В ту ночь Хейзел долго не могла уснуть. Возможно потому, что днем она заметила нечто, за ставившее ее насторожиться. Вечера стали холодными, и незадолго до ужина она поднялась в комнату к мастеру Натаниэлю, чтобы разжечь огонь. Она застала там вдову с одной из служанок и очень удивилась, увидя, что они принесли с чердака старую печку для топки углем, годами пылившуюся без дела, потому что в Доримаре любили живой огонь и такого рода печками почти никогда не пользовались. Вдова привезла эту печь в качестве приданого.

На удивленный взгляд Хейзел она небрежно ответила:

– Дрова сегодня отсырели, и я подумала, что так нашему гостю будет уютней.

Но Хейзел точно знала, что дрова ничуть не отсырели, да и как могло это случиться, если дождя не было вот уже много дней? Ее настороженность проистекала из глубокого инстинктивного недоверия к вдове.

Тем временем мастер Натаниэль, слегка озадаченный появлением печки в его комнате, отправился в постель. Он не сразу погасил свечу - ему хотелось еще подумать. Безудержный мечтатель, он любил видеть перед глазами какой-то осязаемый предмет, на котором можно было бы задержать взгляд, какую-нибудь видимую цель, мешающую сбиться с пути рассуждений.

Сегодня он сосредоточился на прекрасном лепном потолке - том самом, на который глядел Ранульф, когда спал в этой комнате. Он был роскошного бордового цвета, расписанный лазурными арабесками и украшенный рельефами темного золота, а четыре угла были обрамлены лепными гроздьями винограда и алыми ягодами. И хотя время приглушило цвет и похитило много лепных ягод, они по-прежнему оставались красивыми и как будто живыми.

Но свет свечи, сосредоточенность и желание подумать не мешали мыслям мастера Натаниэля пуститься в путешествие по самым фантастическим тропам. К тому же он. чувствовал непобедимую сонливость и все его члены странным образом отяжелели. Цвета на потолке стали расплываться, а рельефы тусклого золота, оторвавшись от своего фона, сверкали в пространстве, подобно Солнцу, Луне и Звездам, или, может быть, яблокам - Золотым Яблокам Запада? Бордовый фон превратился в красное поле - поле, заросшее красными цветами, откуда хитро выглядывал Портунус и где плакал Ранульф. Но прямая дорога, последние несколько месяцев олицетворявшая его неведомую, тайную цель, даже на этом странном ландшафте мерцала белым… Хотя она выглядела иначе, чем всегда… Да это же Млечный Путь! И он потерял сознание.

Тем временем Хейзел волновалась все больше и больше и, сколько ни ругала себя за глупость, никак не могла успокоиться. Наконец она не выдержала.

Нужно подкрасться к двери комнаты этого джентльмена и послушать. "Может быть, я услышу, как он храпит", - решила она. Хейзел была уверена, что отличительной чертой мужской половины человечества была полная неспособность спать без храпа.

Но, приложив на добрых две минуты ухо к замочной скважине комнаты мастера Натаниэля, девушка не услышала ни звука. Тогда она осторожно открыла дверь. Свеча догорала, а гость лежал неподвижно на кровати. Воздух в комнате был пропитан каким-то удушливым газом. От ужаса Хейзел чуть не потеряла сознание. Она бросилась к окну, распахнула его настежь и, чтобы потушить огонь, вылила полкувшина воды в печку, а оставшееся выплеснула на мастера Натаниэля. К ее неописуемому облегчению, он открыл глаза, застонал и пробормотал что-то невнятное.

– О, сэр, вы живы! - обрадовано воскликнула Хейзел. - Сейчас я приготовлю вам что-нибудь попить и принесу нюхательную соль.

Вернувшись, она застала мастера Натаниэля сидящим в постели, и, хотя он все еще выглядел немного одурманенным, к нему стал возвращаться естественный цвет лица, а тонизирующий напиток почти вернул его в обычное состояние.

Увидев, что гость окончательно пришел в себя, Хейзел села прямо на пол и, обессилев от пережитого ужаса, горько зарыдала.

– Успокойся, дитя мое, - мягко сказал мастер Натаниэль, - не надо плакать. Я чувствую себя не хуже обычного… хотя, клянусь Урожаем Душ, не могу представить, что со мной произошло. Не могу вспомнить, чтобы я хоть раз в жизни терял сознание.

Но Хейзел не могла успокоиться.

– Чтобы такое случилось здесь, в моем доме!… - рыдала она. - Мы всегда свято чтим закон гостеприимства… И юный джентльмен тоже… О, горе мне, о, стыд какой!

– В чем ты обвиняешь себя, дитя мое? - спросил мастер Натаниэль. - Твое гостеприимство здесь ни при чем, вероятно, из-за усталости и пережитых волнений я вдруг потерял сознание. Нет, не ты - плохая хозяйка, а я - плохой гость, потому что доставил тебе столько хлопот.

Но Хейзел заплакала еще безутешней.

– Мне не понравилось, когда она принесла эту печку, - ох, как не понравилось. Это какая-то нехорошая чужеземная вещь! И чтобы это случилось под моей кровлей! Потому что это мой дом! А она не проведет здесь больше ни одной ночи!

Глаза у девушки заблестели, и, сжав кулачки, она вскочила на ноги.

Мастер Натаниэль заинтересовался.

– Ты имеешь в виду вдову твоего дедушки? - спросил он спокойно.

– Да, ее! - возмущенно воскликнула Хейзел. - О! Она всегда выкидывает какие-то странные штуки… Она не похожа на честных женщин - у нее даже нет фенхеля над дверью, а в амбаре - этот нечистый корм… А в душе - такие же нечестивые помыслы. Я заметила, с какой улыбкой она смотрела на вас за обедом.

– Ты обвиняешь эту женщину в том, что она сознательно покушалась на мою жизнь? - мед ленно спросил он.

Но Хейзел съежилась от этого прямого вопроса и вместо ответа снова заплакала. На несколько минут он предоставил девушку самой себе, а потом мягко сказал:

– Думаю, ты сегодня достаточно наплакалась. Ты была ко мне очень добра, но для госпожи Бормоти я явно нежеланный гость, поэтому мне не стоит больше навязывать ей свое присутствие. Но перед тем, как покинуть этот дом, я хочу кое-что сделать, и мне понадобится твоя помощь.

И он признался ей, кто он такой, рассказал о своем стремлении разоблачить истинного виновника всех обрушившихся на него несчастий, сказал что и приехал сюда в надежде обнаружить недостающее звено в цепи доказательств.

– Думаю, я обязан сказать тебе, дитя мое, - продолжал он, - что если я смогу доказать все, что требуется, то твоя бабушка тоже может оказаться замешанной в этом темном деле. Ты знаешь, что ее когда-то судили за убийство твоего дедушки?

– Да, - ответила Хейзел нерешительно, - я слышала о суде, но думала, что ее признали невиновной.

– Да. Но бывают и судебные ошибки. Я уверен, что твоего дедушку убили, и мой враг, чье имя мне не хочется называть, пока у меня не будет больше оснований, приложил руку к этому делу. Я серьезно подозреваю, что госпожа Бормоти является соучастницей убийства своего мужа. При таком положении вещей хочешь ли ты все еще мне помочь?

Сначала Хейзел покраснела, потом побледнела, у нее задрожали губы. Она не любила бабушку, но не могла не признать, что та всегда обращалась с ней хорошо, и хотя была чужой для нее по крови, являлась единственным близким человеком. Но, с другой стороны, Хейзел была твердо убеждена, что преступление не должно оставаться безнаказанным, более того, кровь ее деда не должна оставаться не отомщенной.

Однако та страстность, с которой она жаждала избавиться от власти вдовы, не освободила ее от непонятного чувства вины перед нею. К тому же Хейзел до смерти ее боялась.

А если это недостающее звено ни к чему не приведет, а Клементина узнает о том, что они замышляли? Как после этого она сможет смотреть ей в лицо, продолжать жить под одной кровлей?

И все же… она была уверена, что вдова пыталась убить их гостя сегодня ночью. Как она посмела? Как она посмела?!

Хейзел сжала кулачки и, задыхаясь, тихо сказала:

– Да, сэр, я помогу вам.

– Чудесно! - обрадовался мастер Натаниэль. - Я собираюсь последовать совету старого Портунуса и попробую копать под старой гермой в саду сегодня же ночью. Однако имей в виду, что это может ни к чему не привести и оказаться только бреднями сумасшедшего старика, или это может касаться какого-нибудь клада, или чего-то еще, не имеющего ничего общего с убийством твоего дедушки. Но в том случае, если мы найдем какую-то ценную улику, нам нужно иметь свидетеля, и, мне кажется, им должен быть - здешний судья. Кто он?

– Кузнец из Лебеди-на-Пестрой, Питер Горох.

– Доверяешь ли ты кому-нибудь из слуг? Кто из них больше предан тебе?

– Я доверяю им всем, и все они любят меня, - ответила Хейзел.

– Хорошо. Пойди разбуди слугу и немедленно отошли его за кузнецом. Предупреди, чтобы он не заходил с ним в дом, а сразу отвел его в сад… Не хочется будить твою бабушку, пока в этом не будет необходимости. А слуга может остаться нам помогать: чем больше свидетелей, тем лучше.

Хейзел казалось, что она спит и видит какой-то жуткий сон. Но она все же прокралась на чердак, разбудила одного из батраков, которые по старой традиции спали в доме своего хозяина, приказала ему скакать в Лебедь и привезти с собой кузнеца по очень важному делу, касающемуся правосудия.

Хейзел посчитала, что на дорогу в Лебедь и обратно ему понадобится меньше часа, и, прихватив с собой лопаты, они с мастером Натаниэлем тихонько вышли из дому и стали дожидаться в саду.

Луна была на ущербе, но все еще достаточно большая и яркая.

В призрачных лучах ночного светила старая герма переливалась и поблескивала, словно живая серебряная плоть.

– Извините, сэр, - робко сказала Хейзел, - джентльмен, которого вы подозреваете, это… доктор Хитровэн?

– Почему ты так думаешь? - резко спросил мастер Натаниэль.

– Не знаю, - смутилась Хейзел, - мне просто так кажется.

Вскоре к ним присоединились слуга и кузнец - плотный добродушный рыжеволосый крестьянин лет пятидесяти.

– Добрый вечер, - приветствовал их мастер Натаниэль - Меня зовут Натаниэль Шантиклер (он был уверен, что весть о его смещении с должности еще не успела дойти до Лебеди), и если бы мое дело не было таким срочным и тайным, то, клянусь Солнцем, Луной и Звездами, я бы не стал поднимать вас с постели в такой час. У меня есть основания предполагать, что под этой гермой может быть спрятано нечто очень важное. Я пригласил вас присутствовать для того, чтобы подтвердить, что наши действия не являются противозаконными. А вот свидетельство того, что я не самозванец. - И сняв свой перстень-печать, он протянул его кузнецу. На перстне был выгравирован известный всем герб: петух и шесть шевронов в знак того, что шесть предков мастера Натаниэля были Верховными Сенешалями Доримара.

Кузнец и работник были явно изумлены встречей со столь высокой персоной и стояли, переминаясь с ноги на ногу, но он вручил каждому по лопате и попросил безотлагательно начать копать.

Какое-то время они трудились молча, но вот лопата стукнулась обо что-то твердое.

Это оказался небольшой железный ящик.

– Вытаскивайте его! Вытаскивайте! - воскликнул мастер Натаниэль. - Интересно, найдем ли мы в нем веревку с петлей?

Но его отрезвило перепуганное личико Хейзел.

– Прости меня, дитя мое, - мягко сказал он, - Моя жажда мести заставила меня забыть о приличии. Вполне вероятно, что там не окажется ничего, кроме пригоршни монет времен герцога Обри, спрятанных на черный день одним из твоих предков.

Они открыли ящик и обнаружили пергамент с сургучной печатью. Надпись на нем гласила:

Первому, кто найдет.

– Я думаю, мисс Хейзел, открыть его следует вам. Вы не против, судья? - сказал мастер Натаниэль.

Итак, дрожащими пальцами Хейзел взломала печать, разорвала обертку и вытащила оттуда исписанный листок бумаги.

При свете фонаря они прочитали следующее:

Я, Иеремия Бормоти, фермер и окружной судья Лебеди-на-Пестрой, будучи всегда веселым человеком, ниже следующим сыграю свою последнюю шутку по эту сторону Гор Раздора в надежде на то, что хоть она и пролежит долго в сырой земле, но не окажется непригодной, когда придет ее время.

Я, Иеремия Бормоти, был преднамеренно убит своей второй женой Клементиной, дочерью матроса Ральфа Дерзкоштанного и чужеземной женщины с далекого севера. В этом преступлении ей помогал и поощрял ее любовник Кристофер Следопыт, иностранец, называвший себя травником. И по зуду, который мучает меня, пока я пишу, по пятнам на языке я знаю, что мне дали ягоды, известные в народе под названием ягод милосердной смерти. И сварив их так, что они стали похожими на варенье из шелковицы, моя дорогая жена угостила меня ими, а я, ничего не подозревая, их съел. Я прошу того, кто найдет мое письмо, отыскать паренька по имени Питер Горох, сына лудильщика. Потому что этот паренек, будучи голодным и желая заработать пару пенсов, приходил ко мне час назад с полным лукошком этих самых ягод милосердной смерти и спрашивал, не хочу ли я их купить. А я, желая испытать его, спросил, не думает ли он, что весь мой сад поели черви и я позарюсь на такие фрукты. Но Питер ответил, что он считал, будто в семье Бормоти любят эти ягоды, так как он видел, как джентльмен, который живет у них (Кристофер Следопыт), собирал их неделю назад. А если Кристофер Следопыт уедет из этих мест, пусть правосудие ищет толстяка с каштановыми волосами, курносым носом в веснушках, похожим на яйцо малиновки; один глаз у него карий, а другой голубой.

А чтобы моя шутка удалась, я испробовал ягоды, которые принес мне парнишка, хотя сердце у меня при этом разрывалось, на одном из кроликов маленькой девочки по имени Марджори, дочери моего возчика. Я сделал это потому, что она, будучи здоровенькой девчушкой семи лет, имеет все шансы жить по эту сторону гор, когда кто-то откопает похороненную мной шутку. И если она будет жива, то обязательно вспомнит, как один из ее кроликов стал чесаться, и язык у него покрылся пятнами, как кожа змеи, и как ста потом нашла его мертвым. Я смиренно прошу у нее прощения за то, что так жестоко поступил с маленькой девочкой, и прошу моих наследников (если кто-то из них останется в живых) дать ей хорошего кролика, ветчины и десять золотых монет.

И хотя, будучи судьей, я мог бы арестовать преступников до того, как умру, но все же до времени воздержусь. Частично потому, что всю жизнь был охотником и всегда давал зайцу и оленю шанс спастись, то пусть этот шанс будет и у них, а частично потому, что мне хочется успеть отойти очень далеко по Млечному Пути, пока Клементина оседлает деревянного коня герцога Обри, не то от звука веревки, трущейся по ее шее, у меня разболятся уши; и, наконец, потому, что я очень устал. Итак, я в последний раз ставлю свою подпись

Иеремия Бормоти.