1996. Мрачные перспективы 1996 года, антиутопия. 1996

1996

17 декабря 1995 года состоялись выборы в Государственную Думу. Коммунистическая партия, набрав 22,3 %, одержала на тех выборах сокрушительную победу, опередив преследователей — ЛДПР — на 11 пунктов. Но на общественные настроения повлиял не сам факт их победы, а то, что через полгода предстояли выборы президента. Думские выборы считались своеобразной репетицией президентских. Зимой, в начале 1996 года, мало кто верил, что Ельцин сможет противостоять коммунистам. Рейтинг Ельцина в январе опустился до 6 %. Другого лидера демократов, способного объединить некоммунистические силы, не было. В общем, было самое время для мрачных прогнозов и антиутопий, к жанру которых и относится эта статья.

Факт печатного слова имеет довольно серьезное действие. Причем даже на автора: помню, после написания я сам ходил под впечатлением — слишком гладко выписывались такие мрачные предсказания. Когда статья была опубликована, на одном из мероприятий я увиделся с Юрием Борисовичем Погребщиковым. Он с некоторой тревогой спросил: «Вы правда считаете реалистичным описанный в этой статье сценарий?» Вымысел в самом деле казался вполне возможной реальностью. Надеюсь, что та публикация не подвигла никого к бегству за рубеж, хотя такие настроения тогда были очень популярны.

К счастью, в жизнь претворилась ничтожно малая толика тех прогнозов. И статья «1996» осталась всего лишь публицистическим свидетельством мрачных настроений января 1996 года. Сейчас забавно пробовать на вкус словосочетание «президент Зюганов».

Февраль-март

Местные органы власти по всей стране инспирируют поддержку выдвижения Б. Ельцина кандидатом в президенты РФ. Деловые объединения, отдельные предприниматели, часть директорского корпуса заявляют о поддержке кандидатуры Ельцина. Даже критикуя Ельцина, они говорят, что развивающейся экономике нужна стабильность. Правые демократы, часть интеллигенции, презрев обычное фрондерство, заявляют о поддержке Ельцина. Они не мечтают о том, чтобы сделать лучше, — они боятся, что иначе будет хуже.

Левые демократы, маргинальные демократические группировки, патриотические движения выдвигают своих кандидатов. К концу марта количество претендентов на пост президента достигает двух десятков.

Хоть сколько-нибудь дальновидные политики, не успевшие покинуть властные структуры в декабре-январе, уходят в отставку в феврале, стремясь отстраниться от «временного», как они говорят, правительства. Оппозиционная пресса заявляет, что крысы бегут с тонущего корабля власти.

Растет цена недвижимости на Кипре.

Апрель

Хорошо организованные коммунисты раньше всех сдали подписи, и в начале апреля ЦИК регистрирует Г. Зюганова в качестве кандидата в президенты России. Вторым регистрируют Б. Ельцина. ЦИК предъявляет претензии к подписным листам Явлинского, Лебедя, Жириновского, но регистрирует и их.

Остатки правительства принимают ряд постановлений по увеличению финансирования социальных программ. Следуют выплаты по долгам пенсионного фонда, кое-где выдают задержанные зарплаты.

Однако увеличение социальных статей бюджета невозможно без согласования с Думой. КПРФ и «Яблоко» попадают в трудное положение. Но они находят выход: требуют еще большего увеличения социальных расходов и на основании этого возвращают документы на доработку в правительство.

Наиболее самостоятельные региональные лидеры оказывают знаки внимания Зюганову. Губернаторы, зависящие от Ельцина, втайне привечают Явлинского, Лебедя.

Демократически настроенные предприниматели пытаются вести агитацию за Ельцина и оказывать поддержку правительству, переводя потихоньку свои фонды в валюту, ценности. Массовый сброс рублевой наличности накручивает инфляцию. Часть предпринимателей усиленно и скрытно финансирует Зюганова, еще часть — Жириновского.

Центральное телевидение увеличивает объем социальной рекламы, проповедующей стабильность, счастье, гуманизм, общечеловеческие ценности.

Несмотря на это, грамматическое будущее время, став основной глагольной формой, все чаще коррелирует с семантическим прошлым. Настоящее время признается несущественным и выводится из обихода.

Цена наличного доллара выходит за верхнюю границу валютного коридора. Банки растягивают сроки проведения платежей. Операции на фондовых рынках сошли на нет. Посольство США объявляет о прекращении оформления виз. Процветают фирмы, торгующие зарубежной недвижимостью, оформляющие зарубежные паспорта. Турагентства получают большое количество заказов на заграничные турне в июне.

Возрастает потребительский спрос на товары длительного пользования. Ускоряется оборот денег, превращающий в конце цикла рубли в валюту. Инфляция достигает 8 %. Инвестиционные программы сворачиваются.

Май

Нарастание кризисных тенденций подтачивает шансы Б. Ельцина. Голоса региональных чиновников, предпринимателей в поддержку президента звучат все более одиноко и напоминают вопли отданных на заклание. Большинство предпринимателей не хотят явно связываться с именем кого-либо из кандидатов, стараются угадать победителя, отметиться в его глазах в качестве спонсора, скрывая этот факт от общественности. В их рядах уменьшается число предвыборных активистов, связывающих свои надежды со своими возможностями повлиять на мнение избирателей. Они хотят ставить не на избирателя, а на фаворита.

Наступает время оборотней и перевертышей. Многие из тех, кто объявлял о поддержке Ельцина, тайно переходят в лагеря оппонентов. Это делает шансы Ельцина еще более призрачными, хотя он и продолжает занимать первые строки в официальных рейтингах.

Банковская дисциплина катастрофически падает, банки задерживают платежи Ушлые хозяйственники понимают, что пришло время брать кредиты под невозврат. Банки понимают, что перспектива невозвратов становится тотальной и прекращают оформление кредитов.

Из-за задержки платежей и отсутствия кредитования предприятия не могут финансировать свою деятельность, прекращаются выплаты зарплат. В трудовых коллективах растет недовольство политикой правительства и президента.

Огромный поток валюты, антиквариата, ценностей устремляется за рубеж. Страна разграбляется, интенсивно обогащается таможня. Банкиры, коммерсанты отправляются на заграничные симпозиумы, в турпоездки, планируя провести там в лучшем случае июнь. Крупный частный бизнес в России прекращает свое существование. Процветают мелкие коммерсанты, продолжающие взвинчивать инфляцию.

Экономический кризис влечет спад рекламы в прессе и на телевидении. Независимые издания влачат жалкое существование. Лидирующее место на рынке средств массовой информации занимают издания, финансируемые крупными партиями. «Правда» становится богатейшей газетой страны и раздается даром. Общество получает политически кастрированную информацию.

Конгресс США увеличивает статьи расходов на русскоязычное радиовещание Аналитические службы ЦРУ и Пентагона получают заказы на исследования по новым программам.

Начало июня

Хлеборобы южных регионов сообщают через коммунистические средства массовой информации, что уборочной не будет, потому что нет денег ни на технику, ни на топливо. Канадские банки с удовольствием выдают кредиты канадским фермерам.

Центробанк, истощив валютные ресурсы, прекращает торги на ММВБ. Стихийный рынок валюты достигает невиданных объемов. Все банки, кроме Сбербанка и крупнейших отраслевых банков, прекращают деятельность.

В стране разворачивается глубочайший финансовый и экономический кризис, в котором коммунисты, жириновцы, яблоковцы обвиняют правительство и президента. Общество видит, что эти обвинения справедливы.

Во второй тур выборов проходят Зюганов и Жириновский.

17 июня — 3 июля

Шестой флот ВМС США входит в Черное море. Силы НАТО патрулируют Балтику и Северное море. Япония и Китай переводят свои пограничные силы на особый режим несения службы. На мировых фондовых и валютных рынках паника. Дорожает нефть, зерно.

На пропускных пунктах по всему периметру России неразбериха, вспыхивают перестрелки. Перестает вестись учет случаев нарушения государственной границы. Страны Восточной Европы принимают меры по созданию заградительных линии. Полицейские западноевропейских стран запрашивают в Интерполе информацию о русской мафии.

Экономическая жизнь в России парализована. Предприятия отправили рабочих в отпуска без содержания. Милиция бездействует. Организованная преступность, уехавшая на Запад, сменяется неорганизованной, которая тут же выходит на улицы. Индекс инфляции считать некому.

Значительная часть регионов России лишается руководства, отбывшего в неизвестном направлении. Складывается революционная ситуация, когда низы не хотят, а верхи уехали за границу. Воспользоваться революционной ситуацией может тот, кто вооружен соответствующей теорией.

Июль

Правительства крупнейших стран шлют поздравления президенту Российской Федерации Геннадию Андреевичу Зюганову и выражают надежду на дальнейшее сотрудничество с Россией. В армейском руководстве России следуют незначительные перестановки, часть генералитета давно готова поддержать нового президента. Аналогичные процессы происходят в ФСБ, МВД.

Одним из первых указов президент национализирует банковскую систему. Национализация банков, вопреки мрачным прогнозам, происходит безболезненно, так как сами банкиры давно уехали.

Президент пытается закрыть границу и объявляет о своих чрезвычайных полномочиях по корректировке бюджета. Часть Думы поддерживает его по убеждениям, другая часть — из страха быть разогнанными, третья часть уехала границу. Григорий Явлинский получает пост первого вице-премьера в коммунистическом правительстве, обижается, что ему не дали премьера, и уезжает за границу. Его отпускают.

Те региональные лидеры, которые успели построить правильные отношения с Г. Зюгановым, до выборов, пока сохраняют свои посты. Большинство регионов получают новых руководителей. Однако пустует значительное количество кресел крупных хозяйственников, управленцев среднего звена. Поддеживающие Зюганова «красные предприниматели» не могут заткнуть все бреши в промышленности, банковской системе и торговле. Новой власти не хватает подготовленных кадров, чтобы заполнить все административные и хозяйственные вакансии второго-третьего уровня. Наступает время шариковых и швондеров.

Те, кто уехал из страны, объявляются ворами. Иначе почему они уехали. Против них возбуждаются уголовные дела. Этот шаг находит горячую поддержку в трудовых коллективах.

Пользуясь остатками средств Центробанка, тов. Зюганов дает указания о финансировании уборочной страды. Крупнейшие промышленные предприятия получают госзаказ и начинают делать комбайны, тысячи комбайнов. Рабочий класс, крестьянство и трудовая интеллигенция получают зарплату и выражают горячую поддержку политики партии и президента. Возобновляются различные социальные выплаты. Экономическая жизнь в стране налаживается.

Запад переваривает новую волну русской эмиграции. Но нынешние эмигранты — далеко не аристократы 1918–1920 годов. Конгресс США отказывается восстановить положение о предоставлении политического убежища. Вид на жительство предоставляется только высококвалифицированным русским специалистам по рекомендациям заинтересованных американских организаций. Контрольные службы США отмечают рост числа случаев взяточничества в иммигрантской службе. Мексика, Аргентина, Бразилия и особенно ЮАР разворачивают программы по привлечению русских эмигрантов.

Август

В Москве проходит съезд коммунистической партии. Разработанная в сжатые сроки программа партии предусматривает реформирование общества на принципах гуманизма и социальной справедливости. Гарантом социальной справедливости объявляется государство. Обозначена конечная цель общественного развития — создание достойных условий жизни и труда для широких масс трудящихся. Съезд партии одобряет политику тов. Зюганова, направленную на восстановление российской экономики и возрождение роли человека труда в обществе.

Коммунистическое правительство выдает толково составленные планы восстановительных работ. Однако обновленная теория коммунистического правительства сталкивается с первой серьезной проблемой. Оставшиеся в наследство от прежней экономики механизмы рыночного ценообразования затрудняют управление экономикой на межотраслевых стыках. Та часть экономики, которая успела стать частной, полностью обезглавлена и парализована, что привело к образованию разрывов в хозяйственных связях и технологических цепочках. Централизованных финансовых ресурсов не хватает для обеспечения госзаказов. В недостатке ресурсов обвиняется прежнее руководство, разграбившее страну. Параллельно проводится национализация топливно-энергетического комплекса. Вслед за ней следует первое покушение на жизнь товарища Зюганова, к счастью, неудачное.

Сентябрь

Теоретически проблема топливного обеспечения промышленности и сельского хозяйства кажется решенной, топливо отгружается по разнарядкам. Однако неразбериха, разрушенность прежних хозяйственных связей, паралич ценовых регуляторов производства, а главное — засилье шариковых на местах приводят к возобновлению роста кризисных тенденций.

Президент объявляет курс на привлечение к работе лояльных бизнесменов и специалистов из состава прежнего управленческого аппарата. Специалисты робко пытаются взяться за дело, но тут же конкуренты-шариковы объявляют их саботажниками. Начинаются кадровые чистки.

В зоне северокавказского конфликта возникает эпидемия холеры. Санитарные службы бессильны остановить продвижение эпидемии в центр России. Для этого нет ни средств, ни достаточного уровня контроля и координации с другими службами.

Из-за дезорганизации систем связи и технического обслуживания растет число катастроф. Самолеты падают с неба, как спелые груши. Уборка урожая сорвана. Правительство принимает решение об увеличении экспорта нефти с целью экстренного привлечения валюты для закупок продовольствия за рубежом. Российскую нефть по демпинговым ценам выбрасывают на мировой рынок, приводя в ужас нефтяных магнатов Ближнего Востока и истощая в России запасы добытой нефти. Западные голоса кликушествуют на тему последней для России зимы.

Скудные остатки бюджетных средств, потраченные на короткий импульс для оживления экономики, иссякли. Денег, полученных от экспорта нефти, хватает на затыкание лишь малой толики дыр. Попытки наладить экспорт оружия заканчиваются провалом: рынки заняты, оружие устарело. Армия не получает зарплату, среди офицеров нарастает недовольство.

Курс рубля приближается к уровню итальянской лиры. Стремясь привлечь средства населения, правительство объявляет продовольственный заем. Однако народ, устойчиво не доверяющий властям, уже распространил свое недоверие и на новую власть. Подписка проводится на предприятиях насильственно, путем вычета стоимости облигаций из зарплаты. В трудовых коллективах зреет возмущение.

Октябрь

В крупных городах на благодатной почве запущенного муниципального хозяйства свирепствует холера. Только наступившие холода останавливают распространение эпидемии.

Отправлена в отставку первая волна министров из коммунистического правительства. В партии зреет раскол. Левые радикалы объединились с движением Анпилова и составили большинство на объединительном коммунистическом конференции. За что и получили прозвание «большевики» — не без намека.

Большевики осуждают правый уклон Зюганова, требуют разгона Думы с окопавшимися там «дерьмократами», требуют отмены института президентства, требуют восстановления подлинного народовластия в форме Советов, а также воссоздания СССР.

Лидеры Украины, Польши, стран Прибалтики просят о скорейшем принятии их стран полноправными членами НАТО. Среднеазиатские государства СНГ ищут опору в панисламистском движении.

Ноябрь

Запрещена деятельность ЛДПР. В городах поднялись цены на дрова и керосин. Ноябрьский пленум ЦК КПРФ осудил мелкобуржуазный уклон тов. Зюганова и исключил его и группу уклонистов-зюгановцев из партии. Пленум обратился к трудящимся страны с призывом провести референдум об отмене института президентства, восстановлении Советов и СССР.

Ноябрьские праздники во всех крупных городах были отмечены стихийными массовыми драками. На митингах зафиксировано большое количество смертей людей преклонного возраста. Уровень инфляции неизвестен, спад производства неизвестен, состояние региональных продовольственных фондов неизвестно. В приграничных районах Ростовской области карбованец считается твердой валютой.

На расплодившихся вещевых и продовольственных барахолках все чаще практикуется натуральный обмен. Международные организации призывают оказать населению России гуманитарную помощь.

Декабрь

Хмурым декабрьским утром Комитет национального спасения, созданный большевиками, объявляет президента Зюганова низложенным и берет власть в свои руки. Зюганов отдает силовым структурам приказ арестовать путчистов выполнение приказа затягивается. В стране вспыхивают массовые беспорядки, плавно переходящие в грабежи и еврейские погромы.

В этот момент по отлаженным каналам связи некой конспиративной организации, созревшей в недрах спецслужб, приходит приказ о наступлении «времени Ч». После многолетней кропотливой работы эта организация заявляет наконец о себе во всеуслышание. Следует молниеносный захват структур управления в силовых ведомствах, подготовленные люди контролируют силовые структуры на местах. Путчисты-большевики арестованы, президент Зюганов арестован, верные президенту войсковые соединения блокированы.

Весь российский народ с воодушевлением воспринимает весть об установлении в стране твердого порядка. Местные лидеры торопятся демонстрировать лояльность новому режиму, хотя не совсем понимают, кто стоит у его истоков. Новые власти твердой рукой, кнутом и пряником выдрессировывают шариковых. На пустынных улицах разрушенных городов, забросанных грязью, снегом и всяким хламом, воцаряется тишина.

Западные страны, формируя бюджеты на 1997 год, увеличивают смету военных ассигновании. Американские военные наконец-то добились своего и снова дышат полной грудью. Пентагон возобновляет исследования по ПРО.

2000 год

Информационные агентства мира со ссылкой на Телеграфное агентство Российской Федерации сообщают о повышении благосостояния российских граждан, росте валового национального продукта в Российской Федерации на 8 %. Россия поставляет на мировой рынок нефть, лес, алмазы, в Монголию — комбайны. Разорваны дипломатические отношения с Израилем, ведутся переговоры о создании конфедеративного государства с Белоруссией и Туркменией. Других достоверных сообщений из России нет, границы закрыты.

Украина принята в НАТО, в степях Донбасса разворачиваются американские военные базы. Русская мафия контролирует русских таксистов в Буэнос-Айресе. США ведет с Китаем переговоры о военном сотрудничестве.

Российская ядерная кнопка, находящаяся…

Январь, 1996.

 

Будущее по-прежнему требует усилий

Сдвиги в общественном сознании и политической практике после президентских выборов. 1996 г

1996

Выборы президента в 1996 году стали самыми главными выборами последнего десятилетия XX века. В них многое было в первый раз. Именно в той предвыборной кампании закончилась история послепутчевой демократии в России. Именно в 1996-м, почуяв угрозу потери власти, госаппарат сконцентрировался, стряхнул остатки романтико-демократической штукатурки начала 1990-х и приобрел современные формы. Окончательно оформилась современная партия власти. В статье анализируются отрицательные и положительные обстоятельства и последствия тех выборов.

3 июля угроза коммунистического реванша ликвидирована. Борясь с коммунизмом, общество принесло государству такие жертвы, которые могут оказаться невосполнимыми. И все же главное — Россия сохранила перспективы некоммунистического развития и сделала шаг по пути демократизации.

Плохое. Пиррова победа демократии

1. Все начиналось не за Ельцина, а против Зюганова. Но за месяцы возвеличивания единственного гаранта стабильности осуществилась опасная подмена: голосование против коммунистов воспринимается как личная победа Ельцина и всей управленческой вертикали. Полученный партией власти мандат доверия на самом деле является мандатом недоверия коммунистам. И тот факт, что Россия отказалась от коммунистического курса, не означает, что она выбрала какой-то конкретный курс. Большинство проголосовало за «антикурс», некоммунистический курс. А партия власти оказалась первой у раздачи: на дороге валялся мандат недоверия коммунистам — кто смел, тот и съел.

Сам по себе этот факт ничем дурным не ознаменован. Плохо то, что управленческая вертикаль воспринимает этот «мандат на предъявителя» как именной мандат, как поддержку определенного курса, о чем и твердит официальная пропаганда.

Из-за подмены «против Зюганова — за Ельцина» легитимными вдруг оказались самые неприглядные стороны нынешней власти. И этой формальной легитимностью власть может парировать критику и уязвлять оппозицию: народ, мол, свой выбор сделал и выбрал «курс реформ».

2. Из-за проклятой красно-белой дилеммы выборы не принесли очищения, но принесли упрочение. А упрочение некоторых тенденций развития государственного аппарата прямо ведет к авторитарному режиму, который отличается от коммунистического лишь идеологическими бантиками. Самоуверенность и мощь властного аппарата, приобретенные в предвыборных интригах, вполне могут соответствовать тем же качествам прежнего партийно-советского аппарата. Один из новых сценариев общественного развития может возродить известный казус: с чем боролись, на то и напоролись.

И если Москва в силу своей приверженности западным ценностям, а также благодаря многополюсности политического пространства сможет противостоять косности, которая становится неизбежной при усилении бюрократического аппарата и ослаблении общественного контроля, то провинцию ожидают трудные времена. Раньше страх получить нагоняй от демократического режима заставлял местных аппаратчиков блюсти демократический имидж. Теперь они — узаконенные победители, и степень их демократизма будет определяться исключительно их личными ориентациями, образованием, уровнем культуры. Общественность вряд ли сможет регулировать уровень демократизма таких аппаратчиков, как это было два-три года назад. Потому что…

3 …Общественность и ее авангард — извечно оппозиционная интеллигенция принесли себя в жертву борьбе с коммунистическим реваншем. Общество, справедливо опасаясь воцарения коммунистов, добровольно слилось с государством для недопущения воцарения коммунистов.

Сможет ли теперь общество дистанцироваться от государства, сможет ли восстановить наработанные за недолгие годы демократии навыки шаткого равновесия в извечной дискуссии с государством — это очень большой и больной вопрос. Во всяком случае, на время выборов баланс «общество-государство» нарушен. Но «водяное перемирие», как водится, заканчивается в пользу хищников. <…>

4. Сомневаться в демократизме самих выборов не приходится, да и ни к чему. Но отработанные в ходе предвыборной кампании методы «политической» работы партии власти с населением, общественно-политическими объединениями, предпринимателями внушают серьезные опасения. О волюнтаризме этих методов, о формах предвыборного насилия и произвола, о практике принудительного предвыборного спонсорства знают все, но общественность закрывала на это глаза: надо было всемерно противостоять «большему злу» — коммунистическому реваншу. Сможет ли теперь общественность открыть глаза, дадут ли ей это сделать?

У аппарата велик теперь соблазн пользоваться порочными методами постоянно. Ведь получилось же успешно, и не поругал никто. Наоборот Ельцин переизбран, начальство похвалило. Ах, как приятно, как сладко брать деньги у предприятий… Как хорошо давать им различные политические задания. Как приятно контролировать прессу. Как привычно давить неугодных административными методами. Аппарат стал сильнее, а общественность нет. Парадоксально, но демократические выборы в ситуации красно-белого противостояния оправдали и умножили недемократические методы российской политики.

5. Большой урон нанесен экономике: партия власти предложила хитрый бизнес-план переизбрания и привлекла под этот план огромные деньги под огромные проценты. Общество было принуждено расплачиваться по этим обязательствам власти, видя в этом бизнес-плане ту его часть, которую ему показали, а именно — спасение от коммунистов.

6. Косность, лицемерие (а то и ложь) во имя святых целей, а также за деньги и по принуждению распространились в средствах массовой информации сверх обычной нормы. Журналистика, служащая режиму, всегда почему-то менее профессиональна. Когда же вся журналистика начинает обслуживать интересы режима, то падение уровня журналистского профессионализма приобретает масштабы катастрофы. Ангажированный журналист сначала не хочет видеть изъяны или противоречия существующего порядка, а потом он их и не может видеть. Наступает атрофия профессиональной журналистской наблюдательности, чем вколачивается предпоследний гвоздь в гроб общественного контроля за деятельностью государственного аппарата.

Хорошее. Тектонические сдвиги

1. Борис Ельцин — первый и второй демократически избранные президенты России. (Если из-за постоянной угрозы коммунистического реванша его изберут в третий раз, это уже будет не смешно, а грустно.) Как бы ни оценивалась политическая фигура Ельцина, его неоспоримая заслуга состоит в том, что он прислушивался к тем своим помощникам, которые рекомендовали ему укреплять власть не силовыми методами, а в политической борьбе. Этим летом впервые в России имел место случай, когда действующий глава государства добровольно вступил в конкурентную борьбу с другими претендентами на престол, причем один из претендентов представлял для действующего президента серьезную угрозу.

2. Не менее прогрессивно выглядела и сторона конкурирующего претендента: вместо привычных митингов, доходящих до штурмов и вооруженных столкновений, стали играть с Ельциным в его игру, да еще и по его правилам, что уж совсем удивительно, так как эти правила ставили коммунистов в заведомо невыгодное положение. Или коммунисты рассчитывали снова сыграть на имидже притесняемых? Не получилось.

В любом случае историческая заслуга Зюганова состоит в том, что он увел «недовольных» с улицы, окультурил надежды коммунистов на власть, и в культурных формах эти надежды благополучно погибли.

Борис Ельцин на стадионе «Ростсельмаш». Похожая фотография американского репортера получила в 1996 году Пулитцеровскую премию.

3. Однако не следует думать, что надежды коммунистов на власть разрушились только от того, что коммунисты, ведомые Зюгановым, стали бороться за власть цивилизованными методами. Победа тоталитарной идеологии возможна и при демократических процедурах, чему примером избрание Гитлера в 1933 году, ставшее ныне одним из жупелов антикоммунистической пропаганды. Приверженность большой части электората упрощенно понимаемым коммунистическим ценностям как раз и питала, и небезосновательно, надежды коммунистов на власть.

Так что огромная заслуга Бориса Ельцина и части его помощников состоит в том, что они смогли сформировать в обществе тот самый «мандат недоверия» коммунистам. Более того, сами же ельцинисты этим мандатом и воспользовались, что также требовало достаточно сложных политических технологий по отсечению «друзей-соперников». Вообще, по сложности и по разнообразию технологий прошедшие выборы подняли политическое искусство в России на достаточно высокий уровень. Увы, не демократический, а технологический. И если раньше российская политика была ресурсоемкой, то теперь, сохраняя страсть к пожиранию ресурсов, она становится еще и интеллектоемкой. А увеличение количества разнообразных технологий все-таки является мерой прогресса.

4. Кроме того, реальностью стала публичная борьба интересов даже внутри лагерей двух главных противников, что при хорошем стечении обстоятельств должно способствовать усложнению политического пространства, появлению и возмужанию новых авторитетных политиков. А это уже может повлечь в отдаленной перспективе возможность настоящего выбора «за хорошее», а не «против плохого». Появление новых личностей уже отмечено приходом мощной и загадочной фигуры Лебедя. Если генерал сумеет противостоять аппаратной рутине и реализует хотя бы часть связанных с ним надежд, особенно в сфере обуздания чиновничьего всевластия, то факт освежения правящей верхушки можно считать состоявшимся.

5. Впервые в России популизм оказался мотивирован предвыборными заигрываниями власти. Именно выборы заставляют политиков ориентироваться не только на свои интересы, но и на конкретные потребности населения. Страх не быть переизбранным или желание быть избранным являются наиболее мощным стимулом для удовлетворения потребностей избирателей — народа. Предвыборный популизм — показатель зависимости власти от народа.

Кроме того, при раздаче популистских пряников были действительно решены многие социальные проблемы (жаль только, что трудно оценить экономические последствия многих популистских решений). В целом же предвыборный популизм, в отличие от популизма коммунистического, свидетельствует о достаточно высоком уровне демократизации общества. Следующий этап демократизации — это когда политик радеет за народ не от страха перед начальством (авторитарный режим) и не от страсти к избранию (демократия), а по велению совести или просто по воспитанию. Но это пока редкость даже и для развитых стран.

б. Финансово-политический рэкет, осуществлявшийся в предпринимательской среде, имел и положительные последствия. Деньги, собираемые на предвыборную кампанию Ельцина (равно как и других претендентов), шли на финансирование бурно развивающейся политической инфраструктуры. <…>

Ростсельмашевец В. Антохин вручает Г. Зюганову символический молот. Ростов, парк Горького, 1996 год.

Движение, пусть и насильственное, капитала из бизнеса в политику можно оценить как глобальную социализацию капитала.

7. Антикоммунистическая консолидация общественности вокруг ельцинского аппарата, похожая на ассимиляцию общества государством, имеет и другую сторону. Впервые интеллигенция и прочая общественность столь массово выступили в защиту действующего режима. До сих пор российской традицией была постоянная оппозиционность интеллигенции. Давеча общественность научилась ценить существующие государственные устои и защищать их — для России это явление удивительное. Благодаря президентским выборам впервые была изведена интеллигентская привычка ругать родное государство. Реальностью стала поддержка интеллигенцией государства, а в творческой среде — даже мода на пропаганду режима. Параллельно с откуда ни возьмись появившимся государственным самосознанием той же творческой средой не без влияния официозных политических структур были приняты небезуспешные попытки возрождения национального самосознания («Русский проект» на ОРТ и т. п.). Этот сдвиг общественного сознания может оказаться более значимым, чем собственно результаты выборов.

Будущее по-прежнему требует усилий

Полгода страна жила ожиданием рокового выбора. Выбор свершился. Казалось бы, можно расслабиться — защитили, мол, демократию. Однако обнажившиеся в ходе предвыборной кампании особенности существующего режима не могут не внушать тревогу за будущее того самого «курса реформ», который возобладал. Государство может вернуться к бюрократическому авторитаризму и без помощи коммунистов — слишком уж оно усилилось. Особенно серьезной угрозой после удачных президентских выборов, после опрометчиво скоротечных процессов федерализации и в связи с предстоящими местными выборами может стать местечковый авторитаризм.

Теперь предстоит присматриваться к новым очагам политического напряжения — Лебедь, Дума, правительство, регионы, ожидаемая инфляция.

Июль 1996 года.

 

97-й год был потрачен на перетряску аппарата

Губернатор В. Ф. Чуб перетряхивает администрацию после череды победных выборов. 1998 г

1998

Это традиционная ежегодная городэновская статья-отчет, где мы пытаемся высветить главную тенденцию уходящего года (моя сфера ответственности — в политике). А 1997 год был интересен тем, что это был год после выборов всех уровней власти. Тогда сложилось такое действительно странное положение вещей, когда бюрократический аппарат, выигравший в 1996 году выборы на всех уровнях власти, просто потерял всякий страх за свое кресло. Ужас что творилось — такая была победная эйфория и ощущение чиновниками собственной безнаказанности. Одни (местные главы) осмелели оттого, что избрались и губернатору теперь формально не подчинялись. Другие считали, что помогли самому губернатору избраться и теперь могут делать, что хотят. Это было серьезнейшей управленческой проблемой, и уже к середине 1997 года Ростовская область, державшаяся всегда в середняках, вдруг показала совершенно провальные результаты социально-экономического развития. И вот губернатору В. Чубу предстояло решить эту проблему, причем решить в новых условиях — когда уже нет механизмов прямого административного воздействия на избранных местных глав. Именно тогда руководство области начало вырабатывать новые управленческие схемы, основанные уже на управлении информацией и интересами, а не только приказами.

Главным политическим процессом ушедшего года в Ростовской области была борьба губернатора Владимира Чуба со своим собственным аппаратом, расслабившимся после победы Чуба на губернаторских выборах.

Головокружение от успеха

В большинстве местных выборных кампаний переизбирались действующее главы исполнительной власти. Психологическим следствием таких кампаний стало обилие дутой предвыборной статистики, хвалебных материалов о том, что все в Ростовской области хорошо. А если что нехорошо — вот-вот станет хорошо. В течение полугода (осень 1996-го — весна 1997-го), пока шли губернаторские и вслед за ними — выборы муниципальных глав, раздувались достижения и пресекались попытки критики.

Чиновничий аппарат и так не очень-то руководствуется таким критерием, как результативность. А в ходе выборных кампаний результативность совсем уступила место критерию-двойнику — «хорошей отчетности». Если же в течение месяца-двух, отпущенных на предвыборную кампанию, чиновник постоянно упражняется в бравурных рапортах, то после победы патрона на выборах он естественным образом успокаивается, уверует сам в свои благополучные отчеты и начинает бездельничать, воровать и разбазаривать пуще прежнего. А чего бояться, наша ведь взяла! Похоже, именно этот сдвиг в чиновничьей психологии и произошел в начале 1997 года.

И вдруг к июню 1997-го выясняется, что по основным показателям социально-экономического развития в I квартале Ростовская область свалилась в самый низ воображаемого рейтинга регионов. Промышленный спад на Дону составил 25 %! Для сравнения: на Кубани — 20 %, на Ставрополье — 9 %, в Волгоградской области — 4 % и т. д. Во многих регионах подъем. В целом по России подъем составил 0,б%! Хуже Ростовской области оказались лишь несколько регионов с красноречивыми названиями — Таймыр, Чукотка, Бурятия.

Социально-экономической ситуации — ей ведь все равно, чей патрон победил. Ей подавай квалифицированные управленческие услуги.

На фоне предвыборной эйфории и послевыборного благодушия результаты квартала и полугодия прогремели громом. Сразу забеспокоились в Москве: что это там на Дону творится?

Я тебя породил, я тебя и посажу

Должно быть, областному руководству было непривычно и неуютно чувствовать себя в числе отстающих. В середине июня губернатор Владимир Чуб собирает областной «партхозактив», чтобы предварительно подвести итоги полугодия. Собрание можно считать внеочередным и чрезвычайным, так как по срокам оно не совсем соотносится с календарными периодами отчетности. Губернатор сам чувствует какую-то связь между прошедшими выборами и угрожающим ухудшением социально-экономической ситуации. «Я говорил, что мы идем на выборы одной командой, но это не означает индульгенции на пять лет, — заявляет он сподвижникам. — Если будут какие-то нарушения, я стану принимать самые серьезные меры, начиная с вас, уважаемые заместители. Мы все грешим какой-то предвыборной эйфорией. Дела идут плохо не только по объективным, но и по массе субъективных причин».

Аппарат и в самом деле распоясался. На собрании приводятся многочисленные факты злоупотреблений: обильную практику получили договоры фиктивного страхования, давшие вторую, и гораздо более приятную, зарплату некоторым чиновникам; на фоне экономического спада на 10 % возросла экономическая преступность; зафиксировано 103 факта получения взяток. А бюджетные сборы исполняются на 40–50 %. Владимир Чуб прямо угрожал подчиненным, что передаст все материалы «в первый ряд» (где сидели начальник УВД и областной прокурор), если нерадивые чиновники не одумаются и не возьмутся за выправление ситуации.

Еще более резкие обвинения в адрес собственного аппарата произносил В. Чуб через пару недель, в начале июля. Видимо, Москва все больше высказывала неудовольствие по поводу состояния дел на Дону. Незадолго перед повторным собранием губернатор имел неприятный телефонный разговор с президентом. «Мне стыдно было разговаривать с президентом, — сказал В. Чуб, открывая совещание. — Президент очень обеспокоен. Хуже нас только автономные округа».

Опять губернатор сослался на пагубность выборных привычек чиновников. «Приучили глав… — заявил он, имея в виду привычку местных глав просить дотаций в области, а не искать денег у себя в районе. — Я понимал, что делал зло, но важно было решать выборные задачи. Это уже в крови у нас».

В речи губернатора прямо звучали необычные подтексты: хватит, мол, воровать и разбазаривать, а то плохо будет! Для пущего устрашения на арену был выпущен начальник контрольного управления области Валерий Хрипун, доклад которого походил на криминальную сводку: необоснованное завышение тарифов, нецелевое использование средств, раздутые штаты, расхищение бюджетных денег. Да все с фамилиями, многие обладатели которых сидели тут же, в зале. Впервые увидевшие такой откровенный разнос, журналисты радовались и ужасались фактуре. А губернатор напоследок опять пригрозил: «Предостерегаю в последний раз!»

Где моральный кодекс строителей капитализма?

Надо сказать, что вся эта критика смотрелась довольно странно. Власть обличает как бы сама себя (что по местным меркам смотрится необычно), да еще в присутствии журналистов. Видимо, губернатор, которого вообще-то трудно обвинить в пристрастии к публичным выступлениям, преднамеренно сделал эти разносы открытыми, чтобы встряхнуть свой аппарат посильнее, добавить неприятных ощущений с помощью прессы.

Областной руководитель впервые столкнулся с управленческой проблемой не институционального (хороший режим или плохой), а психологического и даже культурного характера. Качество человеческого материала команды, победившей с ним на выборах, оказалось таково, что в условиях послевыборного расслабления бессовестность, нерадивость и косность взыграли с особым размахом. Ибо после победы на всех выборах естественных ограничений для этих чиновничьих пороков вроде как и не осталось. А «социально-экономическая ситуация» трещит по швам, и Москва смотрит на былого хорошиста строго. И губернатору пришлось придумывать новые способы укрощения распоясавшегося аппарата.

Кстати, сами чиновники, особенно самоизбранные местные главы, оценивали потуги губернатора весьма скептически и даже втихаря огрызались на губернаторские эскапады. Непосредственные подчиненные Чуба рассчитывали, видимо, еще постричь купонов от того, что были с ним в одной команде на выборах. Местные же главы наверняка уповали на независимость, данную им всенародным избранием. В общем, сами по себе публичные разносы вряд ли привели бы к желаемому результату. Надо было угрозы чем-то подкрепить.

Пришла беда — отворяй ворота

Конечно, основные перипетии борьбы губернатора со своим аппаратом от глаз общественности были сокрыты. И вот из глубин этой сокрытости вдруг стали появляться слухи о нездоровье губернатора.

Надо сказать, что Ростов в точности повторяет московские события: выборы президента — выборы губернатора; болезнь президента и все, что с этим связано, — болезнь губернатора и все, что с этим связано. Официальных сведений о болезни губернатора не было, было известно только, что у него больное горло, слухи стали доносить, что в конце сентября ему поставили какой-то плохой диагноз и он может отойти от дел.

В таких условиях задача усмирения аппарата вообще трудноразрешима — аппарат уже стал втихомолку делить места под будущего губернатора.

Не загадывай, а то проиграешь

Естественно, стали обсуждать кандидатуру вероятного преемника. Согласно молве, на эту роль естественным образом могли бы претендовать областной премьер Анпилогов, представитель президента Усачев, руководитель аппарата Кузнецов. Из фигур второй очереди в вымышленный список попали ростовский и таганрогский мэры Чернышев и Шило и даже почему-то яблочный депутат Госдумы М. Емельянов.

Теперь, когда все прошло и успокоилось, интересно оценить шансы этих кандидатур. Безусловными лидерами считались Анпилогов, Усачев и Кузнецов. Ростовский Чубайс (в смысле аппаратных умений) Сергей Кузнецов, конечно, является грамотным игроком, и практически все областные назначения проходят через него, а это немало. В последнее время он стал заметно больше внимания уделять публичной политике, видимо, чувствуя, что одними аппаратными усилиями карьеры не сделаешь. С другой стороны, Кузнецова считают «серым кардиналом», а перейти из этого качества в роль «политика прямого действия» нелегко, если не невозможно.

Впрочем, на статус «серых кардиналов» может претендовать вся эта тройка. У Виктора Усачева и Виктора Анпилогова тоже есть свои аппаратные вертикали и свои группы поддержки. Но наибольшую известность в народных массах, пожалуй, имеет представитель президента В. Усачев. Однако это преимущество вряд ли стало бы решающим, если бы он в гипотетической ситуации соперничества не сумел бы договориться с «друзьями-соперниками».

Мэры Чернышев и Шило в отличие от первой тройки имеют хороший опыт публичной политики и всеобщих выборов (правда, выборы эти проходили в тепличных условиях). Голоса родных городов этим мэрам в какой-то мере обеспечены (преимущество у Чернышева — в Ростове больше избирателей), но на поддержку глубинки они вряд ли смогут рассчитывать (особенно Чернышев — из-за всегдашней нелюбви «провинции» к «столице»). Что же касается Михаила Емельянова, то он, безусловно, политик из структур законодательной власти, откуда перейти на пост единоличного главы исполнительной власти вряд ли кто решится (и вряд ли у кого получится).

Кстати, «занесение в списки» слегка затруднило жизнь М. Емельянову. Точно также мог испытывать дополнительную неприязнь со стороны отдельных областных ведомств и ростовский мэр. Да и в триумвирате наверняка происходило тревожное прощупывание друг друга.

Дело в том, что при всем видимом иерархическом единстве в аппарате власти всегда есть внутрикомандные кланы и группировки. Между ними нет вражды, есть здоровая конкуренция за право влиять на решения Владимира Федоровича. Латиняне это называли «разделяй и властвуй», сейчас же это называется «система сдержек и противовесов». При наличии сверхфигуры губернатора эта система работает более-менее согласованно и стабильно. Но совершенно очевидно, что в случае неожиданных перевыборов все «друзья-соперники» быстренько перессорились бы и не смогли бы выступить коалицией «курса реформ».

А это значит, что на теоретических выборах победил бы самый главный и самый давний кандидат — лидер коммунистов Леонид Иванченко. Осенью коммунисты заметно оживились (что полезно для них в любом случае: все равно надо участвовать в выборах в областное Собрание).

На Дону сложилась тяжелая социально-экономическая ситуация, губернатор нездоров — в этих условиях коммунисты просто обязаны были раздувать слухи про тяжелую болезнь губернатора и грядущие перевыборы, чтобы разогреть местную публику и обратить внимание Москвы на возможность перемен в Ростовской области. В самом деле, при случае коммунисты вполне могли бы сторговаться с Кремлем и получить Ростовскую область (от которой, по их мнению, при Чубе осталась «одна треть») в обмен на принятие бюджета или, например, Налогового кодекса. Возможно, широким распространением слухов о нездоровье В. Чуба Ростовская область (да и в Москве уже поговаривали о болезни ростовского губернатора) обязана именно коммунистам. Им это больше всего выгодно.

Так что осенний отпуск губернатора, который связывали с его болезнью, никак не поспособствовал укреплению аппарата. И даже наоборот. Как всегда в выборной (псевдопредвыборной) ситуации, в правящем лагере пуще прежнею развернулись интриги, подкопы, возродились двойная мораль и тревожные ожидания. Заволновались финансово-промышленные магнаты, бизнес которых зависел от благосклонности властей, и стали чуть ли не открыто подыскивать подходящих преемников.

В общем, куда уж тут до управления социально-экономическими процессами. (Надо оговориться: конечно, все вышеописанное — ерунда и домыслы. Никто из вышеназванных деятелей ничего такого о перевыборах и думать не думал, и вообще такой ситуации и в помине не было. Да и как можно-то? Это все враки от журналистов.)

Вот приехал барин и рассудил

В начале декабря надежды коммунистов на скорые перевыборы губернатора рухнули. Владимир Чуб появился на сессии областного Собрания, и хотя говорил по-прежнему с хрипотцой, но выглядел отлично — свежо и бодро. В отпет на предложение депутата Бовы пояснить слухи о своем нездоровье Чуб рассмеялся и дал понять, что недругам «надеяться не на что». В эти же дни с опровержением слухов выступили представитель президента В. Усачев и спикер Собрания А. Попов. В общем, тема угасла практически мгновенно.

Весь год, несмотря на отсутствие или присутствие губернатора, в области продолжалась реорганизация областной администрации. Еще в конце выборного 1996 года некоторые областные департаменты были реорганизованы в министерства, чтобы у области были свои министры, как у «взрослых» субъектов федерации — республик.

Но настоящая реорганизация была связана с беспрецедентными кадровыми перестановками. В течение года из администрации ушли заместители губернатора и министры: Кобцев, Хомяков, Гребенюк, Овчаров. Пришли Степанова, Хижняков, Швалев, Литвинов, Станиславов. На уровне вице-губернаторов поменялись руководители всех основных направлений — сельского хозяйства, промышленности, строительства.

Кадровые перестановки не коснулись лишь финансово-бюджетного направления, да укрепили свои позиции руководители аппарата С. Кузнецов и В. Хрипун; к ним присоединилась З. Степанова. Было усилено направление работы по связям с общественностью: опытная Н. Бабич возглавила свежесозданный департамент по печати и телерадиовещанию, а на ее место пресс-секретаря пришел Л. Ковалев; эти назначения тоже считают сильным решением губернатора.

Сохраняет свой пост первый вице-губернатор и премьер областного правительства В. Анпилогов. Но появление второго первого вице-губернатора Ивана Станиславова уже породило слухи о судьбе первого первого. Иван Станиславов явно получил от губернатора очень серьезные полномочия, он проводит в отсутствие Анпилогова заседания правительства. Возможно, тренируется.

Своих побили. Забоятся ли чужие?

Наиболее серьезные кадровые перестановки произошли как раз после череды летних губернаторских нагоняев. В. Чуб показал нерадивым сподвижникам, что команда может обновиться не только в результате выборов. Так что хватит бездельничать.

В условиях послевыборной эйфории («на пять лет теперь все дозволено») это были самые эффективные способы воздействия на разгулявшийся аппарат. Конечно, судить о влиянии кадровых перестановок на социально-экономическую ситуацию еще рано, но на умы чиновников третьего-четвертого эшелона такие перемены не могли не повлиять. Да многих уже и снесло этой кадровой волной.

Журналист всегда рискует, хваля кого-либо, но все же надо признать: губернатор выдержал испытание своего аппарата «медными трубами». Теперь, и в Кремле могут убедиться, что на Дону ситуация под контролем и необходимые меры вроде бы приняты.

Жаль только, что для этого понадобился целый год, в течение которого собственно управление социально-экономическими процессами в области было просто провальным. Весь год был посвящен, по сути, аппаратным разбирательствам да финансовым авралам (пенсии, недоимки, зарплаты бюджетникам). Кредитов набрали выше крыши. За послевыборный год успели еще больше окрепнуть олигархические связи, в результате чего успешно развиваться могут лишь несколько больших проектов. Не получив должного внимания со стороны властей, инвестиционный потенциал региона растрачивается впустую.

Говорят, что президент первый срок работает на перевыборы, а второй — на историю. Губернаторство двумя сроками не ограничено, но все ж таки Владимир Чуб губернаторствует уже второй срок. Проблемы с командой вроде удалось уладить. Сразу в начале нового года администрация предложила областному Собранию законопроект о поддержке инвестиционной деятельности. В российском правительстве 8 января утверждена программа социально-экономического развития Ростовской области, предполагающая государственную поддержку инвестпроектов донских предприятий. Все это хорошие предзнаменования: похоже, в 1998 году власти, изрядно обновившись, смогут уделить больше внимания развитию местной экономики.

Январь 1998 года.

 

Кумовская Россия vs правовое государство

О борьбе россиян с веяниями европейской демократии. 1999 г

1999

Многие ценности перестройки, столкнувшись с российскими реалиями, дали странные метаморфозы. В этой статье рассматривается конфликт пресловутого «правового государства» с традиционным укладом российского общества, где главные вопросы решаются не по праву закона, а по праву знакомство.

В России созданы все необходимые демократические институты: выборные президент и парламент, многопартийность, местное самоуправление и т. д. Однако существуют эти институты как будто в специально выделенном пространстве. Страна же на самом деле живет по каким-то иным законам.

Кумовство спасает провинцию от беспредела

Открытие дела, получение кредита, защита от бандитов, приобретение дома или машины, обучение детей в приличном месте и многое другое — для всего этого есть правовые, социальные и экономические механизмы, установленные государством. Но все знают, что решение больших и малых жизненных проблем эффективно лишь тогда, когда есть нужные связи.

Знакомство с нужными людьми, прямое или через общих знакомых — вот главный социальный капитал россиянина. Перекрещивание этих знакомств образует квазиобщественную систему неформальных связей, основанных на кровном или приобретенном родстве, совместном обучении или работе, принадлежности к определенной территории и т. д. В русской традиции это явление называют кумовством.

Члены кумовского сообщества связаны некими взаимными обязательствами, которые предполагают обычно обмен услугами. Кто чем располагает, тот тем и должен порадеть за своего (естественно, с поправкой на иерархический статус), зная, что в нужный момент и за него порадеют. И это не «услуга за услугу», а потому что «свои люди», потому что так прилично между «своими».

Кумовская мораль крепко держит ценз — как прилично и неприлично поступать. Если кто-то поступит неприлично, то он рискует впоследствии потерять возможность пользоваться услугами членов кумовского клана, а то и стать отверженным, скатиться по социальной лестнице. Кстати, не зря местечковые сообщества боятся «залетных отморозков» — те не включены в систему взаимного морального сдерживания и потому несут угрозу кумовской общественной упорядоченности.

Сегодня именно кумовство спасает небольшие сообщества от криминального беспредела. Как бы ни кривились цивилизованные люди по поводу азиятских обычаев российской глубинки, но именно провинциальное кумовство остается единственным, если не последним, моральным предохранителем против тех способов конкуренции, которые применяются в столице.

В Москве нет достаточной плотности кумовских отношений: слишком большое разнообразие интересов, да еще и географически многие представленные в Москве интересы имеют немосковскую прописку, нет чувства сбережения «своего» места и т. д. От этого действуют законы дикой конкуренции: расчистить место, подставить, кинуть, убить «чужого» — не зазорно. А если так, то потом возникает соблазн и со «своими» не церемониться…

В провинциальных кумовских сообществах этого нет и вряд ли появится, потому что «у нас так не принято», «у нас свои обычаи». Как ни парадоксально, эти пресловутые «рука руку моет», «круговая порука», «как не порадеть за родного человечка» — последний рубеж, на котором удерживаются общественные представления о приличии, последний рубеж человечности.

Делай что прилично — и будешь членом кумовского клана и сообщества кумовских кланов со всеми вытекающими отсюда благами и оберегами. Если будешь прилично и подобающе себя вести, то с возрастом будешь подниматься вверх по кумовской иерархии, так как ее верхние этажи естественным образом освобождаются. Размеренный, благообразный и надежно упорядоченный ход жизни, который принципиально не нуждается в юридическом регламенте. Закон такому обществу не нужен! Закон не учитывает человеческий фактор, он сделан для незнакомых между собой людей, он принципиально бесчеловечен.

Закон — это предъявленная форма регламента для сообществ, размеры которых не позволяют действовать кумовскому регламенту. Закон — регламент более крупного сообщества, где все не могут быть знакомы со всеми, пусть бы и через общих знакомых. Поэтому кумовское сознание, в принципе, признает верховенство закона. Но это лишь дань кумовского общества цивилизации. На самом же деле кумовство принципиально противостоит закону, нарушает закон (но «по-приличному»; приличия надо соблюдать!). В своей вотчине (а этой вотчиной остается вся Россия в масштабе местечек) кумовской регламент главнее, потому что ближе к телу — из-за своей человечности, хоть и понимаемой по-азиатски. Такой вот двойной стандарт — закон вроде выше, а кумовской регламент главнее.

Правовой регламент предписывает и карает, традиционный или обычный (основанный на обычаях) регламент тоже предписывает и карает. Правовая мораль судит с точки зрения «законно — незаконно», обычная мораль судит с точки зрения «прилично — неприлично». Где-то посередине, по идее, должна находиться общественная мораль, которая должна удостоверять, с одной стороны, прямую зависимость между «приличным» и «законным», а с другой — прямую зависимость между «неприличным» и «незаконным».

Но если обычный регламент противостоит правовому, то куда склонится общественная мораль? Какими общественными предписаниями руководствоваться человеку, если он видит, что от бандитов, например, лучше защитят кумовские связи (даже с теми же бандитами), чем закон? Если бизнес успешнее делать в соответствии с кумовским, а не правовым регламентом? Социальная практика показывает: эффективно то, что «прилично» по кумовскому регламенту, а не то, что «законно» по правовому регламенту. По полному кругу жизненных проблем кумовской регламент оказывается эффективнее, надежнее и человечнее правового.

Так возникает конфликт, в ходе которого кумовской регламент становится теневым, а правовой регламент просто предъявляется на уровне публичных или политических отношений. Оба института не в силах подчинить друг друга. В конце концов в конфликте правового и кумовского сознания наступает своего рода паритет, устраивающий всех, — правовому сознанию удобно быть фасадным, кумовскому сознанию удобно быть теневым.

Теневая экономика как спасение от реформ

Зависимость «теневое реально и эффективно, реальное и эффективное — в тени» постепенно укрепилась. Правовая, «белая» экономика разрушается, а теневая экономика амортизирует для рядового человека последствия этого разрушения. Безумные налоговые и экономические законы, которые в принципе не могут быть подкреплены общественной моралью («законно-прилично-эффективно»), выбрасывают человека на улицу, где его, если он хоть на что-то способен, подбирает теневая экономика, которая дает ему рабочее место на рынке или в банде. Так возникает теневой рынок труда, который питает теневую экономику, с ее теневым налогообложением, теневым оборотом капитала, теневыми «правоохранительными» органами и т. д. Там люди находят спасение от реформ. Как кумовская мораль спасает провинцию от криминальной анархии, точно так же теневая экономика спасает более-менее проворного человека от разрушительного последствия экономических реформ. Если бы не теневая экономика, социальный протест уже давно приобрел бы масштабы революции. Ну а так протестуют только те, кого не пригрело теневое государство, кто пал жертвой государства номинального: шахтеры, учителя, военные…

Так что теневая экономика, произросшая в результате противостояния кумовского и правового регламента, является важнейшим амортизирующим социальным фактором. Она компенсирует моральное и психологическое отставание общества от реформ государственного устройства.

Есть, однако, какое-то ощущение ненормальности всего этого…

Не может, или, лучше сказать, не должно государство быть сиамскими близнецами, из которых один — тупой красавчик на показ Западу, а другой работоспособный урод для внутреннего пользования.

Извращение ориентиров

Почему-то так сложилось, что закон социально неэффективен. В правовом поле эффективным оказывается вовсе не то, что является эффективным на самом деле.

Перевернутость критериев эффективности породила, к примеру, такое чудовищное явление, как долговая экономика. Во всем мире официальным критерием экономического успеха любого предприятия является объем капитала. У нас — объем долгов. Долги являются средством перекупки или перераспределения собственности, напитывают (и успешно!) экономические и хозяйственные связи, циркулируют на специфическом рынке долгов, на котором они перепродаются с конечной целью предъявить их государству. А государство предъявляет долги Западу, чтобы получить новые долги и вложить их обратно в свою экономику.

Удостоверением «приличного» социального и государственного статуса предприятия является вовсе не объем капитала, а размер долга. Если у тебя большие долги, значит, ты точно имеешь бюджетообразующее значение — это самый верный критерий. Новое предприятие может стать значимым только в том случае, если сразу же обретет огромный пакет долгов. Кумовские связи предпринимателей используются для того, чтобы получить от власти побольше долгов. Но такое удается немногим, поэтому среди новых предприятий очень мало солидных… Самое страшное, что об этом феномене все реже говорят как о ненормальном явлении.

Государственная шизофрения приобретает устойчивость, самовоспроизводится, грозит стать главной чертой национального менталитета. Просто поразительно, насколько порой естественно лгут ответственные лица, с пафосом говоря о том, что на самом деле совершенно наоборот! И они знают, что наоборот, и все знают, что наоборот, и все знают, что они знают, что наоборот, но это никого не смущает. Гражданское двуличие, двойная мораль пронизали все сферы общественной и частной жизни. «Прилично» вовсе не обязательно «законно», публично вовсе не то, что есть на самом деле, двойные стандарты эффективности смещают оценочные акценты, раздваиваются общественные ориентиры, люди не стремятся к тому, о чем объявляют, и не объявляют о том, к чему стремятся…

Когда традиции отстают от законов

Как возник этот разрыв между правовым и обычным регламентом? Очевидно, что кумовство было всегда, и в России есть некая предрасположенность к воспроизводству противостояния между кумовским и правовым регламентами. Реформы неимоверно увеличили этот разрыв.

В советское время тоже существовала двойная мораль. Но реформаторы взялись реформировать не мораль, а государственную правовую систему, строить «правовое государство». Видится в этом что-то монетаристское. В экономике монетаристы стоят на том, что прежде всего необходимо сформировать финансовую систему, а экономика сама собой перестроится нужным образом. Саморегулирующийся, мол, рынок. Нельзя сказать, чтобы получилось… Нечто подобное было и в сфере общественных отношений: реформаторы полагали, что надо создать демократические законы и институты, а общество потом само собой перестроится нужным образом, породит соответствующую общественную мораль.

Не то чтобы не получилось, а получилось прямо-таки наоборот — вроде все необходимые демократические формы (многопартийность, президентство, парламентаризм, выборность и все, что с этим связано) есть, а демократического содержания в обществе нет, да и человеческий облик утрачивается. Правовой регламент рванулся вперед, обычный регламент откатился назад — к архаичным откровенно-кумовским формам.

Но коль скоро они обречены сосуществовать, то в образовавшемся разрыве двойная мораль достигла чудовищных масштабов. Чем больше разница потенциалов, тем выше напряжение шизофрении. Каждое новое правовое установление тут же порождает теневое установление, предписывающее, как его обходить. Это даже уже обычаем стало: при появлении каждого нового закона обсуждать перспективы, возможности и даже оптимальные механизмы его неисполнения (можно вспомнить, например, уже не режущие слух дискуссии и публикации о схемах ухода от налогов, способах фальсификаций на выборах и т. д.). Получается, что чем больше правового регламента, тем больше и теневого? Сколько общество еще выдержит, прежде чем станет буйнопомешанным?

Правом регламентируются лишь правовые отношения. Общественные, межчеловеческие отношения регулируются моралью, обычаями. И чем больше традиции не соответствуют законам, тем больше они законам сопротивляются. Чем больше государство принимает правовых реформаторских установлений, тем больше общество откатывается в пучину средневековья (уже всерьез говорят о региональном феодализме). «Правовое государство» как самоцель — штука ужасающе разрушительная.

Видимо, российская политика слишком увлеклась юриспруденцией. Наработка правового регламента слишком обгоняет изменение общественных устоев, и эта разница в скоростях стала уже разницей в направлении движения. Законы писать легче и быстрее, чем формировать традиции и обычаи, в форме которых существует общественная мораль. Новый закон вовсе не обязательно рождает новую традицию, скорее наоборот — сопротивление старого уклада новому закону рождает глобальную традицию теневого сознания. Самый хороший закон, не обеспеченный взывающей к нему общественной моралью, которая удостоверила бы зависимость «законно — прилично», — вреден! Но политики слишком увлечены институциональными формами — законы, власть. А традиция — кто же ее пощупает… Ее сформировать трудно, да и какие с нее политические дивиденды?

В сложившихся условиях политическая энергия элит должна быть в большей степени направлена на выращивание полезных традиций, нежели на производство законов. Необходимо подтянуть обычное сознание к правовому через реализацию мер культурной политики — заняться формированием в обществе полезных традиций, цивилизующих общество, нейтрализующих разрыв между обычным и правовым регламентом. Специальные технологии, позволяющие решать такие задачи, в принципе, есть — пропаганда хорошего, взращивание малых патриотических традиций, формирование моды на гражданственность и т. д. Самая большая сложность заключается в том, что здесь невозможны механизмы прямого социального действия — необходимо накопить большой массив воздействий, чтобы получить сколько-нибудь заметный результат. Это не то что закон — написал, и дело сделано… Это затраты разнообразных ресурсов, но самое главное — это поведение элит, людей, способных рефлектировать проекцию своего будущего в своей стране.

Р. S… Один бизнесмен возит по Москве французского коллегу. Вдруг их по встречной полосе обгоняет огромный джип с мигалкой. «Кто это? — спрашивает француз. — На правительство не похоже… Служба спасения?» — «Да нет, это бандиты». Как его наш бизнесмен ни убеждал, француз все никак не мог поверить, что бандиты ездят против всех правил да еще с мигалкой, и при этом все знают, что все знают, что это бандиты. Наконец он произнес: «Да как же им не стыдно?!» Вот чудак. Он прежде всего подумал не о нарушении закона, а о том, что это «стыдно». Но у нас незаконность никак не соотносится с представлениями о «стыде» и приличиях.

Февраль 1999 года.

 

Власть начинает ссориться со своими спонсорами

1999 г

1999

Эта статья была написана после событий, связанных с показом по Центральному телевидению пленки, на которой человек, удивительно похожий на генерального прокурора, развлекался с девочками по вызову. Помимо всех прочих обнажений, этот факт социальной действительности обнажил еще и такую тенденцию: за годы экономических реформ между представителями власти и акулами реформируемой экономики, ранее неразрывно дружившими, возникла некоторая взаимная усталость. Признаки ее можно обнаружить и в Ростовской области.

В российской политике за последние год-два неизмеримо возросла роль компромата. А это верный признак: развитие номенклатурного капитализма достигло определенного предела — власть начинает испытывать неудобства от связи с теневыми структурами, растет напряжение в отношениях между номенклатурой и капиталистами.

Компромат, в отличие от заказных убийств и покушений, — это специфический именно для политики способ давления. А раз возросла вера в силу компромата, раз высок уровень ожидания компромата, о чем это свидетельствует? О том, что в элитах обостряются противоречия, прежде всего противоречия между экономическими и бюрократическими элитами.

…Когда-то нынешние правители были новой, становящейся властью. Это было детство демократического режима, который рос в одной песочнице с нарождающейся новой экономикой, в том числе теневой. Чиновники и теневики, как настоящие друзья детства, помогали друг другу расти и развиваться. Так складывался номенклатурный капитализм. У каждого мало-мальски серьезного чиновника появлялись надежные «партнеры-предприниматели», отношения с которыми обретали устойчивый кумовской — теневой — характер.

Но власть росла, становилась взрослой. Теперь взрослым, остепенившимся чиновникам в личной жизни уже не так нужна «экономическая поддержка», уже многое у них есть, уже и сами могут организовывать себе фирмы, банки или поездки на банановые острова. И теневые «друзья демократического детства» начинают понемногу тяготить начальников. Связи с теневиками, как ни крути, — все-таки порочащие. К тому же воровство общенародного достояния все заметнее, потому что достояния этого у страны все меньше остается.

А тут вдруг кризис случился. Экономические структуры (читай — теневые) сильно пострадали. И они идут к другу-руководителю и говорят: давай, мол, выручай — я же тебе покупал домик в Италии! Давай кредит, или льготу, или заказ какой побольше…

Можно себе представить сановитого чиновника, вкусившего большой политики. Ему уже неприятно испытывать зависимость от какого-то «партнера» из далекого «демократического детства». Этот «партнер», конечно, не бедный родственник из деревни, он тоже теперь вполне респектабельный господин. Может быть, даже цепь не носит. Но все-таки дистанция между кастами политиков и предпринимателей уже более существенна, чем во время их демократической юности. Уже политику прилично сторониться предпринимателей (не то что в годы либерального восторга по поводу предпринимательства). Публичность политики все-таки налагает на политика определенные обязательства по соответствию светлым идеалам… Тем более что чиновник уже сыт и оквартирен домиком в Швейцарии, и ему так остро былая дружба с теневиком теперь не нужна. А тот требует… Вот их отношения и дают трещину.

Учил ведь великий Макиавелли: государь обязательно должен устранить всех тех, кто был свидетелем его восхождения к властным вершинам. Надо было начальникам в институте читать Макиавелли, а не Ленина. Ленин не тому учил.

В общем, в высших эшелонах власти созрела определенная усталость от былых связей с теневыми спонсорами. А тут еще эти спонсоры, обозленные кризисом и возросшим снобизмом сановных «партнеров», требуют бюджетной расплаты за былую дружбу. Либо грозят утащить на дно за увязший коготок.

Складывается такая ситуация, что уже не только народ утомлен высоким уровнем коррупции в коридорах власти. Уже и сами властные элиты были бы не прочь… не то что очиститься, но хотя бы порвать с застарелыми и слишком очевидными теневыми связями. И не потому, что сами стали высокоморальными, а потому, что эти связи становятся чересчур обременительными и опасными.

Но беда чиновников в том, что безболезненно отмыться от грехов детства трудно. Откажешь былому спонсору — всплывет какая-нибудь банная кассета или распечатка телефонного разговора. Вот чиновники и думают: как бы так коррупцию побороть, чтобы она, поборотая, не стала рассказывать про домик в Испании. <…>

Конечно, версия об ухудшении отношений власти со спонсорами — не самый моральный повод для усиления борьбы с коррупцией. Но других реальных мотивов для борьбы с коррупцией в своих рядах у них нет. Это единственная выстраданная самими чиновниками причина очиститься хотя бы от старых прегрешений. Кто бы им в этом помог. Разве что выборы.

Ноябрь 1999 года.

 

Дерегионализация

Думские выборы 1999-го как конец ельцинской политики федерализма

или Как Ростовской области помогли пройти путь от «Отечества» к «Единству»

Весь 1999 год в России шла борьба за будущего президента. Но для региональных элит эта борьба была чужим «праздником жизни». Как сказал один местный чиновник на каком-то собрании еще в начале 1990-х, «там, в Москве, паны дерутся, а у нас тут чубы трещат. Ой, извините, Владимир Федорович».

Из-за этой борьбы за власть 1999 год стал переломным для процесса регионализации в России.

Некогда Борис Ельцин, укрепляя свою власть, раздавал регионам самостоятельность — «сколько смогут унести». В 1999 году борьба кремлевской элиты за сохранение власти, по сути вылилась в «собирание земель российских». Пришла им пора сдавать самостоятельность обратно. Попользовались — и хватит.

Пою мое «Отечество»

К 1999 году властная номенклатура разрослась настолько, что внутри окуклились самостоятельные партии-кланы, и между ними назрели разногласия по поводу кандидатуры, которая должна сменить Ельцина. Первой до политических форм властных претензий дозрела московская региональная элита. Самый авторитетный российский сенатор, Юрий Лужков, в самом деле казался убедительным претендентом на лидерство в партии власти.

Предчувствуя скорый уход со сцены титана Ельцина, местные элиты пытались угадать наиболее вероятный сценарий. В тот момент внятного сценария, альтернативного лужковскому, не было. Надо было присоединяться.

Учредительная конференция донского «Отечества» в декабре 1998 года прошла, можно сказать, «по инициативе снизу». Чиновники городской и районных администраций, средние предприниматели комсомольского призыва, директора заводиков и совхозов, руководящий состав вузов вся «команда-дубль» местной партии власти — с большим энтузиазмом взялись за партийное строительство. Вся эта партийная активность в большинстве своем безликой и чаще всего безмолвной номенклатурной тусовки не могла проявиться без согласия или даже санкции первых руководителей, которые разумно полагали, что надо и на Дону создать плацдарм для будущей дружбы с возможным президентом.

Это не означает, что в Ростове перестали считать варианты и отдались «Отечеству» беззаветно. Нет, никаких верноподданнических заявлений на уровне областного руководства не было. Если не считать скрытой поддержки в виде рабочего времени низовых чиновников, направляемого на создание «Отечества», донское руководство, следуя своей привычке к осторожности, явных симпатии к Лужкову не обозначало. Но кое-какие симпатии все же были. Об этом свидетельствует та помпа, с которой его привечали на донской земле в мае 1999-го.

И пошел брат на брата

Тем временем на федеральной политической сцене уже начались процессы, которые должны были посеять в регионах какие-то сомнения и тревогу. Все четче обозначался разлад между Кремлем и московским мэром. Поначалу Лужков легко с этим справлялся — в вопросах отставки Скуратова, ратификации договора с Украиной он выглядел не слабее Кремля, и коллеги-губернаторы видели его силу. Но видел его силу и Кремль. В тот момент у кремлевских сценаристов должно было появиться жгучее желание отсечь губернаторов от Лужкова. Можно предположить, что тогда и обозначились в кремлевских планах два направления работы. Одно, публичное, — работа непосредственно с Лужковым. Например, руками, точнее ртами, Доренко и Сванидзе. Это — напоказ, для электората. Другое направление работы должно было быть связано с регионами. Надо было как-то воздействовать на губернаторов.

В это же время в отношениях «центр — регион» происходили и другие центростремительные процессы, не связанные напрямую с политикой. В июле председателем ростовского Сбербанка был утвержден Сергей Кугаев, сбербанковский менеджер из Новосибирска, бывший выпускник Высшей школы КГБ. Сбербанк, доселе мирно участвовавший в займах, проводимых донскими властями, пошел вдруг по судам, требуя вернуть из бюджета долг в 224 млн рублей в счет погашения облигаций. Больше того, по суду взыскание было обращено на счета городского бюджета, который тоже оказался участником автомобилестроительных заимствований. Если бы в Ростове был развитый рынок СМИ, то эти иски Сбербанка к городскому и областному бюджетам и все, что стоит за ними, могли бы стать самой интересной темой года.

Конечно, тот факт, что Сбербанк из закадычного партнера вдруг превратился в жестокого кредитора, не стоит рассматривать как факт политического давления Кремля на донское руководство. Просто Ростовское отделение, имевшее к началу 1999 года самые худшие показатели в системе Сбербанка России, с приходом нового руководства стало требовать возврата долгов. Никакой политики.

Тем временем на Дону продолжалось пролужковское партстроительство. Кульминации оно достигло в августе. Сразу после того, как в Москве к блоку «Отечество — Вся Россия» примкнул Е. Примаков, ростовские власти стали срочно укреплять местное отделение «Отечества». 19 августа руководителем регионального отделения лужковской организации был избран целый председатель донского парламента и сенатор Александр Попов. Легко предположить, что такая «рокировочка» в стане ростовских лужковцев подспудно означала высокую оценку донским руководством шансов тандема Примаков — Лужков.

Впрочем, свои оценки делали и в Кремле. С усилением влияния московской группировки должна была напрячься и кремлевская.

Нервная осень

В сентябре появляются планы создания нового «губернаторского блока», как он тогда назывался, который, по мнению многих, должен был по наущению Кремля противостоять примаковско-лужковскому ОВР, уже собравшему немалую часть губернаторов под свои знамена. В октябре «Медведь», пляшущий под неведомую балалайку, пошел рыть свою берлогу, призванную превзойти размерами «Отечество».

Параллельно в региональных структурах некоторых федеральных ведомств происходили события, суть которых досужим журналистским интересом может быть интерпретирована в русле общей тенденции года. В начале сентября, к примеру, был восстановлен в должности прокурор Ростова М. Бережной отстраненный при Скуратове. Конечно-конечно, ни в коем случае не стоит подозревать в этом возвращении «руку Кремля». Однако местная тусовка за два с половиной года отстранения прокурора уже почти вычеркнула его из своих списков. Поэтому можно предположить, что и он вправе считать себя не особо связанным какими-то местными обязательствами. Возвращением же своим он обязан тем, кто его вернул. Небольшая такая трещинка на монолитном теле местного правоохранительного товарищества.

Губернатор Ростовской области Владимир Чуб.

Следующая трещинка оказалась целой полыньей. 29 сентября начальник управления кадров МВД В. Брычеев представляет активу ГУВД Ростовской области нового руководителя донской милиции Сергея Щадрина. Можно предположить, что областное руководство хотело бы видеть на этом посту кого-то из своих. Ходили слухи, что наиболее желанным претендентом был начальник городского УВД Ю. Вертий, за него будто бы даже Черномырдин хлопотал в МВД. Но донскую милицию возглавил иногородний. Да еще какой — зам. начальника управления собственной безопасности МВД России. Человек, стоявший у руля всеведущей «внутренней спецслужбы». Конечно, такое назначение вовсе не связано с каким-то желанием Кремля взять Ростовскую область на поводок покороче. Просто надо крепить дисциплину в милицейских рядах.

Видимо, ведется и еще какой-то диалог Кремля с губернаторами. А в конце сентября в Ростов приезжает Путин. Разумеется, вовсе не для того, чтобы давить на губернатора, — визит премьера связан с волгодонской трагедией.

В это же время происходит сразу несколько важных и даже знаковых событий. В начале октября из Москвы приходит весть, что Владимир Чуб в числе «38 губернаторов» выступает в поддержку создания движения «Единство». Это не противоречит традиционной политической ориентации Владимира Чуба поддерживать все здоровые политические силы, не связывая себя намертво ни с одной из них.

Одновременно тяжелая и неприятная история с займами Сбербанка получает сенсационно счастливое завершение: между областными властями, новым руководством ростовского Сбербанка и «Донинвестом» подписано трехстороннее соглашение, которое разрешает проблему на очень выгодных для области и «Донинвеста» условиях.

Но в Ростове никаких заявлений или, тем более, действий в поддержку «Единства» все еще не видно.

Какие ваши аргументы?

Можно предположить, что ростовские власти пытались избежать однозначного крена в сторону «Единства», сколько могли. Во-первых, номенклатурный капитализм Лужкова — он как-то привычнее. Во-вторых, слишком уж цинично разворачивалась борьба Кремля за «Единство». И губернаторам, конечно же, было известно об этом гораздо больше, чем простым смертным. В этом смысле предполагаемые попытки донских властей как можно дольше избегать активного участия в медвежьей апологетике можно признать оправданными даже с точки зрения морали и нравственности. В-третьих, губернаторы не знали, как далеко может зайти Кремль в своем желании загнать всех в «единственную» берлогу. Вот и сопротивлялись, пока могли, следуя испытанному принципу — «храни яйца в разных корзинах». ОВР все еще казалось одной из перспективных корзин.

Но федеральному центру вряд ли было достаточно московских заявлений губернатора о «поддержке создания». Ведь реальная предвыборная польза от губернатора должна быть получена именно в регионе.

В октябре в Ростове грянул энергетический кризис, какого не было даже в смутные времена постперестроечной бесхозяйственности. Власти рассказывали что-то невнятное про долги ставропольских электростанций поставщикам газа, энергетики говорили что-то про долги потребителей (чем эти долги отличались от прежних, когда свет не отключали?)… Очевидно было только одно: Ростовской области значительно урезали норму отпуска электроэнергии. Отключения осуществлялись без всякого графика, предприятия несли колоссальные убытки, росло недовольство населения.

Вот тут уже страдали не только актеры, но и зрители политического спектакля. Выходит, надо было в тот театр идти, где показывали спектакль про «Единство». С пляшущими медведями. Там свет по ходу представления не отключали. Но кто ж знал? В этом главнейшем для нас из искусств зрители театр не выбирают. Где живут, там и театральничают. Со светом или без.

Но это все спецэффекты для широкой публики. Какие аргументы приводились в гримуборной, даже и предполагать страшно.

При всем богатстве выбора…

29 ноября в «Вечерке» появилась заметка «За кого проголосует губернатор Ф. Чуб?». Она лучше всего подводит итоги осенних политических раздумий местной партии власти: «…Но на чьей стороне сегодня симпатии руководители исполнительной власти? Как удалось выяснить корреспонденту „Вечернего Ростова“ из разных источников, губернатор Ростовской области В. Ф. Чуб в этом вопросе солидарен с российским премьером В. В. Путиным: 19 декабря он, как российский гражданин, проголосует за блок „Единство“, возглавляемый С. К. Шойгу. Донской губернатор поддерживает „Единство“ и призывает к этому сподвижников. В то же время, судя по тем встречам, которые провел в последнее время В. Ф. Чуб с лидерами ведущих общественных движений и партий, а также выступлениям и интервью, не исключено, что у колеблющихся есть другой выбор (выделено N) — за движение „Отечество — Вся Россия“».

Ростовское «Отечество» не закрылось, по инерции оно продолжает вести кампанию. Но приоритеты уже ясны. Штаб «Единства», созданный 9 ноября, в конце месяца развивает бурную деятельность. Причем на «Единство» брошены лучшие с точки зрения влияния на избирателей административные силы — руководитель областного Пенсионного фонда, областной министр образования, замминистра по промышленности, вице-губернатор по казачеству, зам. мэра Ростова по социальным вопросам, руководитель городского подразделения РОФОМСа… В годовом отчете городской администрации раздел, посвященный защите населения от чрезвычайных ситуаций, занял 2,5 страницы (защите от преступности — 2, здравоохранению — 1,5).

«Единство», имевшее в ноябре на Дону рейтинг 10 %, на выборах получило 31 % голосов донских избирателей. Это почти в полтора раза больше, чем общероссийский показатель.

Где теперь «Отечество»? Где «отечественная» риторика верных лужковцев с административными удостоверениями? Не слышно. Наверное негодуют или кусают локти. Вдобавок ко всем горечам, вдобавок к ожиданию будущей расплаты за неверно сделанный в прошлом политический выбор пришло совсем уж непостижимое для чиновника известие — в Думу по региональному списку «Единства» прошли совершенно нечаянные люди.

А ведь между представителями местного «Отечества» и местного «Единства» не то что нет никаких политических разногласий — они коллеги, товарищи и друзья. Сидели бы по кабинетам иначе — вышло бы по-другому. Просто судьба-злодейка так их разметала (по приказу начальства). Одни стали отцами победы, другие — жертвами неоправданных надежд. Выходит, не рой другому берлогу — сам в нее попадай.

Просто у Кремля кончились пряники

…12 июня 1996 года в 12.30 во Дворце культуры завода «Ростсельмаш» президент России Борис Ельцин поднял бокал с шампанским и провозгласил тост: «За самостийную Ростовскую область!» Только что они с губернатором Ростовской области Владимиром Чубом подписали Договор о разделении полномочий и предметов ведения.

Борис Ельцин, укрепляя свою власть в начале 1990-х, потом переизбирало, в середине 1990-х, приваживал губернаторов раздачей пряников. Главным пряником была независимость, раздаваемая в процессе так называемой регионализации, — Россия строила федеративное государство. Договоры о разделении полномочий были символом некоей конвенции: губернаторы обеспечивают Кремлю нужный уровень поддержки на федеральном уровне — Кремль не лезет в вотчинные дела губернаторов.

Но теперь пряники закончились. В самом деле, не раздавать же всем регионам такие права, как Татарстану, — с полным освобождением от налогов. Тогда государству просто не на что жить станет.

А губернаторы, неслухи, все большую стали проявлять уже не только вотчинную, но и политическую самостоятельность. Целый год водят Кремль за нос с прокурорской отставкой, выступают с политическими комментариями, объединяются в политические блоки, самочинно определяются с претендентами на престол…

Весной 1999 года российские губернаторы впервые в России стали мощной и, самое ужасное, самостоятельной политической силой, по своему совокупному влиянию сопоставимой с Кремлем. Кремль — структура заведомо монолитная, поэтому вопрос власти в России был поставлен в прямую зависимость именно оттого, как, в какой конфигурации будут объединены или раздроблены губернаторы. Вот это и стало главной политической интригой 1999-го.

И как же было Кремлю возвернуть отступников в свою веру? Если пряники закончились, остается кнут. Кнут можно просто показать — постращать (Наверняка у многих губернаторов есть кой-какие прегрешения, описание которых накоплено соответствующими ведомствами. Можно губернаторам напомнить об этих прегрешениях. Хорошо себя поведут — простить, списать.) Можно кнут и применить — лишить экспортных или иных возможностей ведущие региональные корпорации. А то и просто снизить отпуск электроэнергии. Ну или там перечисление бюджетных средств по трансфертам.

Процесс регионализации, по-видимому, закончился. Обретая порой искаженные формы, приводя к установлению почти феодальных порядков в некоторых регионах, он исчерпал себя и оказался уже не нужен и даже вреден Кремлю. Начался обратный процесс. Пока не в правовом поле, а на уровне пересмотра неформальных отношений между Кремлем и губернаторами.

Как и все абстрактное, эта версия не содержит постулатов, которые можно было бы охарактеризовать как «плохое» или «хорошее». Плохое или хорошее проявляется на уровне реальных событий, а не версий. Как процесс регионализации имел зачастую уродливые черты, так и обратный процесс с лица таков же. Далеко ли зайдет централизация, трудно сказать. Но, наблюдая за поведением иных региональных лидеров в ходе выдвижения В. Путина кандидатом в президенты можно сказать, что первая фаза дерегионализации уложилась в три месяца. (Стоит заметить, что В. Чуб все-таки остался верен себе и никуда так и не вступил.)

Чтобы изложение не выглядело зловещим, закончить нужно на приятной ноте, найдя в разворачивающихся событиях что-нибудь жизнеутверждающее Во-первых, своеобразное «собирание земель российских», предпринятое летом-осенью прошлого года, как ни странно, даст результат не только с точки зрения обеспечения Владимиру Путину победы на выборах. Более отдаленный и более важный результат — новый президент Путин получит более управляемую Россию. Это, в общем-то, неплохо.

Во-вторых, несмотря на тот страшный удар, который походя был нанесен по имиджу российской столицы, города-героя Москвы, все-таки восстанавливается привычный для России вариант сильной государственности — вариант государства с сильным центром. Для разнородно-федеративной России это тоже очень важно. Ну а все остальное зависит от людей, а не от версий.

Январь 2000 года.

 

Путин — президент большинства россиян. Остальные раздумывают

Ожидания, связанные с Путиным, в феврале 2000-го

2000

В новое тысячелетие Россия входила с большим вопросительным знаком, формальную часть этой футурологической фигуры составлял вопрос, заданный остроумными иностранцами в Давосе в начале 2000 года: «Кто такой этот мистер Путин?».

Может быть, читатель, листающий эти страницы, уже знает, кто такой этот Путин. Осенью и зимой 1999–2000 годов Путин оставался то ли «черным ящиком», то ли «чистым листом» — его называли по-разному. И публицисты один за другим пытались в обход официальной пропаганды разобраться в путинской сущности — по тем ее признакам, которые казались существенными, а не фасадно-предвыборными.

Без пяти минут президент, Путин остается все такой же загадкой, как и в начале своего премьерского срока. Недостаток всякого знания рождает компенсаторные реакции — домыслы, анекдоты, прогнозы…

Любимая фобия интеллигентов

Политический фольклор уже начал осваивать новое явление, этот черный ящик по имени «Путин». Сразу пошли все эти «Распутин, два Путин…», «путина»… Становится популярной шутка «Это каким же должен быть новый президент, чтобы к прежнему относиться с любовью?» Есть в ней эдакий горделиво-трагический подтекст. У журналистов должно войти в обиход восклицание «Да ты что, путин тебе на язык!». Тоже, кстати, фраза с намеком на некоторые грядущие обстоятельства.

Ожидаемое закручивание гаек, кажется, воспринимается в некоторых интеллигентских кругах с мазохистским упоением. Неистребимый в России дух диссидентства, увядший при Ельцине, жаждет реванша за то, что предыдущая власть не создавала ну никаких условий для нормального честного диссидентства — просто не обращала на него внимания. Негодование и страх по поводу грядущей диктатуры высказываются с явным предвкушением, которое можно объяснить только одним: у советской интеллигенции собственная гордость, и общим аршином ее не измерить.

Другая, лоялистски настроенная интеллигенция выражает страхи в вопросно-риторической форме: «Вот всем хорош Владимир Владимирович… вот как бы он еще пообещал, что не будет делать того плохого, что про него говорят…» Робко просят развеять свои смутные сомнения и тревоги: дескать, если эти сомнения и тревоги развеять, то тогда уж мы точно его всемерно поддержим. Ну да ничего — и так поддержат.

Но все эти настроения происходят не от знания, что Путин именно такой, а от незнания, какой он. Для прогноза же лучше использовать какое ни на есть знание.

И что известно о Путине?

Единение в единстве

Если для Ельцина в момент восшествия на престол главными политическими аргументами были популярные лозунги (борьба с привилегиями, гласность и т. п.), то главным политическим аргументом Путина является высокий рейтинг, то есть… виртуальная популярность в чистом виде. Или даже так — вера всех (абсолютно всех, даже оппонентов) в его решающе высокий рейтинг. Неважно, как пройдут мартовские выборы: Путин уже состоялся как политик с высоким рейтингом, политик, получивший поддержку большинства населения.

В начале 1990-х люди шли за лозунгами, в конце 1990-х — за рейтингами.

Лозунг, при всей своей оберточности, все-таки вещь содержательная. Соответственно, лозунг возбуждает не только сторонников, но и оппонентов. Время Ельцина — это время политических баталий, в которых ему с большим трудом, на грани проигрыша (в 1991-м, в 1993-м, в 1996-м) удавалось добиваться незначительного, но все-таки решающего перевеса над оппонентами.

Лидер, располагающий небольшим перевесом, вынужден апеллировать к меньшинству. Общество с незначительным преобладанием большинства над меньшинством поневоле склоняется к культуре консенсуса — слишком все шатко. Такой была Россия в конце ельцинского срока. Этим объясняются, к примеру, ежегодные лояльные голосования Госдумы за правительственные бюджеты. Кремль считался с оппозиционной Думой, Дума отвечала взаимностью.

Если же лидер располагает поддержкой подавляющего большинства, то позиция остальных особой роли не играет. Легитимность, данная большинством, выглядит убедительнее процедурного регламента (который обычно выступает арбитром в состязании большинства с меньшинством).

Другими словами, если большинство — подавляющее, то санкция этого большинства становится важнее процедуры (что, кстати, и было проиллюстрировано в новом парламенте).

И наконец, политологический вывод из этих спекуляций таков. Ельцин, беспрестанно боровшийся хоть за какой-то перевес над оппонентами и получавший относительное большинство, вынужден был позиционировать себя как «президент всех россиян». Путин уже становится «президентом большинства россиян». А это предполагает несколько иной политический стиль, при котором санкция большинства важнее процедуры. Это не хорошо, не плохо — это извечный спор между целесообразностью и ритуалом.

Прагматизм

Высокий рейтинг делает своего героя своим заложником. Стоит рейтингу качнуться вниз, как недруги сразу запоют о закате карьеры. Колебания рейтинга простительны середнячкам, а не лидерам. Поэтому рейтинг надо удерживать. Как?

Ну, во-первых, целесообразность выше ритуала (иначе: цель оправдывает средства). Во-вторых, есть и традиционные ритуальные способы, например популизм (не обязательно дешевый — можно и дорогой). Нужно сохранять популярность у большинства, которое раньше делилось на сторонников и «Отечества», и КПРФ, и кого угодно. Для такой всеядности нужна декларируемая и реальная неполитичность, политическая неопределенность образа.

Разве не таков Путин с самого начала и до сих пор? Мало кто заметил, но и. о. президента одновременно поддержал программу либеральных преобразований, выдвинутую правыми, и заговорил о необходимости усиления роли государства в экономике, что так ласкает слух левых. Самое интересное, что и то, и другое воспринимается как вещи перспективные и не противоречащие друг другу. Таков феномен неполитического образа Путина.

Про правительство Кириенко говорили, что это правительство технократов (имея в виду его неполитичность). Но Кириенко все-таки либерал. Путин — вот кто настоящий технократ (чтобы не повторяться, назвали это прагматизмом). Или был еще в моде центризм — Лужков все пытался использовать. Тоже как отрицание политизированности. А вот теперь настоящий центризм и наступил — в виде отрицания значимости политических флангов.

Следуя новомодной фольклорной традиции пугать будущее образами прошлого, можно назвать такой центризм «демократическим централизмом». Формально демократия при этом не заканчивается. Просто власть подавляющего большинства становится подавляющей властью, при которой, в принципе, можно даже получить санкцию большинства на демократический террор. Но это опять страхи от незнания.

Неполитичность путинского имиджа означает, что противостояние красных и белых, о необходимости которого весь прошлый век говорили то красные, то белые, теперь-то уж точно кончилось. Оно больше не играет осевую роль в организации российского политического пространства.

Отныне первую роль в организации политического пространства играет присяга (или не присяга) самому высокому рейтингу — то есть, по сути, вхождение в социальную и элитарную базу этого рейтинга. Еще интересная деталь: присягают рейтингу по конъюнктурным соображениям, а противятся — по политическим. Сильно смахивает на политическую структуру советского общества: равнодушно-послушное большинство и вопящие диссиденты… С одной лишь разницей: нынешние диссиденты все-таки более разнородны и более влиятельны, чем советские.

По росту становись

Приход Путина сопровождается появлением в политике новых людей — это естественно. Кто же эти люди, каково их лидерское досье, их политическая история? Самыми «харизматическими» из новой волны можно считать Шойгу с Карелиным. Но и их политические выступления смотрятся просто неуклюже на фоне даже той скудной политической культуры, которая сложилась в России за последние десять лет. (Впрочем, эти двое нужны были до думских выборов. Сейчас репортажи о подвигах МЧС и законодательных инициативах мужественного чемпиона куда-то запропали.) Между тем аппаратные назначения идут — в Думе появилась целая фракция. Журналисты НТВ обрыдаются, прежде чем найдут в новых политических «героях дня» хоть что-нибудь героическое.

Это можно понять: все политики новой волны должны уступать в яркости, в «харизматичности» своему шефу — человеку, пресноватый лидерский имидж которого пришлось приперчивать фразами типа «замочим в сортире».

Если затухание яркости подчиненных в зависимости от яркости шефа — вещь закономерная, то можно делать и некоторые прогнозы по поводу будущей вертикали исполнительной власти. Но о прогнозах — ниже.

Восток — дело тонкое

И еще одна черта и. о. президента, относительно которой есть какая-то определенность, — это неопределенность Путина в актуальных комментариях. Политик, конечно, не должен быть оратором по заказу, но в европейской культуре лидерства, например, есть традиция оперативно реагировать на волнующие общественность вопросы, заявлять позицию от имени государства.

В свое время, когда террористы захватили Буденновск, Ельцин был в США и особо на эту тему не выступал. Мол, не царское это дело. Он не сказал стране то, что она хотела услышать от отца нации. (Олицетворять государство выпало Черномырдину.) Это было неправильно, нецивилизованно, по-азиатски.

Гражданин России вряд ли может одобрять деятельность Бабицкого. Но история с обменом журналиста уже имеет отношение не столько к самому Бабицкому, сколько к новому облику власти. В этой истории символически выразился, по сути, главный вопрос общественности к Путину. (Плохо, когда Бабицкий символизирует главный вопрос общественности про будущее российской демократии, но так уж вышло.) Путин не отвечает. Понятно, что сложно, понятно, что либо подставили, либо не вышло, как хотелось. Но совсем ничего не отвечает. В то же время заметно, что за кулисами идет какая-то возня: спецслужбы то открещиваются, то заявляют, что следят за перемещениями Бабицкого. В общем, видно, что придворные как-то пытаются выкрутиться.

Это лукавство, эта тайная суета придворных при помпезной возвышенности царедворца — суть родной и знакомый византийский стиль, который выражается в особых формах политической презентации.

Европейская политическая культура предполагает, например, обнародование своей программы. «Какая у вас программа? Как, что будет?» — вопрошают избиратели. Образный ответ Путина можно сформулировать так: «Буду я». Власть от Бога, а не от народа — это и есть византизм. Впрочем, для России это нормально.

Вот и весь портрет

Таково наше знание о Путине. Теперь можно суммировать известные черты его политической репутации:

1. Санкция большинства, провоцирующая превосходство целесообразности над ритуалом. Стоящие в этом же ряду прагматизм и твердость в достижении цели…

2. Неполитичность и как следствие — возможность играть любой политической картой.

3. Невысокое напряжение харизмы, определяющее еще меньшие параметры харизматичности на нижестоящих уровнях.

4. Элементы византизма.

Цепь следствий. Мартовские выборы

Кремль постарался обеспечить Путину санкцию большинства еще в декабре. Да, декабрьская победа имеет важное моральное и политическое значение, она уже сформировала политический образ Путина (в том числе образ действии). Но юридический статус санкция большинства может обрести только в марте.

А если его не удастся получить? Если между моральным и юридическим правом властвовать вдруг образуется разрыв, как будет реализовано это моральное право, уже полученное?

К чему может привести заведомая безальтернативность? Ясно, что неизбежен некоторый откат общественного мнения в сторону основных конкурентов — Зюганова и Явлинского. Откат даже не столько политический, сколько настроенческий. Ясно также, что эти же настроения могут привести к большому удельному весу голосования «против всех». Другая опасность для Кремля состоит в том, что эти самые «антибезальтернативные» настроения могут привести к низкой явке. Важный фактор, влияющий на явку, — невысокий накал персонального соперничества. При безальтернативности острого личного состязания не будет, а значит, интерес обывателей к выборам будет невысоким, что, опять-таки, тоже снизит явку.

Выборы могут быть признаны несостоявшимися в двух случаях: если «против всех» будет отдано голосов больше, чем за победителя, или если не хватит явки. Это еще не смертельно, Путин сохранит статус и. о. и возможность баллотироваться вновь. Но рейтинги и прогнозы переменятся, и переменятся очень сильно.

Как поведут себя элиты в ситуации «Акела промахнулся»? Как поведет себя Кремль, вложившийся в Путина? Как поведет себя сам Путин, уже потрогавший руками «скипетр» — президентский экземпляр Конституции? Какие гримасы «целесообразности» проявятся в действиях правящей, но «недолегитимной» власти?

Явка — вот главный вопрос мартовских выборов. Впрочем, сценарий «холостых» выборов все-таки маловероятен. Ведь вопрос явки — вопрос технический. Явку, в принципе, обеспечить даже легче, чем «нужное» голосование. Маленькая деталь: в окружных комиссиях на девять членов каждой комиссии приходится три-четыре чиновника во главе с управделами районной администрации. Так что Путин, скорее всего, все-таки станет президентом.

И что дальше?

За последние годы элиты привыкли к постоянству власти. Единственным фактором нестабильности был сам ее гарант, если ему вдруг приходило на ум отправить правительство в отставку или еще что-нибудь. Но и его непредсказуемость была вещью предсказуемой и вообще — родной. Страну потряхивало прилично, но система власти в России на протяжении десяти лет оставалась достаточно стабильной. По крайней мере по сравнению с тем, что предстоит ей пережить в ближайший год — во время перехода к новой форме постоянства. Можно предположить, что теперь страну будет трясти гораздо меньше, а власть — гораздо больше. Новый президент, исходя из своей неполитичности, скорее всего, будет изживать политичность из властного аппарата. При Ельцине ведь дошло до того, что руководители-функционеры постепенно стали руководителями-политиками. Губернаторы, министры, чиновники сверх бюрократических функций увлеклись еще и политическими играми. Путин наверняка станет менять политиков обратно на функционеров.

Руководители новой волны должны будут отвечать нескольким условиям:

1. Они не должны иметь опыт существования при другом лидере. А то возомнят, что могут выживать при любом лидере, а значит, абсолютно неважно, какой сейчас в Кремле лидер… Не будет этого.

2. Они должны быть достаточно серыми, чтобы не сиять ярче путинской харизмы. Идеальный вариант — номенклатурщики второго-третьего звена на каждом этаже властной пирамиды, незаметные сейчас, но имеющие предметный бюрократический опыт.

Из этого следуют три тезиса-приговора:

1. Совершенно не важно, присягает сейчас руководитель ведомства или региона Путину или не торопится. Высокие шансы пролететь мимо кассы имеют как примкнувшие, так и колеблющиеся. Как те, кто выстраивался, так и те, кто отстраивался. Особенно смешно в этом случае будут выглядеть «верные сторонники» из числа примкнувших в едином порыве.

2. Смена руководителей на ключевых постах властной вертикали может породить новую «войну первых и вторых секретарей», наподобие той, к которой привели кадровые баталии времен раннего Ельцина.

3. И самое главное — для руководителя, особенно руководителя территории, теперь абсолютно не важно, был ли он опорой в борьбе с коммунистами или не был. Коммунисты больше не враги Кремля (и не друзья; так — игральная карта). Отныне те, кто связывал свои перспективы со своей антикоммунистической репутацией, должны искать другие аргументы и козыри.

Невиданное освежение ожидает, скорее всего, всю вертикаль исполнительной власти. Но это не будет политический переворот или смена курса — этого бояться вряд ли стоит. Просто прополка и прореживание.

Кстати, даже низовые чиновники предчувствуют что-то такое и с тревогой прислушиваются к интеллигентским дебатам по поводу грядущего «авторитаризма». Еще бы — к концу 1990-х чиновничество стало одним из самых успешных видов предпринимательства в России. Если новый режим будет более жестким, то он начнет закручивать гайки. А у каждого чиновника можно найти что-то такое, отчего при закручивании гаек может резьба полететь.

Первые же губернаторские выборы покажут, оправдывается этот прогноз или нет. Поддержит Кремль действующего губернатора, например, в Питере или, покивав «примкнувшему» Яковлеву в знак согласия, поставит нового человека — допустим, Матвиенко или Степашина? Станет также ясен и другой аспект: если Кремль и затеет прополку, то окажется ли кремлевская тяпка достаточно эффективной в губернаторских и мэрских вотчинах?

Видимо, это и станет политическим содержанием следующего года — борьба местных элит с усиливающимся кремлевским вмешательством. Если элиты, почуяв какие-то новые свои перспективы от смены власти на местном уровне, еще и сами передерутся, то Кремль вполне может осуществить желаемые замены.

Но это тревоги и заботы чиновников и политиков. Чего же ждать остальной стране? Пока с именем Путина связаны как большие надежды (замирение Чечни, возрождение армии, ВПК и всей промышленности, укрепление авторитета России), так и большие опасения. Причем одновременно. Но ждать осталось недолго.

Февраль 2000 года.