жизнь полицейский, директор Департамента полиции, начальник Главного тюремного управления, товарищ министра внутренних дел, и опыт общения с людьми преступного мышления и поведения, а именно такой образ Распутина навязан был обществу, у Курлова громадный, да и причин вступаться за Распутина и Царскую Семью у него после 1911 года не было, ведь с убийством П. А. Столыпина рухнула его собственная судьба и карьера. Курлов описывает Распутина таким, каким сам его видел: «Я находился в министерском кабинете, куда дежурный курьер ввел Распутина. К министру подошел худощавый мужик с клинообразной темно-русой бородкой, с проницательными умными глазами. Он сел с П. А. Столыпиным около большого стола и начал доказывать, что напрасно его в чем-то подозревают, так как он самый смирный и безобидный человек… Вслед за тем я высказал министру вынесенное мной впечатление: по моему мнению, Распутин представлял из себя тип русского хитрого мужика, что называется — себе на уме, и не показался мне шарлатаном» (Курлов П.Г. Гибель императорской России // Григорий Распутин. Сборник исторических материалов. Т.2. — М., 1997). «Впервые я беседовал с Распутиным зимой 1912 года у одной моей знакомой… Внешнее впечатление о Распутине было то же самое, какое я вынес, когда, незнакомый ему, видел его в кабинете министра… Распутин отнесся ко мне с большим недоверием, зная, что я был сотрудником покойного министра, которого он не без основания мог считать своим врагом… На этот раз меня поразило только серьезное знакомство Распутина со Священным Писанием и богословскими вопросами. Вел он себя сдержанно и не только не проявлял тени хвастовства, но ни одним словом не обмолвился о своих отношениях к Царской Семье. Равным образом я не заметил в нем никаких признаков гипнотической силы и, уходя после этой беседы, не мог себе не сказать, что большинство циркулировавших слухов о его влиянии на окружающих относится к области сплетен, на которые всегда так падок Петербург» (там же). При новой встрече с Курловым «Распутин живо интересовался войной и, так как я приехал с театра военных действий, спрашивал мое мнение о возможном ее исходе, категорически заявив, что он считал войну с Германией огромным бедствием для России… Будучи противником начатой войны, он с большим патриотическим подъемом говорил о необходимости довести ее до конца, в уверенности, что Господь Бог поможет Государю и России… Из этого следует, что обвинение Распутина в измене было столь же необоснованно, как и опровергнутое уже обвинение Государыни… Несколько раз пришлось мне говорить с Распутиным в последние месяцы его жизни. Я встречался с ним у того же Бадмаева и поражался его прирожденным умом и практическим пониманием текущих вопросов даже государственного характера» (там же).

Но клевета на Распутина не действовала на Царскую Семью, молитвы Распутина были Ей в непрестанное укрепление. Враг Трона и Царской Семьи Феликс Юсупов говорил об этом масону В. И. Маклакову: «Государь до такой степени верит в Распутина, что если бы произошло народное восстание, народ шел бы на Царское Село, посланные против него войска разбежались бы или перешли на сторону восставших, а с Государем остался бы один Распутин и говорил ему «не бойся», то он бы не отступил» (Допрос Маклакова В. А. Соколовым Н. А. // Расследование цареубийства. Секретные документы. — М., 1993). Вот почему решено было убить Царского Друга, оставив Семью в одиночестве и без молитвенной защиты. Но чтобы публично убить старца, чтобы заставить общество захотеть этого убийства, нужно было удесятерить клеветы, нужно было вывалять в грязи светлые лики Царские. Для этого и была изобретена иудейская афера с появлением фальшивой личности — двойника Григория Распутина.

Первые догадки о том, что Царскую Семью компрометировали через двойника Григория Ефимовича, появились вскоре после убийства Старца. Одно из свидетельств тому — рассказ атамана Войска Донского графа Д. М. Граббе о том, как вскоре после убийства Распутина его «пригласил к завтраку известный князь Андронников, якобы обделывавший дела через Распутина. Войдя в столовую, Граббе был поражен, увидев в соседней комнате Распутина. Недалеко от стола стоял человек, похожий как две капли воды на Распутина. Андронников пытливо посмотрел на своего гостя. Граббе сделал вид, что вовсе не поражен. Человек постоял, постоял, вышел из комнаты и больше не появлялся» (Родзянко М.В. Крушение империи. — Харьков, 1990). Надо ли говорить, что подобный «двойник» мог появляться при жизни Григория Ефимовича в любом «злачном» месте, мог напиваться, скандалить, обнимать женщин, о чем составлялись ежедневные репортажи охочих до грязи газетчиков, мог выходить из подъезда дома на Гороховой и шествовать на квартиру к проститутке, о чем составлялись ежедневные рапорты агентов охранного отделения. Ю. А. Ден вспоминает с недоумением: «Доходило до того, что заявляли, будто бы Распутин развратничает в столице, в то время как на самом деле он находился в Сибири» (Ден Ю.А. Подлинная Царица. М„1998).

Об одной такой истории с двойником Распутина рассказала в своих воспоминаниях писательница Н. А. Тэффи. В 1916 году Тэффи, тогда сотрудница «Русского слова», писатель В. В. Розанов, работавший в «Новом времени», и сотрудник «Биржевых ведомостей» Измайлов были приглашены на обед к некоему издателю, — ему «небезызвестный в литературных кругах» И. Манасевич-Мануйлов предложил «пригласить кое-кого из писателей, которым интересно посмотреть на Распутина» (Тэффи Н.А. Распутин. Воспоминания. // Григорий Распутин. Сборник исторических материалов. Т.2. — М., 1997). Любопытствующие писатели явились в назначенный час и увидели «Распутина». «Был он в сером суконном русском кафтане, в высоких лакированных сапогах, беспокойно вертелся, ерзал на стуле, дергал плечом… Роста довольно высокого, сухой, жилистый, с жидкой бороденкой, с лицом худым, будто вытянутым в длинный мясистый нос, он шмыгал блестящими колючими, близко притиснутыми друг к дружке глазами из-под нависших прядей масленых волос… Скажет что-нибудь и сейчас всех глазами обегает, каждого кольнет, что, мол, ты об этом думаешь, доволен ли, удивляешься ли на меня?» Писательница сразу же почувствовала всю искусственность этих смотрин. «Что-то в манере Распутина — это ли беспокойство, забота ли о том, чтобы слова его понравились, — показывало, что он как будто знает, с кем имеет дело, что кто-то, пожалуй, выдал нас, и он себя чувствует окруженным «врагами-журналистами» и будет позировать в качестве старца и молитвенника». От этого предположения

Тэффи «стало скучно», но оказалось, что «Гришка работает всегда по определенной программе» (там же). Выговорил несколько фальшивых фраз о «божественном»: «Вот хочу поскорее к себе, в Тобольск. Молиться хочу. У меня в де-ревеньке-то хорошо молиться», затем принялся приставать к гостье с настойчивым: «Ты пей! Я тебе говорю — Бог простит!», потом недвусмысленно стал звать к себе, потом велел принести свои! стихи, звучащие, запомним это, так: «Прекрасны и высоки горы. Но любовь моя выше и прекраснее их, потому что любовь моя есть Бог», потом собственноручно написал несколько строк «корявым, еле разборчивым мужицким почерком «Бог есть любовь. Ты люби. Бог простит. Григорий». Потом хозяин вдруг озабоченно подошел к Распутину: «Телефон из Царского». Тот вышел и к столу не вернулся.

На этом свидание с двойником Распутина не закончилось. Через три-четыре дня последовало повторное приглашение, «заезжал Манасевич, очень убеждал приехать (прямо антрепренер какой-то! — так восклицает Тэффи) и показывал точный список приглашенных». Большинство из них не знали друг друга и пришли только поглядеть Распутина. Как заезженная пластинка прокрутилась прежняя «программа»: разговоры о «божественном», приставания, скабрезным тоном о Государыне, «хозяин все подходил и подливал ему вина, приговаривая: «Это твое, Гриша, твое любимое». «Распутин» напился, потом ударила музыка. «Распутин вскочил… сорвался с места. Будто позвал его кто… Лицо растерянное, напряженное, торопится, не в такт скачет, будто не своей волей, исступленно, остановиться не может». «Голос Розанова. — Хлыст!»… И вдруг Распутин остановился. Сразу. И музыка мгновенно оборвалась, словно музыканты знали, что так надо делать» (там же).

Писательской интуицией Тэффи заподозрила в этих встречах «обделывание каких-то неизвестных нам темных, очень темных дел» (там же). Догадка ее нашла подтверждение. Пьяный «Гришка» проговорился, знает, что они журналисты. «Это было очень странно, — удивилась Тэффи. — Ведь не мы добивались знакомства со старцем. Нас пригласили, нам это знакомство предложили, и вдобавок нам посоветовали не говорить, кто мы, так как «Гриша журналистов не любит», разговоров с ними избегает и всячески от них прячется. Теперь оказывается, что имена наши отлично Распутину известны, а он не только от нас не прячется, но, наоборот, втягивает в более близкое знакомство. Чья здесь игра? Манасевич ли все это для чего-то организовал — для чего неизвестно?» (там же, с.238). Это было действительно дело рук еврея Манасевича, только для одного — чтобы литераторы и журналисты засвидетельствовали, что своими собственными глазами лицезрели «живого Гришку» — пьяного, распутного хлыста. «Все мои знакомые, которым я рассказывала о состоявшейся встрече, высказывали какой-то совершенно необычайный интерес. Расспрашивали о каждом слове старца, просили подробно описать его внешность, и, главное, «нельзя ли тоже туда попасть?» — свидетельствовала, как и было задумано Манасевичем, Тэффи (там же).

Устроитель «распутинских» спектаклей еврей Манасевич-Мануйлов — профессиональный мошенник. Задолго до эпопеи с двойником Распутина он, широко афишируя свои связи с высшими кругами, за солидный куш предлагал услуги по протекции разных дел — от разрешения на открытие парикмахерской до ходатайства за заключенного под стражу и назначения на государственную должность. Он демонстрировал молниеносное разрешение просьб, на глазах просителей связываясь по телефону то с министром внутренних дел, то с самим Председателем правительства, получая от них телефонные заверения в скором решении вопросов. На самом деле телефонные переговоры афериста были примитивной имитацией. Выудив у простаков гонорар за свои ходатайства, Манасевич всячески избегал дальнейших встреч с прежними просителями, принимая череду новых. Подобные мошенничества оставались, впрочем, совершенно безнаказными, так как просители не имели свидетелей обмана, чаще всего ходатайствовали у Манасевича по незаконным делам и не стремились потому выдвигать против него официальные обвинения.

Но когда Манасевич включился в аферу с двойником, он стал получать от мошенничеств двойную выгоду. И его аферы часто удавались благодаря магическому действию имени Царского Друга, и наветы в связи с этим на Распутина усиливались, за что Манасевич, безусловно, получал вознаграждение от заинтересованных лиц. Причем безнаказность была и здесь гарантирована Манасевичу. Ведь в «спектаклях», описанных Тэффи, не было ни одного противозаконного деяния. Двойник никому не представлялся как Григорий Ефимович Распутин, просто созванных гостей загодя предупреждали, что это он самый и есть. Двойник чаще всего не говорил ничего дурного о Царской Семье, но то, что он говорил о своей близости к Ней, позорило Государя и Государыню просто потому, что такой нечестивый мерзавец был вхож к Царю. И потому, случись полиции нагрянуть на подобную вечеринку и проверить документы у «Гришки», он бы невинно протянул им свой паспорт со своим собственным именем и избежал бы какой-либо ответственности за «спектакль». Безнаказность делала подобные выходки все более частыми и наглыми. История разгула двойника в московском ресторане «Яр» — убедительное тому подтверждение.

26 марта 1915 года Григорий Ефимович приехал и в тот же день уехал из Москвы. Но вот донесение полковника Мартынова, что «по сведениям пристава 2 уч. Сущевской части г. Москвы полковника Семенова», Распутин 26 марта около 11 часов вечера посетил ресторан «Яр» с вдовой Анисьей Решетниковой, журналистом Николаем Соедовым и неустановленной молодой женщиной. Потом к ним присоединился редактор-издатель газеты «Новости сезона» Семен Лазаревич Кугульский. Компания пила вино, расходившийся «Распутин» плясал русскую, вытворял непристойности, хвастался своей властью над «старухой» (так этот человек именовал Царицу). В 2 часа ночи компания разъехалась. Мартынов прилагает записку «Распутина», отобранную полицией у певицы ресторанного хора. Каракули внешне похожи на распутинские, но почерк не его: «Красота твоя выше гор. Григорий». Обратите внимание на содержание записки. Она прямо перекликается с тем, что двойник Распутина написал для любопытной Тэффи: «Прекрасны и высоки горы. Но любовь моя выше и прекраснее их». Совпадение вряд ли можно назвать случайным, оно — свидетельство того, что и в ресторанном кутеже, и на встрече с литераторами роль Распутина исполнял один и тот же человек, очень похожий на Старца. Записка была единственным «документом» в деле о кутеже в «Яре». Никаких свидетелей и никаких участников «оргии». Поэтому Императрица совершенно справедливо писала Государю: «Его (Григория Распутина) достаточно оклеветали. Как будто не могли призвать полицию немедленно и схватить Его на месте преступления» (Николай II в секретной переписке // Олег Платонов. Терновый венец России. — М., 1996).

Понятно, что в московском ресторане «Яр» гулял двойник Распутина с подставной компанией, и все разыгрывалось по обыкновению: пьянство, приставания к дамам, упоминания о Царской Семье, хлыстовская пляска. И если бы полиция вмешалась, открылось бы, что Распутин — ненастоящий, и Анисья Решетникова, благочестивая купеческая вдова 76-ти лет, никогда не была в ресторане. А вот газетчик Семен Лазаревич Кугульский был личностью подлинной и скорее всего являлся антрепренером «оргии». Это он постарался, чтобы дело о кутеже в «Яре» попало в печать еще до расследования и обросло непристойными подробностями. Вслед за этим Государственная дума подготовила запрос о событиях в ресторане «Яр», потом не дала ему хода, намеренно распространяя вымысел, что Думе запрещено делать этот запрос, так как Царская Семья «боится правды». И пошла-поехала злословить досужая чернь: пьяный, развратный мужик — любимец Царской Семьи!

Вот так, обдуманно и нагло, ввели в общество двойника Григория Ефимовича Распутина. И хотя поступки двойника, его слова, записки, сама внешность — длинный мясистый нос, жидкая бороденка, беспокойные, бегающие глаза — весьма отличались от благообразного облика Григория Ефимовича, но двойник настойчиво выдавался и, главное, охотно принимался за молитвенника и друга Царской Семьи.

Остановимся на так называемых «записках» Распутина, немало послуживших фальсификации его личности. Перед нами два письма в газету «Русское слово», адресованные, как гласит корявая надпись на конверте «Прапаведнику прыткаму Григорію Спиридоновичу Петрову и Ледахтору Руцкаго Слова отъ Гришатки Распутина изъ села Пакров-скаго изъ Тобольской губернии» (РГБ, фонд 251, 25, 61).

В описях эти письма значатся как подлинные, принадлежащие руке Григория Ефимовича. Однако при первом же внимательном чтении два важнейших обстоятельства заставляют сразу усомниться в их подлинности. Во-первых, автор писем, хотя и стилизует свой почерк под неумелые каракули малограмотного крестьянина, и, подделывая почерк под простонародный, старается писать буквы не ровно в строку, а прыгающими невпопад, с нажимом, специально кривит мачты букв, петли у букв рисует неокруглыми, буквы не имеют наклона вправо, как это бывает у скорописных грамотных почерков, одним словом, фальсификатор демонстрирует непривычку руки к письму, но в этой стилизации под «мужичка» весьма умело выписаны каллиграфические ж, х, ъ . Такому их начертанию без гимназических уроков чистописания не выучиться.

Порой автор подделки нечаянно сбивается на свой обычный почерк, и тогда мы видим в письмах уверенную руку интеллигента, привычного к письменной работе. У букв в словах появляется сильный наклон вправо, они обретают округлость форм, петли у д, у становятся удлиненно-округлыми, слова записаны ровно в линию, без прыгающих букв. Особенно профессионально выписаны буквы ъ, т, и, н, те, что формируют основу скорописи. Если сопоставить эти письма с документами, доподлинно принадлежащими руке Григория Ефимовича, то даже беглый обзор особенностей почерка самого Распутина показывает его абсолютное несходство с фальшивками. Подлинный почерк Распутина хотя и неровный, с ученическим нажимом, буквы пишутся не слитно, но начертания в нем весьма уверенные, вариантов написания одной и той же буквы практически не встречается.

Второе обстоятельство, позволяющее нам утверждать, что письма написаны не рукою Григория Распутина, — это исправления букв по всему тексту, с тем чтобы ухудшить почерк и сделать письма «малограмотными». Фальсификатор перерисовывает буквы в словах усяко, наковырялъ, ведь. В грамотно написанные слова он вставляет ошибки — ходить — хадить, ругаться — ругатца, отправимся — отпра-вимсе. В старании изобразить нечто очень «народное» автор подложных писем даже придумывает несуществующее слово — естимъ.

О подлоге говорит и неумелая имитация народного языка в письмах. Вот эти маловразумительные «цидулки», старательно напичканные просторечными оборотами.

Письмо 1 — е. «И какъ тебе Гриша нестыдно ругатца кады ты меня естимъ атъ обчества удаляешь енъ отъ естова легче только экъ ты. Какой же ты палитикъ съ палитиками изъ руцкаго слова. Чай ты знашь у безымныхъ хватитъ безумства. Ты смотри светикъ не тисни ужъ Гришатку если он опросто волосится, опростоволосился печатно. Еп. Грщька Распутинъ».

Письмо 2-е. «Грише Петрову Что, Гриша, ты, ругаешься такъ съ саблями хочешь хадить — стало быть саблеромъ быть тоже енъ хочешь — то може скоро попадешь. Енъ может усяко бывываетъ. Ежель у каго пратекція въ Ручком слове печатается. Гришки не просятъ Гришекъ не пастес-няться ерыкать «саблями» за руспутство и ахъ Гриша Гриша, не смущайся Ведь не просить же мне у тебя прощенія кагда ты меня ведь уже истинно совершенно напрасно пыряешь да еще так даже что в ужасъ меня всего просто бросаетъ. Когда от енъ отъ мяне многое независить Ты де ведь енъ многое не знаешь а прытко норовишь Я же тебе зла не желаю самъ-то я дюже въ надеже даже енъ было, что тебе силы не хватило такъ дергать. А ты жъ озлобился такъ что дажить въ смраде каком-то съ козявками страшеннымъ меня запечаталъ. Смотри богъ тебя Самъ за это хватитъ. Я тебе грожу ничего и только совестью и истиной. И не от-рицайете что где наковырялъ здесь. Богъ-то въсурьезъ ко-вырнетъ всего какъ ты тутъ не пробничай съ саблями что жъ можно ходить так едак и вотъ едакъ с другого конца можно тоже. Село Покровское Тобольской губернии. Гриша Распутинъ».

Григорий Ефимович Распутин говорил на западносибирском диалекте, и среди характерных черт его произношения не было ни форм усяко, что значит всяко, ни ярко якающего мяне, это скорее белорусские языковые черты. Местоимение онъ Григорий Ефимович произносил как [он], а не так, как пишется в этих письмах и свойственно только западновеликорусским и белорусским говорам — енъ. Причем это самое енъ употребляется как присказка, имитирующая просторечие «мужичка».

Автор подлога постарался насытить текст народными словами — надежа, едак и вот едак и с другого конца, ежель, ерыкать, пырять, дюже, на конверте он искажает слово редактор — ледахтор, название газеты «Русское Слово» изображает как руцкое слово. Но Григорий Ефимович, если судить по его подлинным письмам и телеграммам, редко использовал просторечные слова, речь у него была простая, но не малограмотная, она не пестрела областническими словами, если они и употреблялись, то изредка и скупо.

Итак, исследование языка и почерка писем, якобы написанных рукою Григория Распутина, доказывает его непричастность к их созданию. Внимательное чтение этих фальшивок позволяет представить их автора. Этот человек не филолог и не писатель, так как с лингвистической и стилистической точки зрения письма сфабрикованы неумело, а скорее всего, журналист, знакомый с народной русской речью по ее белорусскому или западновеликорусскому наречию.

Мы установили подложность только двух писем, написанных от имени Григория Распутина. Они до сих пор числятся в каталогах как принадлежащие ему. Но фальшивые записки с широко известным «милай, дарагой, памаги» сотнями ходили по рукам в Петербурге, расходились по правительственным кабинетам. Ни один чиновник, получивший от просителя-мошенника такую записку, не знал ни действительного почерка Распутина, ни его самого, надо думать, что хорошо знакомых Распутину министров Штюрмера и Протопопова аферисты не посещали. И какая же буря негодования должна была взметнуться в душе высокопоставленного лица, получившего невозможную по наглости просьбу мошенника с подобным сопроводительным письмецом «от Гришки». А буря негодования немедленно распространялась на Государя, чего и добивались еврейские аферисты.

Князь Жевахов засвидетельствовал в своих воспоминаниях, как некто Добровольский, ссылаясь на Григория Ефимовича, желал «быть назначенным на должность вице-директора канцелярии Св. Синода». Когда Жевахов выразил справедливое возмущение Распутину, то с изумлением услышал от него: «Вольно же министрам верить всякому проходимцу… Вот ты, миленькой, накричал на меня, и того не спросил, точно ли я подсунул тебе Добровола… А может быть, он сам подсунулся да за меня спрятался… Пущай себе напирает, а ты гони его от себя» (Жевахов Н.Д. Воспоминания товарища обер-прокурора Св. Синода. — М„1993).

Именно благодаря существованию двойника со страниц отчетов охранного отделения предстают два Распутиных: один — благочестив, благолепен, богомолен, ходит в храмы, отстаивает литургии, ставит свечи, ездит на квартиры исцелять больных, принимает просителей, духовных детей, трапезует с ними, причем, как отмечают все действительно близкие ему люди, ни вина, ни мяса, ни сладкого отец Григорий в рот не берет. Строжайшее воздержание. Деньги, пожертвованные просителями, тут же раздает другим просителям. И, главное, к Императорской Семье почтителен до благоговения. Другой «Распутин» неделями пьян, посещает блудниц, берет взятки за протекции, скандалит в ресторанах, бьет там посуду и зеркала, говорит дурное о Царской Семье.

Придет время, и откроются новые документы, которые окончательно докажут нам, что двойника — темную личность, внешне напоминавшую Григория Ефимовича Распутина, создали враги самодержавного русского царства с тем, чтобы опозорить самодержавную власть и отнять у народа благоговение к ней.

 

Самое настоящее ритуальное убийство

Не только жизнь Григория Ефимовича исказили, оклеветали, сфальсифицировали, но и смерть его мученическую оболгали. Умышленно запутали историю страшной смерти, и все это делалось и продолжается только для одного — сокрыть ритуальный характер убийства.

Масса противоречий в описании обстоятельств убийства Григория Ефимовича Распутина, в тех свидетельствах, которые принято считать документами. Так называемый дневник В. Пуришкевича с записями о подготовке и осуществлении убийства Распутина опубликован в 1923 году уже после смерти самого Пуришкевича. Стиль дневника поражает хвастливой выспренностью, словно автор писал его не для себя, а для публики, иначе чем объяснить, почему Пуришкевич в своем собственном дневнике то и дело клянется в своей любви к Царю, к Родине, сам себе объясняет подробности собственной жизни, например, что жена его и сыновья служат в его санитарном поезде, или описывает интерьер собственной квартиры. В то же время понятно, что дневник написан много позже убийства Распутина, хотя даты его — от 19 ноября до 19 декабря 1916 года — говорят вроде бы о текущих событиях. На самом деле было бы совершенным безумием писать о подготовке убийства, о его осуществлении, сокрытии следов в эти же самые дни, называть всех участников злодейства, даже собственную жену делать соучастницей тягчайшего из преступлений. Ведь неминуемое расследование и естественный в таких случаях обыск мог бы открыть дневник, обличить заговорщиков. Так что в любом случае, кто бы ни был автором дневника, сам ли Пуришкевич или кто-то иной под его именем воссоздал канву событий, документ этот возник много позже убийства, очевидно, уже после свержения Государя с Престола, ведь 4 марта 1917 года министр юстиции Керенский приказал дело об убийстве Распутина прекратить, и опасность уголовного преследования по этому делу миновала.

Воспоминания Ф. Ф. Юсупова, другого участника убийства, вышли из печати значительно позже дневника Пуришкевича — в 1927 году. В последующих изданиях своих мемуаров, несмотря на разные редакции и дополнения, в повествовании об убийстве Распутина Юсупов точно следует за сюжетной канвой, изложенной в дневнике Пуришкевича. Свидетельства двух убийц Григория Распутина практически ни в чем не противоречат друг другу. Но эти два документа, столь согласные между собой в описании обстоятельств убийства Григория Ефимовича, не совпадают в важных деталях с документами следствия по делу об убийстве Распутина, известными из воспоминаний С. В. Завадского, в 1916 году состоявшего в должности прокурора Петроградской судебной палаты, и из экспертного заключения профессора Д. Н. Косоротова, проводившего вскрытие убитого. Сопоставление истории убийства Григория Распутина по Юсупову с Пуришкевичем, с одной стороны, и по данным следствия — с другой, заставляют нас предположить, что убийцы-мемуаристы намеренно исказили события в своих воспоминаниях.

Первое, что вызывает недоумение, — очевидная неосведомленность Пуришкевича с Юсуповым, во что был одет Григорий Ефимович в ночь убийства, какая одежда была у него под шубой, будто бы он и не раздевался в столовой особняка Юсупова, как они сами об этом пишут. Пуришкевич утверждает, что Распутин был одет в сапоги, бархатные навыпуск брюки, шелковую рубаху кремового цвета, расшитую шелками (Пуришкевич В. М. Дневник // Григорий Распутин. Сборник исторических материалов. Т.4. — М., 1997). Юсупов вторит ему, что на Григории Ефимовиче были сапоги, бархатные брюки и белая шелковая рубашка, вышитая васильками (Юсупов Ф. Ф. Конец Распутина (воспоминания) // Григорий Распутин. Сборник исторических материалов. Т.4. — М„1997). Прокурор же судебной палаты Завадский свидетельствует: убитый был одет в голубую шелковую рубашку, вышитую золотыми колосьями (Завадский С. В. На великом изломе // Архив русской революции. Т.8. — М., 1991). На руке у него был золотой браслет с царской монограммой, на шее золотой крест, и хотя браслет и крест — яркая и запоминающаяся деталь, но об этом убийцы не обмолвились ни словом. О голубой шелковой рубашке, в которую был одет Григорий Ефимович в преддверии своего смертного пути, свидетельствовала на допросе и Екатерина Печеркина, служанка в доме Распутиных, последней видевшая Григория Ефимовича поздней ночью, когда за ним приехал Феликс Юсупов (Былое, 1917, № 1).

Еще более значимое несоответствие мемуаров с материалами следственного дела в том, как был убит Григорий Ефимович. Пуришкевич видел, что Распутин получил три огнестрельных ранения: Юсупов выстрелил ему в грудь, в область сердца, после чего прошло более получаса, и убитый будто бы ожил, кинулся во двор, где Пуришкевич выстрелами в спину и, как ему «показалось», в голову, сразил жертву. Как стрелял Пуришкевич во дворе, Юсупов, по его словам, не видел, он только подтверждает, что убил Распутина в столовой выстрелом в грудь, в область сердца (Юсупов Ф. Ф. Конец Распутина (воспоминания) // Григорий Распутин. Сборник исторических материалов. Т.4. — М., 1997).

Но подлинные документы следствия полностью исключают выстрел в сердце, сказано, что Григорий Ефимович убит тремя смертельными выстрелами — в печень (в живот), в почки (в спину) и в мозг (в голову) (Платонов О. А. Пролог цареубийства. — М., 2001). О смертельных ранениях Григория упоминает и Юлия Ден, которая знала о них из разговоров с Императрицей и А. А. Вырубовой в Царском Селе: «Григорий Ефимович был ранен в лицо и в бок, на спине у него было пулевое отверстие» (Данилов Ю. Н. Мои воспоминания об императоре Николае II и в. кн. Михаиле Александровиче // Государственные деятели России глазами современников. Николай II. Воспоминания. Дневники. — СПб., 1994). Судебно-медицинские эксперты утверждали, что с первым же ранением, в печень, человек может прожить не более 20 минут, следовательно, не могло быть временного отрезка от получаса до часа, после которого убитый «воскрес» и кинулся бежать, как не было вообще никакого выстрела в область сердца в столовой, о котором единогласно утверждали оба участника убийства.

Приведем заключение судмедэксперта профессора Д. Н. Косоротова: «При вскрытии найдены весьма многочисленные повреждения, из которых многие были причинены уже посмертно. Вся правая сторона головы была раздроблена, сплющена вследствие ушиба трупа при падении с моста. Смерть последовала от обильного кровотечения вследствие огнестрельной раны в живот. Выстрел произведен был, по моему заключению, почти в упор, слева направо, через желудок и печень с раздроблением этой последней в правой половине. Кровотечение было весьма обильное. На трупе имелась также огнестрельная рана в спину, в области позвоночника, с раздроблением правой почки, и еще рана в упор, в лоб (а не сзади в голову, как пишет Пуришкевич! — Т. М.), вероятно уже умиравшему или умершему. Грудные органы были целы и исследовались поверхностно, но никаких следов смерти от утопления не было. Легкие не были вздуты, и в дыхательных путях не было ни воды, ни пенистой жидкости. В воду Распутин был брошен уже мертвым» (Платонов О. А. Пролог цареубийства. — М., 2001). Свидетельство профессора Косоротова показывает, что Григорий Ефимович долго и мучительно истекал кровью, но об этой колоссальной крово-потере ни слова у Юсупова с Пуришкевичем. Следов крови, согласно их мемуарам, было не много.

Не совпадают свидетельства Пуришкевича — Юсупова с официальным расследованием и в том, как топили тело убитого. Пуришкевич утверждает, что тело Распутина обернули синей тканью и крепко связали, и так сбросили с моста в Невку (Пуришкевич В.М. Дневник // Григорий Распутин. Сборник исторических материалов. Т.4. — М., 1997). Шубу и один бот сбросили вслед за телом, обернув в шубу гири и цепи, приготовленные для утопления жертвы, но второпях забытые в машине. Сжечь шубу в вагоне санитарного поезда, как замышлялось, не удалось, шуба не влезла в вагонную печь, а резать ее на куски жена Пуришкевича почему-то наотрез отказалась. Второй бот, отмечает Пуришкевич, остался в столовой особняка Юсупова. Сам же Юсупов, не присутствовавший при утоплении, пересказывает с чужих слов, что «все тело было завернуто в накинутую на плечи бобровую шубу», «руки и ноги Распутина были плотно связаны веревками» (Юсупов Ф. Ф. Конец Распутина (воспоминания) // Григорий Распутин. Сборник исторических материалов. Т.4. — М., 1997).

Теперь читаем материалы следствия. «Нашел труп простой городовой, на мосту… он увидел следы крови, а под мостом, у края значительной по размерам полыньи, лежала зимняя высокая калоша, городовой… в шагах ста от полыньи заметил подо льдом, с поверхности которого снег был сдунут ветром, какое-то большое черное пятно: этим пятном и оказался Распутин в шубе и об одной калоше, застрявший на отмели» (Завадский С. В. На великом изломе // Архив русской революции. Т. 8. — М., 1991). О том, что Распутин во время убийства был в шубе и в одной калоше (другая калоша слетела с ноги при падении тела с моста), свидетельствуют и фотографии убитого, единственные, сохранившиеся в следственном деле, все остальные документы из него исчезли.

И Юсупову, и Пуришкевичу зачем-то надо доказать, что Распутин, раздевшись, долго, целых два часа, сидел в столовой Юсупова, там же был смертельно ранен, и затем добит во дворе Юсуповского дворца. Но тогда, основываясь на материалах следствия, придется допустить невозможное, что убийцы, проведя рядом с жертвой больше двух часов, не запомнили цвета рубахи, в которую Григорий Ефимович был одет, не обратили внимания, куда попала первая пуля, в живот или в грудь, что после смертельного выстрела одели свою жертву в шубу и обули в калоши, потом убегавшего догнали и добили во дворе, и тогда уже повезли труп топить.

Однако готовность Пуришкевича с Юсуповым принять на себя человекоубийство подействовала на прокурора Завадского завораживающе, и он лишь с некоторыми поправками, которые диктовали ему очевидные факты следствия: цвет рубахи, время убийства, характер ранений, — принял на веру версию Юсупова и Пуришкевича: «Если эксперты правы, тогда приходится думать, что убийство произошло так: первый выстрел был произведен в Распутина спереди, когда он стоял в кабинете князя Юсупова, раненый Распутин повернулся и выбежал во двор через боковую дверь, вслед ему был дан второй выстрел, ранивший его сзади, Распутин имел, однако, достаточно силы, чтобы добежать до решетки, но там, по-видимому, упал, и тогда кто-то подошел к нему и покончил с ним выстрелом в затылок» (там же). Завадский силится соединить факты следствия и признания убийц, и оттого у него «выстрел в затылок», хотя посмертная фотография Григория Ефимовича свидетельствует об огнестрельной ране во лбу, это же подтверждено экспертизой профессора Косоротова и воспоминаниями Юлии Ден.

Почему же Пуришкевич и Юсупов обнаруживают свою неосведомленность в самых очевидных вещах, которые засвидетельствованы следствием? Ключ к разгадке может быть найден в следующем факте, удостоверенном прокурором Завадским на основании изучения следственного дела: «В ночь убийства, не позже часа, за Распутиным… заехал на автомобиле в одежде шофера князь Юсупов и увез его с собою, но не прямо к себе, потому что убит Распутин был два часа спустя, а убили его, по-видимому, едва лишь он появился в княжеском дворце» (там же).

Что же происходило в эти два ночных часа, которые Пуришкевич с Юсуповым старательно пытаются заполнить вымыслом о чаепитии с Григорием Ефимовичем и угощении его вином и пирожными, отравленными цианистым калием? Эксперт-медик Косоротов установил, что тело Распутина было подвергнуто истязаниям и изощренным пыткам — пробитая в нескольких местах голова, вырванные на голове клочья волос, страшная рана на виске и сделанная каким-то особым орудием вроде шпоры рваная рана в боку, следы побоев на лице и по всему телу. Юсупов с Пуришкевичем опять же очень старательно пытались убедить всех, что это именно они били уже мертвого человека в припадке бешенства. Но профессор Косоротов убежден, что не все удары наносили по мертвому телу. Министр внутренних дел А. Д. Протопопов, по поручению Государыни контролировавший ход следствия, в беседе с сотрудником газеты «Новое время» Я. Я. Наумовым сделал очень важное, ключевое для понимания произошедшего заявление: «Это не просто убийство… участвовали озлобленные люди, превратившие убийство в пытку» (Последний министр старого правительства // Новое время. — № 14731, 19 марта — 1 апреля 1917).

Прижизненные истязания Григория Ефимовича Распутина — установленный следствием факт, и именно их пытались скрыть Пуришкевич с Юсуповым, готовые даже взять на себя глумление над мертвым.

Стремление Пуришкевича с Юсуповым все взять на себя настолько бросалось в глаза, что становится очевидным: этот настойчивый самооговор — от всеохватного желания прикрыть других участников убийства старца. Они утверждают, что с часу до четырех ночи Распутин находился у Юсупова в особняке, но не знают, как он был одет и куда ему были нанесены выстрелами смертельные раны, один из выстрелов приписал себе Феликс Юсупов, два других взял на себя Пуришкевич. Они доказывают, что выстрелы были произведены в течение часа, хотя уже с первой раной в живот человек не прожил бы и 20 минут, а все три ранения — прижизненные. Пуришкевич и Юсупов говорят, что тело Григория Ефимовича было связано по рукам и ногам уже после смерти, чтобы скрытнее везти его в автомобиле и легче топить в реке, но на посмертных фотографиях из следственного дела отчетливо видны на запястьях рук Григория Ефимовича обрывки веревок, стягивавших руки, как наручники. Связанный для долгих истязаний, он и убит был связанным, в попытке освободиться из стянувших руки и ноги веревок, но где это было — в Юсуповском ли доме на Мойке, или в каком ином злодеями приготовленном месте, нам, видимо, уже не узнать.

Юсупов и Пуришкевич не могут внятно объяснить, как шуба и боты, «снятые» с Распутина в подвале, вновь оказались на нем, когда тело нашли подо льдом. На посмертных фотографиях убиенный Григорий Ефимович лежит на льду в одной рубахе, шуба, разрезанная и снятая с тела, горой громоздится рядом. Объяснить столь вопиющие разногласия мемуаров со следственными фактами можно только одним — ни Пуришкевич, ни Юсупов не были настоящими убийцами, они лишь соучастники, а то и вовсе подстава для маскировки ритуального характера убийства.

О ритуально исполненном убийстве Император и Императрица должны были знать или догадывались, поэтому судебно-медицинскую экспертизу поручили именно профессору Военно-Медицинской академии Д. Н. Косоротову, выступавшему экспертом по делу о ритуальном убийстве Бейлисом христианского мальчика Андрюши Ющинского. Государю была очевидна лишь косвенная причастность к смерти Григория Ефимовича тех, кого весь Петербург поздравлял с «патриотическим актом». Вот запись из дневника Императора: «В 9 часов поехали всей семьей мимо здания фотографии и направо к полю, где присутствовали при грустной картине: гроб с телом незабвенного Григория, убитого в ночь на 17 декабря извергами в доме Ф. Юсупова, уже стоял опущенным в могилу» (Дневник Императора Николая II. — М., 1991). Государь, обратим внимание, не назвал убийцами тех, кто ими назвался сам, но говорит об извергах, подчеркнув изуверский характер убийства. Он и наказал подставных убийц символически, выслав Феликса Юсупова в Курское имение и отправив в. кн. Дмитрия Павловича в действующую армию в Персию, а Пуришкевича, уехавшего 17 декабря со своим санитарным поездом на фронт, наказание не постигло вовсе. Эта безнаказность, безусловно, встревожила подлинных убийц, ожидавших теперь дальнейших следственных действий против себя, и, понимая всю непрочность обвинений против самозваных убийц, они в дальнейшем постарались тщательно укрыть следы ритуального преступления: сразу же после свержения Императора торопливо сожгли тело мученика Григория.

Основанием предположения о ритуальном характере убийства как для Царя, так и для всякого христианина, знакомого с иудейскими ритуальными злодействами, являлись сами обстоятельства преступления: туго стянутые руки и ноги, прижизненные мучения, большая кровопотеря, а затем мгновенная смерть и утопление тела в воде, не упрятывание его, не захоронение, а именно утопление, причем осуществленное отступниками-христианами, на которых впоследствии и указывается как на настоящих убийц.

И Дмитрий Павлович, и Юсупов, по свидетельству в. кн. Александра Михайловича, признались ему, «что принимали участие в убийстве, но отказались, однако, открыть имя главного убийцы» (В. кн. Александр Михайлович. Книга воспоминаний // Николай II. Воспоминания. Дневники. — Спб., 1994). Позже, когда Феликс Юсупов пересказывал знакомым обстоятельства убийства Распутина с никогда не бывшим выстрелом в сердце, его спросили: «Неужели у Вас никогда не бывает угрызений совести? Ведь Вы все-таки человека убили? — Никогда, — ответил Юсупов с улыбкой. — Я убил собаку» (Мельник-Боткина Т. Е. Воспоминания о Царской Семье и ее жизни до и после революции. — М., 1993). И князь не лжет, он действительно убил собаку из собственной псарни, чтобы скрыть следы человеческой крови или, наоборот, имитировать убийство Распутина во дворе собственного дома. Но проходит несколько лет, появляется дневник Пуришкевича, и в нем очевидно стремление «застолбить» определенную версию убийства, по которой на Григория Ефимовича напали именно христиане, представители высокородного дворянства и члены Императорской фамилии. Через три года после обнародования дневника Феликс Юсупов опубликовал свои мемуары под названием «Конец Распутина», где в точности воспроизвел обстоятельства убийства, описанные уже Пуришкевичем, но полностью игнорировал материалы следствия, известные к тому времени по публикации прокурора Завадского.

Следствие по делу об убийстве Григория Ефимовича Распутина длилось всего два с небольшим месяца и было спешно прекращено 4 марта 1917 года. Тело мученика Григория торопливо сожгли в ночь с 10 на 11 марта, на месте сожжения начертана на березе символичная надпись на немецком языке: «Ніег ist der Hund begraben» («Здесь погребена собака») и далее: «Тут сожжен труп Распутина Григория в ночь с 10 на 11 марта 1917 года» (Купчинский Ф. П. Как я сжигал Григория Распутина // Солнце России. — № 369-11, 1917).

В журнале «Былое» за 1917 год, вышедшем вскоре после свержения Императора с Престола, опубликованы материалы следствия по делу об убийстве Григория Ефимовича Распутина, но лишь протоколы допросов Юсупова, домашних Григория Ефимовича, дворников, городовых, швейцаров. Су-дебно-медицинская экспертиза и заключения следователей в опубликованных материалах отсутствуют. Дальнейшее возвращение к этой теме в литературе, кино и исторических исследованиях сводилось к тому, чтобы уверить всех в истинности слов Пуришкевича с Юсуповым.

Свершившееся в ночь на 17 декабря 1916 года злодеяние явилось прообразом грядущего Екатеринбургского мученичества в ночь на 17 июля 1918 года. «О, это ужасное 17-е число», — писала Государыня из ссылки близким. И правда, 17 октября 1907 года дан злосчастный Манифест, 17 декабря 1916 года умучен до смерти старец Григорий, 17 июля злодейски убиты Государь Николай Второй и Его Семья. Выстрелы и изощренное мучительство, нанесение детям колотых и резаных ран, утопление тел в воде шахты, а после извлечение тел, облитие их бензином и сожжение на чудовищных ритуальных кострах, и над всем этим зловещая надпись, перифраз из Гейне на немецком: «Belsatzar ward in selbiger Nacht von seinen Knechten umgebracht» («В эту самую ночь Белый Царь был убит своими подданными») и рядом каббалистическая надпись: «Здесь по приказу тайных сил Царь был принесен в жертву для разрушения государства. О сем извещаются все народы».

Через все, что претерпела Царская Семья, прежде прошел их молитвенник. И он был исколот штыками, ножами и «шпорами», и он был троекратно убит. Тело утоплено в стылой невской воде, а после облито бензином и сожжено. И оставлено две удостоверяющие ритуальную казнь надписи, одна из которых на немецком. Ни от Григория Ефимовича, ни от святых Царственных мучеников не осталось могил, а о том, что конец их будет един, Государыня знала из предсказания старицы, бросившей ей под ноги восемь кукол, облив их красной жидкостью, запалив взметнувшийся с пола жадный костер.

Поруганием и смертью Григория Ефимовича Распутина иудеи и их приспешники добивались сразу очень многого. Через поношение имени Царского друга предавалось поношению имя самого Государя Императора. Народ изумлялся скверне, якобы окружавшей Царя и Царицу, и переставал верить в богодержавность самой Царской власти. Одновременно поругание Григория Ефимовича имело целью, чтобы в его недостоинство поверил Государь, поверил бы и отверг от себя Старца. А когда не удалось убить Григория Ефимовича духовно, осквернить его в очах Царевых, его убили физически, ибо без погибели Распутина не одолеть было Русского Царя.

 

Фальшивомонетчики от истории

Наступило в России время опамятования. Святые Царственные мученики прославлены, однако хула на Григория Ефимовича, государева молитвенника, спасителя Наследника Цесаревича, по-прежнему остается злой притчей во языцех. И здесь умысел клеветников очевиден: изумляясь черноте вымышленного распутинского облика, не все православные могут заставить себя поверить в святость мученически убиенной Царской Семьи. А самого Григория Ефимовича враги России выставляют ныне козлом отпущения, на него одного возложив иудейскую вину за разрушение Самодержавного Российского государства. Сотенно-тысячными тиражами публикуются новые «исторические источники»: в их числе присланные из Америки «Воспоминания» дочери Григория Распутина и две историко-художе-ственные повести «Николай Второй» и «Распутин» Эдварда Радзинского с многочисленными цитатами из только что «вновь обнаруженного архива».

Книга «Воспоминаний дочери» о Григории Ефимовиче Распутине явилась сразу же после канонизации Царской Семьи. Выпущенная в 2000 году издательством «Захаров», она сразу же привлекла всеобщее внимание, еще бы — свидетельство современницы, самой дочери Распутина! Этот «источник», как признает сам издатель в предисловии, получен им в рукописи из третьих рук в 1999 году: «у ее последней владелицы, которая почему-то не разрешила мне объявлять ее имя. Назову ее Госпожой X.» (Дневник Матрены Распутиной // Расследование цареубийства. Секретные документы. — М., 1993). Долгое и мутное изложение истории жизни госпожи X. и ее американской тетки, от которой и достались в наследство «три толстые тетради с массой вклеек», заканчиваются неожиданным для читателя резюме: «как рукопись попала к ее тетке, она не знает». О самой же дочери Григория Ефимовича Матрене в предисловии сказано меньше, чем о госпоже X. и ее тетке. Обозначен год рождения — 1898-й, сказано, что в 1917 году она вышла замуж за офицера Бориса Соловьева и вскоре после революции выехала из России. После смерти мужа в 1924 году Матрена, якобы, дебютирует в Париже как танцовщица, позже, в Америке, становится укротительницей тигров. Умерла она в 1977 году в Лос-Анджелесе от сердечного приступа. И ни слова о петербургском периоде жизни осиротевшей девочки, ее путешествии в Сибирь, в Тобольск, Покровское, Тюмень, а затем в Омск и Харбин вслед за мужем Борисом с целью поддержать Царскую Семью в заточении. Об этом нам известно из ее дневника, который Матрена сама представила следователю Н. А. Соколову 28 декабря 1919 года в Париже. Дневник, написанный для себя двадцатилетней, только что вышедшей замуж Матреной, выказывает наивную, горячо любящую мужа светлую натуру, всецело верящую в Господа, почитающую как святыню Государя и Государыню, и молитвенно, благоговейно поминающую своего отца.

Приведу строки из дневника, не оставляющие сомнения в цельности и красоте души этой простой, малоученой, но христиански воспитанной девочки. Как и ее отец, Матрена называет Государя и Государыню «Папа и Мама», «дорогие наши», иногда «они», возможно, боясь изъятия дневника. 29 апреля 1918 г.: «От Вари письмо, пишет про Них, бедные, как Они страдают». 10 мая 1918 г.: «Живу мысленно с Моими Дорогими». 14 сентября 1918 г.: «Тяжело слушать неправые обвинения, ведь человека ни разу не видели в глаза, а ругают… А что худо разве раньше жилось. Да еще как хорошо… Не умеем ценить доброго, хорошего, где теперь Они? Неужели нету живых, ой я и верить не хочу разным россказням». 17 сентября 1918 г.: «Сегодня узнала весьма утешительную новость, как будто Папа и Мама живы и Дети, да неужели это правда, вот счастье». 20 сентября 1918 г.: «Мне кажется, если Они будут живы, т. е. Папа и Мама, тогда и я буду счастлива, ведь вся моя опора, вся моя надежда на Них, я знаю, в трудную минуту Они меня не оставят». 1 ноября 1918 г.: «Солнышко светит, а на душе грусть, тоска, болит сердце за Наших, где Они? Неужели не живы. Нет это ужасно» (Дневник Матрены Распутиной // Расследование цареубийства. Секретные документы.).

Матрена постоянно поминает отца, горюет, тоскует о нем. 5 апреля 1918 г.: «Встретили нас с Варей дома (в Покровском. — Т.М.), как всегда тепло, хорошо. Вот уж здесь любовь пребывает. Все живут вкупе, боятся страха Божьего. А кто его вселил в нас? Папа. Он всегда учил нас любви, вере». 21 апреля 1918 г.: «Почему нету моего папы. Зачем Ты, Господи, взял его от нас так рано? Мы остались как листья без дерев. Папа, милый папа, будь с нами в разговенье, именно с нами, с Борей и со мной…». 1 мая 1918 г.: «Ходили с Борей в церковь, подавали записку, поминали папу, ах, как тяжело было сегодня, как-то особенно тяжело. Больно, что нету дорогого нашего тятеньки с нами». 13 мая 1918 г.: «Как я счастлива, что я дома. Как здесь хорошо, каждая мелочь напоминает тятеньку дорогого. Хочу страшно идти к Мурашному, где тятеньке было виденье. Какой он был хороший, милый, славный, добрый. Любил нас больше своей жизни, больше всех» (там же).

Но вот воспоминания якобы все той же Матрены Распутиной, неизвестно от кого, как и к кому попавшие, но широко и шумно преподнесенные нам как исторический документ, как несомненное свидетельство очевидца. Ничего похожего на ту, неоспоримо подлинную Матрену, что сама лично передала свой дневник следователю Соколову, — ни душевного тепла, ни искренней печали, даже обращения не те. Григорий Ефимович именуется только «отцом», нет в подробных рассказах о встречах с Государем и Государыней теплых родных Матрене слов «Папа» и «Мама», «Государь», «Наши дорогие». Издатель, и тот вынужден отметить «особый тон записок»: «Никакого придыхания, сантиментов ровно столько, сколько положено, чтобы они не раздражали» (Распутина М. Г. Распутин. Почему? Воспоминания дочери. — М., 2000).

По тому, подлинному, дневнику Матрена Распутина — горячо верующий, воцерковленный человек, она говеет Великим постом, причащается, по обету едет в Абалакский монастырь, и все беды свои объясняет одним: «Боже, какая я грешная, прости меня» (66, с. 51). Матрена больше всего любит Бога и все время уповает на Его милость. 16 января 1918 г.: «Господи, не оставь сирот… Нам тяжело, Господи, не оставь». 14 января 1918 г.: «Я люблю людей правдивых. Это для меня главное. Правда — солнце яркое». 16 января 1918 г.: «Боже, как тяжело быть беззащитным, никто не заступится» (Дневник Матрены Распутиной // Расследование цареубийства. Секретные документы).

Но в только что предъявленном миру новом «документе» Матрены Распутиной и близко ничего того нет. Нигде не упоминается Имя Божие вне исторического контекста, даже говоря об исцелении Распутиным Царевича Алексея, мемуаристка договаривается до того, что не знает, «помогла ли его молитва, или какая-то другая сила» (65). Об отце ни откровений, ни воспоминаний, ни слез — лишь интерпретации известных историй, да еще подчеркнуто холодно: «Я намерена показать человека, а не героя Четьих-Миней» (Распутина М. Г. Распутин. Почему? Воспоминания дочери).

Матрена в новых «Воспоминаниях» — весьма ловкий беллетрист. А где могла «набить руку», получить навыки бойкого повествователя девочка, всего несколько лет проучившаяся в гимназии, в двадцатилетнем возрасте покинувшая Россию и лишь изредка говорившая потом по-русски? Редакторская рука? Но по утверждению издателя Захарова, работа с рукописью свелась «к расшифровке некоторых слов и очень незначительной правке стиля» (там же).

Дневник подлинной Матрены исполнен описанием встреч и разговоров, радостей и обид живой русской девушки, у которой куча знакомых, немало любящих ее сердечно женщин, как Анна Александровна Танеева (Матреша часто называет ее «Аня»), Ольга Владимировна Лохтина (о ней очень почтительно, только по имени-отчеству), много подруг — Маруся Сазонова, Оля, Лиля, Галя, Рая…

А в «Воспоминаниях» ни слова о себе, словно нет у нее ни прошлого, ни пережитого. Все только об отце, но и об отце ничего нового. Пересказываются известные по другим источникам сюжеты, в которые Матрена «встраивается» свидетельницей или узнает о них из чьих-то рассказов. В истории спасения Григорием Ефимовичем Анны Александровны Танеевой от смерти после железнодорожной катастрофы сохранены все подробности повествования самой Танеевой, но глазами якобы Матрены. Если верить воспоминаниям, то Распутин просто не расставался с дочкой, брал ее с собой везде и всюду, и в Царскую гостиную, где дети показались Матрене «на одно лицо — роскошные фарфоровые куклы в роскошном кукольном доме», и за царский стол, где Матрена подглядела, что «когда Николаю стали наливать водки, он выхватил графинчик у лакея и, минуя рюмку, налил полный фужер», и к постели Царевича, где Матрена подсмотрела, что «Царица даже не пыталась скрыть своей истерики». Почему-то девочка успевает отметить и запомнить только то, что усиленно навязывается всеми клеветниками: пьянство Царя, истеричность Царицы, что через Распутина действовала «какая-то сила», «сверхъестественная» сила, по Матрене выходит, что это сила гипноза, одним словом, бесовская, дьявольская сила, но никак не Божия и не благодатная.

Одно из исцелений Царевича, известное по воспоминаниям А. А. Танеевой, Матрена повторяет с оговоркой: «Отец описывал мне эту сцену так: Он (Распутин) обратился к Алексею: «Открой глаза, сын мой! Открой глаза и посмотри на меня!!.. Веки Алексея затрепетали и приоткрылись… его взгляд сосредоточился на лице моего отца… Отец…снова обратился к мальчику: «Боль твоя уходит, ты скоро поправишься… А теперь спи» (там же).

Перелицовка «под себя» давно известного искусно переплетается в «воспоминаниях» Матрены с сюжетцами, якобы услышанными ею еще от бабушки с дедушкой, от Танеевой, от самого Григория Ефимовича. И как сговорились все родные и близкие люди ничего нового не сказать Матрене, а вторить лишь тому, что измыслили позже в злобе и ненависти к Григорию Ефимовичу его враги, враги Государя, враги Самодержавной России, а то, что давно уже доказано, — измышления, клевета, наговоры. «От деда, от бабки» Матрена якобы знает о пьянстве отца сызмальства («дорога в кабак проторилась как-то сама собой» — там же), о разврате его с молодых лет («для отца физическая и духовная любовь сочетается и так становится силой» — там же), о лености его («и потянулась за отцом слава бездельника, ледащего человека» — там же), о еретичестве и сектантстве («Бог в нем, Григории Распутине… И правда, если Царство Божие — в человеке, то разве грешно рассуждать о нем, рассуждая о Боге? И если в церкви об этом не говорят, — что ж, надо искать истину и за ее пределами. Отец рассказывал, что как только он понял это, покой снизошел на него» — там же). Всплывают давно опровергнутые и похороненные вроде бы обвинения Григория Ефимовича в хлыстовстве («Отец не отказался присутствовать на радениях хлыстов… Он хотел всего лишь понять, какие есть пути к Богу» — там же), в эротомании («чем сильнее он старался изгнать прельсти-тельниц из сознания, тем, казалось, настойчивее они возвращались, пока он не падал на землю в изнеможении… Боль вытесняла похоть и заполняла стыдом…» — там же). Все это о родном отце, о «дорогом тятеньке», и не просто о хорошем, милом, добром тятеньке, а о молитвеннике, чудотворце, о святом. Слова доброго у «дочери» не находится, зато в ходу у нее самые отвратительные характеристики Григория Ефимовича из книг в. кн. Александра Михайловича, генерала В. И. Гурко, Председателя Думы М. В. Родзянко, наконец, С. Труфанова и А. Симановича, Ковалевского, Ковыля-Бобыля, намеренно нагромождавших ложь о Распутине, развеянную добросовестными историками. Но «Матрена», как ни в чем не бывало, цитирует эти «источники», не высказывая ни малейших сомнений в их истинности: «Приведу здесь только одно из многочисленных свидетельств Труфанова» (там же). И повторяет глумливый из пальца высосанный анекдот о Распутине, будто спросившем Государя: «Ну, что? Где екнуло? Здеся али тута?» (там же). Циничная, наглая и издевательская ложь удостоверяется самой «дочерью» Распутина.

Вернемся к дневнику, в сопоставлении с которым нет труда доказать подложность «Воспоминаний» Матрены Распутиной. Один из аргументов, доказывающих фальсификацию, — это несовпадение оценок одних и тех же людей в дневнике и в «Воспоминаниях». Мы уже говорили о том, что Государь и Государыня, Папа и Мама, наши дорогие, о которых у девочки болит сердце, с которыми она только и связывает счастье своей жизни, в «Воспоминаниях» просто Николай и Александра Федоровна, Царь и Царица. Ни благоговения, ни скорбной памяти, ни капли сожаления об их трагической мученической судьбе. Одни лишь старые, пронафталиненные еврейские наветы о слабоволии Царя, о его запоях, о неудачах правления, о порочном окружении Государыни, ее болезненности и истериках.

Все самое светлое из дневника Матреши предстает в очерненном изображении «Воспоминаний». Ольга Владимировна Лохтина, одна из духовных дочерей Григория Ефимовича, исцеленная им от неизлечимой болезни — неврастении кишок, после революции принявшая на себя подвиг юродства, о которой Матреша пишет в дневнике 2 марта 1918 г.: «Ольга Владимировна говорила по-тятенькиному ученью, не она говорила с нами, а тятенька…», 3 марта 1918 г.: «После вчерашнего вечера я еще больше полюбила Ольгу Владимировну, она рассказывала, что была на Гороховой, заходила во двор, чувствовала папин дух. Под впечатлением вчерашнего дня я долго не могла уснуть. Видела во сне опять папу, я так счастлива, так счастлива» (Дневник Матрены Распутиной // Расследование цареубийства. Секретные документы). К слову, Ольгу Владимировну Лохтину все время с любовью вспоминают в письмах Царские Дочери Ольга и Татьяна Николаевны, часто передают ей приветы и поклоны, так что Матреша не одинока в своих симпатиях.

Но вот фрагмент из «Воспоминаний» якобы дочери: «Ольга Владимировна Лохтина была хорошенькой блондинкой. Ума там никакого не было и подавно, но, как я бы сейчас определила, прелесть глупости, несомненно, изобиловала… Она рассчитывала быстро получить взаимность от моего отца… Отец перестал принимать ее в нашем доме… Ольга Владимировна попала в лечебницу для душевнобольных» (Распутина М. Г. Распутин. Почему? Воспоминания дочери).

Еще одно сравнение: речь о епископе и священному-ченике Гермогене, утопленном большевиками в реке Туре напротив села Покровского, в те дни как Матреша вернулась домой. Перед нами ее дневник. 23 июля 1918 г.: «Приехала комиссия искать тело убитого Гермогена, нашли в воде его, обмотанного веревками и руки связаны назад, мучили говорят, его, бедного, страшно, ах, какие мерзавцы большевики — Господи, накажи их» (Дневник Матрены Распутиной // Расследование цареубийства. Секретные документы. — М., 1993). 25 июля 1918 г.: «Как жутко проходить мимо церкви… видишь, в церковной ограде горит свечка, дьякон всю ночь читает Евангелие у епископа Гермогена на могилке… Сегодня приехал епископ Еринарх за телом убиенного, служили панихиду. Я сильно плакала, вспомнила сейчас же папу, как его отпевали, стоять было немыслимо, хотелось зарыдать» (там же). Матреша знала о гонениях, которые воздвиг, поверив клевете, епископ Гермоген на ее отца, но она знала и о раскаянье, которое пережил епископ после смерти Григория Ефимовича, об этом сам епископ рассказывал ее мужу Борису Соловьеву. Ни тени злорадства в дневнике, лишь горестная любовь в ее словах да недавняя картина мученической смерти отца в мыслях. Но какой злобный тон при упоминании о епископе Гермогене в «Воспоминаниях»: «Гермоген оказался впутанным в аферы по самую макушку… он из подозрения вывернулся, а двух его приятелей признали-таки виновными в растрате. Понятно, что Гермоген сразу же оценил представившуюся возможность отомстить отцу» (Распутина М. Г. Распутин. Почему? Воспоминания дочери).

Удивительно, но и в рассказе об Ольге Владимировне Лохтиной, и в повествовании о епископе Гермогене автор «Воспоминаний», уже язык не поворачивается назвать самозваного мемуариста светлым именем Матреши, не говорит об эпизодах, упомянутых в дневнике. Отчего так? От незнания ли о дневнике составителя «Воспоминаний», или оттого, что симпатии подлинной Матреши к этим людям несовместимы с обличительным пафосом лже-Матрены. Скорее верно последнее, потому что автор «Воспоминаний», отлично знаком со множеством документов о жизни Григория Ефимовича и даже намеренно изображает забывчивость «мемуаристки», неправильно употребляет несколько фамилий исторических лиц: Деревянко вместо Деревенько, Давидсон вместо Дувидзон.

Но есть в «Воспоминаниях» и серьезный фактический огрех, который можно расценить как «прокол» фальсификатора. Это брошенная вскользь фраза: «Если бы отцу стало известно о болезни мамы после первого приступа, она бы без сомнения не умерла так рано» (Дитерихс М. К. Убийство Царской Семьи и членов Дома Романовых на Урале. — Владивосток, 1922). Настоящая Матрена Распутина вообще не знала, когда и где умерла ее мать, поскольку выехала она за границу в 1918 году и больше в Россию не возвращалась. Прасковья Распутина в 1930 году была сослана с сыном и младшей дочерью из Покровского на Север на поселение, где их следы затерялись.

Не остается сомнений, что под обложкой «Воспоминаний» дочери Григория Ефимовича Распутина нам подсунули очередную фальшивку, к которой никогда не прикасалась рука подлинной Матреши. Так кто же автор «Воспоминаний», кто так умело и злоумно скомпоновал факты, насочинял «чудес», чтобы текст приняли за подлинные мемуары те, кто чтит Григория Распутина как человека святой жизни, незаслуженно оболганного и мученически убитого?

А ведь и приняли за подлинное: в недавно вышедшую книгу «Мученик за Христа и за Царя Григорий Новый» попало несколько придуманных лже-Матреной «чудес» и сюжетов из «жизни Распутина».

Подозрения в фальсификации «Воспоминаний» уже возникали, говорили, что Матрена Распутина «порой говорит с чужого голоса», что в составлении книги участвовал ее муж Б. Н. Соловьев (хотя как бы он успел, если известно, что Соловьев умер в Париже в 1924 году). Мы же предполагаем иное: книга «Распутин. Почему? Воспоминания дочери» — это подложный текст, и у нас есть основания считать, что он составлен одним из известнейших еврейских фальсификаторов русской истории, драматургом и сценаристом Э. Радзинским. В основу доказательств положим сопоставление текста «Воспоминаний», приписываемых Матрене Григорьевне Распутиной, и книги самого Эдварда Радзинского «Распутин: жизнь и смерть».

Знание темы, безусловно, свойственно обоим текстам. При этом все сюжетные линии, касающиеся Распутина и Царской Семьи, абсолютно совпадают, они копируют уже упомянутые здесь наветы из пасквиля «Последний самодержец». Но помимо сюжетных совпадений, авторство Радзинского для книги «Воспоминаний дочери» можно предположить на основании поразительного стилистического сходства книги «дочери Распутина» с книгой «Распутин» Радзинского. В обоих произведениях одинаковы приемы введения в текст исторических источников — мемуаров других авторов, свидетельских показаний, отчетов и прочего. В «Воспоминаниях дочери» исторические источники без конкретных ссылок и страниц подаются так: «В записках Гурко читаем:…» (Распутина М. Г. Распутин. Почему? Воспоминания дочери), «Ковалевский свидетельствует:…» (там же), «Дам слово Симановичу:…» (там же), «Вот как пишет Коковцов:…» (там же), «А вот слова Юсупова:…» (там же), и главная особенность цитации в «Воспоминаниях» — просто имя автора цитаты, как будто прямая речь в сценарии или пьесе: «Воейков:…» (там же), «Гурко:…», «Труфанов:…» (там же).

В той же драматургической манере приводит ссылки на исторические источники и сам Радзинский. «Алике писала мужу:…» (Радзинский Э. С. Распутин: жизнь и смерть. — М., 2000), «Мартынов сообщает в новом докладе:…» (там же), «Белецкий вспоминал:…» (там же), «Из показаний Родзянко:…» (там же), и какое поразительное сходство литературных стилей Матрены Григорьевны Распутиной, урожденной в 1898 году, почти всю жизнь прожившей за границей, не имевшей ни то, что специального образования, но даже среднего, и маститого современного писателя, драматурга Э. Радзинского. Эта характерная особенность цитации: «Пуришкевич:…», «Юсупов:…» — называние одной лишь фамилии или имени автора цитаты, безусловно, является яркой стилистической особенностью, объединяющей оба текста, но не свойственной историческим сочинениям и мемуарам других авторов.

Еще одна стилистическая черта, характеризующая оба текста, — изложение событий без всякой душевной причастности к рассказываемому. И если для исторических повествований, в коих упражняется Радзинский, отстраненная манера вполне подходит, то мемуары всегда наполнены душевным участием рассказчика, свидетеля, участника событий, тем более если рассказывает о пережитом любящая дочь. Но, к счастью, овладеть тонкой мелодикой душевного участия фальсификатор не в силах, и потому текст «Воспоминаний дочери» воспроизводит так привычную Радзин-скому повествовательную модель безучастной хронологии, причем его повесть «Распутин» и текст «Воспоминаний дочери» пестрят одними и теми же весьма специфическими оборотами и выражениями.

Радзинский пишет так: «В странствиях он научился безошибочно распознавать людей. В хлыстовских «кораблях», где соединяли языческие заговоры от болезней с силой христианской молитвы, учился он врачевать» (там же). «И оттого пьянствовал (Распутин) теперь вовсю… И все чаще, напившись, он пускается в безумную пляску, так напоминающую хлыстовское «духовное пиво» (там же). Сравним с повествованием, вышедшим под именем Матрены Распутиной. Глава называется (внимание!) — «В хлыстовском корабле»: «Отец в странствиях попал к хлыстам…Дорога в кабак проторилась как-то сама собой… Отец плясал до изнеможения, будто хотел уморить себя» (Распутина М. Г. Распутин. Почему? Воспоминания дочери). Перекличка одних и тех же образов выдает в «Воспоминаниях» руку Радзин-ского, к примеру, «красотка Сана с фарфоровым личиком» из книги «Распутин» (Радзинский Э. С. Распутин: жизнь и смерть), разве не напоминает «фарфоровых кукол» — царских детей из «Воспоминаний»?

Стилистическое сходство бросается в глаза при изложении исторических событий. Сравним главу о начале Первой мировой войны у Радзинского и Матрены Распутиной. У Радзинского в книге «Распутин: жизнь и смерть»: «Война и пророчество Распутина. Австро-венгерский посланник в Белграде вручил сербскому правительству ультиматум. Сербия тотчас обратилась к России за защитой. 12 июля Совет Министров под председательством Николая II ввел в действие положение о подготовительном к войне периоде… Франция готовилась к войне одновременно с Россией. Германия и Австро-Венгрия начали подготовку на две недели раньше. Англия привела свой военно-морской флот в состояние боевой готовности. А пока шли лихорадочные дипломатические переговоры, которые ничего изменить не могли» (там же).

У Матрены Распутиной в «Воспоминаниях»: «Война на пороге. В Сербии убили австрийского эрц-герцога. Австрия направила Сербии ультиматум, потом объявила войну. Немецкий канцлер настоял на переговорах между Россией и Австрией, и Россия ограничила мобилизацию только районами, прилегающими к австрийской границе. Но сторонники войны… взяли верх. Была объявлена мобилизация вдоль западной границы. 31 июля немцы предъявили ультиматум с требованием прекратить подготовку к войне вдоль ее границ с Россией, а в семь часов вечера 1 августа Германия объявила войну России» (Распутина М. Г. Распутин. Почему? Воспоминания дочери).

Я намеренно цитирую столь большие куски текстов, чтобы показать, что не только стилистика их, но и синтаксическая структура абсолютно одинаковы — рубленые фразы, состоящие из простых, почти не осложненных предложений, своеобычная манера лишь называть события, не вдаваясь в подробности их описания, своего рода развернутая драматургическая ремарка к очередной картине в пьесе. Тексты написаны одной рукой, смонтированы на одну колодку. Да соедините вы эти два куска вместе, и пусть попробует кто отличить руку писавшего.

Наряду со сходными историческими «зачалами», которые применяют в качестве вступлений в повествование и Радзинский, и Матрена Распутина, в обоих текстах есть еще одна общая стилистическая черта: беллетризованные описания особо эффектных сцен размером в абзац разрывают конспективное изложение событий. Вот сцена из Радзин-ского: «11 декабря царица была в Новгороде вместе с великими княжнами и конечно же с Подругой. В древнем Софийском соборе они отстояли литургию, а в Десятинном монастыре посетили пророчицу. В колеблющемся свете свечи царица разглядела «молодые лучистые глаза». И старица, жившая еще при Николае I, заговорила из темноты… Она несколько раз повторила Государыне всея Руси: «А ты, красавица, тяжкий крест примешь… не страшись». Так закончилось последнее путешествие Государыни» (Радзинский Э.С. Распутин: жизнь и смерть). Аналогичная по композиции и синтаксическому строю сцена из «Воспоминаний» Матрены Распутиной: «Разомлевший отец поддался на уговоры новых приятелей и поехал с ними домой к Лизе. Там веселье продолжилось, принесли вина… Очевидно, туда подмешали какое-то зелье, потому что отцу стало плохо и он совсем не понимал, что происходит. Тем временем вечеринка перешла в оргию. В самый пикантный момент появился фотограф. Так были состряпаны карточки, на которых отец предстал в окружении стайки соблазнительных нагих красоток» (Распутина М. Г. Распутин. Почему? Воспоминания дочери).

Для повествовательной манеры Радзинского характерна еще одна специфическая особенность — он дает образные заголовки каждому разделу своего исторического сочинения, а в конце таких разделов помещает краткие, почти афористические резюме, звучащие приговором его героям. Эти заголовки и созвучные им резюме-приговоры как бы кодируют читателя, прочерчивая в его сознании канву исторических событий, осмысленную по Радзинскому.

Теперь сравним. Вот «Распутин» Радзинского. Заголовок: Суд в Царском Селе. Резюме: «Так Распутин еще раз проверил закономерность: достаточно его врагам выступить против него — и их ждет конец» (Радзинский Э. С. Распутин: жизнь и смерть). Заголовок: Команда проходимцев. Резюме: «И министры, таясь друг от друга, старались исполнить просьбу фаворита» (там же). Заголовок: Распутинщина. Резюме: «Долгожданный союз, о котором мечтал когда-то в начале царствования Николай — союз мужика с властью, — стал реальностью» (там же).

И вот скажите, может ли быть такая довольно усложненная, профессиональная манера изложения, хорошо осмысленное давление на читателя простым совпадением у двух авторов, которых отличают не только пропасть времени, но и пропасть жизни, а ведь Матрена Распутина использует тот же результативный прием — кодирование читателя обдуманно изготовленными клише — в заголовках (их якобы придумал издатель, согласно его утверждению) и в резюме-приговорах, которыми также изобилует текст «Воспоминаний». Заголовки разделов здесь вкупе с резюме образуют строго заданный рисунок событий — своего рода историческую мозаику абсолютно в духе Радзинского. Приведем конкретные примеры из «Воспоминаний» Матрены Распутиной. Заголовок: Царский суд (тема та же, что и у Радзинского в главе «Суд в Царском Селе»). Резюме: «За лжесвидетельствование Илиодор был выслан из Петербурга в монастырь за сто верст от столицы. За потакание лжесвидетелю наказали и Гермогена» (Распутина М. Г. Распутин. Почему? Воспоминания дочери) Заголовок: Запои Николая Второго. Резюме: «Как раз во время скандала с письмами алкогольные приступы стали особенно часты у Николая» (там же). Заголовок: Распутин пошел вразнос. Резюме: «Отец пошел, что называется, вразнос» (там же).

Итак, перед нами стилистически одинаково написанные книги, хотя одна из них — мемуары, а другая — историческая повесть. Подытожим это сходство.

Во-первых, сравниваемые тексты одинаково используют композицию из чужих, тенденциозно подобранных «воспоминаний» и «показаний», снабжая их авторским комментарием, подтверждающим свидетельства исторических лиц, при этом способы введения цитат в текст совершенно одинаковы и выдают драматургическую манеру письма.

Во-вторых, собственно авторские фрагменты обоих текстов, посвященные текущим историческим событиям, представляют собой конспективный перечень фактов с одинаковыми по структуре синтаксическими конструкциями, напоминающими развернутые драматургические ремарки.

В-третьих, беллетристические фрагменты текстов имеют сходное композиционное и стилистическое построение. В пределах одного-двух абзацев очерчено событие, которое завершается итоговым «выводом».

В-четвертых, конструкция разделов «Заголовок + резюме», в которых заложена основная идея, внушаемая читателю, что у Радзинского в «Распутине», что у Матрены в «Воспоминаниях» одинакова, не говоря уже о стилистических совпадениях — «хлыстовские корабли», «фарфоровые лица» и «фарфоровые куклы».

В-пятых, заголовки разделов словно написаны рукой одного автора. Сравните:

Радзинский «Матрена Распутина»

Обольщение. Ясновидение.

Изнасилованная нянька. Подслушанный разговор.

Пляска смерти. Ожидание ужаса.

Петля затягивается. Великий князь злится.

Чудо за десять минут. Фужер вместо рюмки.

Суд в Царском Селе. Царский суд.

Баба или чурбан? Случай или закон?

Она меня выгнала, как собаку. Бог увидел твои слезы

Кто убил? Кто кем вертит?

Разумеется, с абсолютной уверенностью утверждать, что «Воспоминания» дочери Распутина есть дело рук драматурга Э. Радзинского, мы не можем, ибо для этого необходимо его собственное публичное признание в создании подложного документа. Однако не только стилистические совпадения и сходство сюжетных линий заставляют нас предполагать причастность этого беллетриста к фабрикации «Воспоминаний» дочери Распутина.

Обильное творчество Э. Радзинского по своему содержанию поразительно напоминает труды фальсификаторов истории царствования Николая Второго П. Е. Щеголева и А. Н. Толстого. И чтобы обосновать очередную свою «историко-художественную» ложь о Государе, Радзинскому, как когда-то Щеголеву с Толстым, необходимы новые сенсационные «исторические источники», и, как мы можем предположить, он их попросту «делает», как некогда делали их Щеголев с Толстым. Опыт Щеголева по использованию подложных архивных документов в издании «Падение царского режима» оказался удобным образцом для подражания. Ведь возникли же в исторической повести Радзинского «Распутин» многочисленные цитаты из мифического «Того Дела», якобы утраченных в послереволюционные годы протоколов допросов различных лиц Чрезвычайной следственной комиссией Временного правительства, а недавно обнаруженных за границей и купленных там Мстиславом Ростроповичем специально, исключительно, персонально для одного лишь Радзинского! Ни описи сенсационного архива, ни перечня документов, ни хотя бы малой толики научных публикаций из приобретенных Ростроповичем сенсационных архивных исторических документов сделано не было. И именно из «Того Дела», по словам драматурга, абсолютно достоверного, и текут в беллетристику Радзинского зловонные потоки новой клеветы. Как все это напоминает метод Щеголева, который сначала подделывал исторические документы — протоколы допросов, а потом их издавал и цитировал. И как Дневник Вырубовой был задуман и написан Щеголевым и Толстым в подтверждение своей клеветнической пьесы, так и «Воспоминания» дочери

Распутина явились читателям в подтверждение клеветнических опусов Радзинского, чтобы еще и еще раз выставить искаженные, очерненные образы наших умученных святых. Глядишь, грязь и зловоние лжи скроют от православного русского взгляда светлые их лики.

* * *

Когда в феврале 1917 года все было кончено и поезд увозил арестованного Государя из Могилева в Царское Село, а туда уже явился генерал Корнилов с поручением от Временного правительства пленить Царскую Семью, никому в России, видимо, не приходило в голову, что прогнать Царя можно только вместе с Господом, на Нем благодатно пребывающим. Бог же поругаем не бывает и за изгнание своего Помазанника отмщает ослушливому народу.

Один Государь помнил об этом и скорбно отмечал в Священном Писании вещие слова о грядущем наказании России: «Если же не послушаете Меня и не будете исполнять всех заповедей сих, и если презрите Мои постановления, и если душа ваша возгнушается моими законами, так что вы не будете исполнять всех заповедей Моих и нарушите завет Мой, — то и Я то же сделаю с вами, и пошлю на вас ужас, чахлость и горячку, которые повредят глаза и измучат душу… и вы будете побиты врагами вашими… Я всемеро увеличу наказание за грехи ваши, и сломлю гордое упорство ваше… напрасно будет истощаться сила ваша… и наведу на вас мстительный меч в отмщение за завет… хлеб, подкрепляющий человека, истреблю у вас… и будете есть плоть сынов ваших и плоть дочерей ваших будете есть, разорю высоты ваши и разобью статуи ваши, и повергну трупы ваши на трупы идолов ваших, и возгнушается душа Моя вами, города ваши сделаю пустынею, и опустошу святилища ваши… а вас рассею между народами и обнажу вслед вас меч, и будет земля ваша пуста и города ваши разрушены… Оставшимся из вас пошлю в сердца робость» (Лев. 26, 14–36). (Завет Государя. Книги Ветхого Завета с собственноручными пометками Царя-мученика Николая II. — М„2000)

Все предреченное исполнилось вскоре. Поражение от врагов в Первой мировой и в годы Гражданской войны, ужас и горячка тифозных эпидемий и моров, повальный голод и людоедство в особенно сильно голодавших губерниях, мстительный меч репрессий и раскулачивания, ниспровержение идеалов сначала февральской демократии, потом октябрьского большевизма, разорение церквей и выморочные города и села, национально бесплодная русская эмиграция, а у оставшихся в России — бездонный вечный страх вплоть до сегодняшнего слепого и безрассудного повиновения врагу…

Кажется, все, что есть в этом пророчестве, обрушилось на нас, но должны исполниться и другие, с надеждой подчеркнутые Государем слова Священного Писания: «Тогда вострепетало сердце их, и они в изумлении говорили друг другу: что это Бог сделал с нами?» (Быт. 42, 28), (там же). И вся дальнейшая наша судьба, судьба русского народа, по слову Священного Писания, зависит от того срока, когда мы поймем, за что Бог так страшно наказывает нас, поймем, разметем клевету вокруг святого Царского Имени, возжелаем вновь Самодержавного Русского Царства и в священной решимости восстановим Его.