Михайловка дымила трубами на рассвете, подавая признаки жизни старинным способом. Дороги, как таковой, не было и в самой деревне — шли от дома к дому узкие людские тропинки, по которым легко определить: кто к кому ходит.

Не та стала деревня, которую помнил Борис с детства. Без транспорта какие могут быть дороги — тропинки, сходящиеся на одном дворе, словно в Риме. Единственная улица без проезжей части и тротуаров.

Сейчас от каждого дома тянулась лыжня в лес через речку: охотники ушли в тайгу за пушниной. Остался нетронутый лыжами снег у Михайловского, Яковлевского, Василисиного и тетки Матрены дворов, да Колькина лыжня шла в поселок на работу.

Часто думал о судьбе деревни Михайлов. Чтобы там не ворковал и не названивал флюгер, он понимал прекрасно, что таким деревням не выжить в этом веке. Он еще не говорил со Светланой, но знал, что через семь лет уедет отсюда — появится ребенок, окрепнет на деревенском воздухе и пище, настанет школьная пора. Увезут они с собой и родителей, купят квартиру в городе.

Из ста домов осталась лишь четверть со стариками, дети которых не имеют возможности забрать к себе в город самых близких людей. Село будет развиваться, но вблизи шоссейных и железных дорог, а такие, как Михайловка, исчезнут с лица земли. Наверное, через сто-двести лет опять приживутся здесь люди, а пока стареет и умирает глубинка.

Василиса с теткой Матреной приступили к выделыванию шкурок соболя, оставляя белки на последнюю очередь. С ними возни много, а стоимость в разы ниже. Михайлов обеспечил их всем необходимым для выделки шкур, и они благодарили его в душе за предоставленную работу. Трудовые будни не давали скучать и, казалось, летели, как птицы.

Василиса достаточно хорошо разбиралась в соболиных шкурках и радовалась их высокому качеству. Густой, мягкий, шелковистый черно-бурый цвет с блеском ласкал глаз.

— Раньше мы никогда мех не выделывали, для себя только, — заговорила тетка Матрена, — зачем это все Михайлову?

— Тебе деньги не нужны? — ответила вопросом Василиса.

— Я же не про это.

— Выделанные шкурки стоят дороже, тем более, что он их в город повезет.

— Почем в городе? — спросила Матрена.

Василиса пожала плечами.

— Не знаю, мне все равно.

— Михайлов, наверно, хорошо заработает, если нам такие деньжищи платит. Я двадцать пять тысяч отродясь в руках не держала.

— Матрена, — усмехнулась Василиса, — ты чужие деньги не считай. Получишь свои и радуйся, а то бы сидела просто так всю зиму.

— Я радуюсь, но все-таки интересно, — не унималась Матрена.

— Сходи к Михайлову и спроси, если интересно.

— Не, страшно. А твой летчик сколько денег получает?

— Матрена!.. — Василиса поставила руки на бедра, — мои все на кладбище лежат или забыла? Возьми терку и чеши об нее язык, если хочется, а ерунды не болтай — говорилку отрежу.

Дальше работали молча. Тетка Матрена сопела что-то там про себя, но вслух ничего не говорила. Брала вымоченную шкурку, натягивала ее на деревянную правилку и скоблила тупым специальным ножиком, замачивала в мыльной воде, стирала и принималась за пикелевание в растворе уксусной эссенции и соли. Василиса сушила их, отминала, проводила нейтрализацию в растворе гипосульфита, затем прополаскивала, дубила, жировала и окончательно отминала.

Процесс трудоемкий и по времени затяжной, но ничего не поделать.

Мороз немного отпустил, и температура установилась на несколько дней в пределах двадцати градусов. Михайлов с тестем собирались в лес, настала пора заготовить бревна для сруба. Но уехать так и не получилось, неожиданно нагрянул Пономарев.

Михайлов ожидал его приезда с поздравлениями перед Новым Годом. Все-таки стал директором судостроительного завода, но он так и не появился. Почему приехал сейчас? Видимо, нужда заставила пробиваться сквозь снежные заносы на дороге, которой не было видно совсем.

Пономарь осунулся, похудел, под глазами появилась синева от недосыпания и усталости. Несладка директорская жизнь и Михайлов уже понял причину приезда — станет жаловаться и ждать совета. Он зашел, поздоровался без привычной угодливости, радости или страха в глазах, передал пакет с подарками, пояснив, что лучше поздно, чем никогда. Присел на предложенный стул за столом, отказался от чая и перешел сразу к делу:

— Извините, Борис Николаевич, за нежданный приезд — жизнь заставила, не стану скрывать.

— Я внимательно слушаю, Ефим Захарович, — ответил Михайлов, не удивляясь.

— Завод, практически, банкрот на данное время. Кузнецов присвоил себе около пятисот миллионов и пытался скрыться, но вовремя задержан и арестован. Мало того, он еще и по-другому нагадил, сообщив заказчикам о предстоящем банкротстве. В результате заказов нет, денег нет, завод стоит, рабочие возмущаются. Им сложно объяснить, что это не моя вина, им зарплата нужна, а не пояснения.

— Понятно. Что Кузнецов на следствии говорит — собирается возвращать деньги? — спросил Борис.

— Какие деньги? Он вообще дурачка включил и отрицает очевидное. Наверное, хочет, как Ходорковский, отсидеть и потом жить припеваючи.

— Да, я смотрел пресс-конференцию Президента, ему как раз задали вопрос — не жалеет ли он, что помиловал этого типа? Ответ, конечно, правильный был, осужденный ссылался на больную мать, т. д. и т. п. Но у меня свое мнение по этому поводу. Зачем давать какой-то конкретный срок? Верни все деньги и гуляй себе на здоровье. Без денег он бы и за границу не поехал, что ему там делать — посуду мыть или таксистом работать? Такие, как Ходорковский, потери всех наворованных денег боятся больше срока.

— Вы хотите сказать?..

— Абсолютно верно, дай понять Кузе, что не стоит доводить процесс до большого срока, условия в камере обеспечь соответствующие, у тебя такие ресурсы есть. Он завод и рабочих поимел, вот и пусть его там тоже имеют. Полагаю, что ты вполне можешь с ним договориться и деньги вернуть.

— Да, я тоже думал об этом, но все не вернет, согласится на часть, — пояснил Пономарев.

— Ты сразу ему скажи — или все, или ничего. Пообещай условный срок. Он откажется, а через несколько дней ответит. Знаешь, как?

— Согласится?

— Конечно, — улыбнулся Михайлов, — ответит ку-ка-ре-ку-да. Мне лично таких не жалко.

Пономарев даже не улыбнулся и не засмеялся, видимо, ситуация его конкретно достала.

— Хорошо было бы, — ответил он, — рабочим зарплату выдать, замороженный заказ доделать, а там бы и новые пошли.

— Конечно, хорошо… Вы строите суда класса река-море и заказов, как я понял, немного. Разверни новую линию для прогулочных яхт на три-четыре каюты. Предложи не просто стандарт, а, например, яхта под стиль старинного купеческого судна или фрегата какого-нибудь. Выйди в интернет с таким предложением и обговаривай конкретно с заказчиком характеристики судов, сроки и цены. Не переживай, жизнь наладится, скрытых возможностей у завода вполне достаточно.

Михайлов наблюдал за реакцией Пономарева, который из лидеров ОПГ превратился в заботливого директора завода. Выходит, не ошибся он в человеке и это радовало.

— Спасибо вам, Борис Николаевич, за советы и поддержку, пойду воплощать их в жизнь. Надеюсь, что получится.

Он вернулся в район и сразу же появился в следственном комитете.

— Владимир Евгеньевич, — обратился он к следователю, — я бы хотел переговорить с Кузнецовым.

— Интересно, на каком основании я вам разрешу свидание? — ответил он.

— Разве встречу необходимо фиксировать? Вы, как и я, заинтересованы в возврате денег, завод людям зарплату не может выплатить. Не мне — рабочим на встречу пойдите, — уговаривал Пономарев.

Следователь прикидывал в уме варианты — вернет деньги Кузнецов или не вернет: его вина все равно доказана, дело в суде пройдет без запинок. Если разрешить встречу, то потом адвокат может жалобами завалить…

— Нет, это невозможно, — ответил он.

— Выходит, ошибся Михайлов? — спросил Пономарев прищуриваясь.

— Который генерал? — решил уточнить следователь.

— Да, он считает, что вы пойдете на встречу ради блага людей.

Мнение следователя изменилось резко. Пусть адвокат хоть захлебнется жалобами, не докажет ничего, а с Михайловым связываться…

— Хорошо, — он взял телефонную трубку, — его сейчас приведут. Охрана останется в коридоре, если что — зовите.

Кузнецов вошел в кабинет, усмехнулся сразу же, но ничего не сказал, вальяжно усевшись на стуле.

— Финансовой проверкой установлено хищение на сумму в пятьсот миллионов рублей, — начал Пономарев, — возвращаешь все деньги, сразу же выходишь из камеры и получаешь условный срок. Что скажешь?

— Я с тобой, Пономарь, какать на одном поле не сяду, тем более разговаривать, — ответил с ехидцей Кузнецов.

— Деньги нужно вернуть все и сразу, — продолжил Пономарев, не обращая внимания на ответ, — считаешь, что дадут лет пять-семь, отсидишь и станешь жить припеваючи? Не получится. Хотя… наворованных денег у тебя и без этих пятисот миллионов хватит, но один нюансик имеется — деньги тебе совсем не понадобятся, если не вернешь указанной суммы. Я общаться с тобой больше не буду, сроку неделю даю, через следака все деньги вернешь.

— Хрен тебе, Пономарь, а не деньги, — Кузнецов показал фигу.

— Да-а, Кузя, ты совсем оборзел. На воле этого, конечно, не узнают. Узнают другое — бывший депутат, директор завода… совесть загрызла и повесился в камере при свидетелях. Но это не страшно, придется жену навестить, детей…

— Сука, — крикнул Кузнецов, бросившись на Пономарева.

Вбежавшая охрана скрутила его, повела в камеру.

— Помни — неделя сроку тебе, — услышал он вдогонку.

— Ефим Захарович, вы угрожали Кузнецову, почему он на вас бросился? — сразу спросил вошедший в кабинет следователь.

— Помилуйте, Владимир Евгеньевич, на черта он мне сдался, — ответил Пономарев, — вы проверяли его счета и ничего не нашли существенного. Где он мог деньги спрятать? Только на счетах близких, а это жена и дети, которые не работают. Я ему и намекнул, что придется посетить его близких, а он как с цепи сорвался, значит, правильно я подумал, где деньги надо искать.

— Елки-палки, точно, — обрадовался следователь, — сегодня же запрошу банки на эту тему. Спасибо, Ефим Захарович, за подсказку.

Пономарев вышел на улицу в раздумьях. Поймет ли Кузя, что это только псевдо угрозы о его «самоубийстве»? О том, что его «опустят» в камере, преждевременно не говорилось. Следователь не догадался проверить счета родственников — чушь какая, доказал вину и делать просто более ничего не желает.

Родственники, родственники… Я бы деньги на счета жены и детей не положил, рассуждал Пономарев. А куда? Нужно найти лицо, которому Кузнецов доверяет и которое в список близких родственников не входит. Опять же банки не сообщали в налоговую об открытии крупных счетов, они это обязаны делать, иначе могут лишиться лицензии. Он даже вздрогнул от про звучащего в голове Михайловского голоса: «Правильно мыслишь, думай». Пономарев огляделся — никого. Думай, думай… Эврика! Он вспомнил! У Кузи дальний родственник в банке работает… ну, конечно же…

Он вскочил в машину и полетел к банку.

— Здравствуйте, Эльвира Петровна, — поздоровался вошедший Пономарев, — вы наверняка догадались, зачем я здесь.

— Здравствуйте, не… не понимаю вас, Ефим Захарович.

Он прекрасно видел, как задрожали ее пальцы и понял, что попал в цель.

— Эльвира Петровна, если сейчас здесь появится следователь и обнаружит деньги, то это вам грозит реальной тюрьмой лет на семь, как сообщнице Кузнецова. Вам это надо? Полагаю, что нет. Давайте сделаем так — вы прямо сейчас переводите все украденные Кузнецовым деньги на счет завода, а проценты оставите себе. Это немалая сумма, которой вы сможете воспользоваться. Я в свою очередь снимаю с Кузнецова имущественный иск, и вы остаетесь в стороне. Объясните его жене и самому, когда он выйдет на свободу лет через десять, что деньги нашли, и вам ничего другого не оставалось, как вернуть их истинному владельцу, то есть заводу. Приглашать следователя, Эльвира Петровна, или вы немедленно делаете перевод?

— Не надо следователя, — она застучала по клавиатуре.

Через две минуты она протянула Пономареву платежку. Он прочитал и обомлел — перечислено на счет завода 843 миллиона рублей, назначение платежа — возврат денег. Плохо скрывая радость, Пономарев произнес:

— Вы умная женщина, Эльвира Петровна, сегодня же завод отзывает имущественный иск, и я постараюсь сделать все, чтобы ваша фамилия нигде не звучала.

Он чуть ли не прыжками добежал до машины, из нее позвонил следователю.

— Владимир Евгеньевич, завод отзывает имущественный иск по делу Кузнецова. Деньги я нашел и вернул в полном объеме. Завтра получите официальный документ по этому поводу.

— И где же они были?

— Этого я вам сказать не могу. Хранитель вернул их добровольно и пожелал остаться инкогнито. Кузнецов будет в шоке от таких новостей, в ходе следствия учитывайте, что деньги вернулись на завод без его помощи. Всего доброго.

Вечером главный бухгалтер завода спросила Пономарева о результатах поездки к Михайлову. Он ответил, что деньги уже на счете. По району вновь пополз слушок — Михайлов, не выезжая из Михайловки, вернул деньги заводу, что не сделало следствие. Особенно радовались и благодарили Михайлова рабочие, мечтавшие получить зарплату. Как ни пытался потом Пономарев доказать, что именно он нашел и вернул деньги заводу — над ним только посмеивались. Утром съездил в Михайловку — в обед нашлись деньги. Какие еще нужны доказательства? Весь район знал о великой помощи заводу, кроме, естественно, самого Михайлова.

* * *

В восточной Сибири народ не привык к ветрам, однако и здесь они достают до печенок с конца января и в феврале особенно, когда температура на улице достаточно низкая. Но при сорока и ниже ветры обычно не дуют, поэтому здесь лучше, когда мороз и нет этого противного ветра. Снега выпадает гораздо меньше, чем в западной Сибири, толщина покрова достигает сорока сантиметров всего, а то и ниже в определенные годы. Но к Михайловке все равно не проехать, ветра наметают на некоторых участках дороги большие заносы, через которые пробиться можно только на тракторе.

Однако зима уже перевалила за черту, и солнышко начинает светить ярче и теплее, но холода еще вовсю злобствуют, не теряя своего влияния на природу.

Утром двадцать первого февраля у Михайловых родилась дочка. Маленькое, славненькое создание, которое они решили назвать Валерией. Чтобы не было проблем с получением свидетельства о рождении ребенка, Борису пришлось ехать в районный центр.

Он долго раздумывал, на чем ехать — на снегоходе быстрее, но холодно. На тракторе тепло, но дольше. Тесть, естественно, предлагал отвезти на Беларусе и мотивировал существенно:

— Пока ты, Борис, в роддоме оформляешь справку и в ЗАГСе свидетельство о рождении, я куплю пеленки, распашонки и прочее. Мне только список составьте.

Михайлов согласился и через два часа они уже подъехали к районной больнице. Тесть сразу же ушел за покупками в магазины, а Борис поднялся на второй этаж в акушерско-гинекологическое отделение. Обратился к медицинской сестре:

— Мне бы халатик и пройти к вашему заведующему.

— Его нет, — ответила она, — все врачи сейчас в хирургии.

— Что-то случилось?

— Дочку судьи подрезали, все врачи там, — ответила она.

— Спасибо, — поблагодарил он за ответ и направился в хирургию.

У входа в отделение его остановил сержант полиции.

— Гражданин, сюда нельзя, предъявите, пожалуйста, ваши документы.

Ого, подумал Михайлов, уже охрану выставить успели. Через приоткрытую дверь в коридор отделения он увидел начальника местной полиции.

— Там ваш начальник в коридоре, пригласите, он меня знает.

— Начальник занят, давай паспорт или в отдел сейчас поедешь, — угрожающе произнес сержант.

Когда же наша полиция научится вежливо разговаривать с народом, подумал он?

— Сержант, я врач и мне необходимо пройти, ваш начальник меня знает.

— Ах ты, сука, мне еще указывать будешь, — он достал наручники, — быстро ручонки свои сюда давай.

На шум вышел начальник полиции.

— В чем дело? — недовольно произнес он и, увидев Михайлова, удивился, — Борис Николаевич, вы как здесь?

— Меня теперь зовут сука, которая должна ходить только в наручниках. Разберитесь с сержантом, но позже. Сейчас доложите, что случилось?

— Дочка у председателя суда, семнадцать лет, ножевое ранение в живот, — ответил подполковник.

— Что хирурги говорят?

— У нас два хирурга. Более опытный взял отгул, найти пока не можем, а который здесь — совсем молодой, только после института. Такие операции делать не умеет, вызвали санавиацию, но бригада прилетит к вечеру или завтра. Доктор говорит, что раненая не дотянет…

— Ясно, будьте здесь — можете понадобиться. Я осмотрю больную, где она?

Подполковник указал на дверь с надписью «операционная». Михайлов надел халат и вошел. Подобного кошмара он не мог себе представить даже во сне.

Девушка лежала на операционном столе прямо в верхней одежде, вокруг столпилась кучка людей в белых халатах, видимо, как догадался Михайлов, все врачи районной больницы.

— Кто из вас хирург? — спросил он.

— Я, — ответил испуганный молодой человек лет двадцати пяти.

— Вы, анестезиолог и операционные сестры остаетесь, остальных прошу немедленно выйти.

— А вы кто такой? — спросил один из присутствующих.

— Я Борис Николаевич, хирург высшей категории, здесь оказался случайно, пожалуйста, не мешайте нам работать. Так… готовим девочку срочно к операции. Давление?

— Шестьдесят на ноль.

— Группа крови?

— Не определяли.

— Хирург, как по имени?

— Виктор.

— Виктор, срочно определить группу и резус, потом мыться. Кровь есть?

— Нет.

— Понятно. Девочку раздеваем… так… видимо, ранение печени и тонкого кишечника. Струйно полиглюкин, интубируем.

Михайлов мыл руки, наблюдая, как зашевелился персонал, вышедший из стопора.

— Борис Николаевич, группа крови вторая плюс, — доложил хирург.

— Хорошо. В коридоре начальник полиции, скажите ему, чтобы обеспечил доноров и быстро мыться.

Михайлов обработал операционное поле. Горизонтальная рана располагалась ниже правого подреберья сантиметра на три. Он расширил разрез, доведя его до белой линии живота, и опустился вниз. Руки мелькали с зажимами, накладываемыми на появляющиеся красные точки после разреза.

— Видишь, Виктор, нож преступника отсек немного край печени, срез ровный. — Говорил Михайлов. — Убираем сгустки и покрываем удвоенным листком сальника. Так… молодец… прошиваем п-образным швом. С печенью все, теперь осматриваем тонкий кишечник, должна быть где-то ранка. Так… вот она, есть… хорошо резанул сволочь, придется удалять часть кишки. Накладываем зажимы на брыжейку, хорошо… теперь мягкие на кишку, хорошо. Удаляем частично с брыжейкой и шьем, как анастомоз конец в конец. Как давление?

— Поднималось до восьмидесяти, сейчас опять шестьдесят и падает.

— Что с кровью?

— Будет через пять минут.

— Поторопите, полиглюкин струйно.

Наконец-то принесли первый флакон крови, провели биологическую пробу — нормально. Давление стало повышаться, Михайлов вздохнул облегченно.

— Теперь мыть кишечник, выливаем стерильный фурацилин, вычерпываем, убираем кал, снова моем… так… еще раз, еще… Все, зашиваем послойно, оставляем трубки. Как давление?

— Лучше. Уже сто на сорок.

— Хорошо. Как, Виктор, дальше справишься один, а то мне ехать домой пора?

— Теперь справлюсь, Борис Николаевич, будет жить девочка, организм молодой, здоровый, выкарабкается.

Михайлов глянул на часы, семь вечера — он оперировал почти пять часов. Придется ехать домой ни с чем — без свидетельства о рождении. Но и оставить девушку умирать он тоже не мог. Дома Светлана уже наверняка извелась вся, а ей нельзя волноваться. Но что делать, такова жизнь. Он вышел из операционной. Мать девушки прошептала еле слышно?

— Что?

— Вы мама? — спросил Михайлов.

Она, видимо, расценила вопрос по-своему.

— Умерла? — с ужасом в глазах спросила она снова.

— Нет, что вы, операция прошла успешно. Состояние девушки, конечно, тяжелое, повреждены печень и кишечник. Будем надеяться, что перитонит не возникнет.

— А прогноз, какой прогноз, доктор? — с надеждой спросила мать.

— Надеюсь на благоприятный. Простите, я очень устал.

— Да, да, доктор, спасибо вам, — ответила мать.

Михайлов только сейчас увидел тестя.

— Что, отец, поедем домой? Не суждено нам сегодня получить свидетельство о рождении — поздно уже и Светлана очень волнуется.

— Борис, свидетельство о рождении я уже получил, только тебе расписаться надо, — он кивнул на стоявшую неподалеку заведующую ЗАГСом с толстым журналом в руках, — спасибо Степану Ильичу, начальнику полиции, он помог. И домой ужу съездил, сказал Светлане, что ты оперируешь.

— Молодец, отец, спасибо, тяжесть с души снял, — ответил Михайлов, рассматривая свидетельство о рождении.

Он расписался в журнале, поблагодарил заведующую за заботу. Подошел начальник полиции с мужчиной.

— Это главный врач больницы, Расторгуев Егор Борисович, — представил его полицейский.

— Вы устали, Борис Николаевич, предлагаю пройти ко мне, выпить по рюмочке коньяка, отдохнете немного, потом и домой легче ехать, — предложил Расторгуев.

— С удовольствием, немного присесть не помешает. Как маму девушки звать, которую я оперировал?

— Семенова Галина Дмитриевна, она председатель нашего суда, — ответил главный врач.

— Она вся извелась от переживаний и устала, пригласите ее к себе тоже, — посоветовал Михайлов.

В кабинете главного оказались пять человек — сам, Михайлов с тестем, начальник полиции и Семенова. Бокалов не было, и Расторгуев налил всем коньяк в рюмки. Михайлов выпил сразу, не дожидаясь тостов, закусил предложенным лимоном. Глядя на него, выпили остальные.

— Как вы оказались здесь на мое счастье, Борис Николаевич? — спросила Семенова.

— Совершенно случайно. С утра принимал роды, жена родила дочку в Михайловке. Поехал сюда за свидетельством о рождении. Дальше вы все знаете. За дочь не переживайте, Галина Дмитриевна, завтра утром сможете ее увидеть, поговорить. Нет необходимости здесь находиться всю ночь, лучше отдохнуть дома. До утра, к сожалению, увидеться вы не сможете.

— Я вас поздравляю с дочерью, Борис Николаевич, надеюсь, что вы меня понимаете, какие повреждения у Валерии и как они скажутся на здоровье в будущем?

— Валерия — это ваша дочка?

— Да, — ответила Семенова.

— Я, кстати, тоже свою Валерией назвал. Видите, Галина Дмитриевна, какое совпадение. У вашей дочери пришлось частично удалить тонкий кишечник и край печени. Печень восстановится, а частичка потерянного кишечника на его работе не отразится никак. Главное, чтобы не возник перитонит, здесь шансов пятьдесят на пятьдесят, потому, что содержимое кишечника плавало в брюшной полости. Нужно верить и надеяться на лучшее.

— Спасибо за честный ответ, доктор. Последний вопрос — правда, что местный хирург ничего сделать бы не смог или он не делал, потому что боялся?

— Я вас понимаю, Галина Дмитриевна, Виктор, конечно, испугался. Да, это правда, он бы не смог провести такую операцию. Здесь нужен опыт, а где его взять сразу после ВУЗа? Парень неплохой, нельзя его осуждать за молодость.

Семенова еще раз поблагодарила доктора и ушла. Михайлов сразу же обратился к главному врачу:

— Я зашел к вам, господин Расторгуев, не для того, чтобы выпить рюмочку коньяка, а для того, чтобы высказать свое мнение о вашей работе. Сегодняшний случай показал, что руководимая вами больница не способна оказать помощь больному человеку. Вы начнете оправдываться, что сюда хорошие специалисты не едут и так далее. Выращивайте своих, создавайте условия для приезжих, но вы палец о палец в этом плане не ударили. Вот его, — Михайлов указал на начальника полиции, — дерут в хвост и гриву за нераскрытие убийств, разбоев, грабежей, но он не ссылается, что у него специалистов нет. Он их сам растит, а вы, почему-то, ничего не делаете. Но зато отчеты липовые в область исправно шлете — если я сейчас запрошу данные в минздраве области о диспансеризации, то получу ответ, что население Михайловки ежегодно врачами осматривается. А там фельдшер последний раз был лет двадцать назад. Вы дали отгул второму хирургу, хотя не имели на это права. В крайней ситуации вы обязаны знать его координаты — вы их не знаете. У вас по штату три хирурга, а вы третьего не ищите. Вам, господин Расторгуев, не в этом кресле сидеть, а на тюремной шконке положено за свою халатность и преступную бездеятельность. Я не стал при судье это озвучивать, делайте выводы сами — исправляйте положение в организации здравоохранения или уходите с должности. Удачи.

Только к одиннадцати вечера Михайлов с тестем добрались до дома. Светлана обрадовалась, кинулась к мужу.

— Милый ты мой, устал? Нигде тебе покоя нет, девочка жива?

— Жива и надеюсь, что будет жить. Я больше переживал за тебя, не знал, что отец съездил и все рассказал. Думал — испереживаешься вся, уехали и потерялись. Потом снова придется в район ехать за свидетельством о рождении, но пока я оперировал, отец все сделал, я только потом расписался в получении. Вот, первый документ нашей доченьки.

Он глянул на спящую Валерию, протянул жене свидетельство.

— Михайлова Валерия Борисовна! Звучит, а, папа?

— Конечно, — ответил отец, — еще как звучит!

* * *

Прошел год, и Михайлов вновь ехал по той же дороге. Слева внизу раскинулась длинной лентой река Лена, а справа красные скалы. Вновь расцветала природа в начале мая, светило солнышко и было прекрасное настроение. Он продал шкурки соболя и белки в городе по выгодной цене и ехал в родную Михайловку, рассчитывая в полдень быть дома.

Не доезжая километров тридцати до понтонной переправы, увидел перегородивший дорогу УАЗик. Он узнал его, это машина Пономаревского ЧОПа, а люди в масках наверняка его охранники.

Михайлов мгновенно сообразил, что встречают его, заберут вырученные деньги и в живых не оставят, сбросят машину в Лену с обрыва вместе с трупом. Не вернулся генерал из города — где потерялся: неизвестно. На Пономарева подумают в последнюю очередь, если вообще подумают. Тем более он наверняка сейчас крутится где-нибудь вокруг людей, которые подтвердят его алиби.

После возврата заводских денег Пономарь почувствовал себя уверенно и посчитал, что в Михайловских советах более не нуждается. Власть в районе они делили с Кузнецовым, а сейчас он остался единственным хозяином. Теперь генерал мешал ему своим авторитетом, особенно раздражало неверие людей в возврате денег именно им. Через третьих лиц он узнал случайно о поездке Михайлова в город. План созрел мгновенно, и он отдал приказ.

Их взаимоотношения, известные всем, не дадут повода следствию подозревать его в организации убийства. Наступил тот самый временной этап, когда Михайлова с его авторитетом и влиянием можно уничтожить раз и навсегда. Деньги — уже второстепенное, но приятное основание расправы, тем более что Пономарь рассчитывал на сумму от двенадцати до семнадцати миллионов рублей.

Все мгновенно прокрутилось в голове Михайлова, и он остановил машину метров за сто до противника, вынул пистолет из кобуры, передернул затвор, досылая патрон в патронник. Охранники наверняка не знают об имеющемся у него пистолете и вынуждены будут подойти сами, время работает против них — хоть редко, но машины все же ездят здесь, а лишние свидетели им не нужны.

Охранники, посовещавшись немного, сняли маски и двинулись втроем к Михайлову, заткнув пистолеты за пояс ремня сзади. Он сразу понял, что они военным действиям не обучены — пошли все, не оставив одного в машине, шли вместе, не прикрывая друг друга.

Михайлов, пока охранники совещались и снимали маски, незаметно выпрыгнул из машины, за густым придорожным кустарником пробрался немного вперед и устроил засаду, спрятавшись за каменным валуном метрах в тридцати от автомобиля. Бандиты шли неторопливой походкой уверенные в себе, не видя в салоне машины Михайлова, считая, что он спрятался внизу под рулем. Поравнялись с валуном и генерал отчетливо увидел пистолеты за поясом. Прошли еще метра три и услышали резкий окрик:

— Стой, стрелять буду, руки вверх.

Охранники остановились, опешив и еще не понимая, почему голос слышится сбоку, закрутили головами, ничего не заметив в кустах. Усмехнулись, посчитав, что Михайлов блефует и кричит им из автомобиля, спрятавшись на полу. Двинулись дальше. Выстрел резанул по ушам и по сознанию, пуля, ударившись о гравий впереди ног и разбрызгивая его по сторонам, отрезвила.

— Стоять, — прозвучал окрик, — пистолеты из-за пояса бросаем на землю. Дернитесь — пристрелю.

Бандиты замерли, испуганно озираясь по сторонам, смотрели в кусты, никого не видя и не понимая, как Михайлов мог выбраться из машины и где он находится сейчас.

— Оружие на землю, — крикнул генерал второй раз, — пристрелю, как собак.

Голос шел из кустов слева и бандиты не могли понять, где может прятаться Михайлов, на валун позади них никто внимания не обратил. Они стояли, не двигаясь, но и пистолеты не выбрасывали, выжидая. Михайлов не хотел стрелять первым на поражение и выжидал тоже, пока не понимая действий охранников Пономаря.

— Эй, генерал, мы тебя не тронем, — крикнул один из бандитов, — отдай деньги и езжай себе на здоровье.

— Оружие на землю, стреляю, — ответил он, понимая, что в живых его не оставят.

Охранники, видимо, уверившись, что их не убьют, достали пистолеты и двинулись к кустам, паля наугад из всех стволов. Три выстрела прозвучали один за другим, три тела упали, корчась в судорогах. Михайлов вышел из укрытия, собрал свои четыре гильзы и закурил. Он понимал, что сложно будет доказать свою невиновность, достал из своей машины длинный корнцанг, который всегда возил с собой — мало ли что нужно достать из узкого места. Через несколько минут вынул пули из тел убитых, сложил их в машину вместе с оружием, столкнув ее с обрыва в реку. Место они выбрали сами — здесь Лена делала изгиб и машина, свалившись с обрыва, уходила сразу под воду на глубину. Он еще раз осмотрелся, собрал все гильзы, выбросив их в реку. Для меня готовили местечко, подумал он, глядя на спокойно текущую Лену, поглотившую преступников.

Он сел в свой автомобиль и тронулся в путь. Через километр увидел встречный автомобиль, мысленно поблагодарил Бога, что дал время управиться с бандитами. Не доезжая до дома, вымыл руки и лицо на реке, почистил свой пистолет, чтобы даже Светлана не почувствовала запах пороха.

Что делать с Пономаревым? Ничего делать не буду, решил он, время само расставит все точки над «и».

Светлана встретила мужа с Валерией на руках. Она, увидя отца, улыбнулась своим беззубым ротиком и загулила.

— Узнала папочку, узнала, — радостно произнесла Светлана, — мы соскучились по тебе, Боренька, примерно так и рассчитывали, что ты вернешься к полдню.

Он обнял жену, взял на руки дочку и они ушли в дом. Через несколько минут прибежали родители. Михайлов умылся, переоделся, и они сели все за стол. Он рассказывал за обедом:

— В городе заглянул в свою квартиру, там все нормально. Долго из-за шкурок не торговался, но считаю, что продал по неплохой цене, в среднем по двенадцать тысяч за штуку и белку за триста пятьдесят рублей. Отдадим деньги охотникам, наш чистый доход составит тринадцать с половиной миллионов рублей. Светлана потом точнее подсчитает. Какие у вас новости?

— Какие у нас могут быть новости, Боря? — ответила Светлана, — никаких. Народ ждет денег, сможем им сегодня отдать?

— Конечно, скажешь позже тетке Матрене, чтобы собрала людей в клубе часов в пять вечера. Там в машине еще подарки всем и доченьке одежда с обувью, сейчас принесу.

Он вышел на крыльцо, закурил, из головы все еще не выходило нападение на него. Но он не переживал, как бы это сделал обычный гражданский человек. На войне приходилось не только оперировать, но и действовать с оружием в руках, особенно при передвижении колонн или небольших групп. Там так же нападали на дорогах, только более обученные военным действиям бандиты.

Михайлов за три раза перенес из машины все коробки и сумки с подарками в дом. Светлана с родителями первым делом рассматривали игрушки, одежду и обувь для дочери и внучки, потом уже разбирали свои подарки. А Михайлов в это время уже думал совсем о другом — в следующую поездку надо присмотреть участок земли в пригороде, где-нибудь на берегу залива, купить соток двадцать пять и начинать строить коттедж. Это будет намного лучше, чем жить в квартирах. Но стоит ли пристраивать сруб к дому на несколько лет? А почему бы и нет, если есть материал и умение. Тем более, что тесть хороший помощник.

Светлана выдала всем охотникам деньги, каждый получил на руки более пятидесяти тысяч рублей и остался очень доволен. Даже тетка Матрена, получившая свои двадцать пять тысяч за работу, была на седьмом небе, ранее она никогда не держала в руках такой большой для нее суммы. В Михайловке устроили настоящий праздник. В клуб притащили закуску, взяли по бутылке самогонки и пели песни до темноты, разговаривая в перерывах о разном.

Назар Андреев, довольный полученной суммой, все же не удержался и спросил:

— Интересно, а сколько сам Михайлов заработал на пушнине?

Все враз замолчали в клубе. Кто-то посмотрел на него с удивлением, а кто-то совсем неодобрительно.

— Дак… это… ты че хотел сказать-то, Назарка? — спросил его дед Матвей, — все чужие деньги считаешь.

— Я че. Я ни че. С обчеством, вот, его нету и Андрюхи с Нинкой тоже, — ответил Назар, — игнорируют. Даже Василиса здесь, а их нету.

— Ах ты пенек старый, — возмущенно откликнулась Василиса, — человек с города приехал, ему отдых требуется, а он должен идти и с тобой песни петь и еще доложить: сколько он денег заработал? Это ты что ли общественность, говоришь тут за всех? Он первым делом рассчитался со всеми, праздник нам устроил, а по-твоему выходит — игнорирует? Мне надо было дома сидеть и дальше в трауре ходить, так что ли? Я у тебя должна спрашивать, обчественник долбанный?

— Я че, Василиса, я ни че. Я просто сказал…

— Аспид ты, Назар, и слова у тебя ядовитые. Давай песню, Игнат, — сказала она гармонисту, — а то все настроение этот аспид испортил.

Гармонь вздохнула мехами, разлилась перебором, плавно переходя в мелодию. Василиса затянула первой: «Валенки, да валенки, ой, да не подшиты, стареньки», песню подхватили остальные.

На следующий день бабы собрались ехать в район за покупками, выбранный тракторист Саша Игнатьев подцепил две тележки, на одной не увезти все. Поехал на своем тракторе и Андрей Яковлев, тоже подцепив в поселке вторую тележку. Обе загрузили мешками с мукой на всю деревню, в другие грузили крупу, одежду и разную мелочь. Ближе к вечеру вернулись домой довольные — можно жить дальше.

Пономарь сразу догадался, что Михайлов вернулся домой и расплатился с охотниками, иначе бы жены не приехали в район за покупками. Но где его люди, почему их до сих пор нет? Версий в голову приходило много, но доминировали лишь две — охранники его кинули и скрылись в городе, не пожелав связываться с Михайловым, или же он их убрал, зачистив все следы.

После раздумий он отклонил первую версию, оставив вторую единственной. Убрать Михайлов мог охранников, если они на него напали, тогда на его машине должны остаться следы борьбы или перестрелки. Но как это проверить? Самому нельзя, другому не объяснишь. Надо подавать заявление о пропаже и попробовать узнать хоть что-нибудь снова через Кольку из Михайловки. Надо, надо что-то придумать толковое.

Но рассуждал мысленно не только Пономарев, но и сам Михайлов. Откуда Пономарь мог знать, когда я приеду? Вывод напрашивался единственный — в поселке узнали через Кольку, что я уехал в город и высчитали день возврата.