Валерия радовала родителей еще и тем, что, покушав поздним вечером, спала до шести утра, не просыпаясь. В шесть, а иногда и в половине седьмого, подавала свой голосок, Светлана вставала, меняла пеленки и кормила грудью. Сухой и сытый ребенок улыбался, гулил, треся погремушками, узнавал отца с матерью и настораживался, видя чужое лицо.

Отец тоже вставал, мылся и шел курить на крыльцо. Потом играл с дочкой, пока мать готовила завтрак. После приходили дед с бабкой, всегда желающие поносить внучку на руках, но отец чаще не разрешал, ни к чему приучать ребенка к рукам. Все соглашались с доводами, но желание от этого не пропадало.

Близился конец мая. Михайлов часто сравнивал этот месяц с прошлыми десятилетиями, когда еще сам был маленький. Погода менялась со временем, зимы стали более теплыми, а май холоднее, весна, как и осень, наступали позже.

Михайлов с тестем сидели на крылечке.

— Что, отец, через пару дней надо уже пахать огороды и садить картошку. Когда отсадимся — поедем за бревнами, надо успеть за лето не только сруб поставить, но и отделать его изнутри. Вдвоем справимся без проблем, как ты считаешь?

— Конечно, справимся. Надо еще в район съездить за паклей, утеплителем для пола и потолка, купить дранки и цемента, песка привезти, — ответил он.

— Нет, штукатурить стены не станем, вагонкой обошьем, так красивее, — возразил Михайлов, — и крышу деревянную поставим.

— А почему не шифер, он же лучше?

— Деревянная намного дешевле нам обойдется. Я все равно планирую через три-четыре годика в город вернуться и вас с собой забрать.

— Как вернуться? — опешил тесть.

— Да, именно вернуться, — твердо произнес Михайлов, — куда Валерия в школу пойдет? Возить ее ежедневно на тракторе в район или отдавать в интернат? Нет уж, спасибо. Буду строить коттедж в пригороде, чтобы места хватило всем. И нам со Светланой, и вам с Ниной Павловной, и детям.

Он видел, как тесть волнуется, услышав такое известие. Достал новую сигарету, закурил.

— Ты правильно рассуждаешь, Борис, но, может быть, мы с Ниной останемся здесь? — неуверенно предложил он.

— Нет, отец… Все мы отсюда родом, как и те, что уехали уже давно. Ты же видишь, что постепенно умирает деревня, и никто ее реанимировать не станет. Я верю, что село возродится, но не Михайловка, она уже похоронена в несуществующих планах. Здесь нет путей сообщения, отец, ни железных, ни речных, никаких, даже гравийной дороги нет. Будет с Михайловкой тоже, что и с Василисиной Грязновкой лет через двадцать — одни дома без людей. Жалко, конечно, но ничего не поделаешь.

— Зачем тогда сруб ставить? — спросил тесть.

— Разве нам трудно будет его поставить? — улыбнулся Михайлов, — зачем ютиться в одной комнате всем? Я думаю, что Светлана мне еще сына здесь родит через год-полтора, а сюда иногда приезжать потом станем летом на отдых, совсем не забудем родную Михайловку. Ты пока, отец, не рассказывай деревенским о наших планах, ни к чему всем их заранее знать.

— Ты сказал про коттедж, Борис, это что?

— Ты знаешь, где живет Пономарев или Кузнецов в районе? Они живут в коттеджах.

— Да, видел, но зачем нам такие большие дома?

Михайлов улыбнулся.

— Да, такие дома нам не нужны, — согласился он, — одноэтажный кирпичный коттеджик комнат на пять-шесть.

— Вот видишь, — обрадовался тесть, — зачем нам столько комнат?

— Давай посчитаем, сколько нам нужно. Вам с Ниной Павловной комната нужна, — он загнул один палец, — нам со Светланой, детям по комнате, вдруг их трое будет, — он сразу загнул еще четыре пальца поочередно, — зал для приема гостей, больших обедов, праздников, кухня, естественно. Уже семь получается, а если гости приедут, то надо еще две-три комнаты, итого десять. Спортзал нужен с бильярдом… Короче два этажа и третий летний, то есть нетеплый, но можно и теплый. Я же генерал, отец, так мне положено, другие генералы будут приезжать в гости, — решил больше не убеждать он, зная, что на генерала тесть клюнет сразу.

— А-а, тогда конечно, если положено, — сразу согласился Яковлев, — пойду, расскажу Нине.

Михайлов остался один на крыльце, закурил сигарету, услышав шум подъезжающего автомобиля. Кто это может быть, подумал он? Неужели Пономарь решился приехать и что-то выяснить? А может Сухоруков соскучился по Василисе? Других вариантов не было. Он вышел на улицу и удивился: из остановившейся около его дома машины вышла председатель суда с дочерью.

— Здравствуйте, Борис Николаевич, незваных гостей примите? — с улыбкой произнесла Семенова.

— Здравствуйте, Галина Дмитриевна, рад видеть вас и особенно Валерию живой и здоровой, проходите в дом, — ответил он приветливо.

Семенова достала из багажника два больших пакета, прошла с дочерью во двор. Из дома вышла Светлана с родителями, Михайлов представил их друг другу.

— Это вам, Светлана, вашей Валерии от моей Валерии. Я незвано, — еще раз повторилась она, — но не могла не приехать и не поблагодарить Бориса Николаевича за спасение дочери.

— Долг каждого врача помогать людям, — ответила Светлана, принимая пакеты, — проходите в дом, пожалуйста.

Семенова окинула взором двор, естественно заметив летний стол со скамейками.

— Давайте здесь посидим, на улице. Погода хорошая, тепло.

— Присаживайтесь, — Михайлов указал рукой на скамейки у стола, — чай, кофе или коньячок?

Семенова присела за стол рядом с дочерью, Михайлов сел напротив, сразу заметив на ее лице какую-то тревогу, пока скрывавшуюся за приветливой улыбкой. Наверное, спайки в животе беспокоят дочь, и судья приехала не только поблагодарить, но и проконсультироваться о дальнейшем лечении, подумал он.

— Если можно, то чай. С удовольствием бы выпила с вами рюмочку коньяка, но я за рулем, сами понимаете, — ответила честно она.

Светлана с родителями ушла в дом.

— Как чувствуешь себя, Валерия, — сразу спросил Михайлов, — боли в животе не беспокоят?

— Все хорошо, ничего не болит, спасибо вам, доктор, — ответила девушка, — трудно себе представить, что живет в деревне врач, который… как Бог.

Михайлов улыбнулся.

— Спасибо тебе, Валерия, за приятные слова, но я не Бог, я врач и многое мне не дано, как Богу, — ответил он.

— Не скажите, Борис Николаевич, — вмешалась в разговор Семенова, — я консультировалась у областных хирургов, они считают исход операции исключением. Говорят, что с ранением печени и кишечника люди обычно не выживают, но им пришлось смириться с фактом. У Валерии не было даже перитонита, в это они тоже с трудом поверили.

Светлана принесла чашки, запарник и чайник. Нина Павловна поставила на стол варенье с печеньем.

— Какой великолепный аромат и вкус чая! — произнесла Семенова, — поделитесь секретом, Светлана?

— Никакого секрета нет — обыкновенный индийский чай с добавлением листьев брусники и немного чабреца, — ответила она.

— Преступника, который ранил вашу дочь, нашли? — спросил Михайлов.

— Да, уже состоялся суд, ему дали семь лет лишения свободы с отбыванием наказания в колонии строгого режима. Это один их охранников Пономарева.

— Охранник? Странно… А причины?

— Суд посчитал действия преступника хулиганскими в состоянии алкогольного опьянения. Но для себя я так и не поняла причины, — честно ответила Семенова.

— Вы не связываете это с самим Пономаревым?

— Возможно, всякие мысли приходили мне в голову, но конкретных фактов нет. Светлана, вы меня извините, пожалуйста, я, конечно, приехала поблагодарить вашего мужа за блестяще проведенную операцию, но у меня есть к нему разговор.

— Да, без вопросов, — ответила она, вставая из-за стола.

— Ты тоже иди, — попросила Семенова дочку.

Она достала из кармана сигареты, закурила.

— Работа нервная, иногда снимаю стресс сигаретами, — пояснила, как бы оправдываясь, Семенова.

Михайлов закурил тоже.

— Я вас внимательно слушаю, Галина Дмитриевна.

— Вчера ко мне обратился следователь из следственного комитета, он просит санкции на ваш арест, Борис Николаевич.

— Арест?! — искренне удивился он, — и что же я натворил?

— Вы были недавно в городе? — спросила судья.

— Да, рано утром пятнадцатого мая я уехал и вернулся в полдень семнадцатого, — ответил он.

— Пономарев заявил в полиции, что у него пропали три охранника со служебным автомобилем. А вчера двое его людей вернулись из города и сообщили, что видели вас с пропавшими охранниками. У вас возникла ссора, переросшая в вооруженную перестрелку, вы застрелили охранников из своего карабина, сложили тела в машину и увезли. Заявители побоялись следовать за вами, у вас карабин с оптикой, а идти с пистолетами на карабин бессмысленно, так они пояснили. Два лица конкретно указывают на вас, как на убийцу. Единственное, что я могла сделать в этой ситуации — это попросить привести вас в суд завтра, а не сегодня.

— Да-а… ситуация. Какого числа я, якобы, застрелил охранников?

— Шестнадцатого мая, — ответила Семенова.

— Что ж, давайте разбираться, — предложил Михайлов, — я благодарен вам…

— Нет, — перебила его судья, — сначала скажите — убивали или нет?

— Нет и у меня есть железобетонное алиби.

— Слава Богу, — перекрестилась Семенова, — теперь я могу слушать вас.

— Прежде всего, хочу поблагодарить вас, Галина Дмитриевна, за участие в моей судьбе.

— Это я вас должна благодарить, Борис Николаевич, — перебила она Михайлова, — но на время оставим лирику.

— Хорошо, тогда по порядку. Пятнадцатого мая я приехал в город, занимался своими делами и вечером приехал на дачу к своему другу. Ночевал у него, весь день шестнадцатого мая я провел на этой даче безвыездно. Там не только хозяин дачи был, но и другие люди приезжали. Во сколько по времени произошло убийство?

— В девятнадцать, — ответила Семенова.

— О, в это время еще три человека могут подтвердить мое алиби, кроме хозяина дачи, его жены и взрослых детей. То есть всего шесть человек. Мы как раз с мужчинами парились в баньке и пили пиво. А рано утром на следующий день я уехал и в полдень уже был дома.

— Фамилии можете назвать? — попросила Семенова.

— Конечно, хозяин дачи Олег Семенович Распопин, генерал-лейтенант, начальник МВД области, следующий товарищ — начальник следственного комитета области, следующий — это ректор медуниверситета, еще один генерал, фамилию и должность которого мне называть не хотелось бы. Видеть меня, кроме названных людей шестнадцатого мая никто не мог, я с дачи не отлучался. Пусть следователь позвонит своему областному начальнику и спросит, с кем он парился в баньке в момент совершения убийства.

— Слава Богу, — радостно произнесла Семенова, — камень с души спал. Вряд ли следователь решится на подобный звонок, — она улыбнулась. — Я, правда, рада, но почему такой оговор, в чем причина?

Михайлов достал сигарету, прикурил. Семенова закурила тоже.

— Однозначно сложно ответить, Галина Дмитриевна. Не знаю — смогу ли вообще ответить на этот вопрос, но попытаюсь. Я голосовал на выборах за Пономарева, из двух зол выбрал меньшее. Потом по району поползли слухи о моем участи в его судьбе, наверное, слышали, — она кивнула головой, — видимо, ему захотелось самостоятельности, а не моей протекции в судьбе. В народе говорят — сделай добро человеку, и он отплатит тебе злом. Наверное, что-то произошло подобное. Но то, что Пономарь заставил оговорить меня — в этом не сомневаюсь. Я бы сейчас не стал раскрывать карты, пусть следователь скажет заявителям, что надо повременить с задержанием, я все-таки генерал, собрать больше фактов и потом уже задерживать железно. Подключить к этому оперативный состав полиции. Возможно не всем, а кому доверяете. Кстати, забыл спросить — вы следователю верите, он не сольет информацию Пономареву?

Семенова затушила сигарету, произнесла после недолгих раздумий:

— Не думаю, не сольет. Мне пора, — она встала из-за стола, — сегодня же соберу всех, приглашу и ФСБэшников. Пусть тоже разомнутся немного.

— Им можете сказать, Галина Дмитриевна, что их генерал тоже со мной в баньке был, это их подстегнет к действиям. Пономарев мог узнать, что я уехал в город только через нашего Кольку, он работает трактористом в поселке. Надо с ним переговорить, узнать, кто интересовался мной, и отследить путь до Пономаря. Скорее всего, меня должны были убрать по дороге в район, это бы решило много проблем для бывшего лидера ОПГ.

— Хорошо, Борис Николаевич, я приму к сведению ваши слова, еще раз спасибо за дочь. Если бы не вы — не знаю, что бы я сейчас делала.

Михайлов проводил председателя суда с дочерью, вернулся во двор, сел на крыльцо, задумался. Выходит, что Пономарь перешел к активным действиям. Из дома вышла Светлана.

— Что она от тебя хотела, что за тайны Мадридского двора?

— Ты же знаешь — приехала поблагодарить и посоветоваться по работе, — ответил он.

— Но ты не юрист, Боря, — возразила Светлана, не удовлетворившись ответом.

— Не юрист, это верно. Закон оставляет судье некие рамки на свое усмотрение. Например, срок по статье от восьми до двенадцати лет. Восемь и двенадцать лет в колонии слишком большая разница, которую судья использует по-своему внутреннему убеждению. Здесь необходим совет не юриста, а обыкновенного порядочного человека. Или ты меня не считаешь порядочным?

— Да ну тебя, — махнула рукой Светлана, — считай, что отвертелся. Не по душе мне тайные разговоры с правоохранительными органами, ничего хорошего они людям не приносят.

Она повернулась и ушла в дом. Михайлов пожалел, что сослался на судейскую работу, надо было сослаться на совет при болях внизу живота, например. Об этом тоже вслух говорить не хочется людям. Но теперь уже ничего не поделать, раньше надо было думать получше.

Семенова вернулась домой и собрала у себя вечером, как стемнело, начальника полиции, следственного комитета со следователем, двух ФСБэшников. Предложила следователю ознакомить приглашенных лиц с возбужденным уголовным делом в отношении Михайлова по статье убийство. Он сразу же заартачился:

— Галина Дмитриевна, я действительно обратился за санкцией на арест Михайлова, но к другой судье, не к вам, так как считаю вас заинтересованным лицом. Вы обязаны Михайлову жизнью дочери и объективность вряд ли возможна в данном случае. Вы извините, но я не собираюсь здесь нарушать тайну следствия и раскрывать секреты уголовного дела. Два человека прямо указывают на Михайлова, как на убийцу, этого вполне достаточно для возбуждения уголовного дела. Я говорил вам, Иван Матвеевич, — следователь повернулся к своему начальнику, — что нельзя здесь обращаться за санкцией в суд, теперь вы видите заинтересованность Семеновой сами. Необходимо немедленно задержать Михайлова, допросить и увезти в город. К сожалению, Галина Дмитриевна, я более не могу находиться в вашем доме, завтра же мой рапорт будет на столе у начальника следственного комитета области. Пусть он решает вашу судьбу в дальнейшем. А присутствующим здесь все итак понятно.

Следователь встал со стула и направился к выходу.

— Товарищ Мамонтов, — обратилась к нему судья, — Сергей Арнольдович, не торопитесь уходить.

— Нет уж, спасибо, Галина Дмитриевна, — ответил он, подходя к двери.

— Задержите его, — приказала она ФСБэшникам.

Один из них мгновенно вскочил, оттеснил следователя от выхода, произнес вежливо:

— Не спешите, Сергей Арнольдович, имейте элементарное уважение к председателю суда.

Присутствующие мало что понимали, но хозяйка дома являлась председателем районного суда и торопить события никто не решался.

— Я чуть позже все объясню, при Мамонтове говорить нельзя, — начала Семенова, — пока даю санкцию на его арест по статье за злоупотребление должностными полномочиями. Где мы можем спрятать его так, чтобы никто, кроме присутствующих, не знал об аресте.

— Что? — возмутился Мамонтов, — это вы превышайте свои полномочия. Иван Матвеевич, объясните всем, что я прав, а не она.

— Прекратить прения, — Семенова стукнула ладонью по столу, — где мы можем спрятать бывшего следователя?

— У нас есть комнатенка с решеткой, — предложил старший оперуполномоченный ФСБ, — но там нет условий для длительного содержания.

— Ничего, — пояснила Семенова, — сутки потерпит, ведите его и возвращайтесь. Без вас тему продолжать не станем. Перерыв товарищи, можно перекурить.

Все гурьбой вышли на улицу, курили молча, не спрашивая друг друга ни о чем. Буквально через полминуты вернулся один из ФСБэшников, обратился к судье:

— Галина Дмитриевна, Мамонтов что-то очень важное желает рассказать. Вести его обратно?

Семенова усмехнулась.

— Понял, сволочь, что заигрался. Нет, ведите его за решетку, позже допросим, сначала мне надо все рассказать вам.

ФСБэшники вернулись через пятнадцать минут. Семенова продолжила начатый разговор:

— Я доведу до вас основные моменты. Некий и всем известный Пономарев обратился в полицию о пропаже трех охранников с автомобилем. Его же двое людей видели этих охранников в городе, где шестнадцатого мая в девятнадцать часов они ссорились с Михайловым. Последний достал карабин и застрелил всех троих. Потом погрузил их в машину и увез в неизвестном направлении. Об этом они заявили сегодня следователю Мамонтову, который и возбудил уголовное дело по статье сто пятой, обратился к нам в суд за санкцией на арест Михайлова. Я все правильно излагаю, господа?

Она посмотрела на начальника полиции и следственного комитета.

— Да, все верно, — подтвердили они.

— Тогда объясните мне, Иван Матвеевич, где трупы охранников, где их машина, где протокол осмотра места происшествия, где хотя бы полицейская сводка об указанном событии? На каком основании возбуждено и зарегистрировано уголовное дело? На одних показаниях свидетелей? Может эти охранники сейчас дома или в гостях водку пьют? Как вы это все объясните, господин Зарокин, начальник следственного комитета района — моим предвзятым отношением к событию? Или вас тоже под арест взять за халатность и неправомерные действия?

Не только Семенова, но и все присутствующие видели, как заволновался Зарокин. Ручонки его затряслись, но усилием воли он быстро пришел в себя, ответил достойно:

— Галина Дмитриевна, я все-таки не школьник, чтобы меня отчитывать подобным образом. Уголовное дело возбуждено следователем на основании заявления. Имеются два очевидца преступления. Считаю, что уголовное дело возбуждено правомерно.

— Ишь ты… считает он… где сейчас материалы уголовного дела и что в них имеется? — строго спросила Семенова.

— Галина Дмитриевна, ваша должность не дает вам права разговаривать со мной в подобном тоне.

— Отвечайте на вопросы, Зарокин.

— В таком тоне я разговаривать не намерен.

— А липу гнать ты намерен, дела по убийству шить ты намерен? — взорвалась Семенова, — кто из вас инициатор возбуждения дела на Михайлова — ты или Мамонтов? Я последний раз спрашиваю — какие следственные действия проведены и что имеется в материалах уголовного дела?

Зарокин встал.

— До свидания, Галина Дмитриевна.

— Стоять, — крикнула Семенова, — разговаривать он в подобном тоне не желает… а гадить всем присутствующим ты желаешь? Ты не только меня — всех здесь обосрал своим уголовным делом. На телефон, звони своему шефу в город, надеюсь, что вылетишь с работы немедленно. Не из дома, отсюда звони, чтобы все слышали, как ты район обгадил.

— Может, вы объясните, в чем дело? — спросил с вызовом Зарокин.

— Объяснить? Ты же сказал, что не школьник. Хорошо, объясню. Шестнадцатого мая в девятнадцать часов, как показывают очевидцы, Михайлов убивал охранников из своего карабина. А начальник следственного комитета области, между прочим, твой непосредственный начальник, Зарокин, начальник МВД области, начальник ФСБ области и ряд других высокопоставленных лиц объясняют, что в это время парились с Михайловым в бане. И не только в это время, но и в течение всего дня они были вместе. Как теперь ты это объяснишь и прежде всего своему шефу?

— Не понял…

Зарокин побледнел и опустился на стул, ноги его не держали.

— Что вы не поняли, Иван Матвеевич? Что нужно процессуально закреплять алиби Михайлова, то есть допрашивать своего шефа и генералов полиции и ФСБ? Как отреагирует ваш шеф, Зарокин, когда вы его допрашивать станете по сфабрикованному делу?

— Откуда у вас эти сведения, Галина Дмитриевна? — спросил Зарокин.

— Все еще сомневаетесь? Я разговаривала с председателем суда области, он тоже на этой генеральской даче был и уже вставил мне по полной программе. Отчитал, как нашкодившую школьницу. Передадите дело другому следователю — Владимиру Евгеньевичу. Как быть в дальнейшем с вами — пусть ваш собственный шеф и решает. Надо найти этих пропавших охранников, где-то, видимо, они затаились. Все это Пономарев закрутил. К нему, я полагаю, должен привести след. Поэтому предлагаю поработать пока под видом имеющегося уголовного дела с подозреваемым Михайловым, а Мамонтов, якобы выехал срочно в город и не забудьте его задержание оформить соответствующим образом. Впрочем — вы следователи и оперативники, вам решать. Только хочу сообщить, что по имеющейся информации Михайлова должны были застрелить при транспортировке его сюда, якобы за нападение или бегство. Отработайте с Мамонтовым эту версию. Спасибо, что пришли, все свободны.

Мужчины вышли на улицу, закурили. Первым заговорил Кулагин, начальник местного ОВД:

— Дрянь дело, наверняка завтра уже наши генералы станут звонить и всыплют каждому по полное не хочу. Надо что-то уже сегодня сделать, чтобы не выглядеть совсем беспомощными. Пойдем сразу к тебе, Иван Матвеевич, посмотрим уголовное дело и определимся, накидаем план совместных действий, проведем обыск в кабинете Мамонтова. Ты вызывай на работу своего следака, Владимира Евгеньевича, введем его в курс событий, пусть за ночь уголовное дело оформит, как положено. И на Семенову не обижайся, я бы тоже рвал и метал в такой ситуации. Своему шефу доложишь, что Мамонтов сам дело возбудил, но ты разобрался, принял меры, виновный арестован. Есть подозреваемый Пономарев т. д. и т. п… Думаю, что больше выговора ты не получишь, так что не раскисай и действуй, мы поддержим тебя и поможем.

— Спасибо, Степан Ильич, — воспрял духом Зарокин, — не пойму только — зачем это все Мамонтову?

— Могу предположить, — сказал один из конторских, — что Пономарь пообещал ему твое место после завершения следствия. Генерала посадить не так просто…

— Сука, — бросил с ненавистью Зарокин, — это же надо так низко пасть.

— Никуда он не падал, — возразил Кулагин, — всегда там был, только скрывался.

Следователь Белоусов Владимир Евгеньевич очень удивился, увидев в уголовном деле только два заявления очевидцев и более ничего, отсутствовало даже постановление о возбуждении уголовного дела и допрос очевидцев. В ходе обыска в кабинете Мамонтова обнаружено постановление о возбуждении ходатайства об избрании в качестве меры пресечения заключения под стражу, подписанное им, но не согласованное с Зарокиным. Уже на данном этапе можно было вести речь о необоснованности возбуждения уголовного дела и фиктивности доказательств. Он решил попросить конторских переговорить с Мамонтовым без протокола и в зависимости от этого набросать план действий.

Мамонтова привели в кабинет, старший представился:

— Я Кузьмин Андрей Осипович, майор, старший оперуполномоченный…

— Не стоит представлений, я вас знаю, — перебил его Мамонтов.

— Хорошо, что вы хотели рассказать судье, Сергей Арнольдович?

— Судье, а не вам, — усмехнулся Мамонтов, — сейчас уже ничего не хочу.

— Чтобы разговор получился конструктивным, скажу сразу, что в настоящее время следователь Белоусов возбуждает в отношении вас уголовное дело по статьям 285 — злоупотребление должностными полномочиями, 299 — привлечение к уголовной ответственности заведомо невиновного, 303 — фальсификация доказательств. Мы знаем, что Михайлов никого не убивал, он в это время парился в баньке с начальником следственного комитета области. Алиби, как видите, железное. Еще знаем, что на преступление вас подбил Пономарев. Поэтому предлагаю вам рассказать все честно и подробно, написать чистосердечное признание.

— Если все знаете — чего ко мне пришли? Доказывайте, — ответил враз осунувшийся Мамонтов.

— Поэтому и пришел, что вам не надо объяснять законы. При сложении сроков можете получить лет пятнадцать, при чистосердечном признании получите лет семь, отсидите пять — есть за что бороться.

— Мне надо подумать, — ответил Мамонтов.

— Думай, Сергей Арнольдович, вот тебе бумага и ручка. Я вернусь через час, надеюсь, что не сбежишь.

Ровно через час он зашел в кабинет, взял исписанные листы, прочел.

— Нет, Сергей Арнольдович, так дело не пойдет. Я специально не озвучил тебе еще одну возбуждаемую статью, и ты про это ничего здесь не написал. Это не чистосердечное признание, а филькина грамота. Ты забыл указать, что Пономарев тебя просил убить Михайлова при этапировании его в район. Мы действительно все знаем, поэтому пиши заново и подробно. Статья 105 УК РФ тебе хорошо известна, следователь Белоусов обязательно вменит тебе ее через тридцатую, то есть покушение на убийство. Ты ввел в заблуждение своего начальника, и он подписал тебе постановление о ходатайстве на арест. Это будет расцениваться судом, как приготовление к убийству. Мы все докажем до мелочей, так что не крути, пиши правду.

Он оставил чистые листы и снова вышел. Закурил в коридоре, рассуждая, напишет или нет? Должен написать, у него выхода нет. Через час Кузьмин вернулся в кабинет, прочел написанное, улыбнулся довольно.

— Вот теперь все правильно написал, молодец. Думаю, что суд учтет твою помощь следствию.

Он закрыл Мамонтова в маленькой каморке с решеткой, вернулся в следственный комитет, отдал листы следователю. Белоусов читал, у него не укладывалось в голове — как можно было пойти на особо тяжкое преступление, чтобы занять место начальника?

— Картина преступления ясна, теперь можно брать всех — липовых заявителей и самого Пономаря, — сказал Кузьмин Белоусову.

— Заявителей задержим, факт, — ответил следователь, — а с Пономаревым торопиться не станем, установим наблюдение. Надо найти этих трех охранников живыми или мертвыми. Какие есть мысли, где они могут быть, живы или мертвы?

— Давай порассуждаем, — предложил ФСБэшник, — если они живы, то Пономарь отправил их далеко и надолго. Против этой версии у меня следующие мысли. Во-первых, они уехали на машине, которую тоже надо где-то прятать, а это уже сложнее. Во-вторых, семьи охранников ничего не знают и тоже ищут. Из этого напрашивается один вывод — они мертвы. Где находятся тела и машина? В городе вряд ли.

— Почему?

— Чтобы убить нет смысла тащиться в город. Это могли сделать заявители или сам Пономарь. Застрелить, оставить тела в машине, а ее утопить. Предлагаю обследовать места по дороге в город, те, где можно легко столкнуть машину в Лену и она бы ушла сразу на глубину.

Следователь задумался.

— Неплохая версия, — ответил он, — солидная. Займетесь?

— Конечно, я поручу это своему помощнику. Если мы все правильно рассчитали, то он найдет машину и трупы в течение завтрашнего дня. Не думаю, чтобы преступники действовали далее пятидесяти километров от райцентра. В первую очередь обследуем места на расстоянии двадцати-сорока километров. Я хорошо помню дорогу. Там всего лишь есть два таких места, где можно столкнуть машину и она уйдет на дно.

— Добро, действуйте. Чтобы все было законно, я подготовлю приказ о создании оперативно-следственной группы. — Белоусов глянул на часы, — полночь уже, идите отдыхать и с утра за работу. Мне еще посидеть придется — много писанины.

Уже в полдень следующего дня машину с мертвыми охранниками обнаружили в реке Лена в тридцати километрах от райцентра. Пригнали технику и к вечеру автомобиль подняли из реки. А еще на следующий день судмедэксперт дал заключение, что смерть охранников наступила в результате огнестрельных ранений из пистолета, пули из тел извлечены. Белоусов сразу же пригласил на допрос заявителей по делу Михайлова. Оба подтвердили свои показания в заявлении под протокол. Следователь вызвал конвой.

— Итак, господа фальсификаторы и убийцы, произнес Белоусов, — дело по Михайлову закрыто, а в отношении вас открыто, вы задержаны. Увидите в камеру одного, — обратился он к конвою, — второго я допрошу.

— Нас-то за что? Мы ничего не делали, мы очевидцы, а не преступники, — заверещали они в один голос.

Конвой схватил за руку одного, вытолкнул в коридор.

— Итак, — снова повторил Белоусов, — вы гражданин Коровин Степан Фомич подозреваетесь в совершении следующих преступлений — заведомо ложный донос, статья 306 УК РФ и убийство, статья 105, часть вторая, пункты «ж» и «з», то есть группой лиц и по найму. Так как смертная казнь у нас сейчас не применяется, вам грозит всего лишь пожизненное заключение. Пока ознакомьтесь с постановлением о привлечении вас в качестве подозреваемого. Желаете сами пригласить адвоката или предлагаете это сделать мне?

Коровин читал протокол и бледнел на глазах. Потом произнес взволнованно:

— Ничего не надо, я расскажу, как было на самом деле. Нас с Фоминым пригласил к себе Пономарев. Он дал нам по двадцать тысяч рублей, попросил подать заявление в полицию. О чем — вы уже знаете, текст он сам написал, мы только переписали его своим подчерком. Сказал, что об охранниках можно не беспокоиться, они уехали далеко и надолго, здесь не появятся. Я даже не предполагал, что это ложный донос, что это карается законом. Мы никого не убивали, клянусь вам.

— Текст, который писал Пономарев, сохранился? — спросил Белоусов.

— Да, он у меня дома. Пономарев приказал его потом сжечь, мы с Фоминым его спрятали, а ему сказали, что сожгли.

— Зачем вы это сделали?

— Не знаю. Мы понимали, что это не честно, решили подстраховаться, мы не знали, что за это можно посадить человека. Пономарев объяснял нам, что за клевету еще никого и никогда не посадили, дал нам двадцать тысяч каждому. На деньги позарились.

— Но, вы же понимали, что невиновный человек может сесть в тюрьму из-за вашего заявления? Вам не жалко было Михайлова?

— Владимир Евгеньевич, помилуйте, мы не сразу согласились писать это проклятое заявление. Пономарев сказал, что генерал все равно отмажется и не сядет, что у него связи везде, а нас он с работы выгонит, если не согласимся. Куда нам деваться? Мы даже говорили, что боимся, что нас следователь может запутать в показаниях, но Пономарев заявил, что у него здесь все схвачено, следователь его человек, он в курсе и лишних вопросов задавать не станет. Поэтому мы согласились написать это заявление. Но мы никого не убивали и в город не ездили. Пономарев нам приказал исчезнуть на два дня, и мы с Фоминым были в другой деревне в это время, в Петрово, там все это подтвердят.

— Понятно, — произнес Белоусов, — если ваши показания подтвердятся, то вам все равно придется ответить за заведомо ложный донос, незнание закона не освобождает от ответственности.

— Мы же не знали ничего и не убивали никого… как же так? — чуть не заплакал Коровин.

— Разберемся, — ответил Белоусов и вызвал конвой, — идите Коровин и подумайте в камере, как нехорошо обвинять другого человека в несовершенном преступлении.

Он не сомневался, что слова Коровина подтвердятся. Тогда выходит, что убийство охранников совершил сам Пономарев. Вряд ли он для этой цели нанял кого-то еще — слишком много людей задействовано.

Аналогичные показания дал и Фомин, второй очевидец и заявитель, жители деревни Петрово подтвердили свидетельства подозреваемых, нашелся и рукописный текст первичного заявления, написанный рукой Пономарева. Настала его очередь.

Пономарев не сразу, но сознался во всем, кроме убийства охранников. Но Белоусова это уже мало волновало, доказательств достаточно. Всем было ясно, что он не признается по одной причине — никто не хочет получить пожизненный срок, надеется, что суд не признает его виновным в убийстве. Твердит, как попугай, что охранников убил Михайлов, а он только отправил их убить генерала, но получилось наоборот. Не понимает, дурашка, что тем самым подписывает себе высшее наказание. Что за тактика защиты? Не разумел смысла ее Белоусов.