В 1944 г., войдя в Одессу, советские дознаватели составили злую Справку о состоянии проверки и изучения работы подпольных организаций и партизанских отрядов в гор. Одессе :
“В период с июля по сентябрь 1941 г. Одесским Обкомом КП(б)У было подобрано и оставлено для подпольной работы в тылу врага 190 человек коммунистов...
Для руководства подпольной работой... были оставлены: ПЕТРОВСКИЙ - бывш. секретарь Воднотранспортного РК КП(б)У и СУХАРЕВ - бывш. секретарь Ильичевского РК КП(б)У...
На третий день после вступления румыно-немецких оккупантов в г. Одессу секретарь подпольного Обкома КП(б)У ПЕТРОВСКИЙ был арестован румынской контрразведкой... через некоторое время освобождён... Фронтовой разведкой и органами НКГБ установлено, что Петровский оказался предателем, который дал все сведения в сигуранцу о подпольных организациях... в результате большинство коммунистов было арестовано и многие уничтожены ...
Парторганизация Ильичевского района г. Одессы(секретарь ПЛАТОВ)
С первых дней вступления румын в Одессу второй секретарь РК КП(б)У МУХА сбежал...
Большинство коммунистов... явились на регистрацию в полицию, в результате многие были арестованы, в том числе и Платов. Как сейчас установлено, Платов оказался провокатором. ...Платов арестован органами НКГБ.
Парторганизация Кагановичского района г. Одессы
Секретарь РК КП(б)У ШЕЛУХА за день до вступления румын в г. Одессу - сбежал, забрал с собой ценности, оставленные для парторганизации. Коммунисты оставшись без руководства, почти никакой работы не проводили. Часть из них пошла на регистрациюв полицию, а часть была арестована...
Парторганизация Ворошиловского района г. Одессы
Секретарь райкома партии КЛОЧЕК... никакой партийной работы не проводил... В октябре 1942 г. оставил организацию на произвол судьбы, а сам со своей связной Шмидт уехал из Одессы в Савранский район и там жил в колхозе до освобождения...” (Партийный Архив Одесского Обкома компартии, фонд 91, опись 1, дело 6).
В неразберихе послефронтовой, в гебешном пылу разоблачительства поди разбери теперь, где тут правда, где напраслина... Одно ясно: подполье советскими властями создавалось загодя бездарно, суматошно, к примеру: оставленные партизанить евреи уже из-за внешности своей зачастую были обречены.
В том же архивном фонде 92, опись 1 хранится “Справка о Сойфере Роберте Михайловиче”, подписанная Б. Сорочинским, который сидел с Сойфером в румынской тюрьме:
“С Сойфером Р. М. я встретился в 1943 г. во время пребывания под следствием...
Сойфер Р.М., еврей... До войны работал в Одесском университете заместителем декана историко-филологического факультета.
После начала войны областная партийная организация дала ему поручение создать в районах области материальную базу для партизанского движения... не то склады продовольствия, не то склады оружия.
Когда он это поручение выполнил и явился в первых числах октября 1941 года в Обком партии, он спросил, где и как он должен устроиться на время оккупации в Одессе, поскольку он должен был остаться для подпольной работы в городе. Он рассчитывал, что пока он готовил работу на одном участке, кто-то другой подготовил для него соответствующие условия для работы. Но... ему предложили устраиваться самостоятельно.
Всё его имущество... заключалось в демисезонном пальто и поломанном браунинге без патронов. Квартиры у него не было.
Когда румынские войска вступили в город, он выбросил оружие в уборную и стал искать убежища. Случайно он знал адрес работницы буфета в Обкоме партии... и устроился у неё. Выходить на улицу он опасался, так как по внешнему виду легко можно было определить его национальность. Но какую-то работу он делал, об этом я могу судить по тому, что при аресте у него было найдено оружие (кажется, наган), кроме того он имел связи с другими участниками борьбы...
Арестовали и его, и его квартирохозяйку... Ему при допросе сломали левую руку... Его приговорили к расстрелу.
В тюрьме его здоровье значительно ухудшилось (у него, кажется, был туберкулёз). После приговора его поместили в одиночке, где он лежал на койке, не вставая...
Так как Сойфер Р.М. не мог ходить, он был очень слаб, солдаты понесли его на сетке кровати на кладбище, где и расстреляли.
Он вёл себя стойко и мужественно, как подобает коммунисту”.
Лежат в архиве и десять страниц густой машинописи:
“ОТЧЁТ
работы на оккупированной территории гор. Одессы
от буфетчицы О[бластного] П[артийного]
К[омитета] ЕЛИСЕЕВОЙ Н[ины] О[сиповны],
проживающей по ул Серго № 90
...Я оставаясь на оккупированной территории, изъявила по личному своему согласию, чтобы у меня находилась конспиративная квартира, где встречались тов. ПЕТРОВСКИЙ с СОЙФЕРОМ и кроме того тов. СОЙФЕР проживал у меня на квартире с 16 октября 1941 г. по 14 апреля 1943 года. Пришёл ко мне тов. СОЙФЕР 15 октября 1941 г. вечером... он просил разрешения находиться у меня, так как ему больше негде находиться, а потом его устроят.
16 октября 1941 г. вступила немецко-румынская армия. Появились румыны и на наших улицах. Мы увидели, что они по дворам ходят и забирают мужчин... Тогда я говорю [Сойферу]- полезайте в погреб и там в углу есть большой ящик, прячьтесь в него.... Румыны заглянули в погреб, постояли, что-то говорили... ушли. Так прошла первая встреча благополучно.
...Обыски были очень часто, прятался он в квартире... и никто не знал о его местопребывании кроме тов. ПЕТРОВСКОГО и его связной тов. КАГАЛЬСКОЙ... у меня даже родной брат не знал, что у меня скрывается человек... Был один раз такой случай, румыны вошли искать оружие... но я успела проскочить в тот угол, где он был спрятан там стоял умывальник и они должны были его открыть, я сама успела выбросить оттуда учебники детские и тряпки и этим самым я прикрыла его руки и ноги в пяти сантиметрах от ноги румына и спасла и себя и его... я не знаю, что у меня внутри происходило, но я чувствовала, что в каждой части моего тела билось сердце...
[Для случаев, когда в квартире оказывался посторонний, а Сойфер сидел в укрытии в соседней комнате]была приобретена кошка, я поднимала шум с котёнком, я разговаривала с кошкой, конечно, обращаясь к нему... эта кошка была такая дикая, она никого и знать не хотела, только меня и его...
...КАГАЛЬСКАЯ долго не приходила, а когда пришла, начала жаловаться, что она была больна и никто даже не пришёл её проведать, что ей сейчас очень тяжело материально и что ПЕТРОВСКИЙ дурака валяет имея деньги и никому не даёт лишь бы ему было хорошо. СОЙФЕР сказал, что наверно он не может их взять так как... там получилось предательство... вы хотя бы продукты имеете, а я вот остался без ничего в чём стою, это всё, если бы не Нина Осиповна, то меня бы наверно уже и в живых не было, так как я больной, да ещё и без пищи, хорошо, что она даёт поесть и переодеться и тоже нужно подумать что-нибудь продать, да и продавать-то нечего... СОЙФЕР сказал ей что надо подчиняться ПЕТРОВСКОМУ, его слово есть закон, и если ему, т.е. СОЙФЕРУ ПЕТРОВСКИЙ сказал, что нельзя выходить из дому, так он подчиняется и как ты думаешь, что мне не хочется подышать свежим воздухом, а я сижу.
... ПЕТРОВСКОГО я видела в марте 1942 г., потом связь прекратилась, он сказал, что я не могу ходить больше, за мной следят, а ты Нина Осиповна не стесняйся, закрывай Роберта на ключ и уходи себе куда нужно. Я говорю, Вы же обещали, что Вы его переведёте на другую квартиру. Нет, он должен находиться здесь... на вот у меня есть 25 марок возьми, а я ещё пришлю... но это только было на словах, денег я больше не получала от ПЕТРОВСКОГО, а жить нужно было. ПЕТРОВСКИЙ ровно год не приходил, КАГАЛЬСКАЯ тоже не приходила.
...в сентябре месяце [1942 г.]появилась другая связная МОЙСЕЙЧИК... она пришла от ПЕТРОВСКОГО, сказать, что он жив здоров... ...она сказала, что с КАГАЛЬСКОЙ всё порвано: она оказалась предательницей.
... ПЕТРОВСКИЙ пришёл ко мне в марте 1943 года... СОЙФЕРУ он разрешил выходить и просил, чтобы СОЙФЕР достал денег у своих друзей на канцелярские нужды. СОЙФЕР достал... три тысячи марок...
[В марте 1943 года]ночью... пришла КАГАЛЬСКАЯ с тремя комиссарами и двумя агентами Сигуранцы, постучались в двери, мы ещё не спали... СОЙФЕР по обыкновению спрятался... Открываю двери... [Спрашивают],Роберт есть, а я говорю, нет, нету, тогда она обращается к комиссарам, войдите прямо в эту дверь. Осветили комнату, где он спрятался... Его забрали в кухню, а меня оставили в комнате и начали спрашивать, где находится СОЙФЕРА оружие, я отказывалась, что у него нет оружия... а КАГАЛЬСКАЯ настаивала, что оружие есть и чтобы я сказала. Я всё равно отказывалась, а в это время его в кухне обыскивали и тоже спрашивали за оружие. Он тоже говорил, что никакого оружия нет. Комиссар меня спросил, зачем мне его покрывать, всё равно они знают, что он еврей, что у его паспорт переделанный, что он оставлен для подпольной работы, всё мы знаем, зачем вам скрывать. Я возражала и говорила, что я ничего не знаю. И КАГАЛЬСКАЯ стояла и говорила, чтобы я ничего не скрывала.
...СОЙФЕРА увезли... а я осталась в домашнем аресте с одним комиссаром-агентом и КАГАЛЬСКОЙ. ...у меня мысли были как бы уничтожить письмо написанное ПЕТРОВСКИМ по заданию в район и вот воспользовавшись когда агент прилёг на кушетку и стал его одолевать сон, я вошла в комнату где он спал взяла на комоде письмо... вошла в кухню... Я лежала и обдумывала, как бы уничтожить шифр, карточку от паспорта и разные подделанные печати... это удалось выкрасть, а теперь надо уничтожить. На другой день я попросила разрешения сварить чай, мне же нужно было спалить письмо, оно было очень громоздкое. Растопив плиту, я незаметно положила его... Оно было такое толстое, что не хотело гореть. Шифр я съела, карточку и печати бросила в дворовую уборную... Днём мне задавали всё те же вопросы об оружии о ПЕТРОВСКОМ, и вообще о всех работниках обкома, не вижу ли я кого, я говорю, что в городе не бываю и что вообще все работники были забраны на фронт...
Ночью приехали комиссары и ещё спросили, не знаю ли я где находится оружие, я сказала, что не знаю, взяли с меня честное слово и тогда сказали шофёру, чтобы он поднял доску в пороге и достал оттуда револьвер, а мне [комиссар] говорит, как вамне стыдно, Вы старая женщина и не хотели сознаться. Вы моя мать, мне тяжело поднять на вас руку, одевайтесь и пойдёте с нами, часа в два ночи мы уехали на Слободку. По приезде меня обыскали и повели на допрос, который был задан в отношении письма, я не успела ответить, только сдвинула плечами, как меня ударили в зубы, сломался один зуб, пошла кровь и следующий удар. Я разозлилась и говорю, что я не знаю, что вы от меня хотите, где письмо, которое лежит на комоде под сахарницей, я переспросила: письмо? а он меня опять ударил, разбил губу, я отвечаю: письма я не видела... Они начали ругаться и по-русски и по-румынски, избили меня до потери сознания и нагайкой, ногами футболили как мяч, облили с ведра водой и опять начали меня спрашивать, а где дневник СОЙФЕРА, я сказала не знаю, тогда позвали СОЙФЕРА и начали спрашивать, что это было за письмо и что там было написано и... стали бить меня, тогда СОЙФЕР сказал, она не виновата и не знает содержания, а дневник, он говорит, там не было ничего, чтобы кого интересовало, я его от скуки писал, а потом взял и спалил. Ты врёшь и давай его бить, меня вывели за дверь, а когда ему поломали руки в трёх местах железной палкой, меня ввели... со злости, что им не попало письмо начали меня таскать за волосы и опять резиной бить по рукам, ногам и по голове. СОЙФЕР говорит, не бейте её, она не виновата, я вам уже всё рассказал.
...Ночью меня снова взяли на допрос. [Следователь]привёл жандарма с резиной и [моего арестованного]племянника, скажи, Сеня, твоя тётка была членом партии, он говорит, я не знаю... так ты нам врёшь в глаза и озверевший как дикий зверь набросился и начал избивать рукояткой револьвера в грудь, в спину здоровыми башмаками на ногах, бил меня по ногам, сколько я ему не говорила, что он мальчик и не знает ничего, он всё равно рычал как зверь и избивал, а потом когда я ему сказала, ну всё равно, бейте сколько влезет, вы свою мать тоже бьёте, тогда он заставил жандарма бить меня резиной по рукам, я тогда перестала совсем говорить. [Потом]повёл меня в подвал, где находились трое мужчин и я одна, со словами: “Ты лучше не заслуживаешь, завтра посчитаемся, я вытяну у тебя” и через несколько минут я потеряла сознание, что было дальше со мной, я не знаю, мужчины рассказывали, что они боялись за мою жизнь... Прошло две недели, шеф ходил по камерам и сказал, что меня переведёт в женскую камеру, так как мужчины говорили, что каждый день мне становится плохо, здесь нет воздуха... он на третий день после разговора перевёл меня...
В августе нас перевели в тюрьму, там уж никого не били...
Потом был суд 10 ноября 1943 г. и мне дали срок в полтора года, СОЙФЕРУ расстрел... С наступлением нашей доблестной Красной Армии меня освободили из тюрьмы... СОЙФЕРА расстреляли 29 февраля 1944 года на еврейском кладбище.
(подпись”)
Цитированная выше “Справка о состоянии проверки и изучения работы подпольных организаций...” от 1944 года отметила, что после скорого исчезновения первых подпольщиков мало-мальски действенное сопротивление начало возникать лишь в 1943 г., и то, как правило, ограничивалось пропагандистской работой, а некоторые объявившиеся после освобождения группы - “это лжепартизаны и лжеподпольщики, [которые] хотят свою бездеятельность в тылу врага и активное служение им прикрыть ’’подпольной деятельностью”“. Никаких серьёзных деяний подпольщиков и партизан до приближения освободительных войск в 1944 г. “Справка” не отметила, что соответствовало послевоенным воспоминаниям жителей оккупированного города: тихо было, чего, спрашивается, с румынами воевать, если живётся лучше прежнего; о партизанах, правда, разок-другой кто-то слышал, когда вдруг на церкви красный флаг появился. Об этом в “Справке”: “Винницкая Мария Филипповна, комсомолка, студентка Пединститута, в начале 1942 г. организовала подпольную группу из молодёжи в количестве 11 человек... Распространяли листовки... вывешивали лозунги... В исторические дни 7 ноября и 5 декабря 1943 года Винницкая вывешивала Красное знамя на самой большой высоте города - на Успенской церкви...”
Одесса - один из пяти советских городов, за оборону от наступающих немцев удостоенных официального звания “город-герой”. Послевоенные одесские власти не могли не уязвиться: на фронте, выходит, воевали одесситы геройски, а при оккупации что? пригнулись овцами, без ропота? Коммунисты - всему голова, получается: они не доглядели. Или ещё хуже: румыны горожанам показались слаще большевиков? Такого не может быть, потому что не может быть.
И в 1970-м появляется книга “Одесская область в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг. Документы и материалы”. Четверть века прошла, авторы обогатились сведениями, а с другой стороны отдалённость событий позволила раскручивать историю раскованней, удобно для партийно-пузатых князей из обкома, ищущих для Одессы партизанской славы. В книге коммунисты Одесской области организуют больше четырёх тысяч партизан и подпольщиков, они распространяют листовки, в боях убивают оккупантов сотнями, портят станки на производстве, сыплют песок в буксы железнодорожных вагонов, засылают на фронт немцам тухлую рыбу... “Почти всё население Одесщины оказывало сопротивление оккупантам” - сказано на 344-й странице; не стыдно людям в глаза поглядеть. И Петровский здесь вот какой: “Первый секретарь обкома А.П. Петровский, обманув румынских контрразведчиков и выйдя 25 октября 1941 года на свободу, стал устанавливать связи с другими подпольными райкомами партии...” (стр. 212); при аресте 21 апреля 1943 года отбивался на лестничной площадке от жандармов, пока не был ранен в руку и ногу, но и тогда пытался не даться живым, “бритвой вскрыл он на обеих руках вены и полоснул себя по горлу. Жандармы взяли его в бессознательном состоянии и отвезли в госпиталь... До июля 1943 года, более трёх месяцев отказывался давать показания первый секретарь обкома А.П. Петровский. Это спасло жизнь многим подпольщикам” (стр. 216-7).
О Петровском здесь правда, её подтверждают румынские документы. Но последующее расширение героического сюжета - “подпольный обком партии осуществлял подбор кадров, направлял деятельность подпольных организаций на вооружённую борьбу и осуществлял антифашистскую пропаганду” (стр. 218) - звучит много патетичнее истины. На странице 224 в докладе румынских расследователей дела о подпольном Одесском обкоме за ним числятся лишь пропаганда и саботажные действия, в том числе один успешный поджог заводского цеха. Книге особенно не доверишься: составители её даже широко известный взрыв комендатуры на Маразлиевской датируют 23-м октября вместо 22-го и число погибших там возросло у них с 60 до 300 (стр. 384).
Так и творилась история одесского Сопротивления. Сойфер в книге упомянут мельком - и на том спасибо, еврейские фамилии советским историкам произносить не приличествовало. Да и откуда их взять, если согласно странице 345 той же книги из 677 партизан города Одессы евреями были только 23. Может, верно? Ведь с января 1942-го Одессу от евреев очистили под корень.
Но кто-то ведь и притаился, перелицевался: “Военно-полевой суд, рассмотрев дело Меерзон Ривы Моисеевны, обвинявшейся в том, что она, проживая под чужим именем... вела шпионскую работу по партийным заданиям, приговорил её к расстрелу” (Сообщение оккупационных властей, Одесский архивный сборник “Одеса у Великiй Вiтчизнянiй вiйнi”, том 2, вёрстка).
И в “Одесской газете” от 10 сентября 1942 г. рядом с объявлением портнихи “Принимаю заказы на дамские наряды по французским журналам за 1943 год”, рекламой оперетты “Цыгане” и дивертисмента “Человек-невидимка” в Мюзик-холле: “Одесская жандармерия, ведшая преследование террористов, скрывавшихся в одесских катакомбах, арестовала группу политических преступников этой категории в числе 25 человек.
Вчера закончилось слушанием их дело...
Суд... приговорил: Екатерину Васину, Василия Иванова, Фриду Хайт, Женю Фурман, Ивана Гринченко, Давида Красноштейна, Элика Зосовского, Дмитрия Варигу, Ивана Петренко, Харитона Лейбас, Шаю Фельдман, Ивана Неизвестнаго и Дионисия Семберг к смертной казни... Леонида Иванова к 25 годам каторжных работ... Марию Иванову и Евдокию Иванову - к 20 годам... Абрама Бухгалтера, Антона Бобровского - к 5 годам каторжных работ каждого [здесь некоторые имена искажены то ли газетой, то ли жертвами на допросах]”.
В списке казнённых поражает пропорция евреев, тем более, в обезевреенном городе. А это - люди из знаменитого отряда В.А. Молодцова-Бадаева, который после войны будет посмертно награждён званием Героя Советского Союза. В отряде было 73 человека, они воевали в городе и в катакомбах с первого дня оккупации. Весной и летом 1942 г. румыны выловили 43 бадаевца с помощью предателя, двое погибли в боях, кто-то ушёл в окрестные леса, кто-то больной после катакомб затаился в городе. Согласно той же книге про одесское подполье бойцы Бадаева “уничтожили свыше 300 солдат и офицеров противника, пустили под откос 2 воинских эшелона, подорвали полотно железной дороги и собрали важные сведения” (стр. 229). Верить? Кто и как считал?..
Но вот несомненно достоверное, из обкомовского Архива:
Л. Бобровский:“Я, Бобровский Леонид Давидович, 1937 года рождения... родился в Одессе...
...после взрыва здания УНКВД на Маразлиевской тысячи евреев (в том числе нашу семью и семью папиной сестры Бухгалтер Т. Л. с сыном Абрашей)... погнали в тюрьму и в ГЕТТОна Слободке. Папе удалось сбежать и скрыться в Куяльницких катакомбах, где по рекомендации ИВАНОВА В. И., которого папа знал перед войной, вступил в партизанский отряд МОЛОДЦОВА (БАДАЕВА) В.А., в связи с чем нас: маму, брата Абрашу, меня и тётю Таню с сыном Абрашей вывели из ГЕТТО в катакомбы на Куяльнике дядя Павло (Нудьга Павел Корнеевич) и Яшка (Татаровский Георгий Александрович), партизанские связные...
Два моих брата - “ДВА АБРАШИ” стали связными между катакомбами и городом. В катакомбах было темно и сыро, освещение свечами и керосиновыми лампами, питания нехватало, я там заболел “свинкой”, не мог повернуть головой... Были ещё несколько мальчиков, которые дразнили меня “Лёнчик-пончик” и “хрюшкой”, потом с какими-то вещами посадили в тачку и мальчишки меня куда-то повезли, мой брат Абраша, который называл себя Мусиком, потому что это имя ему больше нравилось [...Николай Петрович, Николай Петрович!..], шёл за этой тачкой и как дворник махал-подметал веником. Я... от этого смеялся. Очутилсяопять в катакомбах.
После ареста семьи ИВАНОВЫХ карателями, румыны начали травить катакомбы газом, была дана команда, чтобы женщины и дети небольшими группками выходили на поверхность. Когда моя мама со мной и моим братом Мусиком ночью вышла из катакомб, нас арестовали жандармы с овчарками и на машине отвезли на Бебеля 12 в жандармерию-сигуранцу. Маму мою как партизанку пытали и мучали, а потом расстреляли. Меня с Мусиком, тётей Таней с сыном и другими евреями отправили в тюрьму на ул. Водопроводной.
Папу по партизанской кличке “АНТОН” - за его силу - и Абрашу Бухгалтер оккупанты приговорили к 5 годам каторжных работ. Мусик с Абрашей Бухгалтер пытались несколько раз бежать из тюрьмы, Абрашу тюремщики убили, а Мусик перерезал себе вены и кровью расписался МУСИК БОБРОВСКИЙ и там умер.
Папу из тюрьмы выкупил дядя Павло с каким-то высоким румыном в коричневой форме, а меня и тётю Таню Бухгалтер освободили из концентрационного лагеря - с. Амбарово Доманёвского района - тоже длинный худой румын в коричневой форме и мы с отцом до освобождения Одессы скрывались...
...Незадолго перед кончиной [в 1980 г.]папа вспоминал с особой горечью, что “ЯШКА”, самоотверженно помогавший многим в период оккупации, был [после войны]незаконно осуждён к 10 годам лишения свободы якобы за измену Родине...
В мае 1989 года кто-то из соседей передал, что к нам приходил седой мужчина, представился, что был с папой в одном партизанском отряде, и ему сказали, что папа умер...
Вечером 10 апреля 1997 года ко мне позвонил Татаровский Г.А...
17 апреля 1997 года в 11 утра... я встретил спасителей нашей и многих еврейских семей ИВАНОВУ Марию Васильевну, ИВАНОВА Александра Васильевича и ТАТАРОВСКОГО Георгия Александровича - партизанского “ЯШКУ”, встреча была радостной и незабываемой..”.
А. Иванов:
“Наша семья состояла из отца ИВАНОВА Василия Ивановича, матери ИВАНОВОЙ Евдокии Фёдоровны, брата ИВАНОВА Ивана Васильевича, брата ИВАНОВА Леонида Васильевича, сестры ИВАНОВОЙ Марии Васильевны и меня [ИВАНОВА Александра Васильевича, тогда 13-летнего], проживала в г. Одессе на пос. Куяльник-Усатово и по заданию, порученному отцу и старшим братьям, входящим в состав группы подпольного партизанского отряда... осталась на оккупированной территории... Отец ИВАНОВ В.И. (подпольная кличка “Коза”) был руководителем группы. Квартира наша была вырублена в скале известковой горной породы и имела выход в катакомбы... являлась конспиративной явкой между отрядом, руководимым Молодцовым (Бадаевым) В.А., подпольной группой Одесского морского порта, руководимой гр. ВЕККЕР А.Т. и НУДЬГА П.К. (подпольная кличка “Адвокат”), а связным был парень-морячок по кличке “Яшка”...
...в конце ноября 1941 года в катакомбы через нашу квартиру стали переправлять еврейские семьи. Боеспособных направляли на базу, а стариков, женщин и детей оставляли в ближних катакомбах от нашего жилья, так как им требовалась помощь.
...мне запомнилась семья евреев БОБРОВСКИХ - дядя Давид, тётя Поля, их сыновья Абраша и Лёнчик, который вскоре заболел “свинкой” и моя мама, Иванова Евдокия Фёдоровна, забрала этого больного мальчика в нашу семью... Я и мой брат Леонид, а так же Бобровский Абраша, которого кликали “Мусик” и даже связной отряда “Яшка” дразнили больного ребёнка “хрю-хрю”. Они жили у нас долго.
В марте 1942 года “Яшка” сообщил НУДЬГЕ информацию, что на нашу семью гестапо и румыны готовят облаву, кто-то “сдал”, что Ивановы прячут евреев с Одессы... Нудьга пришёл в квартиру, а отец выслал меня во двор на “шухер”, где я увидел “Яшку”, связного. Вышел затем отец и сказал мне и Яшке, что надо взять тачку, погрузить вещи евреев, забрать детей и Иван, мой старший брат, пусть отведёт людей вглубь катакомб, Иван знает куда.
НУДЬГА, для меня он был “дядя Павло”, брат Иван и “Яшка” и я сам погрузили вещи на двухколёсную самодельную тачку, а сверху посадили несколько детей... Среди детей был и Лёнчик Бобровский, страдающий “свинкой”, замотанный платками... Евреев много было, не знаю сколько, 30-40... Вдруг Лёнчик засмеялся: его брат Абраша идёт за тачкой и подметает пыль, заметает... Подметать след от тяжело гружённой тачки велел отец.
Мы завели людей, завезли тачку на одну из площадок катакомб и я, как мне наказал отец, вывел из катакомб другим ходом Нудьгу и связного Яшку в сторону города. А когда вернулся через катакомбы прямо в квартиру, то во дворе увидел, что там и фрицы, и румыны, возле ворот машина крытая большая, а отец связанный и брат Иван связанный, бьют их, я увидел раненную собаку и спрятался в будке. Из будки я уже видел всё, как отца и брата Ивана повели в катакомбы, из криков понял, что надо показать, где евреи. Мать, обняв сестру, лежала на земле.
Потом вернулись группа фрицев и румын с отцом, его били, Ивана не было. Из криков я понял, что Иван сбежал. Отца поставили под стенку, а мать и сестру, лежащих на земле, румын облил водой. Мать кинулась к отцу, за ней сестра и брат Лёня. Тогда мать и детей отшвырнули двое в гражданском, отца поставили под стену и какие-то и в форме румын и гражданские стали стрелять по отцу, а отец всё не падал. Потом подтянули к дереву, ореху во дворе и закинули верёвку, петлю одели отцу на шею, подвесили и снова опустили, дважды так делали, отец извивался, мама кричала и дети. Потом отца снова поставили под стену и потащили туда мать, она не могла стоять, швырнули к ней детей, стали стрелять по ним, но упал отец, а мать бросилась к нему, я плакал, слёзы были, заслоняли люди всё, и потом видел, как мать и детей потащили к машине, они не шли, потом отца потащили в сторону машины. Там фрицы и румыны ходили по двору, заходили в квартиру, бегали, заслоняли всё, и я плакал. Я боялся выйти, машины уехали, все ушли и сразу меня подбросило от взрыва, я ничего не понял.
Очнулся я в палате какой-то клиники, позже узнал, частная клиника профессора Часовникова. Меня оттуда забрал связной “Яшка” и какой-то румын, потом из яшкиной квартиры, где-то на Бебеля... меня забрал уже осенью 1943 года мой брат Иван... Я плохо всё понимал, плохо говорил, плохо слышал, с трудом вспомнил, что произошло.
Иван рассказал мне, что когда его и отца повели румыны в катакомбы, то он в темноте рванул в сторону и затаился, его не нашли, а отца вытолкали и вылезли все и тогда Иван побежал на базу за помощью. Когда шли к нашей хате, раздался взрыв, он завалил дорогу, пришлось как-то выбираться и они опоздали. Меня нашли скрюченного и без сознания в собачьей будке, под грудой камней и досок. И что пока я был у “Яшки” на Бебеля, Иван меня боялся часто навещать, что мне помогли Часовников, “Яшка” и какой-то румын, чуть ли не сам начальник полиции. Иван же мне и дал прочитать газету про [осуждённых]отца, мать и сестру и брата, уже когда я смог читать, что-то понимал, стал говорить. Сам себя я понимал, что стал почти психом и тщательно старался не вспоминать, не думать и не рассказывать никому, что было”.
Среди семи десятков бадаевцев евреев было почти половина, свыше 30. Больше двадцати еврейских беглецов из тюрьмы в самые первые дни оккупации под руководством Г. Фурмана организовались в партизанский отряд, базировавшийся в одесских катакомбах и там влившийся в отряд Бадаева.
Фамилии бадаевских евреев после войны в посмертных представлениях к наградам бывший заместитель Бадаева Я. Васин помечал “Задания выполнял безукоризненно”, “Страха не знал”, “Смелый в бою”. По его заключениям, в Одесском обкоме партии были написаны наградные характеристики. Не состоялись награды, не прозвучали громко имена, затёрлись, затерялись, пылью архивной покрылись непроглядно. А стряхнуть пыль - и вот в деле 23 архивного фонда 92, опись 1:
“БОЕВАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА
на бойца партизанского отряда т. МОЛОДЦОВА В.А. (Бодаева)
ЗАСОВСКОГО Илью Григорьевича
Тов. ЗАСОВСКИЙ И.Г., 1920 г. рождения, еврей, беспартийный. Участвовал во всех боевых операциях отряда. Расстрелян оккупантами 24/Х-42 г. Проявил себя как подлинный патриот Родины. Представлен посмертно”.
“БОЕВАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА
на бойца партизанского отряда т. МОЛОДЦОВА В.А. (Бодаева)
ЛЕВЕНСОНА Харитона Аркадьевича
Тов. ЛЕВЕНСОН 1915 г. рождения, еврей, беспартийный. До Отечественной войны работал в НКГБ. Оставлен по спецзаданию.
Принимал участие во всех боевых операциях, проводимых отрядом, а также доставал для отряда продукты питания и доставлял в катакомбы. Расстрелян оккупантами 24/Х-42 г. Представлен посмертно”.
“БОЕВАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА
на бойца партизанского отряда т. МОЛОДЦОВА В.А. (Бодаева)
ШЕМБЕРГА Дионисия Александровича
Тов. ШЕМБЕРГ Д.А. 1915 г. рождения, еврей, беспартийный. До Отечественной войны работал в НКГБ. Оставлен по спецзаданию. Участник всех боевых действий отряда. После пыток в фашистских застенках сошёл с ума. Расстрелян оккупантами 24/Х-42 г. Представлен посмертно”.
“БОЕВАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА
на бойца партизанского отряда т. МОЛОДЦОВА В.А. (Бодаева)
КРАСНОШТЕЙНА ВЛАДИМИРА ИСАКОВИЧА
Тов. КРАСНОШТЕЙН В.И... еврей, беспартийный... Участвовал во всех боевых операциях партизанского отряда. Безоговорочно выполнял все задания... Во время боя с оккупантами (весной 1942 г.) был ранен. Арестован румынской жандармерией в июне 1942 года и 24/Х-42 года расстрелян”.
Из Листов:
“Красноштейн Владимир, 1920 г. р., призван в армию; из Бреста добрался до Одессы и сражался в партизанском отряде Молодцова-Бадаева, погиб”.
“Красноштейн Исаак, 1912 г. р., токарь, погиб в партизанском отряде Молодцова-Бадаева2.
“Фейген Миша, 14 лет, отправил мать и сестёр в Ташкент, остался в Одессе защищать город. Пионер-подпольщик, повешен немцами в центре Одессы, ул. Ленина на пионерском галстуке”.
“Бык Лейб, 25 лет, инженер-химик, партизан в катакомбах, убит в Одессе в 1943 г”. На фото красавец, галстук, белоснежная рубашка, пиджак - щёголь; бабелевский Лёвка Бык.