Однажды Леночка мне сказала:
– Я брала интервью у одной очень интересной дамы, и она пригласила нас в гости. Леночка работала на Гостелерадио Украины и брала интервью у всех знаменитостей: композиторов, певцов, музыкантов, писателей, артистов. Впоследствии, когда начали устанавливаться рыночные отношения, в круг ее интервьюируемых попали представители крупных международных фирм и бизнеса. Тогда появилась передача «Музыка, информация, реклама». Еженедельно под бравурную музыкальную заставку, мы слышали:
Но в то время, когда она мне сказала о своей новой знакомой, интересном человеке, она брала интервью в основном у мастеров искусств. Я поинтересовался, кто же эта женщина. Она ответила:
– Это Ирина Борисовна Гурвич – корифей украинской мультипликации.
Я вспомнил, что были такие необычные и очень симпатичные мультики «Как жены мужей продавали» и «Как мужья жен проучали», режиссером которых была Гурвич. Как оказалось, она, кроме того, являлась художественным руководителем Объединения мультипликации Киевской студии научно-популярных фильмов. Эта студия считалась одной из сильнейших в Союзе. На ней делались лучшие мультипликационные фильмы Украины.
Я был неплохо знаком с работой этой студии, так как многие ее режиссеры и мультипликаторы, как это ни странно, были выпускниками нашего института: Дахно, Грачева, Драйцун, Пружанский, Черкасский.
Давид Янович Черкасский – блестящий режиссер и остроумнейший человек, сделал ленты, которые вошли в мировую фильмотеку мультипликации: сериалы «Остров сокровищ», «Приключения капитана Врунгеля». Ходили слухи, что в молодости, на вечере в одном проектном институте он, по глупости, совершил какой-то опрометчивый поступок. Сказалось, очевидно, действие горячительных напитков. Начальство этого не простило. Начались репрессии. Вот тогда, как мне говорили, за него вступилась Ирина Борисовна. Ей удалось его отстоять, и, как показало время, не напрасно: его фильмы стали гордостью нашего кино и получили многочисленные награды.
И вот к этой Ирине Борисовне мы отправились в гости. Ее маленькая двухкомнатная квартира-«хрущевка» находилась где-то на Лесном массиве. Мы потолкались в тесной передней, вручили цветы и конфеты, познакомились и прошли в комнаты. Пока хозяйка готовила чай, я осматривался. Первое, что меня поразило, это было кресло в гостиной. Я такие встречал в иллюстрированных каталогах среди очень дорогого антиквариата. Изогнутые элементы из твердого дерева переплетались в изящный узор. Я поинтересовался у хозяйки – уж не прибыло ли это кресло из Италии времен Возрождения?
– Вы правы, – ответила она. – Это кресло итальянской работы времен позднего Возрождения – где-то XVI век.
– А эти амфоры с отколотыми краями – они очень похожи на древнегреческие.
– Да. Этим амфорам уже больше 2000 лет. Они подняты со дна Средиземного моря.
Я начал разглядывать стены. На стенах висели акварельные этюды и эскизы. Я спросил, чьи это работы. Зная, что хозяйка художница, я уже заранее заготовил комплимент, так как работы были выполнены очень профессионально.
– А это Михаил Александрович Врубель. Они вам нравятся?
И вот тут я умолк. Я потерял дар речи. Когда мы сели за стол, я не выдержал и сказал:
– Как говорил Михаил Афанасьевич Булгаков: «Давайте объяснимся». Меньше всего я ожидал увидеть в стандартной маленькой квартире на Лесном массиве такой музей. – Объясните, ради Бога, где, действительно, антикварные ценности, а где бутафория, приготовленная, очевидно, для ваших фильмов большими умельцами.
– Это все подлинники, – сказала она. Да вы не волнуйтесь! Пейте чай и ешьте пирожки, я их сама напекла, а я вам все расскажу.
Оказывается, она была женой одного из наследников Адриана Викторовича Прахова – известнейшего деятеля культуры, художника, археолога, реставратора, искусствоведа. Он обладал большой коллекцией археологических и живописных ценностей, часть которых досталась и Ирине Борисовне. Благодаря ему Врубель оказался в Киеве, где он жил с 1884 по 1889 год. Прахов искал исполнителя для восстановления старых и написания новых фресок в Кирилловской церкви в Киеве и обратился с просьбой к Чистякову, чтобы он порекомендовал кого-нибудь из его лучших учеников Академии художеств в Санкт-Петербурге. Чистяков порекомендовал Врубеля. В его лице Прахов нашел великолепного ценителя древнерусского и византийского искусства.
В 1884 году Врубель прибыл в Киев и приступил к работе. В дальнейшем весь киевский период жизни Врубеля был тесно связан с Праховым и Мурашко. Он снял комнату на Маложитомирской улице и часто бывал в доме Прахова на Большой Житомирской, 40. По его же заказу он выполнил еще и фрески ангелов для Софийского собора и орнаменты для Владимирского собора в Киеве. Все работы, особенно крупные, связанные с Кирилловской церковью, он обсуждал в мельчайших деталях с Адрианом Викторовичем. Об этом свидетельствует их переписка. Бывая у них в доме, он подружился со всем семейством: с его супругой Эмилией Львовной, дочерьми и с сыном Николаем Адриановичем, который написал о нем впоследствии интереснейшие воспоминания. Врубель был неутомимым художником. Он беспрестанно рисовал и делал эскизы. Причем зачастую, не окончив начатой работы, приступал к новой. В частной коллекции Праховых сохранилось большое количество эскизов, этюдов, акварелей и рисунков великого мастера, как законченных, так и незавершенных.
«В кармане своей бархатной куртки Врубель постоянно носил маленький альбомчик, в который заносил все, что, бывало, случайно заинтересует его в минуту короткого отдыха на пути от дачи Богговут до Кирилловской церкви. Альбомчик этот бережно хранится в нашей семье, вместе с другим «Венецианским», – пишет Н.А. Прахов. Члены семейства Праховых – Эмилия Львовна и Елена Адриановна – стали прототипами некоторых фресок Врубеля.
Даже первые признаки жестокой болезни Врубеля прошли на глазах Праховых. Как-то поздно вечером к ним пришел Михаил Александрович в крайне возбужденном состоянии. На вопрос Адриана Викторовича «Чем он так расстроен?», он ответил: «Отец умер, надо ехать в Харьков его хоронить».
Зная крайнюю стесненность художника в средствах, Прахов с приятелями собрал деньги ему на дорогу, что было нелегко, учитывая щепетильность Врубеля, и он уехал. А на следующий день к Праховым пришел отец Врубеля, живой и здоровый. Это были первые признаки болезни, погубившей мастера.
Таким образом, вся личная и творческая жизнь великого художника в его киевский период была связана с семейством Праховых. Поэтому немудрено, что у них осталось большое число работ художника, часть из которых досталась Ирине Борисовне. Она поведала нам, как нелегко им было все это сохранить.
Рассказала, как пришли агитаторы в дом Праховых с проверкой и обратились к Елене Адриановне, всесторонне образованной женщине, с вопросами по анкете:
– В школе, институте учились?
– Нет, – ответила она.
– Так и запишем – малограмотная.
Ирина Борисовна показала нам синего алебастрового льва – скульптуру Врубеля.
– Вы не подумайте, что я из жадности все эти ценности храню дома, боясь передать или продать что-либо музею. Этого льва я показывала в музее русского искусства. Они оценили его в 200 рублей. Я увидела их отношение к этим ценностям, и у меня пропало желание показывать им врубелевские работы.
– А вот эта чудесная раковина мне страшно знакома.
– Да, это та самая раковина, с которой Врубель писал свою знаменитую акварель.
Впоследствии я увидел, что акварель «Раковина» была им написана в 1904 году, а Врубель уехал из Киева в 1889. Так что я не берусь утверждать, что это именно та самая раковина, но, во всяком случае, она на нее была очень похожа.
Все, что связано с именем Врубеля, было для меня невероятно ценно. Критерии оценки талантливых людей типа: способный художник, великолепный мастер, талант, гений – весьма относительны и субъективны. Вспоминая крупнейших мастеров живописи и литературы конца XIX – начала XX века, можно назвать Репина и Серова, Алексея Толстого и Бунина, Лансере и Бенуа, Добужинского и Остроумову-Лебедеву, Блока и Маяковского и многих других. Но для меня лично вершиной художественного мастерства этого времени были два Михаила: Михаил Афанасьевич Булгаков и Михаил Александрович Врубель. И не за глубокое знание языка первым, и не за мастерство колорита второго я их так высоко ценю, а за бурный накал творческих страстей, звучавший в их произведениях. Читая в который раз «Мастера и Маргариту», все так же переживаешь за судьбы героев, наслаждаясь писательским мастерством автора, и в двадцатый раз, рассматривая фрески Кирилловской церкви и рисунки к «Демону», не можешь от них оторваться. Недаром эти два совершенно разных художника одним из основных мотивов своего творчества избрали такие вечные темы, как символ добра и Бога в религии и символы зла – Воланда и Демона.
Мы покидали гостеприимный дом Ирины Борисовны со смешанными чувствами – мы сознавали, что знакомство с такими ценностями должно быть доступно многим, а, с другой стороны, мы знали, что они находятся в достойных руках. Ирина Борисовна получила хорошее образование и в институте, и в семье Праховых. Она была человеком высокой культуры, училась в Киевском художественном институте вместе с моим отцом в 30-е годы, только отец заканчивал архитектурное отделение.
В наше время вузы Украины выпускали очень мало архитекторов -10 специалистов Художественный институт и 25 – Инженерно-строительный институт.
Архитекторы из художественного института были людьми творческими и весьма скептически относились к действующим строительным нормам и режиму рабочего дня. После года борьбы с тяготами проектной жизни многие из них перебирались в научное отделение, где жизнь была более вольготной, облагороженной творческими днями и походами в библиотеки.
В начале 80-х к нам пришли сильные молодые архитекторы. Игорь Авдеев, ставший впоследствии крупным архитектором, лауреатом Государственной премии, Юрий Ржепишевский – талантливый архитектор, с которым мы проработали много лет и сделали много интересных проектов. Сейчас он возглавляет крупную архитектурно-строительную фирму «Аркада – Термодом», проектирует и строит наиболее интересные и оригинальные жилые дома – особняки.
Я стремился привлечь их к любой интересной работе, особенно к экспериментальным объектам. А таких у меня хватало. Как раз в этот период я начинал один из них.