Дня через два весь поселок знал о том, что из комендантской исчезли винтовки. На всех углах расставили постовых. Со станицы прискакала казачья сотня. Казаки оцепили станцию и поселок.
На заборах появились приказы:
«Объявляются станица и железнодорожный поселок на осадном положении. Появившихся на улице после шести часов вечера немедленно задерживать и отправлять к коменданту и атаману станицы.
Комендант станции Глухов.
Атаман станицы Конорезов».
Был холодный и светлый день.
Я болтался во дворе и поджидал Ваську. Мы с ним каждый день носили в мастерские завтрак отцам. В руках у меня был красный узелок с хлебом, салом и несколькими кусками сахара.
Васька не шел. Уже в депо гудок прогудел, а мы еще не выбрались. Я подошел к Васькиной квартире и постучал.
— Сейчас! — крикнул Васька и выскочил с зеленым маленьким сундучком в руках. Васька всегда носил в нем отцу завтрак.
— Что ты, как мямля какая, возишься? Вечно тебя ждать приходится, — сказал я Ваське. -Шевелись скорее! Опоздаем!
Васька промолчал. Мы побежали бегом через станцию, мимо железнодорожной больницы. Навстречу нам по шоссе галопом пронеслось человек пятнадцать верховых. Направлялись они к станции.
— Куда их понесло чертей? — тихо сказал Васька.
Мы посмотрели им вслед и перебежали на ту сторону железнодорожного полотна к депо.
Тяжело захлопнулась за нами плотная большая дверь вагонных мастерских.
Все рабочие сидели у своих станков и ящиков с инструментами и ели.
Мы прошли по узкой дорожке в конец мастерской, к большому окну с решеткой.
Там возле слесарных тисков стоял Илья Федорович. Напротив него сидели на ящиках Леонтий Лаврентьевич и мой отец. А кругом на старых рессорах, на ржавых буксах и на шпалах примостилось несколько мастеровых. Толстый парень в грязной тужурке, опрокинув бутылку в рот, тянул из нее молоко. Его сосед, старичок со впалыми щеками, держал между колен чугунок и хлебал жидкую бурду.
Леонтий Лаврентьевич что-то рассказывал, а все слушали.
Вдруг мой отец заметил нас с Васькой.
— Ну, что же вы рты разинули? — сказал он нам. — Выкладывайте, что принесли.
Мы подошли поближе. Васька протянул зеленый сундучок, а я — узелок с завтраком. Мой отец и Илья Федорович, не глядя на нас, принялись за еду. А мы с Васькой сели на буферные тарелки. Они были забиты осью в землю и служили в мастерской стульями.
Рядом стоял ящик с гайками.
От нечего делать мы перебирали гайки, откладывая маленькую к маленькой, большую к большой, и слушали, о чем разговаривают мастеровые.
— Кругом обыски идут. Вчера ночью у Репко весь дом перетряхнули. Все винтовки ищут.
Мы с Васькой переглянулись.
В это время кто-то тяжело стукнул в дверь. Потом дверь заскрипела, и в депо вошли офицеры: тот пухлый — командир бронепоезда — и комендант станции.
Командир сделал несколько шагов вперед, вобрал голову в плечи и гаркнул:
— Смирно!
Рабочие замолчали, но никто не сдвинулся с места.
Командир звякнул шпорой и начал речь:
— Объяснять причины своего прихода я не намерен. Но, между прочим, кое о чем скажу. Мы допустили вас к работе для того, чтобы вы честно трудились. В нашей свободной и без того истерзанной большевиками стране бунтовать не полагается. Вы недовольны? Вы хотите нанести нам удар в спину? Но это вам не пройдет. Мы расстреляем всех, кто вздумает поднять руку против нас. Я проучу вас, мерзавцев! Вы у меня ласковыми голубками станете. Если мне сейчас же не выдадут тех, кто украл винтовки, я вас всех перебью здесь же. Как собак! Весь поселок с землей сравняю!
На лбу у офицера надулась жила. Он достал беленький платочек и вытер лоб.
— Я спрашиваю вас: кто украл винтовки? Что вы молчите, как бессловесная скотина? Говорите, а то я отсчитаю каждого десятого и…
Командир бросил на пол окурок и затоптал его.
— Ты арестован, — ткнул он пальцем в грудь первого попавшегося мастерового.
— Убери руки, не тронь, — спокойно отстранил командира рабочий.
— Хам! — пронзительно закричал командир. — Говори, где винтовки?
И он с размаху ударил мастерового белой перчаткой по глазам.
— За что бьешь, гад полосатый? Я ничего не знаю, — хрипло крикнул рабочий.
— Знаешь, сволочь! Комендант, взять его!
К рабочему подскочил комендант, схватил его за ворот рубашки и поволок к двери.
— Бей живоглотов! — закричал кто-то. Я узнал голос Ильи Федоровича.
Над головой командира пролетел железный обрубок и тяжело ударился о стену. Комендант выпустил мастерового.
— Ни с места, стрелять буду! — прохрипел командир бронепоезда и выхватил из кобуры маузер.
Толпа двинулась на него стеной. В воздухе засвистели гайки, ключи, обрезки железа. Командир поднял маузер и выстрелил прямо в середину толпы. Один рабочий вдруг качнулся, будто кланяясь, и повалился вперед. Я сразу даже не понял, что с ним случилось. Видел только, как он уткнулся седоватой головой в засыпанную опилками землю. Рабочие расступились. Командир бронепоезда и комендант круто повернулись и быстрым шагом вышли из депо.
Илья Федорович бросился к упавшему рабочему, нагнулся над ним и приподнял его голову.
— Смотри, да это Леонтий Лаврентьевич! — крикнул Васька.
— Кончен, — сказал Илья Федорович и побелел, как мертвый.
Он разогнул спину и посмотрел вслед офицерам:
— Ну, держись теперь! Припомнится!
Все стояли вокруг Ильи Федоровича и смотрели на его перекосившееся от гнева лицо.
— Ну что ж, — сказал Илья Федорович, — молодцы те, кто винтовки взял. Так и надо.