Путята привел их на просторный двор, со всех сторон окруженный церквами. В шумной торговой площади Прохор едва узнал Ярославово дворище. Повсюду теснились лавки, крытые навесы с широкими полками, купцы выставляли товар.

Какого добра тут только не было! Мечи с чеканенными на них надписями, острые ножи - засапожники с затейливыми костяными ручками. Рукояти у таких ножей в виде плотно сбитого тела рыбы с легкими выступами прижатых плавников, с коротким широким хвостом. На показ и продажу выставлены были во множестве луки и колчаны для стрел. Костяная накладка одного из таких колчанов изображала дракона, запутавшегося в извивах своего тела и яростно кусавшего собственный хвост. Прохор с Митей долго не могли оторваться от оружейных лавок, пока Путята не подхватил и не увлек их дальше, к гончарным рядам. Глиняной посудой заставлен был весь дворик Никольской церкви. "Святой Никола на Руси почитался как покровитель торговли", - шепнул Прохор Мите. Глаза разбегались от обилия разноцветных разрисованных горшков и кринок. Торговали здесь и серебряными тонкой чеканки блюдами, высокими с узкими горлышками медными кувшинами, привезенными из дальних восточных стран.

В толпе сновали мальчишки, предлагали покупать костяные "копоушки" - тонкие стерженьки с лопаточкой на одном конце и с дырочкой на другом.

- Сквозь дырочку продергивается шнурок, на котором копоушка подвешивается к одежде, - попутно объяснил Прохор Мите и отмахнулся от назойливого маленького торговца, упрямо предлагавшего купить с десяток копоушек.

Суета и праздничность новгородского торга так увлекли Прохора, что он забыл, из виду выпустил строгий наказ тысяцкого. Прохор кидался от лавки к лавке, гладил холодный металл рукояти ножа, перебирал щедро рассыпанные па прилавке теплого сияния янтари, рассматривал резные, из заморского самшита выточенные гребни. Митя едва поспевал за неугомонным историком.

Наконец студенты остановились у лавки серебряника, где Прохор принялся выбирать, будто для покупки, серебряные перстни с самоцветами, старался запомнить форму, узор, огранку самоцветного камушка. Митя же, заметив, что Путята от них отстал, напомнил:

- Тысяцкий тебе что приказал?

- Совсем забыл! - Прохор выпустил из рук перстень. - Вышата паволоку велел купить: три сажени в длину и два локтя в ширину.

- А какие это меры - сажень и локоть, - ты знаешь? - У Мити перехватило дыхание.

- Да кто же этого не знает? - удивился Прохор. - "Локоть" - это длина руки до локтя, "сажень" - длина рук в размахе. Эта мера зовется "сажень маховая". А есть еще "сажень косая", это длина от носка ноги до пальцев поднятой вверх руки. Ну а совсем малая мера - "пядь" - длина растянутой кисти - от большого пальца до указательного.

- Постой, постой, как же это, - перебил его Митя. - Люди и росту разного, и руки у всех разной длины, неужели у русичей нет единой меры - чего - нибудь вроде метра или сантиметра?

- Нет, - Прохор высмотрел в рядах лавку с тканями, хозяин которой в это время ловко накручивал на локоть - вымерял - кусок грубого портища. - Видишь, - показал глазами Прохор в сторону лавки. - Хозяйский локоть, хозяйская сажень да хозяйская пядь - это для русича самая что ни на есть надежная мера. Пойдем, купим Вышате паволоку.

- Стой! - вскрикнул Митя, - Там Путята! Путята приценивался к тканям. Ткани были раскинуты на широких столах, купец встряхивал ими перед Путятой, приговаривал:

- Позри, друже, се сукно, а се полотно, се же, - нежно провел он рукой по алому переливчатому шелку, - паволока, а се, - ткнул он ногой большой серый рулон, сваленный прямо на земле, - дерюга. Колико надобе, друже, порта, рубъ али поставъ?

Но Путята отвернулся от тканей, не требовался ему, видно, ни кусок - "рубъ", ни тем более сверток - "поставъ". Выбрал себе среди навалом лежавших ковров, полстей, скатертей тонко тканный с затейливой вышивкой убрус, расплатился с хозяином лавки и, склонившись к его уху, стал тихо что-то нашептывать.

- Надо уходить, - крепко сжал Прохорову руку Митя. - Этот купец - гость галицкий Нездила. Тысяцкий велел Путяте вести нас к нему. Коли Нездила признает в нас своих земляков, то добро, а коль не признает...

Они нырнули в толпу и торопливым шагом вышли к пряслам, к которым были привязаны лошади, волы, коровы. Здесь торговали скотом. Бойкий человек в пестрой рубахе наседал на неторопливого слобожанина и частил:

- Даю за кобылу шесть десять кунъ, а за волъ гривьну, а за корову четыре десять кунь, а за борана - ногата, а за жеребя - пять ногатъ.

Слобожанин качал головой и басовито выговаривал:

- Мало, друже, мало.

Прохору тоже захотелось прицениться к скоту, выведать истинные цены, да Митя уже ходил среди меховых лавок, и Прохор не решился от него отстать.

Что за богатство тут было, какая выставка мехов, каких только не было - и собольи, и куньи, и барсучьи, и лисьи, и бобровые... А многим Прохор и названия не знал. Торговцы расхаживали между рядами, увешанные связками беличьих шкурок.

- Сорокъ, сорокъ, - беспрестанно повторяли они.

- Слышал? - схватил Митя Прохора за рукав. Хоть и торопились они, да как может филолог пропустить такую находку. - Вот так родилось на свет слово "сорокъ", которое обозначает число "40".

- Как? - не понял Прохор.

- Слово "сорокъ" родственное слову "сорока" - рубашка, значит. Первоначально оно означало связку шкурок или мешок с четырьмя десятками беличьих шкурок, необходимых для пошива одного платья...

Митя заметил вдруг, что Прохор перестал его слушать, а исподлобья наблюдает за проворным человечком в красной шапке, раскладывавшим свой товар на дощатых скамьях. Товар был богатый - тонкое, хорошей выделки полотно, перчатки, или, как их здесь называли, "рукавицы перстовые", сорочки и мятли. Все выглядело красиво и добротно. Еще выгружал продавец из корзины мешочки с солью, изукрашенные коробочки с пряностями. Только разложил, как вокруг собрался народ, вещи разглядывают, травы понюхивают. Да только не товар привлек внимание Прохора, узнал он в том человечке давешнего толмача немца Фредрика. Узнал его и Митя и стал искать глазами толмачова господина.

И впрямь Фредрик был здесь, важно ходил между рядами, разглядывал, щупал чужой товар. Пробился Митя через толпу к Фредрику поближе да притерся рядом. Интересен был ему древненемецкий выговор чужеземного купца. Вертя в руках какой-то берестяной туесок для ягод, как бы прицениваясь к нему, и услыхал Митя разговор Фредрика с хозяином соляной лавки, тоже немцем.

Не стесняясь, разговаривали немцы на родном языке, уверены были, что здесь их никто не поймет. А велел Фредрик соляному купцу Албрахту ехать на Неву к Биргеру да сказать, что князь собирает большой полк новгородцев да дружину против шведов. А чтобы вера была у Биргера к посланнику, дал ему Фредрик свой перстень с золотым орлом. Выговорив все это, Фредрик двинулся к своей лавке и замер там, презрительно поглядывая на кричащее, весело торгующее многолюдье.

Митя вернулся к Прохору, заглядевшемуся на змеевик - амулет, по поверью, хранящий хозяина ото всех бед. Был змеевик особого устройства. С одной стороны начертан на нем православный крест, и фигурки святых Бориса и Глеба выдавлепы на бронзовой поверхности медальона. С другой стороны страшный змеище, знак поганой языческой веры, разевал огненную пасть. У Прохора руки затряслись от радости, когда увидел он на торге такое сокровище. В музейных хранилищах ему, конечно, попадались древние змеевики, да все какие-то плохонькие. А здесь, загляденье! Он как раз сторговался с хозяином ланки поменять на змеевик свой нож - засапожник, выданный ему княжеским ключником, и обмен был уже почти свершен, да тут Митя, взяв историка за локоть, отвел в сторону.

- Прохор, - Митя понизил голос, - ты видел, что купец Фредрик тоже здесь торгует?

- Видел, - кивнул Прохор, не выпуская из рук своей находки. - Он, наверное, уже заплатил мыто за свой товар.

- Я слышал, как Фредрик только что поручил одному торговцу - немцу скакать на Неву и предупредить Биргера о приходе русских полков. Смотри. - Митя показал через плечо, как суетливо складывает свой товар в большие короба посланец Фредрика, на пальце у него сверкал золотой перстень с орлом.

Прохор задумался. Такого поворота событий он не встречал ни в одной летописи. О бегстве теперь, хоть и велика опасность, не могло быть и речи. Надо было что-то срочно делать, а для начала не спускать глаз с посланника.