Сначала Цветочкам Крабьяблонс казалось, что они проснулись после какого-то ужасного сна, но вскоре обнаружилось, что этот сон глубоко повлиял на их души. Хотя они больше не проявляли желания сбежать, чтобы бродить по горам, но все были грустны, молчаливы и подвержены отчаянным приступам слез; их преследовал какой-то необъяснимый страх, словом, в уютных спокойных домах их родителей поселилась меланхолия.

Никто не мог и представить, что, находясь в таком состоянии, дочь вызовет большое сочувствие у мастера Амброзия Жимолости. Однако его терпимость и нежность к Лунолюбе оказались беспредельными. Каждый вечер он сидел у ее постели, держа за руку, пока она не засыпала, а днем утешал во время приступов неистового бреда; когда же она была поспокойней, у них происходили долгие беседы, какие никогда не велись до ее побега из дома.

В результате этих разговоров его негибкий, но изначально честный ум был поколеблен в самой своей основе. И он теперь уже не протестовал против убежденности Лунолюбы в том, что покой души, похищенный у нее волшебными фруктами, только они и могут вернуть, и что мисс Примроза Крабьяблонс дала ей либо не тот сорт, либо недостаточное количество плодов.

Царство зимы установилось окончательно, и Луд-Туманный снова погрузился в привычную мирную рутину.

Мастер Натаниэль превратился в "бедного старину Ната" и стал для многих не более чем симпатичным призраком прошлого. А мастер Полидор подумывал о том, чтобы предложить госпоже Златораде поместить в часовне Шантиклеров два пустых гроба с надписями "Натаниэль" и "Ранульф".

Сенат же был очень занят приготовлениями к ежегодному банкету, происходящему каждый декабрь в Палате Гильдий в годовщину изгнания герцога, поэтому его внимание полностью поглотили такие важные вопросы, как-то: сколько индеек заказать и у каких птичников; кого из сенаторов удостоить привилегии поставить вино, кого - марципаны, а кого - имбирь, и будет ли справедливо потратить на гусиную печенку и сердца павлинов сумму, оставленную по завещанию покойным торговцем бельем на общее благосостояние жителей Луда-Туманного.

Но однажды утром мирное заседание было грубо прервано внезапным появлением Мамшанса с глазами, вылезшими из орбит от ужаса, с жуткими новостями о том, что армия из Страны Фей пересекла Горы Раздора, и толпы перепуганных крестьян бегут в Луд.

Поднялся страшный шум. Все заговорили одновременно, предлагая различные планы защиты, один нелепее другого.

И тут встал мастер Амброзий Жимолость. Он пользовался наибольшим авторитетом у своих коллег, и все глаза в напряженном ожидании уставились на него.

Спокойным будничным тоном он начал: - Сенаторы Доримара! До прихода капитана конницы мы обсуждали вопрос о том, какой десерт избрать для нашего ежегодного пира. Мне кажется нецелесообразным обсуждать новую тему, пока мы не закрыли ко всеобщему удовлетворению предыдущую. Поэтому, с вашего позволения, я вернусь к вопросу о десерте, ибо есть еще один пункт, который мне бы хотелось добавить к предложенным ранее.

Он сделал паузу, а потом громким зычным голосом произнес:

– Сенаторы Доримара! Я предлагаю впервые со дня учреждения нашего ежегодного пира включить в него… волшебные фрукты!

Его коллеги уставились на него с открытыми от удивления ртами. Что это? Неуместная шутка? Но Амброзий Жимолость был не склонен шутить, особенно в серьезных случаях.

Потом он стал говорить о событиях уходящего года и уроках, которые нужно из них извлечь. И главные уроки, сказал он, касаются смирения и веры.

Закончил он так:

– Одна из пословиц гласит: "Помни, что Пестрая впадает в Дол". Последнее время я часто думал о том, понимаем ли мы ее истинное значение. Наши предки построили наш город Луд-Туманный между этими двумя реками, и каждая из них приносит нам свои дары. Даром Дола было золото, и мы с радостью его принимали. Но дары Пестрой мы всегда отвергали. Пестрая - наш мирный старый друг, в чьих водах мы, будучи юношами, учились благородному искусству рыбной ловли, - молчаливо веками приносила в Доримар волшебные фрукты… Факт, который, по моему мнению, доказывает хотя бы то, что волшебные фрукты так же благодатны и необходимы человеку, как и всякие другие дары, приносимые нам нашими молчаливыми друзьями: дар Дола - золото, дар Земли - пшеница, дар гор - кров и пастбища, дар деревьев - вишни, яблоки и тень. II если все дары жизни хороши, то, возможно, хороши и все формы, которые она избирает, и которые мы не в силах изменить. Сейчас для Доримара жизнь избрала форму нашествия наших извечных врагов. Почему бы нам не превратить это бедствие во благо и не открыть им ворота настежь, как друзьям?

Вначале его коллег обуял ужас. Но, возможно, они тоже, пусть даже неосознанно, изменились под влиянием последних событий.

В любом случае, когда самый сильный человек оказывается у руля, неизбежно происходит перелом. А самым сильным человеком в сенате, несомненно, был мастер Амброзий Жимолость.

Когда заседание сената закончилось, он обратился к перепуганному народу на рыночной площади, и еще до наступления ночи ему удалось успокоить охваченные паникой толпы и убедить граждан, за исключением таких образцов старомодной респектабельности, как Эбенизер Прим, спокойно и покорно принять все, что бы ни готовило им будущее.

Двумя самыми ярыми его сторонниками были Себастьян Душитель и пользующаяся сомнительной репутацией Шлендра Бесс.

Чтобы он подумал, если бы всего несколько месяцев назад кто-то сказал ему, что придет день, когда он, Амброзий Жимолость, превратится в демагога и с помощью грубого матроса и доступной женщины будет убеждать граждан Луда-Туманного распахнуть настежь ворота для приема фей?

Итак, вместо ремонта стен, проверки пушек и заготовки провизии на случай осады Луд-Туманный поднял флаги, украсил свои окна гирляндами из плюща герцога Обри и настежь открыл Западные ворота, а толпы молчаливых взволнованных людей выстроились вдоль улиц в напряженном ожидании.

Вначале до них донеслись звуки неистовой, но мелодической музыки, потом топот множества ног, а потом, словно призраки листьев, кружащихся на ветру, вражеская армия хлынула в город.

Наблюдая это, мастер Амброзий вспомнил гобелены в Палате Гильдий и впечатление шумных, кричащих, парящих надо всем снов, которое они производили.

За батальонами одетых в кольчуги мертвых шествовали три гигантских старика с длинными белыми бородами, достающими им до пояса. На их длинных пышных одеяниях были вышиты золотом и драгоценными камнями причудливые эмблемы. За ними вели вьючных мулов, груженых сундуками, разукрашенными золотом. И в выжидательно застывшей толпе поползли слухи, что это были питающиеся бальзамом жрецы Солнца и Луны.

В арьергарде, замыкая шествие, на большом белоснежном боевом коне ехал мастер Натаниэль Шантиклер, рядом с ним на другом коне ехал Ранульф.

Описание того, что произошло непосредственно после входа в город волшебной армии, читается скорее как легенда, чем как истинная история.

Казалось, на деревьях распустились листья, а мачты всех кораблей в заливе покрылись цветами; весь день и всю ночь без умолку кричали петухи; фиалки и анемоны, пробившись сквозь снег, расцвели прямо на улицах, матери обнимали своих мертвых сыновей, а девушки - возлюбленных, утонувших в море.

Одно как будто несомненно: в сундуках, как и в старые времена, содержалось подношение Доримару - волшебные фрукты. И сундуки эти были так чудесно вместительны, что плодов хватило не только на десерт сенату, но и для каждой семьи в Луде-Туманном.