Мне бы не хотелось, дорогой читатель, чтобы ты подумал, что я, перебравшись через океан, сменив циркуль зодчего на мастихин живописца, заведя лысину и отрастив бороду, стал агрессивным и принялся менторствовать и всячески ругать моих архитектурных коллег. Публикуя статьи в киевском журнале «Особняк», страницы которого мне любезно предоставили мои коллеги, отличные архитекторы Александр Чижевский и Сергей Буравченко, я всегда поддерживал любое прогрессивное новаторство в архитектуре. Но я как шестидесятник остался ярым приверженцем великих архитекторов Ле Корбюзье и Кендзо Танге. Беседуя с архитектуроведами из University of Реп^уКаша, я отметил, что они тоже разделяют эту точку зрения.

– Я считаю, – говорил профессор Rybczynski, – что наиболее крупным рубежом в развитии мировой архитектуры стала часовня в Роншане Ле Корбюзье. Следующим таким событием является музей Гуггенхейма в Бильбао архитектора Фрэнка Гери.

Часовня в Роншане была построена в 1950–1954 годы, а музей в Бильбао через 40 лет. Архитектура – не кенгуру, и не может совершать такие крупные скачки. Это длительный процесс, в котором принимают участие много мастеров. В этот период работали Ээро Сааринен, Йорн Утзон, Оскар Нимейер, Луис Кан, Кендзо Танге, Норман Фостер и многие другие. Они также создали великие произведения, вошедшие в мировую архитектуру. Время шло, методы менялись. Многие из них отказались от утверждения национальных особенностей архитектуры, а занялись поисками совершенно новых архитектурных форм. Они стали новаторами – Пей, Либескинд, Гери, Калатрава…

Абсолютным взрывом в архитектуре 90-х годов, изменивших у многих представление об архитектуре, действительно, явился Музей Гуггенхейма в Бильбао, запроектированный Фрэнком О. Гери. Трудно описать форму самого здания – говорили, что это гигантский артишок из стекла и титана. Посетители поражаются внешним видом здания. Мерцающие огромные оболочки отражают мягкие пастельные цвета окружающего пейзажа. Музей находится в центре города на берегу реки Нервьон.

Бильбао – средневековый испанский город, где, по преданию, хранятся мощи святого Якова – одного из 12 апостолов Христа. Так что основными посетителями этого города были паломники, замаливающие свои грехи. Их было относительно немного. И вдруг в Бильбао повалили толпы туристов. За первые четыре года существования музея через него прошли пять миллионов посетителей, и это принесло доход 500 миллионов долларов.

Среди заказчиков началась паника. Такие суммы вдохновляли. Глядя на творение Фрэнка Гери, другие города тоже захотели заработать, соорудив нечто подобное. Пол Ален – один из основателей компании Microsoft, заказал ему проект музея Rock-and-Roll в Сиэттле. Гери создал авангардистский проект здания с необычными формами и алыми, золотыми и серебристыми шелестящими металлическими покрытиями, напоминающими разбитую многоцветную гитару.

Заказы поступали один за другим. Появился новый термин «эффект Бильбао». Чем этот музей привлек к себе внимание миллионов поклонников? Очевидно, новыми грандиозными формами, новыми материалами и масштабами. Это завораживало. Многие почувствовали приход XXI века в архитектуру. Созданию этого проекта способствовало знакомство Гери с передовыми компьютерными программами. Его мастерская в этот период напоминала производственное помещение сумасшедшего портного, так как все стены были увешаны выкройками самых диких форм. Проект был настолько сложным, что строители кроме чертежей пользовались макетами.

Журналист Поль Гольдбергер, сопровождавший Гери в Германии, писал:

– Знаменитую «Башню Эйнштейна» в Потсдаме архитектора Мендельсона мы объехали вокруг два раза, после чего Гери сказал: «Слава Богу, что у Мендельсона не было компьютера, иначе мне нечего было бы делать».

Произведение Гери явилось самым ярким представителем так называемой wow-архитектуры (американцы, когда видят нечто, что вызывает восторг и удивление, восклицают «wow!» – «вау!»). В последнее время появилось много таких зданий, которые относятся к wow-архитектуре. Их появлению способствуют конкурсы, проводимые тщеславными фирмами. Обиженные архитекторы, которых не приглашают на эти конкурсы, называют их «dog show», сравнивая с популярными выставками собак. Для участия в конкурсах такого типа привлекаются наиболее престижные фирмы. В этих случаях устраивается шоу с большим количеством приглашенных, хорошо накрытыми фуршетами, популярными артистами и модными представителями массмедиа.

Эффект Бильбао увлек не всех крупных архитекторов. В отличие от максималистов активно работали архитекторы более спокойного направления, ведущим среди которых был Луис Кан. Его духовным наследником стал Тадао Эндо, получивший премию Прицкера за здание Pulitzer Foundation в Сент-Луисе. В то же время поиски новых форм ведет крупнейший архитектор Даниэль Либескинд, известный своей интересной и высокодуховной архитектурой Еврейского музея в Берлине. В 2004 году он выиграл конкурс на проект застройки площадки WTC– места трагедии 11 сентября 2001 года. Этот проект до сих пор вызывает противоречивые суждения. Совершенно новое направление мобильной архитектуры возглавил архитектор Сантьяго Калатрава. Его Музей искусств в Милуоки имеет гигантскую солнцезащиту в виде крыльев птеродактиля.

Знаменитый кинорежиссер Тенгиз Абуладзе в блестящем фильме «Покаяние» сказал: «Кому нужна дорога, которая не ведет к храму?» Все эти крупные архитекторы находятся в пути. Они ищут дорогу к храму – Храму архитектуры XXI века. Пока заложено всего несколько камней в его основание, но и они вселяют надежду, что Храм будет построен.

Мы шли по Брод-стрит, беседуя обо всех этих делах. Как раз в этом месте мы поравнялись с самым неудачным произведением wow-архитектуры – зданием Киммель-центра, двухзальным театральным зданием, построенным при нас в 2001 году. Первоначальный проект архитектора Вентури хорошо вписывался в окружающую застройку. Но в нем заказчики не нашли никакого «wow», и это его сгубило. Проект отвоевал энергичный архитектор Виньоли. Он взялся за мецената Киммеля и заверил его, что создаст совершенно невероятные новые формы, которые станут символом города Филадельфии. Затем он увеличил стоимость здания с 60 до 285 миллионов (чем больше стоимость строительства, тем выше оплата за проект).

Этим «новым» оказался гигантский стеклянный свод, который противоречил здравому смыслу. Театральные здания вообще не нуждаются в дневном свете, а для климата Филадельфии (широта Батуми) этот свод был просто наказанием. Теперь зрители, покупая билет, должны платить не только за концерт, но и за стоимость огромных кондиционеров. Восторги же по поводу новой формы вызывали большие сомнения, так как большие стеклянные своды успешно применялись давно начиная с «Хрустального дворца» в Лондоне, построенного Джозефом Пэкстоном в 1851 году. Слухи о символе города тоже не оправдались. Глядя на это сооружение, мои коллеги, которым я показывал Филадельфию, спрашивали:

– Что это за здание в центре города? Вокзал или выставочный павильон?

– Нет, это театральное здание.

– А почему же оно под прозрачным сводом? Как же в нем идут спектакли при дневном освещении?

– Понимаете, под этой прозрачной крышей есть еще одна непрозрачная крыша.

– А зачем же нужны две крыши?

– Чтобы город имел символ, и чтобы все кричали «Wow!»

Моим объяснениям доверяли слабо. Советы, где вы? Ау!

Кроме того, находясь в эйфории поиска символа города, автор совершенно забыл о паркинге. В билетах указывалось, где можно разыскать ближайшие паркинги, и любители музыки, приехав на концерт, начинают метаться по близлежащим улицам. Зал из тех же «вау»-соображений сделали в форме виолончели, и акустика в нем никуда не годится и может быть исправлена фирмой «Artek» только за много миллионов долларов. Зато у этого здания есть такое же преимущество, как и у Visitor Center. Вестибюль постоянно открыт, и желающие могут всегда воспользоваться комфортными туалетами. Проверив на практике удобства Киммель-центра, мы двинулись дальше по Брод-стрит к владениям мистера Питмена.