На вокзале праздничная суета. «Победа» стоит на главном пути, у перрона.

Доступ на вокзал свободен. Дроздовцы выставили свой броневик напоказ всей станице.

«Смотрите, мол, православные, каким утюжком погладим мы большевиков. Любуйтесь».

Любоваться бронепоездом пришли из станицы важные старики в черкесках, в голубых и коричневых бешметах.

Бородатый старик с серебряным кинжалом на поясе щупал корявыми руками зеленую броню и, причмокивая губами, говорил:

— Вот бы лемех сделать, ввек не сносился бы!

На перрон вышел, пошатываясь, командир бронепоезда. Он повел носом вправо и влево и сквозь зубы скомандовал:

— Приготовьсь!

Офицеры и рядовые засуетились вокруг бронепоезда, забегали по платформе, звякая шпорами и пересмеиваясь на бегу.

Солдаты у орудий пробовали винтовые подъемники, смахивали пыль со стволов, подымали и опускали в бойницах дула пулеметов, проверяя их исправность.

«Победа» готовилась к наступлению.

Машинист выглядывал из окна паровоза и невесело посвистывал. Потом он перестал свистеть и сказал своему помощнику:

— Погляди дышла там.

Помощник сбежал по ступенькам, отвернув стальные фартуки и постукивая молотком, принялся проверять клинья в дышлах.

Командир бронепоезда, аккуратно вынося в сторону правую ногу, шагал по платформе. Около паровоза он остановился и, прижимая локтем кобуру нагана, долго осматривал паровоз. Потом подозвал к себе молодого, похожего на жужелицу, офицера, стал торопливо расспрашивать его о каких-то запасных частях и шпалах. Офицер, приставив руку к козырьку английской фуражки, рапортовал:

— Железнодорожники утверждают, что никаких запасов в наличии не имеется.

— Врут, забастовщики проклятые! Не верьте им.

— Я сам проверял кладовые, господин подполковник…

— Ну и что же?

— Запасные части не обнаружены.

— В таком случае они вас околпачили, — тихо, но внятно произнес командир бронепоезда.

У бронепоезда столпились казаки. Они глазели на могучие морские пушки, заглядывали под колеса паровоза. Никто их не отгонял. Часовые спокойно расхаживали у бронепоезда, как будто не замечали посторонних.

Командир отвел в сторону молодого офицера и уже совсем тихо сказал ему:

— Вас околпачили, любезный, как последнего дурака. Возьмите солдат и немедленно разыщите запасные части. Нам невозможно отправляться при отсутствии таковых. Нас могут отрезать.

— Слушаю-с, — ответил офицер, щелкнул каблуками и ушел.

Минут через двадцать он вернулся. За ним шли солдаты. Они несли болты, инструмент, гайки и несколько шпал.

— Вот видите, — сказал улыбаясь командир «Победы» молодому офицеру. — Я был совершенно прав, когда говорил, что вы ошиблись.

— Так точно, господин подполковник. Произошла ошибка.

— Ну, теперь мы в полной готовности. Я надеюсь сбить фронт без единого выстрела.

Последние слова командир произнес так, чтобы их слышали все. Потом он поправил ремень от плоского полевого бинокля, гордо оглядел публику и протяжно скомандовал:

— Са-дись!

На паровоз залез дежурный офицер. У орудий и пулеметов по всем правилам расположилась прислуга. Последним взошел командир «Победы».

Броневик тронулся без свистка.

Плавно катились колеса тяжелых платформ. Паровоз набирал скорость, почти не пыхтя.

Минуты через две бронепоезд «Победа» скрылся за поворотом. Он шел на Курсавку.

На платформу выскочил Васька.

— Отправился уже? — запыхавшись, спросил он.

— Велел тебе кланяться.

Мимо нас прошел бородатый казак с серебряным кинжалом. Придерживая рукоятку, он говорил, обращаясь к публике на перроне:

— Вот этот саданет так саданет! В навоз смешает. Попотчует красноперых!

— Ясно, саданет!

— Этот антимонию разводить не будет!

— Ясно, не будет, — сказал бородатый. — Это раньше вот — вышел на поле, и сади друг друга кулаками. А то вот дробовиками воевали. Пока зарядишь его всякой всячиной, неприятель чаю успеет напиться, да еще вприкуску. Какая же это война была, посуди на милость! Я вот всю жизнь воевал, был и на японской, и на германской, всякие штуки видел, а таких броневиков не приходилось наблюдать…

— Оно правильно… Техника теперь не та, что была. Техника теперь, прямо сказать, высокой марки, — поддакнул бородатому какой-то старичок из толпы.

Перед вечером на станции собрался народ не только из станицы, но из всех соседних поселков. Пришли и старики и молодые. Казачата от стариков не отставали. У каждого болтался на кавказском наборном поясе здоровый кинжал. Все были разряжены — в праздничных черкесках, в бешметах. Хвастают перед поселковыми.

Поселковые ребята — это все сплошь дети иногородних. Есть среди нас и два казачонка: Мишка Архоник и Гаврик. Только они такие же, как и мы, — за красных стоят. Мишкин отец — деповский рабочий. Отец Гаврика — с красными ушел. Мишку и Гаврика станичники даже не считают за казачат. Да и верно, какие они казаки. Они и бешметов отроду не носили.

Где-то на перроне заиграла двухрядка. Казачата затянули песню:

Высоченный рыжий казак, заложив два пальца в рот, подсвистывал гармошке во всю силу. От усердия он стал потным и красным.

— Смотри, как запарился! — сказал Гаврик.

В это время к нам подошел конопатый казак в коричневой черкеске и попросил закурить. Гаврик сквозь зубы процедил:

— Нету. В лавке спроси.

— Дай закурыть! — крикнул казак, размахивая руками.

— В лавке, — повторил Гаврик.

— А я тебе говорю: дай закурыть!

— А я тебе говорю — нема, — передразнил его Гаврик.

Казак ухватил Гаврика за ворот рубахи.

— Отчепись, дурной! — крикнул Гаврик и стал вырываться.

Казак замахнулся плеткой. Но тут же к нему подскочили Андрей, Мишка Архоник и Ванька.

Андрей выхватил у казака плетку, а Мишка ударил его ногой в живот.

Казак зашатался. Ванька, не давая ему опомниться, выхватил у него из-за пояса кинжал.

Казак заголосил:

— Сандро, Петька! Егор! Иногородние бьют!…

Гармошка скрипнула и замолчала. Песня оборвалась. На помощь конопатому бежали здоровенные парни, семенили станичные казаки. Молодые на бегу вытаскивали из ножен кинжалы.

Мы сразу оказались в кольце. Андрей отбивался плеткой. Мы с Ванькой пустили в ход кулаки.

Вдруг земля вздрогнула… Послышался тяжелый орудийный выстрел. За ним, точно сорвавшиеся в пропасть каменные глыбы, загрохотали тяжелые пушки.

Стреляли там, в стороне Курсавки. Первый раз за много дней мы услышали орудийные выстрелы. Мы насторожились. Казаки тоже.

— Бей их! — закричал вдруг бородатый казак и хлопнул Ваньку плетью по голове.

Ванька схватился за голову. Казаки загикали и в десять рук принялись колотить Ваньку по чему попало.

— Берегись! Бомбу брошу! — закричал Андрей не своим голосом и сунул руку в карман.

Казаки расступились. Ванька вырвался из толпы и бросился бежать. Мы за ним.

— Ну, гады! Не попадайсь! — крикнул Гаврик и, на бегу размахнувшись кулаком, залепил по носу бородатому.

Мы бежали без оглядки.

За нами гнались казачата.

— Сволочи! Против своих пошли! Мы вам скрутим головы! — кричали они вслед Мишке и Гаврику.

У железнодорожного каменного моста мы остановились.

— Значит, отступили? — сказал Андрей, тяжело отдуваясь.

— Отступили, — грустно ответил Васька.

Гаврик, прислонясь плечом к своду моста, сплюнул на землю. Слюна у него была красная. Он сплюнул еще раз, и на землю упал окровавленный зуб.

— Вот курдюк конопатый, саданул как, — сказал он.

— Сразу видать — свой казак, родненький, — пошутил Мишка, потирая распухшее ухо.

— А ловко мы выкрутились, — сказал Иван Васильевич. — Ведь у них, гадов, кинжалы были, порезать могли, как телят.

— Да, — сказал Васька. — Хорошо, что у Андрея бомба была.

Андрей засмеялся.

— Ты что смеешься? — спросил Васька.

— Вот моя бомба, — сказал Андрей и повертел кулаком перед Васькиным носом.

— Значит, ты их надул? — спросил Васька.

Андрей ничего не ответил. Он поднял голову и стал к чему-то прислушиваться.

Мы тоже насторожились.

Совсем близко слышался металлический лязг. Мост слегка подрагивал. Это возвращался бронепоезд.

Мы выползли из-под моста и цепью залегли у самого откоса.

Поезд шел без огней. Четко выстукивали тяжелые колеса. Острый ветерок облизывал нам лица.

— Ребята, зачем мы у самого полотна легли? — хриплым голосом сказал Иван Васильевич. — Еще обстреляют нас…

— А ты уже и струсил? — спросил Андрей.

— Не струсил, а даром пропадать не охота. Вот если бы хоть деревянная бомба была, я бы подполз к полотну и живо рельсу разворотил. А то что ты ему сделаешь?…

— А ты вот подползи и смажь рельсу хлебом, — сказал Гаврик, протягивая Ваньке хлебную корку.

— Зачем? — растерянно спросил Ванька.

— А вроде попробуем. Тогда и видно будет — трусишь ты или нет.

Ванька посмотрел на ребят и нехотя пополз на животе вверх по насыпи.

Близко-близко стучали колеса и попыхивал паровоз. Ванька полз и смотрел в ту сторону, откуда шел броневик. Наконец он добрался до полотна, оглянулся на нас и быстро мазнул рельс хлебом. Потом кубарем скатился к нам под откос.

— Ну, вот и все. Теперь лежи. Когда-нибудь вот так и бронепоезд взорвешь, — сказал поучительно Гаврик.

Мы засмеялись.

Бронепоезд медленно прошел мимо нас. Казалось, в нем не было ни души. Прошел, лязгнул колесами на стрелках и остановился у вокзала.

— Вставай! — скомандовал Андрей.

Мы быстро вскочили на ноги и опять побежали к станции. Перелезли через забор, крадучись прошли мимо больших погребов, прошмыгнули через сад. Наконец мы добрались до вокзала и забились в темный угол как раз напротив бронепоезда.

Публику с вокзала прогнали охранники. Офицеры ходили злые. У платформы бронепоезда шла непонятная возня. Все кричали. Больше всех горячился молодой, похожий на жужелицу, офицер с перевязанной головой.

— А где же командир? — шепотом спросил я у Андрея.

— Молчи. Я почем знаю!

С платформы и с башен солдаты стаскивали убитых и клали их на носилки. С командирского мостика они стащили чье-то тело и свалили его на носилки, как сваливают обыкновенно дорожные вещи. Сверху набросили шинель, а на нее положили плоский военный бинокль.

— Верно, это и есть командир, — сказал Андрей.