Сегодня, в начале XXI века, человеческий рассудок с трудом воспринимает ситуацию, сложившуюся в 20–30–40 гг. XX в., в такой, казалось бы на первый взгляд, далекой от политики области науки, какой является языкознание.

Так называемое «дело славистов» во всей его непостижимости и парадоксальности настоятельно требует своего внимательного осмысления и анализа с позиций нашего времени. О разгроме генетики сегодня знают все, его даже изучают в школе, о «деле славистов» не знают почти ничего, и даже учебники по истории языкознания о нем умалчивают.

Итак, в чем же дело? Начнем издалека, ибо сами идеи уничтожения, искоренения «русского духа» живут, по–видимому, даже не одно тысячелетие…Мы должны помнить, что именно национальная интеллигенция является «мозгом» страны, и, по мнению науки социальной психологии, если в стране меньше 8–10% интеллигенции, то этот народ обречен на уничтожение, на растворение. Поэтому процессы обрютирования (превращение людей в животное состояние — термин Достоевского) занимают ведущее место вообще в массовой культуре.

Более того, подсчитано, что людей способных вникать и анализировать новые теории только 0,02%.

После завершения Октябрьского переворота, совершенного Троцким, Ленин хотел тихо и мирно, «вежливенько» препроводить в демократические страны «образованных крепостников», о чем он пишет в статье «О значении воинствующего материализма». И в письме к Ф. Дзержинскому от 19 мая 1922 г. Ленин просит собрать систематические сведения о политическом стаже, работе и литературной деятельности профессоров и писателей и рассмотреть вопрос о высылке за границу «помогающих контрреволюции», хотя одновременно он требовал «строго дифференцированно и осмотрительно подходить к каждому из кандидатов на высылку».

Итак, в августе 1922 г. из страны решением ГПУ был выслан 161 человек, которым, как мы можем сказать сейчас, еще крупно повезло. Среди «непримиримых» больше всего было преподавателей ВУЗов, профессоров, ученых, философов, экономистов и т. д. Был выслан ректор Московского университета, профессор, зоолог М. М Новиков; ректор Петербургского университета профессор Л. П. Карсавин, группа математиков во главе с деканом математического факультета С. Н. Стратоновым, экономисты, профессора Н. Н. Зворыкин, К. Н. Лодыжинский, Прокопович; выдающиеся русские философы Н. О. Лосский, С. Л.Франк, Н. Бердяев, И. Ильин, Б. П.Вышеславцев, С. Булгаков, Н. С.Трубецкой.

Смысл этой высылки был не только в том, чтобы избавиться от инакомыслящих непокорных интеллигентов, но и запугать других — статья в «Правде» так и называлась: «Первое предостережение».

Первый шаг в этом направлении был сделан, все началось с «чистки» Высшей школы, откуда пока еще были просто удалены «реакционные» профессора.

«Пусть едет за границу тот, кто желает поиграть в парламентаризм, в учредилки, в беспартийные конференции, отправляйтесь туда, к Мартову, милости просим, испытайте прелести «демократии», расспросите врангелевских солдат про эту прелесть, сделайте одолжение».

Но потом ситуация изменилась: Ленина то ли «поправили», то ли он сам передумал, но обстановка осложнилась. 4 декабря 1922 г. И. С. Уншлихт, заместитель председателя ВЧК–ОГПУ, обратился в ЦК РКП(б) со специальным письмом, где писал о недопустимости выдачи советскими учреждениями мандатов лицам, высылаемым за границу. Он писал: «Для предупреждения подобных явлений в будущем ГПУ просит Вас сделать соответствующее распоряжение:

1) о воспрещении принятия на службу в советских учреждениях административно высылаемых за границу;

2) воспретить непосредственные сношения советских учреждений с иностранными миссиями в России;

3) привлечь партийных товарищей, допустивших указанные выше явления, к партийной ответственности.

Итак, мы можем сказать, что людям, выехавшим за рубеж в 1922 г. в составе «первой волны эмиграции», еще крупно повезло. Мы можем легко себе представить, какая судьба ожидала бы ученых с мировым именем Н. С. Трубецкого (1890–1938), С. О. Карцевского(1884-1955) и P. O. Якобсона(1896–1982), если бы они вовремя не уехали за границу. Хотя Трубецкому удалось прожить только до 1938 г. (он умер в оккупированной фашистами Вене, но все–таки успел многое сделать), С. О. Карцевский дожил до 1955 г., а Якобсон — до 1982 г., и незадолго до смерти он приехал в Россию, где ему был вручен диплом почетного профессора МГУ.

А академик A. A. Шахматов умер в 1920 г., как и Блок, от голода, несмотря на то, что они ходили к Ленину и просили паек, но им не дали.

20–е и 30–е годы в нашей стране были страшные (да и война, и 50–е годы тоже), когда в науке, да и не только в науке — практически везде истреблялись наиболее талантливые люди, в первою очередь, ученые с мировыми именами, академики…

В начале 1934 г. развернулась широкая кампания, прямо–таки военные действия, по уничтожению и травле лингвистов. Была произведена массовая посадка ученых, сфабриковали так называемое «дело славистов». Были арестованы, долго находились под следствием, сосланы, заключены в тюрьму, уничтожены, расстреляны такие выдающиеся ученые–лингвисты с мировым именем, как известный славист член–корреспондент АН СССР Г. А. Ильинский, широко известный своими трудами в области исторической морфологии славянских языков; член–корреспондент АН ССР H. H. Дурново; профессор A. M. Селищев, акаде–микМ. Н. Сперанский; профессор В. Н. Сидоров; профессор В. В. Виноградов, профессор А. Д. Сидельников, Ю. М. Устинов; Н. М. Гайденков; профессор И. Г. Галанов, Н. И Кравцов, профессор А. Ф Лосев; директор Русского музея в Ленинграде, архитектор П. Д Барановский и многие другие. И только через 30 лет в 1964 г. все ученые, кому еще посчастливилось остаться в живых, получили справки из Мосгорсуда о том, что их «дела прекращены за отсутствием состава преступления». И всё. Так просто.

Всем этим дворянам, помимо всего прочего, инкриминировалось создание «Российской национальной партии». По московскому делу шло 34 человека, то же было в Ленинграде, Харькове, Смоленске, Ярославле. И то, что это была старая интеллигенция, было уже криминалом.

Потери русской лингвистической науки неисчислимы, они ощущаются и сегодня. Сказать, что русская наука понесла большие потери — значит ничего не сказать. Вообще русская наука и культура конца XIX — начала XX в. достигла фантастических высот, это был колоссальный взлет, какого не знала мировая наука — ведь 70% мировых открытий принадлежит русским ученым, наши ученые были выше мирового уровня, в том числе и в лингвистике: В. И. Вернадский, Д. И. Менделеев, A. A. Попов, К. Э. Циолковский, A. A. Потебня, Н, Д. Овсянико–Куликовский, A. A. Шахматов, А. Ф Лосев, H. H. Дурново и т. д. и т. п.

В октябре 1937 г. умер в заключении (расстрелян на Соловках?) один из самых выдающихся лингвистов нашего века Николай Николаевич Дурново, член–корреспондент АН, СССР (хотя некоторые исследователи считают, что его могли расстрелять еще в самом начале ареста в 1934 г., что, очевидно, так и было). Вместе с ним был арестован его сын и невеста сына 18–ти лет от роду, племянница H. C. Трубецкого, которого считали руководителем этой партии за рубежом.

Дурново был не только автором фундаментальных трудов по истории русского языка и истории славянских языков, но и основателем целой науки — диалектологии. Дурново был также автором первого словаря лингвистических терминов. Многие его идеи легли в основу дальнейших разработок P. O. Якобсона, о чем он сам говорил в 1958 г. на съезде славистов. Дурново ставили в вину его пребывание на I съезде славистов в Праге в 1929 г. Г. А. Ильинский, член–корреспондент АН СССР, широко известный своими работами в области истерической морфологии славянских языков, автор монографии «Праславянский язык», также был арестован органами НКВД в 1934 г. и, по официальным сведениям, погиб (был расстрелян) в 1937 г., хотя вряд ли стали бы ждать до 1937 года. 1934 год — это знаковый год.

Пострадали ли люди, занимающиеся романскими или германскими языками?

Ни одного!

В 1930 г. Ильинскому хотели дать академика, но тогдашний президент Академии наук академик Марр снял его кандидатуру и заявил, что книга Ильинского «Праславянский язык» — «вредная и расистская».

В том же печально известном 1934 г. был арестован и провел 3 года до 1937 г. в КарЛАГе член–корреспондент АН СССР, профессор Афанасий Матвеевич Селищев. Как пишет М. В. Горбаневский, «это был настоящий самородок», человек разносторонних интересов. До сих пор не утратили своего значения его работы по истории и диалектологии русского языка, по сравнительной грамматике славянских языков, по общим проблемам славянского языкознания, его статьи по балканистике, палеографии, по славянской ономастике и топонимике.

Его обвиняли в том, что он «шовинист», «великодержавник» и «царско-буржуазный разведчик».

В лагере НКВД он стал ударником, что ускорило его освобождение, и в 1937 году его выпустили на свободу. Но здоровье и моральное состояние его были подорваны, и в 1942 г. он умер от рака. Интересно, что отношение к Селищеву наших «передовых» ученых–марристов и их приспешников было особенно злобным даже после его смерти. Так, Ф. П. Филин, наломавший много дров, называл его не иначе, как «неразоружившимся индоевропеистом», а тогда это звучало почти как приговор. Учебник для вузов А. М. Селищева «Старославянский язык» очень ценится и сейчас: по нему учились тысячи студентов.

П. А. Бузук, один из создателей белорусской лингвистики, в своем «чистосердечном» признании в застенках НКВД признавался в том, что «проповедовал реакционное индоевропейское языкознание». В 1929 г. он был делегатом I Всемирного съезда славистов, что, без сомнения, являлось еще одной очевид–той виной. П. А. Бузук первым в истории нашей науки выдвинул идею о создании «Общеславянского лингвистического атласа», именно он первым в истории современной науки в своей книге «Опыт истории доисторических славянских языков», написанной по- белорусски, доказал возможность существования и функционирования общего праязыка с его различными диалектами, что сейчас подтверждается. Он погиб в 1943 г., бросившись в пролет лестницы на Лубянке.

В том же печально известном 1934 г. был арестован и академик Михаил Несторович Сперанский, известный литературовед, знаток и специалист в области древнерусской и славянской литературы и русско–славянским отношениям и связям в литературе.

Особое место в этом трагическом ряду занимает гибель гениального русского ученого–лингвиста, профессора Е. Д. Поливанова (1891–1938), который был арестован в августе 1937, а уже в январе 1938 г. «тройка» приговорила его к расстрелу.

Как пишет о нем М. В. Горбаневский в своей книге «В начале было слово», его (Поливанова) жизнь была не просто необычна, а фантастична. Вклад его в советское и мировое языкознание — огромен. Е. Д. Поливанов был человеком яркой и трагической судьбы. Как отмечают исследователи (профессор Ларцев В. Г. из Самарканда, М. В. Горбаневский), Поливанов, будучи прежде всего языковедом, занимался текстологией, этнографией, фольклором, литературоведением, психологией, логикой, историей, социологией, статистикой и много чем еще. Он был поэтом, переводчиком, знал несколько десятков языков, был прекрасным педагогом и лектором. Кроме того, он принимал активное участие в общественной жизни страны тех лет. В быту скромность его доходила до аскетизма.

Уникальность его заключалась также и в том, что он был честнейшим (до безрассудства), самоотверженным и преданным делу Родины человеком. Он почти в одиночестве выступил против псевдонаучного учения академика Н. Я. Mappa, объявившего миру о создании «нового, революционного» учения о языке. Его талант и способности были уникальны. Так, когда его послали в г. Нукус (Каракалпакия) для разработки национального алфавита и организации работ по ликвидации неграмотности, ему понадобился только 1 месяц, чтобы овладеть каракалпакским языком и сделать доклад на этом языке перед каракалпакской аудиторией.

Он хорошо знал японский, китайский, французский, английский, немецкий, латинский, греческий, испанский, сербский, польский, татарский, узбекский, туркменский, казахский, киргизский, таджикский (итого 16 языков), а также владел абхазским, азербайджанским, албанским, ассирийским, арабским, грузинским, дунганским, калмыцким, каракалпакским, корейским, мордовским, тагальским, тибетским, уйгурским, чеченским, чувашским, эстонским и некоторыми другими. В итоге получается не менее 35 языков.

Он писал учебники, словари, создавал новые алфавиты, впервые описывал звуковые строи языков, писал научные грамматики. «Однако, как ни страшно об этом говорить, — пишет М. В. Горбаневский, — он разделил горькую участь многих других выдающихся деятелей отечественной науки: историков и литературоведов, математиков и физиков, биологов и экономистов, тысяч и тысяч незаурядных исследователей».

Профессор Поливанов был одним из переводчиков киргизского эпоса «Манас». Писал он и свои собственные стихи, написал даже поэму «Ленин», ему принадлежат многочисленные работы по поэтике. Поливанов вместе с В. Шкловским, Л. Якубинским, Р. Якобсоном, Ю. Тыняновым, В. Эйхенбаумом был членом и практически основателем известного общества «ОПОЯЗ» (Общество изучения поэтического языка). Поливанов всем сердцем принимает Октябрьскую революцию и с первых же дней активно включается в работу. В 1919 г. он вступил в РКП (б).

Молодой республике были нужны его знания, талант полиглота и исследователя. Профессор Поливанов работал в Наркомате иностранных дел и ведал связями со странами Востока, работал в Коминтерне, заведовал Дальневосточной секцией.

Будучи талантливым ученым, исследователем, Поливанов сразу понял, какую громадную опасность для науки представляет собой псевдонаучная вульгарно–материалистическая теория академика Н. Я. Mappa.

Открыто выступив против Mappa в 1928–29 г., профессор Поливанов продолжал бороться с ним практически в одиночку (все боялись сказать слово, тем более слова протеста) до самого своего ареста в августе 1937 г.

Как пишет М. В. Горбаневский, в 20 годы и в начале 30 годов (до 1934 года) «обстановка террора и избиения лучших кадров (от дипломатии до армии, от науки до комсомола) еще не стала обыденной, и злой навет еще не сразу мог привести человека в застенок, и научные противники не могли быстро устранить Поливанова, а заодно сломать или уничтожить других ученых. Но пули уже отливались».

Так, в 1931 г. вышел из печати 7 том «Яфетического сборника» под редакцией Н. Я. Mappa, где была помещена рецензия на книгу Поливанова «За марксистское языкознание», где он критически рассматривал теорию Mappa. В рецензии сказано:

«Основная цель сборника (сборника статей Поливанова) — это реабилитация современной буржуазной лингвистики. Но так как чрезмерно открытое выступление в Советском Союзе в защиту буржуазной науки (хотя бы в такой до сих пор мало разработанной области, как языкознание) — дело рискованное, то отсюда и название сборника «За марксистское языкознание», в то время как все содержание сборника направлено против марксизма.<…>. Только полной неосведомленностью руководителей наших издательств в элементарных вопросах марксистского языкознания можно объяснить появление антимарксистской книги в 1931 на советском рынке».

Сильно пострадал от последователей марризма академик В. В. Виноградов. В 1934 г. будущий академик был привлечен к суду и отправлен в ссылку в Вятку по «делу славистов». Сидел в одиночной камере, где, кстати, написал свою известную статью о «Пиковой даме».

В 1941–43 г. последовала ссылка в Тобольск. Об этом подробно рассказала на страницах журнала «Русская речь» № 4 за 1989 г. его жена Н. М. Малышева–Виноградова.

Сильнейший погром «недобитых, буржуазных» языковедов начался и после войны — в 1947–48 гг. Кампания травли наших виднейших языковедов В. В. Виноградова, A. A. Реформатского, P. A. Аванесова, В. М. Сидорова и др. развернулась сразу же после доклада А. А. Жданова в 1946 г. о журналах «Звезда» и «Ленинград», когда наших ученых громили по единому шаблону за «безыдейность и аполитичность, за преклонение перед иностранщиной и умаление выдающихся достижений русской науки». Вот что писал доктор философских наук Г. П. Сердюченко, критикуя В. В. Виноградова: «Объективизм, отсутствие марксисткой методологии, излишне заботливое отношение к трудам различных буржуазных ученых привели одного из крупнейших наших русистов — академика В. В. Виноградова к ряду серьезных методологических ошибок». «Поскольку марксистско–ленинское языкознание является единственно подлинной наукой о языке, советские языковеды должны отказаться от традиционных представлений и широко распространенной периодизации истории языкознания. Первым советским ученым, перестроившим традиционное языкознание на основе исторического материализма и марксизма–ленинизма был академик Н. Я. Марр. Созданное им новое учение о языке, развиваемое в дальнейшем академиком И. И. Мещаниновым и другими советскими лингвистами, имеет твердую научную почву. Оно базируется на основных положениях классиков марксизма–ленинизма» .

Итак, в чем же дело? Дело в том, что в 20–30–е годы в советском языкознании, по аналогии с «Пролеткультом» в литературе, развернулась ожесточенная борьба сторонников Н. Я. Mappa, сторонников, проповедовавших «теоретическое», марксистское, языкознание, с учеными–традиционалистами, с учёными, исповедовавшими сравнительно–исторический научный метод в языкознании. Все прошлое языкознания, все великие достижения наших русских языковедов, достигших вершин мировой науки и даже их превзошедших (академики A. A. Шахматов, Ф. Ф. Фортунатов, Д. Н. Овсянико–Куликовский, A. A. Потебня и многие, многие другие), а также все достижения зарубежных ученых–славистов (А. Мейе, П. Шафарик, Добровский и др.) были объявлены буржуазными, а сами ученые — расистами, шовинистами, фашистами, которых следовало не просто развенчать, критиковать, а… ликвидировать как класс. Не больше и не меньше. Ликвидировать, сослать в Гулаг, расстрелять.

Всё это направление в лингвистике связано с именем академика Mappa (1865–1934 г.) и его многочисленных последователей, в частности академика И. И. Мещаникова и члена–корреспондента АН СССР Ф. П. Филина, работавшими уже после войны в 40–е годы.

Здесь следует более подробно остановиться на самой личности Н. Я. Mappa.

Николай Яковлевич Марр (1865–1934 г.) родился в Грузии, отец его был выходцем из Шотландии, мать — грузинка. Н. Я. Марр был историком, археологом, этнографом, филологом, специалистом по кавказским языкам и истории религии. Академиком он стал в 1912 г. за работы в области истории, этнографии кавказских языков. По аналогии с симитскими и хамитскими языками Н. Я. Марр ввел в научное употребление термин «Яфетические языки». Что это такое? Мы знаем, что Сим, Хам и Иафет (Яфет, Япет) были сыновьями Ноя, и он разделил между ними всю землю. Иафету достался Север и Запад, и он имел отношение к Кавказу. Марр подчеркивает только последнее и называет кавказские языки «яфетическими», впоследствии он добавил к ним языки Средиземноморья, Малой Азии и некоторые мертвые языки этого региона. Кроме яфетических языков, была еще и так называемая «Яфетическая стадия» развития языков, которая заняла свое прочное место в созданной Н. Я. Марром новой классификации языков. Вместо генеалогической классификации языков, Марр предложил новую, марксистскую, стадиальную классификацию языков. По этой теории все языки мира в ходе исторического процесса якобы обязательно проходят определенные стадии, в том числе и яфетическую стадию. Эту стадиальную теорию Mappa его последователи назовут «новым учением о языке».

В 1921 г. Марр становится директором нового Института яфетическологических исследований, который в 30–е годы был преобразован в Институт языка и мышления. В 1930 г. Марр становится вице–президентом Академии наук СССР. Мы уже говорили, что Марр в принципе никогда не был лингвистом, языковедом, но был человеком необыкновенно деятельным, активным, хорошим организатором, умел «быть в струе» новых событий, новой реальности. И к этой новой реальности, марксистской, революционной, он решил приспособить язык, выдумав эту свою стадиальную теорию.

Вот что об этом написал в своей известной книге «О материалистическом подходе к явлениям языка» (1983) академик Б. А. Серебренников: «Ошибочность всех положений учения Mappa была обусловлена прежде всего тем, что он очень плохо знал главный объект своего исследования — язык. Конечно, развитие языка во многом зависит от особенностей развития общества, от смены общественно–экономических формаций. Но язык имеет свою специфику. Язык как средство общения не может быть классовым, не может развиваться путем взрывов, язык имеет свои специфические законы изменения и развития. Отрицать все эти специфические особенности языка — значит впадать в вульгарный социологизм, что и случилось с Марром».

Ему вторит профессор В. А. Звегинцев: «Всё, что опиралось на дореволюционную научную традицию, что продолжало и развивало эту традицию, объявлялось «буржуазным», неприемлемым для социалистического общества и требующим замены новым »…(!!!) (Звегинцев В. А. «Что происходит в науке о языке»).

Защищая принцип преемственности в науке и отвечая на обвинение в буржуазности сравнительно–исторического языковедения, Е. Д. Поливанов писал: «Но ведь никакой другой науки, кроме буржуазной, не существовало, а на Западе не существует до настоящего времени».

Заметим, что в то время такие взгляды, такое положение сложилось и в исторической науке (М. Н. Покровский), и в литературе (РАПП — Ю. Авербах).

Эта ситуация объяснялась якобы необходимостью для пролетариата завоевать главенствующее положение в искусстве и литературе.

Но вернемся к Марру. В новом учении о языке Марр по аналогии с историей придумал некую «палеонтологию языка», под которой понимал «учение о коренных идеологических сдвигах и сменах не только содержания, но и оформления языковых явлений». Но «оформление языковых явлений» (язык как таковой) относилось к языковой технике и играло второстепенную роль, т. е. новое учение переносило центр тяжести не на сам язык (оформление), а на содержание и идеологию.

Для этого Марр все исторические эпохи существования языка, весь так называемый у него «глоттогоническии языкотворческий процесс» разделил на стадии, для которых характерно то или иное мышление, та или иная общественная формация и уровень производительных сил. Самая ранняя стадия — космическая, самая поздняя — технологическая. При этом стадиальным сменам мышления и общественного развития следовало изменение языка.

Он (Марр) считал, что в своем развитии языки располагаются на разных стадиях в зависимости от степени продвинутости мышления. И яфетические языки — это не замкнутая, обособленная группа или семья, а просто определенные языки на определенной стадии развития мышления, прохождение которой обязательно для всех языков. Переход языков из одной стадии в другую проходит скачкообразно, знаменуя собой изменение идеологии и смену социально–экономической формации.

Особое место в теории Mappa принадлежит вопросу о происхождении языка. Марр считал, что первоначально был так называемый «кинетический, или жестовый, язык, который был на самых ранних истоках зарождения человечества. Звуковой язык возник уже позднее, и для него была характерна определенная идеологическая и социальная база. На первоначальных стадиях, по мнению Mappa, язык выполнял не только функцию общения, но и какие–то магические («труд–магические») функции.

Когда же возник звуковой язык, то он состоял первоначально только всего из четырёх основных слогов, элементов: сал–бер-йон–рош. При этом общество было уже классовым, и язык был орудием классовой борьбы в руках господствующих классов, так же, как потом и письменность будет служить только господствующему слою, по мнению Mappa.

При этом звуковой язык, как считал Марр, обслуживал в первую очередь интересы жрецов и служил орудием порабощения, ибо жрецы были господствующим классом.

Но откуда взялись эти четыре элемента? Марр говорил, что он взял их из названий первобытных племён. Профессор Чикобава рассказывал: Марр считал, что раз есть 4 стороны света — значит, должно быть 4 первоэлемента. Логика железная (или деревянная, скорее всего). Эти элементы, по мнению Mappa, можно обнаружить (пусть в несколько изменённом виде) в словах: сал — в слове «сарматы»; (л–р — известное чередование согласных), бер — в слове «иберы»; йон — в слове «ионяне», (ионийцы), рош — в слове «эт–руски».

Интересно также объяснение Марром возникновения грамматических форм. Всё объяснялось с точки зрения диалектического материализма и социальных процессов. Вот как, например, произошло различие между единственным и множественным числом и возникновение место–имений: «при отсутствии частной собственности нет необходимости в сигнализации отдельного сочлена коллектива. Сигнал, очевидно, прикреплялся ко всему коллективу, а не к входящим в него сочленам. Лишь позднее, с выделением частной собственности, выделяется и член соответствующего коллектива, последствием осознания чего в области языка является противопоставление одного человека всему коллективу. Благодаря этому прежнее наименование коллектива воспринимается уже как множественное число по отношению к единице. Таким образом, множественное число по внешнему оформлению слова предшествует единственному, хотя по существу оба понятия возникают одновременно по закону единства противоположностей. Выделение личности в коллективе ведёт и к осознанию противопоставления одного лица другому как собственника продуктов производства. Осложняемая тем самым сигнализация ведёт к выделению местоимений, первоначально означающих говорящего и посторонних. (1 и 2 лицо). Позднее постороннее лицо различается и пространственно: близко находящийся (2 лицо) и находящийся на расстоянии». (Большая советская энциклопедия, 1931 г.). Именно по этому поводу, по поводу теорий Mappa, Антуан Мейе, один из самых известных лингвистов мира, сказал следующее: «Если буржуазная наука состоит в том, чтобы видеть факты такими, как они есть, то я принимаю на себя обвинение в буржуазности». (Цит: В. А.Звягинцев. Что происходите русской науке о языке. С. 14.). Между тем, Марр был неплохим учёным в области этнографии и изучения кавказских языков.

Да, было бы хорошо, если бы все научные споры и дискуссии завершались только в стенах академических аудиторий, завершались бы достойно высокого слова НАУКА, если бы разногласия в теории лингвистики представляли бы собой только темы для обсуждений. К сожалению, это было не так. Борьба за научные истины переносились в стены НКВД.

«Несомненно, — пишет В. А. Звягинцев в своей статье «Что происходит в науке лингвистике», — что с годами его научная деятельность приобретала всё более очевидный патологический характер. Чего, следуя утвердившейся инерции, старались не замечать или как–то обходить. Именно такой позиции придерживался И. И. Мещанинов» .

Травля профессора Поливанова началась в 1931 г., когда он открыто выступил с критикой теории Mappa. Дискуссия под названием «Проблемы марксистского языкознания и яфетическая теория» проводилась в стенах Коммунистической академии. В своем докладе Поливанов подробно и аргументированно разобрал все плюсы и минусы теории Mappa, показав, в чем она не нова и з чем ошибочна. И даже не побоялся сказать, что «Марр стал опасен». Сторонники Mappa обрушились на Поливанова с резкой критикой, причем критикой не научной, а политической, обвиняя его в том, что он «идеологический агент международной буржуазии», называли его «кулацким волком в шкуре советского профессора». В защиту посмел выступить только профессор Г. А. Ильинский. Все боялись. И то ему разрешили это сделать для того, чтобы был ещё один аргумент против Поливанова (Ильинский уже был под прицелом НКВД). Затем началась кампания клеветы и травли. Материалы этой дискуссии были опубликованы в газете «Вечерняя Москва» под заголовком «Классовая борьба в науке. (Кто травит академика Mappa?)» Гонители изображали себя гонимыми, что очень примечательно.

Кто же травил Поливанова? М. В. Горбаневский в своей прекрасной книге «В начале было слово» приводит воспоминания Ольги Михайловны Фрейденберг (опубликованы в журнале «Дружба народов» №7–88 г.), доктора филологических наук, двоюродной сестры Б. Пастернака, в которых она пишет: «В Москве я познакомилась с Аптекарем. Это был разухабистый, развязный и дородный парень в кожаном пальто, какое носили одни ответственные работники.<…>. Весело и самоуверенно он признавался в отсутствии образования. Такие вот парни, как Аптекарь, неучи, приходили из деревень или местечек, нахватавшись партийных лозунгов, марксистских схем, газетной фразеологии и чувствовали себя вождями и диктаторами. Они со спокойной совестью поучали ученых и были искренне убеждены, что для правильной систематизации знаний не нужны сами знания». И ещё: «Они не служили, они выслуживались в госудаственных и репрессивных аппаратах. Не идейность и интеллектуальность человека служили гарантией продвижения по службе, а его услужливость и хамовитость, своекорыстие и беспринципность. В этой ненормальной обстановке и появились у власти, что вполне закономерно, берии, ежовы, вышинские и прочие».

Летом 1931 г. вышла брошюра В. Б. Аптекаря и Быковского С. Н., где давались конкретные рекомендации и призывы «провести чистку всего научного и научно–технического состава лингвистической научно–исследовательской сети, ведя линию на удаление индоевропеистов и маскирующихся марксистской фразой двурушников, обеспечивая руководство за лингвистами–марксистами». Был дан список, кого надо убрать: В. А.Богородицкий, Л. А. Булаховский, H. H. Дурново, Е. Д. Карский, М. К. Петерсон, Д. Н. Ушаков, Л. В. Щерба.

В такую атмосферу втягивалась и молодые кадры языковедов, которые брали пример со своих идейных руководителей. К ним относился и Ф. П. Филин, его научными руководителями являлся Н. Я. Марр и С. П. Обнорский, ученые не очень соединимые.

В 1932 г. был опубликован сборник статей «Против буржуазной контрабанды в языкознании», где к позорному столбу были выставлены почти все известные языковеды того времени, где их обвиняли в возрождении поливановщины и даже в неополивановщине. Ф.Π. Филин, аспирант Mappa, опубликовал в этом сборнике 3 статьи. Интересны некоторые выдержки из статьи, например, посвященные разгрому Т. П. Ломтева, которому тогда, так же как и Филину, было 26 лет.

Филин пишет:

«Через Гумбольдта Ломтев протаскивает кантианство в его самой реакционной части. Лозунг Ломтева «Назад к Гумбольдту» равнозначен социал–фашистскому лозунгу «Назад к Канту». Под флагом марксистской фразеологии Ломтев протаскивает социал–фашистскую контрабанду».

Ситуация в стране в ЗО–е годы была очень напряженная (если не сказать страшная). В 1934 году — убийство Кирова, за которым последовали многочисленные репрессии; 1929–32 г. — годы сплошной коллективизации, когда миллионы так называемых кулаков, подкулачников и просто середняков были репрессированы, сосланы (10 млн), умерли от голода в 1933 (6 млн человек), годы «великого террора» 1937–38 г., репрессии во вновь присоединенных землях в Западной Украине (2 млн человек), потом война, унесшая, как считают, жизни 24 млн человек. Страшные цифры. Через какую мясорубку был пропущен русский народ! Мы ещё не упомянули потери в Гражданской войне, уничтожение казачества на Кубани по прямому указанию Троцкого и многое другое.

Но вернемся к 1934 году, обстановка крайне напряженная. А на культурном фронте, с одной стороны, — РАПП (Российская ассоциация пролетарских писателей, руководимая Ю. Авербахом), с другой стороны, — ситуация в языкознании (Марр). Это как бы две стороны одной медали, одного и того же явления — уничтожения великой русской культуры, литературы и русского языка. Уничтожение в прямом смысле.

И такая политика в области лингвистической науки продолжалась до самой войны и даже после неё вплоть до 1950 г., когда в июне месяце в «Правде» появилась статья Сталина «Относительно марксизма в языкознании», и несколько позже вышла уже более подробная его работа «Марксизм и языкознание», когда теория

Mappa была развенчана и была дана политическая оценка происходящему. Мы не будем здесь касаться ситуации в языкознании в 40–ые годы, это отдельный вопрос, но, как мы видели, наука о языке была тесно связана с политикой и по сути являлась ареной политической борьбы, когда такие определения, как «неразоружившийся индоевропеист, реакционер, расист, сторонник праязыка» звучали как приговор. Даже ссылки на западных и наших дореволюционных учёных, когда рассматривались вопросы теории языка, — что абсолютно естественно — рассматривались как проявления космополитизма и чуть ли не монархизма.

Итак, каковы же причины этого немыслимого террора и уничтожения наших великих русских ученых? М. В. Горбаневский в книге «В начале было слово» (М. 1991 г.) видит во всем вину Сталина, считая его инициатором и творцом всех репрессий и практически террора, развязанного против собственного народа.

В. М. Алпатов в книге «История одного мифа» (М. 1991 г.) рассматривает учение Mappa и его разрушительные последствия в языкознании, славистике и индоеврпеистике, но причин, породивших это явление, не рассматривает.

Авторы книги «Дело славистов. 30–е годы» Ф. Д. Ашнин и В. М. Алпатов, детально изучив архивы НКВД и ОГПУ, знакомят читателей с биографиями ученых, материалами допросов и обвинительного заключения. Их интересует поиск фактов, они не делают скоропалительных выводов и тоже не касаются причин, породивших это явление, считая это делом будущего.

Поиском причин этого явления и анализом фактов, отчасти изложенных в книге Ф. Д Ашнина и В. М. Алпатова, отчасти добытых самостоятельно в архивах НКВД, занялся русский ученый Леонид Николаевич Рыжков в своей статье «За что распинали славянских языковедов».

Русским учёным — славистам: члену–корреспонденту АН H. H. Дурново, члену–корреспонденту АН Г. А. Ильинскому, академику М. Н Сперанскому, члену–корреспонденту АН, профессору A. M. Селищеву, профессору В. В. Виноградову, профессору И. Г. Го- ланову, А. И. Павловичу, профессору В. Ф. Ржиге, Н. Г. Гайден- кову, профессору М. С. Грушевскому, академику В. М. Перетцу, В.Μ. Сидорову и др. (всего 34 человека) было приписано создание фашисткой «Российской национальной партии», которая руководилась князем Н. С Трубецким, проживающим за кордоном. К ним была присоединена небольшая группа (4 человека) «террористов», взятых совсем из другой области, из области любителей старой архитектуры, которые тоже террористами не являлись, но которые якобы должны были стрелять в Молотова во время посещения им Электрокомбината в Москве. Среди этих «террористов», как пишет Л. Н. Рыжков, «совершать огнестрельные действия» мог один В. Э Розенмейер, рабочий–прокатчик Электрокомбината, который был специально подобран по спискам отдела кадров, так как у него была «подходящая» биография: монархист, белый офицер, работал на заводе, где потом убьют…

Остальные годились разве что для выяснения маршрутов передвижения руководящих лиц (А. Григорьев). Доставку оружия якобы осуществлял А. Устинов, состоявший ранее в партии эсеров, что при наличии двух охотничьих ружей выглядело весьма правдоподобно.

Дело было настолько хитро сшито, что поначалу в нём было трудно разобраться. Лингвисты понятия не имели об этой группе и даже ни о чём не догадывались. Любители архитектуры тоже.

И если принять эту схему, то получается, что убийство Молотова при посещении Электрокомбината готовил сам Секретно- политический отдел ОГПУ. В деле фигурируют разные заводы, ибо не знали точно, куда поедет Молотов, отслеживались разные варианты. А нити–то заговора, по замыслу ОГПУ, должны были вести к ученым, академикам, дворянам, к загранице, к князю Трубецкому! Каков вымысел!

Вместе с H. H. Дурново был посажен его сын Андрей 23 лет, а также невеста Андрея, племянница Н. С. Трубецкого Варвара, которой не исполнилось ещё и 18 лет.

На суде этим выдающимся лингвистм–славистам (ни один учёный, занимающийся изучением других языков: германских, китайских, тюрских и т. д. — не пострадал) было предъявлено обвинение в создании фашисткой партии и были приведены следующие обвинения, сочинённые самими следователями, которые они и пытались доказать.

«В основу программных установок организации были положены идеи, выдвинутые лидером фашистского движения за границей — князем Н. С. Трубецким:

Примат нации над классом. Свержение диктатуры пролетариата и установление национального правительства.

Истинный национализм, а отсюда и борьба за сохранение самобытной культуры, нравов, быта и традиций русского народа.

Сохранение религии как силы, способствующей подъёму русского национального духа.

Превосходство «славянской расы», а отсюда — пропаганда исключительного исторического будущего славян как единого народа.»

Высшие руководители НКВД, заместители Г. Ягоды — Агранов, Бокий и иже с ними заплечных дел мастера не брезговали никакой ложью, и ложь была их основным аргументом. Никогда Н. С. Трубецкой, этот основоположник евразийства, ни одного слова не говорил о превосходстве славян, ему это и в голову не могло придти — этот пункт скопирован ОГПУ у гитлеровцев.

Поскольку ничего подобного славянским языковедам и не снилось, спрашивается: зачем понадобилась эта ложь, эта сказка якобы о славянском заговоре, зачем вождям ОГПУ Когану и Люшкову понадобилось изъять из науки большую группу великих ученых? Зачем профессорам и академикам приписывалась подготовка к террористическим заговорам, покушение на Молотова? Что это такое? Кому это было нужно?

Как пишет Л. Н. Рыжков, здесь могло быть или «подавление в зародыше идейных корней и возможных основ нашего домашнего фашизма после прихода фашистов в Германии, или прямое указание сверху от вождя, или просто «славянофобский заговор» Когана, Люшкова, Агранова, Фриновского, Бокия и других известных деятелей НКВД.

Л. Н. Рыжков на основе собственного изучения дел славистов в архивах ОГПУ считает, что весь материал убедительно показывает, что не было у «русских фашистов» никакой антисоветской деятельности, более того, эти потомственные дворяне значительно больше были морально приспособлены к советской власти, чем щедро вскормленные ею тогдашние и нынешние последыши.

Не было и никакой Российской национальной партии — дело целиком сфабриковано усилиями набивших руку на подобных делах профессионалов из СПО–ОГПУ. (Секретно–политический отдел ОГПУ, возглавляемый тогдашними руководителями Бокием и Аграновым). Это были высокого класса мастера заплечных дел. Всё от начала до конца было сочинено ими.

Фашистский заговор славяноведов отпадает сразу. Николай Николаевич Дурново достаточно четко сказал: «…не менее отрицательно относился и к фашизму, не говоря уже о той чудовищной форме, в какую он вылился в Германии». Да и о каком национал–фашизме могла идти речь, если у так называемого «вождя фашизма» Н. С.Трубецкого сущность евразийства сводилась к культурной общности монголов, турок и славян на почве единства природных условий обитания?

Не было во взглядах русских ученых никаких оснований для выводов о проповеди национальной исключительности, панславизма, не было никакого национализма, тем более шовинизма. Люди просто изучали свой язык в сравнении с другими славянскими языками, искали единый язык — источник, праязык, прародину индоевропейцев. Нельзя!!! Фашизм, расизм, шовинизм! Заговор и террористическая деятельность! Якобы… А на самом деле уничтожение самых лучших, самых умных ученых, цвет интеллигенции. Носителей лучших генов!

Может быть, расправа была, как пишет Рыжков, следствием ан–тисемитской неприязни дворян–учёных? Нет, и этого не было. В деле H. H. Дурново есть такое признание: «Я сочувствую попыткам любой национальности самоопределиться как нации, приветствую развитие всякой национальной культуры и языка во всей их самобытности, что не мешает мне сознавать себя русским и желать успеха и самобытного развития прежде всего для русской культуры и языка»

В деле подчеркивается, что «буржуазная славистика» (термин Н. Mappa) — лишь ширма для прикрытия «подпольной деятельности». Таким образом, руководители ОГПУ признавали недостаточность сочиненной ими политической платформы на почве научных трудов обвиняемых и прибегли к поиску иных мотивов.

Не проходит и версия о том, что все это делалось по прямому указанию Сталина, как об этом пишет М. В. Горбаневский. В деле славистов есть запрос, который послало ОГПУ в самые верхние этажи власти о разрешении на арест лиц академического звания с обоснованием причин такой необходимости. Если бы все это делалось по прямому указанию Сталина, в таком запросе не было бы необходимости. Следовательно, это инициатива ОГПУ. «Следует иметь в виду, — пишет Л. Н. Рыжков, — что по свидетельству очевидцев в те годы, ОГПУ (НКВД) под руководством Генриха Ягоды было яростно настроено против «великого горца», ведь даже Осипа Мандельштама, написавшего известное стихотворение про Сталина, про темные, как черви, пальцы узурпатора, где Сталин показан в чудовищном виде, следователи в 1934 г. отпустили. Так что версия о злобных антидворянских и антиславянских помыслах Сталина не проходят.

И, наконец, 3–я версия, о которой пишет Л. Н Рыжков, версия «славянофобского заговора». В книге В. М. Алпатова и Ф. Д. Ашнина указывается, что среди арестованных «не было лиц с нерусскими фамилиями».

Даже в более позднее время инициатива конкретных дел принадлежала среднему звену НКВД. Рыжков приводит сведения из книги чудом выжившего разведчика Д. Быстролетова, в которой подробно описана роль сподвижника Г. Ягоды Б. Бермана в Белоруссии, где он уничтожил более 80–ти тысяч лучших коммунистов и цвет интеллигенции.

Искать подлинные истоки дела славистов, как считает Л. Н. Рыжков, следует в руководящем слое НКВД (Агранов, Ягода, Бо- кий, Фриновский, Берман и т. д.).

Как считают авторы книги «Дело славистов, 30–е годы» Ф. Д. Ашнин и В. М. Алпатов, ключевым моментом, дающим разгадку причин гибели русских славяноведов, вернее, ключевой фигурой в этом деле был генерал ОГПУ Генрих Самойлович Люшков, который в 1938 г., сбежав из СССР, где его должны были разоблачить, к японцам, предложил им, спланировал, организовал и возглавил покушение на Сталина, приурочив его к вторжению самураев. К тому же он выдал японской разведке все известные ему секреты.

Генрих Самойлович Люшков — заместитель начальника Секретно–политического отдела ОГПУ, третий по чину начальник после

Агранова и Молчанова, комиссар госбезопасности 3 ранга (генеральский чин), начальник управления НКВД по Дальнему Востоку, выдал японцам всю агентурную сеть в Манчжурии. И не только выдал, но и лично пытал чекистов, удивляя своей жестокостью видавших виды японцев. Эта тема была тщательно расследована японскими журналистами. Как пишут японские журналисты, Люшков люто ненавидел народ нашей страны, этo был злобный и коварный враг. «До сих пор Люшков, — пишет Л. Н. Рыжков, — фигура умолчания в наших «разоблачительных потоках дезинформации».

К сожалению, в краткой статье невозможно осветить подробно все вопросы этой очень сложной и большой проблемы. Интересующихся мы отсылаем к названным выше книгам.