(род. в 1788 г. – ум. в 1850 г.)

Мать писателя Ивана Сергеевича Тургенева, за жестокость прозванная «Салтычихой».

Это была довольно колоритная фигура! С одной стороны, Варвара Петровна любила театр, свободно говорила и писала по-французски, читала Вольтера и Руссо, дружила с великим поэтом В. Жуковским, разводила цветы… С другой – за исчезновение лишь одного тюльпана с клумбы она отдавала приказ пороть садовников поголовно… Помещица надышаться не могла на своих сыновей, в особенности на среднего, Ивана, не жалела ни сил, ни средств, чтобы дать им хорошее образование. В то же время в доме Тургеневых детей частенько секли!

«Редкий день проходил без розог, – вспоминал Иван Сергеевич, – когда я отваживался спросить, за что меня наказывали, мать категорически заявляла: «Тебе об этом лучше знать, догадайся».

Варвара Петровна была примером своему сыну – впечатляющим примером того, как не надо обращаться с людьми.

Родилась она в 1788 году в богатом роду Лутовиновых, восходящему к XVII столетию. Девочка появилась на свет через два месяца (по другим источникам – через месяц) после смерти отца, Петра Лутовинова. Ее мать, овдовев, вышла замуж за некоего Сомова. Отчим пил водку, тиранил падчерицу, избивал ее и мать, заставлял подчиняться своим капризам и прихотям своих дочерей, всячески унижал Варю. И в конце концов даже попытался изнасиловать 16-летнюю падчерицу. Она, не снеся положения Золушки и издевательств над собой, полуодетая убежала из дома, под дождем и снегом прошла 60 верст до Спасского, где укрылась у родного дяди Ивана Ивановича – основателя имения и усадьбы Спасское-Лутовиново близ города Мценска Орловской губернии.

Дядя тоже был человеком с фокусами: держал племянницу почти всегда взаперти. Возможно, он боялся, как бы девушка до замужества не лишилась невинности. Но его опасения были напрасны: Варенька, выражаясь деликатно, не отличалась красотой.

Однако когда Иван Иванович в 1813 году умер, подавившись косточкой от персика, она, его 25-летняя наследница, стала богатейшей невестой Орловской губернии. Варя получила в наследство несколько имений и пять тысяч крепостных. Теперь остановка была за женихом. Правда, богатые кавалеры не очень-то спешили предложить некрасивой Варе свою руку и сердце. Вот как описывали современники ее наружность: «Некрасивая собою, небольшого роста, немного сутуловатая, она имела длинный и вместе с тем широкий нос, с глубокими порами в коже, отчего он казался как бы изрытым оспой. Глаза у нее были черные, злые, неприятные, лицо смуглое, волосы черные как смоль; осанку она имела гордую, надменную, величавую, тяжелую; характер мстительный, властный, жестокий».

Молодой помещице было уже около 30 лет, когда ей на глаза попался сын помещика-соседа, поручик кавалергард Сергей Николаевич Тургенев. Он заехал в Спасское для закупки лошадей ее завода, и они познакомились. Сергей был выходцем из почти разорившегося дворянского рода и славился тем, что не пропускал ни одной юбки. Дед его некогда служил пажом у императрицы Анны Иоанновны столь успешно, что был из ревности услан Бироном на турецкую войну, где попал в плен и оказался в гареме. Возможно, пленник до конца дней раскуривал бы трубку и подавал кофе султану, если б не соблазнилась его красотой сама султанша. Она всего за одну (но какую!) ночь любви озолотила симпатичного русского и устроила ему побег из гарема.

Его внук поручик был «редкой красоты молодым человеком с тонким и нежным, как у девушки, лицом, с “лебединою” шеей и синими “русалочьими” глазами». У кавалергарда было одно имение и всего 130 крепостных. Но для богачки Лутовиновой относительная бедность красавца кавалергарда, который был на пять лет младше ее, не имела значения. Поэтому, когда Сергей сделал Варе предложение, она с радостью согласилась.

Махнув рукой на военную карьеру, молодой супруг вскоре вышел в отставку и поселился в Спасском-Лутовинове. Он, как и прежде, заводил один роман за другим, предавался кутежам (как правило, на стороне), карточной игре, охоте. Варвара Петровна знала обо всех похождениях красавца-супруга (услужливых по этой части людей всегда хватало), но терпела. А свою злость обращала в изощренные издевательства над людьми.

Эта жестокая, властная женщина многими чертами своего характера напоминала знаменитую Салтыкову. Ее любимым изречением было: «Хочу – казню, хочу – милую». Например, Варвара Петровна любила своих трех сыновей – Николая, Ивана и Сергея. И в то же время она была для них грозным судьей и безжалостно наказывала за любую провинность.

«Драли меня за всякие пустяки, чуть ли не каждый день, – рассказывал в старости Тургенев поэту Полонскому. – Мать без всякого суда и расправы секла собственными руками и на все мольбы сказать, за что меня так наказывают, приговаривала: сам должен знать, сам догадайся, за что я секу тебя!»

Однажды, не зная за собой никакой вины, Ваня совсем отчаялся и решил темной ночью бежать из дома. Но его случайно встретил учитель-немец. Со слезами на глазах мальчик поведал доброму старику, что не знает, за что его наказывают и что может спасти свою жизнь только бегством. Учитель успокоил мальчика, а утром пошел к барыне. После долгого разговора учителя с помещицей ребенка наказывать прекратили.

В доме было много гувернеров, учителей-немцев, швейцаров, приживалок и прочих слуг, среди которых царила атмосфера наушничества. Вот они, стараясь выслужиться перед своими хозяевами, и ябедничали на всех без разбора, даже супруге на своего мужа и наоборот.

«Да, в ежовых рукавицах держали меня в детстве, – делился с друзьями воспоминаниями Иван Сергеевич, – и матери моей я боялся как огня. Взыскивали с меня за все, точно с рекрута николаевской эпохи, и только раз, помню, одна моя выходка совершенно непостижимым образом прошла для меня безнаказанно.

Сидело за столом большое общество, и зашел разговор, как зовут черта – Вельзевулом ли, Сатаной ли или как-нибудь иначе. Все недоумевали. «А я знаю!» – вырвалось у меня. «Ты?» – строго посмотрев на меня, спросила мать. – «Я». – «Как же? Говори!» – «Мем». – «Мем? Почему же?» – «А когда в церкви изгоняют черта, всегда говорят: «Вон – Мем!» (На самом деле – «вонлем»). Все рассмеялись, и я счастливо выбрался из беды».

Вместе с тем Варвара Петровна была женщиной образованной и не чуждой литературным и театральным интересам. Домашняя библиотека Тургеневых постоянно пополнялась, в доме устраивала балы, маскарады, театрализованные представления. В одном из залов были устроены сцена и хоры. В спектаклях участвовали крепостные актеры, музыканты, танцоры. Не скупилась Варвара Петровна и на наставников для сыновей, особенно для среднего, Ивана, ставшего впоследствии писателем.

Его отец – Сергей Николаевич – вел себя более уравновешенно, менее жестоко и привередливо, чем его сумасбродная супруга. Но рука у него тоже была тяжелая, и на расправу он тоже был скор. Сергей Николаевич мог, например, чем-то не понравившегося ему домашнего учителя сбросить прямо в лестничный пролет. И к детям он относится без излишних сантиментов, не принимая почти никакого участия в их воспитании.

«Странное влияние имел на меня отец… – писал Тургенев. – Он… никогда не оскорблял меня, он уважал мою свободу – он даже был, если так можно выразиться, вежлив со мною… только он не допускал меня к себе. Я любил его, я любовался им, он казался мне образцом мужчины, и, Боже мой, как бы я страстно к нему привязался, если бы я постоянно не чувствовал его отклоняющие руки!..»

К сожалению, между его отцом и матерью были сложные отношения: их союз основывался на деньгах, а не на любви, поэтому частые ссоры и сцены нарушали покой в семье.

С малых лет родители вывозили Тургенева за границу, после переезда семейства в Москву в 1827 году его обучали лучшие педагоги (среди них – литератор Д. Н. Дубенский, автор исследования «Слова о полку Игореве», и поэт И. П. Клюшников). К моменту поступления на словесное отделение философского факультета Московского университета в 1833 году будущий поэт уже говорил на французском, немецком, английском языках и сочинял стихи. Затем получил блестящее образование за рубежом, причем долгое время, пока искал свое призвание, жил на деньги, высылаемые матерью. (Отец Тургенева умер в 41 год.)

После смерти супруга в 1834 году Варвара Петровна еще больше полюбила среднего сына. («Иван – мое солнце. Когда оно закатывается, я ничего больше не вижу, я не знаю, где нахожусь».)

Варвара Петровна неспроста числила Ивана в любимчиках – ей не откажешь в проницательности. «Я вас обоих люблю страстно, но – различно, – пишет она «любимой Ванечке», слегка противопоставляя его Николаю, своему старшему сыну. – Ты мне особенно болен… Ежели я могу объяснить примером. Ежели бы мне сжали руку – больно, а ежели бы мне наступили на мозоль – нестерпимо». Она раньше многих литературных критиков поняла, что ее сын отмечен высоким даром писательства. (Проявляя тонкий литературный вкус, мать писала сыну в письме, что его первая напечатанная поэма «пахнет земляникой».)

В то же время Варвара Петровна будто отыгрывалась на окружающих за свое тяжкое детство и некрасивую внешность. Она правила своими «подданными» на манер самодержавной государыни – с «полицией» и «министрами», заседавшими в особых «учреждениях» и каждое утро церемонно являвшимися к ней на доклад. (Об этом – в рассказе И. С. Тургенева «Собственная господская контора», 1881.)

Многочисленную дворовую челядь «Салтычиха» распределила по классам и чинам, как при дворе; дворецкий назывался министром двора, и фамилию ему придали такую, какую носил тогдашний шеф жандармов – Бенкендорф; мальчик, заведовавший получением и отправкой писем, именовался «министром почт», компаньонки и женская прислуга – гофмейстринами, камер-фрейлинами и т. п.

Этикет соблюдался строгий. Сумасбродная и жестокая помещица редко показывалась на глаза; без ее разрешения никто не смел с нею заговорить – иначе виновному грозило жестокое наказание.

«Является, например, кто-нибудь из ее «министров» с докладом, останавливается подобострастно у дверей и терпеливо ждет разрешительного жеста повелительницы говорить; если Варвара Петровна минуты с две знака не подавала, значило, что доклад она выслушивать теперь не может, – и «министр» робко удалялся прочь.

Приход почты возвещался обыкновенно большим колоколом, затем почтальоны с колокольчиками бегали по коридорам обширного дома, а «министр почт», одетый по форме, преподносил на серебряном подносе газеты и письма, адресованные на имя госпожи…»

Этого 14-летнего мальчишку ежедневно посылали за почтой в Мценск. Но не сразу можно было отдать письма Варваре Петровне, до того нервной, что стук оконной рамы или падение ножниц доводили ее до истерики. «Министр двора» (дворецкий) просматривал почту, отсеивая письма глупые или с траурной печатью, а дворовый флейтист, подготавливая барыню, играл веселую или печальную мелодию.

Чудачка-барыня даже велела сделать себе особенные носилки со стеклянным колпаком в виде кареты, так как ходить на открытом воздухе она не решалась, боясь свирепствовавшей в то время холеры. Под этим колпаком помещица садилась в мягкое кресло, и ее носили по улицам специально назначенные крепостные.

Несколько фактов прекрасно характеризуют жестокость матери Тургенева. Скажем, в его произведении «Муму» передано истинное происшествие, и фигурирующая в нем помещица – сама Варвара Петровна.

А однажды в гости к Тургеневым приехал известный в то время баснописец И. И. Дмитриев. Маленький Ваня прочел вслух одну из его басен, а потом не удержался и сказал:

– Твои басни хороши, а Ивана Андреевича Крылова – гораздо лучше.

За такую бестактность мать немедленно наказала сына.

Если так беспощадна была Варвара Петровна к своим собственным детям, то можно себе представить, как она относилась к крепостным! Например, за разбитую посуду или пыль на полке горничных секли, а затем ссылали на скотный двор или в дальние деревни на самую черную работу. Садовников наказывали розгами за сорняк на клумбе или сорванный тюльпан. За «непочтительный» поклон барыне можно было угодить в солдаты на много лет или в Сибирь на каторгу. Жестокая помещица наводила ужас также на старост и крестьян во время поездок по своим владениям. Порой чудачка-барыня отменяла даже пасхальный колокольный звон и саму Пасху в Спасском-Лутовиново, а однажды заставила священника исповедовать себя публично, при народе.

Когда Иван, учась в Москве или за границей, долго не писал ей писем, мать грозила ему за это… выпороть кого-нибудь из прислуги. С добродушным от природы и мечтательным сыном она обходилась сурово, желая воспитать в нем «настоящего Лутовинова», но напрасно. Варвара Петровна лишь ранила сердце мальчика, чиня обиды тем из своих «подданных», к кому он успел в детстве привязаться.

Все трепетало от взгляда сумасбродки, все преклонялось перед ее упрямой, непреклонной волей. Сколько людей подвергла она истязаниям, скольких сослала в Сибирь, отдала в солдаты – сосчитать невозможно, но сцены разнузданного барского произвола разыгрывались в Спасском ежедневно. Жестокую барыню проклинали и ненавидели все ее крепостные – от мала до велика.

Но и приблизить к себе Варвара Петровна иногда могла. Она любила окружать себя красивыми фаворитками, «фрейлинами». Одной из них чудачка и велела, когда юный барин Иван приехал домой из Москвы на каникулы, отвлечь его от вредных мечтаний.

«Ростом я был в 15 лет не выше семилетнего, – вспоминал И. С. Тургенев. – Затем совершилась удивительная перемена. Я заболел. Со мной сделалась страшная слабость во всем теле, лишился сна, ничего не ел, и когда выздоровел, то сразу вырос на целый аршин. Одновременно с этим совершилось и духовное перерождение. Прежде я знать не знал, что такое поэзия; а тут математику с меня точно что сдуло, я начал мечтать и сочинять стихи».

Фаворитка матери была гораздо старше и опытнее подростка. «Статная и красивая, с глупым видом», и глупость эта, по мнению барыни, придавала ей нечто «величавое». Варвара Петровна направила ее сырым весенним вечером в парк, где задумчиво бродил сын-студент.

Б. Зайцев пишет: «Дрозды перепархивали в яблонях, иволга заливалась. Березы Спасской рощи были в зеленом клейком пуху. Афродита-Пандемос предстала ему со своим «глупо-величавым» видом. Его раба, крепостная. Но и властительница. Она взяла его за волосы на затылке и сказала: «Пойдем».

Вечерами Ваня прокрадывался к ней на свидание в заброшенную избу. Сова кричала в парке. Накрапывал теплый дождик…»

Но куда-то исчезла деревенская богиня с пышной грудью и горячими влажными губами. Даже имени ее история не сохранила. Не исключено, что это была та самая Лукерья, из-за которой в 1835 году мценской полицией было заведено «Дело о буйстве И. С. Тургенева».

А случилось вот что. Варвара Петровна, вдоволь натешившись, продала крепостную девку соседней помещице, которая была известна во всей округе тем, что изощренно мучила горничных и «устраивала театры с мужиками». В то время в Спасское-Лутовиново приехал молодой барин и заступился за Лукерью, хотя сделка уже была оформлена по закону и девушка считалась собственностью новой хозяйки. Когда урядник прибыл, чтобы забрать крепостную, Иван вышел с ружьем и прогнал его прочь. На молодого помещика было заведено уголовное дело в связи с неподчинению властям. Дело, правда, вскоре замяли, очевидно, не без помощи матери Ивана.

Как только сын приезжал в усадьбу, все менялось: ни капризов, ни наказаний. Целыми днями мать придумывала, чем бы угодить Ванюше. Она заказывала его любимые кушанья, а варенье из крыжовника, которое он обожал, посылала банками в его флигель. Продукты привозили пудами.

Но если со временем отношение матери к сыновьям изменилось к лучшему, то с крепостными барыня продолжала обращаться не по-человечески. Даже талантливых людей она не щадила.

Однажды Варвара Петровна обратила внимание на одного крепостного мальчика, у которого были большие способности к рисованию. Она отправила его учиться живописи в Москву – какой, казалось бы, достойный поступок! Но как только талантливый юноша овладел искусством художника, помещица возвратила его назад в деревню, чтобы он рисовал ей цветы. Чудаковатая сумасбродка заставляла с утра до вечера рисовать для себя одни и те же цветы. Бедняга рисовал их с ненавистью, со слезами… А вскоре спился и умер.

Был у Варвары Петровны крепостной мальчик Порфирий Кудряшов, которого она отправила вместе с сыном за границу в качестве казачка. Заметив редкие способности последнего, Иван много работал над его развитием. Овладев немецким языком и подготовившись к экзамену, крепостной поступил на медицинский факультет в один из германских университетов. Тургенев, зная властолюбие своей матери, у которой он напрасно и долго просил для Кудряшова вольную, убеждал его не возвращаться в Россию. Казачок поддался советам своего молодого друга и дал слово остаться в Германии. Но каково же было удивление Тургенева, когда Порфирий вернулся в Спасское, где барыня немедленно обратила его в безотлучного домашнего врача при своей особе. Перейдя на положение дворового, Кудряшов запил горькую…

Возможно, помещице казалось, что всякое проявление жалости, сочувствия и сострадания должно было уменьшить ее власть, которой она упивалась до сладострастия. Не исключено, что все жестокости самодурки-крепостницы объясняются унижениями, вынесенными ею в детстве от отчима.

Лишь после 50 лет жизни Варвара Петровна частично осознала свою вину перед людьми. Сыновьям за границу она писала 28 марта 1843 года:

«Христос Воскрес.

Милые дети, Коля и Ваня.

Вы получите это мое письмо в праздник, потому я с вами и христосуюсь. На Страстной буду я исповедоваться и причащаться. Должна простить виноватых и признаться в вине своей. Нет! Я ничего не имею, в чем бы я могла признать себя виновною. Ежели совесть ваша так же передо мной покойна, поздравляю вас и только того и желаю, чтобы ваша совесть вам ни в чем не упрекала. В противном случае примите мое прощенье и благословение.

…Я пишу к вам из села Тургенева. Признаться, я не очень-то здорова. Такие спазмы, что иногда потрушиваю; схватит тяжело – и не увижу вас, думаю. Мои милые, гнев матери – дым; малейший ветерок, и пронес его. А любовь родительская неограниченна. Сквозь этот дым, как бы он ни ел глаза, надо видеть любовь, которая с колыбели вкоренилась в сердце.

Однако простите еще раз. Похристосуйтесь между собою вместо меня еще раз.

…Благословляю вас от сердца. Мать и друг ваш

В 1850 году 62-летняя помещица скончалась в Москве. Это случилось в доме маркшейдера Н. В. Лошаковского, который Варвара Петровна снимала с 1839 года. Здесь же во время приезда в Белокаменную жил и ее сын, Иван Сергеевич.

Во всех знаменитых «тургеневских барышнях», начиная с Аси, Одинцовой из «Отцов и детей» и заканчивая сумрачной черноволосою «цыганкой» Кларой Милич и Валерией из «Песни торжествующей любви», можно обнаружить черты матери писателя. Варвара Петровна, натура весьма самобытная, реализовать свои природные таланты так и не смогла. Однако ее литературная одаренность, несомненно, передалась Ивану. Недаром именно он был ее любимцем, и старость свою мать хотела провести возле среднего сына. Но писатель не захотел этого, очевидно помня ее жестокость, испытанную на себе в детстве.

Помещица старалась быть достойной старинного дворянского рода Тургеневых (о чем призналась однажды в письме сыну), которых еще и до второй четверти XVTII столетия жаловали цари. Она много читала по-французски, встречалась с поэтами и писателями, бывала в театрах.

В одном из сохранившихся писем к Ивану за 1838 год Варвара Петровна писала: «…B Москве мне хочется кое-что сделать, таков, по крайней мере, мой план. Во-первых, людей посмотреть, себя показать, т. е. со старыми знакомыми и родными повидаться. Театру – хотя дурного посмотреть, но Вольтера на сцене видеть, он мне напоминает отца…»

Но жизнь богатой, жестокой и чудаковатой дамы-барыни так и не сложилась. «Век мой имела я одних врагов, одних завистников», – признавалась она сыну. Обо всем, что В. П. Тургенева пережила и перечувствовала за свою жизнь, он узнал лишь после ее смерти. Прочитав дневники, писатель воскликнул: «Какая женщина!.. Да простит ей Бог все… Но какая жизнь!»