Светлые образы Митрополичьего дома и Марии Федоровны всегда возникали передо мной, когда я заходил в читальные залы библиотек.

В Филадельфии я пользовался многими библиотеками (Free Library). Четыре из них были в Норд-Исте, пятая – центральная библиотека в центре города на Парквее. Кроме того, я иногда посещал университетские библиотеки. Все они уступали Киевской центральной библиотеке по полноте и систематизации литературы. Да их и упрекнуть трудно. Всеобщая грамотность, свободное предпринимательство в области полиграфии и низкие цены на бумагу породили чудовищное количество изданий, малыми и средними тиражами, научных и псевдонаучных, литературных и псевдолитературных. Библиотеки оказались бессильными в борьбе с этой лавиной. Я диву даюсь, как библиотека Конгресса может регистрировать и сохранять этот океан книг, издающихся в Америке. Эмигрантов эта волна графоманства тоже захлестнула. Человек, отторгнутый от своей профессии, начинает почему-то писать стихи, чем он никогда на бывшей родине не занимался, а написавши 3–4 стихотворения, начинает подумывать о книге, а там, чем черт не шутит, – о собрании сочинений.

Начал я, как всегда, с библиотеки на улице Катман. В ней, как и во всех других, был открытый доступ, и почти все книги можно было взять на дом. В связи с этим появилась масса книголюбов – любителей иллюстраций. В альбомах по искусству, в биографических монографиях и видовых альбомах иллюстрации вырывались с мясом недрогнувшей рукой. Так как выполнять эту акцию прилюдно было неудобно, «книголюбы» забирали книги домой. Все же я сохранил надежду раздобыть иллюстрации для эскизов к грандиозному замыслу мистера Бейкона.

Я обратился к работнику библиотеки. Джордж был немолодым человеком, отличавшимся довольно мягкими манерами и своеобразным одеянием с изящным шарфиком на шее и сережкой в ухе, что намекало на его нетрадиционную ориентацию. На мою просьбу найти памятники и достопримечательности различных штатов он откликнулся с большим восторгом, потащил меня в отдел изобразительного искусства, потом в отдел архитектуры, потом в отдел религии. Наконец, я понял, что дело спасения утопающих – дело рук самих утопающих, поблагодарил обходительного сотрудника и бросился без руля и без ветрил по всей библиотеке. После многочисленных поисков в историческом, географическом и туристическом отделах, я кое-что подсобрал на три штата. Нагрузившись пачкой книг, я отправился домой изобретать эскизы. Работать пришлось напряженно с утра до вечера, отвлекаясь только на шопинги и по непредвиденным обстоятельствам, а такие иногда случались.

…Клава всегда была одета в одну и ту же форму – рыжий свитер и черная юбка. Она была очень энергичной и шумной. Валерий же, в отличие от нее, был довольно тихим, вежливым и общительным. Они вдвоем держали продовольственный магазин с различными деликатесами, овощами и фруктами. Так как они приехали из Одессы, то, не мудрствуя лукаво, вывесили над своим магазином большой сайн «Minimarket Odessa». Валерий даже сохранил свое длинное имя. Известно, что американцы любят все сокращать: Александр – Алекс, Евгений – Джин, Беатрисса – Би, Вайнштейн – Вайн, Либерман – Ли. Идешь, например, к врачу с фамилией Ким или Ли и думаешь, как ты будешь объясняться с китайцем, а оказывается, что это еврей-эмигрант, либо Киммельман, либо Либерман, отлично говорящий по-русски.

Так вот, Валерий сохранил свое длинное имя. Он стоял посредине магазина и спокойно внимал выступлению покупателя-краснобая. Русские магазины являются не только русскими магазинами, но, до некоторой степени, клубами, где многим эмигрантам хочется высказаться. Да оно и понятно. Большинство потенциальных слушателей проносится на машинах на безумной скорости, а встречные пешеходы не понимают русского языка.

– Мои статьи печатались в лучших журналах Москвы, – начинает свой рассказ один из покупателей.

– В каких журналах? – вежливо интересуется Валерий.

– Ну, например, «Основания и фундаменты», «Инженерная геология». А он, этот главный редактор, третий раз возвращает статью и говорит, что это неинтересно филадельфийскому читателю.

– А о чем статья? – спрашивает Валера с крайне заинтересованным видом.

– Статья по самому актуальному вопросу – просадка под Пашковым домом, бывшей библиотекой Ленина.

– Да, оно очень интересно, но, знаете ли, в Филадельфии…

– Ну вот, и вы туда же…

Валерий тихонько смывается, так как спорить бесполезно. Отвергнутый автор все равно будет считать, что для тети Мани из Кишинева нет более интересного материала, чем проблемы просадочных грунтов. Когда Валерий появляется, выступает уже новый посетитель.

– Вы слышали вчерашнее русское радио «Волна»? Нет? Это же возмутительно! Я вам сейчас все объясню.

И Валерий терпеливо выслушивает посетителя, очень красочно описывающего войну между двумя административными кланами эмигрантов. Война эта идет постоянно. Дело в том, что появление любой общественной организации среди русских эмигрантов тут же вызывает создание оппозиции или аналогичного органа.

Когда была создана Ассоциация ветеранов Великой Отечественной войны, тут же была создана Ассоциация ветеранов войны и труда. Причем первая ассоциация была в жесточайшей оппозиции по отношению ко второй, и наоборот. Президент одной из ассоциаций рассказывал мне с восторгом, как на их заседании появился журналист, поддерживавший когда-то вторую ассоциацию, и как его с позором и скандалом выводили. Если одна из ассоциаций выступала с каким-нибудь предложением, то представители другой ассоциации тут же все как один осуждали его, как несвоевременное. Если одна из ассоциаций объявляла траурный митинг на одном из кладбищ, то вторая ассоциация на то же время назначала митинг памяти погибшим, но на кладбище, размещенном в другом конце Норд-Иста.

Это напоминало старый анекдот про пожилого еврея, попавшего на необитаемый остров. Когда его нашли, то оказалось, что за время одинокой жизни он построил три домика. На вопрос: «Почему именно три?» он ответил: «В одном я живу, в другом синагога, куда я ежедневно хожу молиться, а в третьем еще одна синагога, в которой никогда ноги моей не будет».

По русскому телевидению как-то шла передача – первое заседание Ассоциации иммигрантов из СНГ – избирателей. Стоял такой шум и гам, как при пожаре в сумасшедшем доме. Смысл всего стал ясен в конце, когда объявили результаты выборов. Был избран президент, три вице-президента, председатель совета директоров и пятнадцать директоров. Общее число начальников соответствовало числу участников. Дальнейшая деятельность этой ассоциации скрылась в тумане. Каждому очень хотелось стать значительной фигурой, получить титул, заказать визитную карточку, а остальным пусть занимается кто-нибудь другой.

В то же время существовала Ассоциация иммигрантов из Восточной Европы, руководитель которой Александр Шрайбман сделал много хороших дел для нашей коммьюнити.

Всплески этих общественных битв докатывались до русских магазинов, и Валерий терпеливо и беспристрастно выслушивал обе стороны.

На этот раз, когда я вошел в магазин, Валерий оторвался от очередного оратора и подошел ко мне.

– У меня к вам есть деловое предложение. Я хочу, чтобы вы изобразили за деньги мою Клаву. О’кей?

– Спасибо, Валерий, но только не сейчас. Я очень занят. Я делаю проект реконструкции центра Филадельфии, – сказал я с гордостью.

– Подумаешь, центр Филадельфии! Он стоял триста лет, постоит еще, а у моей Клавы через две недели юбилей. Я вас очень прошу. Только одно условие – чтоб она об этом даже не догадывалась. Вы меня догоняете?

– Здравствуйте, приехали! А как же я ее буду рисовать – через щелочку?

– Зачем так сложно? Я вам дам ее фотки. Их делал очень хороший фотограф – Майкл Кацнельсон с Рузвельт-бульвара.

Он протянул мне несколько групповых фото, на которых с трудом можно было различить его жену.

– К сожалению, эти фотографии не годятся. Я завтра принесу фотоаппарат и попробую что-нибудь сделать.

Когда на следующий день Валера вывел ко мне свою супругу, он перед ней лебезил, преданно заглядывал ей в глаза и сбивчиво объяснял.

– Понимаешь, Клавочка, я хочу сделать тебе и себе хорошие фотки.

– Ты что, с ума сошел? – кричала непосредственная Клава. – Он же художник, это все знают. Если ты хочешь хорошие фотки, которые нам нужны, как дырка в голове, так позови Фиму – он этим делом занимается всю жизнь и фотографирует даже на свадьбах.

Фотографии все-таки удалось сделать. Когда она убежала назад в магазин, я поинтересовался.

– А какой антураж мы ей сделаем?

– Можешь говорить по-русски, я пойму.

– По-нашему это называется background.

– Так бы сразу и сказал. На каком фоне? Ну конечно, на фоне Одессы.

– А где я его возьму?

– Я тебе дам книгу за Одессу. Там есть фото нашего Одесского порта.

Пришлось мне прервать мои архитектурные упражнения и засесть за акварельный портрет. Когда он был готов и окантован в приличную раму, я его принес в магазин. Валера был очень доволен. Клава была изображена в своем традиционном свитере на фоне Одесского порта. На заднем плане виднелось море, корабли и портовые краны. Валера попросил, чтобы я сам зашел в подсобку, где находилась запечатленная прекрасная дама, и выдал бы ей портрет как сюрприз. Я зашел в подсобку. Клава сидела за столом с приятельницей, на столе была бутылка, стаканы и закуска. Дамы были слегка навеселе. Очевидно, они решили начать праздновать юбилей значительно раньше срока. Моему появлению Клава не удивилась.

– Ну, и где же наши фотки?

Я развернул портрет и приставил его к стене.

– Ой, Клавка! Это же ты! – воскликнула приятельница.

– Это я? – прокричала Клава страшным голосом. – Ты хочешь сказать, что эта портовая шлюха – это я?! И как тебе в голову пришло рисовать меня возле этих пакгаузов, где гулящие одесситки вылавливают матросов!

– Меня так попросил Валера.

– Ах, Валера! И он тебе уже заплатил? Сколько, я не спрашиваю. Это его проблемы.

– Представьте себе – заплатил.

– Хорошо. Если он такой поц, пусть завтра сам посидит в магазине, а я прийду к тебе перерисовываться. Сколько нужно времени?

– Хотя бы часа два.

На следующий день ко мне пришла Клава. Она надела свое лучшее пасхальное платье – парча с кружевами. Я уже не стал рисковать. Показал ей книгу репродукций Лувра, и мы выбрали самый аристократический фон с дворцовым интерьером. Портрет вышел менее удачным, но Клава была счастлива.

– Совсем другое дело! Здесь я как принцесса в Атлантик-Сити.