(род. в 1801 г. – ум. в 1854 г.)

Имя Нащокина лучше всего известно пушкинистам. Во многочисленных монографиях, посвященных жизни Пушкина, Павел Воинович упоминается как самый преданный и верный друг и поклонник поэта. Как правило, ближайшее окружение гениев оказывается в тени. Нащокина эта участь миновала. Он был личностью более чем известной. Один из первых посвященных ему очерков появился под рубрикой «Московские оригиналы былых времен».

Павел Воинович Нащокин имел репутацию чудака – надо сказать, вполне заслуженную. Тем не менее, его современники чуть ли не в один голос называли его человеком редкого обаяния, ума и доброты. Казалось бы, к чудакам обычно относятся несколько свысока, однако Павел Воинович пользовался всеобщим уважением, несмотря на то что его образ жизни несколько отличался от общепринятого… Впрочем, судите сами.

Павел Воинович происходил из дворянского рода. Его отец, Воин Васильевич Нащокин, был одной из заметных фигур Екатерининской эпохи, был принят при дворе, но после прихода к власти Павла I вышел в отставку. По семейному преданию, когда Павел спросил Воина Васильевича о причине отставки, тот, ничуть не смутившись, заявил: «Вы горячи, я горяч, – нам вместе не ужиться». Государь подарил Нащокину деревню в Воронежской губернии, и он зажил там барином. По воспоминаниям Павла Нащокина, в их доме царили весьма своеобразные порядки. Скажем, когда отцу приходилось куда-либо выезжать, это превращалось в настоящую экспедицию. Впереди на рослой лошади ехал поляк Куликовский с валторной, с помощью которой он подавал сигналы привала и похода. Следом ехала одноколка Воина Васильевича, за которой (на случай дождя) шла двухместная карета. Под козлами кареты ехал любимый шут Нащокина – Иван Степанович. Дальше выстраивался целый обоз: кареты с прислугой, фуры с борзыми собаками, буфет на 16 лошадях и даже повозки с различной мебелью – барин любил путешествовать с комфортом и останавливаться предпочитал прямо в поле.

Мать Нащокина была из рода Нелидовых. История ее знакомства с будущим мужем, ставшая одним из семейных преданий, может вызвать удивление и у сегодняшних читателей. Воин Васильевич, заблудившись на охоте, приехал в дом Нелидовых. Ситуация, в общем-то, совершенно обычная – в те времена люди редко отказывали в гостеприимстве даже случайным путникам – разумеется, своего круга. Удивительно другое: Воин Нащокин до такой степени влюбился в дочь Нелидова, что не захотел ждать буквально ни дня. На то, чтобы добиться руки и сердца Нелидовой (а кроме того – благословения на брак ее родных, что намного труднее), Воину Васильевичу понадобились всего лишь сутки. Свадьба состоялась на следующий день, и с тех пор супруги были неразлучны. В записках Павла Нащокина есть упоминание о том, как складывалась семейная жизнь его родителей: «Отец мой ее любил, но содержал в строгости. Много вытерпела она от его причуд. Например: она боялась воды. Отец мой в волновую погоду сажал ее в рыбачью лодку и катал по Волге. Иногда, чтоб приучить ее к военной жизни, сажал ее на пушку и палил из-под нее». Неудивительно, что Павел, с детства привыкший к тому, что в доме всегда шумно, весело и необыкновенно, повзрослев почувствовал тягу к такому же положению вещей.

Разумеется, дети в семье Нащокиных, как и в других дворянских семьях, не только развлекались. Отец не жалел средств на учителей, которые занимались с самим Павлом и его братом. Сестра в то время жила в Москве. Однако домашнее воспитание могло лишь заложить основы образования, поэтому в 1814 году Павел Нащокин поступил в Благородный пансион при знаменитом Царскосельском лицее. Это, казалось бы, не слишком значительное событие оказало огромное влияние на всю последующую жизнь Павла Нащокина. Дело в том, что одновременно с ним в пансионе учился Лев Пушкин – брат Александра Сергеевича. Во время одного из визитов поэта к брату и состоялось знакомство Пушкина и Нащокина, которое позже переросло в тесную дружбу. Пушкин держал его в курсе своих литературных дел, делился житейскими неурядицами, следовал его советам, как человека опытного и доброжелательного.

Впрочем, об этом периоде жизни Нащокина историкам известно не слишком много. В обнаруженных ими документах упоминается лишь, что Павел Нащокин курса не завершил – не то разочаровавшись в науках, не то под влиянием каких-то жизненных обстоятельств. Вместо того чтобы корпеть над переводами с латыни и греческого, Нащокин отправляется в армию. Есть сведения, что в 1819–1823 годах он служил вначале в Измайловском, а затем в Кавалергардском полку. В 1823 году Павел Воинович вышел в отставку «по домашним обстоятельствам» в чине поручика и более не служил.

Недостатка в средствах Павел Воинович мог не опасаться, поэтому довольно скоро стал вести тот образ жизни, который вызывал у современников удивление и зависть. Нащокина охотно принимали в лучших домах Петербурга, он был настоящей находкой для общества. К деньгам он относился легко, охотно покровительствовал художникам и артистам. Но что вызывало наибольшее изумление общества – это страсть Нащокина к покупке на первый взгляд абсолютно бесполезных вещей: китайских безделушек, бронзы, мраморных ваз. Если какая-то из выставленных вещей ему нравилась, он, не торгуясь, платил за нее любые деньги. Если бы Нащокиным двигало стремление создать собственный домашний музей, это было бы более-менее понятно – коллекционированием увлекались многие. Но дело в том, что Павел Воинович раздаривал свои приобретения не менее охотно, чем их покупал. Достаточно привести лишь один пример: как-то раз Нащокин приобрел за баснословные деньги… маленький восковой огарок, перед которым знаменитая актриса Асенкова учила свою лучшую роль (в роли продавца выступила ее горничная). Покупкой огарка дело не ограничилось: Нащокин велел оправить его в серебро, а затем подарил футляр с огарком кому-то из знакомых.

Но самым известным его «экспонатом» был знаменитый на всю Россию кукольный домик. Это был двухэтажный макет дворянского дома, который представлял собой прямоугольный футляр с раздвижными стеклами. Нащокин стал первым в России, кто воспроизвел в миниатюре всю свою тогдашнюю обстановку: мебель фирмы Гамбса, скатерти, салфетки, фарфоровую и хрустальную посуду (столовые приборы, разложенные на столе, были едва различимы простым глазом). Если судить по сохранившимся миниатюрным предметам, то можно сказать, что в «Домике» были гостиная, столовая, буфетная, кабинет, бильярдная, спальня, будуар, детская. Вероятно, в этот перечень входила и «пушкинская комната». Всего в нащокинском домике насчитывалось более 600 предметов настолько тонкой работы, что даже современные специалисты восхищаются искусством мастеров, сумевших в то время достичь такой тонкости и точности в работе.

Пушкин искренне восхищался «Домиком». Он писал жене: «Дом его отделывается: что за подсвечники, что за сервиз! Он заказал фортепьяно, на котором играть можно будет пауку…» Кстати говоря, жена Нащокина Вера Александровна при помощи тоненьких прутиков действительно играла на игрушечном инструменте. В «Домике» были игрушечные часы, которые показывали время с такой же точностью, что и настоящие, самоварчик, который можно было вскипятить… Все вещи были выполнены по заказу Нащокина русскими искусниками, мастерами по фарфору и бронзе, ювелирами из Германии и Италии. На изготовление миниатюрного шедевра ушло много лет и еще больше денег. «Домик» обошелся Нащокину в 40 тысяч рублей – почти фантастическая по тем временам сумма! За эти деньги можно было купить настоящий особняк. Первоначально Нащокин собирался завещать свой домик Наталье Николаевне Пушкиной. Однако этого обещания выполнить не сумел: игрушечный особняк был заложен и не выкуплен…

Знакомых – и близких, и «шапочных» – у Павла Воиновича было великое множество. Он был известным меценатом и ценителем настоящих талантов, дружил с Гоголем, Жуковским, Денисом Давыдовым, Баратынским, Брюлловым. Благодаря Нащокину стал известен художник-портретист Петр Федорович Соколов. А сколько гораздо менее известных, но безусловно талантливых людей находило в его доме поддержку и участие!

Впрочем, в гости к Нащокину приходили не только за дружеским советом или материальной помощью. Там постоянно происходило нечто необыкновенное, разительно отличающееся от привычных светских приемов. Некоторое представление об атмосфере нащокинского дома дает отрывок из второго тома «Мертвых душ» Гоголя. Дело в том, что исследователи практически единогласно утверждают, что Павел Воинович послужил прототипом Хлобуева. Приведем лишь небольшой отрывок из четвертой главы: «Если бы кто заглянул в дом его, находившийся в городе, он бы никак не узнал, кто в нем хозяин. Сегодня поп в ризе служил там молебен, завтра давали репетицию французские актеры. В иной день какой-нибудь, не известный никому почти в дому, поселялся в самой гостиной с бумагами и заводил там кабинет, и это не смущало и не беспокоило никого в доме, как бы было житейское дело. Иногда по целым дням не бывало крохи в доме, иногда же задавали в нем такой обед, который удовлетворил бы вкусу утонченнейшего гастронома. Хозяин являлся праздничный, веселый, с осанкой богатого барина, с походкой человека, которого жизнь протекает в избытке и довольстве. Зато временами бывали такие тяжелые минуты, что другой давно бы на его месте повесился или застрелился».

О трудных временах Гоголь упоминает не случайно. Нащокин довольно быстро растратил свое немалое наследство (что при его расходах было неудивительно). Другой бы на его месте уехал в деревню, навсегда запомнив горький урок, и попытался бы как-то прокормиться со своего имения. Но Павел Воинович никогда не падал духом и встречал периоды безденежья, почти нищеты, с философским хладнокровием. Он был из тех счастливых людей, которые живут, как евангельские птицы небесные: не думая о грядущих невзгодах. Нащокин не сомневался, что на смену черной полосе придет белая, и судьба не раз доказывала справедливость подобного отношения к жизни. Биографы подсчитали, что он около десяти раз становился богачом, а затем оказывался в полной нищете. За падением следовал очередной взлет. Временами ему помогали друзья. Например, в 1834 году Пушкин помог Нащокину и его молодой жене выбраться из Тулы. Они сидели там без единой копейки, не имея возможности ни уехать из города, ни жить там. В другой раз (точных дат, к сожалению, не сохранилось) он выиграл крупную сумму в карты. В третий – получил нежданно-негаданно наследство от дальнего родственника. В последний раз он сумел поправить свои дела в 1854 году, но после его смерти семье пришлось туго: выплатив долги, они остались практически ни с чем.

По обычаям того времени, Нащокин, приезжая в город, снимал дом. Поэтому у него не было постоянного адреса. К перемене обстановки он относился так же спокойно, как и к деньгам, и принимал гостей то в роскошных апартаментах, то в убогих, скудно обставленных комнатах. Он жил то в Николопесковском переулке, то в Гагаринском, то на Остоженке, то «противу старого Пимена»… Тем не менее, Пушкин, приезжая после долгого перерыва к Нащокину, находил его дом очень легко: все извозчики отлично знали адрес Павла Воиновича.

Говоря о Нащокине, нельзя не сказать несколько слов о его жене – Вере Александровне. Она была дальней родственницей Павла Воиновича, женщиной редкой душевной красоты. Интересно, что Нащокин представил ее Пушкину еще до свадьбы. Пушкин весь вечер проговорил с Верой Александровной, а когда собрался уходить, Нащокин в шутку спросил: «Ну что, позволяешь на ней жениться?» – «Не позволяю, а приказываю», – ответил Пушкин. Свадьба состоялась в начале 1834 года, и Нащокины прожили в мире и согласии двадцать лет. У них родилось шестеро детей – четыре дочери и два сына.

Пушкин был самым близким другом Павла Нащокина. Это было настоящее родство душ. Пожалуй, не было ни единого значительного события, по поводу которого они бы не советовались друг с другом. Пушкин просил у «Войныча» совета перед женитьбой. Он был крестником его дочери, к несчастью умершей в раннем возрасте. В доме Нащокиных поэту была отведена отдельная комната, которую так и называли – «пушкинской». Впрочем, друзья проводили вместе гораздо меньше времени, чем хотелось обоим. Когда не было возможности увидеться, поддерживали оживленную переписку. В январе 1836 года Пушкин писал Нащокину: «Думаю побывать в Москве, коли не околею на дороге. Есть ли у тебя угол для меня? То-то бы наболтались, а здесь не с кем…» Встретились они только в мае. Пушкин прожил у Нащокиных 18 дней и уехал в Петербург – навстречу смерти.

Смерть Пушкина стала для Нащокина страшным ударом. Он пережил друга на 17 лет и до конца жизни не смирился с этой утратой. В гостиной Нащокиных стоял прекрасный бюст Пушкина работы И. П. Витали, а в 1839 году по заказу Нащокина художник К. Мазер написал портрет поэта в халате (после смерти мужа Наталья Николаевна подарила его Павлу Воиновичу). Чета Нащокиных всю жизнь хранила самые теплые воспоминания о Пушкине и охотно делилась ими с исследователями творчества поэта.

По воспоминаниям современников (прежде всего – Николая Васильевича Гоголя), практически все сороковые годы прошли для Нащокина в страшной нужде. Гоголь помогал ему как мог и даже пытался подыскать для него место воспитателя в богатом доме. Эта идея в конце концов провалилась, да и странно было бы видеть Павла Воиновича в качестве примера для подражания и педагога… Однако сам Гоголь искренне считал, что у Нащокина есть несомненный талант пробуждать в людях лучшие чувства, и давал ему наилучшие рекомендации.

Незадолго до смерти Нащокин пережил последний период привольной и богатой жизни. Однако чувствовалось, что знаменитый российский оригинал начал уставать от жизни. Последней его страстью стала карточная игра – он просиживал за столом целые ночи, с попеременным успехом ставя на кон немалые деньги. Скончался он в богатом доме на Плющихе – как и всегда, съемном, оставив после себя безутешную вдову и детей. Вера Александровна пережила его почти на полвека. В конце жизни она с огромной теплотой вспоминала мужа и считала себя счастливой, хотя ютилась на убогой даче и была вынуждена отказывать себе во всем и даже сдавать одну из комнат постояльцам. О ней вспомнили лишь во время празднования столетнего юбилея Пушкина, привезли на торжественное заседание Московского университета, даже выхлопотали пенсию. Вера Александровна вновь оказалась в центре всеобщего внимания, но ненадолго: 16 ноября 1900 года она умерла. Ее похоронили на Ваганьковском кладбище, рядом с Павлом Воиновичем.

На этом можно и окончить рассказ о Павле Нащокине. Осталось только упомянуть о судьбе его самой любимой и дорогой игрушки – «Домика». Он существует и сейчас – в прошлом веке стараниями музейных работников и исследователей больше половины его обстановки, рассеянной по всему свету, было собрано и выставлено в музее А. С. Пушкина. Тысячи людей смогли своими глазами увидеть то, на что Павел Воинович затратил столько сил и средств. И радостно улыбнуться – ведь нащокинский домик, как и его создатель, создает вокруг себя удивительно легкую и радостную атмосферу. Атмосферу чуда.