Как он мог так легко попасться? Надо было насторожиться уже тогда, когда Вова продолжал цвести и пахнуть, хотя уже давно должен был истечь жестоким поносом! Все, кто принимал его снадобье, умерли в муках, а этот щенок продолжал жить. Достаточно сорока миллиграммов сушеной бледной поганки, чтобы человек умер в течение двух дней. Если делить дозу на части, как предписывал протокол, и пить каждый день, то помрешь не сразу, а спустя недели две-три. Вот и Семен ждал, думал, что еще не время. А оказалось, что Алина вообще не кормила этого дебила кальцием, капсулы которого он заменил ядом.
Он набрал поганки еще в сентябре, уже тогда задумал простую схему. Когда они с Салимом ездили на рыбалку, приметил место, где грибы росли целыми лужайками. И когда мысль дозрела, приехал, набрал, высушил их, истолок и просеял порошок. Все-таки химическое образование пригодилось. Теперь нужно было только подобрать удобный момент и не дать Алине промыть Вовке желудок. Хотел подсыпать понемногу в еду. Эффект наступил бы быстро, поганка — это безошибочный ход. И тут очень кстати Алина сама с этим протоколом.
Первую упаковку, уже открытую, Семен трогать не стал. Он осторожно снял целлофановые обертки с других коробок и, высыпая содержимое каждой капсулы, засыпал в нее свое снадобье. Потом заклеил упаковку — так аккуратно и бережно, что она казалась нетронутой.
Все, что должно было произойти после, виделось Семену со всей очевидностью. Ребенок умрет у жены на руках, и убитой горем Алине ничего не останется, как искать утешения у него, своего мужа. А дальше все совсем просто: он будет ее жалеть, утешать, любить — общее горе сблизит их, и они снова станут близки, как раньше.
Когда умер тот паренек, Марк, Семен, видя, как сильно Алина переживает, про себя подумал: «Теперь на этом фоне все будет выглядеть еще правдоподобнее». А она, оказывается, эти упаковки продала… Какого черта! Мысли лихорадочно путались, перескакивая с одной на другую, решения в цейтноте никогда не давались Семену. Он паниковал все сильнее.
Алина недвусмысленно дала понять, что предаст это дело огласке. А это тюрьма на долгие годы. Что ему оставалось? Тогда в квартире, когда жена ушла за пластырем, он понял, что ее уж слишком долго нет, хотя даже он знает, где лежит пластырь. Не иначе звонит кому-то. Когда он прислушался, из комнаты и вправду доносился тихий голос Алины. Нельзя было терять ни минуты. Семен схватил полотенце, перемотал им руку, бесшумно вышел в коридор, надел куртку и ботинки. И на цыпочках пошел в детскую. Слава богу, мальчишка спал, иначе вытащить его из квартиры незаметно не удалось бы.
Он взял ребенка на руки, накинул сверху одеяло, пошел к двери. На полпути вернулся на кухню, открыл буфет и достал последнюю упаковку с кальцием. Точнее, уже распечатанную им, и совсем не с кальцием. Он второпях засунул ее туда, когда Алина с Вовой вернулись раньше, чем обычно, а он в это время только закончил пересыпать. Когда в замке зашуршал ключ, Семен быстро затолкнул коробку на верхнюю полку буфета, куда Алина заглядывала редко, да и забыл про нее. Алина тоже вроде не заметила, что одной коробки не хватает.
Теперь и коробка и Вова с ним. Отъехав от дома на приличное расстояние, он мстительно подумал: посмотрим, Алиночка, кто кого! Моя свобода в обмен на мальчишку. Сделай правильный выбор, Алиночка!
Приехав к матери, он положил спящего Вову на диван, выключил мобильник, городской телефон и зашторил окна. Машину он оставил с другой стороны дома, из окна ее видно не было, со двора тоже. Екатерина Афанасьевна, ничего не понимая, бегала за сыном по квартире, причитая:
— А что случилось-то? Почему ты с Вовой? А где Алинка? Что ты ищешь? Зачем тебе мой мобильник? Что за глупости? Семен, что за шпионские игры? Да объясни ты уже, в чем дело!
— Мама, ты была права. Вовка мне не сын. — Семен заметил блеснувшее в глазах матери самодовольство. — У нас сейчас размолвка, я хочу ее проучить.
Он решил не говорить матери всей правды. На самом деле, хоть мама всегда была на его стороне, сейчас он не был уверен, что она поддержит его в этой ситуации. Так и вышло, мать пошла вразнос:
— Я тебе говорила? Говорила! А ты что? А как прижало, к мамочке прибежал? Да еще выродка этого притащил, зачем?
— Мама, потом разберемся, хорошо? — Семен спешил. — Я тебе очень благодарен, поверь. Ты для меня всегда делала все, что можно. Я это помню и ценю. Я сейчас попал в не очень хорошую историю. Все тебе расскажу позже.
— Что?! Какая еще история? — вскинулась Екатерина Афанасьевна.
— Мама, обещаю, все расскажу. Но не сейчас. Сейчас я хочу, чтобы ты собралась, и я отвезу вас в Ольгино.
— На дачу? Ты с ума сошел? Там же холодно, зима, ночь на дворе!
— Обогреватель включишь. Мама, так нужно.
— Где вертихвостка твоя? Зачем ты Вовку привез?
— Так надо…
— Алина где, я тебя спрашиваю! Почему мальчик не с ней?
— Она в курсе, мама. Собирайся, пожалуйста.
— Ты мне не указывай!
— Мама! — Семен начал терять терпение. — Если ты сейчас же не соберешься и мы не уедем, меня могут посадить в тюрьму. Надолго!
Екатерина Афанасьевна уставилась на него поверх очков, хотела что-то спросить, но, поджала губы, лишь покачала головой. Потом ушла к себе, скоро вышла одетая, держа в руке объемистую сумку.
— Вот молодец, спасибо! — повеселел Сема. Он снова завернул Вову в одеяло, открыл дверь и пошел вниз. — Машина за домом, сразу иди туда.
Семен гнал машину на дачу, и мысли его бились все сильнее. Разве она могла ему изменить? С кем? Когда?
Вова — не его сын! Он готов был в это поверить, хотя бы для того, чтобы оправдать свою ненависть к нему. Но как это могло произойти? Он же помнил, отлично помнил первую близость с Алиной — она была девственницей. Совсем скоро они поженились. Постоянно были вместе. Где и кто мог вклиниться между ними, чтобы получился такой вот Вова? Ответа он знать не хотел. Его Алинушка — чистая непорочная девочка, она не могла изменить ему, она была только его, только его, всегда! Так думать было проще и приятнее.
Семен метался от одной мысли к другой. Сначала этот план, шантажировать Алину здоровьем сына, чтобы она не заявляла в милицию. Теперь он понял: «Затея не выгорит». Не выключать телефон следовало, а сразу звонить жене, диктовать условия. Теперь же наверняка считанные часы отделяют его от встречи с милицией.
В машине он окончательно потерял голову и мог думать только о мести этому бессмысленному существу, не научившемуся говорить, но уже сумевшему разрушить его жизнь. Время… ему не хватало времени. Если бы он мог придумать что-нибудь еще толковое. Второпях он запутывался все сильнее.
На даче он высыпал в чашку половину упаковки и сказал матери, чтобы давала капсулы Вове раза три-четыре в день после еды.
— Мама, я сейчас по делам отъеду. Ты пока присмотри за Вовкой. Я буду завтра утром. Вот деньги, в магазинчик сходишь, если что нужно, хорошо?
— Ох, Сема, что-то ты не то делаешь. Что ты задумал? — ворчливо сказала Екатерина Афанасьевна. — Не нравится мне все это. Что я с этим уродцем делать буду, когда он проснется? Он же орет вечно, как недорезанный.
— Вон, капсулы дашь ему, он угомонится. Это успокоительное. Если плохо станет, не откачивай, сам оклемается, это у него реакция такая на препарат, — соврал Семен. Затем, почувствовав сомнение в глазах матери и вспомнив Алинину эпопею с приучением Вовы к лекарствам, ответил, усмехнувшись: — Запихивать капсулы тебе не придется — слопает как миленький. С этим проблем не будет.
Выходя, спиной почувствовал тревогу и страх матери, добавил:
— Да, сама капсулы не пей… — Поняв, что для матери это не аргумент, добавил: — Их мало, а заказывать надо через интернет. Когда они еще придут…
Алина металась. Звонила Семену — его телефон был отключен. Прошло больше часа, как она обнаружила, что Семен сбежал, забрав Вову с собой. Теперь, когда он все знает, что он сделает с мальчиком? Алину всю трясло при одной только мысли, что Вова, беззащитный, бессловесный, в руках этого чудовища.
Но и милицию вызвать она не могла. Не факт, что они найдут Вову, но если и найдут, то только для того, чтобы наконец упечь его в детдом. Рассказать про поганки она не сможет. Может, просто сообщить, что ребенок похищен? Тоже не вариант. Вряд ли они побегут сломя голову спасать Вову, если она просто скажет, что сына увез отец. Да, это не годится. Нет, надо испробовать все остальное, пока шансы еще есть.
Она решила найти мужа сама. Оделась, взяла ключи от машины. Куда Семен мог податься, где его искать? Она сделала несколько кругов по городу, каждый раз подъезжая к дому свекрови, но там никого не было. Она непрерывно набирала номера Семена и свекрови — бесполезно, бесстрастные роботы отвечали, что аппараты выключены. Ни на звонки в дверь, ни на домашний телефон никто не отвечал. Алина возвращалась домой, вдруг Семен вернулся, пока ее не было, и снова уезжала. Она выпила так много кофе, что под утро ее покачивало и подташнивало, голова гудела, в ушах стоял шум, ватные ноги почти не держали. Возвращаясь домой, Алина бесцельно бродила по квартире, которая сразу стала пустой и неуютной, враждебной. Натыкалась на углы, потом стояла у окна, высматривая в желтых пятнах фонарей своего Вовика. Как будто он смог бы прийти домой сам… Часов в семь утра, в очередной раз приехав домой, она пошла в детскую, включила «волшебный фонарь», который так любил Вова. Легла на его постель и стала смотреть на тени, образующие на потолке причудливые узоры. В какой-то момент Алина забылась тяжелым сном, но вскочила, ругая себя за промедление, собираясь бежать неведомо куда искать сына.
Она посмотрела на себя в зеркало. Оттуда на нее глянула уставшая, нервная и испуганная женщина, но с горящим огнем в глазах. Одной справиться не получается, паника не лучший советчик. В милицию звонить нельзя, но помощь найти надо!
Алина решила позвонить Климову и попросить его помощи. Костин телефон не отвечал. Алина набрала Анастасию. Та ответила на втором гудке:
— Алина, привет! Как ты, подружка?
— Стася, мне срочно нужна ваша помощь, — не тратя время на приветствия, выпалила Алина. — Ты где?
— На работе. У меня последний день в «Норме», — радостно ответила Анастасия.
— Стасенька, выручай. Ты с работы можешь уйти?
— Да, еще полчаса, и могу уходить. Что случилось?
— Не по телефону, очень нужна твоя помощь, иначе кранты. Приеду — расскажу. Ждешь?
— А это надолго? Мы с Климовым сегодня в театр идем, мне к его приходу нужно быть дома уже готовой. И я без машины сегодня, имей в виду.
— Я на своей. — Алина понимала, что Анастасия вообще не понимает серьезности происходящего, но и объяснять ей что-то по телефону не видела смысла. — Постараемся успеть. Все, я еду к тебе. Жди!
Алина вскочила, быстро переоделась в джинсы и водолазку, накинула куртку и снова побежала… в детскую. Остановилась, вспомнив, что Вовы там нет. В своей ладони она почувствовала ладошку сына.
Приехав к зданию фирмы, Алина позвонила Анастасии. Та взяла трубку и попросила Алину подняться.
— У меня здесь столько всякого барахла скопилось, оказывается. Может, увезем на твоей машине?
Поднявшись на третий этаж, она шла по длинному коридору, оглядываясь по сторонам. Давно она тут не была, вышла в декрет и больше не появлялась. Алина заметила, что дела в «Норме», видимо, идут неплохо — офис блестел свежим ремонтом. Вот бухгалтерия, плановый отдел, отдел разработок — это кабинет Семена, тут маркетинговый отдел, кабинет главного. Алина осторожно заглянула в предбанник. Яны на месте не было, дверь в кабинет Романа была закрыта. «Некогда», — решила она и пошла дальше, кабинет Анастасии был в самом конце коридора.
Подруга стояла перед столом, заваленным бумагами, папками, учетными книгами, коробками и коробочками, карандашами, скоросшивателями. Алина вытаращилась на все это добро:
— Это все надо тащить?!
— Нет, канцтовары не нужны, конечно. Мое вот — чайник, чашки, кофейник, полотенце и все такое, — сказала Анастасия, запихивая в пакет широкий теплый шарф, в который она куталась в особо холодные дни, когда в здании уже отключали отопление. — Ты сейчас шла, Романа видела?
— Нет, — рассеянно ответила Алина, пытаясь сообразить, как завести с подругой разговор о главном. Но машинально спросила: — А что он тут делает? Он же вроде в другой фирме работает.
— Да, дела пришел передавать. Встретил меня в коридоре, кучу комплиментов наговорил, такой обаяшка, как всегда! И про тебя, кстати, спрашивал, что тебя давно не видно. — Стася сияла.
Алина задумалась на секунду, посмотрела на довольную жизнью подружку, прикинула, чем та сможет ей помочь. Потом опустила чайник на стол и сказала:
— Стася, мне поговорить с ним нужно. Где он?
— О чем? Не мое дело, но ты же спешила? — неуверенно спросила Стася. — Он в бывшем своем кабинете должен быть.
— Спасибо, подожди меня немного.
Алина побежала к Галлю. По дороге она пыталась придумать, как начать разговор, остановилась перед кабинетом, раздираемая сомнениями. Вот он сейчас скажет: да ладно, какой еще ребенок? И что она будет делать? Доказывать «да, он твой!» или просто уйти? Она простояла бы так еще долго, если бы дверь вдруг не открылась. На пороге стоял Роман.
— Алина! — с удивлением и явной радостью воскликнул он. — Привет! Ты ко мне? Как узнала, что я здесь?
— Привет. Я, да… мне Анастасия сказала, — смешалась Алина, опустив взгляд. Роман был как раз таким, как она его помнила, и вот прямо сейчас она собирается втянуть его в свою жизнь навсегда. Нет, не в свою! В жизнь его сына, и это совсем другое дело. Он имеет право знать.
— Ну, входи! — Роман потянул ее в кабинет. Алина вошла, села в кресло для посетителей. Галль протиснулся между шкафами, из которых были извлечены и разложены повсюду деловые папки, сел за стол.
— Как ты, Алиночка? Что нового? Столько лет тебя не видел. Выглядите прекрасно, сударыня! — похвалил он.
Алина в недоумении слушала его комплементы, и они были неуместны, но об этом знала только она. Да, раньше она блистала в офисе модными нарядами, по утрам долго и тщательно красилась, всегда с маникюром и в облаке дорогого парфюма. Сейчас она сидела перед ним с волосами, собранными в хвост, джинсы и водолазка, ногти коротко острижены — как сломала пару раз во время Вовиных истерик, так и перестала делать маникюр, просто коротко стригла.
— Рассказывай! Мне интересно все! — Галль улыбнулся.
— Знаешь, Роман… Роман, — она повторила его имя, все еще не решаясь нырнуть в ледяную воду, — мне действительно есть что тебе рассказать. Я, правда, не знаю, с чего начать, но если ты пообещаешь просто выслушать меня, то я смогу рассказать все.
Галль весь подобрался, погасил улыбку и спросил:
— Что-то серьезное? Что-то с Семеном?
— Нет. Со мной. И с тобой. — Алина смотрела прямо в его глаза. Что ж, теперь он должен ей помочь. Нет-нет, не ей, он должен спасти своего сына! Правда рвалась наружу, но она все медлила, страшась произнести слова, после которых уже ничего нельзя будет изменить. Роман ждал. Она набрала воздуха и решилась:
— И с нашим ребенком.
Вопреки ее ожиданиям, Роман не сделал круглых глаз. Он смотрел как будто сквозь нее и молчал. На его лице нельзя было прочитать никакой реакции.
В этом лице она увидела личико своего сына.
Вова! Где он? Что с ним? Алина встрепенулась.
— Роман? Роман! — сказала громче и настойчивее.
Он очнулся и глянул на нее прозрачным взглядом. Лицо его оставалось спокойным, мышцы шеи и подбородка были напряжены.
— Алина, что ты сказала? Я правильно понял? — Роман уточнял у нее так спокойно, как будто она сказала, что хочет сменить работу.
— Роман, я расскажу тебе все, но только позже. Сейчас у меня нет времени, совсем нет. Мой ребенок, Роман, он и твой ребенок тоже. Так получилось тогда, ты помнишь? — она смущенно и с надеждой посмотрела на него и поняла: помнит!
— Роман, я ничего не знала! Мне только недавно стало известно, что отец моего мальчика — не Семен. А ты был единственным, с кем…
— Семен знает? — спокойно перебил ее Роман.
— Что Вовка не его сын?.. Да, я вчера сказала, что ребенок не его. В этом-то вся проблема! Роман, он забрал Вову и увез его неизвестно куда! Тут вообще столько всего, я даже не знаю, с чего начать. Но рассказывать все это мне совершенно некогда — нужно ехать искать сына.
— Я поеду с тобой. — Роман встал и, надев пальто, подошел к ней. — Ты мне все расскажешь по дороге.
— Хорошо, — кивнула Алина.
«Я поеду с тобой…» — слова Романа подействовали как успокоительное. Алина с облегчением вздохнула: уж от него точно будет больше помощи, чем от Стаси! Ну что бы они сделали вдвоем с подругой? Рыдали друг у друга в объятьях? Метались по городу в бесплодных поисках? Она набрала Стасю и, сказав, что позже все объяснит, поспешно вслед за Галлеем вышла из здания.
Поехали на машине Романа, это даже и не обсуждалось. Пока машина преодолевала заснеженные улицы, всякий раз силясь поскорее вырваться из дорожных заторов, Алина рассказывала о своей жизни. Про Вову сказала только: он особый ребенок. Ну и так, по мелочам. Добавила, что ей хотелось бы рассказать о нем больше, но в другое время и не торопясь.
Потом оба ехали молча.
Он был аспирантом, когда Алина поступила на первый курс. Впервые он увидел ее в очереди в столовую. Обратив внимание, что стоящая перед ним девушка взяла только суп и стакан сока, Роман сострил: «Красота требует жертв!» Девушка кокетливо улыбнулась. Они познакомились, он узнал имя первокурсницы, на этом их знакомство тогда и закончилось. У каждого была своя жизнь, факультет был немаленький, поэтому мимолетные встречи и приветствия случались раза два-три в год. Однажды весной он увидел ее с Семеном, и по тому, как тот на нее смотрел, понял, что этот парень решил добиться своего во что бы то ни стало. Потом на время он потерял ее из вида. Защитил диссертацию, затем ответственная должность финдиректора в «Норме», которая тогда отделилась от фармзавода и требовала немалого времени и сил. Незаурядные коммерческие способности Романа, коллектив с молодыми специалистами, среди которых был и Семен, — и фирма раскрутилась. Встал вопрос о расширении бухгалтерии. Так Роман снова встретил Алину.
Девушка стала не просто красивее — она была ослепительна. Ее завораживающая женственность чувствовалась даже на расстоянии. Роман, порядком избалованный женским вниманием, был очарован Алиной и даже немного сочувствовал Семену: тот не мог скрыть своей страсти, и это становилось все заметнее. Не испытывая особой симпатии к Зубову, слишком одержимому и упертому, Роман нередко думал о том, что Семену вряд ли удастся сделать Алину счастливой. Известием об их предстоящей свадьбе он был не то чтобы опечален — скорее, оно вызвало в нем сожаление.
Роман вспомнил о выездном корпоративе осенью. Семена не было. Может, поэтому, а может, потому, что холодный осенний воздух настоятельно требовал подогрева, Алина была какой-то открытой, непосредственной. Косметики на лице почти не было, и от этого она казалась еще привлекательнее своей естественностью. Они болтали о том о сем, вспоминали родной факультет, не заметили, как остались у костра одни: коллеги расползлись в тепло, по палаткам. Роман накинул на Алину свою куртку. Что-то в ней было трогательное, когда она придвинулась к нему поближе. Ему захотелось прижать ее к себе, укрыть от холода, защитить от непогоды, но больше всего почему-то — от Семена. Он поклялся, что не сделает ничего, что насторожит ее или обидит.
В палатке, уткнувшись в пахнувшие чем-то весенним волосы Алины, Роман привлек ее к себе, чутко прислушиваясь, как реагирует тело девушки на его прикосновения, а затем бережно, не торопясь, полетел в сладостную бездну, увлекая за собой Алину.
Роман вспоминал сейчас об их ночи, воспоминания были прекрасны. Он навсегда запомнил эти вдохновенные минуты, громкий осенний шелест деревьев над палаткой, стук капель по натянутой плащовке.
Наутро Алина, казалось, хотела его о чем-то спросить, но так и не решилась. Он подумал, что она волнуется, как бы ночной эпизод не стал известен Семену, и всем своим видом дал ей понять, что повода для тревоги нет. Абсолютно никакого.
А повод спустя четыре года все-таки случился.
— Почему не пришла ко мне сразу? — спросил Роман.
Алина подумала, что Роман действительно имел полное право знать о своем отцовстве. Однако вслух сказала:
— Сначала мне было не до того. Я когда узнала, просто в шоке была. И потом, я же не знала, как ты воспримешь эту новость. Я и сейчас не уверена, правильно ли я поступаю. А вчера… знаешь, я уже сама плохо помню, что и как я делала вчера. — И она в сотый раз взглянула в телефон.
Они помолчали. Потом Роман сказал:
— Поговорим обо всем позже. Когда найдем мальчика.
И так просто и естественно он сказал это, что Алину захлестнула горячая волна благодарности ему.
Приехали к дому Екатерины Афанасьевны, поднялись и долго звонили в квартиру. По-прежнему никто не отзывался. Алина сказала, что если бы свекровь затаилась внутри, то Вова не смог бы сидеть так долго в тишине — его «любовь» к дверным и телефонным звонкам Алине была хорошо известна.
— Даже если он спал, то этим трезвоном мы бы его разбудили непременно, и Вова бы сейчас орал как сумасшедший, — сказала она.
Роман слушал Алину: он тоже ненавидел шум. Его телефон стоял на режиме вибрации, он даже радио в машине он никогда не слушал.
Роман спросил:
— Где они еще могут быть?
— Я не знаю, — устало сказала Алина, сползла по стене и села на корточки, положив голову на колени. Она потерянно смотрела в окно парадной, не зная, куда еще бежать. Где ее мальчик? Он, наверное, уже проголодался, а эти люди даже не знают, что ему можно, а чего нельзя. Опять накормят булкой с кефиром. И ведь это еще не самое плохое! Алина старалась держать себя в руках, чтобы не плакать.
Вышла пожилая соседка из квартиры напротив, посмотрела на них подозрительно:
— Вы Катерину, что ли, ждете? Не ждите. В Ольгино она уехала.
— На дачу?! — изумилась Алина. — В такое время?
— Да вот и я ей говорю. Самый сезон ты, Катя, выбрала, говорю. А она не слушает, махнула рукой да убежала вниз. Сын за ней вчера приезжал.
— А мальчик с ним был? — спросил Роман.
— А вам на что? Он вам кто будет?
— Это мой сын, — вмешалась Алина, — а сын Екатерины Афанасьевны — мой муж. Я из командировки раньше приехала, без ключей, а дома никого, — безбожно стала врать она. — Вот приехала к свекрови, думала, они все тут. А тут никого! Не ждали меня, видно.
Бабка недоверчиво окинула их взглядом и сказала:
— Не было мальчонки. Семен с одеялом таскался, закрученным так, рулоном.
— Он завернул Вову в одеяло, — догадалась Алина, — одевать ему его некогда было, он схватил, в чем тот был, и понес. Спасибо, бабушка!
И Роман с Алиной побежали вниз, вслед им неслось недовольное ворчание старухи:
— Обманула ведь, охальница!
С учетом пробок до Ольгино больше часа езды. Прежде чем сесть в машину, Роман обошел ее, потом сел за руль, поправил зеркало заднего вида, пристегнул ремень, велел пристегнуться Алине, приоткрыл окно примерно сантиметра на четыре: вымеряя расстояние, двигал стеклоподъемником вверх-вниз, — вытащил из бокового дверного кармана тряпку, развернул ее, протер торпедку, свернул, положил обратно. Завел мотор, и они поехали.
То же самое он проделал, когда они выезжали от «Нормы», и Алину тогда это слегка раздражало, ей хотелось немедленно двигаться в поисках ребенка. Теперь она вспомнила, как Вова расставлял свои машинки по цвету и размеру.
— Знаешь, — заговорил Роман, выруливая на проспект, — все, что ты мне рассказала про Вову… я почти во всем узнаю себя в детстве. Вот про звонок. Никогда не любил звонки. У бабушки был такой раскатистый звонок, я его боялся как огня. Когда знал, что к бабушке придут гости, бегал к двери, открывал ее настежь, лишь бы они не звонили! Бабушка меня так ругала, а объяснить я не мог. Не помню, то ли я тогда не очень хорошо говорил, то ли вообще не говорил, но факт: бабушка меня ругала, а я молчал. Но дверь все равно открывал заранее. После этого я сразу засыпал, как убитый, потому что меня этот момент очень выматывал.
Алина кивнула, ей было понятно, о чем говорит Роман. Вова тоже сразу валился, как подкошенный, когда кончался период его гипервозбуждения по тому или иному поводу.
— А ты его целуешь? — вдруг неожиданно спросил Роман.
— Нет, почти не целую, — с сожалением сказала Алина, — только когда спит. А иначе он не дается, вытирается сразу, кричит.
— Да, точно, — усмехнулся Роман. — И этим он в меня. Мне лет десять было, когда мама приехала из Кении, я ее к тому моменту давно не видел. Она, конечно, меня поцеловала в щеку. И ты знаешь, я еле терпел этот поцелуй, я его чувствовал всю дорогу, он прямо горел на щеке. Очень хорошо помню раздрай чувств. Все во мне заставляло вытереть этот поцелуй, но бабушкино воспитание не позволяло. И все-таки я не выдержал, представляешь? Рука дернулась и прямо сама собой стала яростно тереть щеку. Единственное, что я сделал, слегка отстал от них — ну, чтобы она этого не видела, чтобы ей обидно не было.
Хотя все мысли Алины крутились вокруг Вовы, она слушала Романа — который теперь тоже был частью Вовы — с интересом, боясь пропустить из его рассказа что-то важное для себя.
— И в глаза не смотрел, кстати. Мне даже в школе учительница замечание написала как-то: «Не смотрит в глаза учителю!» А ведь никто не придавал этому никакого значения. Но ты все о сыне да о сыне. Расскажи хоть немного о себе, как ушла в декрет, совсем нас забыла, ни разу в «Норме» не появилась.
Что ж, это в самом деле было так. Что бы ни думал сейчас Роман об их отношениях, ей самой было совершенно понятно, что она не вспоминала о нем до того дня, как узнала об отцовстве своего ребенка. Но признаваться в этом тоже не хотелось. Роман и не настаивал. Он снова заговорил, и его голос звучал приятно, словно успокаивал, утешал.
— Ты, Алин, не переживай. Найдем мы нашего парня. И Семен по заслугам получит. Не ожидал от него такого, не зря он мне не нравился никогда. Не обижайся, ладно? Говорю, что думаю. — Скользнул по Алине взглядом, она покачала головой. — Семен, он ведь хитрый такой, всегда мудреные комбинации разрабатывал. Я и сам, конечно, любитель сложных решений, но скорее ради интереса, не для выгоды. Делаю это нечасто, и не потому, что ищу легких путей, а потому что на самом деле все очень просто. Я еще с детства усвоил: вся жизнь состоит на восемьдесят процентов из быстрых элементарных решений. Принимаешь их на автомате, интуитивно, при недостатке информации. Пока я этого не понимал, со стороны казался тормозом. Поэтому со мной в школе никто особо не дружил. Впрочем, я и сам всех сторонился, мне до поры до времени никто не был нужен. А когда я запомнил ряд стандартных ситуаций и понял, как в них нужно поступать, мне самому захотелось общаться с людьми. В институте уже получалось быть открытым и дружелюбным.
— А в нестандартных? — спросила Алина.
— А в нестандартных… В зависимости от обстоятельств. Промедление часто оказывается весьма удачным решением. Часто я вижу такое решение, которое больше никому в голову не приходит. Не всегда, конечно, но, когда все идет не по плану, никто и не требует никаких гарантий.
Они въехали в Ольгино. Алина стала показывать дорогу к даче свекрови. Автомобиль Романа легко проходил по плохо расчищенным тропам дачного поселка.
— Только ты не подъезжай прямо к дому, а то мало ли чего они там удумают. Мы потихоньку подойдем.
— Собаки нет у нее? Не залает?
— Нет. Животных она не любит.
Стоял пасмурный декабрьский день. Свет в окнах дома говорил о том, что приехали они сюда не зря. Алина вздохнула с облегчением. Кто-то есть в доме, и этот кто-то тут неспроста.
Алина подбежала к двери и постучала. Роман встал рядом. Минуты две они оба чувствовали, что за ними наблюдают из-за шторки. Наконец Алина не выдержала и крикнула:
— Екатерина Афанасьевна! Семен! Кто-нибудь! Если вы немедленно не откроете, я выломаю дверь. Окно разобью, но в дом попаду! Через полчаса здесь будет милиция. Быстро открывайте!
Похоже, ей поверили, потому что за дверью послышалась возня, что-то шуршало, потом упало. Зазвенели ключи, и дверь открылась. На пороге стояла Алинина свекровь. Бледная, испуганная, дрожащая то ли от страха, то ли от холода: в доме было промозгло и сыро.
— Алина… А я тут… С Вовой вот сижу, — с трудом выговаривая слова, сказала она.
Бросив взгляд на свекровь: с последней встречи она сильно сдала, как-то сгорбилась, что ли, — Алина ворвалась в дом, пробежала по комнатам и нашла Вову в мансарде. Он лежал на диване, отвернувшись к стенке, и тихо стонал сквозь сжатые зубы.
— Вова! Вовочка, лапушка, что с тобой? — Алина кинулась к мальчику, повернула к себе. Вова был бледен, тяжело дышал, в уголках рта проступила белая пена, веки с синими прожилками вен еле прикрывали закатившиеся глаза. Алина чуть не упала в обморок при виде сына.
Подошел Роман и ужаснулся, увидев, в каком состоянии был мальчик.
— Нельзя терять ни минуты! — Резко, но бережно он взял Вову на руки и понес в машину, на ходу обратившись к Алине: — Пожалуйста, поторопись.
— Что вы с ним сделали? — заорала Алина в лицо свекрови.
— Да что ты орешь-то? — прикрикнула было Екатерина Афанасьевна, но как-то обмякла и тяжело опустилась на стул. Правая рука безвольно повисла. Хрипло втянув в грудь воздух, свекровь заговорила, с усилием произнося каждое слово: — Сема… его оставил, сказал… ты в курсе. Чего орать-то? Подумаешь, переночевал Вовка у бабушки, чего ты взбеленилась? Ну, спал плохо, конечно, непривыкший он на чужом месте. Так я ему успокоительное давала, как Семен велел: три раза в день по капсуле после еды.
— По какой капсуле?
И тут Алину словно током ударило: пропавшая четвертая упаковка!
— Роман, — выбегая, на ходу закричала она, — скорее в токсикологию! Он отравил его! Отравил все-таки, сволочь!
«Если с моим мальчиком что-нибудь случится, если он… если… я не знаю, что я сделаю с вами обоими». Запрыгнув на заднее сиденье, Алина осторожно взяла Вову на руки. Он не держал голову, она болталась, как пришитая. Руки были влажные и холодные, волосы на лбу слиплись, а из горла вырывалось свистящее дыхание. От одежды шел резкий запах.
Алина судорожно прикидывала, сколько капсул удалось этим тварям запихнуть в ребенка. Вчерашний вечер явно отпадает — Вовка уже спал. Сегодня время ужина еще не настало, да и не смог бы он в таком состоянии ничего проглотить. Видимо, мальчика рвало, и не один раз, но лицо его было умыто, только влажный воротничок рубашки, от которого пахло особенно остро, выдавал происшедшее. Значит, отраву дали на завтрак и в обед. А это две капсулы, если верить тому, что сказала свекровь.
— Роман, гони! Нам нужно быстрее в больницу, — сказала Алина, укрывая Вову пледом, который нашла на заднем сиденье. Отчаянно хотелось рыдать, ее всю трясло. Но она понимала, что нужно держать себя в руках — сейчас она отвечает за жизнь собственного ребенка, и холодный рассудок ей нужен как никогда.
— Все будет хорошо, — негромко сказал Роман, глянув на нее в зеркало заднего вида. И, то ли желая отвлечь ее, то ли на самом деле думая об этом, добавил:
— Алина, ты и вправду не догадывалась, что Вова Семену не сын? — Она отрицательно покачала головой. — Он же точная моя копия, посмотри внимательно.
И, глядя на них обоих, Алина увидела явное сходство. О странностях, присущих обоим, она уже думала. Алина посмотрела в окно: ехать еще примерно минут сорок… как долго! Она так устала за последние сутки, переутомление и недосып давали о себе знать. Она то проваливалась в сон, то снова вытаскивала себя из дремотного состояния… Еще немного, уже скоро они приедут. Еще немного. Уже скоро.
Только бы спасти Вову. То ли сон она видит, то ли кино? Однако мальчик, распростертый у нее на коленях, был реальностью. И ему было очень плохо. Она даже не могла сказать, в сознании ли он. Он не кричал, не бился, но сейчас Алина отдала бы собственное сердце, лишь бы Вовик снова стал беспокойным, озорным, кричащим мальчуганом. Пусть не говорит. Пусть не глядит в глаза. Только пусть будет живым.