Плот с шуршанием уткнулся в береговую траву, замер на некоторое время и, гонимый течением, стал разворачивать свой хвост по ходу воды, наконец прижался к берегу всей длиной и окончательно остановился, иногда покачиваясь на невидимой волне.

Кэтвар присел на низенькую сосновую чурку, служившую в походе стулом или правильнее сказать табуретом, вытащил из пачки сигарету, чиркнул зажигалкой и глубоко затянулся дымом, оглядывая окрестности и свой импровизированный плот с привязанной к нему моторной лодкой. По выражению лица можно было без труда догадаться, что он остался доволен, и только опытный психолог смог бы определить легкое волнение, присущее людям перед большим и важным делом. А перед большим делом, по старому русскому обычаю, полагалось немного посидеть, как перед дорогой, и Кэтвар, пуская дым, одновременно радовался необычайно красивой природе и прикидывал, с чего начинать.

Лена в этом месте огибала со всех сторон небольшой островок, густо заросший черемухой, обещающей к концу лета порадовать своей черной сладкой ягодой. Правый, несудоходный рукав ее, глубоко врезался в пологий травянистый берег, образуя нечто вроде залива, в котором любила погреться на солнышке рыба. Остров закрывал от любопытных взоров речников или пассажиров редких судов это место, что вполне устраивало Кэтвара. Он не желал и не мог допустить, чтобы его месторасположение было кем-либо узнано, и случайная встреча могла стоить жизни любому путнику.

Еще прошлым летом он выбрал примерный район, куда не забредают даже случайные и вездесущие охотники — слишком далеко от ближайшего населенного пункта, 200 километров, как минимум. Место ему понравилось по многим параметрам: и невидимая с воды пристань, и граница кедрача с сосняком, и небольшой ручей, позволяющий лишний раз не выходить к реке, по которой хоть и редко, но все-таки плавают суда. С одной стороны смешанный, в основном сосновый лес, в котором можно собирать грибы, с другой кедрач, сплошь выстланный черникой, а если перевалить через сопку, то можно поживиться и брусникой.

Он пробыл здесь дней десять в прошлом году — свалил, распилил и ошкурил необходимое для строительства зимовья количество деревьев, надрал мха, и все это сохло, поджидало сейчас его в готовом виде. Выкопал котлован для подполья, в котором собирался держать продукты, и яму под баню, которую он тоже собирался построить, завез часть жизненно необходимого инвентаря.

И вот он снова здесь, через год, как и планировал ранее. Кэтвар докурил сигарету, вздохнул полной грудью, окидывая взглядом полноводную реку, и решил, что первым делом необходимо унести оконные рамы, чтобы не разбилось вставленное заранее стекло. Закрепив плот получше, он ступил на землю, на которой ему предстояло прожить до следующего года, как минимум, а может и более. До своего стана Кэтвар добрался за 5 минут, метров 400 отделяло его от реки, но он не беспокоился — особенности ландшафта не позволяли увидеть дым костра или печи с водной глади.

Все оставалось как прежде — заготовленный кругляк просох хорошо, местами потрескался и немного потемнел, вырытые ямы ждали своего предназначенья. Кэтвар аккуратно поставил рамы и остался доволен, началась трудная, но радостная работа: все с речки перенести сюда, включая и сам плот, сделанный из обрезных досок толщиною в 6 и 2 сантиметра. Шестерки — на пол и потолок, двойки на крышу и нехитрую мебель.

К вечеру все исчезло с реки, кроме моторной лодки, ее он загнал в полуискусственный грот, прикрываемый с воды густым ивовым кустарником. Можно проплыть в метре от входа и ничего не увидеть.

Стало темнеть, и он быстро разбил палатку, сделав самому себе замечание — все работы должны завершаться до наступления сумерек, и впредь всегда придерживался этого принципа. Кэтвар развел костер, поставил чайник, бросив в воду листья брусники, придававшие особый аромат напитку. Стемнело совсем, и он почувствовал, как потащило со спины прохладой, в первые дни июня еще не посидишь ночью в лесу в одной рубашке. Набросив куртку на плечи, Кэтвар пил не спеша чай и вглядывался в звезды, словно стараясь прочитать в них свою судьбу. Они светились и мерцали более ярким, не городским светом, заставляя каждого человека хоть раз в жизни задуматься над таинственностью и бесконечностью космоса, существовании жизни в далеких галактиках, проявить интерес к вселенной и помечтать.

Лес иногда шумел от набежавшего легкого ветерка, издавал непонятные пока звуки — то ли упала с дерева сухая ветка, то ли пробежал маленький зверек, и одинокому человеку становилось слегка жутковато ночью в глухой и нетоптанной тайге, хоть и понимал он, что кроме медведя здесь ему никто не опасен, да зимой возможны голодные волчьи стаи. Однако медведь в этих местах водился, и не в малом количестве. Кэтвар подбросил в костер дров потолще, чтобы горели, тлели всю ночь, взял карабин и ушел в палатку с единственной мыслью, что собака бы ему не помешала. С ней спокойнее и веселее.

С рассветом он встал, взял стометровую сеть, которой как раз можно было перегородить весь залив полностью, и ушел к воде. Поставив сеть, позволил себе покурить, ничего не делая, полюбоваться туманом, стелющимся по реке, который скоро исчезнет, испарится с восходом солнца, чтобы образоваться вновь в следующий или другие дни, как и многие другие временные явления природы. Кэт загнал лодку в тайный грот и вернулся обратно. «Сеть бы надо было поставить вчера, на ночь», — укорил он себя и развел костер, подогрел чай с брусникой, тушенку, позавтракал и принялся за работу. Полдня ушло на выверку фундамента, в качестве которого он использовал вкопанные длинные лиственничные чурки в количестве шести штук: очень важно, чтобы они держали дом ровно, не кособочась. Наконец, все стали по уровню и можно было приступать к первому венцу из той же лиственницы, которая от сырости не сгнивала, а в воде становилась еще прочнее от времени. Но он был один, и кроме строительства возникала необходимость в приготовлении пищи.

Кэтвар отправился на реку, не снимая сеть, аккуратно вытаскивал из нее рыбу: окуней и ельцов, попались и две залетные небольшие щучки. Всего около ведра, но и этим он остался очень доволен. Щуки сразу же использовал для горячего копчения, окуньки оставались ждать своей очереди для той же цели, а ельцов он посолил для будущего вяления.

Скоро вновь застучал топор, завизжала пила, выпиливая пазы в древесине, заработала лебедка, подтаскивая тяжелые бревна к нужному месту. Отдыхал Кэтвар редко, вытирал со лба пот привязанным на шею коротким полотенцем, доставал сигарету, выкуривал ее быстро, и снова по тайге разносились плотницкие звуки. Закончив один венец, он глянул на солнце, покачал головой и, не отдыхая, ушел на реку. Сняв одежду полностью, бросился в воду, преследуя две цели — искупаться и одновременно загнать в сеть рыбу, плавал с огромным удовольствием, нырял, отфыркивался, кувыркался, словно ребенок, наслаждаясь водной прохладой, особенно приятной после работы для разгоряченного тела. Вышел из воды взбодренным, надел трусы и поплыл на лодке за рыбой. В этот раз попалось примерно столько же, и вся рыба ушла на засолку. Специально на ужин он ничего не готовил, оставалась еще копченая щука, чай с брусникой — ему хватало.

Кэтвар устроился в самодельном кресле. Солнце уже скрылось за деревьями, но по отблеску можно было установить его месторасположение. Вечерняя жизнь в тайге оживала, готовились к выходу ночные хищники, и лес казался таинственным и пугающим для людей, ходящих в него за грибами и ягодами или просто отдохнуть. Скоро совсем стемнеет. Он окинул взором свое творение — мало, всего один венец, один ряд лиственничных крепких бревен, но покоящийся не на голой земле, а на крепком фундаменте, который простоит и сто лет. Обычно зимовье так капитально не строят, но он хотел прожить зиму в тепле и поэтому старался на совесть. «Ничего, завтра пойдет все быстрее». Он допил уже остывающий чай и забрался в свою палатку. С наслаждением вытянулся и почти сразу уснул: тяжелый физический труд давал о себе знать. Спал он крепко, но чутко — в тайге расслабление может стоить жизни, и его аура, как локатор, интуитивно отслеживала близлежащее пространство.

Утром повторилась та же картина — рыбалка, приготовление завтрака, на сей раз ухи, и необычным моментом вписалась в бытие натянутая между деревьями веревка с вывешенной на ней для вяления посоленной рыбой и прикрытая от надоедливых мух марлей. Снова стук топора, повизгивание пилы и кряхтение лебедки… Вечером, попивая чай, Кэтвар оглядывал три новых венца: вчетвером они смотрелись гораздо эффектнее вчерашнего.

Через пару недель остов дома стоял готовый, зияя не вставленными окнами и дверью. Кэтвар потирал руки — он смог, он построил дом, в котором ему предстоит жить какое-то время. Оставалось немногое — пол, потолок и крыша. Вставить окна и дверь, сложить печь, — все это должно было занять, по его расчетам, недели три. Потом он вернется домой пополнить запас продуктов, кое-что прихватить из инвентаря, и снова сюда, на землю обетованную.

Погода благоприятствовала ему, дождей не было, и он успел закрыть крышу. Теперь можно не торопиться особенно, все остальное можно делать и в дождь, он уже не проникнет внутрь и не создаст каких-либо помех.

Кэтвар первым делом принялся за подполье — сгородил сусеки для картофеля, который собирался привезти из ближайшей деревни, мешков десять ему бы хватило на год, изготовил полки для складирования вяленой рыбы, хранения бочонков с ягодой, которую планировал собрать осенью, для грибов и прочей снеди. Потом настелил двойной пол. Обосновывался он прочно, по-хозяйски, на потолок натаскал земли, вставил окна и дверь, сделал деревянную кровать, крепкий стол и лавку около него и теперь уже не спал в палатке.

В доме жилось гораздо спокойнее — медведь не мог застать его врасплох ночью, а больше он ничего и никого не боялся, карабин мог защитить от любого зверя.

Предстояло самое главное и ответственное, как он считал — сложить печь. Вначале Кэтвар планировал соорудить ее из имеющегося под рукой материала — камня-плитняка, но в последний момент засомневался: глина и камень могут иметь разную прочность к огню, печь может потрескаться и развалиться со временем, а ставить обычную железку-буржуйку он не хотел. Слишком мала у нее теплоемкость, вернее, ее совсем не было, и он уже отчаялся — впереди отчетливо замаячила поездка за кирпичом. Но выход пришел внезапно: железку можно обложить по бокам все тем же камнем-плитняком, который станет сохранять тепло. Конечно, это не кирпичная добротная плита. Но выход найден! И времени потребуется гораздо меньше. Он обрадованно вздохнул и приступил к работе.

Дом, построенный собственными руками дом, был полностью готов принять своего хозяина. Принять, укрыть от дождя и ветра, уберечь от дикого зверя и согреть в лютую зиму. Кэтвар остался доволен творением своих рук и следующий день объявил выходным. Однако и здесь не обошлось без условностей — в выходной не мешало исследовать окрестности, которые он еще не знал. Взяв с собой карабин с патронами, бинокль, он пошел на вершину сопки, залез на самый высокий кедр, и перед ним предстала вся сибирская тайга в своем могучем величии и великолепии. Час он не мог оторвать глаз от бинокля, позволяющего не бегать до соседней сопки. Лена, петляя, уходила вдаль. В голове постепенно вырисовывалась близлежащая карта местности, которую необходимо знать, чтобы в будущем не заблудиться и всегда точно и быстро находить свое зимовье. Напоследок он крикнул во всю свою мощь: «Тайга, дикая и нетоптанная сибирская тайга! Здесь я-я-я, твой хозяин и господин»! «Ин-ин-ин», — отозвалось эхо. Кэтвар помахал рукой, улыбнулся своей выдумке и стал осторожно спускаться на землю. Утром, с рассветом, мотор увез его вверх по реке.

Только к вечеру, проплыв 12 часов, он добрался до поселка и решил отдохнуть в местном ресторане, единственном и более менее приличном для райцентра. Заказав ужин, Кэтвар осматривался, потихоньку потягивал коньяк и жевал жареное мясо, считая, что у него оно будет получше — свежая козлятина или сохатина, которой он обеспечит себя на всю зиму. Он не танцевал, хотя его пару раз приглашали симпатичные девочки, намекая и на продолжение вечера, но он отказывался, не хотелось неприятностей или болезней. Он определил, что за девочками наблюдают сутенеры, жившие за их счет, и желание танцевать с такими не возникало. Через час, примерно, подсела к нему одна дама, изрядно подвыпившая, объявила слегка заплетающимся голосом, что посидит с ним немного, так как он порядочный и не пристает к бабам. Кэтвар усмехнулся и ответил с улыбкой:

— Что ж, милости просим, если сама приставать не станешь.

Дама замахала рукой, засмеялась как-то вульгарно.

— Не-ет, я не буду — надоели все мужики до чертовой матери, а одной скучно, но вот с тобой бы я пошла. Налей немного, если не жалко.

Она пододвинула пустую рюмку, Кэтвар плеснул ей немного коньяка, она опрокинула все в рот и сморщилась, прикрывая рот ладонью.

— Коньяк — дерьмо, водка лучше, — и засмеялась, потом задумалась на секунду и залепетала отяжелевшим языком: — Уехать бы куда-нибудь, чтобы никто не нашел, и жить одной в тишине и покое. — Помолчала опять немного и продолжила, поднимаясь, — Спасибо за беседу, пойду я.

Держась за столики, дама ушла, а Кэтвар допил коньяк, рассчитался и тоже пошел к выходу. Отчаяние, пустота и обреченность, с которой она говорила, не выходили из головы. На улице, на углу, он услышал знакомый голос, отбивающийся от двух мужиков, которые тащили за собой уже изрядно опьяневшую женщину. На проститутку она не походила, и он решился помочь.

— Эй, — окликнул он двух верзил. — Зачем же тащить женщину силой? Разве мало готовых пойти по желанию — только свистни.

Они окинули его взглядом и не посчитали опасным, предложив просто отвалить, и потащили женщину за собой. Она соображала, куда и зачем ее хотят утащить, и трезвела на глазах — изнасилованной быть не хотелось. Он снова вежливо предложил оставить женщину в покое, и один из мужиков просто взбеленился — может, от вежливости, может, от нетерпения.

— Ну, держись, говнюк.

Он отпустил женщину, отодвинулся чуть-чуть назад и ударил со всего маху, всем своим весом, рассчитывая вырубить сразу и наверняка. Кэтвар, как бы ленясь, убрал голову от удара и насадил печень мужика на свой железный кулак. Тот тихонько ойкнул, удивленно-печально выпучил глаза и осел. Второй отпустил женщину, секунду подумал и залепетал:

— Ладно, мужик, все нормально, забирай ее, — и рванул бегом по улице, бросив своего напарника.

— Вы в порядке? — спросил Кэтвар и, получив утвердительный кивок, предложил: — Я провожу вас до дома.

Женщина внезапно расплакалась.

— Мне некуда идти и я не пойду домой, — всхлипывала она. — Дома брат с пьяной компанией, которая вечно ко мне пристает, а он не защищает меня, готов продать каждому за бутылку водки. Лучше уж в петлю или в воду — все едино.

Она плакала, вытирая глаза по-деревенски, руками. Кэтвар не собирался ее успокаивать. Он предложил другое.

— Я остановился в гостинице, вы можете переночевать у меня.

Она сразу же перестала плакать, вытерла слезы, окинула его печальным взглядом и обречено, тихо произнесла со вздохом:

— Пойдем.

Кэтвару показалось, что она пошла с ним, не сомневаясь в его низких намереньях, но все-таки пошла, сделала выбор, на ее взгляд, из двух зол меньшее.

В номере девушка присела в кресло, сжалась в комочек и наблюдала за ним немного испуганно и настороженно, прокручивала в голове мысли — станет приставать или нет. Он предложил ей лечь на кровать, а сам устроился в кресле и почти сразу уснул. Проснулся как обычно рано, принял душ, выйдя из него, понял, что незнакомка тоже проснулась и ушел из номера, чтобы не мешать ей одеться. Вернулся через полчаса — она уже поджидала его в кресле, чтобы выразить свою признательность и благодарность. Кэтвар выслушал и спросил в свою очередь.

— А дальше-то что, что вы станете делать дальше?

Он понимал, что с ним откровенничают, как с незнакомцем, так иногда делают люди, никогда бы не сказавшие близким и малой толики услышанного.

— Не знаю, — она опустила голову. — Не знаю. Надо куда-то уехать, но кто меня ждет и где жить? Не знаю, — она снова опустила голову.

Кэтвар оглядел ее уже по-другому — симпатичное лицо и неплохо скроенная фигурка, лет двадцать на вид, может чуточку больше. Шатенка с вздернутым курносым носиком, придающим лицу некоторую экстравагантность и нисколько не портящим его. Чувственные губы и редкостные голубые глаза-озерки.

— Я не люблю недоговоренностей и кое-что могу предложить, если вас это устроит. Завтра я отправляюсь в экспедицию очень далеко в тайгу и пробуду там целый год без связи с обществом. Таежная жизнь предка-аборигена, усовершенствование некоторых функций организма, сбалансированность их действий, души и тела. Вы можете поехать со мной, но предупреждаю, что раньше намеченного срока — один год — вы не сможете вернуться назад. И последнее — вам придется со мной жить как с мужем. Вряд ли я смогу удержаться и не трогать вас целый год как женщину, поэтому и предупреждаю заранее.

Он замолчал и внимательно следил за ее реакцией, отметил про себя, что предложение заинтересовало и пугало одновременно. Она неуверенно спросила:

— И что потом?

— Потом мы вернемся назад. Возможно, зарегистрируемся, возможно, разбежимся в разные стороны, кто знает… Но с уверенностью скажу, что вернетесь вы совершенно другим человеком, способным мыслить достойно и защитить свою честь.

— Заманчиво, — она улыбнулась. — Вернуться другим человеком. Здесь ничто меня не держит, а там ничего не пугает, в крайнем случае изнасилуют, но и это становится невозможным — я отдамся добровольно. — Она засмеялась собственной шутке и уже серьезно продолжила, — Едем, я согласна. Что с собой брать и что говорить?

Кэтвар задумался — а правильно ли он поступает? Он не знает эту женщину, руководствуется своими низменными побуждениями. Нет, не половым влечением, хотя и им тоже в том числе, но в первую очередь ее потенциальной возможностью к труду. Приготовление пищи, сбор ягод, грибов — на это уходит масса времени, а она освободит это время для него, для его занятий и дел. Позже, глубокой осенью и зимой времени станет с избытком, все заготовки проведены, закрома полны ягод, грибов и мяса, ешь — не хочу. Она скрасит скуку душой и телом. Вот и получается, что он эгоист, все для него — работа, душа и тело. Другой голос внутри вещал несколько иначе. Самобичевание вещь неплохая, но и ее необходимо использовать с достоинством. Разве она совсем ничего не получит? Кров, пищу, спокойствие души и, может, телесное наслаждение. Разве ты не попытаешься сбалансировать ее душу и тело, возвращая в общество сильного, волевого и справедливого человека, не ту размазню, готовую раздвигать ножки перед каждым подонком, а потом реветь в тряпочку и уповать на судьбу-злодейку? Она сможет стать Человеком, сильным, справедливым, порядочным. Разве это малая плата? Вы нуждаетесь друг в друге сейчас, и судьба недаром свела вас вместе. Дерзай, Кэтвар, ответственности у тебя прибавилось!

Он улыбнулся самому себе, но дама заметила и, видимо, это ей не очень понравилось. Улыбку в данной ситуации можно расценить по-разному.

Время поджимало, и Кэтвар не хотел тратить его на разговоры. Впереди долгий путь, там и поговорим, решил он.

— Говорить ничего и никому не нужно, лучше уйти инкогнито: меньше вопросов и нервов. Скажешь братцу, что уезжаешь на всю зиму от такой жизни и чтоб не искал тебя. Возьмешь самое необходимое из одежды, чтобы не погибнуть зимой в тайге — валенки, шубу, не знаю, что там у тебя есть. Иголку с ниткой. Жду тебя в обед здесь же.

Кэтвар ушел сразу же, не дав сказать ничего, ответить или возразить на свои слова, — так удобнее. Полдня он мотался по магазинам, закупая необходимое, и все доставлял на берег, вернее, в домик на берегу, где у него был знакомый хозяин, присматривающий за лодкой, готовый оказать и другие услуги, правда, за деньги, и не задающий лишних вопросов.

Он провозился часов до четырех вечера, вернулся в гостиницу, где вся на нервах ожидала его незнакомка.

— Наконец-то, я уже вся извелась, думала, что это розыгрыш и я купилась. Материла тебя и себя последними словами, но решила ждать до вечера — за номер оплачено до утра.

Она присела на кровать, оттараторив сказанное единым махом, и замолчала, ожидая оправданий или пояснений. Но Кэтвар не сделал ни того, ни другого, он молча перебирал ее вещи — валенки, добротная шуба-дубленка, рукавицы, рейтузы. Когда он достал их, она рванула за гачу, бросила со злостью:

— Тебе нравится копаться в бабьем белье? Может, пояснишь что-нибудь?

Он присел на кровать с другой стороны, взглянул прямо в глаза и ласково улыбнулся, сразу же растопив ее злость.

— Пришлось повозиться с покупками подольше обычного, вот и задержался немного, а в бабьем белье, — он снова улыбнулся, — я действительно копаюсь из интереса — не хочется, чтобы было что-нибудь забыто, там нет возможности достать или купить. Например, не вижу сапог, кирзовых или резиновых, осенней шапочки и куртки. Из летнего платья не залазят сразу в зимнюю шубу, а туфли там совсем ни к чему, но может, стоит и их оставить, например, на Новый год, не знаю, как медведям, но мне понравится.

Они засмеялись оба, и она уже по-другому воспринимала его, в одночасье он стал для нее лидером. Деревенская, она понимала, что такое тайга, поняла и его заботу, поверила, что его предложение не обман и что нужна она не только, чтобы оттрахать и выбросить — иначе бы он не проверял ее одежду.

— Придется идти еще один раз, — вздохнула она. — Действительно, несерьезно отнеслась к проблеме. А туфли оставлю — для тебя.

Она отсутствовала примерно час, влетела в номер вся запыхавшаяся от бега или быстрой ходьбы, и Кэтвар подумал, что ее дыхалка ни к черту, но на свежем воздухе испарится алкоголь, улетучится никотин и многие шлаки. Он представил ее через год и улыбнулся: «Да, не поздоровится ее братцу, если скажет поперек слово».

Теперь можно и отдохнуть, до рассвета оставалось часиков десять, необходимо выспаться, что он и предложил сделать. Она взглянула на часы и удивилась.

— Только 6 вечера, еще рано.

— Мы уйдем в четыре утра, путь долгий, — пояснил он и расстелил постель, снял рубашку и брюки, не стесняясь, при ней и нырнул под одеяло.

Она немного замялась, он отвернулся и вскоре почувствовал тепло ее тела в постели. Повернувшись, обнял ее, поцеловал долго и крепко в губы, стал ласкать грудь, ощущая вырастающее напряжение внизу живота, она прижималась к нему сильнее и сильнее, чувствуя упругость внизу, задышала чаще и приняла его в себя, неистово дрожа телом и по-детски всхлипывая от удовольствия. Пальцы впились в его спинные мышцы, когда он замолотил внутри ее тела и не вышел, доставляя особенное удовольствие редкими движениями. Губы ласкали соски, мочки уха и шею, и она снова почувствовала его упругость, как прежде, задышала чаще, задвигалась, словно торопилась не опоздать куда-то, закричала, не удержав слов внутри, и обессилила враз, все еще наслаждаясь его присутствием.

Откинувшись на подушку через некоторое время, он закурил прямо в постели, теперь уже она находилась как бы сбоку и сверху, поглаживая его грудь и пропуская волосы сквозь пальцы, разглядывая и познавая тело, доставившее ей огромное удовольствие. Захотелось взглянуть на проказника, и она, целуя сантиметр за сантиметром, медленно поползла вниз, положив на него руку и ощущая привычную теплоту друга. Он не дремал, вырастая навстречу и принимая ее ласки.

Они так и уснули, не сказав друг другу ни слова, не познакомившись, но были счастливы и довольны, а все остальное приложится позже.

Кэтвар проснулся рано, глянул на часы: 3-50, пора вставать. Пока умоются и оденутся — рассветет, но он дал возможность своей подруге повалятся еще десять минут, пока одевался, умывался и брился, потом разбудил и ее. Она по-кошачьи потянулась, еще не понимая спросонья, и постаралась притянуть его к себе, видимо, досматривая сладкий сон. Почувствовав не то, открыла глаза и ласково улыбнулась.

— Уже пора, милый? — спросила протяжно и села в кровати. — Я сейчас, быстро.

Он понял, что она еще все стесняется, закрывая ладонью груди, и не стал ей мешать, отвернулся, упаковывая в рюкзак ее платье, в котором она пришла.

— А что я надену? — спросила она, видя, как платье исчезло в рюкзаке.

Кэтвар показал на блузку, джинсы и свитер.

— Утром прохладно на Лене, а так не замерзнешь, — он улыбнулся. — Вот и все, мы можем идти, завтрак в пути, — он показал на термос и бутерброды.

Присев по обычаю на дорожку, они вышли из гостиницы и отправились в сторону реки. Кэтвар нес оба рюкзака незнакомки, она, вцепившись в его руку, семенила следом. На берегу он перетащил в лодку шесть больших деревянных бочонков, металлическую бочку с бензином, кое-какой другой скарб и попросил ее устроиться поудобнее. Потом отошел на минутку вглубь огорода и вернулся обратно, держа в руках котенка и щенка. Оттолкнулся от берега, завел мотор, произнес: «С Богом», прибавил газу и улыбнулся.

— Вот и все, прощай, цивильная жизнь. Я твой Робинзон, а ты моя Пятница, — он засмеялся и продолжил: — Давай знакомиться. Меня зовут Кэтвар, здесь все — и имя, и фамилия, и отчество, одним словом: все вместе и без вопросов. А ты?

Она так и не поняла, что больше он ничего ей о себе не расскажет, по крайней мере пока, посчитала все шуткой, приглашающей первой к разговору.

— Да, действительно, здорово получается. Организмами подружились, а имен не знаем, Робинзон и Пятница, да сибирская глухая тайга, — она улыбнулась своему сравнению. — Ну а я — Марина, Тихонова Марина, дочь Ивана, ныне покойного, матери тоже нет. Всего из родни — один брат — придурок и пьяница. Школу закончила, ПТУ кулинарное, не согласилась спать с директором ресторана — выперли с работы. Теперь вот Пятница, — она засмеялась. — И плыву на необитаемый остров. Долго плыть будем?

— Часов девять, если без остановок, в обед уже станешь обживать свое жилье, организовывать быт, так сказать.

Котенок боялся звука мотора, проносящейся мимо воды и все жался к Марине, мяукал жалобно, она гладила его по головке и он в конечном итоге успокоился, уткнувшись хозяйке под мышку. А щенок ничего, освоился быстро и уже обнюхивал все вокруг. Солнце поднималось из-за правого плеча Кэтвара, слепило глаза Марине, когда она смотрела прямо на него, и она старалась отводить взгляд, любуясь полноводной сибирской рекой, на которой родилась и выросла.

Мотор однородно урчал, толкая груженую лодку, казалось, без напряжения и был незнаком Марине. Она знала все лодочные моторы, но такого никогда не видела. Самый мощный из них, «Вихрь», был больше размерами и не развил бы такой скорости, как этот маленький, похожий на маломощный «Ветерок», моторчик.

— А что у тебя за движок, Кэт? — спросила она и он улыбнулся своему имени, так, по-женски, его еще не звали. — Я раньше не встречала таких.

— Японский, — ответил он. — Стоит дороже, но мощнее, надежнее и экономичнее «Вихря», меньше размерами, что тоже немаловажно. «Вихрь» и пустую лодку так не потащит, и бензина жрет вдвое больше.

— А в бочках что? — продолжала она расспрашивать.

— В одной куль муки, в другой тоже мука, в третьей — картошка и еще мешок так, в четвертой соль, в пятой сахар, в шестой всего понемногу. Но бочки, в первую очередь, необходимы, как тара — бочка ягод, грибов, рыбы, мяса, орехов, мало ли чего еще потребуется в хозяйстве — тебе решать, как их использовать по назначению. Они добротно сделаны и не протекают.

Он помолчал немного, закурил сигарету и продолжил:

— По прямой мы уплывем километров за 200 от ближайшего населенного пункта, по воде еще дальше. Сейчас нужно обустроиться, обжиться надежнее, в сезон набрать ягод и грибов, наловить рыбы побольше, лося завалю, когда холода настанут, медведя не помешает приобщить перед лежкой для жира, шкура тоже сгодится. Пока можно козу подстрелить на мясо, не успеет протухнуть — что-то съедим, остальное завялим. Орехов набьем, чтобы зимой щелкать, в потолок поплевывать и сказки рассказывать, — он улыбнулся и направил лодку к острову посередине реки. — Перекусим немного и поплывем дальше, щенок с котенком оправятся и тоже поедят.

Лодка тихо уткнулась в берег, Кэтвар выскочил первый, подтаскивая ее подальше, чтобы не унесло течением, подал руку своей даме и размял кости несколькими упражнениями — подпрыгнул на месте, перевернулся в воздухе пару раз и встал на ноги. Марина раскрыла рот.

— Ты что, циркач? — удивленно спросила она.

— Нет, — ответил он. — Скоро и ты станешь делать это, и не только это. Любой здоровенный мужик, обидевший тебя, пожалеет, что родился на свет. Я кэтвар, — гордо произнес он. — Но кэтвар из тебя вряд ли получится, а ниндзя вполне.

Марина ничего не понимала, и ему пришлось объяснить подробнее.

— Про ниндзя ты, естественно, слышала. Это древнее боевое искусство, которое я изучал в течение трех с лишним лет, я превзошел своего учителя и создал новую школу, школу кэтваров — высших мастеров боевых искусств, высот которых могут достигнуть особо одаренные люди. Таковых на планете человек 10, не больше. Кэтвар без особого труда и риска может противостоять десятку ниндзей и победить их, поймать рукой летящую пулю или стрелу. Я удаляюсь в этот заброшенный мир, чтобы отточить свое искусство до совершенства, и ты убедишься в этом. Вот и все теперь ты про меня знаешь, но говорить об этом никому не следует.

Он прилег на травку, поставил рядом с собой термос, разложил бутерброды — ветчину с хлебом и пригласил подругу к импровизированному столу.

Ели молча, Марина все еще переваривала сказанное им. Верила или не верила — это другое, она удивлялась его рассказу и пока плохо представляла, что из нее может получиться какой бы то ни было боец, тем более ниндзя. А он, закончив с едой, лег на спину, смотрел в небесную синеву и думал о Марине. Уехать с незнакомым мужчиной неизвестно куда решится не каждая женщина, значит, не ждала она от него худшей жизни, понимала, что с целью убийства так далеко не повезут. А может, ей было все равно — лишь бы сменить обстановку. Полежав минутку, встал, прерывая мысли: пора плыть дальше.

В два часа дня лодка уткнулась в траву в одном из заливов реки и Кэтвар торжественно произнес:

— Все, приехали, это наш дом и здесь мы станем жить в течение года. Да здравствует Родина, домик родной!

Он протянул Марине руку, осторожно проводил ее на берег. Ноги затекли от длительного сидения на жесткой деревянной лавке, она старалась размять их, одновременно оглядываясь, но ничего не замечала похожего даже на признаки жилья. Кэтвар протянул ей ее рюкзаки, взял пару бочонков на плечи, коротко бросил:

— Идем, милая, обитель нас ждет, — и затрусил вверх по склону, не оглядываясь.

Она еле-еле успевала за ним, и внезапно остановилась как вкопанная — перед ней неожиданно появился, предстал домина, каких и в деревне-то мало строили. Кэтвар снова коротко бросил: «Осваивайся», и затрусил обратно к берегу, оставив бочонки у крыльца.

За четыре ходки он перенес все, укрыл лодку в гроте и предложил:

— Сегодня день отдыха и вопросов. Осваивайся по-настоящему, надолго, как хозяйка, и отдыхай. В дом заходила? — спросил он.

— Еще нет, — ответила она.

— Хорошо, тогда первым запустим котенка.

Он взошел на крыльцо, откинул крючок и открыл дверь. Марина опустила на пол Мурзика, как она его назвала. Он отряхнулся немного, постоял в раздумье и смело перешагнул порог, обнюхивая все вокруг, следом вошли Кэтвар и Марина.

— Прекрасно, надо занести продукты, — сказал Кэтвар сам себе. — Освободить бочонки.

Марина осмотрелась — голый топчан или кровать, стол и лавка, — из мебели все. Посредине единственной, но очень просторной комнаты висела веревка с вяленой рыбой: примерно пара сотен крупных ельцов и окуней, резаная кусками щука.

— Вялить станем на улице, — пояснил он. — Здесь временно, пока меня не было. Готовую — в коробку и в подполье, — он отломил кусочек щуки. — Попробуй. Вкусно?

Марина с удовольствием ела рыбу и удивлялась — почему так не делали в ее деревне? Действительно вкусно и аппетитно. Она уже немного освоилась и знала, какие запасы и чего у них имелось, но первый обед он решил приготовить сам.

— Пойдем, — попросил Кэтвар. — Поможешь поставить сеть, потом все станешь делать сама.

Он снял обувь и рубашку и налегке поспешил к берегу, прихватив что-то в мешке. Она побежала за ним. Кэтвар показал грот, вывел из него лодку, и они вдвоем быстро поставили рыболовную снасть. Он обратил внимание, что управлять лодкой Марина умеет, не в диковинку ей и сети. Потом, на берегу, он снял джинсы и плавки, голый нырнул в воду и уже из воды крикнул:

— Привыкай, ни к чему мочить нижнее белье, посторонних нет. Искупнись, вода очень теплая, взбодрись с дороги. Заодно и щук от берега в сеть загоним.

Марина резво скинула блузку, замешкалась немного, глядя на свой бюстгальтер, потом махнула рукой на условности, разделась догола и поплыла к нему. Он обнял ее за талию, поцеловал в губы, приподнимая за бедра и вошел в нее прямо в воде. Она, держась за его шею, испытывала небывалые ощущения и кончила быстро, снова отмечая про себя, что ей так хорошо никогда и ни с кем не было. Правда, и в воде она тоже сексом не занималась.

Кэтвар вынул из сети три небольших щучки, и они вернулись к домику. Изваляв их в соли и положив на низ коптилки тальник, он развел костер, засекая время, и через полчаса объявил, что обед готов. Ушел в домик, принес бутылку с разведенным спиртом, настоянном на листьях брусники и черники, поставил на уличный столик рюмки и объявил праздник в честь прибытия принцессы открытым. Она зарделась от его слов: принцессой ее еще никогда не называли. Правда, ласковые слова приходилось слышать, но они звучали сально и всегда с единственной целью.

Некрепкий разведенный спирт с запахом черники и брусники Марине понравился, а особенно копченая щука, у них почему-то так не коптили, да и не коптили рыбу вообще. Она впервые в жизни пробовала столь замечательное блюдо, приготовленное руками любимого мужчины, а что он ей безумно нравился — она уже не сомневалась вовсе, правда, и не говорила ему об этом, ждала первых слов от него.

Красивое, крепкое тело, хозяйская жилка, умение готовить, деловитость и ум — настоящий мужчина, не сравнить с сальными мужиками, добивающимися ее силой или за деньги. Такой не мог не понравиться ей, тем более, что в сексе никто еще ранее не доставлял Марине истинного и незабываемого наслаждения.

Наевшись, он заговорил не о любви, — о деле. Что надо бы мха надрать и просушить для перины и подушек, сшить их из имеющегося брезентного, но мягкого материала. Высушенный мох имеется, но он приготовлен для строительства бани, взять можно, но и восполнить нужно.

Делать нечего, пришлось шить наволочки для подушек и перины. Работала с удовольствием, для себя и него, удивляясь собственной хозяйской хватке. Управилась Марина часа за три. Он набил мешки сухим мхом, прилег и похвалил скупо:

— Ничего, лежать можно, все-таки мягче, чем на голых досках, — и улыбнулся лукаво.

Проснувшись утром, Марина потянулась сладко, как всегда и обычно дома, пошарила рукой и поняла, что одна. Кэт уже встал, в домике его не было. Она натянула трусики и выскочила голой на крыльцо, но и там не увидела милого. Вздохнула и поплелась к берегу, поплавала немного, освежилась и вернулась легким бегом домой, свежая и порозовевшая. Что-то надо было приготовить на завтрак, она развела костер, поставила чай с брусникой и решила на обед сварить уху, а позавтракать оставшимися от ужина щуками.

Кэтвар появился через полчаса. В одних плавках, с ножом на поясе и молоденьким козленочком на плечах. Сразу же разделал его, и теперь в ее распоряжении было мясо: можно сварить суп, приготовить котлеты… Очень много разных мясных блюд знала она, но он попросил сделать на обед шашлык и сварить картошку.

— Как же ты убил его одним ножом, ты же не брал карабин с собой? — удивилась Марина.

— Поймал и зарезал — ответил он.

— Как поймал? — не понимала она. — Он что, просто стоял и ждал, когда ты подойдешь и перережешь ему горло?

— Да, стоял и ждал, я подошел и зарезал его. Я кэтвар, Марина, и убежать он не в силах. Лучше тебе это увидеть самой, поверить трудно. Многое ты увидишь и поймешь за год, многое, чему не поверила бы и на кинопленке. Но кое-что продемонстрирую и сейчас.

Кэтвар поднял руку — ободранная туша козленка зашевелилась, приподнялась над землей, замерев на мгновение, и подлетела к ней, падая на колени. Ужас, дикий звериный ужас обуял ее, страшные мысли вихрем пронеслись в голове: «Кэтвар колдун, сам черт или сатана, он сдерет с нее шкуру живьем, выпьет кровь и съест тело». Жуткие видения пронеслись в подсознании, кровь от испуга отлила от ее головы и она провалилась в обморок. Кэт быстро привел ее в чувство и постарался объяснить, но она плохо воспринимала услышанное, стараясь отползти от него подальше — страх все еще владел ею, и только страх.

— Ты видела по телевизору, что некоторые люди могут двигать предметы силой своей внутренней энергии, гнуть ложки, не прикасаясь к ним руками, ты это наверняка видела или слышала от других и воспринимала нормально. Я, например, пододвинул к тебе козла, и ничего здесь сверхъестественного нет, просто я сильнее других. Он и не убежал в лесу потому, что я заставил его стоять, парализовал его волю своей энергией, подошел и зарезал его. Ничего сложного для кэтваров в этом нет — обычное явление. Вот, например, видишь гвоздь лежит? — Марина кивнула, продолжая бояться, но уже осмысливая разговор. — Мысленно завязываешь его узелком…

Гвоздь согнулся вначале пополам, потом, словно мягкая веревка, перекинул концы друг через друга и затянулся в узел. Марина взяла его в руки, провела по узлу пальцами и прошептала, вспоминая рассказы подруг и телепередачу о конкурсе экстрасенсов или биоэнергетиков, где они соревновались в телекинезе:

— Да-а, такое действительно надо видеть наяву, в кино не поверишь. А что еще ты умеешь, Кэтвар?

— Разное, милая, не все сразу. Унеси мясо и давай завтракать.

Отношение к нему Марины вновь изменилось, она стала бояться, стараясь не подавать вида, слова мало убедили ее, и в душе доминировал страх новизны и неопределенности. Чувство отрешенности, вялости и безысходности исчезло еще вчера, сегодня преобладала неуверенность — а что, если что-то не так сделать, он и меня может завязать в узел, как тот гвоздь?

Кэтвар рубил баню, которая была необходима им осенью и зимой, — летом можно и в Лене помыться, но баня есть баня, даже летом. Она частенько засматривалась на своего мужчину, который махал топором, таскал бревна, пилил и еще ни разу не отдохнул за четыре часа. Словно машина, он делал свою работу, и только в полдень остановился.

— Побежали, искупаемся, освежимся — и обедать. У тебя все готово?

Она кивнула и понеслась вслед за ним, снимая на ходу одежду, нырнула к нему, подплыла и отдалась с особым неистовством. Потом они поплавали еще минут пять, оделись — и бегом в гору. Марина отстала сильно, запыхалась, но была счастлива, подавая ему шашлыки с чищенной вареной картошкой.

— Ничего, милая, — заговорил он после еды. — Зимой ассортимент блюд улучшится — грибы, ягоды, строганина из рыбы и сохатины. Будем орехи щелкать и в потолок поплевывать.

Он засмеялся, а она вздохнула, страх внезапно исчез, уступая место чувству благодарности и привязанности, женского интереса и влечения.

— Кстати об орехах. Да, шишек много, урожай нынче богатый, однако и кедровки много появилось, спустить может всю шишку напрочь.

Кэтвар задумался, потом улыбнулся.

— Завтра, если ты не проспишь, я на рассвете стану петь песню кедровки. Песню о том, что у меня уже есть женщина и кедровка мне не нужна, что я человек, а не птица, но могу поймать ее, надрать ей задницу, как и всем кедровкам подряд, которые прилетят сюда. Что лучше им убраться отсюда подальше, в лесу места хватит, а на этой сопке, сопке моей женщины Марины, им делать нечего.

— Да ну тебя, — зарделась Марина. — Я серьезно, а ты все шутишь.

Но ей было приятно услышать и такие слова, дающие толчок к фантазии — она жена молодого и сильного вождя индейского племени, умеющего разговаривать с птицами и петь их песни.

— Я вовсе не шучу, Марина, ты моя женщина и это твоя сопка, а задницу кедровке надерем завтра. Даю слово.

Он вернулся к своей бане, снова молча пилил, таскал, рубил до восьми вечера, а потом пригласил на речку, с жаром овладел ею опять и принялся за ужин, с удовольствием наблюдая, что Марина справляется, уже вторая веревка с рыбой появилась между деревьями. Все она делает сама, не отвлекая его от основной работы.

Она проснулась, когда Кэтвар откинул одеяло, чтобы встать, но наклонился к ней и прошептал ласково:

— Дождь на улице, сегодня можно поспать подольше, а я скоро вернусь. Но все-таки, кажется, придется и тебе встать — рыбу дождь намочит, повесишь ее здесь, потом я сделаю во дворе навес.

Он так и убежал в одних плавках, оставляя свой запах, ласковый шепот и чувство привязанности. А она сняла рыбу, перевесила ее сушиться в комнате и прилегла снова, прикрыв глаза и вспоминая прошедшие дни.

Четыре дня, как она здесь, и уже давно поняла, что влюбилась, влюбилась страстно и невероятно сильно и даже не хотела думать, что год кончится и они могут расстаться, как он выразился — разбежаться в разные стороны. Но он сказал, что, может, они и зарегистрируются. Она тяжело вздохнула. Он намекал, но напрямую о любви не говорил никогда. Марина вспомнила второй день, когда он обещал ей спеть песню кедровки, вспомнила, съежилась почему-то вся от страха и улыбнулась.

Он разбудил ее на рассвете и они вышли на улицу, дал ей в руки тонкую длинную веревку и стал искать глазами птицу, вскоре увидел прилетевшую на соседний кедр и приложил палец к губам. Потом взлетел вихрем на ствол дерева, словно обезьяна со скипидаром в заднице, ухватил не успевшую опомниться кедровку за ноги, оттолкнулся от верхушки кедра и со свистом и переворотами полетел вниз. Марина обмерла, ноги не держали ее и она осела на землю — разобьется, с такой высоты невозможно не разбиться! А он приземлился, как ни в чем не бывало, на ноги, рассмеялся ее испугу и пояснил весело: «Ничего, мы не кедровки, но тоже летать могём». Взял из ее враз ослабевших рук веревку, привязал птицу за лапку и отпустил. Она взлетела, криком сгоняя всех кедровок с окрестных мест, выпускал он ее еще пару раз для острастки, но и одного хватило, чтобы больше эти птицы не появлялись здесь долго. Вот тогда она окончательно и поняла, что он для нее значит больше всего на свете, больше самой жизни, и без него ей она не нужна.

Марина лежала задумавшись, слушала, как дождь барабанит крупными каплями по крыше, как шумят деревья от ветра и водяных капель. В доме тепло и сухо, а ее любимый сейчас на соседней поляне делает свои растяжки, прыжки и кувырки, бьет чучела, прыгает вверх на много метров, оттачивает мастерство рукопашного боя. Но он пояснял, что бой — это не главное, главное — состояние души, единство ее с телом, умение чувствовать и управлять своей энергией. Он мог сконцентрировать ее в небольшой сгусток, бросить, толкнуть в чучело, и в нем внезапно образовывалась дырка величиной с кулак, пронизывающая насквозь и жердину, к которой оно крепилось. Энергия — страшное невидимое оружие, способное прошивать тела насквозь.

Капли дождя, подхватываемые ветром, залетали и на окна, барабанили порывами по стеклу, стекали вниз, и снова становилось тихо, пока новый порыв не кидал очередную порцию. В доме тепло, но ей захотелось послушать потрескивание огонька в печи. Особенно приятно его слушать в такую погоду и думать о чем-то хорошем.

Кэтвар вернулся через час, мокрый и разгоряченный, он спел свою песню здоровья, силы и ловкости, она знала, что он оттачивает свои упражнения в любую погоду.

— Пошли купаться, — весело предложил он. Марина замялась.

— Дождь же на улице и так сыро.

— А в воде дождик не идет, — засмеялся Кэтвар, — Хочешь проверить?

— Болтун, — возразила она, снимая с себя одежду. — Побежали.

Время бежало неумолимо, и забот Марине прибавилось. Кэтвар не помогал ей, он уже достроил баню и сейчас возился с подвалом или ледником, как его обычно называли в деревнях. В таких ямах-морозильниках держат все лето мясо не порченным, вымораживают подвалы зимой, приносят куски льда и они поддерживают холод даже в самые жаркие дни.

А Марина собирала грибы и ягоды. Начался ее сезон, и она трудилась так же, как он, без перерывов на перекур. В начале сентября он заговорил с ней о поездке в поселок — надо купить мешков десять картошки, огурцов, запастись еще мукой и сахаром, солью. Он понимал, что она не захочет остаться — страшно одной женщине в дикой тайге, да и ему будет неспокойно в дороге. Решили оставить сторожить дом одного Мурзика, а пса Шарика тоже взять с собой — увяжется за ними вдоль берега, потеряется и погибнет в тайге, не выжить ему без человека.

К вечеру приплыли в поселок, привязали лодку, зашли к старику-хранителю в дом, слушали с жадностью последние новости. Брат Марины совсем спился и опустился, искал ее, писал заявление в милицию, но искать ее не стали — горничная и он подтвердили, что уехала Марина добровольно, без принуждения, уехала, чтобы не видеть больше пьяной морды брата, который издевался над нею.

Они купили у старика все необходимое — себе на радость и ему в помощь деньгами, запаслись солью, сахаром, мукой в магазине и решили посидеть вечерок в ресторане, но ни одного платья не смогла найти Марина в своем доме — все пропил родной братец, все спустил за глоток водки-катанки. Но они не расстроились, купили бутылочку хорошего коньяка и посидели вечерком вместе со стариком, послушали радио, новости и удалились спать. А утром, как обычно на рассвете, отчалили, и не терпелось им обоим доплыть поскорее, встретиться с родным домом и ставшей тоже родной тайгой, которая кормила их своими плодами, мясом и рыбой в изобилии.

Мурзик очень соскучился один, все время терся о ноги, не отходя никуда, старался забраться на колени, мяукал, выпрашивая почесать за ухом. Шарик обошел все, убедился, что его метки в целости, обновил их и улегся возле крыльца.

Наступила пора собирать орехи. Кэтвар заранее приготовил «мясорубку» — своеобразное корыто, в котором вращался зубчатый толстый стержень, перемалывая шишки. В «мясорубку» входило до полкуля шишек одновременно, несколько поворотов — и засыпай заново, производительность ее отменная — успевай подносить. Орех били вместе — Кэтвар ударял колотом по стволу, прятался от летящих шишек под ним же, а Марина собирала их в мешок и относила на стан. Она уже была не той слабой девушкой, как раньше, свободно взваливала поклажу на плечо и относила без особого напряжения.

Шишки били три дня; решив, что хватит, принялись за обмолот. Марина крутила их в «мясорубке», Кэтвар откидывал все на брезент лопатой. Способ простой и эффективный — орех тяжелее, летит дальше, оставляя шелуху посередине. Из набитых шишек получилось полтора мешка чистого ореха.

Всё, все заготовки были завершены, и Марина с удовольствием оглядывала свои закрома: сусек с картофелем, полный столитровый бочонок черники, такой же с брусникой, черемухой, солеными огурцами и груздями, рыбой. Мешки с орехами и шишками, мукой, сахаром, короб вяленой рыбы и особая ее гордость — бутыль с самодельной настойкой из черники. Она с удовольствием потирала руки. Теперь Кэт станет больше времени проводить с ней, может, и в любви объяснится, считала она, хотя и так знала, что он ее любит, но не говорил же вслух об этом, а женщине это очень важно.

Забот у Марины действительно поубавилось, но свободного времени больше не стало. Кэтвар приобщал ее к искусству познания внутреннего мира, занималась она и физическими упражнениями, как ей казалось, для гимнастов. Но с внутренним миром ничего пока не получалась, не чувствовала она его, жаловалась Кэтвару, но он твердил одно и то же — занимайся, настанет время, почувствуешь, и в последний раз привел пример, который ее по-настоящему убедил. «Представь, что ты снова находишься с пьяной компанией своего братца. Позволишь ты им сейчас лапать себя»? «Ага, щас», — ответила она и засмеялась, засмеялся и он. «Значит, появилась в тебе уверенность, а ты твердишь, что ничего не чувствуешь. Занимайся!» Она и занималась, не отлынивая, хотела стать к нему ближе даже таким способом. А он в это время валил сосны, распиливал их на чурки, — заготавливал дрова на зиму. Иногда заставлял ее брать под мышки по небольшой чурке и бежать бегом до стана, улыбался, приговаривая, что нет лучше упражнений, которые с пользой не только для тела, но и хозяйства.

Дни становились короче и холоднее, температура ночью падала до минус десяти, днем воздух нагревался до плюс десяти, солнышко еще припекало в низинках без ветра, а по утрам на речке образовывались забереги — стоячая вода у берега замерзала, покрывая хрупким, прозрачным льдом небольшие участки, которые по утрам светились бликами и со временем исчезали, растапливаясь на солнце.

Кэт с Мариной по-прежнему принимали водные процедуры ежедневно, но уже не занимались в воде сексом и подолгу не плавали. Кэтвар утверждал, что простудой они заболеть не смогут. Во-первых, заразы нет, во-вторых, кедровый лес обладает определенной бактерицидностью и убивает вредоносные микросущества, то бишь микробы.

Наступил день, когда с неба посыпались редкие белые пушинки. Кружась, они падали на землю и исчезали, но за ними появлялись следующие и следующие, постепенно закрывая все белым покрывалом. Лес замер в тишине, по-своему приветствуя первых зимних вестников. Казалось, он вообще застыл от удивления и просил ветерок не тревожить его. Марина и Кэт вышли на крыльцо, ловили снежинки ладонями, а те садились на руки и исчезали, превращаясь в маленькие капельки. Замерзнув, вернулись обратно в дом, налили себе по кружке горячего чая с брусникой, отхлебывали его, думая о предстоящей долгой, холодной сибирской зиме. Сидя за столом, щелкали кедровые орешки и, может быть, улыбались внутренне своим мыслям, вспоминали стихи про зиму.

Рев медведя заставил их вздрогнуть и взглянуть в окно. Мишка разгребал кучку отшелушенных шишек, выискивал оставшиеся орехи и ворчал, видимо, оттого, что их было немного. Огромный самец еще не залег в берлогу, нагуливая последний жир, но наверняка уже подыскал себе место для лежки и решил напоследок полакомиться. Он чувствовал себя уверенно и пока не обращал внимания на жилье, выросшее на его территории, но Кэтвар понимал, что, покончив с орехами, он примется обследовать дом.

— Будь здесь и не выходи, — приказал он Марине и двинулся к выходу.

— Ружье, карабин захвати! — крикнула она ему, но он ответил, не оборачиваясь:

— Ни к чему.

Марина прильнула в страхе к окну. Кэт подходил к медведю со спины, тот почуял и обернулся, заревел недовольно, наверное, считая, что его оторвали от важного дела, и двинулся к человеку. Метра за два встал на ноги. Марина в страхе, — нет, в ужасе! — наблюдала за происходящим, не обращая внимание на гулкие стуки в груди. Человек и медведь замерли на какое-то время. Кэтвар медленно водил руками, словно гипнотизируя противника, но глаза их не мигая смотрели прямо в глаза друг друга, угадывая опасность. Деревенская, она знала, что медведю нельзя смотреть прямо в глаза, он воспринимал это как вызов и готовился к неотразимому прыжку. Не заметила, как в руках Кэтвара появилась шапка, увидела, как он подкинул ее над головой медведя, тот вскинул лапы, чтобы поймать ее. Легкое движение корпусом, быстрый, как молния, взмах руки — и фонтан крови рванул из груди медведя. Он осел и медленно рухнул к ногам Кэтвара. Марина услышала дикий победный рев человека, державшего в вытянутой руке медвежье сердце, которое еще выплескивало в последних толчках сгустки крови. В ужасе от увиденного она осела на лавку, потом, словно ужаленная, выскочила во двор и кинулась на шею к любимому, пачкаясь в крови и собственных слезах. А он, словно Тарзан, нет, Кэтвар, все еще держал сердце над головой, победно потряхивая им, и кричал:

— Тайга! Человек твой хозяин, а не медведь!

Марина немного успокоилась на груди Кэта, пришла в себя, заметив, что ее друг весь в медвежьей крови, кинулась за ведром в дом, чтобы смыть ее, но он остановил ее.

— Разделаю тушу, тогда и вымоюсь.

Он снял шкуру, вытряхнул внутренности, разрубил мясо на большие куски и все стаскал в ледник. Кишки на время оставил собаке и коту — пусть полакомятся. Потом ушел на реку и долго мылся.

Картина все еще стояла перед глазами Марины, приводя ее уже не в ужас, а трепет. Это какой силой необходимо обладать, чтобы голой рукой пробить грудь и вырвать бьющееся сердце. Какая сила воли и концентрация энергии здесь необходима! Только сейчас она по-настоящему стала понимать, что представляют из себя кэтвары — высшие воины, воины-кошки. Им не нужны ружья, они сами ходячие орудия человеческого разума.

Она поставила на плиту кастрюлю с водой, когда та закипела, бросила несколько больших кусков мяса — надо кормить любимого, поставила вариться картошку и снова задумалась. Редкие и очень смелые охотники ходили на медведя с рогатиной, отчаянные смельчаки убивали и ножом, когда не было выбора. Но кто поверит ей, что медведя можно убить голыми руками — никто, и не надо, главное, она верит и знает. Особенно ее поражало то, что он вышел к медведю сам, действовал сознательно, а не по необходимости, значит, знал, был уверен в своих силах и победе. Но все равно ей было страшно, не привыкла еще к таким оборотам судьбы и чувствовала бы себя спокойнее, когда с любимым был карабин.

Она слазила в подполье, достала огурчиков и груздей, приготовила стол. Кэт любил есть большие куски мяса, не разрезая их ножом, а отрывая зубами, любил картошечку с огурцами и груздочками, да и кто из мужиков не любит такую еду?

Он вернулся с речки, бросил медвежью шкуру на пол, которую тоже отполоскал от крови в воде, скинул обувь, потом растянул шкуру на стене, чтобы сохла, и присел к столу.

— Первый наш крупный зверь, можно и отметить получше. Как твоя настоечка, готова?

— Готова, милый, — ласково ответила она и полезла в подполье, налила пол-литровую банку, достала кружки, посетовав, что нет для такого случая бокалов, и присела к столу, глядя на него каким-то особенным лучистым взглядом глаз-озерков.

Они выпили за удачную охоту и Кэтвар принялся за еду. Он рвал вареное мясо зубами, ел картошку, хрустел, не стесняясь, огурцами, закусывая грибочками. Она смотрела умиленно и понимала — сильный мужчина должен есть быстро и много. Представила его, клюющего вилкой маленькие кусочки, режущего их ножичком, и улыбнулась. По-ресторанному он уже съел порций пять, не меньше, и продолжал есть.

Насытившись, Кэт объявил:

— Завтра за лосятиной или сохатиной пойду, что попадется, надо запастись, пока снег не глубокий. Рано уйду, будить не стану, присмотрел я тут лося, да и сохатый хаживает, недалеко, в километре всего. А ты за собакой присматривай — забьется под крыльцо, скуля, — уходи в дом, закрывайся и жди меня. Значит, медведь где-то рядом.

Она вспомнила, как опарафинился Шарик при появлении медведя, забился под крыльцо и не вылез, пока Кэт не позвал его. Молодой, не обученный, боится еще, к убитому и то подошел не сразу, но, может, после этого осмелеет. Жизнь покажет. Значит, собаку он с собой не возьмет, оставит для охраны дома, заботится, беспокоится обо мне… Она признательно улыбнулась.

Утром Кэтвар выпил из термоса стакан горячего чая, взял карабин и исчез за дверью. Марина обрадовалась — взял карабин, значит, не станет вытворять свои фокусы, сохатый тоже еще тот зверь, и на рога может поднять, если подойти близко.

Она не сомневалась, что он завалит зверя, и специально ничего не готовила, надеясь сварить свежачка. Насыпала в чашку орехов и сидела за столом, щелкала потихоньку, поджидая мужа, думала о своей судьбе.

Еще совсем недавно готова была залезть в петлю и удавиться от такой жизни, и удавилась бы, если бы не Кэт. Подошла она к черте, когда не могла больше выносить братовых дружков, лапающих ее за деньги, которые родной братец пропивал не стесняясь. Плакала от такой судьбы, но заявить на брата не могла, решила напиться напоследок и броситься в Лену. Но судьба свела ее с Кэтваром, и вот она здесь, в его зимовье. Марине очень хотелось узнать о нем побольше, но все ее попытки разбивались о невидимую стену шуток или откровенного молчания, она даже не знала его имени. Ласково называла Кэт, и его это, видимо, вполне устраивало. Но если он решится связать свою судьбу со мной, тогда ему придется хотя бы немного рассказать о себе — не зарегистрируют брак с Кэтваром, не его это имя. Значит, пока он не думает об этом. Она тяжело вздохнула. А может, он решится на гражданский брак, там не нужны имена. Марина вспомнила стихотворение:

С отчаянием она ожидала конца года, хотя впереди была еще вся зима, пугала ее неизвестность и неопределенность больше всего, больше таежного зверья.

Что-то вдруг шевельнулось в ней, и она почувствовала, что не сдастся, все равно вытащит из него и имя, и правду. Это что-то вырастало прямо в груди, превращаясь в уверенность и силу. Она встала с лавки, прислушалась к себе и поняла — это то, чего добивался Кэтвар, она почувствовала в себе энергию и обрадовалась.

Встав посередине комнаты, Марина стала отрабатывать приемы — ноги работали четко, били выше без особого напряжения и легко сбивали с высокого кола старую шапку. «Да-а, попались бы мне сейчас мужички, — она подумала о своих прежних насильниках, — уж я бы рассчиталась с вами сполна, и придет время — рассчитаюсь еще». Она стала отрабатывать приемы для рук, они мелькали быстро-быстро, нанося жесткие удары по дереву, обитому шкурой. Теперь она сама чувствовала свое тело, каждую его мышцу, с талии исчез весь жир, делая ее стройнее, краше, а главное — сильнее. За упражнениями ее и застал Кэтвар.

— Славно, славно, давно ждал этого дня.

Он подошел к ней, сгреб одной рукой, приподнял немного и поцеловал в губы, чувствуя, как расслабляются ее напряженные мышцы, тают в его объятиях и жаждут ласки. Он стал расстегивать ее кофточку, она засуетилась, сбрасывая с него всю одежду, и отдалась неистово и бурно, стараясь забрать все соки, долго не отпускала его из себя, наслаждаясь любимым телом.

Ледник заполнился сохатиной, мяса хватало с избытком на всю зиму, и Кэт больше не охотился. Они с Мариной часто гуляли просто так по тайге, наблюдали за животными, многие из которых привыкли к их появлению и не боялись. Один раз только Кэт сжал ее руку, отодвинул немного назад и прошептал тихо:

— Держись сзади, не выходи.

Он сделал всего шаг вперед, вытянул руку и по этому жесту она проследила, что на соседнем толстом суку, как раз над их тропинкой, находится рысь. Замеченная, она поднялась на ветке во весь рост, вонзая когти в древесину и отпуская их, угрожающе рычала, демонстрируя свои острые белые клыки.

Марине показалось, что Кэтвар немного опустил вытянутую вперед руку, рысь подалась немного назад и спустилась с дерева на снег, стала медленно подходить и остановилась в метре от Кэта. Он тихо спросил:

— Шкура нужна?

— Кто это? — переспросила Марина.

— Самка, — послышался тихий ответ.

— Наверное, у нее котята, пусть идет с миром, — решила Марина.

Кэтвар хлопнул в ладони, рысь подскочила на месте, испугавшись, и кинулась опрометью в чащу под улюлюканье Кэта. Марина зашла вперед, взяла любимого за руки.

— Ты у нас царь зверей, ты с ними общаешься и они не трогают тебя, подходят по твоему мановению и убегают по разрешению. Ты понимаешь их, знаешь, о чем они думают? Что сказала тебе эта рысь?

Кэтвар пожал плечами.

— Не знаю, ты меня идеализируешь. Может, я что-то и понимаю, но их языка я не знаю и говорить с ними не умею. Каждое животное чувствует силу и страх человека, как и любого другого живого существа. Рысь просто поняла, что не стоит нарываться на неприятности.

Марина усмехнулась, ответ, видимо, не удовлетворил ее, но настаивать она не решилась. Они вернулись обратно — к щелканью орехов и домашним упражнениям.

К полднику намечалась банька и Марина топила печь, Кэт таскал снег и вываливал его в бак для воды. Ручей, дававший им все лето чистую, студеную воду, замерз, на Лену за водой они ходили крайне редко, только в случаях, когда вода нужна была быстро и некогда ждать, когда она натает из снега. Для бани горячую воду они получали из снега, а холодную приносили с реки.

Кэт очень любил париться, и Марина крепко отхлестывала его веничком. Надев шапку и рукавицы, она, как заправский банщик, проводила веником по спине, словно намечая участки для парки, и потом уже принималась за основное дело. Чуть позже она влезала к нему на полку, он тоже обрабатывал ее веничком, но немного, и они вместе с шумом и веселым криком вылетали из бани, кидались в специально наметенный сугроб, хохотали игриво и звонко, будоража тайгу, и возвращались обратно. Согревались веничком, обливались водой и голышом убегали в дом, где их ждал уже практически накрытый стол. Ставили горячее, наливали по кружке своей настойки и были безмерно счастливы.

Зима стояла снежная и лютая, в отдельные дни температура понижалась до минус 47, а в доме было тепло и уютно, — на совесть строил его Кэтвар, не зря клал двойной пол и таскал землю на крышу. Трудно приходилась животным в лесу, и Кэт с Мариной старались помочь им, заготавливая корм.

В конце февраля забеспокоилась в доме собака, — Кэт в морозы держал ее дома, — заскулила, мечась из угла в угол. Он выглянул в окно, увидел рядом стоящего лося, испуганно бьющего копытом, понял: волки. Вытащил, не торопясь, свой карабин, приделал оптику и стал наворачивать глушитель. О глушителе Марина не знала и спросила:

— Зачем?

— Чтобы не распугать выстрелами стаю, скоро они будут здесь и я их встречу.

Он накинул шубу, одел шапку, валенки и полез на чердак. Марина не слышала выстрелов, глядела в окно, как мечется по подворью лось, но не убегает далеко, жмется к дому, понимая, что его защита здесь, в этих стенах.

Кэт вернулся минут через сорок, кратко объявил:

— Всё, всей стае конец. Ни один не ушел, — и погладил ласково свой карабин, — Пойдем, поможешь собрать их, пока не окоченели.

Метров через сто от дома Марина увидела жуткую картину — вся волчья стая, как бежала друг за другом, так и легла в снег. Кэт начал отстрел с заднего, чтобы стая не повернула и следовала за своим вожаком. Тихий щелчок — и волк зарылся на бегу в снег, щелчок и готов еще один… Марина насчитала 29 волков — крупная стая. Они принесли по волку и Кэт стал обдирать их, всех других пришлось таскать Марине. К темноте он ободрал всех и туши унес на реку, для пиршества ворон. Весной река унесет их останки — и словно не было волчьей стаи.

Все стены в доме были увешаны шкурами, Марина дивилась такой добыче, впрочем, она уже, наверное, ничему с Кэтваром не удивлялась. После медведя. Но сама вряд ли догадалась бы начать отстрел с последнего волка, наверняка пальнула бы в вожака, убила еще нескольких, и вся стая бы отвернула в сторону, ушла, чтобы рыскать неподалеку и мстить.

— Знатная будет тебе шубка, милая, да и мне что-нибудь достанется, — он засмеялся. — Обязательно справим, когда вернемся. Еще и денежки за волков получим, по полтинничку за штуку, итого 1450 рубчиков, тоже не лишних. А если хочешь — медвежью сошьем, как ты?

— Справим две — тебе и мне, не хочу выделяться, — ответила Марина.

Ее радовали слова о шубе, значит, он не собирается бросать ее, это несколько утешало, но не успокаивало сердце, ждущее совсем других слов. Почему он не говорит с ней о любви, она чувствует его привязанность, знает, что он пожертвует для нее всем, любит, но молчит. Может, это тоже входит в программу кэтваров, тогда это дурная и плохая программа, как и вся его школа. Вряд ли, он молчит не поэтому, ни одно учение не запрещает любви. Тогда почему? Она не находила ответа и страдала тайно в душе.

Трудно понять женщин, практически невозможно — все у нее есть, и любовь в том числе, настоящая любовь, без вымысла, а ей хочется простых слов. Может, и в словах кроется что-то?

Постоянно на земле только время, оно бежит неумолимо вперед своим ровным размеренным бегом, и только в мыслях своих и чувствах мы убыстряем или замедляем его бег. А оно движется бесчувственно и неумолимо.

Апрель как-то подкрался незаметно, закапало с крыши, зажурчали ручьи, прогоняя зимнюю стужу, солнышко припекало по-летнему, но ночи еще веяли холодом, замораживая наст, режущий и обдирающий копытным ноги. Волки больше не появлялись здесь, и животные привыкли за зиму к людям, не пугались и не обходили стороной домик. Часто можно было увидеть в окно лося, трущего бок о летний столик, и Шарик как-то привык, не лаял и не гонялся за ними.

Кэт и Марина частенько сиживали за летним столиком, грелись на солнышке, щелкая орехи. В один из таких дней Марина отважилась спросить о планах Кэтвара. Он задумался, ответил не сразу.

— Пока не растает лед, не спадет весенний паводок, мы остаемся здесь. Потом, конечно, уедем и вернемся сюда не скоро, но, думаю, что обязательно вернемся, и хотелось бы вместе. А может, и скоро вернемся, как судьба сложится, — он загадочно улыбнулся. — Кто знает? Я ничего о себе не рассказывал и сейчас не стану, сама скоро все поймешь и увидишь, и если одобришь, поймешь мою суть и примешь меня такого, какой я есть, примешь мой образ жизни — значит, быть нам до конца вместе, жить и действовать по единому образу.

Более он ничего не сказал. Мало и много поняла из его слов Марина, поняла, что летом и не здесь решится ее судьба. А как и что — время покажет, расставит точки над «i».

С нетерпением она ждала тепла, когда Кэтвар решится вернуться, а когда ждешь — время бежит медленнее обычного, но и оно когда-то достигает своей точки. В день, когда он объявил, что собираться пора, пора вернуться к людям, в общество, она воспрянула духом, обрадовалась, и он даже удивленно спросил ее:

— Тебе не понравилось здесь, со мной?

Она подошла к нему, обняла ласково, уткнувшись в бороду, проговорила тихо:

— Что ты, милый, с тобой прекрасно и хорошо. Не поэтому я волнуюсь. Ты сам говорил, что все решится позже, и я поняла, что не здесь. А я хочу быть с тобой всегда и везде, и неопределенность меня манит, зовет и пугает — а вдруг я сделаю что-то не так и ты оставишь меня. Вот я и хочу быстрее, как ты говорил, понять твою суть и остаться навсегда с тобой.

Марина заплакала, он стал вытирать ее слезы.

— Да, Мариночка, да. Мне кажется, что мы никогда не расстанемся. Ты стала совсем другой. И душой, и телом. Ты впитала в себя частичку моего образа, и вряд ли в определенной ситуации поступишь не так, как бы поступил я. Мы о многом говорили длинными зимними вечерами, и я ни разу не почувствовал, что ты не согласна со мной. У нас единый образ мыслей, и думаю, что ты скоро это докажешь на практике. Мои долгие зимние беседы, вроде бы ни о чем, не канут в лету, они взойдут молодой порослью в твоих действиях. — Кэт поцеловал ее в губы, прижал к себе. — Иди, собирайся, утром отчаливаем.

Она успокоилась немного, но он не признался ей в любви, не сделал предложения, а она не собиралась проигрывать. Воспитанница его учения не думала сдаваться.

Груженая лодка вверх по реке тащилась дольше обычного и все же уткнулась в знакомый берег. Кэт пристал к огороду старичка, откуда они в свое время и отправлялись на зимовье. Старик искренне обрадовался, и не только потому, что светила выпивка, а может, и немного деньжат. Он уважал людей, которые смогли прожить зиму в дикой тайге, а это сосем не просто, как кажется на первый взгляд.

Количество волчьих шкур поразило деда, такого он еще не встречал, чтобы один охотник за зиму уничтожил 29 волков. И медвежья шкура вызывала уважение — не трус Кэтвар, раз смог завалить такого зверя. Они все перенесли в дом, и Кэт попросил реализовать волчьи шкуры, оставив лучшие на 2 шубы.

Старик накрыл стол, Кэт и Марина поели, и потом она спросила о брате.

— Так сел он, еще в сентябре сел. Спер бутылку водки в ларьке и сел, получил 2 года общего режима.

— А с домом что, никто не живет?

— Лучше и не спрашивать, — он махнул рукой. — Притон там его дружки устроили, трех баб поселили, проституток, и живут за их счет, — он сплюнул. — Поганцы.

— Да-а, новости так новости, — протянула Марина. — Может, стоит наведаться сегодня? Дом-то на мне записан, а я в аренду его не сдавала, — она сжала свои маленькие кулачки. — Как ты, Кэт?

— Думаю, что ты абсолютно права, стоит наведаться.

— Осторожно надо, — заволновался старик. — Злые они, опасные люди, и с ментами связаны, обслуживают их бесплатно, те и покрывают все.

— Ничего, деда, мы осторожно, — кипя от ярости, ответила Марина.

Она переоделась в платье, единственное, что у нее осталось, в котором она собиралась плыть в зимовье. Кэтвар побрился и не удержался от похвалы:

— Ты стала просто красавица, Марина.

Она зарделась от комплимента и в свою очередь ответила:

— И ты, Кэт, без бороды и в костюме — красавчик.

Ей хотелось сказать: «Мой и единственный красавчик на свете», но она сдержала себя.

Ее дом находился недалеко, и за пять минут они добрались до него. Марина с волнением открыла дверь — в принципе было чисто, появилась новая мебель: три кресла, стол, диван, в другой комнате еще диван и кровать. «Рабочие места», подумала Марина и усмехнулась. В креслах развалились три размалеванные шлюхи, уже готовые к приему клиентов — узенькие лифчик и плавочки, пояс с пристегнутыми к нему ажурными чулками.

— Тебе чего? — спросила нервно одна из них. — Мы баб не обслуживаем, и мужика твоего здесь нет, как видишь.

— Сутенеры ваши скоро будут? — перебила Марина.

— А это уже не твое дело, — ответила та же. — Оставляй мужика, если у него бабки есть, и уматывай, пока задницу не надрали.

Марина подошла ближе, схватила ее за волосы и резко ударила о колено.

— Я хозяйка в этом доме, и мне до всего есть дело, — яростно пояснила она. — Я задала вопрос и жду ответа.

С соседнего кресла на нее кинулась шлюха, резкий взмах руки — и вырубленная, она свалилась рядом.

— Ну-у, — Марина взяла за глотку третью, та затараторила быстро: «Поздно придут, за деньгами, редко появляются в это время».

— Мразь, — констатировала Марина, отпуская пальцы. — Ничего, мы подождем, — она взглянула на Кэтвара, и он утвердительно кивнул головой.

Она согнала их с кресел, показав место на полу в углу, шлюхи перебрались туда, заворчав, что скоро с ней разберутся. Ждать долго не пришлось, ввалился один из сутенеров, дружков братца, которого она знала.

— О-о! Мариночка вернулась, прекрасно! Значит, сегодня гуляем. Ты как хозяйка можешь остаться здесь и работать станешь бесплатно, ну, почти бесплатно, — он загоготал весело. — А я по тебе соскучился.

Он попытался облапать ее, но резкий удар в живот переломил его пополам, он, как рыба, хватал ртом воздух, а Марина взяла его за волосы и ударила мордой о колено, откидывая на пол к шлюхам. Через минуту он пришел в себя, тряхнул головой, вставая, и ринулся на нее. Резкий взмах ноги с поворотом — сломанная челюсть и осевшее по стене тело. Шлюхи сжались в комок, такого результата они не ждали и забились в угол.

Минут пять он был без сознания, стал постепенно приходить в себя, еще плохо соображая, но уже понимая, что «ему здесь не светит». Марина подошла к нему, расстегнула ширинку, взяла в ладонь яйца, сдавила несильно. Он заверещал, умоляя и прося пощады.

— Я могу раздавить эти ненавистные яйца и раздавлю их обязательно, — она чуток придавила и отпустила немного, услышав его поросячий визг. — Заплатишь мне шесть штук за аренду дома, четыре за издевательства надо мной ранее. Всего десятку и до десяти вечера, а дальше я тебя, падлу, на счетчик поставлю, если вовремя не принесешь все. Деньги я все равно из тебя вышибу, но после десяти уже вместе с яйцами, — Марина снова придавила чуть-чуть и отпустила, морщась от визга. — Уматывай, мразь, вместе со шлюхами, к десяти жду. Ну-у, — крикнула она, глядя, как пулей вылетают все за дверь.

Марина устало опустилась в кресло, взглянула на Кэтва-ра.

— Извини, Кэт, не сдержалась.

Он, все время наблюдавший за ней и не вмешивающийся в процесс «воспитания» шлюх и сутенера, улыбнулся.

— Я полагаю, милая, что ты все правильно сделала, я бы поступил точно так же, и меня радует, что мы думаем и действуем одинаково. Никаких извинений, я горжусь тобой, твоим реализмом, а не догматическими правоохранительными выкладками. Напиши ты заявление — и ничего бы не случилось, его бы и не рассмотрели даже — их же менты и крышуют. А через яйца — все можно сделать быстро и результативно, в России, с ее законами, все делается через жопу или яйца, иначе ничего не добьешься. Ты знаешь, как я понял, этого сутенера?

— Еще бы, — Марина усмехнулась. — Дима, козел, один из троих, что издевались надо мной раньше, еще Олег с Игорем есть, те еще козлы, — она до боли сжала кулаки. — И с ними бы поговорить не мешало.

— Я думаю, поговоришь, — задумчиво продолжил Кэт. — Вряд ли этот Дима усвоил урок правильно, он привык тебя видеть слабовольной и покорной и данный факт скорее отнесет к случайности, а не реальной действительности. А это означает, что к десяти заявятся они все вместе и попытаются взять реванш. Ты готова к этому?

Он обратил внимание, как она напряглась вся, как побелели костяшки на ее кулачках от напряжения, лицо отображало презрение и ярость.

— Наконец-то я смогу получить удовлетворение, ты даже не можешь представить себе, Кэт, с каким наслаждением я разделаюсь с ними. Единственное, о чем хочу попросить тебя — не дай мне убить их в порыве сладкой мести. О, как я стану наслаждаться их низвержением! Правду, видимо, говорят, что месть — это блюдо, которое подают холодным.

Они сидели молча в задумчивости, Кэтвар не спрашивал ее больше ни о чем, давал возможность переварить ситуацию и тоже думал о случившемся. Он уже точно знал, что Марина — это та девушка, которая ему нужна, которая поймет и не осудит его за реальную справедливость, когда Закон бездействует или отмалчивается, когда необходимо наказание, как и предписывает сам Закон, но или «птица» оказывалась высокого полета, или имеется другая причина. Есть лица, над которыми Закон не властен, а неотвратимость наказания — пустые слова.

Около десяти, как и предсказывал Кэтвар, троица ввалилась в дом.

— Ну, что, сучка, — начал Дима. — Денежек захотела, давно не трахалась, писька чешется от нетерпения — сейчас мы ее почешем тебе с удовольствием.

Марина так и осталась сидеть в кресле, только лицо ее побелело от гнева. Дмитрий подошел ближе и ударил наотмашь по лицу. Марина отклонилась резко назад, ударила снизу ногой в пах, Дмитрий съежился весь, осел на пол, хватаясь руками за промежность. Олег кинулся на Марину и отлетел к стене, получив сильнейший удар ногой в грудь, Игорь тоже полетел вслед за ним, ударился головой о стену и тихо скатился на пол. Минут через пять все пришли в себя, сидели на полу, ничего не понимая — как их могла уделать слабая женщина, которая раньше и сопротивляться толком-то не могла?

— Объясняю, сосунки, — начала она. — В течение года я изучала боевое каратэ, еще раз рыпнетесь — убью без разговоров. — Марина подошла к Дмитрию. — Деньги принес? — он отрицательно замотал головой. — А помнишь, что я тебе обещала?

— Я принесу, обязательно принесу, — заскулил он.

— Поздно, говнюк, — она поставила туфель на промежность и даванула всем весом, он охнул и потерял сознание, а Марина взглянула на Игоря и Олега, двух жалких мужиков с трясущимися от страха губами. — Ну, что, поганцы, убедились, что я держу свое слово? Письку мне пришли почесать, а за изнасилование в тюрьму сесть не хочется? Знаю, что не хочется, поэтому и вам платить придется, по десятке с каждого, через час. Не принесете — останетесь без яиц, как и он, — она кивнула на Дмитрия. — Забирайте его и проваливайте, через час жду, надеюсь, вы пожалеете свои яйца? Время пошло, — она глянула на часы. — Заявите в милицию — вырву яйца и съесть заставлю.

Олег с Игорем подхватили Дмитрия, утаскивая его волоком, а Марина снова села в кресло, тихо спросила:

— Как думаешь, принесут? Кэтвар пожал плечами.

— Принесут, но не всё, не успеют собрать за час.

— А и хрен с ними, — Марина устало махнула рукой. — Сколько принесут, столько и принесут, не хочу больше мараться об эту тему, противно. Ночевать здесь будем? — спросила она.

Кэтвар кивнул.

— Здесь, другого дома у нас нет. Завтра поменяем замки и уедем в город, здесь больше нечего делать. За домом попросим соседей присмотреть, да и вряд ли сюда кто-то сунется после этого.

Марина задумалась — как спать здесь после этих шлюх, — и брезгливо поморщилась. Ничего, решила она, ляжем в одежде на диване, а потом я все простыни прокипячу, с хлоркой все вымою и будет порядок.

В дверь осторожно постучали, Марина обернулась, увидев одну из шлюх в проеме двери.

— Чего еще? — недовольно спросила она.

— Извините, мы не знали, что это ваш дом. Нам бы одежду забрать.

Марина оглядела ее и захохотала — они так и удрали в одних ажурных чулках. Подошла к шифоньеру, собрала одежду, бросила в лицо.

— Пошли вон.

Дверь захлопнулась, и Марина снова засмеялась.

— Где-то же они шарились голышом весь вечер? Представляю — дефиле на улице!

— Подобрал кто-нибудь из мужиков, отработали и вернулись назад, — предположил Кэтвар. — Да какая нам разница.

Марина кивнула головой в знак согласия, глянула на часы — отпущенное сутенерам время истекало, устроилась в кресле и стала ждать. Они все же пришли, опоздали на полчаса, но пришли. Извинялись долго, просили отсрочки, протягивая по восемь тысяч, дескать, вечер, не собрать им больше, остальное донесут завтра к обеду.

Она взяла деньги, глянула брезгливо на трясущиеся рожи, бросила сквозь зубы:

— Пошли вон, ничего не надо, попадетесь на глаза — убью. Они мгновенно исчезли, видимо, радуясь, что легко отделались. А Марина посмотрела на Кэтвара, спрашивая глазами — что же дальше? Он раздумывал недолго.

— Ну и славно, одной проблемкой меньше. Я думаю, что и тебе как-то легче стало, снят камень с души, — Марина кивнула. — Завтра, как я уже говорил, врежем новый замок — и в магазин, купим тебе что-нибудь из одежды на время, потом, в городе, докупим остальное. Впрочем, тебе решать, ты стала сильной и самостоятельной, может, и не захочешь со мной поехать, а я размечтался, — сделал он ход назад.

У Марины округлились глаза, наполняясь влагой, она наклонила голову и заплакала.

— Зачем же вы так, — она впервые назвала его на вы. — Я так верила, боготворила вас, а вы… — ее губы затряслись и она больше ничего не смогла сказать.

Кэтвар огорчился, он не хотел обидеть ее и не подумал, что она все воспримет очень серьезно, хотя ничего плохого он и не сказал ей, однако понимал, что обидел сомнением и недоверием женщину, которая влюблена безумно, которая проглотит и этот его укол, станет страдать и не подавать вида. Он опустился на пол, подполз к ней, сидящей в кресле, обнял, целуя коленки и тихо-тихо прошептал:

— Прости, милая, я не хотел сделать тебе плохо и буду очень рад, если ты пойдешь рядом со мной по жизни. Регистрироваться нам сейчас не стоит, обстоятельства не позволяют, но все-таки я сделаю тебе предложение. Мариночка, милая, ты будешь моей гражданской женой? Я очень люблю тебя!

Она обняла его за плечи, не переставая плакать, через слезы уходила навсегда ее старая безвольная жизнь, прижалась к нему и так же тихо ответила:

— Да, любимый, я буду всегда рядом, а бумажное свидетельство ведь не самое главное. Но я даже не знаю, как тебя звать.

— Вот мой паспорт, — он протянул ей документ. — Но лучше зови меня по-старому — Кэт.

Она улыбнулась, читая паспорт. «Да, для меня ты по-прежнему есть и будешь любимый Кэт».

Эту ночь она спала детским, крепким сном, прижалась к Кэту, улыбнулась своему счастью и уснула. Во сне почему-то видела себя маленькой, прильнувшей к крепкой и широкой мужской груди, он прижимал ее к себе, прикрывая руками от возможных напастей, и чувствовала она себя слабой девочкой на руках мужественного и любимого отца, а не мужа. И нравились ей его сильные руки и отцовская ласка, и понимала она, что нет на свете силы, которая могла бы разорвать эту связь.

Позже, проснувшись, она долго размышляла над туманным сном и не совсем понимала его — любовь к отцу и мужу крепка, верна, но различна, и пришла к выводу, что это перст судьбы, указывающий на ее любовную прочность. Ее любимый теперь навсегда останется с ней, и она его никому не отдаст, не бросит и сделает все, чтобы он не ушел от нее. В груди поселилось чувство полета, необыкновенной легкости и раскованности, чувство, которое она раньше не испытывала. Оно пришло с его признанием и предложением совместной жизни, изгоняя тревожную неопределенность. И ей было неважно, где они станут жить, чем заниматься, она бы с удовольствием вернулась обратно в зимовье, где он находился всегда рядом, отсутствие общества и цивилизации не смущало ее, вскармливая чувство собственности к любимому.

И сейчас, следуя в город, она не думала о том, что он устроится на работу и она останется одна на весь рабочий день. Мысль об этом не приходила ей в голову, и она ехала спокойно, поглядывая то на него, то на проносящийся мимо ландшафт. Она знала эту дорогу — слева красные скалы, справа, внизу, спокойная Лена, несущая воды на север. Впереди долгий путь — и она задремала. Проснулась от тряски при переезде понтонного моста и снова прикрыла веки: гравийка кончилась, теперь еще долго виться асфальтовой ленте по широким сибирским просторам.

Сельскую девушку, никогда не бывавшую в городе, поразили размеры областного центра — его девятиэтажные дома, широкие и длинные, в сравнении с сельскими, улицы, множество магазинов, павильонов, ларьков, кафе и баров. Она с интересом и даже некоторым беспокойством поднялась с Кэтваром на восьмой этаж — вдруг лифт застрянет или оборвется трос и они упадут вниз? Но все обошлось, вскоре она привыкла к ритму и особенностям городской жизни.

Марина с интересом разглядывала квартиру Кэта — коридор, кухня, большая комната и спальня. В кухне ее поразило множество шкафов, даже мойка находилась в шкафу. «Обычный стандартный гарнитур, — как пояснил Кэтвар, — зато вся посуда и прочее не валяется где попало. Разберешься позже, что где, освоишься, ты здесь хозяйка, тебе и карты в руки». Ответ понравился ей, она поцеловала Кэта в щеку и прошла в комнату. Мягкий уголок — диван, два кресла с журнальным столиком, стенка, телевизор «Sony» и компьютер. В спальне широкая резная деревянная кровать с тумбочками по бокам, электроподсветкой для ночного чтения, платяной шкаф, телевизор «Sharp». Марина присела на кровать. «Хоть вдоль, хоть поперек можно валяться, — подумала она, — телевизор смотреть».

Кэтвар первым делом направился в ванную принять душ, потом ополоснулась и Марина. Приятно смыть дорожную пыль, освежиться и чувствовать себя «новеньким». После длительной поездки и водных процедур захотелось есть, но дома из продуктов ничего не было. Или надо было идти в магазин, затариваться необходимым и приготовить пищу, или пойти в кафе, бар, ресторан и поужинать там. Кэт предложил несколько иной вариант.

— Мариночка, мы в начале посетим ряд магазинчиков, приоденем тебя, как следует, и позже поужинаем в ресторане. Заодно я поделюсь с тобой своими планами на будущее, и если ты одобришь мое предложение, начнем претворять его в жизнь.

— А что за предложение? Кэт улыбнулся.

— Не торопись, милая, всему свое время. И потом — я ничего не сделаю без твоего согласия и одобрения: ты же моя жена.

— Хорошо, — согласилась Марина, — идем.

По дороге Кэтвар называл улицы, знакомил ее с городом, чтобы она могла ориентироваться хоть чуточку в самом начале. В торговом центре они нашли все необходимое: от платья до нижнего белья. Марина в новой одежде выглядела эффектно, превратясь в истинную красавицу.

Кэт привел ее в ресторан, заказал ужин и шампанское, из более крепких напитков брать ничего не стал. Когда голод немного утолили, он обстоятельно и подробно поведал Марине свою версию. Она боязливо и озабоченно задала всего лишь один вопрос:

— А если?., я не перенесу…

— Ну, что ты, Марина, он не успеет, да и постоять за себя ты в состоянии. Ну, как?

— Хорошо, Кэт, противно только, но, видимо, необходимо. Я все сделаю, как полагается.

— Вот и славно. Пойдем, потанцуем.

Они вышли на площадку около оркестра, фигурка Марины завораживала своей изящностью форм, на нее обратили внимание. Боковым зрением она заметила пристальный, неотрывно смотрящий сальный взгляд человека, привыкшего получать все, что захочет. Легкое, незаметное движение рукой — и два бугая, сидящие за соседним с ним столиком, направились к ней. Бесцеремонно отодвинув Кэта и прервав танец, сообщили, что даму приглашают вон туда. Проследив за кивком головы, она встретилась с ним глазами. Мужчина сделал приглашающий жест, указывая на кресло рядышком. Марина отвернулась.

— Передайте, что джентльмены приглашают лично, в противном случае я могу отправить к нему свою уборщицу или горничную. Вы бы кого выбрали?

— Тебя уже выбрали, а свой язычок прибереги для другого дела.

Бугай осклабился и потащил ее к своему хозяину. Другой загородил своей широкой грудью дорогу Кэту.

— Хорошо, я понял и не вмешиваюсь.

Бугай самодовольно усмехнулся и привычно поплелся за первым.

Кэтвар незаметно исчез, испарился из ресторана, словно его там и не было. Но он видел все происходящее в зале — штора скрывала его от любопытных глаз посетителей и обслуживающего персонала, который с удовольствием прогибался перед могущественным клиентом. Музыка заглушала голоса, и Кэт ориентировался по жестам и выражению лица. Минут через пять бугаи стали выводить Марину из зала, вроде бы она не шла добровольно, но и не сопротивлялась открыто. Как раз то, что нужно, он практически был уверен, куда ее повезут, но не мог допустить и сотой доли вероятной ошибки. Сейчас главное выскользнуть из зала незаметным, чтобы оставшийся Косарь не увидел его, проследить за бугаями и ждать у оздоровительного центра «Престиж». Центр принадлежал Косарю, и именно там он любил обделывать свои грязные делишки, наслаждаться женщинами, не церемонясь с их мнением. Отказывающихся спать с ним — насиловал и поступал в дальнейшем по-разному: кто-то исчезал бесследно, кто-то молчал безысходно. Кого-то одаривал богатыми подарками и приближал к себе на время, пока не высматривал новую жертву.

Очень амбициозным слыл Косарь, положенец города, пытался купить корону пару раз, но как-то не получалось — припоминали ему, что был комсомольцем, не сидел в зоне ни разу. Так и ходил в авторитете, но в авторитете мощном и могущественном. Еще в начале перестройки практически задарма получил он этот, тогда загибающийся в долгах, центр, вложил в него немалые, но по его капиталу не очень большие деньги и стал процветать центр, получивший название «Престиж». Богатые бизнесмены, солидные люди приходили туда отдохнуть — поплавать в бассейне, позаниматься в тренажерном зале, принять сауну под присмотром квалифицированных массажисток, а по желанию и эротический массаж. В спортзале занимались его боевики, повышали свое мастерство, и что немаловажно — находились всегда под рукой и присмотром. Были в здании и личные покои Косаря — небольшая сауна, бассейн и бар, бильярд, комната отдыха с огромной кроватью.

Туда наверняка и отвезут бугаи Марину, а Косарь приедет отдельно, не станет светиться вместе с ней, мало ли как она себя поведет. Осторожный лис Косарь, много информации имели на него правоохранительные органы, но близок локоть, да не укусишь, не делал он ничего своими руками.

Кэт проследил, как завели Марину в здание. Значит, проведут сразу в личные апартаменты, через полчасика появится сам хозяин и тогда мешкать нельзя, есть у него минут десять, не больше. Внутрь пройти лучше сейчас, пока нет Косаря, потом станут присматриваться к посетителям тщательнее, могут и не пустить попросту и придется пробиваться силой, а лишний шум здесь ни к чему.

Он прилип к свите входящего бизнесмена, который, видимо, слыл завсегдатаем, и сразу же отвалил в раздевалку, чтобы не мозолить глаза охране. Ждать пришлось долго, примерно час — что-то не сварилось у хозяина и задержало его, но он прибыл и, судя по походке, торопился насладиться новенькой.

Через десять минут Кэт открыл дверь, дверь, переступая порог которой, не приглашенные становились смертниками или очень больными впоследствии людьми. Охранник, оседая на пол, так и не понял, не увидел удара, сознание замутилось и он отключился. Второй лишь успел удивиться и тоже осел. Кэт прикрыл дверь за собой и прошел в сауну, никого не найдя, свернул к бассейну, заглянул осторожно.

Два охранника находились около Марины, с которой уже сорвали платье и она стояла в бикини со слезами на глазах, а довольный Косарь плавал абсолютно голым, глядя на нее и разогреваясь. Кэт мцыкнул тихонько, охранник услышал непонятный звук и огляделся, пошел проверить и исчез. Второй окликнул его:

— Эй, Колян, ты куда пропал? Кэт захохотал негромко.

— Вот дурень, чего там опять у тебя? — переспросил охранник заинтересованно и тоже шагнул в коридор, считая, что смеется напарник.

Через полминуты Кэтвар тихонько сообщил:

— Все нормально, Марина, охраны нет.

Она подняла с пола свое платье, надела, злорадно глядя на плавающего обидчика, и уселась в пластмассовое кресло. Тот ничего не понял, вышел из воды.

— Тебе кто, сучка, одеться разрешил? — зашипел он, еще не обращая внимания, что нет охраны — его верных псов.

Удар в солнечное сплетение — и он уже ловит воздух, еще удар и, обхватив руками промежность, он закатался по полу. Кэтвар подхватил его сзади, бросил в кресло, Марина обмотала руки, привязывая их к поручням, заклеила скотчем рот.

— Слушай внимательно, подонок, — начала она. — Ты меня привез сюда силой и хотел изнасиловать, а за это, между прочим, немалый срок дают и в СИЗО зэки не жалуют. Но никто тебя сдавать ментам не собирается, все равно вывернешься и наказан не будешь. Мы сами разберемся и консенсус найдем. Ты нагадил, а значит и прибраться за собой должен. Я вот вначале подумала — а что если с тобой поступить так же? Пригласить сюда гея, чтобы он тебя трахнул, как следует, с удовольствием, а потом и удавить можно или лучше в бассейне утопить. Чего проще — напился и утонул, мерзавец.

Марина с презрением наблюдала, как пытается освободиться Косарь, стараясь порвать пеньковые веревки, впивающиеся в кожу, как хочет что-то сказать, но не может, бессвязно мыча заклеенным ртом.

— Может, и надо бы сделать так, чтобы ты, гаденыш, хорошенько прочувствовал — как это, когда тебя трахают силой. Я бы с удовольствием понаблюдала, как член входит в твою задницу, но это моральное удовлетворение и никакого материального стимула. Поэтому мы по-другому решили, — Марина достала маленькую коробочку, упакованную в целлофан. — Это маленькая пластиковая бомбочка, она абсолютно стерильна и мы вошьем ее сейчас в твое тело. Она радиоуправляемая, через спутник, и расстояние для нее не помеха. Нажал кнопочку, и бац — хоть в Америке, хоть в России. И еще одна у нее особенность есть, наверное, самая главная — при попытке вырезать ее, удалить, она непременно взорвется. Вот, сейчас сделаем маленькую операцию, а потом и поговорим дальше, потерпеть придется: обезболивающих средств не захватили.

Кэтвар достал аптечку, вынул йод, намазал бедро, глядя, как выступает пот на лбу Косаря, кривится рот в мычании и врезаются веревки в кожу запястья. Разовым скальпелем разрезал кожу и подкожно-жировую клетчатку, тупым путем раздвинул мышцы, углубляясь внутрь. Подсушил рану и вставил бомбу меж мышцами, зашил все, снова помазал рану и наклеил повязку.

Пот градом бежал по лицу Косаря, на запястьях выступала кровь, Марина плеснула ему на лицо водой, чтобы быстрее пришел в себя.

— Теперь и дальше поговорим, надеюсь, что ты все хорошо понял и шум поднимать не станешь, — Косарь закивал головой и Марина сорвала пленку со рта. — У нас к тебе деловое предложение: сейчас ты пригласишь сюда своих людей, представишь нас как лучших друзей и отправишь кого-нибудь за нотариусом, за нашим нотариусом, который объективно зафиксирует сделку. Вернее, это не сделка, а дарственная, но оформим мы ее как куплю-продажу. Ты продаешь, а мы покупаем у тебя весь этот оздоровительный комплекс с потрохами, что и зафиксирует нотариус. Мы же в ответ кнопочку не нажимаем — живи спокойно, но и отдать тебе ее не можем: вдруг на нас грузовик наедет, кирпич на голову упадет, трамвай переедет, пьяный мужик из подворотни выстрелит, мало ли что случиться может. А кнопочка — наша защита. Понял, гнида? Косарь молчал.

— Видимо, понял, — вступил в разговор Кэт. — Не понял — значит не жилец.

— А если я все подпишу, — заговорил пленник, — я вам стану не нужен и вы можете взорвать меня через неделю, месяц, когда угодно. Мертвый уж точно ничего не отберет и угрозы не составит.

— Логично, — ответил Кэтвар, — но не выгодно. Во-первых, мы не ты и смерть твоя нам не нужна, мы не убийцы, это ты можешь лишить жизни за просто так. И потом, где у нас гарантия, что ты не отдашь приказ убрать нас в случае своей смерти? А так — обе стороны заинтересованы, чтобы жить дольше и умереть своей смертью. Мы контролируем тебя, ты нас. Своего рода бартер, — Кэт усмехнулся.

— Хорош бартер, — осклабился Косарь. — Ладно, развязывайте.

Кэт перерезал веревки, и Косарь с удовольствием погладил натертые до крови запястья, надел плавки, глянул на наклейку на бедре, хмыкнул и нацепил брюки. Застегивая рубашку, спросил:

— Хирургом работаешь?

— Нет, даже не врач, — возразил Кэтвар. — Опыт. Не волнуйтесь, все заживет и мешать не станет, через пару дней снимете повязку, обработаете рану йодом и новую наклеете, а через недельку швы снимете. Сами, если умеете, или попросите кого.

Он наблюдал, как авторитет, нервничая, застегивает рубашку. В такую ситуацию он попал впервые, привык сам напрягать людей, а тут напружинили его самого, и пока он не видел выхода из создавшейся ситуации. Подумал о саперах: проконсультируется у них однозначно и примет окончательное решение, а пока придется выполнить их требование. Но он верил, что в окончательном варианте разберется с ними жестоко, отыграется по полной программе — не родился еще тот человек, который может перейти дорогу и не пострадать при этом. Бессильная ярость наплывала порывами, туманя мозги — никто еще так круто «не опускал» его, и варианты ответного удара крутились в голове, пока не имея опоры. Все перечеркивала эта вшитая бомба. Никогда он не слышал о таких способах наезда — может, и блеф все это, но как проверить: собственной жизнью?

Он уважал умных, деловых и крутых мужиков. А что, если перевернуть его на свою сторону? Пусть забирает центр к чертовой матери, но и на него поработает. Наверняка этот мужик сможет предложить что-то неординарное. Умный и крутой, нейтрализовал всю охрану без шума — такой ему очень нужен. Косарь закурил, сел в кресло.

— Ты, я вижу, не только кулаками классно махать умеешь, — обратился он к Кэту, — но и с головой дружишь. Отдам я тебе этот центр, другого выхода пока нет, но и предложить кое-что хочу. Считай, что центр твой, но мы бы могли вместе проворачивать и дела покруче. Твоя голова и руки, мой авторитет, положение, связи и возможности — этот симбиоз выгоден обеим, как в финансовом, так и в политическом отношении, он укрепит нас. Переходи ко мне на работу, не пожалеешь, а о происшедшем — забудем, мне нужны умные и неординарные мужики, я уважаю силу и ум.

Косарь вглядывался в лицо Кэта, стараясь понять и определить его отношение к своему предложению. Он действительно готов был простить все на время, но только на время, такой уж был по характеру, не прощал никому обид в конечном итоге. Со временем все станет на свои места и обидчику придется ответить по полной, считал Косарь.

Кэтвар тоже присел в кресло, ответил отрицательно, но не обрубил концы, давая возможность надеяться.

— Времени уже много, пора нотариуса приглашать и оформить сделку, а дальше видно будет, может, в чем-то мы и сойдемся как партнеры. Но в штате твоем числиться не стану, скажу сразу и навсегда. Ты не знаешь меня, кто за мной стоит, и в этом я в выигрыше. Начнешь артачиться — уничтожу, и не только тебя лично, — всю твою кодлу, — решил поставить точки над «i» Кэтвар.

Косарь пришел в ярость от таких слов, но побаливающее бедро напоминало о возможной расплате в случае отказа. Приходилось мириться с создавшимся положением и действовать по чужому плану.

Вырубленная охрана стала приходить в себя и потянулась за пистолетами, плохо еще соображая — почему их нет на месте. Косарь успокоил их, объяснив, что это его друзья, и отправил за нотариусом, который прибыл через полчаса. Сделка состоялась, и Кэт попросил очистить помещение к утру.

Бизнесмены, солидные люди по-прежнему приходили сюда позаниматься в тренажерном зале, поплавать в бассейне, принять сауну, но денежки за услуги уже получали Кэт и Марина. По объявлению Кэтвар набрал несколько групп, желающих заниматься и изучать восточное единоборство. Он формировал группы не по возрастному принципу, а по степени подготовленности, в основном, конечно, это были молодые люди — дети, подростки и юноши. Женские группы вела Марина и преуспевала в этом, многие девушки хотели научиться постоять за себя.

А тем временем Косарь через пару дней пригласил к себе врача и сапера. Врач осмотрел рану, обработал ее и сообщил, что зашито правильно, рана затягивается первичным натяжением и через 5 дней можно убирать швы.

Сапер долго и обстоятельно расспрашивал Косаря о вшитой мине, удивлялся изобретательности и пришел к выводу, что во взрывном устройстве, вероятно, имеются тепловые датчики, и если мину вынуть, она среагирует на понижение температуры. Но ее можно удалить и в среде, когда температура окружающего воздуха станет соответствовать температуре тела. Тогда датчики не среагируют, но неизвестно, какие еще ловушки имеются в этой мине. Удалить мину при температуре тела просто, вряд ли такой изобретательный мастер ориентировался только на температуру. Могут иметься датчики на влажность и обыкновенные растяжки, которые сложно увидеть в окровавленной среде. Удаление мины — слишком рискованная операция, тем более, что врач не имеет навыков минно-взрывного дела, а сапер не владеет хирургическим мастерством.

Неприятная вещь — ходить постоянно с миной в теле. У каждой вещи есть свой срок годности. Сколько времени ему отпущено с гарантией, что она не взорвется сама — месяц, год или несколько лет? Этот вопрос волновал Косаря, и сапер пообещал выяснить его. Конечно, Кэтвар не расскажет о своих секретах, но «гарантийный» срок мины назвать может. И он назвал его при встрече с сапером — 5 лет, потом мину необходимо отключить, вынуть и заменить на новую. В случае смерти клиента мина вскоре взорвется и хоронить станет некого, — мощная мина, она разнесет тело в клочья.

Ответ снова привел Косаря в ярость — заменить на новую! «Что я ему — кролик подопытный»? — кричал он, сжимая кулаки, но поделать ничего не мог. Прочно взял его за глотку Кэт, и Косарь понимал это, скрипел зубами, нервничал и не находил выхода. Единственное, что понял он — необходимо внедрить к Кэтвару своего человека, чтобы он смог узнать, где находится кнопка, выкрасть ее и отключить мину. Он подбирал кандидатов, как мужчин, так и женщин, и собирался внедрить сразу несколько человек: кто-нибудь да сможет узнать секрет.

Было ясно, что кнопка должна всегда находиться с Кэтом или Мариной, где бы они ни были и чем бы ни занимались. За ними наблюдали несколько глаз, фотографировали и пришли к выводу, что злополучная кнопка находится в кулоне Марины, с которым она не расстается даже в бане или бассейне. На теле Кэтвара постоянно имелся только обычный небольшой серебряный крестик, в котором кнопку не спрятать.

Косарь торжествовал — теперь он сможет с лихвой отыграться. Сорвать кулон с этой телки не составляло труда, а значит, он станет в безопасности и сможет рассчитаться с обидчиком, потешиться вволю. Он назначил проведение операции на завтра, когда Марина разденется, чтобы поплавать в бассейне. У него даже зачесались руки, реальная картина вырисовывалась в мозгах. Сначала он насладится Мариной, ее телом на глазах Кэтвара, пусть, собака, смотрит, как насилуют его девушку, потом он отдаст ее мужикам, которые пропустят ее хором. И уже потом убьет этого говнюка, пристрелит лично, следом и Марину.

Но судьба уготовила желанному плану другой исход. Один из внедренных источников сообщил вечером, что Марина как бы невзначай проговорилась. Ищет, дескать, один человечек пульт дистанционного управления, но в том-то вся и соль, что не держат они его при себе. Слишком просто бы было: пристрели — и кнопка останется незадействованной. Даже она не знает, куда пристроил его Кэтвар — слабая женщина может проговориться под пытками, а самого Кэта им не взять никогда.

Косарь оторопел от этой информации, бедро противно заныло, словно предчувствуя реальный взрыв, на который он мог нарваться на следующий день. Его опять обыграли, но он догадался, что не зря завела этот разговор Марина, что кто-то ведет с ним двойную игру и противник знает все о его планах. Но кто? Все люди проверенные и отобраны им лично. Значит, нужно избавиться от всех, пусть пострадают и невинные, зато от шпиона, предателя он избавится наверняка. А если его никто не предавал? — мысль свербила в голове, тогда что: прослушка? Он вызвал специалистов, и они действительно обнаружили «жучок». Косарь вздохнул с облегчением: никто не предавал его, и верные люди останутся живы, они еще пригодятся в будущих делах. А «жучок» он приказал оставить на месте — появилась реальная возможность гнать через него дезу.

В таких делах главное не спешить, хорошо все продумать и взвесить. Косарь понимал, что Кэтвар пока всегда идет на шаг впереди, а он тащится за ним, выполняет чужую волю. Надо бы заставить Кэта нервничать, обойти его и навязать свои условия, вынудить перейти к обороне и вырвать инициативу. Авторитет дымил сигаретой и усиленно размышлял. Его нельзя было причислить к новым русским в обычном, анекдотическом понимании этого слова. Университетское образование и живой ум подняли его на этот уровень, отсутствие принципов морали и уважения к другим людям помогли сколотить капиталец, в основном отобранный у других разными способами, в том числе силой и хитростью.

Нет, наезжать прямо на Кэтвара не получится, слишком рискованно и опасно, можно нарваться на самые плохие неприятности. Надо наехать по-другому, подключить общественное мнение, администрацию, правоохранительные и проверяющие структуры. Клиентам не понравятся постоянные проверки СОБРовцев или ОМОНа, кладущих всех на пол или расставляющих людей с расширенными ногами и руками на стенке. Проверки налоговой, спорткомитета, ОБЭП — все необходимо задействовать по полной программе. Конечно, Кэтвар не дурак и догадается, чьих рук это дело, но прямых улик нет, мало ли почему начались наезды, и ему станет не до меня. Простой, но надежный способ давления.

Косарь собрал помощников в другом кабинете, где не стояли «жучки», и поставил задачу. Он воодушевился и выглядел окрыленным — любил доставлять мелкие пакости людям. И вся его компашка тоже ненавидела Кэтвара и не понимала, почему шеф запретил трогать его. Им приходилось теперь отдыхать в другом месте, а они так любили «Престиж», куда вход им запрещен не был, только за все приходилось платить. Любители отдохнуть круто, выпить, расслабиться и пообщаться с девочками, они не могли привести с собой женщин древней профессии, могли, конечно, выбрать и там, в «Престиже», но рассчитываться приходилось «зелененькими», к чему они никак не хотели привыкать. И уж снасильничать кого-то не получалось тем более. Они, естественно, нашли себе другой приют — обыкновенная сауна, но былого уюта и размаха в ней не чувствовалось.

Событие необходимо отметить, и все собрались выехать на отдых, обсуждали, каких девиц взять с собой, решили устроить проституткам субботник и позвонили в фирму. Девочек должны были доставить прямо на адрес, и их мамочка про себя очень возмущалась — пропал день, никто не заработает и копейки.

Зазвонил сотик Косаря, он взял трубу, ответил радостно.

— Узнал? — спросили в трубке.

— Кто это? — еще не врубаясь, переспросил Косарь.

— Зови меня своей смертью, разговор есть, жду через полчаса на набережной у шпиля.

В трубке запикало, и Косарь не успел ничего ответить, сразу став серьезным и угрюмым. О чем может быть разговор, он не знал, но Кэтвар точно не мог располагать последней информацией, значит, речь пойдет о другом и о чем-то очень серьезном. О чем?

— Гулянка временно отменяется, — раздраженно бросил он своим людям. — Ждите меня здесь.

Косарь махнул водителю и вышел из комнаты. Никто ничего не понял, что случилось? Но расстроились все — не хотелось сидеть в ожидании вместо приятного отдыха.

Авторитет подкатил к шпилю, Кэтвар уже ждал его.

— Еще раз опоздаешь, засранец, возьму по штуке баксов за каждую минутку.

— Почему ты грубишь? — возмутился Косарь. — Я не давал повода для такого тона.

— Заткнись, гнида! На, посмотри вот это.

Он протянул фотографию, у авторитета подкосились ноги и он с трудом удержал равновесие. На снимке была молоденькая девочка с привязанными руками к кровати, округлившиеся от страха глаза с ужасом смотрели на стоящий член Косаря, подходившего к ней. Кэт протянул вторую фотографию — на ней Косарь уже лежал на девочке с раздвинутыми ножками, закрывая ее интимное место своей волосатой задницей.

— Эти фотографии могут появиться в прокуратуре, и как ты сможешь объяснить ее исчезновение? Розыскное дело в отношении маленькой девочки превратится в уголовное, и чей-то член в тюремной камере уже готовится опустить тебя. Если хоть одна проверка будет в моем «Престиже» — тебе не миновать участи знакомства со следователем. Я, как и ты, прямо не наезжаю на тебя, не нажимаю кнопочку и совсем уж не знаю, каким образом появятся эти снимки в прокуратуре. И не думай, козел, что ты умнее других, в следующий раз, когда задумаешь против меня какую-нибудь пакость — знай, что больше предупреждать не стану. А сейчас вали отсюда, смотреть на тебя противно.

Кэт все-таки ушел первым — у Косаря плохо слушались ноги и он опустился прямо на бордюр. Подавленный, он ничего не соображал — как, откуда могли взяться эти фотки, кто растрезвонил об этом и предал его? О девочке знал только водитель, которого он считал одним из самых преданных людей и у него никогда не было фотоаппарата. Правда, имелась видеокамера, и значит, это распечатки с видеопленки, что еще хуже. Этот говнюк тайно снял все на пленку и продал ее Кэтвару за приличную сумму, но не рассчитал, что он останется на свободе. В этом Косарь не сомневался, скрипнул зубами и сжал кулаки.

— Поехали, — бросил он водителю, стараясь выглядеть обычно, чтобы тот не догадался и не предугадал свою решенную участь. — На наше место у речки, расстроил меня этот гад, хочу побыть один.

Он иногда действительно приезжал в это глухое место — посидеть и подумать в одиночестве. Шофер не должен ничего заподозрить.

Машина подкатила к реке, Косарь вышел, сел прямо на землю, прислонившись спиной к сосне. Водитель остался в салоне, наверное, не хотел мешать думам шефа. Но вскоре он позвал его.

— Прохладно что-то стало, разведи костер, погреемся и поедем.

Водила кивнул головой, стал собирать хворост, укладывая его в кучку, разжег огонь и присел рядышком, не решаясь спросить — чем озабочен хозяин. Минут десять они сидели, не обмолвясь и словом.

— Поехали, ребята уже заждались, залей костер водой, — тоскливо приказал шеф.

— Чего заливать, и так погаснет, — возразил водитель.

— Залей, — почти крикнул Косарь, он не любил, когда ему перечат, и водитель привычно воспринял окрик.

Он кинулся за ведерком, стал зачерпывать воду. Выстрел прогремел громко, эхом отдаваясь в деревьях и уносясь вниз по реке. Тело водителя плюхнулось в воду и поплыло вслед за раскатами выстрела, пистолет Косарь забросил в воду подальше, провожая глазами труп, который выловят совершенно в другом месте. Менты посчитают, что это разборки мафии и не очень-то станут напрягаться в расследовании нового уголовного дела.

Зазвонил его сотик — подчиненные интересовались, куда он запропастился и что им делать дальше: продолжать ждать или расходиться. Косарь ответил, что уже едет, пусть все соберутся в сауне, девочек прихватят. Он подъедет и никто не заметит, что за рулем он сам, а водителя хватятся гораздо позднее, наверняка тогда, когда станут разъезжаться по домам. Это его устраивало и давало какое-то алиби, вряд ли кто-то даже сможет подумать, что он приехал один.

Все получалось прекрасно, снаружи у сауны никого не было и Косарь вошел, встречаемый радостными возгласами. Сразу же облапил двух девок и предложил налить по полной — пьянка объявлена, и каждый отрывался по-своему, девочки пили вместе с мужиками, но не забывали и о работе, делая минеты прямо за столом. Разгул шел в полном разгаре, водка текла рекой и девочками обменивались регулярно, никто никого не стеснялся, все ходили голые и занимались сексом везде — на столе, на полу, стоя и лежа, выдумывая вычурные позы. Пока еще упились не совсем и что-то соображали, Косарь объявил, что сегодня он добрый и решил не наказывать Кэтвара, все проверки и наезды отменяются, позже он рассчитается с ним более тонко и круто. Последнее восприняли на ура и пили за шефа, который придумал что-то получше, но никто не спросил конкретно, алкоголь туманил мозги и соображать не хотелось. Сам Косарь тоже отрывался по полной программе и уже лежал расслабившись, девочки теребили его уставший член, но безрезультатно, все соки выжаты и реакции никакой.

За полночь стали разъезжаться и вспомнили о водиле, искали его все вместе безрезультатно, за рулем пришлось ехать другому. Удивлялись — куда он мог свалить, но пьяные в стельку быстро забыли и об этом. Утром тоже было не до него — болела голова, поправить ее — святое дело, приняли на грудь понемногу и, охмелевши, расслабились. Считали, что нашел он себе девку из посторонних и нежится где-то в постельке, а когда объявится — придется выкатить ему за беспокойство всей честной компании.

На пятый день узнали из милицейских сводок, что выловили его труп в реке, Косарь приказал найти и наказать убийц, но кроме двух версий ничего откопать не смогли. Первая — нашел он себе шлюху и грохнул его ее хахаль. Вторая — убили конкуренты, что маловероятно — группировка Косаря самая мощная в городе и никто не решится конфликтовать с ней. Так и остался нераскрытым данный факт, похоронили мужика с почетом, сообразно положению, отвалили матери денег и забыли.

А Косарь постоянно думал, как ему рассчитаться с обидчиком, но никаких толковых мыслей не приходило в голову. Проколоться нельзя — его могли взорвать или посадить по неуважаемой статье, и он уже не доверял никому. Если и придет в голову что-то толковое — все сделает сам, один и не произнесет об этом ничего вслух, не сможет Кэт узнать о его планах больше никогда, но не посещали его серьезные мысли и не придумывалось ничего подходящего. В отчаянии он думал и о том, что зря зациклился на этом чертовом оздоровительном центре, в финансовом плане пострадал незначительно, но дело совсем не в центре, дело в его унижении. Амбициозность и самолюбие не давали покоя, и он носил это в себе, словно капсулу с героином в желудке, которая могла лопнуть в любой момент.

Однажды, напившись в очередной раз, Косарь совсем распалился и приказал привезти к себе хирурга, показал ему ногу и безапелляционно объявил: «Отрежешь здесь, выкинешь на хрен эту штуковину на помойку». Доктор оторопел, но видел, что пьяный Косарь не шутит и настаивает на ампутации всерьез. Первый раз ему приходилось сталкиваться с такой проблемой, когда хотят добровольно избавиться от здоровой ноги. Он, конечно, не психиатр, но здесь явно не все в порядке с головой. Введя аминазин, он немного успокоился, как успокоился и сам Косарь. На следующий день с разрушением алкоголя протрезвели и мысли, он уже не заикался об ампутации, отвалил молча врачу денег и приказал отвезти домой.

Кэтвар понимал и реально осознавал, что в течение по крайней мере полугода авторитет не предпримет никаких попыток отыграться. Но он понимал и то, что обида прочно, свербящей занозой засела в душе Косаря. Когда-нибудь, в пьяном угаре, он чего-нибудь отчебучит, может прийти и застрелить, крича в ярости о том, что можно взрывать. Полгода ждать нельзя, месяца через три следует отправить его на тот свет тихо, подсунув лучше всего дрянную водку-катанку, от которой он и подохнет. Убийца и насильник, вымогатель и бандит — ему не место среди живых.

Но ждать и делать ничего не пришлось. Брат водителя считал виновным в гибели своего родственника именно Косаря. Он помнил, что в тот вечер шеф вернулся один и ключи от машины оказались почему-то тоже у него. Никто не обратил на это внимание, но брат сразу заподозрил нечистое, и когда тело нашли в воде с огнестрельной раной, понял — именно Косарь застрелил его по непонятным причинам. Доискиваться до причин он не мог и не хотел, выждал немного — Косарь пил все время безбожно — и плеснул ему пьяному водочки, от которой тот уже не проснулся.

Пили тогда все и много и все знали, что шеф стал напиваться до чертиков, поэтому и решили, что выпил он лишнего и сгорел. Вскрытия не делали, договорились с врачами о справке, хорошо заплатив, и похоронили с воровским почетом. Мина так и не взорвалась в его остывшем теле — то ли отключил ее Кэт, то ли она и не должна была взорваться вовсе. Никто так и не узнал правды, а Кэтвар не распространялся об этом.

В группировке начались разборки — борьба за власть, поживились на этом и менты, упрятав многих за решетку. Лидер, который мог реально взять власть в свои руки, отсутствовал, и развалилась она сама по себе, помогли и конкуренты.

Правильно говорят в народе — свято место пусто не бывает. В городе появилась новая преступная группировка. Ее лидер Быков, по кличке Бык, хорошо знал центр «Престиж», ранее в него не заглядывал из-за Косаря, а сейчас решил наверстать упущенное.

Он завалился в «Престиж» целой большой группой, притащил с собой и девок. Его встретил сам Кэтвар, вежливо объяснил, что двери центра всегда открыты для каждого, для мужчин и для женщин, но не для проституток, чужие здесь не работают. Он предложил посмотреть спортзал, и Бык увидел знакомые лица — менты и ФСБэшники оттачивали свое мастерство рукопашного боя. Бык не слыл дураком и понял, зачем привел его сюда Кэтвар. Он обезопасил себя, согласившись тренировать силовые структуры, которые могли помочь ему в необходимом случае.

Бык понял четко, что «Престижа» ему не видать, как своих ушей, смачно сплюнул на пол и подался к выходу. Но Кэт остановил его, указывая рукой на плевок.

— Некрасиво гадить в гостях, предлагаю помериться силами на татами. Бой без правил, до первой крови. Выигрываешь ты — я отдаю тебе центр, выигрываю я — ты слижешь свой плевок.

Это был вызов, вызов мужскому достоинству. Отказаться — потерять свой авторитет, но остаться лидером, бросить несколько слов и уйти. Проиграть и слизать с пола плевок — значит уже точно не быть лидером. Бык владел рукопашным боем, как он считал, в совершенстве и проигрывать не собирался, объявил своим бугаям, что центр через пару минут станет их, его собственностью.

В спортзале собрались все — и люди Быка, и тренирующиеся сотрудники УВД, ФСБ, бизнесмены, оказавшиеся в этот час на отдыхе.

Бык и Кэт скинули пиджаки, вышли на ковер, Бык принял стойку, нанес несколько ударов руками. Кэт, стоявший в обычной позе, отбил их легко, не ставя блоки заранее.

Бык с разворота ударил ногой, промахнулся, ударил еще и еще, натыкаясь на блоки. Кэт пока еще ни разу не стукнул, он улыбался, раздражая противника своей улыбкой. Серия ударов Быка руками и ногами закончилась обычными промахами, крайне редко он нарывался на поставленный блок. Кэт улыбался, уже приводя Быка в ярость. Тот набросился с новой силой, и почти никто не заметил короткого, резкого и мощного, пробивающего удара в солнечное сплетение. Бык сломался пополам, хватая воздух открытым ртом, а Кэт продолжал улыбаться, скрестил на груди руки и ждал. По правилам, вернее, как объявили — бой без правил, до первой крови, он мог нанести удар по беспомощному противнику и уложить его. Но крови не было, и Кэт ждал, когда противник придет в себя.

Оправившись через минуту, Бык снова накинулся на соперника, применяя все свое искусство бойца. Кэт так и продолжал улыбаться, с легкостью уклоняясь от ударов и ставя блоки, и снова ударил резко и мощно. Бык опять захватал ртом воздух, а Кэт скрестил руки и ждал. Все уже поняли, что на ковре происходит обычное «избиение младенца», и Кэт предложил противнику сдаться. Но тот взревел в ярости. «Йия, йия, йия» — вырывалось из его рта с каждым ударом, не достигающим своей цели. Бык вытащил нунчаки. Это уже было слишком, но на то и бой без правил, — замахал, закрутил ими, подходя к Кэтвару. Резкий удар в лицо — и Бык потерял сознание, заливая кровью ковер.

Бой окончен, но никто не расходился — впереди должно быть самое интересное: сдержит ли свое слово авторитет? Если сдержит, то не быть ему даже бригадиром, таковы правила воровского мира. Напряжение в зале нарастало, казалось, всюду повисла зловещая аура, никто не решался первым сделать какой-нибудь ход. Вымывший полы, слизавший собственный плевок с пола не может оставаться авторитетом. Менты, как и бандиты, знали об этом и понимали, что Бык постарается улизнуть, допустить этого не могли и перекрыли выход.

Бык пришел, наконец, в себя, увидел кровь и понял, что проиграл. Поднялся и пошел к выходу, но менты закрыли проход, молча указывая на начинающий подсыхать плевок на полу. Он попытался пройти силой, но ему вывернули руки, ткнули мордой в соплю и кто-то зло крикнул: «Жри, паскуда». Кости за спиной захрустели, Бык взвыл от боли и лизнул плевок, его сразу же отпустили, команда рассосалась и он остался один. Прошипел в ярости, глядя на Кэтвара: «Тебя точно кончу, падла, пристрелю, как собаку».

— А вот это уже деяние уголовно наказуемое — угроза убийством, при свидетелях, статья 119 УК РФ, до двух лет, — проговорил один из сотрудников, надевая на Быка наручники. — Придется задержать.

Больше никто не посягал на оздоровительный центр «Престиж», и Кэтвар с Мариной зажили спокойнее. Быка тоже более никто не видел, говорили, что выпустили его из «тигрятника», не стал Кэт писать на него заявление, и тот, забрав деньги со счета, уехал в другую область, где мог прожить без позора оставшиеся дни.

ФСБэшники заинтересовались Кэтваром, установили его имя и фамилию, отследили практически всю жизнь с рождения и школьной скамьи до сегодняшнего дня. Но в их досье не хватало некоторых моментов — три года Кэт жил за границей, документы оформлены, как служебная командировка, но командировка от какой фирмы, организации — неизвестно, и чем он там занимался, никто не знал. Не установлено, и где он прожил последний год, соседи утверждали, что его не было в квартире все это время.

Оперативники все более и более заинтересовывались им, он мог пройти за границей и разведшколу, тогда он очень опасный противник, действующий не стандартно. Никто из разведчиков не стал бы светиться с тем же «Престижем» и тем более с этим Быком. Но, возможно, в этом как раз и заключается его расчет, он не подходит под обычный стандарт, не заводит знакомство с секретоносителями. Однако, в центр могут приходить совершенно разные люди и общение с ними не вызовет подозрений. Как раз то, что необходимо агенту-связнику. Опера установили за Кэтом наблюдение, и скоро он совершенно ошарашил их.

На одной из тренировок он подошел к одному из сотрудников ФСБ, попросил ненавязчиво:

— Ваша контора наблюдает за мной, причем очень непрофессионально, я бы хотел переговорить на эту тему с кем-нибудь из сотрудников. Доложите начальству о моей просьбе, завтра жду вашего представителя в течение дня. Ничего говорить не надо, просто доложите о просьбе.

Кэтвар отошел в сторону, оставив сотрудника удивленным. Как он мог узнать о наблюдении? Его ведут лучшие люди, профессионалы, никогда не дававшие осечек. Закончив тренировку, опер сразу же проехал в управление, доложил о разговоре начальнику отдела, полковнику Гриневу. Проколов в работе они не смогли обнаружить и даже не предполагали, каким образом Кэтвар смог узнать о наблюдении. Но на встречу все равно идти надо, даже в случае, если бы они действительно не интересовались им. Возможно, Кэт таким образом хочет завязать контакты, проснулась совесть и он желает рассказать все. А может, хочет что-нибудь предложить — не зря же заведен разговор.

Гринев прибыл в «Престиж» после обеда, ближе к концу дня, решил, что так лучше, чтобы Кэтвар не подумал, что им действительно и серьезно интересуются. Опер, занимающийся у Кэта, свел их. Кэтвар предложил пройти в личные покои, где они могли спокойно поговорить, попросил предъявить удостоверение и остался доволен. Не лейтенанта послали, это уже хорошо.

— Вы, Николай Михайлович, просили о встрече, я слушаю вас, — начал разговор Гринев.

Кэтвар даже вздрогнул где-то внутри, свое имя он слышал впервые за несколько лет.

— Да, я просил прийти, Петр Степанович, но, собственно, мне говорить не о чем. Наоборот, я бы вас хотел послушать — почему ФСБ ведет за мной наблюдение?

Гринев удивился, и Кэт отметил его артистизм.

— ФСБ не ведет за вами, Николай Михайлович, наблюдения, вы ошиблись, но мне очень бы хотелось знать — почему вы так решили?

Кэтвар усмехнулся, вздохнул.

— Разговор, видимо, не получится, некрасиво взрослому и солидному мужчине, полковнику, говорить неправду, — Кэт поднялся. — Я, конечно, не знаю, что это такое, — он вынул из кармана и показал «жучок». — Там еще есть несколько, придется их собрать и раздавить. И топтунов ваших всех в лицо знаю, номера машин. Салаги, не умеют работать.

Он двинулся к выходу, показывая на дверь и полковнику.

— Подождите, Николай Михайлович, хорошо, я готов обсудить с вами этот вопрос, — вынужденно ответил Гринев. — Присаживайтесь.

Он уже не сомневался, что перед ним разведчик, и не просто разведчик, а профессионал высшего класса. И он вышел на ФСБ сам, но почему-то не получается разговор, опять он действует нестандартно, хочет получить информацию первым. Впрочем, так и должен поступать разведчик, но не тот, который вышел по своей инициативе на людей контрразведки. Значит, здесь не совесть заговорила, здесь заваривается игра, крупная игра, которую он, полковник Гринев, проиграть невправе.

— Хорошо, — повторил он. — Действительно, глупо разговаривать с профессионалом и отрицать очевидное. Но вы попросили о встрече сами, и я бы хотел послушать, чем вы занимались в течение трех лет за границей. Может, у вас есть какие-то просьбы, но вы сами понимаете, что все зависит от того, что вы нам сообщите.

— Хотите коньяка? — предложил Кэт. Он плеснул немного в рюмки, пододвинул нарезанный лимон. — Прошу.

Выпив, Кэтвар продолжил:

— В конечном счете, я, видимо, все-таки огорчу вас, полковник, но вам станет небезынтересно услышать мою историю. Вы уже изучили мое досье, как я понял, и у вас появился трехлетний пробел, возможно, и за последний год вам ничего не удалось обо мне узнать. Поэтому я и попал под наблюдение, — Гринев внимательно наблюдал за ним. Собеседник бил прямо в точку! — Вы сказали, что я профессионал, и это действительно так, но профессионал несколько иного рода, правильнее было бы сказать, что я мастер. Но не станем упражняться в лингвистике. В свое время я изучал восточные единоборства и достиг в этой области некоторых успехов, вам это известно. Примерно лет 5 назад я случайно узнал, что в Малайзии открылась школа ниндзей, правильнее сказать, что это была закрытая школа и существовала она совсем не рядом со страной восходящего солнца. Мне очень захотелось изучить это древнее боевое искусство. Немного мытарств по кабинетам чиновников — и вот я уже в Малайзии. Вначале пришлось трудно, меня не хотели брать, но опустим этот неинтересный раздел. В конечном итоге я своего добился. Три года я изучал искусство ниндзей, а не занимался шпионской деятельностью, не учился в разведшколе. И постиг это учение полностью, и понял, что могу еще больше усовершенствовать свое мастерство. Я вернулся назад, в Россию-матушку, и последний год провел очень далеко в тайге. Там я развивал и оттачивал свое мастерство, со мной была и моя гражданская жена Марина. Я кэтвар, Петр Степанович, вы о них знаете, но немножко неправильно. Я перевожу это слово как воин-кошка, это мое собственное название и название тех, кто сможет достичь моего уровня. Очень немногие из ниндзей могут постичь это искусство, для этого необходим еще и наследственный дар быстроты реакции, а главное — симбиоз души и тела, способность управлять силой своей внутренней энергии, чувствовать противника, видеть и слышать не только глазами и ушами. Однажды в лесу к нам с Мариной в гости пожаловал здоровенный медведь, я вышел к нему и вырвал голой рукой его сердце, я держал его в руке и оно еще билось в автоматизме. Кэтвар может в течение нескольких минут перебить взвод ваших лучших спецназовцев, независимо от того, чем они будут вооружены. Прозвище Кэтвар пишется с большой буквы, а кэтвар, воин-кошка, с маленькой, вот и вся разница.

Он предложил выпить еще по рюмочке коньяка, наблюдая, как переваривает его слова Гринев. Бутылка поднялась сама, плеснула в рюмки понемногу.

— Не удивляйтесь, — улыбнулся Кэт. — Просто сила внутренней энергии, как я и говорил. Можно продемонстрировать и еще что-нибудь покруче, — он достал доску-шестерку, поставил к стене наискось, отошел и сделал выпад рукой на расстоянии, доска разлетелась пополам. — Сила управляемой энергии, — снова улыбнулся он. — Сила кэтвара. Но мы так и не выпили коньяк.

Кэт поднял рюмку и выпил, Гринев прокашлялся, тоже опрокинул в рот рюмку и закусил лимоном.

— В заключение своего рассказа хочу пояснить, что я чувствую ваших топтунов каждой клеточкой своего тела, а «жучки» тоже создают определенное поле вокруг себя, поэтому мне нетрудно их обнаружить. Не шпион я, не стоит вам волноваться.

Кэтвар засмеялся, глядя на действительно изумленное лицо полковника. Гринев немного задумался, потом спросил:

— А вы бы не могли пройти некоторое обследование у нас?

— Увольте от такой участи, Петр Степанович, не кролик я. Для убедительности, чтобы окончательно все сомнения исчезли, — могу на лету пулю поймать. Есть с собой оружие? — полковник кивнул головой. — Марину только предупрежу, испугается.

Он вышел, оставив Гринева одного переваривать услышанное, через минуту вернулся, сказал, что все в порядке, можно стрелять, встал к стене.

— Стреляйте сюда, — показал на стене точку справа от своего плеча, — Можно и в лоб, но вам на это трудно решиться.

Гринев достал пистолет, выстрелил. Стрелял он метко и промахнуться не боялся. Кэтвар так и стоял не шевелясь, улыбался, показывая пулю в руке, которой вроде бы и ничего и не делал. Объяснил, что скорость движения руки запредельна для человеческого зрения, как и полет пули, подошел и отдал ее полковнику.

— Считайте, что это подарок, а уж обследоваться — извините.

В тот же вечер Гринев докладывал результаты своей беседы генералу, начальнику УФСБ, докладывал обстоятельно и четко, по-военному, без лишних слов, но не упуская важных деталей. Он сообщал информацию со своими комментариями и выкладками. «Таким образом, — заканчивал он, — считаю, что он действительно кэтвар и его можно использовать в целях обучения приемам рукопашного боя наших сотрудников, особенно специальных подразделений. Лучшего инструктора не найти».

Генерал задумался, постучал пальцами по столу. «Да, трудно поверить в такие вещи, невероятно, но с ваших слов очевидно. Но мы, контрразведчики, не должны забывать главного, что основной нашей задачей является обеспечение безопасности государства. Поэтому считаю необходимым довести проверку до конца. Вы, полковник Гринев, организуйте ее в Малайзии — есть ли там такая школа ниндзей и был ли там Бородин Николай Михайлович, сколько времени был, в общем, постарайтесь побольше получить информации. Если его слова подтвердятся, проверку можно завершить и пригласить к нам инструктором. С удовольствием посмотрел бы его в учебном бою. А пока снимите наблюдение, но не в полном объеме, пусть за ним посмотрят те, кого он хорошо знает, кто занимается у него в группах. Есть у нас источники в оздоровительном центре? — Гринев кивнул головой. — Вот пусть и присмотрятся к нему».

Гринев, выйдя от генерала, зашел к себе в кабинет — устный доклад необходимо отразить рапортом, он глянул на часы: 20–30, поздно уже начинать писать, пора домой, все завтра.

Легко сказать — провести проверку в Малайзии. Необходимо хорошенько обдумать вопрос, сам способ ее проведения. Обычный туризм подойдет вряд ли, придется посылать людей под видом журналистов, лучше телевизионщиков, интересующихся страной и ее обычаями. Никого не должно удивить, что они заинтересуются этой школой. Ниндзя — древнее японское мастерство, и появление школы в Малайзии, совершенно в другом месте, естественно, вызывает особый интерес. Месяц уйдет на это, как минимум, скорее всего два. Гринев вздохнул. В общем-то правильно решил генерал, любая проверка должна быть полной, основываться на фактах, а не на интуиции и человеческой вере. А пока, кроме слов Кэтвара-Бородина и его удивительных способностей, нет никаких подтверждений.

Полковник решил лечь спать пораньше, завтра предстояло много работы, впрочем, ее и всегда хватало с избытком. Он лег, выключив свет в спальне, включил телевизор — частенько так делал, посмотрит немного и потом уснет. Показывали одну из южных стран, и слово «ниндзя» заставило его вздрогнуть. На экране появился ведущий передачи «Клуб путешественников», который как раз подводил итог сюжета об удивительной школе ниндзей в Малайзии.

Утром он срочно вылетел в командировку в Москву: возможно, ведущий что-то сможет прояснить. Планы менялись, и телевизионщики, под видом которых ФСБ решило установить истину, после известной всему миру программы могли вызвать интерес местных спецслужб. В этот день он так и не пробился к журналисту, но на следующий встреча была назначена. Известного телепутешественника и ведущего программы не очень удивил приход сотрудника ФСБ. Но поведал он многое и то, что нужно.

Школа действительно существовала, и ведущий рассказал много интересного о ней, но самое главное, что одним из учеников был русский, кажется, Бородин. Его считали лучшим учеником всей школы, постигшим вершину искусства древних воинов. Учитель с особой теплотой вспоминал его, сетуя на старость, что не на кого оставить школу, а русский превзошел его в боевом мастерстве, понимании души, и он бы со спокойной душой оставил его за себя. «Вот такая необычная история произошла в этой школе, — сообщил своим низким голосом собеседник. — Русский — и лучший ниндзя. Но, собственно говоря, вас наверняка интересует какой-то конкретный вопрос, Петр Степанович, задавайте».

Гринев закивал головой.

— Да, искусство ниндзей уходит своими корнями в страну восходящего солнца, но школа открыта не в Японии, а в Малайзии. Не является ли она своеобразным прикрытием террористических целей?

— Не думаю. Конечно, она закрыта для прессы и нас близко даже не хотели пускать к ней, но когда узнали, что мы русские — провели внутрь и показали все. Полагаю, что из особого уважения к этому русскому ниндзя, хотя его там уже не было, он покинул школу года полтора назад. Наставник, учитель, как они говорят, совсем не японец, не знаю, кто он по национальности, но тип лица европейский, с южным тропическим оттенком, если можно так выразиться. В школе очень много японцев, наверняка есть и китайцы, корейцы. Монголоидный тип составляет там процентов 90, может, и больше. Это древнее искусство действительно считается японским, в древности, если вы знаете, Япония вообще была закрытой страной и не общалась с соседними странами. Но сейчас нет территориальных границ для любых видов единоборств. Конечно, в каждой стране предпочитают что-то свое, но границ все-таки нет. Я как раз задал этот вопрос учителю — почему именно в Малайзии открыта школа? Школа со всеми японскими традициями древнего мастерства. «Место не имеет значения, — ответил он, — но, это моя родина, и последние годы хочется провести здесь». Кроме оружия ниндзей — сабли, нунчаки, звездочки, палки — другого мы не увидели, огнестрельного там нет. Конечно, ниндзей можно использовать в любом деле, и в вашей среде есть предатели, — уколол собеседник. — Но по большому счету отвечу на ваш вопрос отрицательно.

Гринев попрощался с журналистом, поблагодарил его за встречу и предоставленную информацию. Домой летел удовлетворенный: можно ставить точку в расследовании — собственно, не в расследовании, а проверке.

Через несколько дней он снова посетил Кэтвара и, не затрагивая тем прошлой беседы, предложил поработать инструктором, поднять, так сказать, физическое мастерство личного состава на более высокий уровень. Кэт, казалось, не удивился, почесал голову, подумал и однозначно ответил:

— Спасибо, Петр Степанович, за доверие, но вынужден отказаться. Я бизнесмен, хоть и мелкого масштаба, но бизнесмен. И в чьих-либо штатах быть не хочу. Но помочь не отказываюсь. У инструктора, естественно, есть какое-то денежное содержание, за эту небольшую сумму я готов заниматься с вашим личным составом, как тренер оздоровительного центра «Престиж». Как вы там эту сумму по бухгалтерии станете проводить, меня меньше всего волнует, пусть ребята приходят и занимаются, время и прочее можно согласовать. Лучше всего сделать отдельную группу, чтобы можно было изучать те приемы, которые я не отрабатываю с другими. Запрещенные для спорта приемы, но не для боевого искусства.

Гринев понимал прекрасно, что Кэтвар много потеряет в финансовом отношении, если станет заниматься с сотрудниками за денежное содержание инструктора. Он берет с клиента по тысяче в месяц, а ходить к нему на занятия станут не один десяток человек. Но не устраивало полковника совсем другое.

— Понимаете, Николай Михайлович… Кэтвар перебил его:

— Я отвык от своего паспортного имени, друзья зовут меня просто Кэт, — он протянул руку.

— Хорошо, Кэт, — улыбнулся он, пожимая протянутую ладонь. — Не все сотрудники могут посещать открыто этот зал, не всех должны знать в лицо.

— Я могу приезжать к вам, — мгновенно отреагировал Кэтвар. — Надеюсь у вас найдется машина: отвезти — привезти.

— Машина найдется, договорились.

Со следующей недели Кэт посещал спортзал ФСБ два раза в неделю, график его вполне устраивал, как раз «пустое» время с 16 до 18 часов. Его тренировки в центре начинались с 19 часов, были и утренние.

Потекла спокойная жизнь — тренировки групп, в перерывах финансовые вопросы, поставки продуктов и спиртных напитков в бар, множество обычных текущих дел. Конечно, работы много, и не всегда все удавалось завершить должным образом, но уже никто не наезжал, не хотел предложить крышу или забрать бизнес, никто не угрожал физической расправой и не пытался натравить правоохранительные органы, организовать проверку. Времени иногда не хватало, и Кэт с Мариной не всегда уезжали домой, оставались в центре, благо, условия имелись. Спальню, где Косарь принимал женщин легкого поведения или насиловал несогласных, вымыли с хлоркой, сменили белье — и порядок, можно отдыхать в любое время или оставаться на ночь. Но неуемной душе Кэта хотелось чего-то особенного, и внутри назревала непонятная тоска. В эту ночь, после близости с Мариной, он не смог уснуть сразу, не хотел включать и внутренние силы, обнял ее и лежал с закрытыми глазами. Вспомнилась Лена, спокойно и мощно катящая свои воды, островок, где они собирали черемуху, занимались любовью, голые снова срывали спелые черные ягоды и были счастливы. Небольшой заливчик, куда заплывали погреться в траве щучки, богатый и другой рыбой, в основном ельцами и окуньками. Выше по течению, перед островом, где река тоже широкая, с каменистым дном у одного берега, Кэт ставил перемёты — ловил мальков в теплой воде у берега марлей, цеплял их за хвост на крючки перемёта по 25 штук и вечером забрасывал все подальше в реку. Утром вытаскивал два-три налима в среднем по килограмму каждый, Марина варила уху, делала рыбные котлетки — на засолку или копчение налим не использовался. На перекатах Кэт ловил ленков, особенно в июне, когда выползали из воды стрекозы, сбрасывали с себя серую плотную оболочку и подсыхали на ветерке и солнышке, чтобы подняться в воздух и улететь. На местном наречии называли стрекоз — валёк. Собирал он их еще мокрых, складывал в холщовый мешочек, а потом на них уже всплавную ловил ленков. Свежий кедровый воздух, славящийся своей стерильностью, тишина, лесные звери, не знающие, что такое подлость, краски дикой природы… Кэтвар вздохнул. Заныла, засвербела душа, захотелось окунуться, поплавать в ленской водичке, побродить по лесу, подышать таежным воздухом, полежать с Мариной на полатях и поесть перченой строганинки из рыбы и лосятины со свежеразваренной картошкой. А как здорово попариться в настоящей русской баньке, когда Марина пройдется по телу березовым веником, отстегает, как следует, и потом плюхнуться в снег… Все смешалось в мыслях — и зима, и лето.

Спать совсем расхотелось, и Кэт встал, плеснул себе в кружку пива, чего по ночам никогда не делал, уселся в мягкое удобное кресло и опять вспомнил о заимке — уже захотелось пожевать под пиво вяленого окунька или щучку. Он осушил залпом полкружки и заметил, что Марина открыла глаза и смотрит на него.

— Не спится что-то, вспомнил заимку — и душа заныла, — тоскливо пояснил он, словно и не обращаясь ни к кому.

Марина тоже встала, подошла сзади к Кэтвару, обняла за плечи с какой-то особой нежностью, вспоминая все, от первой встречи до сегодняшнего дня. Бывают в жизни резкие повороты, как это случилось с ней, крайне редко, но все же бывают. И поверить в них трудно с чьих-то слов — все равно что-то сказочное и нереальное затаится в подсознании, словно посмотрел фильм или прочитал сказку. Кем она была раньше и кто теперь — хозяйка громадного оздоровительного центра, а в другой, изначальной жизни — безвольная баба, которую считали шлюхой.

Но сказочный принц — вот он, рядышком, наяву, наклонил голову, прижался щекой к руке, горячее дыхание побежало вверх, сжало сердце, захотелось уехать с ним на заимку, любить, ласкать и родить маленького Кэтика. От этой мысли она вздрогнула, никогда не думала о детях всерьез, а теперь захотелось стать матерью, иметь полноценную семью, продолжение рода, наследника. Они не предохранялись, но Марина не беременела, слышала, правда, что бывает так иногда с молодыми женщинами, проходит само по себе через год или два. Много причин, могут быть и серьезные. Сердце взволнованно колотилось, бешено захотелось узнать мнение Кэта и обследоваться у гинеколога. Кто она — любимая женщина, гражданская жена? Хотелось большего, стать законной и называться матерью. Видимо, Кэтвар не против ребенка, если никогда не спрашивает о графике и не заводит речь о контрацептивах, возможно, он и примет решение о регистрации брака в случае беременности. Марина вздохнула, все равно — как бы то ни было, но ее Кэт — самый лучший. Разве могла она вот так обнять кого-нибудь другого, любить и жить с другим мужчиной? Ей стало легче.

— Пойдем спать, дорогой, все-таки лежа больше шансов уснуть, — она улыбнулась грустно. — Если не хочешь — полежим просто так.

Кэт прилег на кровать, обнял Марину, лежа с открытыми глазами, рассуждал про себя, стараясь быть кратким и не вдаваться в подробности. «Итак, что мы имеем? Город со всей его цивилизацией, оздоровительный центр, работу, любимую девушку, жену. Жену… Да, неплохо было бы, наверное, зарегистрироваться, упустил я в суете этот вопрос. Но, это с одной стороны, с другой — отсутствие всякой цивилизации, дикую, необъезженную и прекраснейшую природу, непуганых зверей и она… А что, неплохая мысль… совместить»!

Кэтвар полежал еще немного, порассуждал про себя.

— Мариночка, ты не против, если мы с тобой зарегистрируемся, узаконим наши отношения?

— Что ты, Кэтик… — она прижалась к нему и более произнести ничего не смогла.

Он понял ее без дальнейших слов.

— Тогда мы завтра регистрируемся, берем месяц отпуска, еще один, как без содержания, — Кэт улыбнулся. — И уезжаем на заимку почти до конца сентября.

— Здорово! Вот это здорово! Какой ты у меня славный! Она взобралась на него сверху, быстро-быстро целуя в губы, щеки, нос, глаза, уши. Обняла крепко, чувствуя поднимающуюся плоть снизу, немного откинулась назад, принимая ее в себя, и закрыла глаза в томлении и восторге.

* * *

Стас Тихонов вышел из зоны по звонку. Предпринимал он попытки освободиться условно-досрочно по половине срока и по двум третям, но совершенные нарушения режима прочно держали за охраняемым забором, и его заявление даже не рассматривали в суде. На комиссии во главе с начальником ИТК однозначно решили — недостоин, слишком много мелких нарушений. На что-то крупное он и там не тянул — шестерка по жизни.

Прибыл домой абсолютно без денег, не заработал ничего в зоне, и как жить дальше — понятия не имел, не задумывался — вначале нужно отметить выход. Дружки, естественно, появились сразу, только он на порог дома — и они тут как тут. Обнялись на радостях, похлопали друг друга по плечу — святое дело: выход от хозяина сбрызнуть полагается. Стас пожал плечами, потер пальцами, что означало — пшик, нет денежек ни копейки, бутылку взять не на что. Но на то они и друзья, нельзя оставить друга в беде. Быстро организовали закуску и парочку пузырьков водочки, отмечали освобождение круто. Через полтора часа водка кончилась, Игорь быстро сбегал в магазин, пришел уже с девочками, которых встретили на ура. Олег заметил, как загорелись глаза Стаса, бросил с хохотом:

— Иди, Стас, покувыркайся, а то и водка в глотке застрянет. Под общий смех парочка удалилась в другую комнату, вернулась через минуту, девка пояснила насмешливо:

— Чего там кувыркаться — засунуть не успел, как обтрухался, только испачкал всю.

Стены затряслись от смеха, смеялись долго, до колик в животе, Стас насупился, стал разливать водку. Олег сгладил положение.

— Хватит ржать — мужик два года живой бабы не видел, накопил силенок, еще всем нам покажет, как трахаться надо. Давайте, за него и выпьем, чтоб хотелось и моглось.

Поздно утром компания стала просыпаться, опохмелились немного, девок выпроводили. Игорь шепнул им, чтобы вернулись к вечеру. Предстоял разговор, из-за которого, собственно, и пришли друзья-корефаны. Не сговариваясь, они решили возобновить прибыльный бизнес в этом домике и не рассказывать Стасу о том, как разделалась с ними его сестра, которая исчезла неизвестно куда. Но боялись они взломать замки и снова поселить в доме проституток: появится Марина — добром все не кончится. А сейчас они будут вроде бы ни причем, братец за все в ответе, необходимо только обработать его, как следует, пусть пьет свою водку и в настоящее дело не лезет, считает, что он здесь главный. Это очень важно.

Дмитрий вытащил из сумки припасенные с вечера огурчики, капустку, колбаску, — знал хорошо, что съедят все за столом, поэтому и отложил часть, достал и бутылочку, пригласил всех за стол. Он растолстел за два года, стал, как заметил Стас, каким-то пастозным и уравновешенным, совершенно не реагировал на колкости, как обычно, и на удивление — абсолютно не интересовался девчонками. За весь вечер и ночь так и не обнял ни одну из них, но алкогольный туман в голове Стаса не давал серьезно задуматься над необычным фактом.

— Давайте, — предложил Дмитрий, — поправим здоровьишко.

Они выпили по рюмке, закусили огурцами и капустой, колбасу и хлеб никто не трогал, есть не хотелось. Водка разлилась приятным теплом по телу, забирая в себя похмельную боль и слабость, придала уверенности и сил.

— Мы ждали тебя, Стас, — начал разговор Игорь. — Видишь, даже мебель тебе купили. Подумали — выйдешь от хозяина — и сесть не на что, пропил же все перед зоной. Вместе пили, поэтому и позаботились о тебе, друзья все же, — он налил снова. — Давай, Стас, выпьем за настоящую мужскую дружбу, которая проверятся не на гулянках, а в деле, — он показал рукой на мягкий уголок.

Чокнулись вчетвером рюмками, опрокинули в рот, зажевали. Стас искренне благодарил.

— Спасибо, братаны, вы настоящие друзья.

— Ладно, — махнул рукой Олег. — Чего дальше то делать станешь? Планы какие?

— Какие к черту планы, — отмахнулся Стас. — Не знаю, жить как-то надо. А Маринка-то где? — впервые спросил он о сестре.

— Дак, при тебе же еще уехала с каким-то хахалем, — пояснил Дмитрий. — До сих пор не знаем, где и чего. Год назад объявилась на один день и опять исчезла.

— Чего Маринка, — вздохнул Игорь. — У нее своя жизнь, бабам легче — пристроилась к мужику — и проблем нет. А тут пойди, пристройся — безработица сплошная, кто на работу возьмет, тем более после зоны, — намекал он. — А жить всем хочется, и получше. Давайте еще по маленькой, — он налил водку. Выпили молча и тоскливо.

Дымили сигаретами, варились в собственных мыслях и молчали. Низший слой общества, но еще не бомжи, социальные выкидыши.

— Хватит, наверное, водку жрать, — снова заговорил Игорь. — Вечер скоро, а я пригласил девок опять, хоть одна радость в жизни, — он засмеялся.

— Не скажи, — перебил его Дмитрий. — Водочка, она и в Африке водочка, она стресс снимает, помогает неуемной душе обрести покой, сердце радует. Не скажи… — он погрозил пальцем.

Компания вновь развеселилась: за хорошие слова и выпить не грех.

— Кстати, Стас, девкам этим жить негде, может, возьмешь их на квартиру? Тебе и выгода двойная: и обслужат, и денежек дадут за проживание, — подкинул идейку Олег.

Все с нетерпением ждали ответа. Олег ловко подошел к главной теме, к тому, зачем они сюда и пожаловали. Стас со своими пропитыми мозгами никогда не догадается, что они замыслили организовать здесь притон, дом терпимости и «косить» на этом денежку. А он и станет брать деньги с клиентов, не проститутки, чтоб не попасться. И всегда может сказать любому менту, как хозяин, что просто гулянка в доме, а трахаться по закону может каждый с кем хочет и когда хочет. Ему вполне достаточно бутылки водки, пожевать чего-нибудь, девочки всегда обслужат бесплатно, а основную выручку заберут они. Девкам, естественно, 40 процентов.

— Пусть живут, — ответил Стас, глаза загорелись: потрахаться с троими совсем не плохо. — Места хватит.

Дмитрий засобирался домой, за ним потянулись и Олег с Игорем.

— Пора, скоро девки пожалуют, пусть обоснуются и начинают. Надеюсь, ты понимаешь, Стас, что они с клиентами работать станут?

— Соображаю, не дурак, — ухмыльнулся он. — Но сегодня работенки не будет — сам каждую попробую сначала, а завтра хоть с утра пусть начинают, — отрубил он.

— Ладно, — засмеялся Игорь, — идет. Понимаем, что наскучался без баб.

Дружки, громко заржав, удалились.

Все шло прекрасно, все довольны — и Стас, получающий пищу, водку и женщин, и Дмитрий, и Игорь, и Олег, обретающие деньги, которые зарабатывали натурой проститутки.

Машина неслышно подрулила к дому, Марина вышла, чтобы открыть ворота, распахнула их настежь, Кэт въехал во двор. «Освободился братец, — подумала хозяйка, видя, что замков на двери нет. — Интересно, чем занимается он — работает или снова взялся за старое. Ворует, сутенерствует»? — она тяжело вздохнула.

Кэт тоже обратил внимание на замки. На крыльце появился Стас, удивился, увидев во дворе незнакомую машину, заметил Марину.

— О-о! Сестренка пожаловала, — он подбежал, обнял ее. — Рад твоему приезду. А это кто? — кивнул он на Кэта.

— Опять уже успел нажраться, — оттолкнула его Марина брезгливо. — Родной братец — пьянь беспробудная. Иди, познакомься — это мой муж.

— Кэтвар, — представился муж Марины.

— А ты чё, иностранец что ли? — удивленно вытаращил глаза братец. — Ну, ты даешь Маринка, русских мало? Даешь… Хоть бы предупредила. И кто ты теперь — фрау, мэм или еще какая выхухоль? Предупредить бы…

— Обойдешься, — зло бросила она и пошла в дом. — Вообще-то я госпожа.

Кэт прыснул со смеху, отвернулся.

— Это что — дворянка что ли? — засеменил за ней Стас. — А я тогда кто?

— Ты — пьянь болотная, был и будешь, — твердо ответила она, подавляя в себе смех.

Зашла в дом — в нос шибанул спертый запах спиртного и табака, замешанный на дешевых духах. На диване спала молодая женщина, в другой комнате еще две.

— Это еще кто? — спросила Марина, отворяя все окна, чтобы выветрить мерзкий запах.

В душе противно ёкнуло — неужели снова притон в ее доме?

— Квартирантки, пустил их, вот и живу на квартплату — работать никуда не берут, хоть на это существую.

Марина почувствовала в его словах фальшь: чего-то не договаривает братец, темнит.

— А почему они до сих пор спят, полдень уже? И сам где спишь — занято все, — продолжала расспрашивать Марина.

— С ночной они. С ними и сплю, по очереди, но это уже не твое дело, сестричка, — разозлился он. — Не маленький.

— Ладно, не кипятись, — смягчилась Марина. — Пусть дрыхнут, накрывай на стол, встречай дорогих гостей.

— Это я сейчас, мигом — в магазин и обратно, — обрадовался Стас.

Марина с Кэтом вышли на крыльцо, провожая взглядом за ворота Стаса, присели. Не хотелось дышать воздухом гулянки, проветрится все скоро, все окна открыты. Марина положила голову на плечо Кэта и тихо, беззвучно заплакала. Кэтвар понимал ее, ничего не говорил, только прижал к себе и протянул платок.

Марина все поняла, как понял и Кэт: снова в доме притон и спят на постелях обычные проститутки. Выгони их — придется брату воровать снова, они его кормят и спаивают, что тоже не выход.

Кэтвар задумался. Не дело бросать родственника в беде — здесь он погибнет окончательно. Если не посадят снова в зону, сопьется, станет алкоголиком. Надо забирать его с собой. Когда вернутся с заимки, работа и ему в центре найдется, пить бросит, человеком станет, женится, а дом этот продать. Соседи подберут покупателя за два месяца, а если нет, то и черт с ним, не обеднеет Марина, пусть стоит пустой, будет где остановиться по пути на заимку.

Он вытер жене слезы.

— Идейка у меня появилась в отношении твоего братца.

— Правда? — обрадовалась Марина и улыбнулась, прижимаясь к нему всем телом.

Она знала, была уверена, что если Кэт займется им, то сделает из него человека. Выслушав мужа, окончательно пришла в себя, глаза высохли и смотрели с вдохновением. Но пока не вернутся с заимки — говорить Стасу ничего конкретного не станут, так решили они.

Братец действительно быстро вернулся и, конечно же, с бутылочкой, стал нарезать хлеб, колбасу, огурцы. Выставил на стол «Столичную».

— Марина, — попросил Кэт. — Сходи сама в магазин — не это же дерьмо пить, и еще что-нибудь прикупи на свой выбор.

— Хорошо, милый, я быстро, не скучай, — она чмокнула его в щеку и ушла.

Проститутки встали, заходили по дому голыми, не стесняясь, еще и старались выставить напоказ свои прелести перед Кэтваром.

— Задницы прикройте, — рявкнул на них хозяин. — Не для вас это. Видите, человек у меня в гостях, погуляйте, подышите воздухом, не хрен торчать здесь попусту.

Выпроводив их, закурил, заканчивая сервировку стола, помолчал немного, думая о чем-то своем.

— Да-а, — протянул Стас. — Видимо, любит тебя сестра, как она ласково — милый. Что ж, это здорово, и я стану уважать тебя, если обижать ее не станешь. Но смотри, если увижу, что бьешь ее или синяки будут — голову оторву сразу, так и знай.

— Договорились, — улыбнулся Кэт. — Бить не буду.

— То-то, смотри у меня, — назидательно повторил Стас. Хохот заставил их вздрогнуть обоих — в дверях корчилась от смеха Марина, потом подошла к мужу, обняла.

— Смотри, миленький, если тронешь — и тебе достанется, — она рассмеялась еще сильнее.

Марина вернулась с полной сумкой, выставляла деликатесы на стол, удивляя брата, поставила и водку, чем уже не удивила, а расстроила. Он взял ее в руки.

— Да за одну такую можно четыре «Столичных» взять, зачем же деньги зря на ветер выбрасывать? — огорчился Стас.

— Ничего, — усмехаясь, возразила Марина. — Не на твои брала, попробуй хоть раз стоящей водочки, а не дерьма всякого с катаной пробкой. Ладно, закрыли тему, давайте к столу.

Она положила всем по кусочку хлеба с маслом и красной икрой, на тарелки — ветчину, копченую колбасу, рассыпчатую горячую картошку с огурцами и помидорами. Все по-деревенски, но очень вкусно. Предложила тост:

— Давайте за знакомство, ближе вас обоих у меня никого нет, хоть и пьяница братец, но все-таки родная кровь.

Чокнулись, выпили, налегая на еду, маленькие тарелки вмиг опустели, и Марина ухаживала за обоими, подкладывая продукты. После второй заговорил Кэт.

— Стас, разве тебе самому нравится такая жизнь? Сидишь, как крот в этом доме, не видишь ничего и никого, кроме трех шлюшек и тех, кто с ними развлекается. Не надо ничего возражать, мы же не слепые. Спиваешься понемногу, а дальше что — белая горячка и психушка?

Стас закурил нервно — так все хорошо начиналось, а кончилось нотациями. Чего лезут в душу?

— Нравится, не нравится — делать-то что, какой выбор у меня есть? Коробки в магазине таскать, с грузчиками пить за полторы штуки? И то не возьмут — сидел я, — он махнул рукой и закурил новую сигарету, не желая продолжать разговор.

После четвертой рюмки захмелел, с утра уже принял немного, разговорился, выплескивая наболевшее.

— Вот вы все учите, на совесть давите, а что конкретно-то кроме болтовни предлагаете? Что я — сам не понимаю, что ли? Кто виноват, вы скажете? Да сам я и виноват, сам докатился до такой жизни. Вам легче стало, что я дерьмо и в дерьмо меня никто не толкал? Легче? А мне нет. Если вы такие умные, правильные — подскажите, как выбраться из этой ямы, предложите выход. Только все ваши слова я наперед знаю — бросай пить, завязывай со шлюхами и иди работать. А куда? Куда идти? Кому я нужен — алкаш без специальности? Одно вы и сможете ответить — сам виноват. Но вы выполнили свой долг — поругали, поучили, а замкнутый круг так и остался кругом, и влез в него я сам. Вот и хожу по кругу, а он сужается, но конца-то все равно нет и не будет, пока не сузится совсем и не раздавит к чертовой матери. Ведь не наркоман я и не совсем потерянный, но время сейчас такое — никто никому на хрен не нужен, государству тем более. Давайте еще по рюмочке, пока есть пространство — будем жить.

Кэтвара очень поразили слова Стаса, не ожидал он услышать такой откровенности и глубины мысли, мучили его сомнения — обидится Марина. Нет, это ее родной брат, не обидится, да и спать он может в баньке. Последнее убедило его.

— Послушай, Стас. Марина, я думаю, меня поймет и не осудит. Ты высказал свою душевную боль, все, что накипело в тебе, и правильно сделал. Завтра мы хотели уехать, но останемся еще на день и решим твой вопрос. Мы заберем тебя с собой, дадим и пищу, и кров, и работу. Все, чего тебе не хватает сейчас, и никто не станет читать морали. Если захочешь учиться — учись, работать — работай. Круг порван, Стас, и теперь все действительно зависит только от тебя самого.

Стас оторопело смотрел на Кэта, — такого не ожидал никак, никогда и ни при каких обстоятельствах, плохо еще понимал сущность, не знал деталей, но сообразил четко — его вытаскивают из дерьма и никто не собирается обмануть.

Кэтвар налил еще по одной, неполной — водка кончилась. Стас вытащил «Столичную», глянул на сестру и зятя и не стал открывать. Марина махнула рукой — гулять, так гулять, сегодня можно.

— Ты прости, Стас, но твою «Столичную» мы пить не станем, посмотри — это же производство «подвал-стрит», катанка, по-русски сказать, подделка. Я лучше еще за одной сбегаю.

— Дорого же, Марина, — попытался возразить брат.

— Ничего, — ответила она, уже уходя. — Мы можем себе это с Кэтом позволить.

Пока Марина бегала в магазин, Кэтвар в общих чертах рассказал Стасу поподробнее о своем предложении. Он видел, что заинтересовал шурина, и это радовало. Вопросов возникало много, и Стас засыпал ими зятя, хотел знать все и в деталях. Как мог, Кэт пояснял, удивлял и еще более распалял любопытство шурина.

Марина вернулась, поставила на стол водку, из сумки вытащила несколько банок пива и кое-какие продукты, убрала в холодильник. «На завтра», — пояснила она.

К пяти вечера притащились шлюхи, упали по хозяйски за стол, но Стас огорошил их.

— Все, девочки, кончилась вольная жизнь, пора и меру знать. Так что собирайте шмотки и проваливайте подобру-поздорову. Надеюсь, десяти минут вам хватит на сборы.

Вот она, жизнь проститутки. Покупает, кто хочет, выгоняет, кто может. Он не хотел, чтобы они прихватили чего-то лишнего, смотрел на сборы, вызывая при этом явное недовольство девиц, торопил, подгонял их, и наконец с удовольствием захлопнул дверь.

— Вот и остались мы, Марина, одни в родительском доме, своей семьей. Жалко продавать его, не продавать — зачахнет, сгниет в опустении. Что и делать, не знаю. А ты как думаешь?

Марина пожала плечами, не зная, что и ответить. Так же думала и она, не было других предложений, но выбор придется сделать, мало времени, но чуток подумать еще можно.

Дверь отворилась резко, влетели разъяренные Олег с Игорем. «Что за дела»? — заорали сразу, с порога, но увидев Марину, осеклись, попятились обратно к выходу. Она встала, сжала маленький кулачок — мужики опрометью выскочили за дверь, так и не поняв, как проскочили в нее сразу, оба. Стас ничего не понял.

— Чего это они, ошпарились что ли?

Кэт с Мариной догадались, что дружки не рассказали Стасу ничего из прежней истории, да и вряд ли кому-либо вообще рассказывали, подняли бы их на смех — получили тумаков от женщины!

Утром спали долго, часов до десяти. Умылись, и Стас сразу же, как обычно, полез за бутылкой, но на месте ее не оказалось. Марина укоризненно взглянула на него, подала баночку пива, и Кэту тоже, за компанию, ничего не сказала. Стас вышел на крыльцо, закурил, попивая пивко, медленно приходя в себя. Понимал, что придется отказаться с этого дня от водки, пить, как все, по праздникам. Спасибо, что совсем не лишили спиртного, в пиве тоже градусы есть, хотя и мало оно уже ему помогало. Но желание было, настоящим алкоголиком он еще не стал, можно бороться и победить. Быстро высосав банку, прежде, чем докурил сигарету, посидел еще немного, глядя, как Кэт медленно, смакуя, потягивает пивко.

— Если совсем тошно — сходи, там еще в холодильнике есть, — предложил Кэтвар.

— Нет, — покачал головой Стас. — Чуть позже еще одну выпью — и все. Какие мне сегодня задачи?

— Сейчас все позавтракаем и пойдем по магазинам, купим, что нужно, — пояснил Кэт. — Потом отнесем все к старику на берег — и свободны. С соседями договоримся, чтобы за домом присмотрели, покупателей нашли по возможности. Спать ляжем пораньше, встанем завтра в пять и отчалим.

Мотор гудел в своем обычном режиме, Стас раньше и не видел таких, небольших и мощных. Марина разговаривала всю дорогу с братом, рассказывала, как они с Кэтом замечательно провели на заимке целый год, но, в основном, отвечала на его вопросы, которых он задавал множество и не со всем соглашался. Например, почему не взяли с собой карабин, нельзя в дикой тайге без ружья. Марина отвечала, улыбаясь, что карабин совсем и не нужен, муж разберется с проблемами и без него. «Поживешь — сам все увидишь и поймешь, зачем сказки рассказывать».

Кэт вел лодку и улыбался. Марина не говорила о его способностях и возможностях, и правильно делала. «А если медведь»? — настаивал Стас. «И с медведем договоримся, не поймет доброго слова — накажем». Она с удовольствием засмеялась, засмеялся и брат, не понимая истины в словах, считая все шуткой. «А мясо где возьмем, ты говорила, что шашлыки жарить станем чуть ли не каждый день, вот и получается — пшик, ружья-то нет». Довольный, он оглядел ее — против его слов не попрешь. «А зачем ружье, там козлы умные, понимают, что тебе мяса хочется, сами придут — нож есть, зарежем», — она загадочно улыбнулась. «Да ну тебя, Марина, — обиделся брат. — Я серьезно, а у тебя все шуточки». Он отвернулся, задымил сигаретой, оглядывая окрестности. Лена петляла из стороны в сторону, огибая сопки и иногда возвращаясь почти обратно, с другой стороны. Стас с интересом осматривался. Так далеко он не заплывал ни разу, впрочем, как и другие односельчане, кроме тех, кто гонял суда по реке до самого моря или в города поближе.

Он посмотрел на Шарика, заулыбался, вспомнив, как тот прыгал и радовался при появлении Кэта с Мариной у деда, метался от одного к другому, потом застыл у ног Кэтвара, словно признавая его хозяином, смотрел своими выразительными глазами и, наверное, просил по-своему, по-собачьи, не бросать его больше. И Мурзик даже не убегал, словно чувствовал дальнюю поездку, вот и сейчас прижимается к Марине, не хочет сходить с ее рук, боится воды.

За разговором и путь короче. Марина радостно крикнула:

— Смотри, Кэт, наш островок показался и заливчик родной! Как я соскучилась по заимке!

— Да, милая, наше место. И я соскучился! — довольно отвечал он и стал подруливать к берегу.

— Вот и приехали, Стас, — она даже захлопала в ладошки. — Я правда соскучилась. А тебе нравится здесь?

— Ничего, место красивое. А где же домик?

— Все, дорогой братец, увидишь, всему свое время, — медленно проговорила она последнее и сжалилась. — Здесь он, поднимемся немного вверх — и дома, его с воды не видно.

Кэт затащил лодку немного на берег, распределил поклажу и они двинулись. Действительно, метров через четыреста Стас увидел дом, настоящий дом, а не охотничью времянку — недалеко от реки, но излом сопки скрывал его, что как раз и устраивало Кэтвара. На обычное и привычное охотничье зимовье походила банька, но здесь это и была банька, ничего другого. Марина со Стасом остались раскладывать вещи, прибраться немного, подмести пол, открыть ставни и вытереть пыль. Кэтвар ушел к лодке, загнал ее в грот и принес оставшуюся поклажу, положил на крыльцо и закричал дико, словно Тарзан:

— Э-э-й-й-й, ле-е-ес, мы пришли-и-и, и снова-а я-я-я тво-ой хозя-я-и-ин!

— Чего это он? — удивленно спросил Стас.

— А он и есть здесь хозяин, хозяин тайги. Сказочному Тарзану до реального Кэтвара далеко, как нам с тобой до Луны, — Марина засмеялась весело. — Привыкай, братец, слушайся и боготвори его, здесь он царь зверей!

— Да ну тебя, — весело отмахнулся Стас, — шутишь все. Марина загадочно улыбнулась, но ничего не ответила, открыла люк и полезла в подполье — необходимо осмотреть запасы. Мурзик прыгнул вслед за ней — его это апартаменты, проверка на мышей не помешает.

Все сохранилось в лучшем виде, даже оставшаяся мука в бочках не тронута мышами — Кэт обложил бочки какой-то травой, сказал, что мыши ее не любят и не прогрызут дерево, не попортят муку и другие продукты. Так оно и вышло, но теперь здесь Мурзик хозяин, и он осматривал свои владения, принюхивался, и уже через пару часов припер задавленную мышь, положил к ногам Марины. Она погладила его, поблагодарила, и он в углу с удовольствием растерзал ее.

Обед приготовила Марина, закоптила пойманных Кэтом и Стасом щук. Деревенский житель Стас впервые пробовал копченую щучку, ел и облизывался.

— Да-а, здорово у вас здесь! — наконец-то признался он. — И черники тьма, и ореха много, если кедровка не сожрет.

— Не сожрет, Кэт их прогонит, — засмеялась Марина. Засмеялся и Стас.

— Да-а, взлетит и прогонит.

— Да, ты абсолютно прав, — уже серьезно пояснила Марина. — Взлетит и прогонит.

— Иди ты к черту, — обиделся Стас. — Что я — ребенок, что ли? Все нашутиться не можешь?

Кэтвар крякнул, насупившись, вытер от рыбы пальцы, сказал глухо:

— Кто ты? Тело мужика, а умишко пацана. Тебе же объяснили — увидишь сам, все поймешь. В заднице свербит, посмотреть не терпится, пойдем — покажу.

— Я драться с тобой не буду, — отрезал Стас. — Нехорошо шурину драться с зятем, — так он понял предложение Кэтвара выйти.

Кэт расхохотался от души, ставя в тупик Стаса.

— Ладно, пойдем, — продолжал еще смеяться Кэт. — Никто тебя бить не станет и другим не позволит, просто покажу кое-что.

Они вышли на крыльцо. Кэтвар мгновенно забежал, взлетел на верхушку кедра, отломил верхнюю ветку и прыгнул в сторону. В полете перевернулся пару раз, выпрямился параллельно земле, падение замедлилось, создавая видимость нового взлета, снова кувырок, взлет и приземление на носки. Стас так и остался стоять с открытым ртом, Марина прикрыла его рукой снизу, передала протянутую Кэтом ветку кедра со смоленой шишкой.

— Это тебе, Фома неверующий. Вот так мой муж и кедровку поймал, привязал к ее ноге веревку и отпустил. Она и распугала своим криком всех других птиц. Понял теперь, ребенок, что тебе здесь никто не врет и не врал? — сказала, как отрезала, и ушла в дом.

— Ладно, не расстраивайся, Стас, — обнял его за плечи Кэтвар. — Впредь верь родной крови — она не обманет и не предаст.

«Да-а, и впрямь все, как в мультике — мы с тобой одной крови — ты и я. А летает он действительно получше Тарзана. Кто мог подумать? — шевелил про себя губами Стас, заходя в дом. — Чудеса»!

— Извини, Марина, и ты, Кэт, трудно во все это поверить, и сейчас с трудом перевариваю, словно кино посмотрел. Извините, — еще раз попросил Стас.

— Ладно, забыли об этом, каждый бы, наверное, поступил так же на твоем месте, расслабься, — улыбнулся Кэтвар.

— Трудно поверить, трудно, — заговорил Стас. — Марина, когда вы жили здесь целый год — еще необычные случаи были?

Марина рассмеялась.

— Какой ты разнополярный, братец! Сначала не верил, а теперь сказки ему подавай. Расскажу тебе одну, быль правда, не сказку. Осенью, когда первый снег выпал, пришел к нам в гости здоровенный медведь, не успел еще залечь в берлогу. Кэт вышел поговорить с ним. Не знаю, о чем они там базар вели, наверное, муж извинялся — жир, мясо были необходимы, да и шкура уже поменялась на зимнюю. Я толком и не поняла ничего вначале — смотрю, хлынула из медвежьей груди громадная струя крови толщиной с кулак и завалился он сразу на землю, а Кэт держит его сердце в руке, которое еще бьется, и кричит, как Тарзан в фильме. Вот так все и было — вышел и вырвал голой рукой медвежье сердце. Но это ты вряд ли нынче увидишь, зимовать мы не собираемся, а значит, и медведя убивать незачем. Только если дурной попадется и не договорится с ним Кэт по-хорошему. Они же языков не знают — медведь русского, а Кэт медвежьего, но общаются как-то, понимают друг друга. Вот и сказке конец, а кто слушал — молодец, — засмеялась Марина. — Эту шкуру ты у деда видел, Стас. Так что пойдешь сегодня вечером спать в баньку — на крючок изнутри закрывайся, может и медведь в гости пожаловать. Шарик, надеюсь, даст знать. Правда, в прошлый раз он опарафинился немного, когда медведь пожаловал — забился под крыльцо и не тявкнул ни разу, к мертвому зверю и то подойти боялся, пока Кэт не позвал. Потом уже решил отыграться, шкуру попортить — не разрешили. Но, если что, сам кричи, Кэтвар поможет, только никакой самодеятельности.

Шарик слушал речь Марины, поджав уши и опустив голову, словно понимал, что речь идет и о нем, о его былой трусости. Поджал хвост и тихонько вышел из дома — может, прогуляться решил, а может, стыдно ему стало за свой поступок, кто знает? Говорят у зверей нет мыслей, а так ли это в действительности?

Утром пили чай, доедали копченую рыбу и намечали план действий на день. Хотя план — круто сказано, просто Кэт говорил, что необходимо сделать, и воспринималось это, как приказ в армии или указания отца детям. Август, черника уже давно созрела и скоро начнет осыпаться, радовала глаза сплошным иссиня-черным ковром около домика. Никуда не надо ездить за ягодами — выходи и собирай в любом месте, не торопясь, без наносящих ущерб совков. Хоть стоя внаклонку, хоть сидя, хоть лежа — кругом полно черники. За брусникой надо идти с километр, но ее лучше собирать в начале сентября, нет необходимости выщелкивать полубокую, как делают городские рвачи.

Марина вынесла три ведра, но Кэт сказал, что и двух хватит — Стас оставался у дома собирать чернику, Марине поручалось собрать черемуху на острове. И Шарик не остался без дела, ему вменялась охрана дома и шурина.

— А ты чем займешься, Кэт? — спросил Стас.

— Я? — удивленно переспросил Кэтвар. — Прогуляюсь к березнячку на левую сопку, может, встречу кого.

Он встал и, более не сказав ни слова, ушел. Долго еще Марина и Стас в молчании провожали глазами его фигуру, пока она совсем не скрылась за деревьями.

— Зачем же ты так, Стас, он еще никогда не сидел без дела. Я понимаю, что тебе интересно знать, и право ты на это имеешь, но как-то нехорошо получилось, не знаю, как сказать, но нехорошо. Вроде бы он лодырничать собирался, а ты его в этом уличил. Здесь сама лень без дела не просидит, засохнет от нечего делать. Никто никого не заставляет… Ладно, хватит болтать, я на остров.

Она взяла ведро и ушла быстрой походкой.

«Вот так, песик, — всматриваясь в глаза Шарика, заговорил Стас. — Опять я что-то не то сморочил, даже ты и то все понял — не пошел за хозяином и за хозяйкой не побежал. Остался выполнять указания своего царя, — Стас улыбнулся и погладил собаку. — Значит, и мне пора ягодку собирать. Здесь действительно прекрасно — второй день всего, а на водку уже не тянет. Выходит, что снова прав был твой царь, когда привез меня сюда».

Марина вернулась с полным ведром к обеду, у Стаса тоже дела шли неплохо, больше чем наполовину заполнилась тара. Марина решила его приободрить, заявив, что черемуху легче и быстрее собирать, стала помогать ему. Стас отказывался, но сестра и здесь урезонила его. «Я не тебе помогаю, братец, я ягодку собираю». Стас присел прямо на черничник, закурил сигарету, пуская густые клубы дыма, решился попросить.

— Расскажи мне о Кэте, вечно я во что-нибудь вляпаюсь, родственник все-таки, а я ничего не знаю о нем.

Марина задумалась и тоже присела рядом.

— Что тебе о нем рассказать? — она сделала паузу. — Великий он человек для меня. Познакомилась, доверилась ему, и потянуло меня сразу к этому человеку, влюбилась без памяти, по уши, целиком. Если бы ты знал, Стас, как я его люблю! Уехали мы с ним сюда. Мужественный, сильный и нежный мужчина, любимый мужчина, про которого я ничего не знала, как и ты сейчас. Ты обижаешься на «сказки», а я познавала его в процессе жизни. Он не говорил, не намекал на свои возможности и способности. Тебе легче, мне было труднее. Представляешь мое состояние, когда он вышел один на один с медведем? Тайга, глушь, у Кэта даже ножа нет, разорвет его медведь, пусть и меня следом. Правда, не побежала бы в дом, не пряталась. Натерпелась я тогда страха, хотя знала уже, что он «летать» может. Многие его способности раскрылись в процессе общения с течением времени, и все ли? Нет, наверное.

Кэтвар — это псевдоним. Есть у него и имя, и отчество, и фамилия моя сейчас Бородина, а не Тихонова. Кэтвар — воин-кошка, он изучал приемы рукопашного боя, три года провел в Малайзии, осваивая мастерство ниндзя, превзошел самого сенсэя, учителя, и создал свое направление кэтваров, воинов-кошек. Он говорит, что кэтваром может стать только не более десятка человек на планете, искусство рукопашного боя должно сочетаться с определенным наследственным даром, поэтому и не может быть более десяти кэтваров на всей Земле. Гипноз, телепатия и телекинез — все должно сочетаться в одном лице, воине-кошке. Один раз я подслушала его разговор, не намеренно, случайно — он объяснял, что лучшее подразделение России, Альфу, он уничтожит в полном составе минут за десять голыми руками в любых условиях. Кэтвара нельзя убить количеством людей, нельзя застрелить — пули он ловит руками, это я сама видела, и может кидать их, словно из ствола пистолета. Не все я могу рассказать тебе, что знаю, и ты всегда держи язык за зубами. Кэт в городе владеет громадным оздоровительным центром, там и тебе работенка найдется.

— А ты чем занимаешься?

— Как жена — многим, а вообще я тренер по каратэ.

— Чего, чего? — удивленно переспросил Стас.

— Тренер по каратэ, ты не ослышался, владею тремя стилями, но, в основном, айкидо. Хватит, скоро Кэт вернется, мяса нажарим и поедим.

«Как она в нем уверена, — подумал Стас. — Может, и так оно».

Шарик лежал в нескольких шагах от них, положив голову на лапы, дремал, изредка открывая глаза и посматривая на заимку, от которой Стас, собирая ягоды, отошел метров на пятьдесят. Он выбрал удачную позицию — одним глазом видел домик, другим — Марину с братом, дремал и слушал размеренный разговор. Но вот повел носом, вскочил резко и убежал.

— Кэт возвращается, — пояснила Марина. — Пойду, разведу огонь, пока вы козла разделывать станете.

— Может, он ничего не добыл, и почему именно козла? — спросил Стас.

— Может, и не добыл, но мне так не кажется. Почему козла? Медведь нам не нужен, лося мы не съедим, не успеем — испортится мясо от жары, не готовили ледник на лето. Вот почему, — усмехнулась Марина.

Кэт как-то резко появился из-за деревьев, неся на плечах добычу. Стас торжествовал — ошиблась Марина, зять нес маленького олененка. Молча сбросил его с плеч и стал разделывать, шурин помогал ему не без успеха.

— Жалко олешку, — наконец вымолвил Кэт. — Пришлось убить несчастного. Скрепя сердце помог ему, избавил от страданий и мучительной смерти.

Кэт снова замолчал, быстро орудуя ножом, отрезал большой кусок и протянул Марине. Стас недоумевал — убил детеныша и говорит, что помог. В чем помог — умереть? Абсурд какой-то. «Что-то здесь не так, помолчу лучше, а то опять вляпаюсь. И Марина молчит. Знает или ждет»? Он методично разделывал тушу, случайно взялся рукой за левую переднюю ногу около копыта, и понял, в чем дело. Олененок действительно бы не выжил, перелом слишком серьезный. Решил для себя: исходить из того, что Кэт всегда прав, время расставит свои точки над «i».

Марина нарезала мясо тоненькими пластиками, отстучала их деревянным молоточком и бросила на сковороду, обжаривая с обеих сторон. Рядом варилась картошка. Стас проглотил слюнку, но подумал не о еде. Кэт с Мариной взяли его сюда, на заимку, но наверняка хотели побыть одни, у них же отдых, а могли и не взять. «Родня все же, и они обо мне беспокоятся, не хотят, чтобы я опустился совсем. Сколько бы я протянул — год, два, три? Потом белая горячка, психушка или нары, так и кончится жизнь где-нибудь на помойке, если никто не поможет, не подаст руку. Интересно — что за работу мне предложит Кэт в городе? Марина говорила, что у него есть оздоровительный центр, а что я могу делать? Грузчик, уборщик, посудомойщик, сбегай — принеси, даже машину водить не умею». Он вздохнул глубоко, огляделся — вековые толстые кедры гордо стояли вокруг, высасывая из земли соки и отдавая их своему стволу, веткам и иглам, питая шишки, которые созревали, чтобы с морозом и ветром превратиться в паданку, накормить потом белок, медведей и грызунов, продолжить род. Стас представил себя больным, испорченным кедровым орешком, из которого не вырастет дерево, не подберут звери даже для еды. Ненужный и бесполезный плод общества, которого пытаются вылечить, поставить на ноги близкие люди.

Алкоголь выходил с потом и дыханием, исчезал в здоровом лесном воздухе, и он чувствовал прилив сил, что не тянет его к водке в этом прекрасном месте. Тишина тайги успокаивала, лечила нервы, приводя в порядок душу и сознание, настраивала на размышления о смысле жизни.

Марина позвала к столу. Стас ел много — насыщенный водкой за многие годы организм освобождался от нее, уступая место для питательных веществ. После обеда Кэт с Мариной прилегли рядом на травке, отдыхали, давая возможность пище перевариться получше, а он курил и продолжал размышлять с удовольствием. Клеточки мозга изголодались по своей основной деятельности и, освобожденные от алкогольного дурмана, усиленно работали, разминались от вынужденного простоя. Стас сравнил себя с маленьким зеленым побегом, который дал корни, держащие его на земле, и уже никакой ветер разгульной жизни не унесет его за собой, чтобы высосать и выжать, а потом выбросить в придорожную канаву. Сестра и зять посадили «малыша» в землю — теперь расти ему и развиваться, превращаясь в могучий кедр. Он улыбнулся сравнению — да, теперь он сам проложит дорогу жизни и не затеряется среди колючих кустарников и древесных исполинов.

Утром Стас проснулся раньше обычного, — выздоравливающий организм не требовал многих часов сна, вышел из баньки, где он спал на полке, дабы не мешать влюбленным, и удивился. Оказывается, Марина с Кэтом уже не спали, они разминались, делали растяжки, а потом начали спарринг. Стас замер, не шевелясь, видя, как сестра орудует ногами, стараясь попасть по голове Кэта, бьет сериями, вертится, нанося удары. Кэт ставит блоки, уворачивается и отвечает мгновенно, в отличие от Марины попадая в цель. Удары настолько быстры, что Стас не успевает разглядеть их, видя, как дернулась неестественно голова или рука партнерши, но она видит их все и пытается отразить. Позже Кэт скажет, что видеть его удар, пусть и не отразить — это уже великое достижение. Жена, по принятым меркам, очень хороший мастер, с которым смогут справиться очень немногие мужики.

После тренировки спортсмены побежали к реке. Стас тоже потащился за ними и с удовольствием плавал в еще не прогретой солнцем водичке, набираясь бодрости на весь день. Один он бы не решился утром прыгнуть в воду, слишком холодной казалась Лена в ранние августовские часы. Конечно, ее не сравнишь с Ангарой, чистой и холодной в любой, самый теплый день лета. Но обе реки красивы по-своему, и нельзя выделить какую-то одну.

Марина готовила завтрак, накрывая стол прямо на улице, Стас прилег рядом на сухую доску — роса еще не высохла, и земля по утрам уже не грела внутренним теплом. Коротки в Сибири теплые дни, по сути, один июль и стоит жара, в июне и августе ночи прохладные, забирающие теплоту солнца. «Вот, Марина нашла свое счастье в жизни, может, найду его и я в шумном городе, познакомлюсь с какой-нибудь девочкой и полюблю». Стас закрыл глаза, представляя будущую жизнь — красивую женщину и рядом с ней двух детишек. «Но почему двух? Не знаю, так записано в книге судеб», — ответил внутренний голос. Он улыбнулся и открыл глаза — небо, сине-голубое небо сверху, и ни одного облачка или дымки, бесконечно манящая высь, готовая унести мысли далеко-далеко, в другие миры и галактики, где нет лжи и подлости, где царит свет и изобилие, радость и красота.

Время, непонятная штука — время. Ученые педанты лишь способны понять его. То тянется долго, то летит птицей, смотришь вперед — и кажется, что стоишь на месте или несешься прытью к своей мечте, а если оглянешься — оно всегда проскакивает с необычайной быстротой, оставляя воспоминания. Хорошие и плохие, разные, как и само время.

* * *

Кэтвар предложил Стасу стать чистильщиком личного бассейна, следить за температурой, обновлять каждый день воду, мыть стены и дно. Работа не сложная, не хитрая и не требующая особых знаний. Он не представил его как своего родственника, представил постоянным гостем, и Стас долго размышлял над этим, понял, что зять решил испытать его, присмотреться и позже решить, как быть дальше. Работа не занимала много времени, и он мог бродить по всему центру, заходя в тот или иной зал. Его пускали везде, не брали с него денег, даже если он что-то заказывал в баре, и не задавали лишних вопросов. В центре Кэт ввел свой порядок — гость мог делать что хочет: играть, тренироваться, плавать в бассейне, посидеть в баре или уйти с девочкой в номер. За все платило заведение, правда, гостей таких было крайне мало и они всегда проводили в «Престиже» только один вечер, в другое время им предъявляли счет, как обычно. В личные покои семьи никто не входил, лишь одна горничная, которая наводила там порядок, теперь и Стас имел право доступа. Поэтому никто не знал, что он простой, чистильщик, — родной брат хозяйки. Персонал тоже размышлял о нем и не приходил к одному мнению — на бандита, бизнесмена, большого начальника Стас не похож, решили, что он чей-то сын, покойному отцу которого Кэтвар обещал позаботиться о молодом человеке. К молодому бездельнику, коим его считали, интерес пропал, но отношение оставалось предельно вежливым и порядочным.

Стас имел карманные деньги и иногда уходил в город, знакомился с ним и осваивался, привыкал к толпе и шуму, но больше времени он любил проводить в центре, особенно присутствовать на тренировках, которые проводила сестра. Он любовался ею и гордился, что она может владеть боевыми искусствами, передавать свой опыт другим. Таскался часто просто так за ней, наблюдая за распоряжениями в баре, игровом зале или на тренажерах. Но и это стало постепенно надоедать, он освоился и душа требовала настоящего дела. Только какого? Он ничего не умел. Решил поговорить с сестрой, когда она немного освободилась от постоянных забот.

— Марина, мне очень хорошо у вас, но в последнее время я часто задумываюсь — болтаюсь целыми днями без дела, может, Кэт найдет мне какое-нибудь еще дельце, может, ты что-нибудь предложишь? Раньше, когда я пил, мне все было до фонаря, лишь бы была водка, сейчас необходимо чем-то заняться. Может, устроиться на работу? Но ты не беспокойся, чистка бассейна не отнимает много времени и я не откажусь от нее.

Марина обрадовалась словам брата, — значит, он становится Человеком, которому противна лень и праздность, хочется работать и приносить пользу.

— Это очень хорошо, Стас, но позволь мне задать тебе всего один вопрос — кем бы ты хотел быть, что бы желал делать, если бы умел? Не отвечай сразу, подумай, а потом скажешь, когда будешь уверен.

Она чмокнула его в щеку, потрепала за волосы и, улыбнувшись ласково, ушла к себе в спальню. Последнее время Марина чувствовала себя паршиво, что-то беспокоило ее, появлялась противная тошнота. Вот и сейчас, несмотря на радость от слов брата, внутри засосало и захотелось поесть соленого домашнего огурца. По-деревенски — съесть целиком, не разрезая на дольки, похрустеть всласть, чтобы никто не слышал ее наслаждений. Она выбрала самый большой, откусывала помногу и с удовольствием, проглотила весь, поглаживая живот, который успокоился и не просил больше ничего. Внезапно ее осенило и она отправила горничную в аптеку за тэстом, хотя уже и так догадалась. Марина прилегла на кровать, радостная улыбка не сходила с ее губ — у нее будет ребенок, маленький Кэтик или девочка, которую она назовет только Катенькой.

Стас бормотал про себя в задумчивости: «Кем бы я хотел быть, что желал делать? Откуда я знаю, я ничего не умею. А если б умел? Не знаю». Он вышел в зал. «Может, стать барменом? — подумал он, глядя, как ловко управляется с рюмками, бутылками тот, что-то смешивает, трясет и потом подает клиентам. — Нет, это не для меня. Может, научиться рукопашному бою и стать тренером, как Марина? Нет, и это не мое тоже. Может, крупье, менеджер»? Он бродил по огромному центру, прикидывая себя на каждую должность, и отвергал все, зашел в медицинский кабинет и удивился собственной мысли — ему нравилась эта работа. «А не поздно ли в 25 лет? Шесть лет учиться, год интернатуры, через семь лет вернуться сюда, в этот уютный и милый кабинетик, — он взглянул на врача. — А сколько ей лет? Наверное, как мне, чуть старше. Сколько я упустил в жизни! Мог бы так же сидеть, вести прием, помогать людям избавиться от недуга. Восемь лет потерянной жизни, восемь лет…»

Стас ушел в зал, сел за столик и заказал пиво. Водку он не употреблял совсем, да и пиво пил редко, но от фруктовых коктейлей не отказывался. Оглядел зал, забрал бутылку с собой и ушел за дверь, которую открыть могли очень немногие. Прилег на свою кровать и медленно тянул из бутылки, стараясь не думать ни о чем. Видеть никого не хотелось, и он задремал…

— Марина, — он подошел к ней на следующий день. — Я ошарашу тебя немного, у меня есть ответ — хочу стать врачом и работать здесь.

Она улыбнулась ласково, обняла его, несмотря на то, что они не одни, ответила с радостью:

— Это здорово, Стас, здорово! Не ожидала, честно скажу, но я рада, рада за тебя и твой выбор. Пойдем, расскажем все Кэту — он очень обрадуется.

Объятие и увод в личные покои не остался незамеченным для персонала, снова начались пересуды в душе каждого, говорить вслух и обсуждать вопрос с кем-либо никто не решился. Особенно смущал всех один момент — в покоях находился Кэт, и Марина знала об этом, значит, он не любовник. Тогда кто? Нового придумать не смогли и ответ остался прежним, скоро обо всем забыли, тем более, что Стас стал исчезать почти на целый день и больше не болтался по центру, как обычно. Чем он занимался — никто не знал, но отношение Кэта и Марины к Стасу изменилось, это заметили все и стали тоже относиться к нему добрее.

* * *

Станислав Иванович устало развалился в кресле, потер пальцами глаза и помассировал немного лицо, достал сигарету и закурил — по окончанию рабочего дня он позволял себе такую вольность, днем курил очень редко и всегда выходил из кабинета. Надежда уже заварила свежий чай и подаст ему, как только он выкурит сигарету. Так продолжалось уже три года — всегда одно и тоже: сигарета, кружечка чая, потом, попрощавшись, он уходил, а Надя частенько плакала, но ни одна живая душа не знала об этом. Она вытирала слезы, приводила себя в порядок, закрывала кабинет и уходила домой. Редко, очень редко позволяла себе посидеть у стойки бара в зале, выпить фруктового коктейля. Спешить некуда, дома пусто, никто не ждет ее, но все равно оставалась не часто, минут на десять, потом уходила, чтобы утром прийти пораньше, открыть кабинет и приготовиться к работе.

Сегодня был действительно тяжелый день, очень много больных с серьезными заболеваниями позвоночника, и доктору пришлось нелегко. К нему приходили с карточками территориальных поликлиник, приходили не только с болезнями позвоночника, лечением которых он славился, но и сердечники, желудочники, почечники. Многие болезни напрямую зависят от состояния главной человеческой опоры, содержащей в себе основную нервную нить.

Сейчас никто уже не звал доктора Тихонова Стасом, кроме Марины и Кэта, которых так и продолжали звать по-старому. В своей славе, умении лечить больных он считал себя обязанным прежде всего Кэту, потом уже медицинскому университету, который окончил с отличием. Кэтвар научил его понимать, чувствовать человека, находить его боль и ее причину. Он развил в нем биоэнергетические способности, научил управлять ими; проще, как говорят в народе, сделал из Стаса экстрасенса. В сочетании с высшим медицинским образованием это давало интегрированный эффект лечения, и к Тихонову ехали отовсюду.

Он, как обычно, выпил свою кружку чая, поблагодарил, произнес «до свидания» и удалился. Надежда вздохнула, скинула халатик, собираясь выйти, но в кабинет вошла Марина.

— На тебе новое платье, Надюша, очень идет тебе, правда. Что этот пень, так и остается слепым? Никогда бы не подумала раньше, что родной брат окажется толстокожим бараном. Но ничего, ты завтра опоздай минут на пять, так, чтобы он первым пришел, — она хитро улыбнулась. — В кабинет попасть не сможет, да он и ключ где не знает, засуетится, забегает, пусть поволнуется — ему полезно. Ругаться начнет, а ты укажи ему на часы, рабочий день с девяти, а ты пришла на 5 минут раньше. Я его знаю — насупится и заткнется, но может, хоть немного задумается.

— А что это даст, Марина Ивановна? — удивилась Надежда.

— Как что — хоть тебя разглядит. Нестандартность — она всегда глаза открывает, не дурак же он, только совсем на своей медицине помешался, не видит ничего вокруг, — Марина снова улыбнулась, помахала ручкой и вышла.

Надежда присела на кушетку, обдумывая предложение. «Может, оно и так, посмотрим».

Стас привычно толкнул дверь и удивился, толкнул еще и понял, что она замкнута, глянул на часы — 8-50. «Странно, такого никогда не было, — подумал он. — Надо найти ключ, но где он? Всегда открывала Надежда. Может, она заболела»? Стас вдруг осознал, что ничего о ней фактически не знает — ни адреса, ни телефона, чтобы связаться и спросить, ни состава семьи. А он проработал с ней три года и за это время не узнал ничего, ни разу не спросил ее ни о чем, что бы не касалось работы, приема, больных. Он прислонился к двери, и ему стало стыдно за свое отношение, словно с ним работал не человек, а робот.

Через пять минут появилась Надежда.

— Наконец-то, — воскликнул Станислав Иванович. — Я уже не знал, что и думать. Ты здорова?

— Здорова, — сухо ответила она, открывая дверь, но не смогла сдержаться и улыбнулась. — Вполне здорова.

— Слава Богу! — произнес он, успокоившись и заходя в кабинет. — Будешь готова — приглашай.

Первым зашел солидный мужчина лет сорока пяти, поздоровался, присел на стул.

— На что жалуетесь? — обыденно спросил Станислав Иванович.

— Сердце, знаете ли доктор, пошаливает временами, иногда ноет дня три-четыре, потом пройдет как-то само собой. С детства признавали неполную блокаду правой ножки пучка Гисса, но никогда меня оно не беспокоило — полгода, как началось.

Станислав Иванович померил давление, взял фонендоскоп и долго внимательно слушал, разглядывал принесенную больным кардиограмму.

— А сейчас сердце беспокоит? — спросил врач.

— Беспокоит, дня четыре уже. Сосу валидол — не помогает.

— А снимочки позвоночника делали?

— Да нет, никогда, доктор, не делал, — удивился больной вопросу.

— Повернитесь спиной ко мне.

Тихонов поводил ладонью над позвоночником, ощупал его весь.

— Так-с, все понятно — с позвоночником у вас не все в порядке, отсюда и возникают боли, валидол здесь не поможет и бесполезен. Но, слава Богу, все поправимо, ложитесь на живот, — он указал на кушетку.

Больной лег, и доктор снова пробежался пальцами по его позвоночнику, потом стал резко и сильно надавливать сложенными вместе ладонями. Позвонки хрустели, больной кряхтел и охал, потом лег на бок, и врач вертел им, словно пытался перекрутить концы позвоночника в разные стороны одновременно, на другом боку — то же самое. Немного помял его еще сверху и помог встать.

— На сегодня все, боли в сердце должны уйти — позвонки встали на свои места и не сдавливают нервы. Завтра придете к сестре, она дня три с вами позанимается, потом сами дома станете делать эти упражнения ежедневно в течение месяца минимум.

Больной стоял и трогал область сердца и так, и эдак — болей не было, они исчезли.

Второй больной жаловался на желудок: то ли гастрит, то ли язва, но постоянные сезонные обострения весной и осенью изматывали его. Доктор осмотрел пациента, назначил медикаментозное лечение, диету и хорошенько «отделал» его позвоночник, рекомендовав заниматься дома определенными упражнениями. Пояснил, что, скорее всего, обострений больше не будет.

Третий прибыл со снимками и махровым остеохондрозом…

Рабочий день закончился. Станислав Иванович, как обычно, потер глаза, провел пару раз ладонями по лицу и закурил. Совсем неожиданно произнес:

— Оказывается, Надя, я ничего про тебя не знаю. Может, посидишь со мною в баре, чего-нибудь выпьем, поговорим, а то всё одни больные со своими позвоночниками, проблемами.

Надежда была на седьмом небе — на нее обратили внимание, заинтересовались и даже пригласили в бар! Разве она могла отказаться?

Тихонов выбрал столик в отдельном кабинете, собственно, можно ли назвать его кабинетом — четыре стены, одну, выходящую в зал, заменяли плотные шторы, однако, место элитное, которое не могли занять просто люди с тугим кошельком. Играла тихая плавная мелодия, зал еще наполнялся посетителями, и Надежда чувствовала себя окрыленной и счастливой.

Станислав Иванович заказал красное вино «Душа монаха» в полотняной рубашке. Он и сам не мог сказать, почему сделал такой выбор, наверное, потому, что стукнуло 35, а он еще не женился и девушки не имел.

— Знаешь, Надюша, а я рад, что ты сегодня задержалась. Сдвинулась привычная цепь событий и дала возможность разглядеть, что ты не запрограммированная машина, — начал беседу Тихонов. — Извини, конечно, но рад, — повторил он. — Мы не знаем ничего друг о друге, работаем вместе три года, пора, наверное, пообщаться поближе. Если ты позволишь, я расскажу о себе в двух словах.

— Я послушаю с удовольствием, Станислав Иванович, — ответила Надежда, отпивая глоток вина.

Он тоже сделал глоток, закурил сигарету.

— У меня были трудные дни после школы, родители умерли, я ничего не умел делать и запил. Как-то украл бутылку водки и меня посадили, дали два года общего режима. Отсидел, вышел и запил снова — куда деваться: ни специальности, ни работы, ничего. Сестра спасла меня тогда с мужем, привезли сюда, устроили здесь же чистильщиком бассейна, пить я, конечно, бросил, а потом поступил в институт. Сам бы никогда не поступил — ни денег, ни знаний. Кэтвар помог. Занимался я тогда чуть ли не до посинения, мне нравилось, и думаю, что врач из меня получился. Видишь, как в жизни бывает — я стал врачом, а какой-нибудь отличник — посредственностью с дипломом.

Он проглотил несколько кусочков мяса, запил вином и приготовился слушать Надежду, снова закурив сигарету. В кабинетах разрешалось курить, в зале — нет. Тихонов словно впервые видел ее и знакомился — вытянутое слегка личико, короткая взбитая прическа из темно-русых волос, большие карие выразительные глаза с густыми длинными ресницами, небольшой прямой носик и алые губки сердечком, словно природный художник нарисовал их для мультика. Очень редкие губы для женщин, у мужчин такой формы совсем не бывает, предназначенные для любви, жарких и длительных поцелуев.

Она покраснела от внимательного взгляда, и он отвел его, не извиняясь, выпил глоток вина.

— А я вот не сумела поступить в университет, знаний не хватило, а денег не было. Закончила училище и сразу попала к вам. Папа давно умер, а мама два года назад. Вот, собственно, и все.

«Какой ужас, — подумал Тихонов. — Я даже не знал, не заметил в суете, броненосец». С трудом припомнилось, что она брала отпуск на десять дней давно-давно, наверное, как раз тогда. «Броненосец», — еще раз обозвал он себя мысленно.

Снова зазвучала тихая и плавная мелодия, Станислав Иванович пригласил Надю на танец и чувствовал, что мужчина проснулся в нем, и не просто мужчина, а горный жеребец. «Не жеребец ты, а горный козел», — усмехнулся он про себя. Рука лежала на талии, очень гибкой манящей талии, которую хочется притянуть к себе, чуть опрокинуть и впиться в губы. Исцеловать всю. Всю, всю, всю…

Они вернулись за столик, Надежда раскраснелась и, чувствуя жар в лице, извинилась, уходя в дамскую комнату. Глянула в зеркало, ужаснулась, припудрилась, привела лицо в порядок и прислонилась к стене. Что делать — не знала. Чувство стало невыносимым, хотелось принять его в себя целиком и не отпускать, прижать так сильно, чтобы тело его просочилось сквозь поры и остудило жар, таз слился с ее тазом, прибинтовать, привинтить, прикрутить… Зачем все эти условности… Отдышавшись немного, еще раз глянула в зеркало, сделав несколько штрихов, и вернулась к нему. Сказала даже для себя неожиданно:

— Извините, Станислав Иванович, но мне пора, уже поздно и надо отдохнуть.

Надежда удивилась и обрадовалась своим словам — хоть какое-то, плохое или очень плохое, но решение. Всю ночь она проревет в постели одна, намочит просоленные уже подушки.

Тихонов глянул на часы.

— Но, всего лишь восемь, Надя, мы посидели около часа. Останьтесь, я провожу вас до дома.

— Проводите? — она подняла на него свои глаза, моргнула ресницами. — Если хотите проводить — проводите сейчас.

— Да, конечно, но-о, я не хочу, — он понял, что сморозил не то. — В смысле, сейчас не хочу.

— Что ж, значит я поеду одна.

— Да нет же, Надя, вы меня неправильно поняли. Я хочу, и с удовольствием провожу вас, но еще больше я хочу, чтобы вы остались, побыли со мной. Хоть немного?

— Простите, Станислав Иванович, мне пора, — твердо стояла она на своем и удивлялась своей решимости, словно не она владела своим языком и выражением лица.

— Я провожу вас, — упавшим голосом ответил он и более ничего не сказал.

Тихонов поймал такси, и всю дорогу они ехали молча, никто не сказал ни слова. Станислав Иванович не сердился, он был опустошен и не думал о Надежде. Желал одного — проводить быстрее, вернуться на этом же такси обратно, напиться вусмерть и уснуть на руке проститутки. Что-то шевельнулось внутри. «Напиться — нет! Неужели я такой слабак?» Он пошевелился в машине, Надя взглянула на его, показавшееся изможденным, лицо.

«Зачем я так с ним? Он впервые пошел на контакт, а я испортила все. Что я наделала, дура, как взгляну в его глаза завтра? Невыносимо, все невыносимо — и работа, и он, и все».

Такси остановилось, Тихонов вышел, подал ей руку.

— Не хотите зайти? — она вздрогнула, испугавшись собственного вопроса, не понимала — даже не думала об этом, а слова вылетели.

— Хочу, — сухо ответил он, не думая о подоплеке. Впрочем, о ней не думала и сама Надежда.

Они поднялись на третий этаж, Надя открыла дверь.

— Прошу.

Тихонов вошел, осмотрелся.

— Проходите в зал, выпьете что-нибудь? Он пожал плечами.

— Водки — нет. Вино, пиво, сок, не знаю, что есть, можно кофе.

Надежда плеснула в бокалы сухого вина, подала. Молча выпили по глотку. Рука с бокалом опускалась все ниже, глаза с длинными и густыми ресницами смотрели, не мигая. Она вздрогнула от звона разбитого стекла, бросилась на шею, как от толчка, губы нашли друг друга и, казалось, испепелятся в кровь, руки срывали одежду, не расстегивая пуговиц. Он взял ее за ягодицы, приподнял и вошел грубо, Надежда вскрикнула тихо, прижала его шею к себе и не отпускала, пока он не затих.

* * *

Неизвестно, чем больше славился оздоровительный центр «Престиж» — доктором Тихоновым или Кэтваром. Наверняка, всем вместе. Реконструированный и расширенный, он имел шикарный бассейн, кегельбан, занимающий достаточно большую площадь, игровые залы, автоматы, бильярдный зал, несколько саун, ресторан и бары. Связи Кэтвара помогли ему получить землю, на которой стояло несколько домишек, уже не подлежащих ремонту, но с проживающими людьми. Он расселил их сообразно имеющейся площади, снес старье и расширил в три раза центр. Новые многоэтажные постройки имели лифты, и «тугие кошельки» с одышкой могли не подниматься пешком и на второй этаж. Центр действительно стал центром отдыха, и не только — он успешно «вымывал» денежки бизнесменов, которые иногда любили шикануть и посорить «зелененькими».

Одновременно центр мог принять до 400 человек, за сутки проходило более тысячи, если не считать собственных магазинов и бутиков, в которых покупали одежду и продукты все слои населения.

Тихонов имел в центре свое отдельное помещение с залом для лечебной физкультуры. Многим его пациентам требовались определенные упражнения, и он уже не назначал им домашнюю физкультуру, как раньше, все приходили в зал, и с ними занимались профессионалы. Подкупил он и диагностической аппаратуры, практически все, что считал необходимым, включая кардиограф и УЗИ. Но главным приобретением считал рентгеновский аппарат, который получил в подарок от богатого пациента.

Надежда не работала у него уже полгода, но по работе скучала и иногда приезжала в центр — окунуться в медицинскую жизнь, поболтать с вечно занятой Мариной. Обе были беременны, одна первым, другая, как говорила сама, третьим и последним ребенком. Часто вспоминали день, когда Надежда не опоздала, а пришла на работу не первой, Стас так и не знал до сих пор, по чьему совету так поступила его будущая жена, считал, что «виноваты» таксисты-маршрутчики.

В конце рабочего дня Стас позвонил домой жене, предупредил, что зайдет вечером к Кэтвару. Сие означало, что и она может заскочить к ним. Кэтвар и Стас давно уже жили в двухэтажных коттеджах рядом друг с другом и не оставались на ночь в «Престиже», личные апартаменты служили для дневного отдыха, проведения рабочих встреч и мероприятий. Частенько вечерами все собирались вместе поужинать, поговорить, поиграть в бильярд, обсудить какие-либо проблемы или наметить планы. Очень удобно, когда близкие родственники живут в городе рядышком, а не разбросаны по разным микрорайонам — в любое время можно прийти просто так или зачем-либо.

Но сегодня Кэтвар хотел обсудить со Стасом и всей семьей кое-какие задумки. Они поужинали и уселись в мягкие удобные кресла, дети играли у себя в комнате.

— Я вот что хотел обсудить, — начал Кэт. — Наш «Престиж» дает немалый доход, и нам всем на жизнь с маслом хватает. Но все-таки этого недостаточно, получается некий застой, а деньги должны работать, вкладываться в новое производство или дела. Мы прочно стоим на ногах, но все равно этого мало, нас могут потеснить, хотя такой перспективы не предвидится, или уничтожить, чего пока тоже не намечается. Но предупредить возможный крах, тем более с большой выгодой, мы, наверное, обязаны. У нас растут дети, скоро появятся еще двое, — он посмотрел на жену и Надежду. — Значит, и им мы должны оставить по своеобразному «Престижу», причем каждому, чтобы они могли жить безбедно, когда нас не станет.

Кэтвар пока не говорил ничего конкретного, — общие фразы, тезисы, — но его все внимательно слушали и догадывались, что он задумал что-то новенькое, что потребует определенных вложений и в будущем принесет немалый доход. Каждый знал, что он уже все продумал, взвесил, но окончательное решение не принял, поэтому и советуется, хочет знать мнение каждого взрослого члена семьи.

— Сейчас у нас есть свободные деньги, — продолжал Кэт. — И мы должны вложить их в выгодное дело. Я рассуждал следующим образом — что в нашей стране, да и практически во всем мире, пользуется постоянным спросом независимо от инфляции, экономических кризисов и прочих социальных катаклизмов? Людям всегда необходимы, по большому счету, всего лишь четыре вещи: кушать, быть здоровыми, работать и отдыхать. Это, так сказать, четыре столпа, направления, которые, естественно, складываются из множества составляющих.

Кушать — вопросы общепита и торговли я пока отодвинул на задний план, хотя перспектива и здесь имеется неплохая, приличный ресторан, например, может принести приличный доход, но для этого необходимо собственное здание в выгодном месте города.

Здоровье — этим уже занимается Стае, но и здесь есть немало над чем подумать.

Работа — организуем новые виды деятельности, будет и работа.

Отдых — «Престиж», собственно, этим и занимается. Но к чему я все это вам говорю? Хотелось бы, чтобы вы подумали о перспективе. Завтра соберемся снова, и каждый выложит свои соображения, наметим ближайшие и отдаленные планы.

— Кэт, — вмешался в разговор Стас. — Я же тебя знаю не первый день и уверен, что и близкие, и дальние планы у тебя уже есть. Чего воду в ступе толочь — выкладывай.

Кэтвар заулыбался.

— Какой ты хитрый, Стасик. Хочешь выехать на всем готовеньком. Нет, так не получится, и вредно мне пока рассказывать о своих планах — вы все равно новенькое в них что-то внесете, отшлифуете. Так что прошу подумать каждого.

И каждый подумал, и у каждого родилась в голове своя мысль, пусть не сразу, но родилась. Кэт не сомневался в своих близких и знал, что они помогут, поддержат его словом и делом, и это уже станет их общее, кровное дело, болеть за которое станут все не формально.

На следующий вечер снова собрались все у Кэтвара. По их взволнованно-радостным лицам он заметил, что предложение его воспринято весьма серьезно и результат просится наружу. Первой заговорила Надежда.

— Я медсестра, и поэтому стану говорить о знакомом мне деле. Можно расширить сеть массажных кабинетов, фитнесаэробики с услугами косметологии, визажистики и прочего приведения в порядок тела и души. Со временем можно стать доминирующей структурой в этом направлении.

Немного тезисное предложение, но его восприняли, и никто не высказался против.

— Раз уж мы начали разговор с медицины, — продолжил Стас, — я бы предложил организовать несколько довольно серьезных аптек — пусть доход от них не столь велик, как торговля лесом или нефтью, но зато он стабилен и постоянен. Люди всегда нуждались, нуждаются и будут нуждаться в лекарствах.

Марина вначале предложила всем отведать печенье. «Сама пекла», — пояснила она и затем уже перешла к главной теме.

— Я бы с удовольствием занялась ресторанной темой, конечно, после того, как рожу и научу ребенка ходить. Пока можно подобрать помещение в центре, отделать его по всем нормативам, присмотреть кадровый состав, неплохо было бы около ресторана организовать платную стоянку для машин — все равно большинство приезжают на своих авто и гаишники их не трогают. Вот, пожалуй, и все.

В комнате повисла тишина, все ждали, что скажет Кэтвар, какой итог подведет и что предложит свое. На него смотрели, словно на командира, и были готовы выполнить его решение, а он с ответом и пояснением не торопился, смакуя предложенное женой печенье.

— Да, есть в тебе, милая, кулинарная жилка, умеешь стряпать и готовить блюда, — прожевав, он отодвинул тарелку в сторону. — Ладно, пора и делом заняться. Все, что вы говорили, правильно, реально и доходно. Но есть одно маленькое «но» — необходимы помещения под разного рода офисы, а арендная плата, сами знаете, совсем не маленькая, тем более в центре. Мелкий бизнес она совсем давит, не дает подняться и развернуться. Я вот о чем подумал — сейчас разрабатывается новый план города, архитектурный план. Почему бы и нам не внести в него свою лепту? В центре много старых одноэтажных, ветхих строений, не относящихся к памятникам истории. Я присмотрел несколько мест, где можно построить многоэтажные здания — строить дешевле, чем покупать. Первые этажи — офисы. Рестораны, аптеки и прочее, но это наши, свои офисы, за которые не надо платить. Верхние этажи можно использовать под элитные гостиницы, часть продать под обыкновенный жилой фонд. Это уже, господа и дамы, не просто бизнес, это, вдобавок, владение недвижимостью, которое увеличивает доход.

Слова Кэта прочно застряли в голове Стаса, он полностью соглашался с ними и развивал мысль еще глубже. Руки привычно делали свою работу: чувственные пальцы пробегали по позвоночнику, выявляя сместившиеся позвонки, ладони ставили их на место, крутили, вертели туловище до хруста и массирующе гладили спину, словно фиксируя результат. Но мысли витали вдалеке от больного, где-то в другом месте, образно строя свою аптеку.

— Ирина, сделаем маленький перерывчик, выпьем кофе, — обратился он к своей новой помощнице, проводив больного.

— Конечно, — с удовольствием ответила она, выходя и объявляя пациентам, чтобы не заходили минут десять.

Ирина появилась у Стаса перед уходом Надежды в декрет. Откуда она взялась, кто ее привел или рекомендовал Тихонова — неизвестно. Молодая женщина, вроде бы из себя ничего не представляющая, появилась однажды на приеме, но не жаловалась на «болячки», а попросилась на работу. Надежда оглядела ее — слегка мятые брюки, блузка не по размеру, скрывающая фигуру, небрежная прическа, не идущая лицу губная помада — все говорило об отсутствии вкуса и неряшливости. Надя успокоилась — такая не станет конкуренткой. Стасу, как говорится, было по барабану, и Ирина через несколько дней вышла на работу. Вышла совершенно другая женщина, заставив доктора невольно взглянуть на нее, как на представительницу противоположного пола.

Сиреневое платье, плотно облегающее фигуру, на треть скрывало стройные и длинные бедра, подчеркивало узкую талию, расходясь складками вниз. Обнажая разрез грудей, словно поддерживало их, заманивая взгляд узкой незагоревшей полоской тела при наклонах вперед. Совершенно другая помада, выразительно подчеркнутые тушью карие глаза и ресницы, умело наложенные тени… Абсолютно другая женщина — ничего крикливого, но все ярко выражено, умело подчеркнуто, сообразно цвету и линиям.

Ирина понимала, что Надежда станет иногда заходить к мужу, поэтому всегда переодевалась за ширмой в белые больничные брюки и халат, который никогда не обнажал ее красивого бюста. Она работала на контрастах, «демонстрируя» себя доктору до работы утром, в обед и вечером. Переодевалась Ирина мгновенно, вот и сейчас она уже скинула халатик и брюки за ширмой, оставаясь в прелестной вольной одежде. Вскипятила воду и налила ее в чашки с растворимым кофе.

— Ирина, зачем ты всегда переодеваешься, даже на десять минут, когда нет больных? — спросил ее Станислав Иванович.

Она ласково и внимательно взглянула в его глаза, словно ища ответа именно в них.

— Но это же спецодежда, Станислав Иванович, на нее может пролиться кофе, не хочется общаться с больными в грязном халате. И потом, я не люблю слово «спец», чувствую себя свободнее и увереннее в своей одежде. У нас здесь нет каких-либо процедур, требующих стерильности, тогда бы я, естественно, не снимала халатик.

Она говорила спокойно и уверенно, без раздражительности и навязчивости, естественным, обычным и не кокетливым голосом. И Тихонов подумал: «Черт с ней, пусть переодевается хоть по сто раз, если нравится». В голове еще ничего не образовывалось, но глаза иногда непроизвольно задерживались на бюсте или ножках, пока мысленно не забираясь под платье. Но, встречаясь взглядом, он отводил глаза, Ирина чувствовала его возрастающее внимание, старалась наклоняться почаще, выставлять напоказ ноги, при этом поворачивала голову в сторону, чтобы он спокойно мог рассмотреть все получше и не опасаться, что она заметит внимание самца.

Ирина Викторовна Большедворская знала Тихонова и его жену гораздо больше и лучше, чем они думали. На Надежду давно таила зло и не могла простить, что та опередила ее в свое время — устроилась на работу к доктору. Считала себя достойнее. Надежда занимала ее место, она должна была быть Тихоновой и носить сейчас его ребенка! Ирина не думала о любви и не любила. Желание самки, мести одолевало ее, становилось навязчивой идеей. Беременность жены доктора помогла устроиться на работу, дальше она получит его всего и не станет ждать несколько лет, как ждала Надежда. Мужиком необходимо умело управлять, управлять так, чтобы он считал себя главным. От него требовалось только одно — деньги и положение в обществе. А что умела Надежда? Да ничего. В постели и то наверняка только раздвигала ноги.

Ирина вздохнула и взглянула на Стаса. «Ничего, — подумала она, — скоро ты узнаешь, что такое настоящий секс и никогда более не захочешь залазить на свою законную доску-жену. Красивое тело и профессиональный секс сделают меня Тихоновой». Она улыбнулась, взяла обе чашечки из-под кофе, упорхнула за ширму и вышла уже в медицинском халате и брюках. Пора приглашать больных на прием.

Под вечер, к окончанию рабочего дня, Ирина попросила Тихонова:

— Станислав Иванович, вы бы не могли посмотреть мою подругу соседку? Что-то у нее поясница частенько побаливает.

— Почему же нет, Ира, пусть приходит, — ответил доктор.

— Да, но…

— Пусть не переживает, денег не возьму, — понял по-своему Станислав Иванович.

— Нет, не в этом дело, хотя денег у нее немного. Маленький ребенок, а оставить не с кем. Мне, конечно, неудобно, но не могли бы вы заехать ко мне и посмотреть ее дома? Это не займет много времени.

Большедворская опустила глаза, делая вид, что стесняется, и доктор может поступить, как захочет.

— Хорошо, Ира, сегодня же и заедем, посмотрим твою подругу.

— Значит, можно позвонить, утешить ее? — обрадовалась Ирина.

— Можно, можно, — усмехнулся Станислав Иванович ее радости. — Хорошая подруга, раз ты так о ней печешься?

— Хорошая, — улыбнулась Ирина. — Еще и соседка по площадке.

Тихонов понял, что большую роль здесь играет слово «соседка», а не «подруга». Что ж, с соседями нужно жить дружно.

Ирина звонила подружке, а Тихонов пил свой вечерний кофе. В отличие от Надежды, она никогда не отказывалась выпить с ним чашечку, но сегодня он наслаждался ароматом один и видел, что его помощница немного нервничает. «Стесняется, что пришлось попросить, — рассуждал про себя Стас. — Ничего, посмотрю — и сразу домой». Ему вдруг очень захотелось снять напряжение — сказывалась умеренность в сексе с беременной женой.

Он, как обычно, вышел первый, сказав, что заглянет на минутку к Кэтвару и станет ждать Ирину в машине. Она, оставшись одна, подошла к зеркалу, рассматривая свое лицо и мысленно общаясь с ним. «Сегодня решится все, и я не должна стесняться. Пан или пропал, мой он или нет, остаюсь или придется уволиться? Но хоть разок все равно пересплю с ним — назло этой курве. Да, надо все снять на пленку, может пригодиться в худшем варианте».

Она салфеткой вытерла губы, снимая излишнюю химическую помаду, но цвет губ не изменился и он не почувствуют ее, вымыла чашку из-под кофе, окинула кабинет привычным хозяйским глазом, поправила прядку волос.

Пора, наверняка он уже направился к машине, станет ждать, но делать этого не стоит. Ирина замкнула кабинет и вышла из здания.

Темно-зеленая «Вольво» бесшумно скользила по дороге, и Ирина предвкушала себя хозяйкой этой машины, ей нравились европейские автомобили, «праворукие японки» были не для нее. Она не стала одергивать чуть-чуть приподнявшееся платьишко, считала, что есть на что посмотреть и пусть он увидит, отвернулась к боковому стеклу, давая возможность не стесняться, обдумывала еще и еще раз свои действия.

Логика была очень проста, и на ее взгляд, не очень аморальна. Приходилось встречать в жизни удачливых девушек, которые по уму и особенно по внешности ничем не превосходили, но выходили удачно замуж или находили тепленькое местечко в жизни. Почему же она со своей красивой фигурой и симпатичным личиком должна пахать, как папа Карло, мазюкая ваткой чужие и противные задницы, получать при этом денежки, которых элементарно не хватало на квартиру, телефон и хлеб. В школе она училась не напрягаясь, на твердую троечку, считала, что в вузе станет учиться приличнее и из нее получится неплохой доктор. Возможно, так и было бы, но в медицинский университет она не попала, посредственных школьных знаний хватило лишь на училище. Некоторые девочки из школы устроились по блату секретаршами, охмурили своих боссов и сейчас катают припеваючи детские колясочки, ездят на крутых машинах и смотрят свысока на своих неудачливых одноклассниц. А чем она хуже их? Лучше! Просто пока не повезло в жизни. А когда повезет? Нет, ждать не стоит. Человек сам кузнец своего счастья! Она повернулась к нему, одернула незаметно платье.

— Приехали, вон мой подъезд, второй.

Главное, чтобы все выглядело естественным, тогда все получится и счастье придет к ней. О любви она не задумывалась, никогда не чувствовала ее и считала книжной. Тихонов ей нравился больше других мужчин, вообще она увлекалась только тридцатилетними мужчинами, считая более молодых мальчишками, с которыми неинтересно. Они поднялись на второй этаж, Ирина открыла дверь.

— Проходите, Станислав Иванович, проходите в комнату, я сейчас позову соседку.

Он снял туфли и прошел в зал — обычная двухкомнатная квартира с мебелью советской эпохи, но уютно и чисто. Тихонов присел в кресло, все еще осматриваясь, пока Ирина отсутствовала. Она появилась минуты через три.

— Знакомьтесь, Станислав Иванович, это тоже Ирина, ее малыш недавно заснул и она может побыть здесь немного.

— Что ж, Ирина, будем знакомы, что вас беспокоит? — сразу перешел к делу Тихонов, не стесняясь разглядывая молодую мать.

— Спина, доктор, поясница, острых болей нет, но поднывает иногда, ощущения незначительные, но мешающие и неудобные. Если замачиваю пеленки в ванной, стираю внаклон, — потом разгибаюсь с трудом, разогнусь и вроде бы опять ничего не болит, — пояснила соседка.

— Посмотрим. Конечно, хорошо бы снимочек сделать, но раз такие обстоятельства, обойдемся пока без него. На диване слишком мягко. Придется вам раздеться и лечь на пол, на палас, Ирина постелит, надеюсь, какое-нибудь покрывало, — обратился он к хозяйке. — Ложитесь на живот.

Тихонов отошел к окну, чтобы не смущать пациентку. Во дворе целовалась парочка влюбленных, внутри прокатилась волна желания: несколько дней он не был с женой вместе. Он повернулся, соседка лежала на пледе в одних плавочках. Подойдя, он приподнял немного штанины брюк, чтобы не мешали встать на колени.

— Станислав Иванович, — предложила хозяйка, — снимите пиджак и галстук, вам станет удобнее.

— Да, наверное, вы правы, Ирина.

Он скинул пиджак и снял галстук, хозяйка повесила их на плечики в шифоньер.

Пальцы привычно осматривали позвоночник, пробегаясь подушечками по всей длине, ладони сложились крест на крест, и он резко надавил на позвоночник. Пациентка охнула с выдохом, позвонок с хрустом встал на место. Еще несколько подобных движений — и сеанс закончился. Доктор попросил встать и одеться, порекомендовал ежедневно проделывать несколько незатейливых, но необходимых упражнений.

— Пока все, Ирина, — обратился он к соседке. — Ничего страшного нет, позвонки на месте. Станете делать эти упражнения ежедневно — и боль исчезнет через недельку, скорее всего даже раньше. Но, — Тихонов поднял палец. — Эти упражнения необходимо делать не менее месяца, повторять курс каждую весну и осень. Не волнуйтесь, все будет хорошо.

— Спасибо, доктор, — соседка покраснела. — Не знаю, как и благодарить вас, действительно, в пояснице что-то прояснило, легче стало и тяжесть исчезла. Спасибо.

— Ладно, Ирина, стирайте без проблем пеленки, но делать упражнения не забывайте, — он улыбнулся. — Иначе снова вернется тяжесть, а позднее и боли.

Тихонов задумался. «Как же живет, существует эта женщина, если ей не с кем оставить ребенка для посещения врача? На декретные не протянешь — ноги можно». Он мысленно усмехнулся.

— Я побегу — сыночек один, проснуться может. Спасибо еще раз доктор, до свидания.

— До свидания.

Соседка ушла, Тихонов поискал глазами пиджак, Ирина заметила.

— Может, покушаете, Станислав Иванович?

— Нет, Ирина, спасибо.

— Но без кофе я вас все равно не отпущу, — с улыбкой возразила она.

— Хорошо, кофе выпью с удовольствием, — не стал возражать Стас.

— Может, пиво или вино, есть коньяк? — предложила Ирина.

— Нет, кофе, пожалуй, — ответил он и подумал, что рюмочку коньяка с лимоном выпил бы с удовольствием, но не хотел огорчать Надежду задержкой.

— А я выпью бокал красного вина, за вас, нечасто ко мне домой заходят известные доктора, — как бы в упрек бросила Ирина.

Тихонов подумал: «Почему не выпить и мне бокальчик, много времени это не займет, зато хозяйка останется довольна, наверняка расскажет потом соседке все с приукрасами». Он улыбнулся и махнул рукой.

— Давай тогда и мне тоже, негоже даме одной пить, — засмеялся Стас.

Ирина прикатила из кухни маленький столик, где уже все было наставлено, пояснила:

— Пока вы позвоночник правили, я на кухне постаралась.

Ирина включила музыку, стала открывать бутылку штопором, но силенок, видимо, не хватало. Станислав Иванович предложил свою помощь.

— Давайте, Ирина, я открою.

— Нет, нет, что вы — вы гость, я сама.

Она чуть наклонила бутылку, пробка резко выскочила, рука непроизвольно дернулась, обливая вином низ рубашки и брюки Тихонова. Довольно старый и заезженный трюк, но он на него попался, ничего не подозревая.

— Ой! — вскрикнула испуганно Ирина. — Что же я натворила? Снимайте быстренько все.

Она оглядела алое пятно на белой рубашке, чернотой расплывающееся на прорехе, кинулась расстегивать ремень, снова ойкнула.

— Извините, Станислав Иванович, я не хотела, — то ли про вино, то ли про ремень произнесла она. — Я все быстро исправлю: застираю и высушу феном, это не займет много времени, поверьте. Извините еще раз, случайно рука дернулась, не удержала. — Ирина на минутку выскочила из комнаты, вернулась, держа в руках простынь. — Вы снимите с себя все, я выйду, к сожалению, халата нет.

Она протянула ему простыню, Тихонов рефлекторно взял ее, растерявшись от ее намокающих глаз, хотел приободрить, но она уже упорхнула из комнаты. Он оглядел себя еще раз — действительно, в таком виде не совсем удобно появляться на улице. Снял рубашку и брюки, чертыхнулся от пятна на плавках, снял и их, обмотавшись простынею, как в бане.

Ирина, постучавшись, вернулась, забрала все и ушла в ванную. Тихонов сидел в кресле, слушал музыку и его разбирал смех. Это ж надо такому случиться — в чужом доме, один на один с женщиной и без одежды. Бред какой-то, но вместо злости или расстройства его душил смех, и он едва сдерживал себя. Вскоре вернулась Ирина.

— Все прекрасно отстиралось, отвисится с полчаса, и я высушу за минуту феном, отглажу, станете, как новенький, — пояснила хозяйка, не зная, что сказать более.

Посидели с минуту молча, Ирина потянулась рукой за вином, вопросительно глядя на Тихонова. Он не выдержал, захохотал.

— Наливай, чего уж там… Вот история — комикс! — сквозь смех выдавливал он слова.

Ирина вначале неуверенно, но потом тоже рассмеялась от души, наполнила бокалы. Они чокнулись, все еще улыбаясь, и выпили понемногу.

— Никогда бы не подумал, — начал Станислав Иванович, — что придется находиться в комнате с женщиной, когда она прекрасно одета, а я голый, в одной простыне.

— Я сейчас вернусь, — мгновенно среагировала Ирина, — оденусь попроще.

Тихонов не успел ничего возразить, Ирина быстро вышла, в спальне скинула с себя все, включая бюстгальтер и трусики, нацепила пояс, надела ажурные чулки и одним движением напялила простенькое ситцевое короткое платье с вырезом на груди. Оглядела себя и осталась довольна, вернулась в комнату.

Станислав Иванович не мог скрыть своего восхищения ее видом, прошелся взглядом по ножкам, талии, наполовину открытой груди с выпирающими под тканью платья сосками. Ирина подсела поближе, подняла бокал и отпила молча. У Тихонова перехватило дыхание, он усилием воли подавлял зашевелившийся орган, взял бокал и сделал несколько больших глотков. Ирина наполнила его снова.

— Потанцуем, — предложила она, переключая магнитофон на плавную мелодию, протянула ему руку.

Тихонов встал, плохо соображая, что делает, обнял Ирину за талию, чувствуя, как сваливается с бедер простынь и член скользит по ее ноге вверх. Ирина приподнялась на цыпочки, отвела ногу в сторону и вобрала его в себя, почувствовав через несколько движений пульсацию влаги, прижалась сильнее, находя его губы.

До спальни они так и не добрались, Ирина отработала по полной программе в комнате на диване и сейчас лежала, поглаживая ладонью грудь Стаса. Она и сама не ожидала, что ей, повидавшей на своем небольшом веку немало мужиков, так понравится Стас, чувствовала вырастающую в груди нежность и была готова лежать и ласкать его целую вечность. Раньше такого с ней еще никогда не происходило, приятно не щемило внутри, не хотелось прижаться грудью и вобрать в себя его целиком. После секса совершенно новые, неизведанные прежде ощущения переполняли ее, туманили мысли.

Дыхание Стаса успокаивалось, кровь отливала от головы, заполняемой мыслями о семье и доме. Что теперь будет? Он любит Надежду, она будущая мать его ребенка, он хочет быть с ней. И хочет спать с Ириной. Кошмар. И как из него выйти? Одна нравилась душой, семьей, бытом. Другая пока только сексом. Что делать? Мысли прервал голос Ирины.

— Стас, поверь мне, я не гоню тебя и очень хочу остаться с тобой, но ты женат, и я не встретилась на твоем пути раньше. Не терзай себя и ничего не рассказывай жене, по крайней мере пока. Время все расставит само, знай лишь одно, что лучшего мужчины в моей жизни не было. А сейчас иди, тебе пора.

Она встала с дивана, поцеловала его в щеку, и вскоре он услышал жужжание фена, значит, можно полежать еще пару-другую минуток.

Ирина действительно вернулась быстро, положила рядышком его чистую одежду, он вздохнул, встал и оделся — она не ушла и не отвернулась. Положила на губы палец, прося ни о чем не говорить, подтолкнула к двери, еще раз чмокнула в щеку и захлопнула дверь, заревев тихо и беззвучно, по-женски. Злость на Надежду исчезла, в груди прочно осело новое и неизведанное чувство — то впервые к ней приходила любовь.

Как странно и внезапно она приходит… Еще совсем недавно, несколько часов назад, она не думала и не помышляла о любви, хотела красивой и сытой жизни, мести подругам и другим бабам, у которых в жизни все получилось сразу, секса с мужчиной, который приятен. Сейчас ей не хотелось сытой жизни и мести, она беззвучно плакала, уткнувшись в подушку, плакала о нем, уже единственном, плакала о судьбе, которая неизвестно как сложится.

Мысли Стаса были совсем другими, в голове доминировала измена и что он скажет своей жене. Внутри затикали спасительные слова Ирины: «Не терзай себя и ничего не рассказывай жене, по крайней мере пока. Время все расставит само».

«Может, оно так и лучше, — рассуждал Стас. — Со временем все уляжется и определится, надо взять себя в руки, держаться и молчать, вести себя, как прежде. Но это подло. Подло, но Надежде расстраиваться нельзя, — хватался он за соломинку. — Стану молчать», — решил он и надавил на газ.

На следующий день Тихонов пришел на работу не таким рассеянным и невнимательным, как прежде. Он сразу заметил слегка припухшие глаза Ирины, которые она пыталась заретушировать с помощью косметики, но бессонная ночь вобрала слишком много влаги в мякоть орбит и красноты в белочную оболочку.

— Здравствуй, Ира, ты плохо спала, глаза говорят, что ты плакала? — участливо спросил он.

— Доброе утро, Станислав Иванович, было немного, — не стала скрывать она.

Он не стал допытываться — почему. Сама скажет, если захочет, считал вопрос некорректным.

— Больные подождут немного, давай выпьем кофе, — предложил он.

— Хорошо, Станислав Иванович, я сейчас приготовлю.

Ирина налила воды, включила чайник, положила по ложечке растворимого кофе и сахара в кружки, стала ждать, когда закипит вода. Тихонов подошел к ней с пипеткой.

— Посмотри вверх, я закапаю тебе в глаза нафтизин, краснота через минуту исчезнет, это абсолютно безболезненно и эффективно.

Ирина почувствовала, как приятный холодок капель освежает ее глаза, улыбнулась.

— Спасибо, Станислав Иванович, — глянула в зеркало. — Не думала, что эффект получится изумительным, просто не догадывалась, что нафтизин можно применять и для этих целей. Вы тоже не спали, давайте, я закапаю и вам, — предложила она, ласково взглянув на доктора.

— Ничего, Ирина, я сам, наливай кофе.

Он закапал по капле в каждый глаз, поморгал немного и вытер платочком излишки влаги. Глаза прояснились, смотрели на окружающий мир детской чистотой белка.

Тихонову очень хотелось узнать — почему плакала и не спала ночью Ирина, она одинокая женщина и вольна быть с кем угодно. У нее нет супружеских обязательств или хотя бы обязательств подруги, но она обеспокоена после их близости. Почему? Может, она влюблена в меня и теперь расстояние тяготит ее больше обычного?

— Как у тебя дома, Стас, ты всю ночь не спал?

Голос Ирины звучал озабоченно и участливо, это не был голос обычного праздного любопытства.

— Ничего, Ирочка, спасибо, жена ничего не почувствовала, я не стал говорить ничего, сказал, что ездил смотреть больную, которая не может прийти на прием сама, — он отпил кофе. — Не хочется потерять семью, не хочется потерять и тебя, — честно признался он. — Ладно, все разговоры потом, приглашай больных.

В обед Тихонов всегда уходил к Кэтвару, к сестре, обедал там. Сегодня ел молча, без разговоров и аппетита. Бородины почувствовали его настроение, но не решились спросить. Стас быстро ушел, так и не сказав ни слова, кроме дежурных фраз: «приятного аппетита» и «спасибо». Он вернулся в свой кабинет, где уже находилась Ирина, она тоже поела в зале бара чуть-чуть, — есть не хотелось.

Он подошел к ней, погладил волосы и щеку, прильнул к губам продолжительным и чувственным поцелуем, потом снял с нее платье, долго ласкал грудь, целуя соски и шею, вошел аккуратно, положив ее на стол и, закончив, не выпускал из своих объятий. Обеденное время заканчивалось, они оделись, так и не произнеся ни слова, говорили одними глазами, выражая нежность и понимание. Снова начался прием больных.

Вечером повторилось все, как и в обед, может, ласки были более бурными и чувственными. Ирина поцеловала его на прощание в губы, провела по ним пальчиком уже двусмысленно — лаская и чтобы молчал. Никто не хотел слов, если они не могли быть всегда вместе. Словно договорившись, любили друг друга организмами и разговаривали потом мысленно в постели. Странная тактика устраивала пока обоих и каждый знал, что это временное явление.

Ирина, несмотря на прошлую бессонную ночь, не смогла уснуть сразу, считала, что ей легче, чем ему, переживала за него и верила его утренним словам. «Мне-то что, — рассуждала она, — я свободная женщина, а вот каково ему? Он же не подонок, любит Надежду и меня любит, а она беременна. Выбор совсем не прост, и иногда его вовсе нет. А можно ли любить двоих? — она начала вспоминать литературных героев. — Георгий Саакадзе очень любил свою златокудрую Нину, но жизнь с ней не сложилась по политическим мотивам, он женился на другой, полюбил ее, но свою Нину продолжал любить всегда. А еще кто? При чем здесь герои книг, это жизнь», — но в памяти высветилось стихотворение, и она прочитала его вслух.

Ирина помолчала немного и прошептала вновь: «И склонюсь у колен твоих, разрывая себя на части — неужели люблю двоих, плавясь в огненном пламени страсти?.. Как ёмко и четко переданы наши отношения, словно автор заглянул в будущее и отразил сущность явления. Что будет с нами? Но я же знаю, что он любит и ее, сейчас наверняка лежит с ней, обнимая. И я не ревную, жду своей очереди. Почему бы и ей не знать, любит — пусть ждет своего часа. Мы одинаково любим одного мужчину, но есть всего лишь одна разница — она первая и ждать не станет. Каждая не хочет быть первой или второй — единственной».

Мысли еще долго крутились вокруг одной темы, повторялись, перефразировались, изменялись и возвращались, не находя решения, пока голова не устала и не затуманилась сном.

Стас тоже не засыпал долго, другие и более тяжелые мысли вертелись в его голове на одну и ту же тему, хотя кто и когда соизмерил их тяжесть? Надежда поспала часок и проснулась, наверное, ее разбудила гнетущая аура мужа.

— Не спишь, Стас, почему?

— Думаю, Наденька, думаю о будущем, — он вздохнул, подложил руку под ее голову, прижал к себе.

— Давай вместе думать, — жена ласково взглянула на Стаса, стараясь в темноте разглядеть выражение лица, прочитать по глазам невысказанные мысли.

— Нет, Надюша, нет. Постарайся уснуть, для малыша сон очень важен, он живой и тоже спит и бодрствует, веселится и грустит, но только с тобой, вместе. Работы много, больные идут потоком, а еще надо подумать о новом бизнесе, как мы и договаривались. Хотелось перед родами побольше побыть с тобой, а получится наоборот. Ладно, спи, милая.

Она закрыла глаза, подумала: «Ничего, это не страшно, главное — мы вместе».

Дни бежали за днями и ничего не менялось. Приближались Надины роды, и Стас решил поговорить с Кэтваром — может, он найдет какой-то выход, предложит хоть что-нибудь. Хотя что можно здесь предложить, кроме болезненного хирургического вмешательства? Но он решился на разговор. Позвонил вечером домой, когда проводил Ирину, сказал, что задержится с Кэтваром. Надежда захотела приехать тоже, но он не разрешил ей вначале, потом передумал — пусть приедет, пообщается с Мариной, скучно одной. Но так уж устроены, видимо, женщины: предложил приехать, она отказалась.

Стас не захотел разговаривать с Кэтом у него и у себя на работе тоже, он попросил его посидеть в баре, в отдельном кабинете, заказал коньяк с лимоном.

— Знаешь, Кэт, хотел посоветоваться с тобой.

— Знаю, — перебил его Кэтвар.

— Откуда!? — удивился Стае.

— Не слепой, вижу. Ты мне вот что скажи — действительно обеих любишь?

— Да, поэтому и не знаю, что делать, как быть. Надежда вот-вот родит…

Он опрокинул рюмку коньяка в рот, опустил голову, закусывая лимоном и почему-то прислушиваясь к музыке в баре.

— А ты хоть предохранялся, когда спал с Ириной? — задал вопрос Кэтвар.

Стас вздрогнул, ответил ошарашено:

— Нет.

— И что ты считаешь, что она пустоцвет? Наверняка уже тоже беременна, хотя еще и не знает про это сама. Доктор называется, головкой думаешь — не головой. — Стас обхватил голову обеими руками, тупо уставился в бокал с коньяком. — Если бы не знал, не верил тебе, — продолжал Кэт, — давно бы решил этот вопрос сам, но ты любишь обеих и это факт. У тебя все, Стас, получается через задницу — то ты пьешь немеренно, то в тюрьме сидишь, то любишь не одну, а двоих сразу. Одно лишь хорошо — врач ты тоже необычный, классный врач. Ты думаешь, что я Бог или царь? Пришел ко мне — и я все рамсы развел сразу? Нет, дорогой, я такой же человек, как и ты, только головой думаю, а не жопой. Извини, не хотел обидеть. Когда приходит любовь — хоть чем думай, не прогонишь ее, а она, как зараза, выбирает объект по своему желанию, тут уж ничего не поделаешь.

Кэтвар плеснул коньяка в бокал, выпил, съел ломтик лимона и продолжил разговор.

— Догадался я недавно о твоих похождениях и думал над этой проблемой, верил, что у тебя это не флирт, а серьезно, иначе бы и говорить не стал. Трое вас, и своё у каждого, много вариантов перебрал — и хуже, и лучше. Ни один не решает проблемы кардинально, но все-таки, на мой взгляд, есть один самый выгодный, нет, скорее приемлемый. Как я уже говорил, Ирина наверняка беременна и должна от тебя уйти, я имею в виду уволиться. Не перебивай, слушай, — он поднял палец. — Потом вопросы. Надо с ней переговорить ласково и обстоятельно — появится животик, начнутся вопросы… зачем? Даже если она не беременна — все равно надежнее. Работой и материально ты ее должен обеспечить, откроешь ей фирму, например, по лечению облитерирующего эндартериита. Что-нибудь специфически водное, ты же лечишь этих больных в ванне с водой, капаешь туда какую-то гадость и они излечиваются. Станешь направлять к ней пациентов — и все в порядке. Вдалеке от нас, обеспечена, езди к ней на здоровье, общайся, слава Богу, денег у тебя хватает, чтобы содержать вторую семью без ущерба для первой. Надежде скажешь, что принимаешь больных еще и в другой фирме, вот тебе и алиби, не очень надежное, но хоть какое-то. Многие бизнесмены сейчас приезжают домой около полуночи, жизнь такая. Пока животик не вырос, решай проблемы с местом фирмы. В общем, работенки тебе хватит, любвеобильный ты наш, и заканчивай переживать, вредно это для здоровья, да и Надежда почувствует.

Кэт наполнил рюмки коньяком, выпили, закусили лимоном. Стас преобразился, снялся камень с души, много нерешенных проблем осталось, но внутри полегчало.

— Да, Кэт, славный ты парень! А Марина знает? — обеспокоился Стас.

— Не думаю, и не надо ей знать. Бабы — они и есть бабы. Конечно, она не скажет Надежде, но тебя при удобном случае ткнет носом, по-сестрински, — он засмеялся. — Ладно, дуй домой, Надежда наверняка уже волнуется, — он встал из-за столика, протянул руку. — Удачи тебе, любовничек хренов, — и усмехнулся, тряхнув головой.

Стас приехал домой приободренный, Надежда сразу заметила его настроение, обрадовалась, поцеловала в губы и сморщилась.

— Без водки-то нельзя было? Рассказывай, — она заулыбалась.

— Коньяк, Надюша, коньяк, — улыбнулся и он. — Решили мы фирмочку одну создать для лечения больных специфическими водными процедурами. Как выразился Кэтвар, больной залазит в ванну, я наливаю туда гадость, — он засмеялся, — и здоров человечек. Придется поездить, поискать помещение, пока свои здания не построим, и прием там вести часика три после «Престижа», ничего не поделаешь, бизнес требует жертв, — он чмокнул жену в щеку. — Давай, корми чем-нибудь, не стал есть у Кэта, посидели мы с ним в баре — Марина все равно бы накормила, хочешь — не хочешь.

Она знала, что Марина очень любила брата и не отпустила бы его голодным, засуетилась, оправдываясь.

— Я думала, ты у них, не подогревала ничего. Сейчас быстренько все разогрею, работничек ты мой. Нет, чтобы дома побыть побольше — он все себе занятия ищет. Денег, что ли, не хватает?

— Денег много не бывает, Надюша, и все их не заработаешь, но стремиться к этому нужно.

Под утро у Надежды внезапно начались схватки. Стас считал, что у него дня три еще есть в запасе, но ошиблись все. «Скорая» прибыла быстро, повезла жену в роддом, Стас поехал вместе с ней. Там он увидел явно нервничающего Кэтвара, прохаживающегося из угла в угол.

— А ты чего здесь делаешь? — спросил он Кэта. — Все равно внутрь не пустят, и откуда ты вообще узнал?

Кэт усмехнулся.

— Да не узнал я — я свою пару часов назад привез, вместе рожать станут. Врачи говорят, воды отошли, сегодня родит.

— Это точно, — поддержал его Стас, — родит сегодня. Во сколько воды отошли? — поинтересовался он.

— В три ночи.

— Значит, часиков в 10 или 11 уже родит, может, и в полдень, конечно, но вряд ли, — голосом знатока произнес Стас.

— Ты врач, тебе виднее, — согласился Кэт.

Они вышли на улицу, Стас закурил, оглядывая трехэтажное здание роддома, выглядевшее серым, невзрачным и грязным, на окнах виднелись наклеенные большие цифры — номера палат, чтобы можно было пообщаться не через записки и передачи, а визуально. «Можно было бы и покрасить здание, — подумал он. — Не роддом, а шарашка с виду, мрачное впечатление на фоне душевного подъема будущих и настоящих пап».

— Что делать будем, Кэт? — спросил Стас. — Родят наши часиков в 9-10, пока здесь делать нечего. Поехали, приведем себя в порядок, побреемся и к этому времени вернемся, хотя тоже ни к чему — мне скинут информацию на сотик, как только кто-то из них родит, тогда и полетим сразу.

Он внимательно посмотрел на Кэтвара, закуривая новую сигарету, тот пожал плечами.

— Куришь много, врач еще называешься. Поехали, надо еще ЦУ на работе раздать.

Стас ехал домой, оглядывая улицы и дома по-новому, взгляд видел и не фиксировал их, он думал, что скоро, очень скоро станет впервые папой. Как отнесется к этому Ирина? Внешне никак, но внутри станет переживать, думать, что ребенок оттеснит ее. «Дурашка, надо поговорить с ней, эх, не успел до роддома, сейчас может воспринять это по-другому. Ничего, все от меня зависит, пусть тоже рожает в будущем. А если она не беременна? Марина, вон, около двух лет не могла залететь. Это ничего не меняет в наших отношениях».

Дома Стас почистил зубы, побрился, переоделся, позавтракал всухомятку. Дом показался ему скучным и неуютным без Надежды, не хватало ее здесь. Он выгнал из гаража машину и поехал на работу, не хотел оставаться один в большом доме, хотя до начала работы оставалось часа полтора.

После случая с Надеждой он всегда носил с собой ключи от кабинета, правда, почти никогда ими не пользовался, но все равно носил. Вот и сегодня они пригодились. Он просмотрел запись приема. Пять новых больных, восемь повторных, много. Повторных может принять Ирина, она справится, знает, что и как делать с каждым из них, новых передвинуть на после обеда, если получится. Он набрал номер телефона Ирины, попросил подъехать пораньше.

Она отреагировала прозорливо: «Что случилось, жену в роддом увез? Подъеду скоро». В трубке запикало, он так и не успел ничего сказать, настроение испортилось. Закурил сигарету, налил в чайник воды, задумался. «Надо было, наверное, съездить за ней, не вызывать, как начальник, — корил он себя. — Любишь двоих и получай от двоих, — усмехнулся Стас. — Естественно, Ирина начнет брыкаться, заводиться иногда не по теме — они для меня обе, а я для них один, для каждой».

Ирина прилетела минут через двадцать после звонка Стаса. Он сразу сообразил, что она не завтракала, бросила телефон, мгновенно оделась — и вот уже здесь. Одевалась она удивительно быстро, позавидовать мог любой солдат второгодок: спичка догорала до половины — она уже одета. «Любит, волнуется и переживает за меня». Он обнял ее прямо у порога, прижал к себе и прошептал на ушко:

— Зачем ты так, Ира, я же люблю тебя.

— Правда? — переспросила она, немного отстраняясь от него, чтобы видеть лицо. — Но ты раньше не говорил об этом. Извини, просто я дура и эгоистка и очень, очень тебя люблю. Я же нарочно облила тебя вином, чтобы переспать с тобой, и не любила тебя совсем тогда. И сексом занималась отчаянно, но не по любви. После, когда ты еще лежал со мной на диване, я впервые почувствовала необычность отношений, словно что-то доброе и нежное стало вливаться в меня, в мое сердце, душу, в каждую клеточку. Раньше я не знала любви, считала ее книжной и наигранной, ненавидела твою Надежду, хотела мстить ей и всем удачливым бабам. Но все перевернулось во мне враз, месть испарилась. Надежда — жена моего любимого, ему с ней хорошо, как же я могу относиться к ней плохо?..

Она уткнулась к нему в грудь и зарыдала беззвучно, содрогаясь всем телом, прижимая его к себе, целуя сквозь слезы прямо через рубашку.

— Что же теперь будет, Стас? — она подняла заплаканные глаза.

— Что будет, что будет? — он прижал ее к себе покрепче, потом отстранил, промокнул платочком слезы. — Пойдем, выпьем кофе, я вскипятил чайник. Как раз хотел поговорить с тобой сегодня о наших проблемах, не думал, что Надежда сегодня попадет в роддом, считал, дня через три, — Стас налил две чашечки. — Я рассказал Кэтвару о нас с тобой, и хорошо сделал, он и так догадывался, больше никто не знает, Марина тоже. Она, кстати, тоже в роддоме, вместе рожать будут.

Стас передал ей разговор с Кэтом, допил кофе и ждал ее решения.

— Да, Стас, наверное, это оптимальный вариант, лучшего выхода я не знаю. Я тоже много думала о нас с тобой, даже хотела уйти из жизни, оставив вас вдвоем, но это не для меня, я не самоубийца. Станем довольствоваться тем, что есть. Ты уедешь скоро, — посчитала она личную тему законченной. — Что с больными-то делать?

— Повторных сама примешь, уверен — сумеешь. Первичных переназначишь на после обеда, кто не сможет — на завтра, — он глянул на часы. — Скоро девять, скоро и позвонят, — Стас улыбнулся.

В кабинет без стука вошел Кэтвар.

— Что, голубки, воркуете? Сын у тебя, Стас, поздравляю.

— А почему же мне не перезвонили? — еще не понял и не успел обрадоваться он.

— Номер медсестра попутала. Мы же два сотика оставляли, — Кэт натянуто улыбнулся. — Иди, папаша, подожди меня в машине, я с Ириной переговорю.

— Ура-а-а-а! — закричал Стас. — У меня сын, продолжатель рода Тихоновых, а то все Бородины да Бородины.

Он схватил Ирину на руки, закружил по кабинету.

— Иди, я с Ириной поговорю, — урезонил его Кэт. Стас погрозил Кэтвару пальцем, улыбнулся и выскочил из кабинета, словно мальчишка.

Через пять минут появился Кэт, Стас засыпал его вопросами:

— Ну, что, как? Какой вес, рост, как Надя, твоя как, не родила еще?

— И моя родила, и тоже сын.

— Ну-у! Чего ж ты молчал, поздравляю. А чего кислый — девочку ждал? — не успокаивался Стас.

— Роды у Надежды были тяжелыми, ребенка спасли, успели прокесарить, — вздохнул и опустил глаза Кэтвар. — Надежда умерла, Стас, крепись. У Марины раньше молока много было, выкормит обоих.

До роддома ехали молча, Стас курил сигарету за сигаретой, вздыхал глубоко и тяжко. Лицо враз осунулось и стало серым. Кэт не знал, как помочь ему, он тоже переживал. Машина остановилась, Кэт и Стас вышли.

— Держись, Стас, врачи пока не знают точной причины смерти. Она умерла внезапно при полном здравии, подозревают, что где-то был тромб и оторвался, задел какую-то бифукацию.

— Бифуркацию, — по привычке поправил Стас. — Есть такое раздвоение легочной артерии, если тромб задевает его, происходит рефлекторная остановка дыхания.

— Видишь, ты лучше знаешь. Сейчас пойдем к Марине, оба мальчика у нее в палате. Они вместе рожали, когда это случилось, Марина со страха сразу «выплюнула» своего. Держись, Стас, Ирине я рассказал уже все. Молоко бы только у Марины не пропало от стресса, говорят, такое бывает, останутся голодными малыши, — Кэт вздохнул глубоко и подтолкнул вперед Стаса.

Накинув халаты, они прошли в палату к Марине. Она лежала на кровати, а рядом в маленькой кроватке сопели два сверточка. Разговор о Надежде не заводили.

— Ну, что, мужики, выбирайте — какой из них ваш, — улыбнулась Марина. — Сможете угадать?

Они склонились над кроваткой, внимательно разглядывая спящих малышей. Хотелось увидеть цвет глаз, но пока возможности не было. Стас брал во внимание все лица — свое, Надежды, Марины и Кэтвара, находил знакомые черты по губам, бровям, рассматривал носики и овал лица. Не хотелось ошибиться в таком вопросе, но он сделал выбор, Марина улыбнулась.

— Для меня они оба свои, родные, каких выбрали, так и будет.

— А на самом деле? — враз спросили они.

— Ишь ты, собственнички, эгоисты, чужих здесь нет, — засмеялась она. — Правильно выбрали, правильно, не обманул голос крови.

— А она даже не увидела своего ребенка, которого носила в себе девять месяцев и так ждала, — грустно проговорил Стас и вышел из палаты.

Скорбная тишина повисла в комнате, Кэтвар выскочил за ним.

— Что ты, Стас, успокойся, Надежду не вернешь, а жить надо. Она оставила тебе свою кровиночку, люби и заботься о ней, о своем малыше. Пойдем, посидим немного одни. Я узнавал, Надю можно забрать вечером, сейчас ее должны вскрывать, вечером и узнаем точно причину смерти.

Они вышли на улицу и увидели Ирину. С мокрыми глазами, растерявшаяся, она не знала, что делать, как подойти к Стасу. Он сам подошел к ней, обнял в знак благодарности за плечи и произнес тихо, обоим:

— Я хочу побыть один, отвезите меня в «Престиж». Там он устроился в кабинете, в котором когда-то сидел с Надеждой, заказал коньяк с лимоном, пил понемногу, курил сигарету за сигаретой, потом прошел в свой кабинет, лег на кушетку и попробовал уснуть. Лежал в полудреме, вспоминая свою недолгую жизнь, вспоминал все, начиная с детства и до настоящего времени. Тяжело вздыхал, когда лезли в голову мысли, что Бог рассудил их, забрал себе одну из любимых. Принял решение, что сорок дней проведет один, потом пригласит в дом Ирину, зарегистрируются с ней через год. Марина выкормит его малыша, а матерью должна стать Ирина, пусть и не знает он, что нет у него родной матери. Потом, позже узнает, должен узнать правду, когда вырастет.

Прошло полтора месяца, но Стас не спешил приводить в дом Ирину. Решил, что станут жить вместе, когда перестанет Марина кормить малышей грудью. Приезжал к ней домой, иногда оставался на ночь, но большую часть времени проводил у Кэтвара, где и жил пока его сын, которого он назвал Виктором в честь Надиного отца.

Чрез три месяца молока стало не хватать, и детей докармливали детскими смесями и кефиром. Марина теперь часто находилась у Стаса, приучала Виктора к своему родному дому, стала временами приходить и Ирина, привыкала постепенно к своему приемному сыну. У нее начал появляться животик, и Стас не стал скрывать их отношений от Марины, рассказав все. Она день молчала, переваривая информацию, потом предложила Стасу:

— Чего вы там спите по разным углам, пусть Ирина переезжает, мне заодно с ребятишками поможет. Не переживай, Стас, встречу ее нормально, раз уж так получилось, отнесусь, как к своей, лишь бы ребенка любила твоего, относилась по-матерински. Ну, а когда она в декрет пойдет, возьмешь себе на работу мужика вместо нее, хватит уже приключений, слаб ты на передок оказался, вот и возьму тебя на контроль.

— Бери, бери, я согласен, — засмеялся он впервые за несколько месяцев, подошел и обнял сестру, посмотрел на Кэта. — Славные вы у меня ребята, и что бы я без вас делал?

Четырехмесячный Виктор уже знал своего отца, тянул к нему маленькие ручонки, а Ирину пока чурался, привык к Марине. Ирина переживала, ревновала его к ней, и та считала это хорошим знаком, значит, любит она Стаса действительно, любит и его сына. Подошла как-то к ней, обняла за плечи и сказала с улыбкой:

— Все нормально, Ирочка, Виктор через недельку-две привыкнет к тебе и ты станешь ему матерью, я рада, что ты его любишь, а я стану ему всего лишь родной теткой, как и есть на самом деле. Считай, что он ходит ко мне в рабочие дни, как в садик, а вечером и по выходным он твой. Разве плохо иметь воспитательницу, которая относится к ребенку, как к своему? Каждая мама может об этом только мечтать. Родишь своего, выкормишь грудью, и он тоже станет ходить ко мне, на работу я теперь попаду нескоро — пока эти подрастут, твой будущий самостоятельно одеваться начнет, кушать. Много еще воды утечет, Ирочка, живем мы одной семьей, и ты ее член.

Великий судья и лекарь постепенно расставлял все по своим местам, время сглаживало шероховатости бытия. Стас с Ириной вместе ездили на работу, лечили больных и возвращались обратно в свой родной дом, чтобы быть уже втроем, с сыном. Мальчик очень нравился Ирине, она прижимала его к груди, гукала с ним подолгу и улыбалась.

* * *

Авторитет подкатил на своем «Мерсе» к подъезду дома, один охранник нырнул внутрь провентилировать ситуацию — нет ли кого из посторонних, боялись нападения конкурентов.

В последнее время обстановка в городе усложнилась, группировка Бойца набрала силу и уже не считалась с Тахиром, потихоньку и в наглую прибирая к рукам курируемые объекты, стремясь захватить и основной бизнес в районе — наркоту и проституцию. Встреча «на высшем уровне» не дала ожидаемых результатов, и каждый из лидеров понимал, что встает на тропу войны, кровавые разборки неизбежны. Но Тахир не хотел начинать первым, хотя понимал, что начнут скорее всего с него, поэтому охрана проверяла путь его следования, особенно подъезды домов, баров и ресторанов, где он любил бывать.

Сегодня за ним не следили, и это сильно беспокоило, могло означать единственное — место и время выбрано. Тахир нервничал, и вернувшегося охранника отправил проверить еще раз.

— Все нормально, шеф, чисто, — доложил повторно качок.

Авторитет вышел из машины и быстро направился к двери, охрана прикрывала его сзади и с боков, следом в подъезд быстро проскользнула подруга Татьяна, с которой он не расставался уже несколько дней, прикипел телом. Поднялись на третий этаж, Тахир отомкнул замок и охрана проверила квартиру — чисто.

В отношении женщин он слыл привередливым, мог переспать с наркоманкой, но на повторный контакт не шел никогда, как бы она хороша ни была. Наркоманов считал конченными людьми, при определенных обстоятельствах всегда способных на предательство. Сам, в отличие от Бойца, который пользовался «травкой», ни разу не пробовал «дури» или чего-то другого.

Татьяна подошла к бару, плеснула себе в бокал «Мартини», выпила одна, налила еще.

— Тебе коньяка налить? — спросила обыденно.

— Немного, — ответил Тахир.

Выпили не чокаясь. Она никогда не ложилась в постель трезвой, не могла иначе переносить извращения. Все начиналось с обычных и приятных ласк, но потом он садился ей на грудь, елозил яйцами и трахал в рот, она лишь держала член у корня, чтобы он не заходил слишком глубоко и не вызвал рвотный рефлекс. Тахир не интересовался ее желаниями и чувствами, платил деньги и считал вправе делать, что хочет.

В этот раз он уснул быстро, сказывались волнения последних дней. Татьяна встала, прополоскала рот, вышла на балкон, закурила, вдыхая одновременно дым и ночной, немного душноватый летний воздух. Вернулась в спальню, легла рядом и задумалась. Хотелось бросить его, уйти, сбежать куда-нибудь, слишком противными были заработанные доллары — штука за ночь и полное содержание. Но как уйти от такого — найдут и изувечат, изобьют до смерти, а ничего не изменится, кроме потерянного здоровья. Постепенно сон завладевал ею и тяжелые мысли вытеснялись из головы.

Заиграла привычная мелодия сотового телефона, Татьяна, не открывая глаз, повернулась на бок. Вставать не хотелось — пока он говорит, потом моется, чистит зубы и бреется, можно подремать немного, понежиться в постели. Телефон звонил и звонил, Татьяна занервничала: не дают спокойно полежать. Она толкнула его локтем в бок.

— Не слышишь, что ли? — бросила сонно, с упреком, но сотик продолжал звенеть. — Оглох совсем, — сказала уже раздраженно, поворачиваясь к Тахиру, но реакции не последовало.

Непривычно серое лицо не реагировало, она потрепала его за грудь, ощутила рукой прохладу, сердце ёкнуло — пульс на сонной артерии отсутствовал, Тахир не дышал. Мгновенно соскочив с кровати, Татьяна в ужасе смотрела на труп, не слыша продолжающего звонить телефона. Оцепенев, она замерла на некоторое время, стоя в вычурной позе у постели. Звонки прекратились. Шатаясь, она подошла к креслу и упала в него, лихорадочно соображая, что делать, что рассказать и объяснить братве. Милиции она не пугалась — ничего плохого не делала, а вот братва может не поверить, может не дождаться экспертизы и отправить вслед за ним.

«Значит, надо звонить в милицию, и срочно, они должны приехать первыми. Но почему он умер? Никогда не жаловался на сердце. А может, и не сердце, может, его отравили? Тогда мне оторвут голову, не поверят, что я ни при чем. Бежать — куда? Нет, этого как раз и не надо делать — найдут и точно убьют».

Татьяна набрала 02.

— Алло, милиция, Тахир умер, запишите адрес.

Она продиктовала адрес и сразу же повесила трубку, чтобы избежать лишних вопросов, не сомневалась, что там поняли, о каком Тахире идет речь. Достала дрожащими пальцами сигарету, прикурила, глубоко затягиваясь дымом, заплакала, роняя пепел на тело и только сейчас поняла, что совсем не одета. Махнула рукой, продолжая курить, потом оделась и налила полный бокал «Мартини», опрокинула его враз, вздохнула и набрала номер одного из братков, объяснила как смогла ситуацию.

Опергруппа прибыла через полчаса. «Могли бы и побыстрее», — подумала Татьяна, открывая дверь. Следователь прокуратуры увел ее на кухню, где стал подробно расспрашивать, но она толком ничего пояснить не могла, твердила как-то заученно, что легли спать, как обычно, проснулась утром, а он мертвый.

Судебный медик пояснил, как обычно в таких ситуациях, что смерть наступила примерно между тремя и четырьмя часами ночи, скорее всего, Тахиру свернули шею, но точно определит вскрытие. Следователь уже задавал массу конкретных вопросов в связи с предварительным сообщением судмедэксперта, Татьяна плакала, курила и твердила одно и то же на все вопросы: «Легли спать, как обычно — проснулась, а он мертвый». Следователь раздражался, кричал, но получал один и тот же заученный ответ.

Закончив составлять протокол осмотра места происшествия, следователь увез Татьяну с собой в прокуратуру, понимая, что она зациклилась на одном, вызвал ей врача.

После укола и капель Татьяна немного пришла в себя, рассказала, что знала, приводя следователя в ярость.

— Ты что, сучка, мне лапшу вешаешь? Твоему хахалю шею прямо в постели свернули, а ты ничего не видела, не слышала и не знаешь, никого не было. Значит это ты ему головенку отвернула, пойдешь по убийству, не сам же он себе голову свернул.

Слезы кончились, Татьяна перестала плакать, заявила устало и отрешенно:

— Все, хватит. Без адвоката не скажу больше ни слова. Если я арестована — ведите в камеру, если нет, я пошла домой.

— Ишь ты, блядь, про права вспомнила, — взорвался следователь. — Я тебя задерживаю, пойдешь в ИВС, но сначала ты мне расскажешь, как шею ему свернула или кого ночью впустила в дом?

— Задерживай, мент поганый, без адвоката слова не скажу, — уперлась Татьяна, переходя на оскорбления. — Имею полное право.

Зазвонил телефон, следователь снял трубку, ответил по военному: «Есть», и оставил Татьяну с помощником.

— Что у тебя по делу Тахира? — спросил его прокурор сразу, как он вошел, показывая рукой на стул.

Следователь пояснил.

— Да-а, не густо, — произнес прокурор. — Как и с Бойцом. Его тоже сегодня завалили и точно так же в постели с бабой, которая ничего не слышала и не видела. По времени только около пяти часов утра, вот и вся разница. Видимых повреждений нет, возможен перелом шейных позвонков, как предварительно сказал эксперт. Следов взлома в квартире тоже нет.

— Может, убийца один и тот же? — предположил следователь.

— Может быть, может быть, — повторился в задумчивости прокурор. — Профессионал работал — пробраться в квартиру, свернуть шею и уйти незамеченным — не похоже на этих баб-проституток. Ты вот что сделай — организуй взятие проб крови на анализ, пусть медики посмотрят на наличие снотворных и транквилизирующих препаратов, возможно, что-то подсунули женщинам и они действительно ничего не слышали. Сговориться они не могли, группировки конкурирующие, а твердят одно и то же, хотя на их месте выгоднее было бы говорить про убийцу в маске или что-то подобное. Сам подумай еще, в общем, работай, мысли и действуй. Дело по убийству Бойца тоже себе возьмешь, другие дела сдашь. Все, удачи тебе.

Следователь вернулся к себе в кабинет, но от Татьяны полезной информации не добился, задержать ее оснований не было, но все-таки меру пресечения применил — подписку о невыезде. Оставшись один, связался с судмедэкспертом и получил ответ: у Тахира и Бойца сломаны шейные позвонки, смерть наступила мгновенно. Кто-то, несомненно опытный, резко рванул голову вбок, вокруг оси, и исчез.

Итак, два трупа, погибших одинаково — в постели с женщинами, которые ничего не видели и не слышали, металлические двери закрывались изнутри на защелки и соответственно никто в квартиры самостоятельно проникнуть через двери не мог. Но в каждом случае оставались открытыми окна.

Он взял лист бумаги, начертил три больших круга и написал в первом: «Татьяна и Светлана», которая находилась с Бойцом. По первой и, на взгляд старшего следователя по особо важным делам Кузнецова Евгения Михайловича, малозначительной версии обе женщины могли совершить убийство. От круга потянулись стрелочки: установить круг знакомых, особенно среди конкурирующей группировки, род занятий, характер и главное — потенциальную возможность владения способом данного, конкретного убийства.

Во втором круге он вывел одно слово: «Дверь». Ее открыли изнутри, преступник или преступники таким образом проникли в квартиру и убили авторитетов. Стрелочки… стрелочки тянулись, обозначая множество путей и массу работы.

В третьем круге тоже поместилось одно слово: «Окно». В этом варианте следователь отдавал предпочтение преступникам, не знакомым с женщинами, но одно «но» не укладывалось в голове — неужели никто из них не слышал хруста ломающихся позвонков?

Работать необходимо по всем версиям, хотя Кузнецов не сомневался, что Татьяна и Светлана замешаны в этом деле и не все говорят. Или неизвестный преступник их запугал до смерти, поэтому они и молчат, с ужасом представляя его руки на своей голове, или они сообщницы. Но опять же возникает «но». Почему профессионал — а что работал здесь профессионал, не вызывало сомнений, — оставил живых свидетелей? Почему выбран именно такой способ убийства, почему не пуля или граната? Множество «почему» рождало новые «почему» и массу «а если».

Самыми сильными в городе являлись группировки Бойца и Тахира, существовали, конечно, и более мелкие, но они никогда не отважились бы на «войну», считал Кузнецов. Но если появился в городе кто-то из «отмороженных», очень амбициозный, властолюбивый и самоуверенный? Если он открыл «войну» группировкам в расчете на их развал после уничтожения лидеров, а такое вполне может случиться, и он приберет враждующих между собой бойцов, создаст одну и более могущественную преступную группу? «Да, необходимо изучить всех, — подумал следователь. — Узнать возможности, характер и наклонности лидеров. Скорее всего, если я прав, этими убийствами дело не кончится, есть кто-то один, рискнувший захватить криминальную власть, и его надо вычислить. Убийство есть убийство, независимо от того, что Тахир и Боец не заслуживали существования, слишком много на них «висело» крови и преступлений».

Кузнецов собрал у себя всю немногочисленную следственно-оперативную группу, в которую входили еще два оперативника, поставил задачи сложные и объемные, требующие определенного времени для решения. Единственное, чего он сумел добиться — это освобождение оперов от других насущных задач, но он понимал прекрасно, исходя из своего опыта совместной работы с милицией, что это только слова и никто не освободит по-настоящему оперуполномоченных от повседневной рутины.

Прошло несколько дней, и группа Кузнецова подводила итоги.

— Итак, что мы имеем на сегодняшний день и час? — начал следователь. — Эксперты установили, что посторонних отпечатков в обеих квартирах нет, двери никто не взламывал, причина смерти бандитов известна, никаких следов снотворных, транквилизирующих веществ в их крови не обнаружено, как и в крови женщин. Но любопытный фактик все-таки имеется. На обеих подоконниках обнаружены микрочастицы пыли, соответствующей той, которая находится под окнами. Кто-то оставил ее со своей обуви, проникая в квартиры через окно. Обе квартиры расположены на третьем этаже, рядом нет водосборных труб и лестниц, следовательно, попасть внутрь можно по подставной лестнице или спуститься сверху по веревке.

— Или подняться снизу по той же веревке, — перебил один из оперов.

Следователь усмехнулся.

— Подняться снизу или спуститься сверху, что значительно легче, можно по веревке, но веревка должна быть закреплена сверху, а на чердаке и крыше нет никаких следов. По имеющемуся слою пыли можно определить уверенно — никто никаких веревок там не привязывал, вообще там последнее время никто не находился: пыль не тронута.

— А почему сразу чердак или крыша? — возразил опер. — Наверху еще два этажа — привязывай к любому окну и спускайся.

Мысль ошарашила всех, каждый понимал, что лестница с улицы должна быть очень длинной, с такой «дурой» никто не потащится по городу, значит, необходимо попасть в две квартиры наверху и обследовать окна. Если жильцы согласятся — «ноу проблем», а если нет?

— Чего вы на квартирах зациклились, на веревке. Можно на машине подъехать, например пожарной или которая поднимает электриков, штукатуров, черт — из башки вылетело, как она называется, — подал идею второй опер. — Шумно, правда, но возможно.

Кузнецов давно знал этих оперативников и с удовольствием с ними работал, можно сказать, что они дружили, бывало, собирались вместе выпить пивка или чего покрепче и уж всегда отмечали успех завершенного дела. Внешне Константин с Владимиром походили на обычных клерков без всяких признаков крутизны, не умели драться, как опера в фильмах, но «с головой дружили крепко», выглядели простачками, только не одевались, как Коломбо. Константин Владимирович Огородников, именуемый среди бандитов Огородом, и Владимир Константинович Садовников, по кличке Садовник, имели много схожего — перекрестные имена и отчества, фамилии, связанные с землей, и считались среди преступного мира правильными ментами. Кузнецов именно их и выпросил у руководства УВД, и ему пошли навстречу, зная, что эта связка раскрыла вместе не одно запутанное дело.

— Ребята, — продолжил следователь. — Машины — это неплохо, но не для нас. Здесь — веревка. В микрочастицах обнаружены следы асфальтной пыли и кирпича со стены дома. Кто-то именно забрался в окна по веревке, не Карлсон же он, чтобы ходить по стенам.

— Чего ж ты сразу не сказал? — упрекнул его Константин.

— Я не сказал? Я сказал, а вот вы еще ничего мне не сказали, все что-то там напоследок держите, — усмехнулся Кузнецов.

— Ладно тебе, Женя, — отмахнулся Владимир, — сам такой же. Квартирки мы проверим, обследуем окна вместе с экспертами на предмет микрочастиц веревки или каната.

— Но разрешения вы не получите, — перебил следователь. — Кто вам его даст? Я — не могу, нет оснований пока для такого постановления. В квартиру вы, конечно, залезть сможете, смывы с окон сделаете, но как я потом это процессуально оформлю, как, хочу я вас спросить?

— Элементарно, Ватсон, — засмеялся Константин. — Проведем все мероприятия с добровольного согласия квартиросъемщиков, ты все это и оформишь процессуально правильно.

— Ага, щас, — усмехнулся Евгений. — Кто-то тебе согласится. Согласятся, может быть, два квартиросъемщика, которые не при делах — другие-то себе не враги, быстро сообразят, что к чему, и полный отлуп с последующим уничтожением следов.

Кузнецов занервничал, закурил сигарету.

— Ладно, Женя, не психуй. Когда мы тебя подводили? Дуй за пивом — с тебя пиво, с нас законное решение вопроса.

Оперативники выложили на стол по тридцатке.

— А как ты хотел? — добавил Владимир, улыбаясь. — Обыкновенный бартер между ментами и прокуратурой.

Кузнецов вздохнул, глянул на часы — до окончания рабочего дня оставалось часа два: «плакали» его дела, не удастся сегодня напечатать протоколы, но зато за пивом и обсуждение вопросов легче пойдет, что-то еще выложат «на стол» оперативники.

А выложить было что. Люди Бойца обратились к Огороду, узнав, что он ведет это дело, предложили помощь и деньги за установление убийцы. У них вопросы решались проще и эффективнее — никаких процессуальных процедур не требовалось, главное: знать, в доказательствах не нуждались и «отказников» не имели. Пистолет, нож или паяльник развязывали языки намного результативнее фактов.

К Садовнику с тем же вопросом обратилась группировка Тахира, опера знали, что просто так, для прикрытия, обращаться не станут, значит, не их это рук дело. Необходимо искать отморозка, рвущегося к криминальной власти в городе, в будущем он все равно проявится, но зацепить его потом вряд ли получится, когда наберет силу. У ментов фактов не будет, у бандитов — силы.

В трудах и оперативных мероприятиях пролетели еще несколько дней, которые не прояснили ситуацию с убийствами лидеров преступной среды ни на йоту. Наоборот, она оказалась еще запутаннее.

Как показала экспертиза, никто не привязывал к окнам верхних этажей никаких веревок или канатов, но факты — вещь упрямая. Следы на подоконниках бандитов оставлены человеком, обувь которого соприкасалась с асфальтом перед домом и кирпичной стеной. Что это — инсценировка или Карлсон с моторчиком за спиной забежал легко по стене дома, влетел в открытое окно и свернул шею спящим авторитетам? Ответ не обозначался даже в предположениях, слишком запутанная ситуация должна иметь очень простое решение, именно на этом настаивал Кузнецов при обсуждении дальнейшего плана действий. Но «ребус» никак не хотел решаться.

Следователя важняка вызвал прокурор.

— Как дела, Евгений Михайлович, продвинулись в расследовании? — спросил он необычно хмуро.

— Работаем, пока снова зашли в тупик. Похоже, «глухарь» нам светит, — без былого энтузиазма ответил Кузнецов.

— Ну, ну, работай, — нервничая, забарабанил пальцами по столу прокурор. — Сейчас собирайся, вместе поедем, еще один труп объявился.

— Кто? — кратко спросил Кузнецов.

Он понимал, что труп серьезный, не ездит шеф по пустякам на место происшествия. Но, может, и не связан с теми двумя убийствами.

— Куликов, зам губернатора области, — вздохнул прокурор.

Весть повергла Кузнецова в уныние — во-первых, спуска не дадут никакого, станут пичкать «ценными» указаниями, не помогать и управлять, а фактически мешать следствию, «стружку снимать»; во-вторых, убийство авторитетов отойдет на задний план, а он не любил проигрывать, очень хотелось раскрутить это дело. И совсем не из-за бандитов, что-то вроде профессионального состязания сторон поглотило его и держало в тонусе.

На квартиру Куликова прибыли быстро. Заходя, Кузнецов обратил внимание, что следов взлома нет. Труп обнаружили в зале без внешних признаков насильственной смерти, мог быть и обычный сердечный приступ, если бы не предсмертная записка.

«Работал не честно и много кровушки из народа попил. Имею счета в банках, на которых лежат грязные деньги».

Дальше шел перечень стран и счетов, напротив каждого счета указывалась сумма, в общей сложности до 70 миллионов долларов.

«Отравился, наверное, — подумал следователь. — Написал записку и отравился. Совесть замучила… Хм-м — это вряд ли, но что-то толкнуло его на самоубийство. А почему самоубийство? Может, убийство, а записку написать заставили».

В квартире все вещи находились на своих местах, на первый взгляд, ничего не тронуто и не пропало. «Хорошо бы иметь заключение о самоубийстве, тогда это не мое дело, пусть ОБЭПники суетятся, а им тоже ни хрена раскрутить не дадут». Кузнецов незаметно, но с внезапной яростью и злобой глянул на губернатора.

Судмедэксперт закончил осмотр трупа, подошел к Кузнецову.

— Пойдем, Женя, на кухню, покурим, потом протокол осмотра напишем.

Следователь снова вздохнул, злость исчезла внезапно, как и пришла, понимал, что неординарную тему заведет эксперт. Они закурили. Кузнецов молчал, уставившись в окно, надоело все — и трупы, и хамство, и лизоблюдство, и прочее дерьмо, хотелось уйти, выпить бутылку водки и уснуть.

— Вести у меня, Женя, что ни на есть самые хреновые.

— И, конечно, предварительные, — перебил его с усмешкой Кузнецов. — Вскрытие покажет…

— Да, Женечка, да, а как ты хотел? Но, похоже, что головенка у Кулика свернута, как и у Бойца с Тахиром. Не знаю — тот или не тот убийца, тебе это решать, но сделано все так же умело и мгновенно. И еще одна мысль пришла мне в голову, этого в заключении не будет, из области фантазии, так сказать, — он затянулся последний раз сигаретой, затушил окурок. — Возможно, преступник обладает гипнозом. Женщины ничего не слышали, этот написал записку…

«Убийца — гипнотизер»… Кузнецов устало опустился на табурет, вытащил новую сигарету. Больше всего его беспокоило другое, не гипноз. Убийство связано с темной финансовой деятельностью зам. главы администрации, и деятельность эту раскрутить не дадут. В кино и книгах можно, в жизни он не знает случаев, кроме попыток, и достаточно серьезных. Внутри снова вырастала злость. Злость на сильных мира сего, которых не достать и «не замочить в сортире».

Кузнецов вышел в коридор, оглядел со стороны зал — губернатор с замами, начальники УВД и УФСБ, еще какие-то люди, оторвался на милиционере.

— Почему посторонние на месте происшествия? Немедленно очистите помещение, — раздраженно и громко приказал он.

— Где вы видите посторонних, что вы вообще себе здесь позволяете? Кто это? — спросил губернатор прокурора области.

— Старший следователь по особо важным делам, Кузнецов Евгений Михайлович, ему поручено вести расследование.

Кузнецов не сдержался.

— Если, как вы выразились, посторонних нет, господин губернатор, то могу вам сообщить, что вашему заместителю оторвали голову, ее отделили от позвоночника и она болтается на одной коже. Это не самоубийство — злостное и очень дерзкое преступление, а вы здесь все следы затоптали, залапали, я делаю свое дело, а не лезу в финансы и баталии области.

Это был явный вызов и намек в связи с посмертным письмом, губернатор не мог не ответить, перевести все в шутку. Вмешался прокурор.

— Извини, Владимир Михайлович, это уже третье такое убийство, два лидера преступных группировок убиты точно так же, связан был ваш заместитель с организованной преступностью, не сомневаюсь в этом. Пойдемте, не станем мешать специалистам выполнять свое дело.

Вечером, у себя в кабинете, прокурор проводил «разбор полетов».

— Скажи мне одно, Евгений Михайлович, зачем ты выпендриваешься, знаешь прекрасно, что это повредит следствию, зачем? И так все сложно, и ты еще усложняешь, как теперь станешь проводить проверку его финансовой деятельности, как? Или ты думаешь, что я тебя с этого дела сниму? Не выйдет, черта с два, заварил кашу — расхлебывай и не зарывайся, действуй обоснованно и законно, — прокурор немного успокоился, протянул листок. — На вот, ознакомься.

Кузнецов внимательно прочитал совместный приказ, бросил к себе в папку. Кроме Огорода с Садовником к нему в группу включались два ОБЭПника и ФСБэшника.

— Я разговаривал с начальниками УВД и ФСБ, говорят, что толковые опера, не для отмазки записаны. И держи меня постоянно в курсе. Какие-то вопросы лучше мне решить, чем тебе, надеюсь, ты все понял правильно. Иди, знакомься и общайся с группой, работай.

Кузнецов вышел. Следуя в свой кабинет, рассуждал. Прокурор не спросил его о ходе следствия, что сделано за день. «Действуй обоснованно и законно». Эти слова он расценивал как невмешательство, шеф давал понять, что «палок в колеса не будет», по крайней мере с его стороны, это уже хорошо, а дальше станет видно. На мертвого можно все свалить. Но честь администрации замарать не позволят и прицепом никого не отдадут. Был один вор и мошенник, что еще доказать следует, а остальные чисты. Кузнецов ухмыльнулся, сплюнул символически на пол, глянул на часы — 19, в кабинет идти расхотелось.

Он поехал домой, по пути зашел в киоск, набрал пива и решил посидеть в раздумьях, отключив телефон.

Почему так все получается в России, свобода и демократия, где они? Кто-то живет в канализации и их оттуда постоянно изгоняют, кто-то в огромных, шикарных коттеджах. Начальник УВД недавно отстроил себе двухэтажный коттедж, ездит на крутой тачке, богатых родственников-миллионеров не имеет, как и свалившегося с неба наследства. А зарплаты его не хватит и простую двухкомнатную квартиру купить. Никто и никогда не спросит его — на какие шиши построил «шалашик». Все так живут — хапают, где могут. Нет, не все… ФСБэшники ездят на личных иномарках, на которые их зарплаты хватит только одно крыло купить с фарой. Но ведь ездят… У Куликова на счетах семьдесят «зеленых лимонов». Откуда? Оттуда же, как и у всех. Можно, не напрягаясь, законно похерить это дело и купить коттедж, а можно не спать ночами, работать, как вол, толочь воду в ступе, создавая ажиотаж, и никто в итоге не сядет, и коттеджа не будет. О продажных судьях ходят неимоверные легенды в кулуарах бытия, так и остаются легендами, иногда вспыхивая и затухая в подробностях свершенных деяний.

Кузнецов потягивал пиво, волна охватившего бессильного недовольства схлынула, и он задумался о деле. Так и задремал в кресле, продумывая множество версий.

Связь Кулика с Тахиром и Бойцом, как предполагалось ранее, не усматривалась, некоторые оперативные данные позволяли считать их связанными между собой, но конкретными фактами никто из оперативных служб не располагал. Счета, написанные в записке, действительно были, и суммы указаны правильно, но происхождение денег оставалось загадкой. Контрольно-ревизионное управление, по заданию прокуратуры проводившее проверку, пока не выявило фактов хищения денежных средств, мелкие финансовые нарушения, естественно, имели место. Это очень волновало Кузнецова, и он постоянно напрягал ОБЭП и ФСБ по данному поводу. Преступник, то есть Куликов, фактически сознался в правонарушениях, обозначил свои нечестно заработанные денежки, о чем и написал перед смертью, а следствие никак не могло установить, где, когда и каким способом он «прихватизировал» их. Круг поиска сильно расширился, людей не хватало, каждый понимал, что можно и не найти концов, деньги можно снимать и с вполне легальных дел. Например, дать возможность кому-то выиграть тендер — за это некоторые фирмы неплохо платят, да мало ли таких мероприятий, позволяющих выкачивать денежки. Взятие с поличным, в момент передачи денег — и то не всегда приводит к отбытию срока. Занял на время, должен был, — мало ли отговорок можно придумать среди множества недоработанных и противоречивых законов. Законы — их люди пишут, вот и пишут, чтоб оставалась возможность поживиться.

Кузнецов поставил конкретную задачу перед своей группой — активизировать агентурный аппарат, целенаправить его на выявление фактов по делу, и оперативники, словно волки, рыскали в поисках добычи, хватая всякую мелочь. Главное так и оставалось не установленным — кто заказчики, исполнители, откуда на счетах деньги?

Прошел, пролетел незаметно месяц в поисках причин и вещдоков, в поисках доказательств. Руководители силовых ведомств заверяли народ через прессу, что держат дела на личном контроле, большая, огромная проделана работа, уже вышли на след преступников. Кузнецов слушал, плевался от таких интервью и снова работал, понимая, что слова ни к чему не обязывают, но рейтинг временно держат.

Информации поступало много, но нужной все-таки не было. Следователь уже давно понял, что «роет» не только он и его группа, организованный преступный мир тоже бросил немало сил и средств на поиск преступников. В случае удачи преступные группировки могли не только наказать убийцу или убийц, но и продвинуть по службе своих людей в силовых структурах. Сливают, например, они информацию своему «красному», тот раскрывает преступление и продвигается по службе, рост дает новые, расширенные возможности. Известная и проверенная схема.

«Нет, здесь все обыденные и устоявшиеся схемы не подходят, нестандартно действует преступник, и решение должно быть не шаблонным, — рассуждал Кузнецов. — Надо вернуться к двум первым делам». Он снял трубку и позвонил.

— Станислав Иванович, добрый день. Это Кузнецов вас беспокоит… Нет, вашими молитвами, со спиной все нормально, спасибо. Увидеться бы хотелось.

Ему назначили на шесть вечера. Когда-то, с полгода назад, он проходил курс лечения у известного доктора, совсем спина замучила постоянными болями — сейчас другое дело, можно и не вспоминать. Нет, они не дружили и не общались между собой, но знали друг друга, и Кузнецов правильно рассчитал, что во встрече ему не откажут. Он прибыл ровно в шесть, знал, что доктор не любит лишних слов и ценит свое время, продумал свой разговор заранее.

— Здравствуйте, Станислав Иванович, кудесник моего радикулита. Вновь приходится обращаться к вам, но уже по другому поводу. Мы сейчас расследуем одно сложнейшее дело, необходима неформальная консультация вашего родственника, господина Кэтвара, а я не знаком с ним. Не хотелось бы его вызывать в прокуратуру, тем более, как я уже сказал, консультация неформальная. Поможете, познакомите нас?

— Всего-то, — усмехнулся Тихонов. — Попробую, — он созвонился с Кэтом, переговорил. — Вас сейчас проводят к нему.

Вошедший официант пригласил Кузнецова следовать за ним, Евгений Михайлович поблагодарил доктора от души и вышел. Его привели в один из номеров бара-ресторана, официант протянул меню.

— Пока нет, спасибо, подойдет господин Кэтвар, тогда и определимся.

Официант вежливо кивнул головой и удалился, через минуту вошел Кэтвар, Кузнецов представился ему, услышав в ответ: «Кэтвар». Ни отчества, ни фамилии.

— Что-нибудь закажете? — показал Кэтвар на меню.

— Нет, спасибо, я не голоден, сок апельсиновый можно. Кэтвар нажал кнопку на столике, произнес кратко: «два апельсиновых сока». Официант появился мгновенно, казалось, что он уже стоял где-то рядом с налитыми бокалами.

— Я слушаю вас, Евгений Михайлович, — пригласил к разговору Кэтвар.

Кузнецов отпил немного сока, закурил сигарету, как бы обдумывая свой вопрос, с чего начать, решил про последнее убийство не говорить — там хозяин открыл дверь сам, запустил убийцу в квартиру, который заставил написать записку и уже потом сделал свое дело, свернул шею одним выверенным движением.

— Вы наверняка слышали, Кэтвар, про убийства двух авторитетов, Тахира и Бойца, им свернули шею, когда они находились в постели с женщинами. Подруги, видимо, спали и ничего не видели. Следствием установлено, что преступник или преступники проникли в квартиры через окно на третьем этаже, оставив следы микрочастиц на подоконнике от обуви. Микрочастицы асфальтной пыли и следы кирпича, то есть обувь преступника касалась стены дома. Установлено также, что никаких веревок он или они не привязывали, словно зашли по стене и убили. Вы мастер боевых искусств, Кэтвар, говорят, чудеса творите, возможно ли вбежать на третий этаж по стене?

Кэтвар улыбнулся, но ответил со всей серьезностью.

— Конечно, я слышал про эти убийства по телевизору, не в таких деталях, естественно. Вы обратились ко мне как к специалисту, и ответить я должен вам правдиво, хоть это и может навлечь на меня подозрение. Зайти по стене в окно третьего этажа возможно, но сделать это может только один человек, ваш собеседник, и никто более. Но, если в этих домах есть балконы на втором этаже, то в окно могут попасть еще человек десять — балконы могут служить опорной точкой для прыжков. Эти люди — мастера боевых искусств, но не кэтвары, — он назвал фамилии. — Еще бы я выяснил вопрос с акробатами, они прекрасно владеют своим телом и тоже могут проникнуть в окно, опираясь на балкон второго этажа. К сожалению, я не знаю акробатов, вам придется самому установить их личности. Свернуть шею для умелого человека достаточно просто, но хруст ломающегося позвоночника может не услышать женщина с очень крепким сном, причиной которого могут быть алкоголь, наркотики, медицинские препараты или гипноз.

Кузнецов вздрогнул. Второй человек говорил ему о гипнозе, в том числе и тот, от которого он этого услышать никак не ожидал. Гипнозом можно объяснить и записку Куликова — загипнотизировать, написать и убить. Круг поиска преступника обозначился четче.

— Акробатами я займусь, а кто из перечисленных вами людей владеет гипнозом? — спросил следователь.

Кэтвар задумался. Про акробатов он ничего вообще не знал, а рукопашники могли обладать этим удивительным свойством внушения. Но кто конкретно?

— Вы знаете, Евгений Михайлович, каждый из мною перечисленных мог сломать шею чисто теоретически, если отбросить мораль, нравственность и правопослушность. И наверняка кто-то из них обладает гипнозом, но конкретно я не знаю, не могу сказать. Уже не помню даты совершения убийств и не знаю времени, но на дневное и вечернее время у меня есть железное алиби, — он усмехнулся. — А на ночное время его нет, только жена и дети могут подтвердить, что я находился дома.

— Спасибо, — поблагодарил Кузнецов. — Вы очень помогли в расследовании. Всего доброго.

Он не отреагировал на последние слова. Кэтвар пожал плечами, оставшись один, допил свой сок, посидел немного в раздумьях и направился на тренировку.

Кузнецов остался доволен результатом разговора. Он собрал с утра свою группу и поставил конкретную задачу — установить личности людей по списку Кэтвара, кто из них обладает гипнозом, у кого алиби на время всех трех убийств. Установить всех акробатов в городе и опросить по всем этим моментам, действовать не только официально, но и подключить имеющийся негласный аппарат.

Работа закрутилась, закипела, выявляя всех потенциальных личностей, имевших возможность совершить это неординарное преступление. Список пополнился акробатами, и на причастность отрабатывались 16 человек. Это уже было что-то конкретное, и все надеялись, что информация Кэтвара даст в конечном итоге результат, следствие сможет установить преступника и доказать его вину.

Из шестнадцати трое не находились в городе в момент совершения убийств, еще четверо имели алиби хотя бы на одно убийство и их пока оставили в покое, исходили из расчета, что преступник один и тот же. Оставалось девять, ими занимались особенно плотно, выясняя связи с преступным миром и администрацией области, понимая, что у исполнителей таковых связей могло и не быть вовсе. Через неделю оперативники путем «отсева» отобрали троих наиболее вероятных мужчин, с ними стал работать следователь. Все трое работали охранниками, прекрасно владели приемами карате и, по оперативным данным, обладали гипнозом.

Первый, Виктор Степанович Чернов, на допросе вел себя развязно, «тыкал» следователю, требуя уважения к себе, на замечания не реагировал, стараясь выбить Кузнецова из колеи. Евгений Михайлович пока не понимал такого поведения — Чернов не судим ранее и оснований для цинизма вроде бы не было. Но разговор не получался, и Кузнецов пошел на крайние меры.

— Чернов, вы ведете себя нагло…

— Это уже оскорбление, следак, — перебил Чернов. — Мой адвокат нарисует жалобу…

— Рисуй сколько хочешь, говнюк, — тоже перебил его Кузнецов. — Ты просто слизняк и трус, хочешь говорить на таком языке, на своем подленьком и гнусном — пожалуйста. Я вообще говорить с тобой не стану, можешь уматывать отсюда, но люди Тахира или Бойца узнают, что ты у нас на подозрении и не колешься. Паяльник в заднице тебе обеспечен на сто процентов, вали отсюда, пиши жалобу, если успеешь.

Кровь мгновенно отлила от лица Чернова, он побледнел и покрылся мокрым потом, прекрасно осознавая, что если следователь его сдаст бандитам, то шансов у него нет никаких. Смерть его наступит в страшных мучениях, независимо от того, сознается он или нет, совершал или не совершал преступление — исход один.

Кузнецов подтолкнул его.

— Иди, иди, чего расселся, не хочешь говорить по нормальному — пусть с тобой бандиты поговорят, покажи им свою крутизну.

— Гражданин следователь, — испуганно заговорил Чернов. — Извините, я отвечу на все ваши вопросы.

Он обмяк, и до сего времени вызывающая поза на стуле расплылась аморфностью, душонка испуганно трепетала, готовая не только отвечать, но и сотрудничать. Кузнецов не сомневался, что он говорит правду, хотя и не может точно вспомнить, где был и что делал в момент совершения убийств, твердя одно: «Я не убивал».

Второй подозреваемый, с виду простой, интеллигентный и общительный мужчина, заявил, что находился дома со своей семьей в момент совершения двух первых убийств, на последнее имел алиби.

Третий человек в ходе допроса совершенно неожиданно вспомнил, что в ночь убийства лидеров преступной среды отдыхал с другом и девочками в сауне. Информация в ходе проверки подтвердилась полностью.

Кузнецов опять оставался ни с чем, все его версии и догадки лопались, разваливались или оставались бездоказательными. Не мог же он арестовать Чернова только за то, что тот мог потенциально совершить преступление, свернуть шею. А если в руках убийцы оказался бы нож — значит, можно посадить любого, исходя из этих предположений, любой владеет ножом и может ударить им, даже ребенок.

Огромный аппарат агентуры, задействованный на раскрытие преступлений, не выдавал нужной информации, не имел и не мог выявить ее. Бандиты сами искали преступника безрезультатно, и Кузнецов твердо пришел к выводу, что в обычной среде его не найти, он никогда не светился в преступном мире и в правоохранительных органах.

Огромный город жил своей размеренной жизнью, жили и его обитатели, занимаясь своими вопросами. Работали, отдыхали, наслаждались искусством, радовались и огорчались. И среди них жил скрытый преступник, жил полной жизнью со всеми ее черными и белыми полосами.

Следователь не считал, что в городе работает залетный гастролер, он не мог объяснить, но чувствовал присутствие своего, местного, который сейчас умиляется безуспешными действиями правоохранительных органов, смеется над их инертностью и пассивностью. Насчет инертности и пассивности можно поспорить — перелопачено огромное количество информации, опрошены сотни людей, проведены экспертизы, но результата нет. Говорят, что отсутствие результата — тоже результат, но такой результат не устраивал Кузнецова, его начальников и простых граждан, ради которых он и работал.

Он задумался, вспомнив один разговор с соседом по лестничной площадке. Тот сразу заявил, что убийц не найдут, считал свою мысль железной и неоспоримой, мотивируя, по сути, простыми факторами. Заказные убийства не раскрываются, а он считал их заказными, тем более, что эти конкретные преступления раскрывать не выгодно никому. Убиты преступники, бандиты, и вор-мошенник из администрации, правоохранительные органы не смогли их привлечь к ответственности в свое время, божьей рукой их покарал представитель народа. «Да, он нарушил закон, но ведь и вы его нарушаете, господа прокуроры и судьи, и гораздо чаще, чем кто-либо. Вы бессильны, не хотите или не можете посадить, покарать по закону известных всем воров в законе, так называемых законных воров из администрации, правительства и Кремля. Разве это не преступление? Вы караете мелкоту и оставляете на свободе больших людей, которые воруют не вагонами, а составами. Разве это не преступление? Найдете вы убийцу Куликова, но за ним потянется цепочка. Что, он один воровал народные миллионы? Кто же даст вам раскрутить дело дальше, выявить все?»

Кузнецов вздохнул. Как следователь, он имел другое мнение, как человек… Но разве следователь не человек? Хватит рассуждений.

Следствие зашло в тупик, собственно, оно из него и не выходило, версии лопались или не обрастали фактами, так и оставаясь версиями. Кузнецов метался из стороны в сторону, и на сей раз решил зайти с Куликова, бросив основные силы уже на него. Ревизия проводилась, выявляя факты хищений, злоупотребления служебным положением, но он не мог привязать их к основному — убийству.

Почему-то вспомнился разговор с Кэтваром, и неясная еще мысль внезапно возникла в голове, заставила волноваться, стучать сердце чаще обычного. Кузнецов вспомнил Косаря, умершего, как говорили, от перепоя, Быка, развенчаного Кэтваром. И непонятно, каким образом «Престиж» оказался в руках спортсмена. Спортсмена, могущего зайти на третий этаж по стене…

* * *

Рассвет запаздывал, летнее солнце не могло пробиться через дымку, окутавшую все дома, на востоке горели торфяники и дым сносило ветром на город. Запах стоял в квартирах, подворотнях, везде, далее пятисот метров невозможно было разглядеть высотные дома, но город жил своей обычной, привычной жизнью. Тяжело доставалась стихия легочным больным, астматикам, в остальном же ничего не менялось. Обычная инертность властей, которые сутки ничего не видели, потом сутки собирались и обсуждали вопрос, как спасти город от дыма, потом решили заливать горевшие торфяники водою из местных болот. Пройдут еще сутки, пока их решение начнет действовать фактически, когда вода вступит в извечную борьбу с огнем.

Кэтвар проснулся первым, открыл глаза. Слабые сумерки в спальне и серость за окном огорчили его. «Наверное, дождь», — подумал он, глядя на часы — в шесть уже первые лучики солнца касались крыш высотных зданий, но не сегодня. Он подошел к окну, соседние пятиэтажки постепенно растворялись в дымном тумане, и он понял причину. Планы не менялись, наоборот — лучше уехать от города, отдохнуть на природе, куда ветер не приносит дым.

Собрались быстро, через пару часов обе семьи уже сидели в машинах, направляясь на север от города. Ехали, не определив конкретного места заранее. Через несколько километров дым стал рассеиваться, солнце пробилось сквозь густую дымку, наполняя салоны автомобилей светом и радостью. Задышалось легче. Прибавив газу, машины понеслись быстрее, словно хотели встречным ветерком соскоблить с себя въевшуюся гарь. Проехав мост, свернули налево, запетляли вдоль небольшой речки, уезжая подальше от трассы. Двухколейная тропинка, — так можно назвать дорогу, по которой местные ездили браконьерничать, а городские отдыхать, — извивалась между кустами, подходила к речке и удалялась от нее, выбирая более удобный для легковушек путь.

Четыре взрослые пары глаз следили за дорогой и речкой, выбирая место для отдыха, дети полагались на родителей, даже не подозревая, что они едут практически «на ура». Кэтвар остановил машину, за ним встал и Стас.

— Что, Кэт? — спросил Стас, понимая, что это не конечная остановка.

— Осмотреться надо, так можно и все хорошие места проскочить.

Он показал на несколько кустов черемухи, скрывающих от взгляда речку. Мужчины двинулись к кустам пешком. За ними открылась небольшая полянка с кострищем посередине, обрывистый берег имел пологий сход к воде — идеальное место для отдыха.

— Прекрасно! — воскликнул Стас. — Здесь и остановимся.

Кэтвар кивнул головой.

— Да, ты подгоняй машину с этой стороны, — он показал на куст черемухи, — а я с той заеду. Сначала вернусь немного обратно, там я сухое дерево видел, притащу его на тросе сюда — с дровами здесь туго, но нам на шашлыки хватит.

Обосновывались прочно, не по-городскому, можно было догадаться, что здесь или деревенские, или бывалые охотники, знающие природу. Марина с Ириной расстелили брезент на траве, продукты унесли в тень под дерево, бутылки с пивом, питьевой водой и соком бросили в авоське в воду для охлаждения. Вскоре послышался шум мотора и шуршание — Кэтвар притащил небольшой сухой ствол с ветками, радостная суета охватила всех. Стас распиливал дерево на небольшие чурочки, Кэт раскалывал их топором, его старший сын Борис складывал все у костра, дочка Юленька помогала матери — обязанности распределились сами собой. Ирина занималась малышами — они требовали к себе внимания, ползали по брезенту, гукали, стараясь что-нибудь стянуть, потрогать ручками для познания мира.

Кэтвар и Марина вспоминали про себя заимку. Как быстро летит время — что с ней стало, цела ли она? Сыну уже 13 лет, дочке 12, младшему еще нет годика. Вспоминал ее и Стас, каждый решил уговорить другого поехать этим летом туда. Но взгляд на Ирину положил конец этим планам: ей рожать через месяц, и оставлять ее одну никто не хотел. Зато на следующий год уж точно летний отдых большая семья проведет на заимке, в домике начала ее жизни и судьбы.

Костер разложили большой, чтобы углей хватило приготовить шашлыки. Мужчины устроились в теньке под черемухой, пили пиво — к вечеру запах, в основном, выветрится и можно не бояться гаишников, остатки зажуют «Dirol» ом.

— Да-а, редко мы выбираемся на природу, — заговорил Стас. — Все работа, работа, суета городская — то надо сделать, это… Хорошо хоть сейчас выбрались отдохнуть и позагорать немного. В городе вообще кошмар, дым сплошной, и никому дела нет — демократия одна безденежная, — он усмехнулся. — Прочитал в газете, что торфяники горят, площадь их 5 квадратных километров и можно не тушить — сами погаснут, выгорят через 15 лет. — Он снова усмехнулся, сплюнул на землю. — Люди жалуются, кошмар… Взялся астму лечить по своей методике, классная штучка, я вам скажу — 85–90 процентов успеха за очень короткий промежуток времени, фактически за неделю. Полное излечение без рецидивов — а тут этот дым, будь он проклят, забирает процентов десять. Количество больных в поликлиниках увеличилось в два раза — никому дела нет. Не демократия у нас — анархия сплошная, и каждый чиновник хочет монархом быть в своей отрасли, сфере или территории.

Костер изредка потрескивал, дым частенько менял свое направление, заставляя пересаживаться на другое место. Кэтвар и Стас в теньке пили пиво, развалясь прямо на траве.

— Послушай, Кэт, — сменил Стас тему. — Все хочу спросить тебя и забываю за делами, — чего это к тебе следак из прокуратуры приходил, что хотел?

Кэтвар пожал плечами, глотнул из банки.

— Бандитов убили, свернули им шею прямо в постели. Он занимается этим делом, консультировался по способу проникновения в жилье.

— Ну и что, ты-то здесь при чем? Ты же не вор и отмычек у тебя нет.

— Да при чем здесь отмычки, — начал раздражаться Кэтвар. — Речь совсем о другом. Преступник, как сказал следователь, проник через окно, забежал по стене на третий этаж. Вот и спрашивал он: кто может потенциально сделать это.

— Да-а, дела, — протянул Стас. — Надеюсь, он тебя не подозревает?

— А хрен его знает, — отмахнулся Кэт. — Он об этом не говорил.

Стас понял, что разговор зятю неприятен, и не стал продолжать его. Закурил сигарету, лег на спину, пуская дым кольцами, смотрел через них в небо. Потом встал неожиданно, бросил зло:

— Ходят, треплют нервы, а по мне — пусть хоть все друг друга покончают, людям жить спокойнее станет, — он выкинул сигарету. — Пойду, костер поворошу, пора, наверное, мясо на шампуры насаживать.

Стас ушел, а Кэтвар задумался — за консультацией ли приходил следователь, может, он подозревает его в убийствах? Нет доказательств, улик, вот он и решил провести разведку, переговорить лично — может, и выяснится что? Наверняка уже проверил всех из его списка, но что это даст? Нет следов и свидетелей… Он улыбнулся — следствие в тупике. Неординарность убийств — то головы с плеч слетают, то по стене ходят. «Надо бы познакомиться с ним», — прошептал про себя Кэт, загадочно улыбаясь, и пошел помогать Стасу.

Шашлыки получились отменные, приготовленные в майонезе, таких еще никто никогда не пробовал — Марина придумала. После обеда устроились загорать, солнце не заслонялось дымом, как в городе, грело прилично, и в расслабленной дремоте снова набегали мысли.

Кэтвар впервые серьезно задумался о Михасе.

Ученый, доктор наук, профессор, выброшенный государством на улицу. Был арестован за убийство и просидел в СИЗО два месяца, потом освобожден за отсутствием состава преступления. Но если нет состава преступления — кто ответил за его арест? Никто! Был ложный донос, и за него никто не ответил. В России все секрет и ничего не тайна, можно посадить невинно и не ответить.

Небо, казалось, тоже размышляло и думало, нагоняя кучевые облака и унося их обратно в невидимую даль. Кэтвар смотрел на них, сравнивая с жизнью, которая менялась, как и погода — то ясно, то пасмурно, дождь и вёдро.

Михась встал на ноги сам, хотя мог и не подняться никогда — всегда нужен начальный, пусть и небольшой, но капитал. И дала его мафия в лице Корнея, а не государство российское. Может, не так уж и плоха она, коль печется о людях, людях, нужных всем?

Кэт усмехнулся сравнению. «Нет уж — мафия есть мафия! Вору в законе тоже нужно доказать противоправное деяние. Но этот титул разве дают за хорошие дела? Бардак!» Он смачно сплюнул на траву, думать не хотелось ни о чем.

Кэтвар огляделся: все грели спинки на солнышке, загорали. Глянул на часы — пятый час, можно и порыбалить. Так, для удовольствия, а не ради улова.

Он встал, подошел к машине и вытащил из багажника лопатку. Стал искать подсохшие коровьи лепешки: под ними можно было без труда отыскать дождевых червей. Накопал штучек пять, решил, что хватит посидеть немного у речки, взял удочку и устроился немного в сторонке от лагеря. Насадил червя на крючок, забросил, глядя, как наплав сносит течением реки, добавил еще грузило и пробормотал: «Вот так хорошо». Ждал минут пять, но поплавок так и не дернулся, не нырнул ни разу под воду. Он вытащил леску, поправил для порядка червячка и забросил снова. Вскоре дернулся поплавок немного, замер на мгновение и ушел целиком под воду, оставляя на поверхности круги. Кэтвар подсек невидимую рыбку и вытащил ее. В руке трепыхался небольшой ельчишка. Отцепив крючок, бросил ельца в ведерко с водой, насадил нового червя и забросил наживку в то же место.

Настроение поднялось — небогатый улов, но улов, а это важнее. Кэт терпеливо ждал нового поклёва, но поплавок оставался на месте, словно и был в реке всего-то один елец. Несколько раз он перезабрасывал удочку, но безрезультатно. Мысли вновь вернулись к Михасю.

Жили они в одном городе много лет, отдыхали и работали, веселились и грустили, но ни разу не пересеклись их дороги, не встретились они даже случайно. Хотя знали друг о друге, но инициативы не проявляли, не стремились к знакомству, однако каждый надеялся на будущую случайность, которая сблизит, даст возможность общения, а возможно, и совместных дел.

Нет, не о бизнесе речь — о делах иного рода, не подвластных более никому из современных землян.

Речка бежала, сверкая солнечными бликами, мысли выхватывали отдельные моменты и образы, пытаясь выстроить что-то упорядоченное и совершенное, но кроме грустной злости не получалось ничего.

XIX век — век крестьян, рабочих и дворянства, век элиты и толпы… Всякие люди попадались в то время. Дворяне заботились не только о своем капитале, но и о чести. Старались быть образованнее, дрались на дуэлях. Кто из них не знал иностранного языка, не увлекался музыкой, литературой, искусством, не был образован? Единицы. А современная элита?.. Ни чести, ни совести, ни образования, ни родовитости. Культура страны опустилась ниже канализации и пытается всплыть… Люди — рвачи и лодыри… общественные эгоисты, Человеки теряются в массе, затаптываются равнодушием и стяжательством. Тяжелое время потерь сжимается для прыжка вперед. Пожить бы, перепрыгнув напасти… Мечта идиота…

Кэтвар вздохнул глубоко и тоскливо.

Действовать, а не рассуждать, каждый на своем месте, по своим возможностям.

Михась… Говорят — важен только результат. Не совсем верно, но результат есть. Оба действовали на благо людей, и действовали эффективно. Следующее лето они проведут на заимке вместе, синтегрируют свои силы и потенциалы. Маленький и незаметный в общем масштабе, но толчок вперед состоится! Для российского народа! Если бы каждый сделал добро, и не одному ближнему… Жизнь продолжается.