«Кто сеет зло, пожинает зло».

Дрейко заснул на диване в гостиной Гриффиндора. Гарри спать не хотелось, и он, будучи убежденным в том, что он должен составить Малфою–младшему компанию, не пошел в спальню. Камин еще долго горел, Гарри смотрел на желтые язычки пламени и думал о многом. В особенности долго он размышлял о своей собственной смерти, которую он уже вроде бы научился принимать. Он не мог понять, чего он, собственно, так сильно боялся, когда был в плену. Было ли это просто отвращение перед всем тем злом, которое он там видел, или же нечто другое? Страх и отвращения — понятия разные, и иногда они довольно похожи, но он ведь должен был определиться и, наконец, разобраться в собственных чувствах. После такого нервного потрясения он не удивлялся тому, что ему практически не снились сны, и тому, что его не посещали видения. Во время этих бессонных ночей (засыпал он только под утро) он многое основательно продумал, но выхода так и не нашел. Что‑то перевернулось в нем, и он не мог понять, в какую сторону. Смерть Нарциссы Малфой вывела его из того ничтожного душевного равновесия, которого он так долго ждал. При этой мысли он закрыл глаза, и ему вновь представилось ее светлое, умиротворенное лицо, вспомнились ее последние слова о ее сыне, и он понимал, что начал воспринимать мир как‑то по–другому. Сколько у него было таких поворотных моментов в жизни? Не счесть. Даже если бы он и проспал все эти ночи, это понимание не ушло бы, это он знал точно. Жизнь и смерть — вещи, несомненно, необыкновенные, две главные тайны Бытия. Почему же они открываются человеку только тогда, когда он их созерцает наглядно? Гарри перевел взгляд на Дрейко, который спал неспокойно и бессознательно впивался пальцами в подушку. Гарри знал, что это такое, когда теряешь близкого родственника, он сам тогда спал очень плохо и не хотел в это верить. Но его друзья поддержали его тогда, и, хотя их поддержка не могла смягчить горечь потери, она всегда помогала ему жить дальше, радоваться жизни, создавать что‑то новое. А кто мог теперь помочь этому мальчику преодолеть боль? Гарри был неуверен в том, сможет ли он это сделать, но был совершенно уверен, что его благие намерения правильно поняты и приняты не будут. Осознание этого давалось ему с трудом, но он уже знал, что чудес на свете не бывает, а следовательно… как тогда быть с теми вещами, которые он сам наблюдал в последнее время? Возможно, они требовали от него какого‑то особенного внутреннего состояния? Он усмехнулся: еще немного, и он станет религиозным… было ли что‑то религиозное в том, что он тогда пережил? Несомненно. Но как‑то мимо все прошло, а он должен был что‑то решать для себя, и решение было вроде очень близко, но казалось таким сомнительным и невероятным. Одно он мог утверждать однозначно: он сделает все, чтобы никто больше не потерялся и чтобы он сам не потерял больше никого в этой новой войне. Он ведь не отбросил в сторону личную ответственность, которая есть у каждого человека, после победы над Волдемортом и его приспешниками. И если этот волшебник снова воскреснет, он должен…

Шрам вспыхнул, и Гарри инстинктивно дернулся за волшебной палочкой. В этот же миг раздался тихий стон, и Дрейко вскочил.

— Что такое? — быстро спросил Гарри.

— Не знаю, — автоматически ответил Дрейко, но взялся за левое предплечье. — Просто показалось, — он пугливо оглянулся, затем уставился на Гарри: — Ты почему не спишь, Поттер?

— Не хочу. Сижу тут просто…

— И меня охраняешь? Если хочешь знать, мне это совсем не нужно! — Дрейко посмотрел в окно. — Сколько времени?

— Половина пятого утра, — ответил Гарри. — Теперь было бы, действительно, лучше для нас обоих пойти спать.

— Что ты говоришь? А я думал, ты не хочешь спать.

— Если ты не хочешь со мной разговаривать, почему ты тогда здесь? — Гарри начал чувствовать раздражение, но вовремя удержал себя в надлежащих рамках.

— Ты меня сюда притащил, — парировал Дрейко. — А у меня, между прочим, полно других мест, куда я мог бы пойти.

— Это какие же?

— Что ты ко мне пристаешь со своей любознательностью? — Дрейко отвернулся, но не встал, чтобы уйти. — Жалко меня, да?

— Да, наверное, — неуверенно ответил Гарри.

— Если ты это находишь смешным, валяй, не стесняйся, ибо мне твое мнение совершенно по барабану! — сказал Дрейко с вызовом.

— Что тут смешного? — Гарри не понял. — Это… ужасно.

— К чему эти громкие слова — «ужасно»? — раздраженно отмахнулся Дрейко. — Это произошло, и все тут. И было бы неплохо, если бы мне не напоминали об этом постоянно. Если бы я мог с этим что‑нибудь поделать… а так, все это бесполезно.

— Ты вообще веришь в то, что ты говоришь? Это же естественно, что ты хочешь говорить об этом, разве не так?

— Нет, — упрямство Малфоя было прямо‑таки ослиным. — Не с тобой, во всяком случае.

— Прекрасно, — сказал Гарри, вставая, — тогда я оставляю тебя здесь и иду спать, а ты можешь идти в другие места, которые у тебя есть, но, если тебе что‑нибудь понадобится…

— Да, да, Поттер, можешь не продолжать, — Дрейко все еще не смотрел в его сторону.

Гарри чувствовал усталость и разочарование. Конечно, ничего другого ему и не следовало ожидать, и он в некоторой степени был разочарован и самим собой. Малфой был упрям, как сто ослов, это не новость, но он, Гарри, который, в отличие от него, видел последние минуты жизни его матери, мог бы все это выразить как‑то по–другому. К чему теперь вся эта старая вражда? Гарри был готов заплатить уже любую цену, лишь бы все это поскорее закончилось и наступила новая эпоха.

Он был уже на третьей ступеньке лестницы, ведущей в спальню для мальчиков, когда Дрейко окликнул его:

— Поттер, а ты бы остался со мной, если бы я попросил?

— Почему нет?

— Я не знаю, почему, — он смутился и замолчал.

— Я же оставался с тобой до этого момента, я хотел как‑нибудь помочь. Просто не так уж много в моих силах сделать…

— Я должен был быть там, с ней, — неожиданно прошептал Дрейко, — я, а не ты. Думаешь, я не понял тогда, когда ты уходил, что я ее больше не увижу?

Гарри не знал, что на это ответить. Он вернулся в гостиную и сел в кресло справа от Дрейко, который продолжил:

— Ты знаешь, каково это: потерять родителей. Знаешь, что я всегда думал по этому поводу? Что все это не так уж и трагично, если ничего не помнить об этом. Не говори ничего, я знаю…, что я никогда особо не разбирался в жизненных ситуациях. Я так мало знал обо всем этом, что, когда это случилось со мной, оказался беспомощным. В отличие от тебя, к примеру.

— Что ты говоришь, Дрейко?

— То, что я думаю, и о чем я теперь точно знаю, что оно истинно. А все истинное… никогда не думал, что все истинное такое трудное.

— Вовсе нет, многое зависит от твоего отношения к этой истине.

— Да не знаю я, как мне к этому относиться. К тому, что она… что ее теперь нет… как к этому можно относиться? И я не представляю, как отец это выдержит… там, — он закрыл лицо руками.

— Я думаю, ты должен постараться отнестись к этому, как она.

— Откуда тебе знать, каким было ее отношение?

— Я видел его, — разговор был тяжелым для Гарри, но он чувствовал, что и сам параллельно освобождается от чего‑то незримого и мутного. — Я слышал ее. И последние слова ее были о тебе, она просила сказать тебе, что любит тебя. А это означает, что она все еще любит тебя и всегда будет любить, как и моя мать. Я абсолютно уверен в том, что ее любовь со мной, где бы я ни был, и защищает меня. С помощью любви можно защитить так, что ненависти мало не покажется.

Дрейко вытаращил глаза. Медленно осмысливая услышанное, он также медленно спросил:

— Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что она все еще меня любит?

— Ну, несмотря на то что она теперь там, а не здесь, она продолжает тебя любить и заботиться о тебе. Все не кончается со смертью, не всегда, по крайней мере.

— Правда? — глаза Дрейко стали уже круглыми, как монеты, так что Гарри едва не улыбнулся.

— Раньше я тоже думал, что все кончается, а все эти разговоры о том, что кто‑то идет «дальше», — просто предположения, а люди просто растворяются, и все. А потом я узнал об очень многих удивительных вещах: я видел своих родителей, своего крестного, и они были совсем не как воспоминания, они… не знаю, как это объяснить, да это и неважно, я знаю, что они существуют, нет, они живут! Я понимаю, что объясняю туманно, но…

— Да нет! Но…, — Дрейко даже придвинулся ближе, — если я когда‑нибудь отправлюсь к ней, мы встретимся?

— Я думаю, что все возможно. Там я не был, так, поблизости.

— Что значит «поблизости»? — жадно спросил Дрейко.

— Ну, в вестибюле, если это так можно назвать, — улыбнулся Гарри, — я теперь почти уверен в том, что это был вестибюль, или что‑то в этом роде. А насчет того, что там можно жить, это уж точно!

— В качестве души?

— Наверное. Или чего‑то большего. Почитай лучше на эту тему, я не специалист.

— Мне делать больше нечего, по–твоему? Я последний раз книгу открывал… даже не вспомнить, когда это было, наверное, когда камин растапливал… Да и кому вообще нужны книги? Ты же сам через это прошел!

— Ну, и что? Мне кажется, из моего опыта тяжело что‑то полезное выудить.

— Ему кажется! Если я тоже испытаю нечто такое, я смогу увидеть маму, ты это хочешь сказать? — голос Дрейко был полон надежды, но Гарри опять не знал, что ответить, он и сам ведь когда‑то гонялся за образами своих родителей, но это было уже словно в другой жизни.

— При непосредственном опыте я не родителей видел. И вообще, я бы этого никому не пожелал, я чудом остался в живых.

— Но ты ведь теперь знаешь, с чего начать, я имею в виду, в жизни?

— У меня, собственно, есть много возможных занятий, — признал Гарри. — Но не со всеми я могу справиться.

— А если бы ты был сейчас один?

— Если ты по–настоящему один…, — Гарри задумался, вспомнив ту одинокую ночь, когда он, как во сне, шел в лес, чтобы сдаться Волдеморту. — Знаешь, в этом случае, можно сделать все! Абсолютно все. Иначе смерть.

Дрейко серьезно посмотрел на него и вздохнул.

— Я думал, я сегодня умру. И я даже хотел этого по–настоящему, представляешь?

— Да, — мрачно кивнул Гарри.

— Но Ангел Смерти опять пролетел мимо. Ты слышал о нем?

— Нет, я не верю в ангелов.

— Я тоже, но в него я всегда почему‑то верил, просто как в некое обозначение, символ что ли… ну, а потом я понял, что больше не один. Ты тут сидишь. И это удивительно.

— Что здесь удивительного?

— Я вообще‑то должен был бы ожидать кого угодно, кроме тебя.

— Ну, если ты находишься в гостиной Гриффиндора, это нормально, если…

— Поттер, скажи, у тебя мозги отпуск взяли или только больничный? Притворяешься, что не въехал, или?

— Ладно, не ори на меня. Просто, должен признаться, я торможу немного в пять утра.

— Это сразу видно, — с издевкой заметил Малфой. Через какое‑то время он посмотрел на Гарри прямым взглядом и тут же его отвел: — В любом случае… спасибо…

— Не за что, — Гарри невольно зевнул. Он чувствовал успокоение и хотел сохранить это ощущение надолго. — Хочешь спать?

— Нет, можно подумать, после таких разговоров возможно заснуть! Я бы лучше полетал сейчас немного, ты со мной?

— Пожалуй.

После полета они пошли обратно в замок, впечатление от первой нормальной беседы за всю жизнь улетучилось, и Гарри начал ощущать неуверенность. Малфой, казалось, думал о том же. Осталась лишь некоторая неловкость, которую следовало как‑то устранить, но Гарри не решался начать разговор, и Дрейко тоже молчал. Но, когда они уже входили во внутренний двор замка, он внезапно остановился и сказал горько:

— Я не могу этого забыть.

— Чего? — спросил Гарри и тоже остановился.

— Что я — трус и свинья!

— Почему?

— Ты знаешь, почему! Я боялся идти туда, к ней… это должен был быть я, ее сын! А я остался в другой комнате, на другом этаже! Единственный родственник, который мог бы… якобы самый близкий человек, — он покраснел и умолк, глотая воздух.

— Это чувство вины останется надолго, — сказал Гарри. — Но она тебя простила, я уверен.

— Ты просто хочешь меня утешить, Поттер! — Малфой оперся о древко метлы, как будто боялся упасть. — Я точно знаю, что я очень обидел ее этим… прямо перед смертью.

— Тогда попроси у нее прощения, — Гарри пожал плечами, не зная, что еще можно было посоветовать.

— Если только она меня услышит, — проворчал Дрейко, но в его взгляде появилась опять та надежда, которая уже начинала пугать Гарри. — Скажи еще раз, ты думаешь, она меня простила?

— Дрейко, если ты в этом действительно заинтересован, спроси профессора Снейпа, ее последние слова были обращены, собственно, к нему, а не ко мне, я просто рядом оказался.

— Спросить его? — Дрейко скривился. — Он не имеет к моей матери никакого отношения!

— В любом случае, куда большее, чем я, — возразил Гарри. — Почему ты не хочешь с ним разговаривать?

— Во–первых, он выскочка, во–вторых, с предателями я общаться не намерен, и…

— Если уж ты намерен общаться со мной и моими друзьями, можешь спокойно забыть об этом принципе. И не называй его так.

— Надо же! — по лицу Малфоя расплылась презрительная ухмылка. — Странная у вас дружба, я бы сказал.

— Кто тебе сказал, что это дружба? — Гарри очень не хотелось показывать, что его собственные слова на эту тему задевают его, и вроде бы он преуспел в этом. — Ты ведешь себя, как ребенок. Какая разница, с кем говорить, если вопрос первостепенной важности?

— Для меня — большая, — ответил Дрейко без особой уверенности.

Гарри больше ничего не сказал и взглянул на небо. Все говорило о приближающейся зиме: воздух был холодным и сухим, на деревьях висели последние чахлые листья, а ночью все чаще выпадал снег. Гарри даже вздохнул, когда ему вновь пришлось посмотреть на Дрейко. И что теперь? Кто‑то окликнул его. Это была Луна Лавгуд, которая как раз выходила из замка. Она помахала рукой в знак приветствия и, к ужасу Гарри, направилась к ним. Дрейко, не замечавший ее несколько секунд, увидел ее на расстоянии уже десяти метров и начал смотреть в другую сторону. Как Гарри и опасался, Луна по–прежнему действовала отпрыску из рода Малфоев на нервы.

— Привет, Гарри! — радостно закричала она.

— Привет, Луна, — нервно поприветствовал он ее. — Как поживаешь?

— Не особенно хорошо, но я не унываю, это так скучно — унывать, — просто ответила она и уставилась на онемевшего Дрейко.

— Какие у тебя планы на ближайший выходной? Проведешь его в Хогсмиде?

— Не думаю, знаешь, Невилл… у него нет желания, а я теперь тоже очень сильно занята, я ведь поступила в аспирантуру и теперь много учусь. И мне очень грустно оттого, что никто не занимается проблемой вымирания морщерогих кизляков, это просто ужасно, я серьезно исследую этот вопрос, когда буду больше знать.

Дрейко хихикнул. Гарри бросил на него предупреждающий взгляд, но удивленные глаза Луны уже опять смотрели на него, распахнутые, как две маленькие луны.

— А ты — Дрейко Малфой, — сказала она ему убежденно. — Ты иногда приносил нам еду, когда мы сидели в подвале.

Дрейко поперхнулся слюной.

— Я очень хорошо это помню, — огромные голубые глаза просветлели от воспоминаний, а Гарри, тем временем, решал сложную дилемму: вмешаться или нет. — Ты уже тогда был несколько удрученный. Я сразу заметила.

— Я — удрученный? — непонимающе переспросил Дрейко.

— Но сдаваться тебе нельзя! Если неделю льет дождь и все серо, значит, потом обязательно будет солнечно, — она похлопала его по плечу, сказала Гарри: «Пока!» и пошла, подпрыгивая и что‑то напевая себе под нос.

— Ты это слышал? — ошарашено спросил Дрейко у Гарри. — Что это было?

— Она хотела тебя подбодрить, я думаю, — Гарри тоже был удивлен, но он‑то к Луне уже привык, от нее и не такое можно было услышать.

— Таким образом? — возмутился было Дрейко, а потом задумчиво произнес: — А ты знаешь, вроде действительно полегчало.

— Она прекрасный человек и друг, и она знает, что такое потерять маму. Поэтому она сначала не говорила с тобой.

— Вот за это спасибо! — ответил Дрейко с сарказмом и в некотором отупении посмотрел вслед удаляющейся Луне. — А что? Она встречается с этим… Лонгботтомом?

— Встречалась, но что‑то там не заладилось. Если честно, Джинни пыталась мне объяснить, я ничего не понял, — пожал плечами Гарри.

Малфой хотел что‑то еще сказать, но передумал. Гарри увидел Рона и Гермиону, которые, вероятно, искали его, поскольку были очень взволнованы. Он сделал им знак, и Дрейко, тотчас отделившись от него, ушел. Гарри не стал звать его назад, понимая, что, если они попытаются общаться вчетвером, это будет уже чересчур.

— Гарри, мы так за тебя беспокоились! — воскликнула Гермиона.

— Где ты был с ним? — спросил Рон.

— Да полетали немного вокруг Хогвартса. Он, кажется, более или менее в порядке, если это можно так назвать.

— Ну, тогда ты можешь спокойно собираться, — сияя, сказала Гермиона.

— О чем ты? — Гарри понял, что он что‑то забыл.

— Завтра у нас гиперсложный тест по всем предметам, забыл? И прогулять его ты никак уж не сможешь, ты ведь вполне хорошо себя уже чувствуешь.

— Но, Гермиона, если я уеду, я не смогу дальше проводить расследование!

— Какое расследование? — удивился Рон. — Гарри, ты же сам сказал, что не можешь больше ничего сделать. Но нет, ты можешь… попытаться найти Хольдера и расспросить его, зачем ему понадобились Зеленые Топи, или ты можешь отправиться туда сам и заработать кучу неприятностей на свою голову.

— Это совсем не смешно, Рональд! — строго остановила его Гермиона. — На самом деле, он хочет остаться из‑за некоторых личностей. Но, Гарри, это неразумно, ты и сам это хорошо понимаешь.

Гарри смотрел на своих друзей. Они были правы, он не мог предпринять ничего существенного, если только украсть все необходимое из потайной библиотеки и рвануть в Топи. Идея показалась ему неплохой, но он кивнул друзьям в знак согласия и пошел наверх, в замок, собирать вещи. Он понимал, что из школы авроров его больше так просто не выпустят, и решил, по меньшей мере, написать Малфою в один из будних дней, так как в выходные его ждала целая гора домашних заданий и его место в школе было уже поставлено под большое сомнение.

Покончив с чемоданом, он, не выдержав, все‑таки пошел в библиотеку, он не мог просто так покинуть замок. Войдя в темную залу, он поискал глазами своего учителя. Сначала он его не заметил, но на шкафу справа от него играло пламя от свечи, и он обошел шкаф кругом.

Мастер зелий, как всегда, читал. И во всей этой обстановке было уже что‑то знакомое и близкое. Гарри сел, как обычно, перед ним и молчал. Снейп тоже молчал, сдвинув брови и продолжив водить пальцем по странице. Он что‑то искал и, как Гарри почему‑то сразу понял, не хотел это находить. Он долго наблюдал за учителем и боролся с желанием заговорить. В душе он всем сердцем надеялся, что Снейп все поймет и заговорит с ним первый. «Лучше бы он на меня накричал, — подумал Гарри и отвел взгляд. — Он, наверное, думает, что я подвел его, в то время как он на меня положился… но можно ли вообще на кого‑нибудь полагаться?»

При этой его мысли Снейп резко вскочил, швырнул книгу на стол и сделал какое‑то неопределенное движение. Гарри не смотрел на него, но прислушался. Однако ничего не за этим не последовало. Снейп быстрым шагом вышел, и Гарри вышел вслед за ним. С одной стороны, он понимал Снейпа, с другой же он бы на его месте скорее желал прояснить ситуацию, чем читать чужие мысли.

Плохое настроение не улучшилось и после прибытия в Фульменгард, и, стоя у окна в спальне, Гарри, как и до этого ночью, думал о многих невеселых вещах и понимал, что ему скоро предстоит встретиться с неизвестным злом. Также он понимал, что Рон с Гермионой скоро очнутся и помогут ему, он ведь не мог справиться со всем один, они всегда действовали вместе. Но единственный человек, который мог здесь хоть что‑то разъяснить, не разговаривал с ним. Если он и дальше так будет дистанцироваться, произойдет нечто ужасное, это Гарри великолепно ощущал, хотя и не знал причины этому. Ясное осеннее небо сверкало мириадами звезд. Марс мерцал красным так же ярко, как перед предыдущей войной. Обернувшись, Гарри посмотрел на спящего Рона. Если даже он и не сможет ничего больше предпринять, если ничего, кроме собственных действий, не будет от него зависеть, он все равно будет сражаться. Он может потерпеть поражение, но разве это было бы намного хуже, чем когда они жили в палатке и питались травой и ягодами или когда противников было несколько сотен против нескольких десятков? Он не отступит и в этот раз и защитит все, что ему дорого, чего бы это ему ни стоило. Даже если против него выступит сильнейшая темная магия на свете! Потому что это вещи, за которые стоит сражаться…