– Сара! Ты видишь, кто к нам пришел?

– Вижу. И что я, по-твоему, должна прыгать до потолка?

– Нет. Ты не должна прыгать, а должна пойти в отдел детских игрушек, выяснить, что там происходит, и навести порядок. Но все-таки ты, наверное, их не узнала. Это русский художник Александр с женой.

– Он такой же русский, как и ты. Я его хорошо узнала. Я же ему подарила, когда мы познакомились, 100 долларов. Ты устраивал ему выставки, ты хотел сделать его богатым и знаменитым. И он в долгу не остался. Он в знак благодарности подал на тебя в суд.

Вступать с миссис Питман в дискуссию и напоминать ей о том, как она забрала назад свои деньги и как они хотели присвоить себе мои картины, не входило в мои планы, тем более, я понял, что неудачи в бизнесе в последние годы не улучшили ее характер. Я промолчал.

– Сара, ты преувеличиваешь. Мы расстались как джентльмены. Иди на первый этаж, займись с клиентами, а мы здесь поговорим.

Бизнес мистера Питмана стал намного скромнее. Занимал он уже только два этажа. На первом опять был магазин игрушек, только без прежней помпы, без железной дороги, без фонтанов, без лиан с обезьянами и терриконов всяческих мопсов и медведей. На втором этаже размещалась галерея и всякая коллекционная невидаль, а также кабинет шефа. Мы с ним прошли в галерею.

– Работать становится все труднее и труднее, – рассуждал мистер Питман. Даже евреи перестали интересоваться еврейскими древностями. Говорят, что во всех религиях храм – это здание, и только у евреев храм – это Тора. У меня было роскошное редкое издание Торы. Вы думаете кто-нибудь его купил? Как бы не так! Пришлось подарить его на Пейсах моему рабаю. Американские евреи стали бизнесменами и перестали быть евреями. Они мало интересуются прошлым. Ко дню памяти Холокоста я устроил выставку. Я представил на ней факсимильные копии плакатов времен второй мировой войны: немецких, румынских и польских. Я даже достал копию листовки, которая появилась на улицах Киева в сентябре 1941 года. Чем, вы думаете, это окончилось? Меня обвинили в пропаганде антисемитизма и заставили закрыть выставку. Вот, посмотрите. Я собрал уникальную коллекцию монет и денежных купюр разных государств. Естественно, аннулированных. Иначе бы меня обвинили в валютных операциях. Спрос на них тоже, скажем прямо, никакой.

– Насколько я понимаю, ваши клиенты интересуются современными долларовыми купюрами и коллекционируют исключительно их, – я понял, что поток красноречия мистера Питмана неисчерпаем. – Давайте перейдем к вашим предложениям.

В это время мы оказались в зале с картинами русских художников.

– Как я вижу, торговля русскими картинами идет не очень оживленно. Ленин в индейской сбруе и Хрущев в одном ботинке все еще не расстались с вашей галереей.

– К сожалению, это так. Но я скажу больше. Последние поездки моих русских знакомых в Москву принесли весьма плачевные результаты. Матрешки уже никто не покупает. Ни с богатырями, ни с президентами, ни с вашими правителями. Надоели. Корявое пятно на лысой голове матрешки-Горбачева даже у меня вызывает аллергию. Да их уже и здесь научились делать. Оперативные китайцы делают их не намного хуже, зато намного дешевле. Мне предлагали непокрашенные токарные заготовки, якобы для портретов знакомых.

– Так, может быть, поменяем тематику? Там ребята на Арбате нарисуют новые матрешки. Скажем – звезды Голливуда. Из чрева Вупи Голдберг появляется Майкл Дуглас, а в нем, в свою очередь, сидит Барбра Стрейзанд.

– А самым маленьким будет губернатор Калифорнии Шварцнеггер? Нет, увольте. Кроме того, что этого никто не купит, меня затаскают по судам их лоеры. С военной формой, орденами и медалями тоже плохо. Сейчас их постоянно рекламирует и продает по бросовым ценам «Sovetsky Collection». Иконы и кресты мне перестали привозить.

– Вполне естественно. Сейчас это весьма опасно. Даже явные подделки стоят весьма прилично, и таможня их не пропускает. А в Министерстве культуры за разрешение на вывоз божественной тематики берут совершенно безбожные взятки, – попытался я сострить.

– Все это весьма печально. Но хуже всего дело обстоит с живописью, с картинами. Они все профессионально написаны, но что на них изображено? Искусство, пародирующее советский строй, когда оно было под запретом в России, вызывало любопытство во время холодной войны. Сейчас в России это делается сплошь и рядом, и интереса это не вызывает. Я на этом терплю большие убытки.

Мы это сразу поняли. Мистер Питман, обычно спокойный и ловкий бизнесмен, повысил голос и начал размахивать руками.

– Так что, вы решили закрыть русскую галерею, – спросила Леночка, – и перейти на современный оголтелый авангард?

– Как раз – нет! Вот на эту тему я и хотел с вами поговорить. Кстати, насчет авангарда. Сейчас в моде русский авангард 20-х годов, но, к сожалению, он весь уже разобран, разворован и раскуплен коллекционерами. Один только Костаки раздарил русским музеям и вывез из России огромное количество Малевичей, Кандинских, Зверевых, Поповых… В связи с этим у меня есть к вам предложение. Я хочу послать вас в командировку. Я понимаю, что ваше положение уже сильно изменилось со времени нашей последней встречи. Все-таки 23 выставки, из них 16 персональных. Но тем не менее посмотреть родные места вам будет интересно, тем более за мой счет.

– Вы хотите отправить нас на поиски и вылавливание затерявшегося Татлина и Штеренберга? Боюсь, что это дело мало перспективное.

– Нет, я вас не буду отправлять ни в Москву, ни в Санкт-Петербург за Малевичем, ни в Тверь скупать иконы у старушек. Вы же коренной киевлянин, а потому я хочу отправить вас в Киев. Наверняка у вас остались знакомые среди художников, графиков и коллекционеров?

– Не сомневайтесь. Союз архитекторов был для меня всегда, как дом родной. Так что приятелей среди коллег масса, но скульпторов и художников тоже хватает.

– Вот и отлично. Мне показали любительский фильм про вернисаж на какой-то кривой улице, на верху которой стоит красивая церковь с пятью куполами.

– Да, это Андреевский спуск.

– Вот-вот. Чего там только я не насмотрелся. А художников столько, сколько не наберется во всей Пенсильвании. Я хочу, чтобы вы мне кое-что подобрали. Кроме того, в истории украинского авангарда все довольно туманно – Байчукисты и кто-то еще. И вы мне говорили, что ваш близкий родственник участвовал в выставках 20-х годов на Украине. Так что, подумайте над этим. И учтите, что в Филадельфии русская коммьюнити в основном из Киева, и если вы откажетесь, я всегда найду замену.

– Вот и хорошо. Пошлите кого-нибудь другого.

– Нет, это я просто так сказал. Мне бы не хотелось связываться с кем-то другим. Здесь каждый парикмахер считает себя искусствоведом. С вами поедет мой сын. Не для контроля, избави боже! Он просто знает, что нам нужно. Жду вашего звонка в течении недели. Подумайте.

А сейчас good luck, или, как говорят у нас, да наверное и у вас, зайт гизинд. Надеюсь, это вы понимаете.

Мы шли по Брод-стрит. Погода была чудесная – осень уже закончилась, но было еще тепло – близился Christmas. Вообще настоящая осень приходит в Филадельфию поздно и проходит очень быстро: за три-четыре дня опадает вся листва, и начинается похолодание. Но потом опять устанавливается теплая погода. И сейчас, несмотря на последние желтые листья, было очень тепло, чувствовался юг и близость океана. Мы повернули на Волнут-стрит и вышли к Ритенхауз-скверу. На жухлой траве сидело несколько молодых людей. Через сквер проезжал поезд из трех вагончиков, который везли две полные дамы. В каждом вагончике было по 4 ребенка разных цветов кожи. Это выехал на прогулку детский сад.

Мы сели на скамеечку напротив собора. Риттенхауз-сквер – это единственное место в Филадельфии, где много настоящих каштанов. Каштаны еще валялись на земле, совсем как в киевских скверах. Казалось, что даже их запах, когда раскрываешь колючую кожуру, напоминает Киев. Мы обсуждаем предложение мистера Питмана. Что и говорить, звучит заманчиво. Есть о чем подумать и о чем поговорить. Время уж слишком бурное: и природные катаклизмы, и политические бури, и войны. Кончается тяжелый високосный 2004 год. Те места в Шри-Ланка и на Мальдивах, которые я посетил перед отъездом в Америку, разгромлены гигантским цунами. Сорок два острова Мальдивской республики полностью уничтожены, в том числе и наш гостеприимный Willingely Village. Трудно поверить, что простодушные хозяева мелких магазинчиков с раковинами и акульими зубами, что все официанты ресторана и бои, подносившие наши чемоданы и лазавшие для нас по пальмам за кокосами – все они вместе с островом были накрыты гигантской волной и погибли.

Мы вспоминаем очаровательные Гагры, Дом творчества архитекторов и архитекторский пляж, теплое море, горячее солнце и вечнозеленые манящие горы, ресторан «Гагрипш» и великолепный парк. Сколько там было прожито счастливых дней! Все унесла бессмысленная война. И каскадный дом творчества, на террасах которого был написан не один этюд, и кабинет дантиста под крышей, где любвеобильная архитекторша безнадежно соблазняла эскулапа, и мрачный Гурам, требовавший, чтобы все архитекторы танцевали, иначе отключит лифты, и сам архитекторский пляж со столами для пинг-понга и бильярдной – всего этого уже, к сожалению, нет. Дом творчества в Дзинтари на Рижском взморье – это тоже уже неприветливая заграница. Мы предаемся воспоминаниям о Киеве и перечисляем все места, которые бы мы посетили в первую очередь. Список получается слишком большой, но остановиться невозможно. Слишком много вспоминается любимых мест, и слишком много осталось хороших приятелей.

Каждый день мы смотрим телевизор. Внимание всех каналов – и русских, и американских – приковано к Украине, к политическому кризису, к борьбе Ющенко и Януковича. Ежедневно в теленовостях мы видим площадь Независимости и бушующую толпу, Верховный Совет, Совет Министров, здание бывшего обкома, в котором заседает перепуганная Центральная избирательная комиссия. Напротив него Дом проектов, рядом – наш бывший дом. Сколько тут было хожено-перехожено. Что-то сейчас нас там ожидает? Информация от приятелей поступает противоречивая. На расстоянии все это трудно понять. Конечно, это не самое лучшее время для поисков живописных шедевров – народ озабочен другим. Но кто его знает, предоставится ли нам еще раз подобный случай. Все-таки предложение интересное…

Воспоминания, и хорошие и не очень, связанные с молодостью, приятелями и коллегами, настойчиво зовут. Как говорят американцы:

– Иф ай гата гоу, ай гата гоу, – произносится кратко, пишется длинно. – If I’ve got to go, I’ve got to go! Если надо ехать – надо ехать!

И тут нечего возразить.

В путь!