1

Критический период уготовано пережить каждому человеку. Пережить мучительно и трудно. На то он и критический период. Время, когда с высоты прожитых лет можно бесстрастно предугадать итог всей своей жизни. На этом заколдованном перекрестке сомнений и раздумий еще можно порой сделать поворот, но изменить предначертанный путь — сложно, слишком сложно…

Аркадий Аркадьевич Сошников, торжественно отметив сорок второй в своей жизни день рождения, вступил как раз в этот критический период с глубоким душевным разочарованием. Нельзя сказать, что прожитые им годы он считал совершенно бесплодными и бесцельными, но, будь на то его воля, — несомненно предпочел бы избрать другую жизненную дорогу.

Запоздалые сожаления основательно усугублялись тем, что изначально в выборе своего пути Аркадий Аркадьевич был несвободен — зависел от воли родителей, вернее, от отцовской воли. Отдавший всю свою жизнь служению родине в ее железных внутренних органах, Сошников-старший и слышать не хотел, чтобы сын осмелился избрать какое-либо иное поприще. А поползновения к тому у сына намечались, и очень серьезные.

В детстве Аркадий Аркадьевич был тихим, не в меру мечтательным отроком, много и самозабвенно читал и втайне решил посвятить свою жизнь служению литературно музе. По окончании школы намеревался даже поступить в знаменитый Литературный институт на Тверском бульваре. И, надо полагать, добился бы своего, поскольку действительно обладал определенным литературным дарованием. Что однозначно засвидетельствовал исход творческого конкурса, по результатам которого Аркадий Сошников был допущен к вступительным экзаменам. А это, заметьте, удавалось далеко не многим! Разумеется, теперь та наивная детская повесть о первой любви, с которой он решился штурмовать вершину литературного Олимпа, представлялась Аркадию Аркадьевичу не более чем шуткой, однако, согласитесь реальный шанс изменить свою судьбу у него был, и шанс многообещающий.

Но воля родителей, не пожелавших и слышать о появлении в семье новоявленного писателя, то есть, человека профессии легкомысленной и в общественном отношении небезопасной, — была непреклонна. И пришлось Аркадию Аркадьевичу, стиснув зубы, поступить в весьма престижное закрытое учебное заведение, кующее железные кадры верных защитников родины. И поступить, разумеется, по протекции.

С тех пор прошло немало лет. Аркадий Аркадьевич добился несомненных успехов на навязанном ему поприще. Добиться еще больших мешал угнездившийся в душе коварный червь сомнения. По-прежнему Аркадия Аркадьевича потаенно привлекала богемная литературная жизнь, ее веселая беззаботная праздность. И, конечно, дерзкая перспектива добиться успеха, со всеми вытекающими из этого удовольствиями.

Но, увы, раз уж судьба сыграла с ним такую злую и жестокую шутку, приходилось несостоявшемуся литератору поневоле совершать восхождение к другой, куда более многообещающей вершине, так, впрочем, и не ставшей в глазах Аркадия Аркадьевича привлекательной.

До недавних пор служба, со всеми ее тревогами и тяготами, не казалась полковнику Сошникову слишком обременительной. Он делал свое дело. Медленно, но верно поднимался под чутким руководством прежнего начальника, давнишнего и доброго друга отца. Работа была почти незаметная и вполне мирная. Аналитические размышления, доклады, бумажки…

Но несколько лет назад во всем железном заведении произошла основательная и болезненная перетряска и… Аркадий Аркадьевич, опять-таки против собственной воли, оказался в совершенно другом отделе, под руководством куда более требовательного и взыскательного начальника. Так что поневоле ему пришлось оставить прекраснодушные мечты о мирном достижении основательной пенсии, и, мобилизовав все силы, взяться за новую, изрядно претящую его натуре работу.

Дела, за которые он теперь отвечал, отравляли жизнь не только Аркадию Аркадьевичу, но и многим куда более значительным людям — персонам государственного масштаба. И главное — ни отказаться, ни увильнуть от этих дел он просто не мог, поскольку заслуженный его родитель скоропостижно скончался, а вместе с ним — и прежние высокие связи… Приходилось выпутываться самому. А именно этого, в силу своего характера, Аркадий Аркадьевич, как назло, делать не умел. И потому вынужден был бессильно плыть по течению, рискуя при малейшей оплошности быть безжалостно выброшенным на берег.

Положение его в немалой степени осложнялось еще и мучительными семейными проблемами. Если с женой у Аркадия Аркадьевича всегда были мир и любовь, то единственная и, к несчастью, горячо любимая дочь вот уже добрый десяток лет преподносила родителям сюрприз за сюрпризом. Изрядно избалованная и почти неуправляемая, она, задолго до совершеннолетия, превратилась для Аркадия Аркадьевича в постоянную головную боль, с которой он бессилен был что-либо поделать. Сколько сил и средств было потрачено, чтобы девчонка с грехом пополам закончила школу и поступила в институт, сколько нервов! Так нате вам — едва закончив первый курс, эта маленькая стерва наотрез отказывалась учиться дальше, связалась с настоящим человеческим отребьем и безоглядно покатилась прямиком в пропасть.

Если к неизбежным закидонам переходного возраста несчастным родителям еще кое-как удалось привыкнуть, то последние «достижения» дочери окончательно ввергли их в беспросветное отчаяние. Мало им было бесконечных мальчиков, с которыми дочка путалась едва ли не с тринадцати лет, многодневных исчезновений из дома, украденных у родителей и беззаботно растраченных денег, скандалов и оскорблений, неизбежно сопровождавших семейные сцены. Теперь ко всему этому добавились еще и наркотики! И мало того — совершенно немыслимое и вопиющее бесстыдство, угрожавшее не только основам семьи, но и самой карьере Аркадия Аркадьевича. Дело в том, что после многочисленных любительских фотопроб, от которых у бедного отца чуть было не случился инфаркт, а мать надолго слегла с нервным расстройством, нежно любимая дочь заявила, что намерена стать фотомоделью. И какие-то услужливые мерзавцы уже организовали ей протекцию в российском издании скандально знаменитого «Пентхауза»!

Этого, при всей своей природной мягкости, Аркадий Аркадьевич просто не вправе был допустить. И с помощью своего нового начальника решил во что бы то ни стало предотвратить назревавшую катастрофу…

Разумеется, будь у него возможность, полковник Сошников предпочел бы сохранить свое горе в тайне. Но беда в том, что таковой возможности в Аркадия Аркадьевича не было. Вернее, ее откровенно и безоговорочно отнял у него нынешний шеф, надежно наживив безропотную жертву на крючок.

Это был совершенно непроницаемый и непредсказуемый человек старорежимной большевистской закалки. Ни при каких обстоятельствах Аркадий Аркадьевич не способен был бы сказать наверняка, что творится в тяжелой розово-лысой голове нового начальника, а равно и предугадать его ближайшие поступки. Старик был хитер, как лиса, и коварен, как Макиавелли. При этом бесцеремонно груб, изощренно безжалостен, совершенно беспринципен и, как назло, обладал огромными связями. Но самое отвратительное для Аркадия Аркадьевича заключалось в том, что, раз обнаружив его тайные слабости, новый начальник цинично играл на них, прикрывая свою игру эдакой снисходительно-отеческой заботой о подчиненном. Чего стоило одно это возмутительно-насмешливое «Аркаша»!

Неуместно интеллигентские черты характера доставили полковнику Сошникову немало хлопот за годы работы в органах. Но если раньше дело ограничивалось почти необидным подтруниванием, то теперь жить и работать становилось попросту невыносимо. А работать было нужно. И не только потому, что Аркадия Аркадьевича отнюдь не радовала вполне реальная перспектива оказаться безработным в сорок с небольшим лет. Но еще и оттого, что его порядком затянуло то дело, которое он нынче вынужден был вести и которое вконец его измучило. Да-да, затянуло!

Что ни говори, Аркадий Аркадьевич был натурой увлекающейся. Каждое новое поручение он исполнял так, словно писал захватывающий детективный роман, где сам был и главным действующим лицом и автором. И хоть желанной литературной славы занятие это ему не приносило, Аркадий Аркадьевич с неизменным интересом всякий раз доводил дело до конца, убеждая себя в том, что приобретает и шлифует необходимый писательский опыт. Что ни говори, а сюжетов для творчества у него было предостаточно. И каких сюжетов!

Взять хотя бы этот, последний. Совершенно головокружительный сюжет, со множеством неожиданных поворотов, с непредсказуемым исходом, тем более тревожным, Что на карту была поставлена его собственная многолетняя карьера.

Итак: в одном из швейцарских банков (теперь уже окончательно ясно, в каком именно) Аркадию Аркадьевичу предстояло ювелирно открыть сейф, содержащий нечто такое, отчего у очень высокопоставленных мужей начиналось болезненное головокружение. Не стоит упоминать, скольких невероятных усилий стоили полковнику Сошникову поиски этого злополучного сейфа. Он, к счастью, расплачивался здесь только нервами, а ведь кто-то — и собственной жизнью! Разумеется, Аркадий Аркадьевич не имел отношения к грязной изнанке этого опасного дела. За всю свою жизнь он и мухи не обидел. Но, будучи одним из ответственных за исход всей операции, вынужден был направлять разящие удары своих «мухобоев».

Сюжет осложнялся тем, что после многочисленных и досадно затянувших все дело промахов, полковник Сошников просто не имел больше права на ошибку, о чем ему однозначно дали понять в высоком кабинете с портретом президента России. И, наконец, самое трудное заключалось в том, что ключом к проклятому сейфу был — человек! Не исключено даже, сам ничего об этом не подозревающий…

Тот, кто задумал и блестяще разыграл весь этот виртуозный гамбит, давно гнил в могиле — участь, которую, необходимо признаться, вполне заслужил. Прояснить же сложившуюся на доске неразрешимую комбинацию способны были очень немногие; и этих немногих, увы, по ходу дела оставалось все меньше. Так что комбинация прояснялась лишь частично. Остальное — и самое главное — Аркадий Аркадьевич должен был доделать сам. В чем к настоящему моменту у него наметились и неоспоримые успехи. Недоставало одного — ключа. Вернее, ключей было несколько. Полковнику Сошникову предстояло не ошибиться в выборе.

Удобно устроившись в кресле, Аркадий Аркадьевич задумчиво закурил и рассеянно оглядел разложенные на столе материалы дела. Чего тут только не было: бесчисленные бумаги, документы, фотографии, журналы и газеты, архивные папки, мелкие вещдоки и видеокассеты. Слева, под рукой, удобно располагался кассетный магнитофон, с тщательно подобранными записями, и японский моноблок, на экране которого беззвучно крутилась очередная пленка.

Разумеется, Аркадий Аркадьевич давно уже знал наизусть содержание этих неотрежиссированных фильмов. Как помнил и все бесконечные разговоры на аудиокассетах. Но ясности в деле от этого не прибавилось. Наоборот, неизбежно возникали сомнения и путаница. Необходимо было сосредоточиться и хорошенько подумать. С этой целью он даже удалил из кабинета всех своих подчиненных и распорядился без крайней необходимости его не беспокоить. Однако желанной ясности в голове по-прежнему не было. С мучительной грустью Аркадий Аркадьевич возвращался в мыслях к дочери, думал о жене, которая из-за всей этой мерзости до срока издергалась и постарела. Может быть, все дело в том, что сам он уже почти два года не был в отпуске? Одно отчасти скрашивало безрадостную картину его нынешнего существования: недавно в свободное от работы время полковник Сошников наконец взялся писать давно задуманный детективный роман, который, в случае неблагополучного исхода операции и неотвратимых последствий, намеревался предложить какому-нибудь из многочисленных издательств, тиражирующих подобного рода чтиво. Роман получался как будто неплохо. Беда только — времени не хватало. Зато с каким удовольствием и одобрением помогала жена, набиравшая текст на компьютере и вносившая необходимую правку в его произведение. Эх, если бы у него появилась возможность бросить все и основательно засесть за сочинительскую работу! Аркадий Аркадьевич был уверен, что с его опытом и знаниями он в короткий срок сделал бы себе в литературе имя и, что немаловажно, изрядно поправил бы неустойчивое финансовое положение семьи… Мечты, мечты — где ваша сладость?..

На экране видеомагнитофона в различных мизансценах то и дело появлялся один и тот же человек: средних лет неулыбчивый крепкий мужчина с простым русским лицом и настороженными пронзительными глазами. Вот уже несколько месяцев этот молодчик с блеском подлинного профессионала водил за нос десятки его подчиненных и самого Аркадия Аркадьевича. Он как будто издевался над ними! Чего стоили хотя бы переставленные в туалет подслушивающие устройства! А сколько раз он играючи уходил из поля зрения всевидящих видеокамер или от бдительных глаз наружки! Поистине это был мастер. Матерый и скрытный волк. Самое же досадное состояло в том, что этот опытный хищник не делал ровным счетом ничего подозрительного! Просто гулял в свое удовольствие и наслаждался жизнью. Дело нехитрое, особенно, если звенят в кармане дармовые денежки…

Правда, после своего возвращения в Москву из родных палестин, где он самозабвенно предавался ностальгическим воспоминаниям и тонул в мутных волнах самогона, парень успел снюхаться кое с кем из ближайших людей и охранников некоторых крупных мафиози, но опять-таки не предпринимал никаких действий. Очевидно, предвидя скорый конец своего легкого богатства, заранее зондировал почву насчет работы. Благо многие из его прежних сослуживцев теперь успешно ошивались в этих сомнительных сферах. Туда ему и дорога. Рано или поздно неизбежно получит пулю, которая на каждого из них уже отлита. Если, конечно, не придется до этого разбираться с ним с помощью хладнокровных «мухобоев». А это при нынешнем положении дел могло случиться в любую минуту.

Сказать по-правде, этот самоуверенный тип изрядно Аркадию Аркадьевичу надоел. Но, похоже, у старика были относительно него свои, далеко идущие планы. Ну и черт с ним! И полковник Сошников с раздражением выключил видеозапись. В любом случае Катаргин не мог быть невольным ключом к швейцарскому сейфу — с его помощью можно было этот ключ лишь раздобыть. Однако нельзя сказать, чтобы хитроумный волчара стремился помочь следствию…

После минутного раздумья Аркадий Аркадьевич, затушив сигарету, взял со стола и запустил другую видеокассету. На сей раз героиней была женщина. Красивая и молодая. Из тех, в которых можно было запросто влюбиться без памяти. Впрочем, подобное в планы Аркадия Аркадьевича отнюдь не входило.

Со времени первого, еще заочного знакомства с ней, полковник Сошников узнал об этой особе куда больше, нежели она сама о себе знала. Как и полагалось, он перво-наперво изучил ее дело, которое было оперативно сколочено его бравыми орлами. Картина выходила, мягко выражаясь, занимательная.

На первый взгляд все выглядело вполне заурядно. Бывшая учительница английского языка. Ныне — скромная переводчица в небольшой торговой фирме. Никаких подозрительных связей, знакомств, поступков. Тишь да гладь, если не считать личной жизни. Недавно похоронила мать и развелась с мужем. Имеет дочь восьми лет. Невинная овечка, и только!

Но, если копнуть поглубже, если присмотреться, если подумать, то милая эта овечка не представлялась больше такой уж белоснежно-невинной.

Начать с того, что была она дочерью изменника родины. Незаконной дочерью, о существовании которой папаша, скорее всего, и не подозревал. Правда, теперь подобное происхождение преступным не считалось, но тень по-прежнему отбрасывало изрядную. Аркадий Аркадьевич уже распорядился проверить, чем занимается ныне ее отец, мирно живущий себе в славном городе Нью-Йорке, и с интересом ожидал результатов.

Чем же так необъяснимо подозрительна была ему эта особа? Да именно тем, что среди других подозреваемых казалась самой незаметной!

Тщательно запротоколированная и основательно изученная история ее знакомства с объектом могла бы послужить идеальным сюжетом для любовной мелодрамы. Главным образом, — именно потому, что на первый взгляд выглядела вполне невинно. Просто роковая случайность! И во время единственного допроса Аркадий Аркадьевич даже поймал себя на мысли, что почти готов в эту трогательную сказку поверить. И поверил бы, будь он писателем, а не ответственным сотрудником государственной безопасности. Но должность обязывала его к сомнениям. И сомнения эти заставляли полковника Сотникова снова и снова просматривать надоевшую видеозапись.

Вот она выходит из дома — бывшего дома, у метро «Коломенская», — озабоченная, пасмурная. Одета скромно, но со вкусом. Походка легкая, изящная. Во всем ее облике вообще неуловимо сказывается порода. Девица-то из бывших! В прежние времена с ней, разумеется, не стали бы церемониться. Одна родословная могла бы послужить идеальным основанием для ареста и более чем пристрастного допроса. Старик в молодости в одночасье выбил бы из нее правду, это несомненно. Но времена нынче не те. И при каждом ответственном шаге необходимо оглядываться на шутовскую вывеску демократии…

Вот гуляет во дворе с дочерью. Увлекшись, как девчонка, самозабвенно лепит вместе с нею снежную бабу. Какая идиллия! А между тем, в семье уже назревает развод. Вот надменная самодовольная физиономия ее мужа. Неужели девчонка не догадывалась, что этот кретин так откровенно и нагло ей изменяет?! В таком случае, как сказано в одном известном романе, она либо святая, либо дура…

Кстати, негласное наблюдение за мужем не принесло никаких результатов. Равно как и анализ его личного дела. Нет, гражданин Квашнин К. С. может быть однозначно вычеркнут из списка вероятных сообщников подозреваемой. Странный он человек: променял молодую красивую жену на перезрелую великосветскую мегеру с весьма сомнительной репутацией. Но это, как говорится, дело вкуса. Впрочем, со временем его, несомненно, ожидает изрядный и неожиданный сюрприз…

Подозреваемая курит в больничном дворе. Очевидно, неминуемая смерть матери доставляла ей глубокие и мучительные страдания.

Похороны… Зачем это снимали? Аркадии Аркадьевич невольно испытал сочувствие горю молодой женщины. Не стоило все-таки так откровенно заглядывать в ее личную жизнь. Тем более, что она ничего не скрывала.

На последних кадрах появилось окно дома, где теперь жила подозреваемая. Вот она отрешенно сидит у окна. В лице ни кровинки. В глазах — бездна отчаяния. О чем она думала? Конечно, не о своих отношениях с объектом, которых, в сущности, не было. Смерть матери — страшное горе. Полковник Сошников знал это по себе.

Стоп! Отчего произошла такая странная перемена в ее настроении?! Подозреваемая даже немного улыбнулась. Что она вспомнила? Чему радуется? Может быть, в предвкушении долгожданной встречи с папашей?! Не исключено, что тот заявится за ней из Америки. Изменник родины…

Глядя на экран, Аркадий Аркадьевич сожалел лишь о том, что нынешняя техника, при всем ее совершенстве, пока не позволяет проникнуть в сокровенные мысли человека, основательно и всесторонне прощупать его изнутри и разом во всем разобраться. Ну, ничего, доживем и до этого…

Выключив видеомагнитофон, Аркадий Аркадьевич еще долго проглядывал стенограмму памятного допроса. Неторопливо перебирал большие глянцевые фотографии подозреваемой, сделанные очень профессионально, в самые ответственные моменты ее жизни. Или просто случайные. На всех снимках она была проста и естественна. Никаких воровских взглядов, никаких тайных мыслей. Удивительно! Разумеется, в последнее время вокруг нее была создана необходимая атмосфера. Но и в этих незаурядных обстоятельствах она вела себя как совершенно невинный человек. Но чем более очевидной представлялась стороннему наблюдателю ее полная невиновность, тем больший интерес — профессиональный, конечно, вызывала подозреваемая у Аркадия Аркадьевича.

Пожалуй, теперь пришло время серьезно поговорить. После смерти матери подозреваемой дали немного оправиться. Несмотря на трудности, она сумела в одиночку основательно устроить свою жизнь, что несомненно свидетельствовало о наличии у нее твердого характера. Что ж, попробуем еще раз. А если заупрямится, придется применять чрезвычайные меры…

Как человек, не лишенный интеллигентности, Аркадий Аркадьевич был убежденным противником всякой чрезвычайщины. Но что ж делать, если обстоятельства неумолимо вынуждают его… В конце концов, он действует не по своей воле. И вся ответственность за последствия целиком и полностью ляжет не на него, а на вышестоящие, как говорится, инстанции. Одно плохо: что бы ни случилось, виноват будет он, стрелочник, исполнитель. Значит, необходимо действовать как можно более хладнокровно и обдуманно.

И все-таки странно, почему эта женщина необъяснимо вызывает у него симпатию?!

 

2

Глеб вдруг почувствовал, что охвачен весенним настроением.

Быть может, причиной тому было долгожданное тепло, с приходом которого бесследно исчезли грядные следы опостылевшей зимы; или проклюнувшаяся на деревьях яркая зелень; или необъятное синее небо, распахнувшееся вширь над ожившей и помолодевшей землей; или прогремевшая сегодня над Москвою первая гроза…

Или, может, просто в жизни его наступил перелом, когда горести и тяготы минувших дней понемногу забываются, а будущее постепенно приобретает светлые и волнующие очертания, как солнечно-дымчатые весенние дали?

С неиспытанной доселе силой ему захотелось жить. Не уныло существовать в одинокой клетке безрадостных будней, но вдохнуть полной грудью головокружительный воздух жизни, очертя голову броситься в ее стремительную реку.

К черту опротивевшее болото, в которое его зашвырнула судьба. Все к черту! Начать новую жизнь никогда не поздно. Даже если тебе за сорок.

Поездка на родину окончательно убедила Глеба, что невозможно идти вперед, глядя назад. Что ему по силам все в своей жизни изменить. Главное, не предаваться унынию и сомнениям. И тогда надежда — этот компас земной, — обязательно выведет тебя на новую, неизведанную дорогу.

На руинах родного гнезда Глеба с неожиданной силой пронзила мысль о том, как прекрасен и непомерно велик окружающий его мир, а он до сих пор не видел даже и десятой его части!

Вольная ширь родной великорусской равнины необъяснимым образом сделалась ему тесной. И вернувшись в Москву, Глеб впервые с удивлением подумал, что, в сущности, ничто не мешает ему бросить все и уехать за границу. Разумеется, на время. Ибо всерьез даже помыслить не мог о жизни без России.

Деньги у него, пусть и небольшие по мировым масштабам, но были. При желании он легко мог бы заработать и еще. А все остальное — это, как говорится, дело техники. Во всяком деле прежде всего необходимо решиться. И Глеб был уже на грани подобного решения.

Одно вынуждало его томительно медлить: по сей день Глеб так и не узнал, какое дело намеревался поручить ему Князь незадолго до своей смерти. В существовании такого дела он почти не сомневался. Князь никогда не бросал деньги на ветер. И хоть Глеб за верную службу был достоин и большего, выданный ему щедрый аванс несомненно не являлся последним княжеским подарком.

Изо дня в день, из месяца в месяц Глеб терпеливо ждал. Бессмысленное это занятие порядком изматывало его, и душа и тело нетерпеливо жаждали действия. Но время тянулось, а никто по-прежнему не выходил с ним на контакт. И, похоже, вовсе не интересовался им. Если, конечно, не считать тех безмозглых шерлокхолмсов, которые тщетно пытались его пасти, наивно, видимо, полагая, что он не замечает их неотступной опеки.

Как бы не так! Глеб просто от нечего делать подыгрывал им. То и дело позволял себе без особой необходимости уходить от слежки, разжигая тем самым пылкий охотничий азарт преследователей и приятно щекоча себе нервы. Они были перед ним все равно что слепые щенки, наглые и самоуверенные. Но все равно такая рискованная игра доставляла Глебу своеобразное удовольствие.

Это для них он сделал вид, что снюхался с известными мафиози — так, безо всякой конкретной цели. Пусть ребятки поломают себе головы, какого черта ему это понадобилось. Сделав молниеносный бросок, он зарывался в логово и выжидал. А связи, пусть и весьма поверхностные, могут пригодиться в любом случае.

В тот день он в каком-то весеннем угаре бесцельно колесил по городу. Гроза застигла его на Самотечной площади, и Глеб с приятным волнением наблюдал полнокровное буйство стихии. Все Садовое кольцо в одночасье превратилось в реку. С помраченного неба самозабвенно хлестал обломный ливень. Поминутно сыпались отовсюду громовые раскаты. И от всего этого стало необъяснимо весело.

Свернув на Цветной бульвар, Глеб прижался к бровке тротуара и припарковал машину. Кругом творилось что-то немыслимое. Ошалевший народ метался под дождем в тщетных поисках укромного места. Но найти его удавалось немногим. Косые зигзаги молний нервно полосовали небо. Было темно и жутковато. Но где-то за кулисами этой стихийной вакханалии уже угадывалось ликующее победное солнце.

И через каких-нибудь десять минут внезапно наступило просветление Рассеченные пронзительными лучами дождевые космы рассеялись, и обновленный мир предстал перед Глебом в свежей пленительной красоте. Заблистали стекла и крыши. С облегчением вздохнули насытившиеся влагой деревья. Весело и шумно засуетились вылизанные до глянцевитого блеска толпы разноцветных машин, упрямо преодолевавших мутное половодье. И светлые беспричинные улыбки появились на лицах людей: тех, что с комфортом наслаждались зрелищем в своих машинах, и тех, что еще несмело выбирались из случайных укрытий.

Две озорные, насквозь промокшие девчонки, держа в руках туфельки, с визгом и хохотом неслись вскачь через гигантскую лужу. Длинные волосы их слиплись. Выстиранные дождем юбки и блузки бесстыдно облепили тугие гибкие фигуры.

Сам не зная почему, Глеб весело им посигналил и с улыбкой призывно поманил рукой. Хохотушки оказались не из робких, и, поскольку дождь еще лил, с бесшабашным шумом юркнули к нему в машину.

Сказать по правде, Глеб даже не ожидал от себя подобного мальчишества. Но ни минуты не раскаивался в своем поступке. Ибо внезапно ощутил, как годы, несносимым бременем лежащие у него на плечах, бесследно улетучиваются, словно побежденные солнцем грозовые облака.

Знакомство вышло сообразно моменту веселым и непринужденным. С первого взгляда Глеб без труда определил, чем занимались в жизни эти беззаботные создания. Но с облегчением подумал, что неожиданное приключение как нельзя лучше скрасит остаток этого во всех отношениях замечательного весеннего дня.

Новые подружки Глеба словно сошли со страниц соответствующего привозного журнала: красивые, гривастые, длинноногие, полногрудые с блудливыми озорными глазами и поистине непомерными запросами. Один вечер с ними обошелся Глебу дороже, чем все его мимолетные увлечения последних месяцев. Но девчонки того стоили. В сущности, писюхи были еще совсем зеленые. Обоим на вид не больше двадцати. Но дело свое знали профессионально. В чем Глеб очень скоро получил возможность убедиться. Но для начала решил основательно разогреть и душу, и тело.

Прежде всего он выдал своим мокрым русалкам чистое махровое полотенце, которое давно купил и на всякий случай возил с собою в машине. Затем тут же, на Самотеке, более чем щедро затарился шампанским — поступок, заслуживший у Вики и Веры, поочередно вытиравших насухо свои роскошные гривы, восторженное одобрение. Предстояло лишь определить маршрут совместного нескучного путешествия. Но тут мнения разделились. Девицы, перебивая друг друга, бурно заспорили, разрываясь между дискотекой и рестораном. В конце концов, сытый по горло их бестолковой куриной перебранкой, Глеб вынужден был решительно взять дело в свои руки и предложил с ветерком прокатиться за город.

Пикник на обочине удался на славу. По дороге пришлось несколько раз остановиться, чтобы запастись продуктами. Кроме того, Глеб зачем-то купил хохотушкам дурацкие воздушные шары, которые едва поместились в машину: одной — круглого поросенка, другой — Микки-мауса. И, конечно, не забыл о сладостях и мороженом.

Километрах в тридцати от Москвы Глеб уверенно зарулил в могучий сосновый лес и после бесшабашной тряски по изуверской лесной дороге интуитивно нашел просто изумительное место: солнечную зеленую поляну на берегу живописного небольшого озера, чистую, а главное, совершенно безлюдную.

Вскоре посреди ее уже полыхал огромный костер. Глеб, усевшись на пенек, вдохновенно священнодействовал, нанизывая на ореховые прутья сочную мякоть купленных в кулинарии шашлыков. Из открытой нараспашку машины пронзительно гремела музыка. Вооружившись туристским топориком, девчонки учинили неподалеку сокрушительный лесоповал, сопровождавшийся взрывами хохота и визгом. Потом принялись за первые весенние цветы, которыми была щедро украшена прогретая солнцем лесная поляна.

День уже клонился к закату, когда над пламенеющим углями костром хлопнула первая бутылка шампанского, и начался пир. Глеб, заслуживший восторженное одобрение за великолепный шашлык, изрядно разошелся и безудержно травил неугомонным подружкам крепкие анекдоты и подобающие случаю застольные тосты — в этом он был непревзойденный мастер. Вика и Вера оказались на удивление компанейскими девчонками. Глебу оставалось лишь сожалеть, что, будучи за рулем, он волей-неволей должен был придерживаться хоть умеренной, но трезвости.

Ближе к вечеру, после того, как совместными усилиями была истреблена едва ли не половина наличного продуктового запаса и примерно треть спиртного — на поляне, в кровавых сполохах догорающего костра, начались танцы, неизбежно перешедшие в откровенный стриптиз. Несмотря на явный недостаток публики, подогретые шампанским озорные красотки исполнили перед Глебом какое-то вакхическое действо с вопиюще лесбийским оттенком. Девчонки старались вовсю. Ни один мужчина при виде их не сумел бы остаться равнодушным. Глеб с трудом преодолевал настойчивое желание к ним присоединиться.

А пока он решался, подружки совместными усилиями решительно затащили его в озеро, вода которого была еще порядком холодна, и, на ходу стаскивая со своей жертвы одежду, уже намерились было заняться любовью, как неожиданный свет фар ощупью подбиравшейся к противоположному берегу автомашины спугнул всю честную компанию.

Усадив стиптизерок в машину, Глеб с азартом прирожденного автогонщика повез их к себе домой. Перебравшаяся вперед Вика, смакуя огромный банан, то и дело норовила скользнуть непрошеной рукой Глебу в джинсы. То же самое, обливаясь шампанским, с которым ей было непосильно расстаться, пыталась проделать и Вера, чувствовавшая себя одиноко и неуютно на заднем сидении. И только чудо да отменное мастерство Глеба спасли гуляк от неминуемой автокатастрофы…

Прибыв на место, все трое, чумазые и прокоптившиеся у костра дружно плюхнулись в ванну. И тут уж Глебу пришлось не на шутку жарко. Блаженствуя в душистой, пахнущей дорогим шампунем горячей воде, среди зыбких сугробов пузырящейся мыльной пены, он чувствовал себя настоящим восточным владыкой, в райской нирване своего гарема. Новоявленные молодые наложницы наперебой изощренно ублажали его с таким неудержимым пылом, будто немало лет подряд не имели дела с мужчинами. Между делом его успели помыть и щедро напоить шампанским. Из переполненной ванны, где шумная троица так замечательно проводила время, поминутно хлестала водопадом вода. К счастью, квартира располагалась на первом этаже, значит, неизбежному затоплению рисковали подвергнуться только подвальные крысы.

И вот, в самый разгар веселья Глеб каким-то неизъяснимым чутьем уловил совершенно неразличимые в шуме и гаме телефонные трели. Его нынешний номер знали лишь несколько человек, и то с ними Глеб, по взаимному соглашению, связывался сам. Неужели это от Князя?!

К невыразимому огорчению неугомонных подружек, Глеб решительно выбрался из ванны, завернулся в хозяйский халат и поспешно зашлепал в комнату.

— Слушаю… — глухо прогудел он в трубку не своим голосом.

— Гамарджоба, братишка! — необъяснимо близко усмехнулся в ответ, точно воскреснув из небытия, знакомый голос с кавказским акцентом.

— Резо… — вздрогнув от неожиданности, удивился Глеб. — Ты?!

И тотчас в Голове бешено закружился хоровод мыслей.

— А ты думал кто, ха-ха! Господь Бог, что ли?! — обрадовался грузин. — Здравствуй, дорогой… Как я рад, что ты жив, слушай…

— Резо! — с тревогой спохватился Глеб. — Погоди!..

— Не суетись, дорогой, — уверенно перебил близкий голос. — Я все знаю… Ты мне лучше расскажи, как живешь, хорошо устроился?

— Да неплохо вроде, — взволнованно ответил Глеб. — Слышь. Резо, телефон у меня что-то барахлит, — попытался он предупредить собеседника им обоим известным приемом. — Может, я тебе перезвоню?

— Зачем беспокоишься, дорогой? — невозмутимо усмехнулся собеседник. — Хорошему человеку телефон не помеха… Так где ты живешь? — Глеб озабоченно ответил. — А… Хорошее место… На набережной, говоришь… Молодец, братишка… А из окна у тебя как, хороший вид? — неожиданно спросил грузин. — Небо из окна видно?

— А как же! — смекнув что к чему, улыбнулся Глеб и осторожно подошел к окну.

— Это хорошо… — обрадовалась трубка. — Надо жить так, чтобы из окна всегда было видно небо… И горы…

В комнате было темно; Глеб, не рискуя выдать себя, тихо отвернул занавеску и тотчас заметил стремительный силуэт припаркованной у обочины набережной иномарки. В ответ машина коротко блеснула фарами. Вот оно что! Ну, слава Богу…

— Слушай, братишка, — с сожалением вздохнул грузин. — Я тут проездом… Времени у меня нет… Больше говорить не могу… Позвоню тебе как-нибудь еще… Если живой буду… — И, усмехнувшись, добавил: — Как я буду рад тебя видеть, слушай… Ну, будь здоров!.. — И повесил трубку.

Едва не споткнувшись о телефонный провод, Глеб поставил аппарат на место и принялся лихорадочно одеваться. Необходимо было успеть прежде, чем эти шерлокхолмсы вычислят, откуда был сделан звонок. И Глеб уложился быстро, как по сигналу тревоги.

Прежде чем выскочить из квартиры, он напоследок заглянул в ванную. Утопая в сугробах истаивающей мыльной пены, девчонки самозабвенно целовались. Вот и славно. Значит, пока обойдутся без него. И, незамеченный, прикрыв за собою дверь, Глеб, словно кошка, стремительно выскользнул на улицу.

Правая передняя дверь иномарки — кажется, это была БМВ, — была уже заранее приоткрыта. Бесшумной тенью юркнув в темный салон, Глеб, замирая от волнения, сразу узнал знакомый улыбчивый блеск черных глаз. И тотчас угодил в могучие объятия грузина.

— Ну, здравствуй, братишка… — с облегчением вздохнул, обнимая его, хозяин машины.

— Гамарджоба… — глухо ответил Глеб. И оба крепко, по-братски расцеловались.

Через минуту, стремительно сорвавшись с места, новенькая БМВ уже птицей летела вдоль набережной. Потом резко повернула на оживленный ночной проспект и растворилась в море огней Москвы.

 

3

Среди ночи Настю опять разбудил внезапный телефонный звонок.

Резкий, хотя и приглушенный звук — аппарат у мамы был старый, — дребезжащим сверлом вонзился в ее дремлющее сознание и буквально подбросил Настю на постели. Спящая Зайка недовольно захныкала во сне. Но прежде, чем она успела проснуться, Настя лихорадочно сдернула трубку и… Ответом на ее затянувшееся бездыханное молчание была леденящая душу зловещая тишина.

Так продолжалось уже вторую неделю. Сначала Настя решила, что это обычная телефонная история. Подобное нередко случалось с нею и раньше, в квартире Константина Сергеевича, и бывший муж с ворчанием выдирал аппарат из розетки. Но пугающие молчаливые звонки стали раздаваться все чаще: то через день-два, то каждую ночь. Неизвестный хулиган как будто знал, что отсутствие в Настиной квартире телефонной розетки не позволяет ей выключить аппарат, и безнаказанно пользовался этим. Пораженная откровенной наглостью телефонного террора, Настя поначалу негодовала. Но, позвонив на станцию, где ей равнодушно отказались помочь, поняла, что дело серьезное. И происходящее вскоре перестало казаться ей просто ночным хулиганством.

Выход был прост: надо купить розетку и без промедления ее установить. Однако осуществление этого плана натолкнулось на неожиданные препятствия. Приобрести необходимую вещь Насте удалось без труда, а вот установить розетку в квартире оказалось значительно сложнее. И не только по причине Настиной технической безграмотности.

Несколько дней подряд на телефонной станции ей отвечали, что мастер непременно придет и даже указывали время. Затем стали удивляться и раздражаться. И наконец, заявив, что заказанная работа давно выполнена, недвусмысленно посоветовали не морочить людям головы.

Это было уму непостижимо! Изо дня в день, прибегая к различным хитроумным уловкам, Настя отпрашивалась с работы и ждала телефонного мастера. Но тот упорно не появлялся. И каждую ночь она вскакивала в холодном поту от очередного молчаливого звонка.

Настя оказалась в дурацкой ситуации. Столько нервов из-за какого-то пустяка! Можно было как всегда обратиться за помощью к Игорю. Но в конце апреля охранник внезапно уволился из «Клариссы». Вдобавок ко всему, у него заболела жена. И Насте, которая и без того злоупотребляла расположением парня, показалось совестно беспокоить его в такое время…

Кто бы ни был звонивший, он без труда добился своего. Вскоре Настина жизнь стала сплошным кошмаром. На работу она приходила издерганная и невыспавшаяся. Соображала и переводила рассеянно, как сомнамбула. И ежедневно рисковала вылететь на улицу. Рассчитывать на милосердие нового шефа по-прежнему не приходилось. А в таких нелепых обстоятельствах и подавно! Слава Богу, что выручала ее Лида — молодая и отзывчивая коллега-переводчица, недавно пришедшая в «Клариссу».

Убедившись, что происходящее не просто невинное хулиганство, Настя совершенно утратила душевный покой. Угрозы самозваных инквизиторов, похоже, начинали сбываться. Какие-то темные силы неотвратимо плели вокруг Насти свою сеть, а ей как назло не к кому было обратиться за помощью! Разумеется, она боялась не за себя, хотя вряд ли ей когда-то было хуже. Но Зайка… «Поймите, Анастасия Юрьевна, речь идет не только о вашей собственной судьбе, но и о судьбе ваших близких…» И эти прощальные слова молодого инквизитора жгли ее изнутри, словно каленое железо.

Только теперь Настя поняла, что та зловещая угроза была более, чем серьезной. Если с ней самой что-то случится — какая участь ждет ее бедную девочку?! После смерти Натальи Васильевны, они с Зайкой остались совершенно одни! Разумеется, был жив-здоров и вполне благоденствовал Константин Сергеевич. Но представить себе дочь в роли нелюбимой падчерицы в новой семье своего родного отца, было для Насти хуже мучительной смерти.

Ежедневно, расставшись с Зайкой, Настя тряслась, как в лихорадке. Ведь девочка вынуждена была одна возвращаться домой из школы и порой проводить долгие часы в пустой квартире. Со слезами на глазах Настя умоляла родителей новых Зайкиных подружек присматривать за девочкой. И хоть это были добрые, сердечные люди, они все же были чужими, и по вполне понятным причинам не в состоянии были уделять Зайке столько же времени, сколько и собственным детям.

Последние тягостные часы рабочего дня Настя неизменно проводила у телефона. Она постоянно звонила Зайке домой или к соседям, дабы лишний раз убедиться, что с дочерью ничего не случилось. Но куда страшнее были неотступно преследовавшие Настю кошмарные видения, где главной и единственной жертвой почему-то всегда оказывалась Зайка. К несчастью, у Насти с раннего детства было удивительно живое воображение…

Единственным человеком, которому удавалось благополучно сохранять хладнокровие в этой жуткой ситуации, была, как ни странно, сама Зайка. Смерть бабушки, которую, несмотря на все уловки, невозможно было долго от нее скрывать, подействовала на девочку неожиданным образом. Она как будто повзрослела и насторожилась, поняв, что у жизни, помимо светлой, есть и другая, неведомая ей, темная сторона. Но вместо детского страха у Зайки начал вырабатываться не по возрасту философский взгляд на вещи. К слову сказать, она уже легко и довольно быстро читала, главным образом, благодаря настойчивости Натальи Васильевны, которая, едва внучке исполнилось пять лет, начала увлеченно учить ее различать и складывать буквы. В первом классе Зайка заметно опережала многих своих сверстников, и вообще, чтение очень рано сделалось одним из ее излюбленных занятий. В этом девочка очень походила на свою маму и бабушку.

Однажды, вернувшись домой пораньше, Настя с ужасом обнаружила Зайку в слезах, а на столе — раскрытый первый том «Войны и мира»! Поначалу от неожиданности у нее даже язык отнялся. Но разговорившись с дочерью, Настя убедилась, что девочка действительно сумела невесть каким образом этот том прочитать, и теперь безутешно оплакивала смерть любимого ею князя Андрея! Чтобы утешить ребенка, Настя невольно была вынуждена разрешить Зайке читать дальше и убедиться самой, что ее любимый герой выжил. Как жаль, что подобное чудо не могло произойти с бабушкой! Но, очевидно, благодаря этой книге, девочка перенесла ее смерть удивительно мужественно, и больше не задавала Насте наивных детских вопросов.

Дочь оказалась превосходным конспиратором. При мамочке она делала вид, что самозабвенно читает сказки. Но, оставшись в одиночестве — состояние, в котором девочка, к сожалению, пребывала часто, слишком часто, — неизменно украдкой совершала экскурсии в притягательный мир взрослой литературы. По этой причине Насте пришлось изрядно перетасовать обширную мамину библиотеку, которая в свое время служила и ей таким же запретно притягательным средством к познанию мира. Пришлось спрятать на антресоли некоторые любовные романы, в том числе Золя, Мопассана и, конечно «Любовника леди Чаттерлей». Впрочем, едва ли подобные меры предосторожности способны были надолго остановить Зайку. И Настя решила, что лучше уж она сама рано или поздно «откроет» их дочери с соответствующими объяснениями…

Начало телефонного террора застигло Настю как гром среди ясного неба. За прошедшее после смерти матери время она понемногу успокоилась и втайне лелеяла надежду, что мрачные тучи, невесть почему сгустившиеся вокруг нее за эту зиму, начинают рассеиваться. Но не тут-то было! Вскоре Настя была окончательно убеждена, что в ближайшее время в покое ее не оставят. Но хуже всего было то, что никто не мог сказать ей, сколько все это может продлиться.

Настя стала нервной, подозрительной, замкнутой. Необъяснимое чувство беззащитности перед какой-то зловещей всевидящей силой ни на минуту не оставляло ее. Эта темная сила, казалось, преследовала Настю повсюду. Никогда прежде ей не приходилось настороженно коситься на окружавших ее людей; с опаской оглядываться — не преследует ли ее кто-нибудь на темной улице; не заглядывает ли в окна или, прикрывшись газетой, не изучает ее тайком в вагоне метро… Каждый случайный взгляд, жест, необъяснимая усмешка незнакомого человека вызывали у Насти сердцебиение. А истерический визг тормозов остановившейся неподалеку автомашины или обступившие ее у края платформы подземки угрюмые бритоголовые молодчики в кожаных куртках и вовсе повергали ее в дрожь. Порой Насте начинало казаться, что ее незаметно, но целенаправленно сводят с ума, лишают малейшей воли к сопротивлению, ничего при этом не предпринимая. Преследуют, как преступницу или иностранную шпионку! А ведь так и до палаты номер шесть недалеко…

Но страшнее всего были ночи. Долгие. Бессонные. Одинокие. Малейший звук: будь то рваный хлопок подъездной двери ли тяжелые шаги на лестнице, поскрипывание половиц наверху или шорох ветра в кустах под окном, — выводили ее из равновесия. А теперь еще эти ужасные звонки! Уповать оставалось, пожалуй, только на Бога. И лежа в холодной постели, Настя с замиранием сердечным шептала молитвы.

В ту ночь, едва она успела дрожащей рукой положить трубку и выйти на кухню покурить, как тотчас раздался повторный звонок. Настя в ужасе метнулась к телефону. Несносный аппарат как будто намертво приковывал ее к себе постоянной угрозой разбудить Зайку. Господи, что угодно, только не это!

Затаив дыхание, Настя осторожно сняла трубку и поднесла ее к уху. В ночной тишине слышалось лишь отдаленное потрескивание и глухой волнообразный шум, будто кто-то молчаливо дышал в трубку.

Внезапно, когда Настя уже подняла руку, намереваясь робко нажать на рычаг и накрыть телефон огромной маминой подушкой, в трубке послышался язвительный злобный смешок, и необыкновенно близкий незнакомый мужской голос презрительно бросил:

— Молчишь, стерва?.. Ну, молчи, молчи… Скоро совсем заткнешься!..

И тотчас посыпались короткие гудки отбоя.

Похолодевшая и неподвижная, Настя долго стояла с трубкой в руке, борясь с непосильным головокружением, предшествующим обмороку. Потом кое-как добралась до аптечки и судорожно накапала валокордина.

Звонков в эту ночь больше не было. Но и заснуть она больше не могла. Впрочем, Настя даже и не предпринимала таких попыток. Завернувшись в дубленку поверх ночной рубашки, она до рассвета просидела в каком-то бесчувственном оцепенении на кухне. Мыслей не было. Только мертвенная свинцовая усталость обреченной жертвы.

Наконец с нею заговорили. Наконец она внятно услышала голос своих мучителей. Наконец ей однозначно предрекли неизбежную участь. И, трясясь в бессильном ознобе, Настя молила небо лишь об одном: чтобы мучения ее поскорее закончились…

В этом полугипнотическом состоянии, будто в ожидании казни, Настя провела весь долгий и бессмысленный день. А возвращаясь домой, посреди улицы споткнулась на ровном месте и упала. До онемения ушибла правое колено. Какие-то добрые люди подняли ее, усадили на скамейку. Настя не помнила, каким чудом она добралась до дома. Кажется, кто-то едва ли не под руку сопровождал ее от «Измайловского парка», где случилось несчастье. Она даже не запомнила: мужчина это был или женщина?

Пока Настя тщетно искала в развороченной сумочке ключ, которого там и быть не могло, поскольку он лежал в кармане ее модной ветровки, наверху послышались шаги. И вскоре по лестнице не спеша спустился высокий невзрачный мужчина с дешевым дипломатом.

— Здравствуйте. Вы здесь живете? — приветливо спросил он, глядя в бескровное Настино лицо. Ключ выпал из ее онемевшей руки и жалобно зазвенел.

Незнакомый мужчина тотчас нагнулся и мягко вложил его в Настину руку.

— А я с телефонной станции, — невесть почему улыбнулся он. — Уже заходил к вам сегодня… Дома девочка, но она мне не открыла… — добавил он, пожав плечами. — И правильно сделала. Мало ли кто по подъездам шатается… Вы позволите войти? — очень любезно осведомился мужчина.

Постепенно до Насти дошел смысл его слов: «А я с телефонной станции…» И хоть мастера она уже несколько дней не вызывала, Настя принялась машинально отпирать дверь, потом отступила и позволила незнакомцу войти в квартиру.

В прихожей стояла Зайка с недоверчиво ворчащим Томми на руках. И, увидев ее, Настя вздохнула с облегчением. Встретив недоуменный взгляд дочери, она тихо сказала:

— Зоя, дай дяде тапочки…

Дело в том, что, войдя в квартиру, телефонный мастер, вопреки обыкновению, принялся смущенно расшнуровывать ботинки. И это почему-то успокоило и отрезвило Настю.

— Пожалуйста… — сказала Зайка, выполнив просьбу матери.

Незнакомец в ответ улыбнулся и деловито спросил:

— Ну, так где у вас телефон?

По-прежнему не выпуская из рук Томми, Зайка проводила его к аппарату, рядом с которым уже не один день лежала на тумбочке злополучная розетка.

— Тю! — усмехнулся мужчина. — Да это пара пустяков… Пять минут — и все будет готово!

Оцепеневшая Настя молча наблюдала за ним из прихожей. Кажется, это действительно был телефонный мастер. Во всяком случае, глядя на то, как он невозмутимо раскрыл свой дипломат, вынул оттуда отвертку, перочинный ножик и моток изоляционной ленты, Настя поймала себя на мысли, что по-видимому, незнакомец вовсе не собирается ее убивать. По крайней мере, в ближайшие минуты.

— Что с тобой, мамочка? Тебе плохо?! — спросила Зайка, озабоченно взирая на нее снизу вверх.

Настя вздрогнула и наконец-то расслабилась.

— Да… То есть, нет… Все хорошо, детка… — ответила она, пытаясь улыбнуться. Но дочь, похоже, все равно ей не поверила.

Телефонист, как и было обещано, без особого труда управился с работой если не за пять, то самое большее за десять минут. Вынул и снова вставил вилку в розетку. Потом небрежным пальцем навертел на диске сотню и проверил свои наручные часы.

— Все в порядке! — с мягкой улыбкой сказал он, взглянув на Настю. — Теперь в случае чего вы сможете его выключить…

Все это время Настя стояла, не шелохнувшись, у стены.

Это улыбчивое «в случае чего» неожиданно заставило ее вздрогнуть. Пока незнакомец деловито собирал свой дипломат, она с затаенным волнением вглядывалась в его лицо, пытаясь понять: где она могла видеть этого человека раньше?!

Внезапно телефонный мастер вскинул голову, и Настя снова встретила взгляд его водянистых цепких глаз, в которых по непонятной причине больше не было льда, а светились искреннее дружелюбие и… необъяснимое сочувствие к ней!

«Нет… Не может быть!» — холодея, подумала Настя.

Это был один из ее инквизиторов.

— Все в порядке, Анастасия Юрьевна, — приветливо улыбнулся он, приблизившись к ней. — Но, прежде чем уйти, я вынужден буду задать вам несколько вопросов… Кстати, может быть, мы с вами чайку попьем?

Проглотив комок, Настя опустила глаза и обреченно прошла на кухню.

 

4

Они беседовали уже долгих два часа; беседовали вполне мирно, почти по-домашнему. Настя ужасно устала и с трудом подбирала слова, с трудом понимала то, что ей говорили, о чем спрашивали. Все это время ее не покидало странное чувство абсурдности происходящего, его полной бессмысленности. О, если бы все это был сон! Единственное, о чем она тогда бы могла мечтать — это поскорее проснуться. Но абсурд и реальность настолько перепутались в Настиной голове, что разобраться в них, по крайней мере теперь, не было никакой возможности.

Представившись Аркадием Аркадьевичем, незваный гость заговорил с Настей на удивление мягко и дружелюбно, так что застольная их беседа ничем не напоминала предшествующий мучительный допрос. Для начала он обезоружил Настю неожиданным подтверждением своего к ней сочувствия.

— Почему вы не позвонили нам, Анастасия Юрьевна? — с печальной улыбкой упрекнул ее он. — Ведь у вас неприятности… По долгу службы мне удалось узнать, что какие-то неизвестные лица терроризируют вас ночными звонками… Вам угрожали?

Настя тяжело вздохнула и опустила голову на руки.

— Я понимаю, — согласился он. — Вам неприятно, что мы вынуждены были… Но это необходимо для вашей же безопасности… В прошлую нашу встречу мой коллега предупредил вас, что человек, с которым вы имели несчастье познакомиться, чрезвычайно опасен. Вернее, был опасен, — не без удовлетворения подчеркнул он. — Но даже его смерть не в состоянии предотвратить непредсказуемых последствий этого опрометчивого и опасного знакомства…

Настя молча хрустнула пальцами. В самом деле, почему она им не позвонила?! Ведь ей настоятельно советовали, почти по-дружески предлагали искреннюю помощь! Беда лишь, что помощь эта была бы отнюдь не бескорыстной…

Подняв на гостя потухшие, измученные глаза, Настя, чуть не плача, прошептала:

— Прошу вас… Я ничего… Ничего не понимаю…

— Не сомневаюсь… — мягко кивнул гость. — Даже нам очень нелегко разобраться в этом сложном и крайне запутанном деле. Именно поэтому мы и решили вновь обратиться к вам за… помощью.

Слова эти прозвучали столь убедительно, что Настя невольно уже готова была поверить в их искренность. Одно необъяснимо поразило ее: если эти люди знали, что вокруг нее происходит, то почему медлили? Почему так долго не делали ничего, чтобы прекратить этот вопиющий кошмар?! И словно угадав ее мысли, Аркадий Аркадьевич предпринял запоздалую попытку оправдаться:

— Конечно, — сокрушенно вздохнул он, — мы могли бы и раньше попытаться оградить вас от разного рода беспокойства… Но в таком случае нам было бы трудно напасть на след злоумышленников…

— Вы их задержали? — с надеждой спросила Настя.

Аркадий Аркадьевич неопределенно покачал головой.

— Те мерзавцы, которые донимали вас ночными звонками — это всего лишь мелкая сошка. Куда большую опасность представляют для вас совершенно другие люди, которых ни вы, ни мы пока не знаем…

Опустив дрожащие ресницы, Настя продолжала нервно ломать тонкие пальцы.

— Господи… — всхлипнула она. — Когда все это кончится? За что?!.. Я ничего не знаю… Ни в чем не виновата!..

Гость по-отечески возложил ей участливую руку на плечо.

— Мы и не сомневаемся в полной вашей невиновности… Все вышло случайно… Просто роковое стечение обстоятельств… Но изменить ничего уже нельзя… Поймите, Анастасия Юрьевна, у вас есть единственная возможность раз и навсегда покончить со всем этим… — Настя вскинула на него туманные от слез отчаянные глаза. — Совершенно верно, — продолжал гость. — Надо попытаться еще раз все нам рассказать. В мельчайших подробностях. Уверяю вас, в этом деле каждая мелочь имеет огромное значение! И наконец, есть еще один вид помощи, которую вы можете нам оказать… И себе в первую очередь…

От напряжения у Насти невыносимо разболелась голова. Каждое вновь произнесенное им слово было для нее теперь как удар молота. Вдобавок ко всему, бубнил за стеной телевизор, который она включила на полную громкость, чтобы Зайка не особенно развешивала уши, и плаксиво повизгивал у закрытой двери на кухню бедняга Томми.

Покопавшись в сумочке, она отыскала маленькую красную жестянку с вьетнамским бальзамом и торопливо натерла виски. Гость терпеливо ждал. Похоже, он не собирается оставлять ее, не добившись того, что ему нужно. Господи, дай ей силы!..

Когда Настя с горем пополам в состоянии была снова продолжать беседу, Аркадий Аркадьевич мягко попросил ее повторить все сначала и время от времени перебивал цепкими осторожными вопросами.

Опять с невыразимой мукой пришлось путано пересказывать всю ее злосчастную историю. Опять у нее заныло в груди при воспоминании о Ницце. Опять она чувствовала, что слова ее, искренние и правдивые, необъяснимым образом не вызывают доверия ее собеседника.

— Так куда именно он предлагал вам уехать? — допытывался Аркадий Аркадьевич.

Настя обреченно закрыла руками лицо.

— Я не знаю… Кажется он хотел купить остров… Где-то в океане… Мечтал все бросить и уехать…

— И настаивал, чтобы и вы бросили семью и уехали вместе с ним?

— Он не настаивал, — покачала головой Настя. — Просто предложил мне… — Он предложил стать королевой его души, но эти слова Настя так и не сумела выговорить.

— Заманчивое предложение, — усмехнулся гость и добавил: — Так почему же вы отказались?

Невыносимо! Неужели и это ей придется объяснять?!

— Мне… Я же его совсем не знала…

— Но ведь мужа вы не любили. Происшедший вскоре развод был неизбежен. И вы понимали это. Что остановило вас? Любовь к родине?!

Неуловимый сарказм, сквозивший в этих тихих словах, поразил Настю в самое сердце. И собравшись духом, она твердо ответила:

— У меня есть дочь. Не могла же я ее бросить…

Гость с усмешкой развел руками.

— Ну, такому обеспеченному человеку ничего не стоило вывезти за границу и ее…

Настя вскинула на него горящие глаза и сказала холодно:

— Я знаю… Я чувствую… Вы считаете, что каждая женщина — это просто низкое алчное животное, и непременно должна броситься на шею тому, кто только поманит ее сладким куском…

Гость невозмутимо повел плечом.

— Я этого не говорил.

— Вы это подумали, — твердо сказала Настя. — Но я вынуждена разочаровать вас: женщина — это прежде всего человек. И тоже имеет право на собственный выбор… И свободу.

Эта неожиданная твердость, казалось, несколько смутила ее преобразившегося инквизитора, и с доброжелательной улыбкой он предпочел сменить тему:

— Он не говорил вам о наличии у него крупных банковских вкладов, именных сейфов — продолжал Аркадий Аркадьевич.

— Нет… Только мимоходом упомянул, что его состояния вполне достаточно, чтобы купить остров…

Гость саркастически усмехнулся.

— Ох, уж эта страсть к райским идиллиям… Какая, в сущности, пошлость… — И тотчас снова перевел разговор в другое русло.

Создавалось впечатление, что прошлое убитого интересовало его больше, нежели мимолетная Настина встреча с ним в Ницце. Во всяком случае, ей долго и безуспешно пришлось объяснять, как немногословен он был в том, что касалось его прошлого. Но инквизитор с ласковыми водянистыми глазами определенно ей не доверял. Не доверял потому, что она женщина женщины всегда и неизбежно лгут. Так уж они устроены, стервы.

— Ну, хорошо, — заключил гость. — Предположим, все это истинная правда. — И цепко взглянув на Настю, удивленно спросил: — Неужели вам самой не кажется странным, что такой во всех отношениях могущественный и обласканный жизнью человек вдруг раскрывает свою душу первой встречной, совершенно незнакомой женщине?! Выходит, единственное, что ему было нужно — это родственная душа! Не власть, не богатство, не любовь — а просто элементарное сочувствие, сострадание?!

Настя взглянула на него с жалостью и удивлением. Пожалуй, правду говорят, что на этой земле немало людей, у которых действительно нет сердца. И один из них как на беду сидел сейчас перед ней.

— Во взаимопонимании и сочувствии нуждается каждый человек. Кем бы он ни был. Или каким бы ни хотел выглядеть. Это так просто… Нужно только иметь сердце и сердцем чувствовать боль других людей…

Инквизитор потупился и философски вскинул брови.

— Сердце, безусловно, прекрасный инструмент… Но кроме этого необходимо иметь и разум… — И, пронзив Настю цепким взглядом водянистых серых глаз, неожиданно спросил: — Скажите, Настя, вы действительно верите, что могли быть счастливы с ним где-нибудь на райском острове посреди океана?

Настя твердо выдержала этот пристальный взгляд. Но глаза ее против воли озарились сокровенным внутренним светом.

— Я не знаю… Но если бы какое-то чудо в состоянии было все вернуть, я сказала бы ему «да»…

Аркадий Аркадьевич почему-то опустил глаза.

— Потому что самое страшное, — добавила Настя, печально улыбнувшись, — это однажды изменить своему сердцу…

Гость задал ей еще немало вопросов, на первый взгляд, не имеющих отношения к интересующему его делу. Настойчиво пытался вникнуть во что-то совершенно для себя непостижимое, но, очевидно, не особенно преуспел в этом. В глазах его снова появился прежний ледяной инквизиторский блеск. Голос был по-прежнему мягок, звучал, казалось, сочувственно, но был уже далек и непроницаем.

Настя неожиданно поняла, что своим заявлением она опрометчиво подписала себе приговор. Безоглядной готовностью разделить участь преступника невольно подтвердила, что являлась и продолжает являться тайной его сообщницей. А посему не может рассчитывать на снисхождение. Но вместо безвольного страха это наполнило ее сердце теплом и уверенностью в себе. Она не солгала. Что бы ни ожидало ее впереди — она встретит все со спокойной душой и чистой совестью. Ибо самое отвратительное в жизни — это ложь. И даже перед лицом неминуемой смерти надо найти в себе мужество устоять и не покориться этой всеразрушающей темной силе…

Напоследок самозваный телефонист предложил Насте оказать следствию неоценимую услугу.

— Это нужно не только нам, Анастасия Юрьевна. Но прежде всего и вам тоже… Видите ли, может случиться так, что на контакт с вами внезапно попытаются выйти интересующие нас люди… Будут предлагать деньги. Большие деньги… Предположим, за какую-нибудь необременительную услугу. К примеру, небольшое путешествие за границу. Или передача из рук в руки небольшого письма или посылки… Вас попросят помочь под каким-либо вполне невинным предлогом. Ну, хотя бы в память о погибшем… И поэтому я прошу вас, — инквизитор заискивающе заглянул в глаза Насте. — Что бы там ни было… Соглашайтесь, Анастасия Юрьевна. Соглашайтесь! Только в этом случае мы способны будем раз и навсегда покончить с этим темным делом. И, разумеется, гарантировать вам и вашей дочери полную безопасность…

— А если я откажусь? — устало спросила Настя.

— То есть, как откажетесь? — переспросил изумленный инквизитор. И, помрачнев, добавил: — Речь идет о вашей жизни. Поймите это. Своим отказом, Анастасия Юрьевна, вы не просто свяжете нам руки. Вы…

Он ушел, так и не сумев понять того, что она сказала. Это просто не укладывалось у него в голове. Его разум упорно отказывался поверить, что человек — это жалкое жизнелюбивое животное, — может вдруг заупрямиться и с риском для жизни предпочесть реальности вымысел, розовую бесплотную сказку!

Разумеется, Настя обещала сохранить в тайне их разговор, как и сам факт этого визита. Ей было уже все равно. Если на роковых весах судьбы душа ее взвешена и найдена слишком легкой, значит, так тому и быть! Никто не в силах бороться со злым роком. Но даже самый слабый способен сохранить в этой неравной борьбе свое человеческое достоинство. По крайней мере, должен попытаться сделать это. Хотя бы попытаться.

Уложив Зайку спать, Настя долго сидела на темной кухне — оцепеневшая, неподвижная. Потом, вспомнив невинные детские глаза дочери, глядевшей на нее с полным доверием и беззаветной любовью, обреченно уронила голову на руки и разрыдалась. Почему за ошибки одних всегда расплачиваются другие? Самые невинные?!

Угрюмо насупившись, Аркадий Аркадьевич воровато уселся в машину.

Шофер, выбросив сигарету, поднял на него преданные собачьи глаза.

— Куда ехать-то, товарищ полковник? — недоуменно спросил он после затянувшейся паузы.

Очнувшись от завладевших им мыслей, Аркадий Аркадьевич рассеянно огляделся и со вздохом махнул рукой:

— Домой…

Паршивая девчонка оказалась неожиданно упрямой. Более того, даже попыталась учить его жизть! И, казалось, открыто не желала признать, что ее жалкая жизнь всецело была в его железных руках. При необходимости он мог раздавить ее, словно муху! Даже мокрого места не осталось бы. А эта трепещущая муха, оказывается, еще смеет философствовать!

Сам не зная почему, Аркадий Аркадьевич покорно поддался своему мрачному настроению. Такое иногда случалось с ним. Особенно, когда кто-то пытался учить его жить, или сам он задумывался всерьез о своей жизни. Несмотря на все его отчаянные усилия, дело не продвинулось ни на шаг. Полной ясности в сложившейся на доске шахматной комбинации по-прежнему не было. Да уж, непростым орешком оказался этот покойный гроссмейстер «Фишер»! Вдобавок ко всему болталась под ногами и путала след эта никчемная девчонка!

Стало быть, хочет он этого или не хочет, а придется надавить на нее покруче. Прижать так, что ночные звонки покажутся ей просто невинной шуткой. Возможности для этого у Сошникова были. И возможности немалые. Ведь игра давно уже шла по крупному. И ставкой в этой игре служила его собственная карьера. Поэтому хватит церемониться, хватит гуманизма. Как гласил первый железный закон рыцарей госбезопасности: каждый человек — это просто грязь! Грязь, и больше ничего! И, если надо, топчи эту грязь без всякой жалости до тех пор, пока, будто кровавые пузыри, не полезет из нее настоящая подноготная правда…

После долгих часов сегодняшнего утомительного разговора у Аркадия Аркадьевича даже появилась какая-то зацепочка. Мало того, что девчонка откровенно и нагло призналась в любви к покойнику! Произнесенное Аркадием Аркадьевичем магическое слово «подарок» вызвало у нее тайное, хотя и тщательно скрываемое смятение. К сожалению, так и не удалось от нее добиться, что означал подаренный Славинским огромный букет алых роз. Пока не удалось. И потом, кто сказал, что все ограничилось только розами?! Девчонка явно что-то не договаривает. И это «что-то» начало внушать Аркадию Аркадьевичу интуитивную уверенность в том, что именно она и была главной шахматной фигурой во всей этой основательно запутанной партии. Таинственная и прекрасная королева. Случайная избранница одинокого и обреченного короля. Как и следовало ожидать, корона его оказалась дребезжащей жестянкой. Но королеву свою он сумел сохранить и замаскировать так, что Аркадий Аркадьевич и иже с ним добрых полгода в упор не замечали ее на изрядно опустевшей клетчатой доске. Но теперь с сомнениями покончено. Нужны твердость и настойчивость. И, конечно, разум. В запасе у него лишь несколько последних ходов. Ошибиться он не имеет права. Тем более, что ошибок в этой игре не прощают. Предстоит основательно обдумать комбинацию и сделать решающий ход. Мат королю и шах королеве. Впрочем, отступать ей уже некуда.

— Товарищ полковник, — усмехнулся шофер, покосившись на его постепенно прояснившееся лицо. — Мне тут такой новый анекдот рассказали…

— Валяй, Дорожкин, мочи! — встряхнулся Аркадий Аркадьевич.

Через несколько минут он уже с облегчением хохотал во все горло, смахивая невольные слезы.

 

5

В угловой квартире на втором этаже кирпичной пятиэтажки, выходящей торцом на набережную, вот уже несколько месяцев жили трое мужчин. Они не были родственниками, ответственными или временными квартиросъемщиками, ни даже представителями сексуальных меньшинств. Жили на удивление скромно и незаметно. И если бы в окнах по вечерам не зажигался свет, соседи, возможно, так и не узнали бы, что в этой, подолгу пустовавшей квартире, кто-то есть.

Днем и ночью при помощи различной хитроумной техники вели они пристальное наблюдение за окнами однокомнатной квартиры на первом этаже соседнего дома. По возможности фиксировали на видеопленку все происходящее внутри, перемещения хозяина и его случайных гостей, а также записывали все телефонные разговоры. Работа была серьезная и ответственная. Посему трудились мужчины посменно: пока один отдыхал, другой неотлучно нес вахту в соседней комнате, где никогда не зажигался свет, присматривая за сложной и бдительной аппаратурой, которая, впрочем, была снабжена автоматикой; третий неизменно находился снаружи, чаще всего сидел в припаркованной за кустами машине с затемненными стеклами, готовый при необходимости немедленно броситься в погоню.

Сказать по правде, объект, за которым велось столь настойчивое наблюдение, за прошедшее время успел изрядно намотать нервы всем троим соглядатаям. Это был плечистый крепкий мужчина, немного старше их самих, с повадками и опытом матерого разведчика. Таковым он по сути и являлся, и все трое порой болезненно завидовали блестящему его мастерству. Требовалось поистине ангельское терпение, чтобы без злобы сносить многочисленные его примочки и увертки. Временами мужчинам даже казалось, что объект с наслаждением издевался над ними, при этом неизменно делая вид, что не замечает слежки. Чего стоили одни эротические шоу, которые он им устраивал, нарочито не заботясь о том, чтобы наглухо зашторить окно, или беззаботные пиршества и попойки с такими сексапильными красотками, что у злосчастных соглядатаев начиналось томительное окостенение членов. Со временем они, разумеется, привыкли. Но своего поднадзорного невзлюбили так, что по первому приказу готовы были буквально разорвать его на куски. Беда только, что приказа все не было и не было.

Наблюдатели основательно устали и вымотались. Время от времени их сменяла другая команда, покидавшая свой пост с такой же затаенной злобой. Таким образом, на стороне невольных зрителей было явное численное преимущество. В сущности, ребят можно было понять: пока обнаглевший объект вовсю наслаждался жизнью, разбазаривая дармовые денежки, они зарабатывали на хлеб поистине в поте лица своего…

Было раннее утро. Во дворе оголтело горлопанили весенние песни воробьи. Тускло догорали и блекли ночные фонари вдоль набережной. За углом с размашистой ленцой пыльно расшаркивалась одинокая метла.

У окна угловой квартиры, с замаскированной среди домашних растений бессонной аппаратурой, смачно уплетал огромный бутерброд с яичницей хмурый небритый мужчина. Со вчерашнего вечера у него и остальных соглядатаев было на редкость паршивое настроение.

Дело в том, что накануне проклятущий объект опять подложил всем троим изрядную свинью. Случилось это совершенно неожиданно, очевидно, и для него самого тоже. Ближе к вечеру, заявившись домой с загородного пикника в компании двух сногсшибательных девиц, он издевательски перенес очередное эротическое шоу в ванную, заставив соглядатаев уныло наслаждаться лишь бесплотным звуковым сопровождением. К несчастью, именно в это время передавали по ящику решающий футбольный матч. И все трое, будучи заядлыми болельщиками, вопреки инструкции не удержались, чтобы не понаблюдать за тем, как наши мужественно сражаются с голландцами. Как и следовало ожидать, отчаянная и острая игра в одночасье всех захватила, и дозорную службу самостоятельно несла лишь бдительная техника, автоматическая и бесстрастная, тем более, что смотреть на сей раз было не на что.

Но посередине футбольного матча случилось ЧП. Объекту внезапно позвонили. И через несколько минут он, как кошка, стремительно выскользнул из квартиры. Разумеется, аппаратура зафиксировала и короткий звонок, и собственно исчезновение объекта из берлоги. А отсутствие в машине наружника способствовало тому, что, выйдя из подъезда, объект словно сквозь землю провалился…

Какой тут поднялся переполох! Все трое едва не передрались, сваливая вину друг на друга. Вдобавок ко всему, наши как назло проиграли.

Просмотрев запись и прослушав телефонный звонок, одураченные сыщики тотчас опознали характерный голос звонившего, который с начала зимы находился в розыске по этому проклятому делу, и это открытие окончательно повергло их в безнадежно мрачное уныние.

Как доложить о случившемся нетерпеливому и злопамятному начальству? Да за такой промах их просто с дерьмом смешают! И подобное наказание будет еще относительно мягким, учитывая важность той долгожданной встречи, которая состоялась у их объекта минувшей ночью.

Стоит ли говорить, что в эту злополучную ночь все трое почти не спали?! Под утро, посовещавшись, они пришли к единственному и неизбежному выводу: необходимо уничтожить компрометирующие их записи и сделать вид, что ровным счетом ничего не случилось. В конце концов, своя шкура дороже. А с этим молодчиком у них еще будет шанс разобраться. Дождаться бы только приказа…

Дожевывая бутерброд, хмурый мужчина у окна мучительно боролся со свинцовой бессонной усталостью. Глаза у него слипались. Голова разболелась и отяжелела. Не улучшало настроения и то, что он был старший в команде, а следовательно, нес самую большую ответственность. И хоть записи были уже уничтожены и не стоило опасаться скорого разоблачения, на душе у него все равно было неспокойно. Мало ли какую подлянку готовит им своим неожиданным исчезновением ненавистный объект?!

В коридоре послышались шаркающие полусонные шаги. Шумно изверглась вода в унитазе. И вскоре в комнату, пошатываясь, заглянул сменщик, такой же невыспавшийся и угрюмый.

— Ну, че, Серый, где этот козел? — зевая спросил он.

— А хрен его знает, — буркнул небритый мужчина у окна.

Оба с раздражением закурили и уставились на темные окна однокомнатной клетушки в соседнем доме. Девицы до сих пор были там. Не иначе, дрыхли стервы. Что ни говори, работенка у них была не из легких. Впору требовать за вредность талоны на молоко. Блин — заполучить бы этих красоток сюда! Уж втроем они закатили бы им эротическое шоу! Но куда там… На таких никакой зарплаты не хватит. И потом инструкция, будь она неладна…

— Слышь, Серый, — почесываясь спросонья, щербато зевнул сменщик. — Да ну его на… Поди, покемарь часок…

Небритый мужчина, вытерев сальные руки о бока старого свитера, зыркнул на него с ненавистью.

— Да пошел ты… — и, выстрелив окурок в форточку, пробурчал глухо: — Заварили кашу… А отвечать кто будет? Снова Лагутин?!

Сменщик виновато потупился. Но особого раскаяния, а равно и осознания вины на его таком же небритом лице не отразилось.

Внезапно проснулся и призывно запищал стоявший на подоконнике «уоки-токи».

Старший судорожно схватил его и нажал кнопку.

— Ангар-I на связи…

— Внимание, — раздался из переговорного устройства озабоченный угрюмый голос наружника. — Ангар-I, принимайте трейлер под загрузку…

— Ясно… — злорадно усмехнулся небритый. — Открываем ворота…

Оба с волнением приникли к холодному окну.

Через минуту из-за угла появился объект. На сей раз он был явно не при параде: в пятнистой офицерской куртке без погон и фирменных джинсах; обут соответственно в белые кроссовки за сотню баксов. Пиж-жон! Не спеша, вразвалочку пересек двор. Воровато зыркнул по сторонам и на соседние окна. И бесшумной тенью скрылся в темном подъезде.

Соглядатаи переглянулись и озабоченно приникли к аппаратуре.

 

6

Глеб заявился домой лишь под утро.

По его просьбе темно-серый БМВ с непроглядными стеклами остановился возле метро «Сходненская». Дальше Глеб добирался пешком. Упустившие его шерлокхолмсы наверняка давно спохватились и с нетерпением караулили появление своего «объекта». Что ж, пусть пасут его до поры, если делать больше не хрена. А вот грузину светиться было совершенно незачем.

Поблескивавшая утренней свежестью и новизной тачка Глеба мирно почивала под окнами. Попробовал бы кто-нибудь ее угнать — от установленной им сигнализации поднялся бы набат на весь микрорайон.

Не было в окошке и старушки, божьего одуванчика. На боевой пост она обычно заступала не раньше девяти часов, досмотрев очередной сон в духе социалистического реализма.

Зато назойливые шерлокхолмсы, несомненно, впились в него раздраженно-угрюмыми взглядами. Глеб почти физически вдруг ощутил на себе их напряженное внимание. Разумеется, он успел раскусить, откуда все это время они вели за ним наблюдение. Угловая квартирка на третьем этаже соседнего дома была просто идеальным местом. При необходимости он и сам выбрал бы ее для подобной цели.

Войдя в квартиру, Глеб невольно удивился царившему в ней бедламу. На кухонном столе кисли обильные остатки вчерашнего царского пиршества. Под ногами раскатывались пустые бутылки от шампанского. И только заглянув в комнату, Глеб понял, наконец, что к чему, вспомнив события минувшего вечера.

Повсюду в беспорядке было разбросано женское тряпье. Ажурные полупрозрачные черные трусики почему-то свисали с настольной лампы. Точно такой же лифчик оказался на серванте. На кресле и стульях привольно раскинулись юбки и блузки. На полу, будто змеиная кожа, извивались бесплотные чулки. И наконец, в белых сугробах развороченной холостяцкой тахты, любовно обнявшись, покоились во сне две восхитительные нагие русалки.

Взглянув на них, Глеб невольно усмехнулся. «Ну, вот и все… Отгулял свое, товарищ донжуан…» — не без сожаления подумал он и отправился на кухню чего-нибудь выпить.

В холодильнике обнаружилась лишь непочатая банка пива. Изнывая от усталости, Глеб небрежным тычком откупорил ее и жадно приник к животворному источнику. Покурил, задумчиво пуская в потолок клубящиеся струи голубоватого дыма. Дожевал подсохший недоеденный бутерброд с красной икрой. И, решительно кашлянув, отправился будить отключившихся девчонок.

Вскоре он уже выпроводил их за дверь. Очень вежливо, но безоговорочно. Как и подобает деловому человеку. Подружки были не против продолжить приятное времяпрепровождение, но Глеб остался неумолим и обещал позвонить через несколько дней.

Оставшись один, он прежде всего основательно зашторил окна, в которые уже ломился пыльный солнечный луч. Потом расстегнул слегка полнящую его маскировочную куртку и принялся небрежно выгружать из нее на стол запечатанные пачки стодолларовых купюр. Пачек было много. Казалось, Глеб минувшей ночью основательно почистил какой-нибудь банковский сейф. Места в куртке оказалось явно недостаточно, и некоторую часть добычи пришлось рассовать по карманам рубашки. Какое счастье, что ранним утром никто не вздумал его хорошенько потрясти. С таким грузом ему было бы нелегко отбиваться от внезапного нападения. А если бы прицепилась милиция?!

К счастью, все закончилось благополучно. Напоследок Глеб выложил на стол мини-диктофон с наушниками и небольшой наглухо запаянный пакет из черного пластика. Аккуратно вскрыл его ножницами и с интересом принялся изучать содержимое. Тут были оригиналы документов швейцарского банка. Кредитные карточки и копии счетов. Паспорт гражданина республики Кипр на имя Липицкого Вадима Николаевича, но с его, Глеба, фотографией. И еще один паспорт, с женским именем, только без фотографии. Однако этот недостаток при необходимости вполне можно было устранить. Работа была выполнена ювелирно. Установить подделку способны были, пожалуй, лишь специалисты в самых высоких инстанциях. Но с этими инстанциями Глеб отнюдь не собирался сталкиваться.

Основательно изучив документы, Глеб снова убрал их в черный пластиковый пакет и наглухо заклеил его скотчем. Теперь с этим пакетом ему нельзя будет расставаться ни на минуту. Сложив бабки в свой верный вещмешок, Глеб невольно подумал, что теперь ему придется открыть еще один счет в банке. Но сделает это, разумеется, уже не Глеб Катаргин, а другой человек.

Потом взял в руки диктофон, но внезапно раздумал включать его и вместо этого врубил «Панасоник». С диктофоном в руке устало повалился на тахту и со вздохом закрыл глаза.

Сколько неожиданных событий приключилось за последние несколько часов! Сколько обрушилось на него новостей… Наконец-то проклятое ожидание кончилось. И хоть дело, которое ему предстояло провернуть, казалось не таким уж пустяковым, Глеб втайне радовался уже тому, что больше не придется сидеть сложа руки.

Молодец грузин! Как ловко и быстро он осуществил этот долгожданный контакт. Глеб был убежден, что настырные шерлокхолмсы по какой-то непонятной причине не сумели их вовремя засечь и теперь наверняка кусают себе локти. Во всяком случае, он не почувствовал ни малейших признаков опасности. А его превосходное волчье чутье до сих пор ни разу еще не подводило.

Минувшим вечером, едва Глеб уселся в машину, они тотчас рванули из Москвы и просидели всю ночь в каком-то неприметном коттедже среди облюбованного «новыми русскими» подмосковного леса. Место было тихое и укромное. Соседи, как и подобает серьезным людям, меньше всего интересовались тем, что происходило за их забором. Кроме того, вся территория минигородка бдительно охранялась. И Глеб с первого взгляда понял, что без труда сумеет подружиться с молодыми и отнюдь не наивными охранниками.

С грузином их связывала настоящая многолетняя мужская дружба. Как-то раз, под хорошим хмельком, они даже побратались кровью. Было время, когда плечом к плечу они вместе охраняли интересы своего Князя. Провернули немало крутых и опасных дел, не имевших, впрочем, того мафиозно-криминального характера, каким отличались темные дела их конкурентов. И почти всегда выходили из них победителями. Обоих неоднократно пытались перекупить. Сулили несметные бабки за передачу секретов Князя. Даже подсылали киллеров… Но все напрасно. В конце концов хозяина просто и откровенно подставили, а его верная дружина распалась. Кого-то замочили. Кто-то ушел на дно. Потом Глеба решили сгноить за решеткой. А на грузина устроили охотничью облаву…

Теперь Глебу было известно во всех деталях: кто, а главное, за чем охотился. Изгнанный с позором из страны, Князь сумел хорошо насолить своим недругам. Но возмездие ограничилось пока лишь первым актом. И кое-кто наверху, похоже, успел наложить в штаны в неизбежном ожидании второго. Оттого и действовал так топорно.

Грузин не преувеличивал: времени у него действительно было немного. Ради этого мимолетного свидания с кровным братом он всерьез рисковал собственной жизнью. Но таков был последний приказ Князя. И потом гордый кавказец никогда не был ни трусом, ни предателем.

— Слушай, дорогой, как я рад тебя видеть! — радовался он, наливая Глебу водки. — Выпьем аз встречу, братишка…

Ночной разговор получился долгим и обстоятельным. Как и было ему поручено, Резо передал Глебу последние устные инструкции Князя. Затем вручил деньги, черный пластиковый пакет и крошечную аудиокассету.

— Остальное он тебе расскажет сам… — вздохнул грузин и вдобавок во всему передал Глебу мини-диктофон с наушниками. — Возьми, братишка… Я тут тебе приготовил…

После недолгого молчания выпили, не чокаясь, еще по одной — за Князя. Будь ему земля пухом. Чужая земля…

Оставалось лишь обговорить детали. Глеб задумчиво вертел в руках диктофон. Не верилось, что скоро он услышит живой и такой знакомый голос Князя. В душе его угрюмой волной вскипало желание мести. Черт побери — он сумеет довести это дело до конца! Даже если ему суждено сложить голову. Таков был суровый рыцарский закон чести. Закон для настоящих мужчин.

Под утро грузин на своей машине отвез Глеба обратно в город.

— Жаль расставаться, братишка, — невольно вздохнул он. — Кто знает, когда теперь увидимся?

— Живы будем — не помрем, — сквозь зубы решительно ответил Глеб.

Все было заранее решено и основательно обговорено. Каждая мелочь намертво отпечаталась у Глеба в памяти. Когда он начнет действовать, у него будет все необходимое. Грузин об этом уже позаботился. Но прежде необходимо тщательно все обдумать. И подготовить. Никакой спешки. Никакой самонадеянности. Минер ошибается только раз. Это железное правило Глеб никогда не забывал. Да к тому же был превосходным минером.

— Ну, будь здоров, братишка, — без улыбки, глухо сказал грузин. И они снова крепко обнялись, как кровные братья. — А обо мне не беспокойся, — добавил он в ответ на озабоченный взгляд Глеба. — Земля такая большая… А человек такой маленький…

— И нужно ему так мало, — усмехнулся Глеб и вышел из машины. Усталые черные глаза грузина печально блеснули ему вослед.

Сорвавшись с места, темно-серый БМВ мощно загудел и стремительно помчался за город…

Нащупав у изголовья тахты початую пачку «Мальборо», Глеб задумчиво закурил и, уронив голову на подушки, осторожно надел наушники. Потом мягко надавил на маленькую плоскую клавишу и напряженно замер, приготовившись слушать.

Сначала послышался глухой отдаленный шум, подобный вольному дыханию моря. Затем короткий щелчок и… мягкий, обаятельно артистический голос Князя со вздохом произнес:

— Глебушка, друг мой, здравствуй…

И Глеб в тот же момент как будто увидел его воочию.

Высокий, стройный, седой Князь стоял посреди широкой, вознесенной над морем террасы своей роскошной виллы и, держа возле губ неприметный микрофон, тихо разговаривал с ним. Из бессмертия. Низкое закатное солнце густо обагрило его задумчивое благородное лицо с резкими складками горестных морщин. Обагрило кровью. Предвидя скорый и неизбежный конец, Князь обращался к нему как к другу. Это было даже не ответственное поручение, а просто просьба, которую только один Глеб мог выполнить. Должен был выполнить во что бы то ни стало. Ибо это была последняя воля мертвого. Убитого и неотомщенного друга.

В тихом голосе Князя звучала невыразимая грусть. Такая же, как в те памятные минуты, когда он загадочно и проникновенно читал Глебу старинные китайские стихи. Удивительные стихи. Пронзительные и воздушные, как дымчатые китайские акварели. Как назло, Глеб не запомнил ни единой строки. Потому что в эти минуты он затаенно наслаждался звучанием незабываемого голоса Князя, повествовавшего о великой и вечной тайне любви, тайне жизни и смерти…

— Прости, Глебушка, — напоследок произнес Князь. — Я знаю, что не имел права так поступать, но… У меня не было другого выхода. Доверяю тебе распорядиться этим по своему усмотрению. И верю, что ты один сумеешь исправить мою ошибку. Если мне суждено покинуть этот мир не по своей воле, меньше всего я хотел бы умереть с мыслью, что из-за меня могут пострадать совершенно невинные люди. Надеюсь на тебя, друг мой. И да поможет тебе Бог…

Диктофон с легким щелчком давно выключился, а Глеб все лежал и неподвижно глядел в потолок. То, что он услышал, в который раз подтвердило его высокое мнение о незаурядном уме и проницательности Князя. Он виртуозно предусмотрел все. Даже собственную смерть. Одного лишь предусмотреть не смог — что она наступит так скоро…

Вынув кассету, Глеб упрятал диктофон вместе с наушниками в свой рюкзак и отправился на кухню. Тонким лезвием швейцарского перочинного ножа ловко разобрал крошечное звуковое письмо Князя, вынул ленту и тщательно сжег ее в пепельнице. Содержание письма, со всеми именами и деталями, он запомнил наизусть с первого раза. В недавнем прошлом его профессионально тренированная память скрупулезно фиксировала и куда большую информацию. Потом тщательно размельчил пепел и, завернув в конфетную обертку, сунул в карман, чтобы выбросить где-нибудь незаметно и подальше от дома. Пустые половинки кассеты в пакете от апельсинового сока отправились в мусорное ведро. Чтобы найти их, злосчастным шерлокхолмсам придется основательно перетрясти весь доверху набитый мусором бак во дворе, чего они, разумеется, делать не станут.

Теперь ему предстояло не спеша обмозговать дело со всех сторон. Лучше всего это получалось у Глеба на колесах. Пожалуй, стоит немного отдохнуть и снова прокатиться за город. Посидеть где-нибудь в лесу, у озера. Пошевелить извилинами. Дело предстояло рискованное и деликатное. Не исключено даже, что ему понадобится помощь. И единственным человеком, которому Глеб мог вполне доверять, был только Батя. Погода в эти дни стояла отменная. Значит, Федор Степанович по обыкновению отводил душу на своей подмосковной даче. Надо полагать, едва ли это вызовет у его опекунов подозрение, если Глеб в ближайшие дни выберется навестить старика. Первая заповедь разведчика: никогда не пороть горячки. Необходимо выждать время. И по-прежнему не привлекать к себе внимания. Неделя-другая уже ничего не решает. Тем более, что навестить старика все равно придется. И не только его одного. Кто знает, когда они увидятся снова? И увидятся ли вообще…

Прежде чем, отправиться спать, Глеб разложил перед собою на столе все свои документы. Здесь была целая история жизни. Длинный послужной список. «Сколько же ты всего успел, Катаргин Глеб Александрович… — подумал он. — Впору писать мемуары. И вообще, не пора ли тебе, братец, на свалку? Набегался, волчара…»

Потом он принял душ и не без удовольствия забрался в теплую, пахнущую дорогими духами и бабами развороченную постель. Долго ли ему осталось тут нежиться? Теперь, пожалуй, недолго. И со всей прежней беззаботно разгульной жизнью, похоже, надолго будет покончено. Не исключено даже, что и навсегда. А впрочем, может быть, это и к лучшему. Сказать по правде, жизнь эта ему изрядно осточертела.

Так думал Глеб, постепенно засыпая под отдаленный будничный шум солнечного весеннего утра. Напоследок он подумал: а вдруг снова приснится море? И проснется он уже не в этой, насквозь опостылевшей и бессмысленной жизни, а в другой — новой, светлой, волнующей! Привольной и необъятной, как само это призрачное море…

 

7

— А, Дубровина… — мрачно процедил шеф, на мгновение оторвав холодный взгляд от бумаг. И безоговорочно отрезал: — Вы уволены. Пишите заявление…

От неожиданности у Насти едва не подкосились ноги. Вызванная с утра пораньше на «ковер», она и не предполагала, чем все это закончится. Ее нисколько бы не смутил очередной унизительный выговор, сверхсрочная дополнительная работа или известие о понижении зарплаты. Но такое…

Шатаясь от внезапного головокружения, Настя оглушенно вышла в коридор. До нее долго не доходил смысл сказанного. Случившееся было тем более непостижимо, что в последнее время Настя буквально лезла из кожи вон, чтобы не подавать повода для неудовольствия сумрачного начальства. И это ей почти удавалось. Так в чем же дело?!

Когда Настя понемногу пришла в себя и машинально закурила, ее снова охватило давнишнее мучительное ощущение полной беспомощности. Казалось, из-под ног у нее уходит земля. И нет никакой возможности задержать это неотвратимое падение в бездну отчаяния.

По горькому опыту своих коллег Настя знала наверняка, что оправдываться, спорить, стремиться доказать свою правоту — было так же бесполезно, как пытаться пробить лбом стену. Бетонная стена в груди нового шефа была непробиваемой, а приговор — окончательным и обжалованию не подлежащим.

Кое-как собравшись с силами, Настя вернулась в приемную и бесчувственной рукой написала заявление об уходе. Разумеется, по собственному желанию. Молоденькая волоокая секретарша равнодушно сделала вид, что напрочь не замечает ее. Затем молча взяла заявление и отнесла его шефу на подпись. Насте оставалось лишь получить расчет.

Войдя в бывший свой кабинет, где в одночасье все сделалось для нее чуждым и неприступным, Настя встретила тревожно-сочувственный взгляд Аиды. Девушка сразу все поняла и смущенно опустила глаза. Быть может, она ожидала, что Настя наконец-то даст волю слезам? Но ничего подобного. Приговоренная была спокойна и холодна. И только руки у нее неприметно дрожали.

За последнее время Настя понемногу невольно приноровилась стойко переносить несчастья, которых обрушилось на нее неожиданно много, и конца им по-прежнему не было видно. В результате этих испытаний ее наивная вера в людей давно и опасно пошатнулась. Все чаще Настя ловила себя на мысли, что жизнь всецело подвластна лишь безжалостным звериным законам. Впрочем, даже звери бывали порой куда милосерднее друг к другу. Не убивали без крайней необходимости. И, конечно, не мучили слабых ради того, чтобы просто насладиться их безысходными страданиями.

Склонившаяся над компьютером Лида внезапно расплакалась, словно увольнение постигло ее, и Насте, вдобавок ко всему, пришлось ее успокаивать. Девушка оказалась излишне чувствительной. Успев после школы познать горький вкус безработицы, она трепетно дорожила своим местом, и сама возможность его потерять приводила ее в ужас.

Эти невольные слезы подействовали на Настю отрезвляюще. Семейные дела у Лиды были — хуже некуда. При этом девушка, хоть и была значительно моложе, отнюдь не отличалась Настиной стойкостью и крепким здоровьем.

— Я не могу… Не хочу жить… — всхлипывала девушка на плече у Насти. — Кругом одна грязь… Все отвратительно… Гадко… Ужасно…

— Все хорошо, милая, — успокаивала ее Настя. — Пожалуйста, не преувеличивай. В жизни нам часто бывает трудно, но необходимо бороться. Со временем ты поймешь, что человек может многое, очень многое вынести… Главное — сохранять достоинство…

Настя знала, что примерно год назад, пережив несчастную любовь и бездну разочарований, Лида опрометчиво попыталась вскрыть себе вены, после чего долго пролежала в больнице. Нет, сама она никогда не позволит себе ничего такого. Просто не имеет права. Хотя бы потому, что у нее есть дочь. И Настя обязана ее вырастить.

Успокоив девушку, Настя не спеша собрала свои вещи и простилась. Оставаться здесь было бессмысленно и… противно. Уж лучше бесцельно побродить по улицам. В трудную минуту это всегда ее успокаивало.

— Та такая хорошая! Такая сильная… — взглянув на нее туманными от слез глазами, сказала на прощание Лида. И смущенно добавила: — Я… Я горжусь тобой… Это правда…

— Спасибо, малыш, — с трудом сдерживая слезы, попыталась улыбнуться Настя. — Что бы ни случилось — никогда не сдавайся! — И по-сестрински расцеловала девушку.

Уже на лестнице, когда Настя проходила мимо задымленной курилки, к ней, с опаской оглянувшись по сторонам, неожиданно подошла пожилая женщина из соседнего отдела, которая однажды здорово выручила Настю с переводом. К счастью, вокруг никого не было. И, сочувственно взяв Настю за руку, женщина тихо, но твердо сказала, глядя ей прямо в глаза:

— Вы должны знать… — Она снова настороженно оглянулась. — Вас уволили по звонку…

Настя изумленно округлила глаза.

— Вчера, когда я сдавала ему работу, — женщина сделала презрительный кивок в сторону кабинета шефа, — кто-то позвонил. Я не знаю, откуда и почему. С этим вам предстоит разобраться самой… Я заметила, как он вздрогнул и записал ваше имя на календаре. А потом поспешно сказал: «Да-да. Завтра же…» Можно подумать, ему звонили из министерства…

Тупая ноющая боль внезапно пронзила Настю под сердце.

— Спасибо вам… — сдавленно прошептала она. — Спасибо за все…

И сомнамбулически зашагала вниз по лестнице.

Это неожиданное известие окончательно выбило Настю из равновесия. Выйдя на улицу, она долго не могла справиться с оцепенением. Потом нервно закурила и попыталась взять себя в руки.

Что все это значит?! Кто с высоты своей непоколебимой власти мог отдать ее шефу подобный приказ? Едва ли этот звонок был сделан из руководства фирмы, где о существовании Насти наверняка даже не имели понятия. Тогда откуда? По рассказам матери и многих других людей Настя знала, что в недавнем прошлом такое явление считалось почти заурядным. Но в любом случае для изгнания человека с работы требовалась какая-то серьезная причина! Например, его политические убеждения. Неужели за прошедшие годы в этой стране так ничего и не изменилось?! В это было трудно поверить. Однако иного объяснения случившемуся Настя не находила.

Она бесцельно брела по улице и лихорадочно пыталась понять, какое ее высказывание или поступок способны были спровоцировать подобные действия. Никто и никогда не интересовался ее политическими убеждениями, которые она сама едва ли сумела бы точно определить. Эта сторона жизни Настю совершенно не интересовала. Политику она инстинктивно считала грязным делом и сторонилась всего, что было с нею связано. В конце концов, она просто женщина, мать. У нее есть иные, куда более важные заботы!

Но ведь за что-то ее выгнали. Выбросили на улицу в тот самый момент, когда Насте жизненно необходима была работа. После смерти матери у нее не осталось никаких сбережений. И мыслимое ли дело — откладывать что-то в наше время? Не было у нее ни состоятельных родственников, ни вообще людей, способных при необходимости оказать Насте материальную помощь. Полученная на прошлой неделе зарплата была уже наполовину растрачена. А так называемый расчет явился скорее символическим жестом. Настя с ужасом поняла, что очень скоро ей неизбежно понадобятся деньги. Гораздо раньше, чем она сумеет найти новую работу. При том, что это было непросто! Ох, как непросто! Не обращаться же за милостыней к бывшему мужу?!

За те несколько месяцев, что они с Константином Сергеевичем не виделись, он продолжал исключительно исправно выплачивать Насте алименты. Деньги по нынешним временам были неплохие. Из чего с легкостью можно было заключить, что бывший супруг отнюдь не бедствовал. Настя целиком тратила эти деньги на Зайку. Девочка продолжала неудержимо расти. И очень скоро одних алиментов Насте уже не хватит. Господи, где же выход?!

Настя брела по улице и заглядывала в лица. Повсюду кипела шумная будничная жизнь. Все казались озабочены своими проблемами. На первый взгляд, у каждого встречного была работа, или по крайней мере какое-то неотложное дело. Только она бесплотной тенью бродила по городу и не находила себе места.

Внезапно Настя с особенной силой ощутила свою беззащитность перед этой безжалостной жизнью. Лишившись работы, она действительно превратилась в тень. Она была лишней. Абсолютно никчемной в этом человеческом водовороте. Никому не было до нее дела. Но самое страшное — она опять не чувствовала под ногами твердой земли. Потеряла уверенность в завтрашнем дне, которую дают только работа и деньги. Будь они прокляты.

Конечно, при строжайшей экономии того, что у нее осталось, должно было с грехом пополам хватить на неделю-другую. А дальше что? Значит, неизбежно придется продавать вещи. Продавать за бесценок, что самое обидное. Ведь так всегда бывает в подобных случаях. Настя уже готова была без сожаления расстаться с дубленкой. Продать несколько особенно модных платьев. Золота, кроме маминого обручального кольца, у нее не было. Стало быть, скоро дойдет очередь до заветной шкатулки с семейными реликвиями. О памятном браслете, привезенном ею из Ниццы, Настя все это время старалась не вспоминать. Спрятанный в надежном месте, он как будто и не существовал вовсе.

В наэлектризованной толпе возле «Бауманской» кто-то с размаху налетел на нее, больно ушиб плечо. Настя невольно поморщилась. Но этот неожиданный толчок, казалось, вернул ее к действительности. Необходимо действовать, а не слоняться по улицам! И, спустившись в подземелье, Настя решила немедленно ехать на биржу труда.

В низком полуподвальном помещении районного департамента занятости было полно народу. Настя сразу заметила на лицах ожидавших своей участи людей такое же, что и у нее, обреченное выражение растерянности, никчемности, безысходности. И это отчасти успокоило ее — в таком же положении, как она, находилось немало людей; и у каждого из них, несомненно, была своя жизненная драма.

Сотрудники департамента, как и подобает тем, кто надежно огражден от неожиданностей стабильной зарплатой, работали с равнодушной ленцой. Очередь продвигалась мучительно медленно. И за время ожидания Настя, сама того не желая, наслушалась душераздирающих историй о бессмысленных поисках работы. С такими мыслями лучше было бы и вовсе сюда не приходить, думала она, отчаянно стараясь держать себя в руках. Но это удавалось ей плохо. И Настя то и дело выходила на улицу покурить.

Когда ее вызвали, и Настя наконец вошла в просторный компьютеризованный кабинет, сердце у нее неожиданно упало, и неотвязная мысль, что никакого толку от этого визита не будет, постепенно превратилась в уверенность.

Молодая женщина с ухоженными выбеленными кудряшками равнодушно пролистала Настины документы и сообщила, что уход по собственному желанию значительно осложняет дело. Чтобы получить желанное пособие по безработице придется собрать немало различных бумажек. Но даже и они не являются гарантией государственного обеспечения.

— Нечего было уходить, — бесстрастно пожав плечами, заметила женщина. — Странные люди. Сами будто не знают, что теперь творится… — И неохотно натюкала Настины данные на клавишах компьютера.

Настя раздосадованно прикусила губу. Нечего было и думать, чтобы попытаться объяснить, что стоит за словами «по собственному желанию».

Вняв униженным мольбам просительницы, инспектор по кадрам без особого энтузиазма запустила компьютер, продемонстрировав Насте длинный список наличных вакансий. Повсюду Требовались рабочие различных квалификаций, особенно строители, шоферы; требовались техники и администраторы. При желании сильному полу было из чего выбирать. На долю женщин оставалась лишь незавидная участь гувернанток, посудомоек, уборщиц, изредка повара или секретаря. Но в последнем случае следовало убийственное ограничение по возрасту: не старше двадцати пяти…

Настя впервые с ужасом поняла, что ей без малого тридцать! И хоть по внешности она легко могла дать сто очков вперед любой из желторотых претенденток, над нею все неотвратимее нависало клеймо безнадежной и никчемной старухи. Несколько вариантов она тут же поспешно себе переписала. Требования были неизменны: яркая внешность, знание компьютера, английский язык, делопроизводство и, конечно, не старше 25! Но с этой бедой Настя надеялась как-нибудь справиться на месте. Одно обстоятельство изрядно ее удручало: повсюду сумма первоначального оклада была значительно ниже той, что она получала в «Клариссе».

Покинув ненавистную контору, Настя буквально готова была кусать себе локти от запоздалого раскаяния, что в последнее время не удосужилась завести сколько-нибудь полезные знакомства! Ну что ей стоило записать домашний телефон хотя бы того же Сукачева?! Ловкий пройдоха при желании в два счета нашел бы Насте новую работу. В конце концов, стиснув зубы, она вполне могла бы переспать с ним. Тем более, что парень слыл весьма искусным любовником и, по слухам, всегда щедро благодарил своих девочек… Или незабвенной Космачевой, чей телефон Настя опрометчиво выбросила в мусорное ведро, хотя Светка неоднократно предлагала ей свою помощь.

Рассчитывать на помощь тех, кого она хорошо знала и с кем ей не противно было иметь дело, Насте не приходилось. Все это были люди очень среднего достатка, с ограниченными и заурядными связями. При таком раскладе недолго оказаться и на панели! И Настя тотчас с саркастической усмешкой представила себя в сексапильной мини-юбке, грациозно вышагивающей между столиками какого-нибудь ресторана или ночного клуба. Тьфу!..

— Мама! Мамочка! — воскликнула от радости Зайка, когда Настя вернулась домой в тот день значительно раньше обычного.

Омрачившая ее душу смута сомнений и тревог молниеносно рассеялась, разогнанная светлыми лучами бескорыстной любви, которую питали к ней маленькие, но верные сердца Зайки и Томми.

И на время позабыв обо всем, Настя наконец-то отправилась с ними гулять в старинный Измайловский парк с остатками белокаменных хозяйственных построек бывшего царского двора, утонувшими среди пышной молодой зелени, и могучим тяжеловесным собором, с чудом сохранившимся дивным изразцовым узорочьем работы знатного мастера Серафима Полубеса.

Не сдаваться! Ни при каких обстоятельствах не отступать! Опять напомнила себе Настя новый житейский девиз. И эти бесстрашные слова наполнили ее душу теплом и необъяснимой уверенностью, что все будет хорошо. Рано или поздно.

 

8

«Господи, дай мне силы…» — повторяла Настя в начале каждого дня той неравной битвы, которую ей пришлось вести; казалось, весь мир ополчился против нее, все подспудно управляющее им необоримое зло. И чтобы победить, да что там — просто устоять в этой борьбе, — требовались поистине нечеловеческие силы. Но таких сил у Насти, разумеется, не было. Ведь она была всего лишь женщиной. Слабой и беззащитной.

Какая-то неделя бесплодных поисков работы обернулась для Насти сплошным кошмаром. Неудачи неизменно преследовали ее, куда бы она ни обращалась, и повсюду ожидали бесконечные унижения, а то и откровенный цинизм. В первые дни Настя еще как-то, с грехом пополам, держалась. Но очень скоро необходимость куда-то ехать, кого-то просить начала вызывать у нее нестерпимое отвращение.

В первой же конторе, куда Настя имела несчастье обратиться, ей, не обременяя себя объяснениями, попросту указали на дверь. В другом месте Настю поверг в состояние мучительного оцепенения единственный заданный ей вопрос: «Сколько вам лет?» Солгать оказалось значительно сложнее, чем она думала. В третьем случае Насте пришлось пройти через конкурс в числе нескольких десятков других претенденток. Происходящее напоминало скрупулезный отбор статисток на какой-нибудь киностудии. В мрачных коридорах и на лестнице старинного дома в центре Москвы взволнованно толпились, с опаской поглядывая друг на друга, девушки и молодые женщины. Счастье получить работу могло улыбнуться только одной из них. Поэтому все постарались прийти во всеоружии своего женского очарования. Оставалось лишь догадываться, какими долгими и взыскательными были для каждой приготовления к этому дню. В ход пошли косметика, изысканные духи, аляповатые и зачастую безвкусные украшения. Были основательно перерыты собственные шкафы и гардеробы ближайших подруг. А некоторые, не особенно щепетильные молодые особы, выглядели так, будто намеревались вот-вот начать сеанс стриптиза. Глядя на эти бессмысленные ухищрения, Настя невольно с жалостью подумала о том, сколько еще несчастных женщин мыкается, так же как она, в унизительных поисках работы вместо того, чтобы сидеть дома и воспитывать детей. Закончилось все довольно банально. Сытые и холеные сотрудники фирмы, с усмешкой поглядывая на конкурсанток, просто раздали им размноженные на ксероксе одинаковые анкеты. В нелепой сутолоке несчастные тотчас принялись поспешно их заполнять, устроившись кто как мог: сидя на лестнице или подоконнике, придерживая коленом сумочку или устроив анкету на перилах, либо вовсе на спине друг у друга. Настя тоже принялась было за нее, но вскоре обнаружила, что анкета составлена с изуверским коварством; заглянув через плечо одной конкурсантке, другой, она поняла, что все женщины при заполнении анкеты неизбежно делают одну и ту же неприметную, но весьма существенную ошибку. Свидетельствуя о невнимательности претендентки, эта ошибка явится прекрасным поводом для отказа. Не дожидаясь оглашения результатов, Настя скомкала свою анкету и гордо ушла, испытывая такое чувство, будто на нее выплеснули целое ведро помоев.

Вскоре Настя перестала досадовать на ежедневные неудачи. Словно бесчувственный автомат, она покупала газеты с объявлениями о трудоустройстве, часами вертела диск телефона, моталась из конца в конец Москвы. Повсюду результат был практически одинаков. Если ее не выставляли сразу, то отвечали неизменно: «Мы вам позвоним». Эта медленная пытка стоила Насте нервов и, разумеется, каких-то трат. Но каждое утро она едва ли не силой заставляла себя начинать все сначала.

Где она только не побывала! Каких не навидалась людей! Чего не наслышалась! О ее злоключениях с успехом можно было бы написать сентиментальную мелодраму, с той лишь разницей, что в реальной жизни хэппи-энд — счастливый конец, Насте отнюдь не был гарантирован.

Но хуже всего были мужчины. Наглые, самодовольные кобели! Один из них после пяти минут разговора весьма недвусмысленно потянулся к Настиной груди. Другой, выяснив Настино семейное положение, предложил ей свой безотлагательный визит. Омерзительнее других проявил себя третий. Когда поначалу он усадил Настю за компьютер и принялся проверять ее в деле, она решила, что у нее наконец появился шанс получить место. Работодатель был явно доволен уровнем Настиного профессионализма и не мешкая подошел ко второй части своего «тестирования»: заметив, что Настя даже вспотела от напряжения, он без затей предложил ей быстренько раздеться, чтобы не терять драгоценного рабочего времени…

В эти ужасные дни окончательно рухнула Настина и без того пошатнувшаяся вера в людей, а вместе с нею и ее последние наивные надежды устроить свою жизнь.

Впрочем, этому способствовало и еще одно происшествие…

Где-то на окраине Москвы Насте чудом удалось отыскать небольшую строительную контору, в которой ее приняли на удивление вежливо и даже — ну, кто бы мог подумать?! — проявили некоторое сочувствие. Серьезный и обстоятельный разговор с местным начальником, оказавшимся вполне порядочным человеком, принес окрылившие ее результаты. Насте была твердо обещана работа. Пусть и не такая высокооплачиваемая, как прежняя, но значительно легче и, главное, спокойнее. Одно несколько омрачало Настину радость: чтобы попасть в контору к началу рабочего дня, ей пришлось бы вставать не позднее шести часов утра. Но это, если разобраться, были просто пустяки, по сравнению с тем, что она пережила, будучи безработной. Когда же на другой день Настя в приподнятом настроении примчалась на работу, обходительный начальник внезапно со смущением сообщил ей, что накануне ему позвонили с ее предыдущего места и настоятельно рекомендовали упомянутой особе отказать… Пораженная этим сокрушительным известием, Настя запомнила только одно слово: «позвонили». И в слезах отправилась домой.

Опять эти загадочные звонки! Настя уже не сомневалась, что таинственная темная сила, превратившая всю ее жизнь в кромешный ад, будет сводить ее с ума до тех пор, пока Настя действительно не лишится рассудка. И было от чего! После второго визита человека, которого она мысленно называла инквизитором, ночные звонки прекратились. Однако Настя не верила, что это конец, каким-то обостренным чутьем она угадывала, что это лишь временная передышка. Что «они» хотят взять ее измором. Все происходящее было тем ужаснее, что она так и не знала: кто и почему?

До сих пор ее лишь предупреждали — недвусмысленно угрожали, провоцировали. И кто? Те, кто по долгу службы призван был ее защищать! Впрочем, с чего это она взяла, что те люди действительно работали в милиции? А что, если они принадлежат к тем могущественным мафиозным кругам, которым Настя, сама того не желая, невольно перешла дорогу?! Или уже все ее злосчастья — своеобразная инквизиторская месть за то, что она посмела отказаться от сотрудничества с ними? В любом случае, все вокруг так основательно перепуталось, что у Насти уже не осталось даже надежды на чудо, которое могло бы ее спасти.

А чудо было ей решительно необходимо. И оно действительно произошло, когда Настя нашла в очередной рекламной газете телефон небольшого частного издательства, которому срочно требовались переводчики со знанием английского языка. Какая удача! Почему она до сих пор не подумала об этом? Ведь в Москве было столько разнообразных издательств — она вполне могла бы применить там свои знания и опыт…

На следующий день, предварительно созвонившись с главным редактором, Настя отправилась разыскивать издательский офис. Хорошо, что поиски ей пришлось вести в самом центре, в районе Патриаршьих прудов.

Настя без труда нашла указанные улицу, дом. Но странное дело: никакого издательства поблизости не оказалось. Никто из опрошенных Настей случайных прохожих и местных жителей никогда даже не слышал о его существовании, и тем более понятия не имел, где находится так называемый офис! Не было нигде и соответствующей таблички. Две-три респектабельные конторы, куда она имела смелость заглянуть, даже отдаленно не напоминали издательство. И, вежливо выставленная отовсюду, она почувствовала себя полной идиоткой. Она даже подумала, что не иначе как в этом знаменитом районе, овеянном славой «Мастера и Маргариты», до сих пор творятся удивительные вещи! Но чем она-то могла досадить мессиру Воланду и его свите? Напротив, Настя с давних пор невольно симпатизировала всей этой лихой компании и не раз в студенческие годы наведывалась в мрачный подъезд «дома № 302-бис», ставший своеобразным музеем поклонников великого Мастера; замирая, останавливалась перед обитой жестью дверью нехорошей квартиры на пятом этаже, где неизменно пламенел сделанный губной помадой пронзительный крик души: «Остановите Землю! Я выйду…»

В конце концов, позволив ненасытным телефонным автоматам проглотить несколько жетонов, Настя сумела с горем пополам дозвониться до загадочного издательства и получить более конкретные координаты.

Продолжив поиски в ближайшем вонючем и захламленном дворе, она осторожно спустилась по выщербленным ступенькам в сырой полутемный подвал и толкнула разбитую дверь. Ну, слава Богу! Наваленные вдоль обшарпанных стен стандартные типографские пачки с книгами убедили Настю, что она на правильном пути. Вскоре она уже сидела в тесном, загроможденном техникой и переполненном взвинченными людьми полуподвальном помещении, гордо именуемом «издательство», и с облегчением беседовала с его главным редактором.

Это оказался средних лет представительный мужчина той подчеркнуто интеллигентной наружности, которая не оставляла сомнений в его абсолютной порядочности. Казалось, он обрадовался приходу Насти даже больше, чем она тому, что нашла наконец хоть какую-нибудь работу.

Итак, вы переводчица? Великолепно! Нет, никаких документов не требуется. Порядочные люди должны верить друг другу на слово. А теперь к делу. Вот книжечка. Да, это заурядный англоязычный бульварный роман. Любовная пастила. Словесная жевательная резинка с патокой. Перевести ее для профессионала просто раз плюнуть! Нет, целиком ее вам мы не дадим. В целях экономии времени мы разорвем этот шедевр на несколько частей и дадим разным переводчикам. Представляете, всего неделя — и у нас готов перевод! Вы согласны? Вот и славно. В таком случае, подпишем договор. Увы, ставки небольшие, но разве у вас есть другие предложения? Значит, через неделю мы ждем вас с переводом. Отпечатаете его на машинке в единственном экземпляре. Укажете сверху свою фамилию и номера переведенных страниц. О прочем не беспокойтесь. Для этого у нас имеются виртуозные редакторы и литобработчики. Тоже, разумеется, по договору. Желаем удачи, Анастасия Юрьевна! Какое у вас милое имя…

В тот день Настя прилетела домой как будто на крыльях. Какая удача! Если все пойдет хорошо, и ей, как обещали, действительно без промедления выплатят обещанный гонорар, она сможет и дальше неплохо подрабатывать переводами в этом, а также в других издательствах. Главное — ей не придется ежедневно ходить на службу. Терпеть. Унижаться. Считать часы… Решено, она засядет дома и станет переводчицей художественной литературы! И эта заманчивая перспектива на время вернула Насте хорошее настроение.

Выпросив у подруги пишущую машинку, она без промедления засела за перевод. И только тогда поняла, что несколько переоценила свои возможности и взяла на неделю такой основательный кусок, на который при иных обстоятельствах ей понадобилось бы, как минимум, две. Но выбирать не приходилось. И, обложившись словарями, которые, впрочем, ей не потребовались, Настя с головой погрузилась в бульварный роман.

Разумеется, она понятия не имела о его содержании. Не знала ни характера взаимоотношений главных героев, ни времени и места действия. Выбранный ею фрагмент начинался посредине абзаца с безоговорочного вступления: «Because» — «потому что». О том, что предшествовало этому, приходилось только догадываться. Равно как и о том, каков будет неведомый финал. Но трудности не смущали Настю. Напротив, подогревали ее измученный долгим бездействием энтузиазм.

За неделю самоотверженной изнурительной работы Настя благополучно справилась с переводом и вполне могла бы получить почетное звание ударницы коммунистического труда, если бы подобное по-прежнему продолжало существовать. Увы, ее привлекали только деньги, которых день за днем катастрофически не хватало. И неизвестно, как бы они с Зайкой выжили, не пришли им Константин Сергеевич алименты. Забыв обо всем, Настя трудилась и днем и ночью. Спала в сутки не более четырех часов. Почти не бывала на воздухе. Совсем запустила домашнее хозяйство, пришедшее бы в окончательный упадок, если бы не Зайка. Девочка варила маме кофе. Самостоятельно выгуливала во дворе Томми. Иногда ходила в ближайший магазин. И даже по мере возможности заменяла Настю у плиты.

Легкая на первый взгляд, работа оказалась на удивление коварной и утомительной. Герои романа высокопарно именовавшие себя джентльменами и леди, изъяснялись на чудовищном, суконном языке, с горячностью прирожденных плебеев истерически выясняли отношения и параллельно совершали множество импульсивных и совершенно немотивированных поступков, призванных усилить и без того вулканический накал страстей. Написано было из рук вон плохо. И Насте фактически пришлось переделывать все заново. К счастью, она никогда не страдала отсутствием литературного вкуса и воображения. И хоть работала из последних сил, вдохновляла ее возможность незамедлительного получения гонорара.

Перевод она сдала точно в срок. Обрадованный редактор многословно благодарил ее, суля в будущем куда более выгодные заказы. Как назло был не банковский день, а имевшейся в его распоряжении наличности явно не хватало, чтобы незамедлительно выплатить гонорар всем самоотверженным переводчикам.

— Знаете что, позвоните мне завтра, Анастасия Юрьевна, — успокоил ее редактор. — Часиков в двенадцать. Думаю, деньги уже подвезут…

И распрощавшись, Настя с легким сердцем вернулась домой. Мысленно она уже прикидывала, что им с Зайкой необходимо будет купить в первую очередь. Список казался ей бесконечным. И Настя начала раскаиваться в том, что опрометчиво отказалась от следующего бульварного романа, который настойчиво предлагал ей любезный редактор, чтобы она не теряла зря времени.

Назавтра его неожиданно не оказалось на месте. Послезавтра по какой-то необъяснимой причине денег не привезли. А после послезавтра Настю и вовсе попросили позвонить не раньше, чем через неделю.

Стоит ли говорить, чего стоило ей это томительное ожидание! Когда деньги безнадежно кончились, а брать кредиты у ближайших подруг Насте было уже совестно, она невольно вынуждена была выставить на продажу кое-какие украшения из маминого наследства.

В оговоренный день и час к ней на собственном шикарном авто зарулила надменная самоуверенная матрена неопределенного возраста, которую Насте снисходительно посватали знакомые ее знакомых. Украшенная золотом и камнями наподобие витрины ювелирного магазина, она по-хозяйски развалилась в кресле и принялась оценивающе перебирать пухлыми пальцами скромную Настину коллекцию. Потом небрежно свалила все в шкатулку и, помедлив, назвала сумму. В первую минуту Настя решила, что ослышалась. Но ничего подобного! Цена была названа окончательная и обсуждению не подлежала. Зарумянившись от бессильного гнева, Настя отняла у гостьи дорогую сердцу шкатулку и упрятала ее в шкаф.

— Напрасно, милочка, — невозмутимо усмехнулась покупательница. — В ломбарде вам не дадут и половины…

И, не попрощавшись, величественно удалилась.

На другой день Настя помчалась на Патриаршьи пруды. Неизменно любезный редактор встретил ее обворожительной улыбкой, которая, впрочем, несколько поблекла, едва разговор коснулся денег.

— К сожалению, Анастасия Юрьевна, — пожаловался он, — у нас возникли непредвиденные трудности… Если не возражаете, могу предложить вам еще один перевод…

Настя возражала. И возражала неожиданно для себя жестко. Нимало не смущенный редактор обходительно убеждал ее, что денег, по независящим от него обстоятельствам, в издательстве нет. Уговаривал не беспокоиться и немного подождать. Возмущенная до глубины души его сытой елейной улыбочкой, Настя вынуждена была сказать всю правду. Но и это не подействовало. Да, он искренне сожалеет, что ей нечем кормить ребенка. Однако и у него есть дети, которых тоже надо кормить…

В конце концов Настя твердо заявила, что без денег она из этого подвала попросту не уйдет! На что последовал совершенно неожиданный и невозмутимый ответ:

— А вы подавайте на нас в суд, Анастасия Юрьевна, — без тени беспокойства предложил редактор. — Действительно, подавайте! — и, пожав плечами, вздохнул: — Нам стыдиться нечего. Пусть краснеют те, кто поставил и нас, и вас в это возмутительное положение…

Понемногу опомнившись, Настя попросила выдать ей справку, подтверждающую, что работу она выполнила и сдала точно в срок.

Редактор с сожалением развел руками.

— Никаких справок мы не выдаем… У вас имеется договор. Или подавайте в суд, или ждите-с… А мы непременно вам позвоним…

Когда Настя, шатаясь, выбралась из проклятого подвала, солнечный весенний день безнадежно померк в ее глазах. Она с ужасом представила себе Зайку, которая, скуксившись, дожевывает черствый батон, потому что, если так пойдет дальше, кроме такого батона в доме скоро ровным счетом ничего не будет, и едва не зарыдала от отчаяния.

Подумать только — этот человек, представлявшийся ей во всех отношениях порядочным, член Союза писателей, международного Пен-клуба и клуба писателей-фантастов, как он сам себя отрекомендовал, — откровенно и беззастенчиво обманул ее! Обманул как последний наперсточник, совершенно убежденный в безнаказанности своего низкого и подлого обмана! Понятие «совесть» для подобных людей просто не существовало. Оно было им решительно ни к чему, поскольку являлось досадной помехой в безоглядном стремлении обогащаться на чужой беде! Господи, дай ей силы…

Впервые Настя окончательно убедилась, что бездна человеческой подлости оказалась на деле такой же глубокой, как и пресловутая финансовая пропасть, в которую, как известно, можно падать всю жизнь, но так и не достичь дна. И, заглянув в эту бездну, она судорожно отшатнулась…

Вдруг кто-то осторожно взял ее под локоть и участливо произнес:

— Простите, милая барышня. Мне кажется, вам необходима помощь…

Сквозь туманную пелену слез Настя не сразу разглядела того, кто добровольно захотел ей помочь. Это был невысокий забавный старичок, с виду почти бомж, с мудрой, слегка даже плутовской физиономией.

— Похоже, мы с вами коллеги по несчастью? — улыбнулся он. — Позвольте полюбопытствовать, вы какую книжицу переводили? А… Понятно. И вам, разумеется, тоже обещали позвонить… — Настя смущенно вытирала платком безутешные слезы. — Ради всего святого, прошу вас: не отчаивайтесь! Никакой обман еще никому бесследно не проходил. Как сказал боговдохновенный пророк Иеремия: «Горе тому, кто строит дом свой неправдою и горницы свои — беззаконием, кто заставляет ближнего своего работать даром и не отдает ему платы его!..» Да, милая барышня… И слова эти непреложны, как и глаголы того, кто изрек: «Се оставляется дом ваш пуст…» Успокоились? Вот и славно. А теперь давайте отряхнем прах этого места с ног своих и пойдем себе с миром… Кстати, вам в какую сторону?

Бок о бок с этим забавным человеком, который невесть почему вызывал у нее симпатию, Настя долго просидела в знаменитой аллее перед не менее знаменитым прудом. Не исключено даже, что на той самой скамейке, где в свое время изволил сиживать Воланд. Ее неунывающий собеседник, назвавшийся Михаилом Иванычем, а заодно и дальним родственником бывшего всесоюзного старосты, изрядно ее повеселил всевозможными остроумными байками. Сам он оказался таким же горе-переводчиком и с переменным успехом промышлял на жизнь в различных издательствах.

— Обман, Настенька, в наше время явление заурядное. Как, впрочем, и две тысячи лет назад. Недальновидные люди стремятся алчностью и обманом устроить свое земное счастье, забывая о неизбежности иного суда. Уверяю вас — оч-чень объективного и… страшного! — и хоть речи доморощенного философа звучали весьма внушительно и грозно, плутовские его глаза ласково улыбались. И эта дружелюбная улыбка окончательно успокоила Настю.

Вручив ей нацарапанные на обрывке сигаретной пачки телефоны и адреса других, более или менее порядочных издательств, Михаил Иваныч неожиданно вызвался погадать Насте по руке. И стоило девушке смущенно доверить ему узкую ладонь, увлеченно склонился над нею и, что-то бормоча, принялся разгадывать таинственный узор розоватых линий Настиной судьбы.

— Так… — печально вздохнул он, подводя итоги. — Ясненько, милая барышня. У вас неприятности. И немалые. Временами вам будет казаться, что они непреодолимы, но запомните: главное не предаваться отчаянию!.. Вы понесли невосполнимые утраты… Развод… Вы одиноки и беспомощны перед жизнью… Но и это еще не все… Ой… То есть, я хотел сказать: что бы ни случилось, будьте уверены, все кончится хорошо… — И с плутовской усмешкой добавил: — Скажу вам по секрету: уже в этом году вы снова… Да-да, выйдете замуж!

Настя искренне, от души расхохоталась. Только этого ей не хватало для полного счастья. Но старичок, похоже, нисколько не сомневался в своих пророчествах, стал вдруг совершенно серьезен и напоследок предрек Насте дальнюю дорогу. Что ж, пусть будет дальняя дорога, согласилась Настя. Лишь бы не унылое бесцветное существование. Живая могила!

Они простились тут же, посредине знаменитой аллеи, сердечно пожелав друг другу всего самого хорошего. Как чудесно, что не перевелись еще на свете добрые бескорыстные люди! Слава тебе, Господи…

Вернувшись домой, Настя аккуратно переписала в записную книжку телефонные номера рекомендованных ей издательств, где Михаилу Иванычу, по его собственным словам, порой что-то перепадало. Теперь она будет умнее. Больше она не позволит зарвавшимся пройдохам обмануть себя как желторотую девчонку! Обидно только, что безработных гуманитариев в Москве было не перечесть, и оборотистые наперсточники от бульварного слова беспардонно пользовались этим…

Единственное доказательство совершенного над нею глумливого обмана — злосчастный договор, на котором, к слову сказать, даже не оказалось печати, — Настя без сожаления порвала и выбросила в мусорное ведро.

Потом, рассеянно перебирая сумочку, внезапно обнаружила среди женского своего барахла смятую десятитысячную бумажку, которой она могла поклясться, поутру в этой сумочке не было!

И заплакала. Но на этот раз от счастья.

 

9

Полина Брагина вернулась домой по обыкновению заполночь. Ей и всегда-то были присущи смелость и находчивость, граничившие с бесшабашностью. А уж с тех пор, как она начала брать уроки каратэ и однажды с успехом применила свои знания, — Полина не боялась ни пустынных ночных улиц, ни темных подворотен, ни зловещих теней в пустынном подъезде.

Виктор подвез ее домой на своем «джипе-чероки». Это был высокий, симпатичный, головастый и, конечно, крутой парень — как раз то, что ей надо. Они познакомились всего неделю назад, в гостях у ЛИС’Са, и оба явно испытывали друг к другу нечто большее, чем просто физическое влечение. После первой же их ночи Полина с удовольствием отметила, что и в сексе у нее до сих пор было немного таких замечательных партнеров, как Виктор. Ну и, наконец, ей просто было с ним интересно. По его собственным словам, он занимался бизнесом, и Полина сразу без труда догадалась, какого рода этот бизнес. Но даже это ее не смущало. В конце концов, завязать никогда не поздно. Главное, был бы человек хороший. А Виктор, если отбросить в сторону его занятия, был во всех отношениях отличный парень.

Не без сожаления высвободившись из его магнетических объятий, Полина взлетела на лифте на девятый этаж и открыла дверь своим ключом.

Едва она переступила порог, на лицо ее навернулось обычное брезгливое выражение. Что же еще может испытывать нормальный человек, попадая в столь вопиющий бардак?! Впечатление было такое, будто в этой квартире не убирались годами. Вдобавок ко всему стойко и отвратительно пахло кошатиной.

Впрочем, черный, лоснящийся от непомерной толщины кот Блэки был в этом доме единственным существом, которое Полина искренне любила. И, разумеется, пользовалась взаимностью. Выскользнув из кухни, кот тотчас с самодовольным урчанием бросился ее целовать. Ласков он был на удивление. Прильнул к девушке льстивым обволакивающим телом, потерся об ее ноги.

Из комнаты матери доносилось глухое бормотание телевизора, приглушенный смех. Очевидно, дорогая родительница со своим нынешним супругом как всегда смотрели очередной видеошедевр. Обоим было без малого по пятьдесят. Что, однако, не мешало им, как каким-нибудь сопливым тинейджерам, обожать бездарные мордобойные боевики и безудержную эротику. Но хуже всего было, что Полине поневоле приходилось со всем этим мириться.

Сбросив кроссовки, она прошла на кухню. С отвращением покосилась на груду немытой посуды в раковине. Наложила бедному коту «Вискаса», о чем мать в угаре семейного счастья, конечно, позабыла. Потом прихватила из холодильника пакет апельсинового сока с вставленной в него соломинкой и отправилась к себе.

Подумать только, если бы те, кто взахлеб читал ее нашумевшие бойкие статьи, мог знать, в каких идиотских условиях она вынуждена жить! Известная журналистка, взрослая и самостоятельная молодая женщина до сих пор не имела собственного угла. То есть, угол у нее, конечно, был. Даже не угол, а отдельная небольшая комната. Но находилась она на приватизированной сорокаметровой территории, которой безраздельно владела дражайшая матушка.

Уже немало лет — с тех пор, как ее мать и отец развелись, а сама Полина под влиянием переходного возраста начала проявлять неуправляемую самостоятельность — в этой квартире с переменным успехом шла холодная война, временами переходящая в горячие локальные конфликты. Даже после совершеннолетия дочери мать упрямо не желала слышать само слово «разъезд». Великолепные трехкомнатные апартаменты, отвоеванные ею у бывшего мужа немалой кровью, были для нее поистине смыслом существования. С неугомонностью стопроцентной мещанки, мать год за годом набивала квартиру разнообразным модным барахлом, благо, работала она в ресторане и никогда не испытывала нужды, — и совершенно не заботилась о том, чтобы поддерживать в доме элементарный порядок. В силу этой, а также многих других причин, их взаимоотношения с дочерью даже отдаленно нельзя было назвать мирным сосуществованием. Комната Полины была настоящим государством в государстве, с собственными законами и непререкаемыми границами, которые мать и ее очередной супруг в последнее время уже не решались нарушать. И все же втайне Полина мечтала об одном: навсегда уехать из этого опостылевшего вертепа.

Стены ее жилища по-прежнему украшали несколько старомодные красочные плакаты: Фрэди Меркьюри с незабвенной командой, Пол Маккартни, «Роллинг Стоунз»… Они напоминали Полине о бурной юности, и наверное потому девушка не торопилась их снимать. На письменном столе пестрели под стеклом многочисленные фотографии. На стене красовался весьма экзотический портрет Полины, выполненный несколько лет назад влюбленным в нее художником-авангардистом, а также шедевры других непризнанных гениев. На одной из полок основательно забитого книжного шкафа скалил желтые зубы настоящий человеческий череп в островерхой германской каске времен Первой мировой войны. Полина любовно звала его Гансик. Поверх ковра над ее постелью висели цыганская гитара, роскошный китайский веер и основательно навостренная офицерская сабля. В углу, под стопкой отзвучавших пластинок, пылился старый проигрыватель, давно уступивший первенство японскому музыкальному центру, водруженному поверх книжного шкафа. Раскладное кресло-качалка баюкало груду растрепанных эротических журналов. В свободное время при помощи ножниц Полина выкраивала из них весьма остроумные коллажи. Кое-какие у нее даже купили несколько издательств. Это началось несколько лет назад, когда девушка окончательно убедилась, что ей явно не хватает таланта, чтобы сказать свое гениальное слово в живописи. Кроме того, главное место в ее нынешней жизни всецело занял портативный компьютер, который Полина недавно приобрела взамен отслужившей свое реликтовой пишущей машинки.

Пока девушка переодевалась в домашнее, телефонный автоответчик, как заведено, выдавал ей накопившуюся в ее отсутствие информацию. Звонило как всегда бесчисленное множество народа. Тут были коллеги по работе, друзья, знакомые, знакомые знакомых, расторопные информаторы и просто случайные идиоты. Как всякой знаменитости, Полине неизбежно приходилось нести и это бремя. Помимо деловых звонков, были и другие случайные: то ей обещали какой-нибудь бронебойный материал, оказывавшийся на поверку блефом, то предлагали сняться в эротическом клипе, то откровенно навязывались в друзья или любовники… Черт бы побрал всех этих кретинов! И как они только умудрялись раздобыть ее домашний номер?!

Внезапно, среди бодрого напора ее заочных собеседников, раздался смутно знакомый, подавленный безжизненный женский голос, невольно заставивший Полину озадаченно сдвинуть брови.

— Здравствуй, Полина… Это Настя… Надеюсь, ты меня вспомнишь… Прошлой осенью мы вместе путешествовали по Средиземному морю… — Зябко обняв плечи ладонями, Полина настороженно присела возле автоответчика и принялась внимательно слушать. — Извини за то, что я тебя побеспокоила… Но тогда ты сама оставила мне свой телефон, и вот я… — Голос взволнованно пресекся. — Мне необходимо с тобой поговорить, это очень важно… Может быть, ты сумеешь мне помочь. — Полина затаила дыхание. — Прошу тебя, — обреченно продолжал голос, — пожалуйста, позвони мне, как только сможешь… Я должна рассказать тебе все… У меня изменился телефон. Запиши, пожалуйста, номер…

Полина лихорадочно схватила ручку и какой-то случайный листок. Конечно, она тотчас вспомнила и это случайное знакомство и задумчивую девушку с васильковыми глазами и роскошной золотистой косой. Кажется, тогда у них вышла размолвка. Но Полина была незлопамятна и давно позабыла ее причину.

Этот неожиданный звонок не на шутку ее взволновал. Судя по голосу, у ее случайной знакомой что-то случилось. И что-то очень серьезное. Иначе, с какой стати она стала бы обращаться к ней? Полина хорошо знала, что для человека, попавшего в беду, журналист становится чем-то вроде исповедника и частного детектива одновременно. Полина была журналисткой азартной, она испытывала прямо-таки наслаждение, когда по ходу ее журналисткой работы ей приходилось распутывать разного сюда детективные истории.

На часах была половина второго ночи. Нет, звонить Насте прямо сейчас, пожалуй, не стоит. Ведь у нее, помнится, был маленький ребенок. Нужно подождать до завтра. Возможно, ей даже придется не пойти в редакцию. Тем более, что завтра Полину там не особенно ждали. Если дело окажется и впрямь таким серьезным, она вынуждена будет отменить и запланированные на следующий день неотложные встречи и дела. Но это все мелочи. Какое-то чувство подсказывало Полине, что ее ожидает нечто необыкновенное. И даже, может быть, реальная возможность написать долгожданный бронебойный материал. Хотя сейчас и непонятно, как это может сочетаться: тихая скромница Настя и шумный, скандальный материал.

Полина долго не могла уснуть. Беспокойно ворочаясь в своей одинокой постели, она впервые за всю неделю не подумала с сожалением о том, что рядом с ней нет мужественного и нежного красавца Виктора. Позабыла свою обиду на мать. Даже неотвязный квартирный вопрос на время оставил ее в покое. Черт побери, рано или поздно у нее непременно будет собственный дом! Она добьется своего, чего бы ей это ни стоило. Даже если придется связать себя на время с каким-нибудь сомнительным миллионером. Сумрачно взиравший на нее с книжной полки Гансик саркастически скалил зубы…

Назавтра, около полудня, Полина была на станции метро «Измайловский парк» и, следуя указаниям Насти, отправилась разыскивать ее новое жилище.

Они созвонились рано утром. Полина едва узнала голос своей случайной подруги. Явственно прозвучавшие в нем обреченные интонации подстегнули ее ехать немедленно. На всякий случай бросив в сумочку диктофон, она наскоро перекусила и выбежала из дома.

Место, где жила теперь Настя, было Полине отдаленно знакомо. Несколько лет назад вместе со своими бесшабашными друзьями-художниками она по выходным часами торчала в аллеях старинного парка, где тогда устраивались шумные вернисажи с распродажей. И хоть продать ей удалось очень немного, Полина всегда с улыбкой вспоминала это веселое беззаботное время. Господи, сколько же всего пережила она за свою недолгую жизнь! Чем только не занималась, пока наконец не обрела себя в журналистике. Занятия живописью, балетная школа, безудержные ночные гонки на мотоциклах и свирепые «рок-металлические» тусовки, бесконечные игры в любовь и мучительные аборты… Единственное, чего у нее до сих пор не было — это нормальной человеческой жизни, с тихим семейным счастьем и трогательными женскими заботами. И, думая об этом по дороге, Полина невольно завидовала Насте, которой выпала радость настоящего женского счастья.

Пройдя через парк, мимо угрюмого могучего собора с сумрачными куполами, Полина одолела небольшой мостик и почти без труда отыскала среди провинциально-мирного микрорайона заурядную пятиэтажку из серого кирпича. Пожалуй, она и сама не отказалась бы жить в ней. Место было тихое. Воздух на удивление чистый. Рядом живописный парк и пруд. Что еще нужно человеку для счастья?..

Открыла ей незнакомая женщина в измятом летнем платье. Бледная. С безжизненно потухшими глазами. Короткие золотистые кудри взбудораженно всклокочены. К ногам ее пришиблено жался и тонко скулил серый карликовый пудель. В первое мгновение Полина даже подумала, что это Настина мама. Но, приглядевшись, едва не ахнула от изумления! Еще большее изумление ожидало ее в квартире, куда девушка осторожно вошла вслед за похожей на тень безмолвной хозяйкой. Увиденное так поразило ее, что Полина поспешила присесть, хотя отнюдь не была слабонервной.

В доме царил чудовищный, неописуемый разгром. (Как в Кремле после нашествия французов, — подумала Полина.) И начинался он прямо от порога. Мебель опрокинута и переломана. С покосившегося карниза свисают лохмотья изодранных портьер. Новенькие кремовые обои не то заляпаны краской, не то изъедены кислотой. Телевизор разбит вдребезги чем-то тяжелым. Поверженный замертво холодильник с отбитой дверцей истекает жидкостью. Под ногами сплошное хрустящее месиво битого стекла, клочья истерзанной одежды, обломки домашних вещей и светильников, обрывки фотографий, сваленные в кучу разодранные книги, мертвые детские игрушки. И все — в каких-то грязных вонючих пятнах, перемешанное, униженное, попранное…

— Господи… — только и смогла чуть выдохнуть Полина.

Настя безмолвно замерла у двери комнаты. В ее потухших глазах не было ни удивления, ни слез. Лишь бездонная пропасть отчаяния.

Машинально подняв с пола раздавленного грязным башмаком милого плюшевого мишку, Полина невольно поднесла его к груди и едва не задохнулась от внезапно нахлынувших на нее ужаса, сострадания и боли.

— Ты… Ты звонила в милицию?! — потрясенная, глухо спросила она.

Вместо ответа Настя нервно запрокинула голову и начала медленно сползать по стене, зябко вздрагивая, не то от истерического смеха, не то от сдерживаемых рыданий.

Полина еле успела ее поддержать. При этом до крови рассекла себе руку обо что-то острое, но не обратила на случайную рану внимания.

Как Полина и опасалась, у Насти началась истерика. Несомненно это была запоздалая реакция на пережитое потрясение. Беспомощно скорчившись у нее в объятиях, Настя судорожно вздрагивала и жалобно вскрикивала, словно безутешный ребенок. Успокоить ее не было решительно никакой возможности. От волнения у Полины даже затуманились глаза и похолодели руки. Поистине, в этой квартире царил какой-то беспросветный ужас. И бедная Настя была его беззащитной жертвой.

Внезапно спохватившись, Полина, против собственной воли, принялась наотмашь хлестать Настю по щекам.

— Твой ребенок!.. Где он?.. Что с ним?.. Его украли?! — исступленно кричала она, почти не надеясь дождаться ответа.

Но тут мучительная Настина истерика неожиданно стала затихать. И на ее бескровном лице вдруг проступило даже какое-то подобие улыбки.

— Слава Богу… — понемногу успокаиваясь, зашептала она Полине, — с дочерью все в порядке, она у соседей…

Но только лишь через полчаса Полине наконец удалось узнать, что же произошло здесь накануне. Заглянув в ванную, где все было так же безжалостно перебито и опрокинуто вверх дном, она схватила полотенце, смочила его холодной водой, льющейся из свернутого крана, и положила Насте на голову. Потом заставила ее проглотить две таблетки тазепама, который всегда имела при себе в сумочке. Прикурила и вставила в дрожащие Настины губы сигарету…

Путаный и немногословный Настин рассказ потряс Полину до глубины души. Похоже, со времени их памятного круиза вся Настина жизнь превратилась в одну цепь бесконечных несчастий. Сначала у нее умерла мать. Затем она развелась с мужем. Потом ее выбросили с работы. Так что в последнее время Настя вынуждена была подрабатывать грошовыми переводами в различных бульварных издательствах. И вот, наконец, вчера…

— Мы поехали с дочерью в зоопарк, — продолжала Настя. — Я получила небольшой гонорар и решила порадовать ее… Даже не помню, сколько лет я там не была… Все было так замечательно… Там ведь все переделали…

— Да-да… Я знаю! — взволнованно кивала Полина.

— Зайке так понравилось, что она не хотела уходить… Особенно медведи… Такие милые… Она даже расплакалась, когда нас стали выгонять. Я купила ей мороженое, самое дорогое, и мы отправились домой… Слава Богу, что сначала она попросилась зайти к соседям, чтобы рассказать про зоопарк своей новой подружке. Я ее проводила… Это в соседнем доме… А сама вернулась сюда… — Спазм сжал Насте горло. Но продолжать дальше было, в сущности, уже незачем.

— Она и сейчас там? — тихо спросила Полина.

Настя с облегчением кивнула.

— Зайка ничего не знает… Я предупредила Свету и Диму, чтобы ничего ей не рассказывали… Они… хорошие люди, — с заметным усилием произнесла Настя, — и согласились пока оставить дочь у себя…

Полина спросила осторожно:

— Ты знаешь, кто… кто это сделал? И почему?! И вообще: что все это значит?

Настя со вздохом взглянула на нее бесслезными глазами великомученицы.

— Это долгая история…

— Но ведь ты сама хотела мне все рассказать! — удивилась Полина. — И потом, я никуда не спешу… Я просто не уйду отсюда, пока не разберусь, что с тобой происходит! — решительно заявила она.

— О, как бы я сама хотела во всем этом разобраться… — обреченно вздохнула Настя. И минуту помедлив, начала: — Прошлой осенью в Ницце… во время нашего круиза… я познакомилась с одним человеком…

Когда Полина возвращалась через Измайловский парк обратно к метро, ее буквально трясло от нервного напряжения. То, что ей довелось услышать, без преувеличения походило на крутой детективный роман. Она никогда особенно не интересовалась политикой, но по роду своей профессии нередко бывала в кругу весьма известных государственных лиц, общественных деятелей и крупных бизнесменов, подобных тому, о ком рассказывала Настя.

Услышав его имя, Полина поначалу не поверила собственным ушам.

— С кем, с кем ты познакомилась?! — изумленно переспросила она.

Но ошибки быть не могло. Равно как и розыгрыша. Настя не только верно назвала имя, но и безошибочно указала характерные приметы этого известного на всю страну человека, с которым Полина, разумеется, не была знакома лично, однако нередко в свое время сталкивалась на различных мероприятиях. А уж наслышана о нем была более чем достаточно.

Неожиданный Настин рассказ поразил ее несомненной искренностью и трогательной грустью. Как бы она сама хотела оказаться на ее месте! Даже несмотря на все ужасные последствия этого случайного знакомства…

Анализируя в голове эти поистине роковые последствия, Полина загорелась неудержимым желанием распутать начавшуюся в Ницце детективную историю. В случае удачи — а в удаче Полина никогда не сомневалась, — из этого мог бы получиться не просто бронебойный, а вулканический материал! Легко можно было догадаться, что дело здесь отнюдь не ограничится простым журналистским расследованием с небольшим скандалом в центральной печати. Хитроумные нити, волею судьбы оказавшиеся вдруг у Полины в руках, вне всяких сомнений, уходили вверх, в непроницаемые заоблачные высоты государственной власти. Тема вожделенная и притягательная едва ли не для каждого журналиста.

Даже на самый поверхностный взгляд нельзя было объяснить все пережитое Настей ни чем иным, кроме как хорошо спланированной, целенаправленной акцией. Загадочные инквизиторы, с их многозначительным предостерегающим допросом. Не имеющие обличья таинственные силы, буквально опутавшие бедную Настю своей изуверской паутиной. Настойчивый телефонный террор. Неожиданное увольнение с работы. Властные распорядительные звонки по инстанциям. Визит телефониста-инкогнито. Опять настойчивые предупреждения и угрозы. Невыносимая атмосфера постоянной слежки, тревоги, беззащитности. И наконец этот вопиющий погром. Неизвестные громилы работали методично и хладнокровно. Не приходилось сомневаться, что Настины соседи, как водится, ровно ничего не слышали. Бедный карликовый пудель с перепугу успел забиться под ванну. Только это его и спасло…

Прежде чем расстаться, Настя отвела Полину к своей дочери. И эта не по годам серьезная кроха рассказала, что накануне, в отсутствие матери, которая отлучилась в магазин, ей неожиданно позвонил какой-то неизвестный дядя и с усмешкой велел девочке спросить у мамы: хочет ли она жить?

От возмущения у Полины даже задрожали руки: Конечно, она сразу же поняла, что мафия, о которой толковали Насте ее инквизиторы, здесь совершенно ни при чем. Там работали куда проще и эффективнее. По рассказам старших коллег девушке был неплохо знаком этот иезуитский безнаказанный почерк. Она столько слышала обо всем этом, что ее нельзя было удивить, когда подобные методы воздействия применялись к взрослым. Но впутывать в это грязное дело ребенка?!

Насте необходимо было срочно помочь. Ссудить ей денег. Раздобыть хоть какую-нибудь работу. Разгрести последствия учиненного в ее квартире жуткого разгрома. Полина сразу решила отдать ей свою старую пишущую машинку взамен той, что была взята Настей у подруги и безжалостно разбита негодяями. Жаль, что хлопотать обо всем ей придется самой. Дело, несомненно, слишком серьезное и посвящать в него кого-то еще было явно небезопасно.

Единственный человек, с которым Полина решила встретиться незамедлительно, был, конечно, Даня Ливнев. Известный и опытный журналист с огромными связями. Только бы его не услали в какую-нибудь срочную командировку. В случае чего, он один способен был раскрутить эту историю до конца, либо обеспечить Полине необходимое прикрытие. Плохо, что Настя не позволила ей воспользоваться диктофоном. Впрочем, Полина никогда не страдала провалами в памяти.

Трясясь в переполненном вагоне подземки, Полина дрожала от возбуждения и бессильного гнева, а еще — сгорала от стыда за страну, где до сих пор может безнаказанно твориться такое. Она с отвращением заметила сейчас, как смиренно бесстрастны окружавшие ее люди. Жалкие. Обманутые. Обворованные. Соотечественники, мать вашу, опомнитесь! Сколько можно мириться с беспределом?! Не сегодня-завтра вас опять спеленают колючей проволокой и поведут как безвольных младенцев в очередное светлое будущее! Неужто вы снова будете молчать и терпеливо мостить дорогу своими трупами?! Поистине верно сказал поэт: умом Россию не понять…

«Черт побери! — с возмущением думала Полина. — Россия — это даже не страна, а просто огромная мертвецкая, где по живому извечно кромсают человеческие души!.. Эх, Родина-мать… Родина-мать…»

 

10

— А протопи ты мне баньку, хозяюшка… Я от белого свету отвы-ык… — Густой генеральский басок разомлел от умиротворения и самодовольства. — Угор-рю я, и мне, угорелому, пар горячий развяжет язы-ык…

В чистой, жарко натопленной баньке клубились облака белого пара. Сварливо шипели облитые студеной водой раскаленные камни. Духовито пахло распаренным березовым веничком.

Словно заправский банщик, Аркадий Аркадьевич самозабвенно, наотмашь охаживал широкую, рыхло розовеющую генеральскую спину. Старался на совесть. Как и велено было.

— Эх, хорошо! — покряхтывал от удовольствия старик. — Поддай еще, Аркаша!..

Совершенно выбившись из сил, с легким головокружением от непривычных жары и пара, полковник Сошников тяжело рухнул на гладко выскобленную широкую деревянную полку. Поистине это милое времяпрепровождение было для него сущей пыткой.

— Каково, родимый, — не унимался генерал. — Славно забирает!

Сидя на полке, грузный, с медно-красным лицом и лукаво поблескивающими глазами, он продолжал как ни в чем не бывало лениво обмахиваться веничком, с наслаждением вдыхал деревенский банный запах и басовито напевал:

— И хлещу я бер-резовым веничко-ом по наследию мрачны-ых време-ен…

Затем пришла очередь Аркадия Аркадьевича.

Разложив на полке его подневольное, бледное тело горожанина, хозяин баньки тщательно выбрал свежий веничек, смочил его и, поплевав на ладони, с усмешкой начал экзекуцию.

— Хорошая банька, Аркаша, это просто праздник и для тела, и для души, — приговаривал он, яростно метеля эту жидкую городскую спину. Несмотря на возраст, старик был коренаст и крепок, как несгибаемый дуб. И Аркадий Аркадьевич обреченно подумал, что, еще немного, и хозяин непременно засечет его до смерти. — Держись, родимый! — язвительно усмехался генерал. — Это тебе не в паршивой ванне бултыхаться! Баня, она настоящих мужиков любит. Да не рыпайся ты! Чай, не помрешь, ха-ха… Мужик ты, или не мужик?!

Когда эта изуверская пытка наконец закончилась, Аркадий Аркадьевич, завернувшись в чистую простыню, шатаясь, перебрался вслед за стариком в опрятную горенку в неизменном деревенском стиле и с облегчением уселся за стол. И дернул же черт приехать на эту проклятую дачу! Впрочем, разве мог он отказаться от приглашения?

Сияющий от блаженства гостеприимный хозяин, откупорив небольшой деревянный бочонок с пивом, щедро наполнил им огромные глиняные кружки. Судя по характерному рисунку, сувениры из Баварии. Зашипев, густой шапкой перевалилась через край зыбкая ароматная пена. Радушным жестом подложил гостю самую крупную серебристую воблу.

— Чего сидишь, родимый? Налегай на угощение!

Аркадий Аркадьевич неловко принялся обламывать чешую с одеревеневшей рыбины.

— Знатная вобла! — нахваливал генерал, обстоятельно обстукивая закуску о выскобленный добела деревянный стол. — В прошлом году сам наловил… Пиво, Аркаша, оно без воблы, что баба без задницы… Ну, будем, родимый!..

Каменисто клацнули глиняные кружки. От заледеневшего пива у полковника Сотникова пронзительно заныли зубные руины. Сколько раз жена уговаривала его их залечить. Подыскивала по знакомству хороших специалистов. Но беда была в том, что с раннего детства Аркадий Аркадьевич мучительно боялся зубных врачей.

Зато у старика зубы были здоровые, желтые, как у волка. Цепко вгрызаясь в очищенный рыбий хребет, он насмешливо поглядывал на гостя, который деликатными пальцами бестолково мусолил неподдающуюся чешую. Эх, ты, задница… Цветочек городской.

Между делом перешли к серьезному разговору. Собственно, ради этого разговора Аркадий Аркадьевич сюда и приехал. А вовсе не затем, чтобы корчиться от удушья в парной душегубке и с благодарной улыбкой грызть пересоленную воблу. Пиво же он и вовсе никогда не любил.

— Какого же черта он заявился? — сузив пронзительные стальные глаза, размышлял вслух генерал. — Когда такой стреляный волк невесть почему сам суется в капкан, зная, что живым может оттуда и не выбраться, это ведь наверняка неспроста… Как думаешь, родимый?

Аркадий Аркадьевич уже доподлинно знал, к кому приезжал в Москву неуловимый Георгадзе, которого его верные орлы добрых несколько месяцев тщетно ловили по всей Европе. Одно оставалось по-прежнему тайной — зачем?

Узнав о мимолетном появлении в Москве проклятого грузина, полковник Сошников сразу заподозрил неладное. Хоть и был он по язвительному замечанию старика безмозглый «городской цветочек», но все же по части профессионализма значительно превосходил многих своих коллег. Выработанная годами чуткая интуиция несомненно подсказывала Аркадию Аркадьевичу, что целью хитрого грузина был не кто иной, как наглец Катаргин. И по всему было видно, что эти матерые волки Бог знает каким чудом, но сумели-таки снюхаться.

Обеспокоенный непредсказуемыми последствиями такой встречи, полковник Сошников с присущей ему хладнокровной жесткостью надавил на своих орлов, которые явно что-то скрывали. И, как и ожидал, в конце концов убедился, что тайная встреча состоялась. И как только эти идиоты умудрились ее прошляпить?! Вдобавок ко всему, они бездарно уничтожили компрометирующие их записи. Просто немыслимо! Аркадий Аркадьевич, стиснув зубы, едва удержался, чтобы не стереть этих безмозглых ослов в порошок. Но выбора у него не было. Теперь предстояло либо раскрыть все старику, рискуя остаться без погон, либо, прикрывая своих орлов, продолжать опасную игру в молчание. И полковник Сошников после мучительных раздумий выбрал наконец второе.

Разумеется, старик тоже заподозрил, что неуловимый Георгадзе мог встречаться в Москве с Катаргиным. Но никаких доказательств тому у него не было. А «блестящий профессионал» Катаргин продолжал вести себя совершенно невозмутимо, как будто никакой тайной встречи к него и впрямь не было.

В последнее время этот наглый молодчик сидел у Аркадия Аркадьевича, словно кость в горле. Полгода было убито на то, чтобы ни днем, ни ночью не спускать с него глаз, не оставлять без внимания ни одного телефонного разговора, случайного шага, контакта. И надо же было такому случиться, что непредвиденный сбой произошел в самый ответственный момент! Просто чертовщина какая-то…

А ведь на Катаргина старик возлагал большие надежды. Был почти уверен, что безработный разведчик рано или поздно приведет их к проклятому сейфу в швейцарском банке. Как же — держи карман шире! Даже после встречи с бывшим коллегой «блестящий профессионал» по-прежнему упрямо гнул свою линию. Прохлаждался в ночных клубах. Незаметно снюхивался со своими дружками, прибившимися к различным мафиозным группировкам. Торчал на подмосковной даче у Свешникова. Или все это были отвлекающие маневры, призванные усыпить бдительность Аркадий Аркадьевича? Чтобы в нужный момент одним прыжком оторваться от погони — и концы в воду?!

В любом случае Катаргину недолго было отпущено ходить по этой земле. А теперь, после встречи с грузином — и подавно. Как бы искусно ни петлял этот матерый волчара, полковнику Сошникову не оставалось ничего иного, как со дня на день отдать своим мухобоям приказ: как-нибудь ненароком его прихлопнуть. Например, банальнейшая автомобильная катастрофа. Да мало ли что может случиться с человеком в наше беспокойное время? Главное, убедить старика, что все вышло само собой. А вот это как раз будет непросто. Ох, как непросто…

Хрен с ним, с Катаргиным. После того, как несколько дней назад с помощью немыслимых ухищрений Аркадий Аркадьевич окончательно выяснил, на чье имя был переписан злополучный сейф, уже незачем было возиться с этим «блестящим профессионалом». Необходимо срочно и детально разработать тонкий и виртуозный план, как при содействии живого ключа наконец-то открыть стоивший столько нервов и сил хитроумный тайник. И полковник Сошников, мучительно напрягая свой профессиональный интеллект, уже работал над этой, заключительной стадией операции. Старику он решил рассказать все подробно в самый последний момент. Когда не станет пустозвона Катаргина. И когда в руках у него появится хоть какая-нибудь зацепочка, как заполучить шифр от этого недоступного пока сейфа.

Подлив гостю еще пивка, хозяин дачи отуманился тошнотворным своим «беломором» и бесстрастно выслушал уклончивые предположения Аркадия Аркадьевича. Разумеется, он ему не поверил. За свою долгую и непростую жизнь генерал Кудимов вообще разучился верить людям. Даже если жалкая их правота казалась ему неоспоримой. Каждый человек, кем бы он ни был, оставался всего лишь слепком из грязи и лжи. Лжи и грязи. И ничего больше. Вопрос заключался в том, давить ли эту лживую грязь незамедлительно, или можно повременить еще немного. Нет, в данном случае, пожалуй, повременим. А там видно будет…

— Да, не вышло рыбалочки… — задумчиво произнес хозяин дачи. — Живец-то у нас вроде как полудохлый оказался, а родимый? Только на одно и годится, чтобы баб конопатить… — и, подозрительно зыркнув на Аркадия Аркадьевича, веско добавил: — Но ты гляди, Сошников. Не упускай его из виду… Покуда солнышко не село. Может, еще придется нам напоследок потолковать с ним хорошенько. Глядишь, на «вертушке»-то и поразговорчивей станет…

Аркадий Аркадьевич основательно глотнул терпкого пива. Именно этого он и опасался! Если Катаргин заговорит — ему с верными орлами мигом повыщиплют перья. Не приходилось сомневаться, что старик найдет дедовский способ развязать язык бывшему разведчику. Раньше у него и не такие соловьем разливались. Необходимо действовать. И действовать незамедлительно. Катаргин должен исчезнуть. Один черт, старик его уже приговорил. Такая уж судьба у живца. Тому, кто побывал на крючке, обратно в речке не плавать.

— Слышь, Сошников, — неожиданно оживился генерал. — А как там туристочка твоя поживает? Сестрица Аленушка, мать ее распротак. Еще не запросилась под охрану?

Следуя полученным указаниям, Аркадий Аркадьевич вынужден был слегка надавить на строптивую девицу. Подобно старику, он не сомневался, что очень скоро девчонка сама обратится за помощью куда следует. Прибежит как миленькая. Никуда не денется. Тут-то мы ее с распростертыми объятиями примем и задушевно побеседуем. Сама все расскажет. И про «Фишера». И про неведомый подарочек. Все равно неровен час придется говорить. Так лучше уж по добру…

Но подозреваемая проявила неожиданную стойкость. Мало этого: после последнего отеческого внушения опрометчиво связалась с прессой в лице одной небезызвестной молодой особы. Поступок неожиданный и опасный. Главным образом, для нее самой. Что же касается журналистки, с которой «туристочка», кстати, познакомилась во время знаменательного круиза, то это, судя по ее публикациям, была еще та стерва. Не мешало бы окоротить ее хорошенько. И желательно без лишнего шума. Допустить огласку этого щепетильного дела — все равно что собственной рукой подложить под себя бомбу! И Аркадий Аркадьевич обстоятельно доложил обо всем этом непосредственному начальнику.

— Ай-яй-яй… — покачал головой розово-лысый генерал. — Такая хорошая девочка… Стало быть, застучала, стерва, да не туда, куда следует?.. Нехорошо… — И, сумрачно взглянув на Сотникова, многозначительно усмехнулся: — Придется ее маленько наказать… Как думаешь, родимый? — Аркадий Аркадьевич неопределенно пожал плечами. — Ты у нас большой специалист по воспитательной работе, ха-ха! Вот и займись… Помозгуй, как нам это непутевое дитя приструнить… А заодно не мешало бы и надежного человечка к ней приставить…

Помрачневший хозяин дачи хрустко переломил пухлыми пальцами рыбий хребет. Повертел в руках и отшвырнул на край стола безглазую высохшую голову. И внезапно угрюмо спросил:

— Как говоришь, фамилия этой писюльки-то?

— Брагина. Полина Брагина, — с готовностью повторил Аркадий Аркадьевич.

— Слыхал как будто… — заметил генерал. — Это не та, что по военным делам промышляет?

— Она самая. Коллеги из Министерства обороны просто стонут… — подтвердил Сошников. И добавил: — Злоупотребления на местах… Поставки оружия третьим странам… Взятки и все такое… Часто бывает на виду. Встречается с крупными бизнесменами. Отдельными политиками. Деятелями науки и культуры. Имеет обширные и разнообразные связи. В прошлом году привлекалась к суду за клевету… Отделалась условным приговором…

— Любопытная, значит… — задумчиво протянул хозяин дачи. — Только ее нам теперь и не хватало…

Аркадий Аркадьевич невольно подумал, что на сей раз для этой любознательной молодой особы дело едва ли ограничится судом, и как всегда оказался прав.

— Слышь, Сошников, — усмехнулся генерал. — У меня на старой квартире кошка жила, ласковая такая, сибирская. Так все ее, дуреху, тянуло посмотреть, чего у соседей на балконе происходит? Ну, однажды и пошла по карнизу. А карниз такой узенький был… Одним словом, любопытство сгубило… Так что не бери в голову, Аркаша. Кошка — она только с виду страшный зверь. А тоже высоты боится…

И тотчас перевел разговор на другую тему.

Напоследок угостив гостя сытным ужином, радушный хозяин, похожий в белой своей простыне на римского сенатора, проводил Аркадия Аркадьевича до крылечка. Вечерело. В неподвижном разогретом за день воздухе гнусаво ныли первые комары. Лето обещало быть жарким. Пахло сосновой свежестью ожившего леса. В полутьме уютно светила хрустально чистыми окнами огромная генеральская дача, выстроенная в помпезно-безвкусном стиле. Широкие бледные квадраты окон ложились на аккуратно подстриженную траву, благоухающий пышный газон, выложенные плиткой дорожки.

— Ну, бывай, Аркаша, — сказал на прощание хозяин. — Не забывай меня, старика. Если что — звони…

Цепко хлопнула дверца машины. Мощно загудел заждавшийся мотор. Выхваченная из темноты яркими щупальцами вспыхнувших фар, промелькнула у ворот плечистая фигура охранника в защитной форме. И тотчас посыпались мимо сплошным частоколом сосновые стволы. Ровно зашуршали по гладко заасфальтированной дороге колеса.

— Сигареткой не угостите, товарищ полковник? — зевая спросил шофер. — Мои, блин, как назло кончились…

Аркадий Аркадьевич сунулся в карман за початой пачкой «Мальборо». Но вынуть ее не успел. Потому что в это мгновение внезапно проснулась и призывно заверещала лежавшая на передней панели портативная радиостанция.

Выдернув из кармана руку, полковник Сошников тотчас подхватил ее и включил на прием.

— Что? — недоверчиво переспросил он. — Ты в своем уме, Лагутин?!

И с раздражением сделал знак шоферу остановиться.

По мере разговора лицо Аркадия Аркадьевича постепенно прояснилось. Отдав короткие распоряжения своим орлам, он выключил радиостанцию и сунул ее в карман.

— Сигаретку бы, товарищ полковник, — осторожно напомнил шофер.

— А… Да… — и, передав запоздалую пачку, Сошников потер ладонью вспотевший лоб. Потом, как будто спохватившись, решительно приказал: — Валяй обратно, Дорожкин!..

Через несколько минут, взлетев по ступенькам на резное крыльцо освещенной генеральской дачи, Аркадий Аркадьевич уже без стука вошел в баньку, в знакомую горенку.

За столом, тесно обнявшись, сидели двое. Завидев вошедшего, полная глазастая молодка смущенно запахнулась в белую простыню. Хозяин дачи угрюмо сдвинул кустистые брови.

— Никак вернулся, родимый? Случилось чего? — без особого радушия спросил он.

— Случилось, товарищ генерал, — невозмутимо ответил Сошников.

— Слышь, голубка, — улыбнулся старик. — Ты поди пока, покури… На воздухе. Нам тут с коллегой маленько потолковать надо…

Ядреная молодка в импровизированной тунике, под которой играло обнаженное сдобное тело, молча встала и удалилась, мимоходом бросив на Сотникова высокомерно презрительный взгляд.

— Ну, говори, зачем пожаловал… — раздраженно прогудел генерал, вскинув на незваного гостя полуприщуренные стальные глаза.

Аркадий Аркадьевич кашлянул и с неприметным облегчением выдохнул:

— Товарищ генерал… Михаил Васильич, — поправился он. — Катаргин убит…

— Так… — задумчиво протянул хозяин дачи. И, запахнув на волосатой груди простыню, сделал вошедшему приглашающий жест: — Садись, родимый. Рассказывай, что к чему…

 

11

Лес был пронизан птичьими трелями. Утреннее солнце поднималось все выше в безоблачном небе. Неподалеку слышался монотонный гул оживленного шоссе. Ночью прошумел дождь, и капли его блестели среди освеженной зелени, словно осколки радуги.

Выбираясь из машины, Аркадий Аркадьевич неловко вляпался щегольскими лакированными туфлями в расхлябанную дорожную колею и с раздражением бросил шоферу:

— Завез, мать твою!..

— А че я-то? — виновато пожал плечами Дорожкин. — Грязища такая…

С самого утра у полковника Сошникова было отвратительное настроение. Причины тому имелись, и причины серьезные. Минувшим вечером старик не на шутку разошелся, ругая Аркадия Аркадьевича на чем свет стоит за то, что его орлы проворонили убийство Катаргина. И хоть толку от этого молодчика не было ровным счетом никакого, Сошников давно не видел своего патрона в таком сокрушительном гневе. Ясно было, что генерала взбесил не сам факт убийства, которое только ускорило развязку, сколько полная беспомощность его людей перед этим «блестящим профессионалом».

Как выяснил Аркадий Аркадьевич, накануне Катаргин в очередной раз от них оторвался. В шестнадцать сорок пять он вышел из дома Часа полтора бесцельно колесил по Москве. Потом вырулил на кольцевую и с ветерком рванул по …скому шоссе. Была пятница. В бесконечном потоке направлявшихся за город машин постоянно держать в поле зрения его голубой «жигуленок» было очень сложно. И ребята маленько отстали. Благо электронный жучок, незаметно помещенный в машине Катаргина, исправно сообщал направление его движения. Однако, на тридцать пятом километре неожиданно врубились мощнейшие помехи, и матерый волк ускользнул. Словно в воду канул! И неясно было: его это работа, или омафиозившихся его побратимов.

Ночью Аркадий Аркадьевич почти не сомкнул глаз. Разве уснешь, когда погребальным звоном отзывается в ушах площадная брань взбесившегося генерала?! Вдобавок ко всему некстати разболелись зубы. Проклятое пиво! Подлый старый Торквемада! Жалкая опостылевшая жизнь! Одним словом, будь оно все проклято.

Не дожидаясь рассвета, полковник Сошников поднял по тревоге своего шофера и велел незамедлительно доставить его на место происшествия. Накануне вечером патрульный вертолет до темноты кружил над предполагаемым квадратом, где столь бесследно исчез Катаргин. Но ни его самого, ни даже следов машины так и не было обнаружено. Странно, ведь, судя по телефонным переговорам, никаких подозрительных встреч у него на этот вечер не планировалось. Тем более за городом. Впрочем, этот ужом ускользающий гад вполне мог договориться обо всем заранее. Но с кем, черт побери, с кем?!

Размяв затекшие ноги, Аркадий Аркадьевич нетерпеливо закурил. Любопытный в этом месте был воздух: пахло свежим вымокшим лесом и одновременно чем-то гнусаво тяжелым, тошнотворно грязным. Это и не удивительно…

Из жиденькой лесопосадки по другую сторону дороги к нему угрюмым увальнем уже ковылял Лагутин, небритый, злой, в потертой кожаной куртке военного летчика. Оттуда же ощутимо тянуло смолистым дымком. Очевидно, ребята, которых Сошников заставил прохлаждаться здесь до его приезда, всю ночь жгли костер. Дармоеды.

Хмуро поздоровавшись, Лагутин повел такого же сумрачного, как и он сам, начальника к месту происшествия. Вскоре показалась небольшая поляна; на ней — споткнувшийся, с беспомощно отвалившейся дверью «жигуленок» Катаргина; рядом, возле заглохшего костра, две помятые фигуры провинившихся наружников.

Выплюнув сигарету, Аркадий Аркадьевич занялся скрупулезным осмотром. Под взглядом опытного профессионала вскоре явственно нарисовалась картина разыгравшегося накануне странного убийства.

Катаргина здесь ждали. На это определенно указывали следы стоявшей неподалеку автомашины. Судя по рисунку протектора, несомненно, иномарки. Ждали его долго. Влажная почва была податлива, и тяжелые покрышки замечательно отпечатались. Потом кто-то из ожидавших, очевидно, вышел из машины и встал посреди дороги. Оружия у него, конечно, не было. Скорее всего, дружеская улыбка. Подъехавший Катаргин сначала перемолвился с ним парой слов и вынужден был свернуть в сторону припаркованной на полянке машины. Вот тут-то в него и шмальнули. Внезапно и без предисловий. Похоже, выстрел был сделан из открытого окна иномарки. Стрелял, как водится, профессионал. Изучив пулевые отверстия на треснувшем лобовом стекле машины Катаргина, полковник Сошников пришел к выводу, что первая пуля скорее всего попала ему в голову, а вторая в грудь. Подголовник и сиденье водителя были изрядно заляпаны кровью. Затем тело немедленно вытащили, а в машине устроили шмон. Что они искали, один черт знает. Но забрали решительно все: деньги, документы, вещи из бардачка. Это было странно. Обычно в подобных случаях ребятишки брезговали мелочевкой. Сделали свое дело — и ищи ветра в поле. Значит, вскоре после убийства машину успели бегло прошмонать местные аборигены. К счастью, вовремя подоспели отставшие орлы. Иначе бедную тачку до утра разнесли бы по винтикам.

На первый взгляд все было ясно. Кроме причин. С этим еще предстоит разбираться. Но дальнейшее расследование натолкнулось на непреодолимое препятствие. А именно — неожиданное отсутствие трупа. Единственного и безоговорочного доказательства, что все это не тщательно продуманная и разыгранная инсценировка. Куда, черт возьми, подевался труп? Не ушел же он отсюда своими ногами?! И тут Аркадия Аркадьевича поджидало еще одно неутешительное открытие.

С восходом солнца его верные орлы основательно прочесали место происшествия и нашли в лесу редкую цепочку почти неприметных пятен крови, а также высыпавшуюся из карманов убитого рублевую мелочь. Убийц было двое. Это подтверждали их обнаруженные следы. Выходит, они тотчас зачем-то подхватили и спрятали тело. Но где? Невнятный след с каплями крови прослеживался вплоть до края лесопосадки, а дальше…

А дальше, продравшись сквозь ежовые рукавицы хватких молодых елочек, Аркадий Аркадьевич оказался лицом к лицу с бескрайней, затуманившейся смрадными испарениями городской свалкой, над которой с криком металось тучами воронье, и бродили средь мусорных Гималаев смутные фигуры здешних старателей.

Вот так номер! Полковник Сошников искренне недоумевал, зачем понадобилось этот никчемный труп прятать?! Факт убийства был налицо и почти не вызывал сомнений. Не исключено, что убийцам просто приказали замести следы, что они, хотя и наспех, но добросовестно проделали. Кое-что несомненно осталось. И подъехавшие вслед за Аркадием Аркадьевичем следопыты уже до вечера представят ему подробный отчет о происшедшем. Но в любом случае отсутствие трупа останется полнейшей загадкой.

Лучшего места для того, чтобы упрятать концы в воду, невозможно было придумать. В самом деле, не станешь же из-за одного паршивого трупа перекапывать всю эту необъятную тошнотворную свалку?! И собака здесь не поможет. А главное, неизвестно, в какой стороне они его прикопали. Ни о каких следах больше и речи быть не могло. Посему продолжение поисков становилось совершенно бессмысленным. И оглядевшись вокруг, полковник Сошников брезгливо поморщился. Какое отвратительное место! Поистине, достойная могила для «блестящего профессионала». Если, конечно, он не решил таким экстравагантным способом разом порвать со своим прошлым и настоящим, чтобы объявиться в будущем неизвестно где и невесть под каким именем. В сущности, матерый волк вполне был на это способен. Особенно, памятуя о загадочной его встрече с Георгадзе. Что ж, поживем — увидим. В какую бы овечью шкуру этот хитрый зверь ни вырядился — след он неизменно будет оставлять волчий…

Весь день полковник Сошников методично анализировал поступающую информацию. Как он и ожидал, неутомимые следопыты раскопали немало интересного. Прежде всего, стреляных гильз на месте преступления обнаружено не было. Очевидно, они остались в машине, где сидел убийца. По рисунку протекторов установили, что это был БМВ. Но какой модели? Обуты убийцы были в итальянские ботинки. Тоже никакой зацепочки. Стреляли скорее всего из пистолета Макарова. Но где его искать, этот пистолет?! На поверхности машины и внутри ее было найдено несколько отпечатков. Но идентифицировать их не представлялось возможным. И наконец, самое главное: произведенный анализ однозначно подтвердил, что пятна крови в машине и в лесу принадлежат Катаргину. Кроме того, на чехлах сидений обнаружены мельчайшие ворсинки от его прострелянной куртки. И хоть главного доказательства по-прежнему не предвиделось, можно было предварительно заключить: Катаргин Глеб Александрович, 195.. года рождения, уроженец Воронежской области, бывший кадровый офицер ГРУ — мертв. И точка.

С его загадочной смертью, неважно, мнимая она или подлинная, окончательно терялись в тумане некоторые небезопасные для Аркадия Аркадьевича подробности этого щекотливого дела. Тем более, что появились иные многообещающие шансы его закончить. И спасти тем самым свою профессиональную честь. Оставалось лишь поблагодарить невольного коллегу за то, что вовремя вышел из игры.

Разумеется, Аркадий Аркадьевич распорядился продолжать поиски. Хорошенько допросить обретающиеся на свалке человеческие отбросы. Для отвода глаз покопаться там немного. Через свои каналы осторожно прощупать контактировавшие с убитым мафиозные круги. Провести экспертизу. Другую бесполезную работу. Но в глубине души полковник Сошников уже закрыл эту страницу изрядно надоевшего ему дела. Как говорил один незабвенный товарищ: «Есть человек — есть проблема. Нет человека — нет и проблемы…»

На исходе этого суматошного дня, тщательно взвесив все «за» и «против» Аркадий Аркадьевич снял трубку телефона спецсвязи и, минуту помедлив, велел соединить его с подмосковной дачей, где со вчерашнего вечера неотступно ожидали срочного звонка. К нему постепенно возвратилась утраченная в последние дни уверенность в себе. И когда в трубке наконец послышался густой раздраженный басок, полковник Сошников решительно кашлянул и не спеша детально доложил обстановку. Ответом ему было угрюмое молчание. Но в молчании этом неуловимо чувствовался, пусть и неодобрительный, но все же знак согласия, которого так не хватало Аркадию Аркадьевичу.

Положив трубку, он с облегчением закурил и даже принялся тихонько мурлыкать себе под нос какую-то популярную мелодию. Теперь можно было вздохнуть заметно свободнее. Загадочный покойник, мертвой хваткой сдавивший горло полковника Сошникова, бесславно и бесследно канул в небытие. Скатертью дорожка! А мы немного передохнем и будем решительно добивать другие насущные проблемы.

 

12

Давно у Полины не было такой хлопотливой, сумасшедшей недели. Еще в бытность свою начинающей журналисткой она поняла, что человека ее профессии кормят, как и волка, главным образом, ноги. С тех пор Полина напрочь разучилась спокойно сидеть на месте. Ее жизненным кредо было непрестанное движение. Неважно куда и с какой целью. Главное — не засиживаться. Потому что так и прокиснуть недолго.

Популярность у читателей и успех среди собратьев по перу дались ей нелегко. Специального образования у Полины поначалу не было. Зато налицо был редкий талант прирожденного и вездесущего репортера. Поступить на факультет журналистики она решила только начав сотрудничать в молодежной газете, где ее вскоре заметили и буквально завалили работой. Но первая попытка поступить ей не удалась. И виной всему были проклятые запятые, которые Полина еще с бесшабашных школьных лет основательно невзлюбила и, разумеется, с полной взаимностью. Подумаешь — даже Горький писал с ошибками, а равно и многие другие. Главное как писать! Но приемная комиссия отнюдь не разделяла такого мнения. Пришлось Полине в свободное от беготни время тщательно штудировать справочник по орфографии и пунктуации Розенталя, проклиная на чем свет стоит его самого и приемную комиссию.

В университет она все-таки поступила. Причем кое-кто из строгих экзаменаторов даже отметил у абитуриентки удивительную врожденную грамотность. Потерянный год Полина вовсе не считала таковым. За это время она приобрела необходимый профессиональный опыт, опубликовала немало материалов, вызвавших многочисленные читательские отклики и одобрение главного редактора, а также завела разносторонние полезные знакомства. Сходилась с людьми она на удивление легко, кем бы они ни были. Никогда не терялась в самых неожиданных ситуациях. Была полна энергии, остроумна, весела. Невольно становилась душой любой компании. Любила между делом расслабиться: выпить и поболтать с хорошими людьми. Пользовалась у сильного пола вполне заслуженным интересом. И с неизменным оптимизмом верила в свою звезду.

И звезда ее действительно взошла на небосклоне центральной печати, когда Полине было немногим больше двадцати лет. Но сначала девушке пришлось основательно попотеть. Полина до сих пор с ужасом вспоминала первые свои внештатные годы в молодежной газете. Это был сплошной безудержный бег, с многочисленными препятствиями и коварными поворотами. Временами ее неудержимо тянуло все бросить. Не раз Полина срывалась, впадала в отчаяние и едва на заработала нервное истощение. Впору было запить с горя. Единственный плюс этой сумасшедшей работы состоял в том, что Полина днем почти не бывала дома, а значит, была избавлена от непосильных контактов с дражайшей матушкой. По этой же причине она сама напрашивалась в командировки, объездив за несколько лет едва ли не всю страну, с ее былой безграничной географией. Где она только не побывала! Чего не насмотрелась! О чем не писала! А по возвращении тотчас отправлялась в новую поездку.

Начав карьеру, как водится, скромной внештатницей, Полина вскоре сделала себе имя, известное далеко за пределами Москвы. Поток читательских писем на ее имя в редакции заметно увеличился. О ней заговорили. Начали приглашать на телевидение. Полина стала желанной гостьей и на всяких бомондных междусобойчиках. Как неизбежное бремя популярности, у нее появились настойчивые и многочисленные поклонники, а также тайные и явные завистники, недоброжелатели и даже враги. Приключилось несколько нашумевших скандалов, но к счастью девушке удалось выйти сухой из воды.

Спасибо Димке Савину. Тогда он был заместителем главного редактора. Умный, добрый, замечательный парень. Не самовлюбленный честолюбец и не высокомерный сноб. Это он в первые дни заметил Полину, поднатаскал ее в журналистском мастерстве, опекал и прикрывал, всячески способствуя восходу ее звезды.

Что греха таить — отношения их отнюдь не были платоническими. Димка был старше Полины на десять лет. И хоть даже отдаленно не напоминал мужчину ее мечты, девушка испытывала к нему вполне искренние нежные чувства. Бедняга успел дважды вступить в законный брак и оба раза неудачно. Отношения с третьей женой были у него на редкость сложные и мучительные. Однако развестись с ней Димка не мог, поскольку безмерно любил своего маленького сына, которого эта стерва открыто грозилась у него отнять. Эти запутанные отношения временами доставляли парню невыносимые страдания. И озорная взбалмошная девчонка-внештатница стала для него желанной отдушиной.

Их отношения продлились несколько лет. Полина давно не испытывала по этой части никаких комплексов. Но заниматься любовью на редакционном столе, когда не удавалось воспользоваться чьей-либо квартирой, было все же несколько утомительно. За эти годы у нее было немало других мимолетных любовных встреч, которым Полина по обыкновению не придавала значения, не особенно беспокоясь об устройстве собственной семьи. Чтобы не на шутку влюбиться, ей нужен был не просто интересный мужчина, но во всех отношениях незаурядная личность. Именно таким человеком и был для нее Даня Ливнев.

Они познакомились на каком-то шумном междусобойчике. Вернее, не познакомились, а впервые заговорили друг с другом наедине. Потому что Полина, как и тысячи других безымянных почитательниц, и раньше заочно знала этого высокого, похожего на Робин Гуда бородатого красавца с ироничными блестящими глазами и тайно вздыхала о нем. Мимоходом слышал о ней и он. Даже что-то читал и неожиданно одобрил на страницах популярнейшей газеты, в которой работал многие годы. Нельзя сказать, что к моменту памятной встречи Полина была всерьез влюблена в этого героя пера. Но совершенно точно, что в тот вечер она влюбилась в него с первого взгляда.

Беда заключалась в том, что Даня был женат. Мало того — любил свою талантливую молодую жену-художницу. Их брак был во всех отношениях счастливым. И Полина с горечью чувствовала себя коварной разрушительницей чужого счастья. Поначалу Даниил почти не обратил на нее внимания. Похвалив ее статьи, посмеялся вместе с Полиной за бокалом шампанского. Тем дело и кончилось.

Однако для Полины эта встреча не прошла бесследно. Никогда прежде она не испытывала ничего подобного. Ни один мужчина, какими бы достоинствами он ни обладал, не способен был увлечь ее настолько, чтобы Полина с волнением думала о нем и днем и ночью. Даня оказался именно таким. Всесторонне незаурядным и… желанно недосягаемым. Каких только ухищрений не предпринимала Полина, чтобы хоть на мгновение оказаться с ним рядом! Все было тщетно. И эта безответная любовь стала для Полины сущим проклятием. Хуже всего было, что Даниил не то, чтобы вовсе не замечал ее — напротив, они быстро сделались искренними друзьями, но как бы не воспринимал ее чувства всерьез. Разумеется, и он был десятком лет старше ее, мудрее, опытнее. И без труда разгадав ее невысказанную тайну, относился к девушке по-братски. Эдакий неприступный Онегин! И Полина неустанно ломала себе голову над тем, как наконец добиться его взаимности.

Развязка была совершенно неожиданной. Однажды Даниил, оказавшись по делу в ее редакции, от имени главного редактора вдруг предложил Полине перейти работать в свою газету. Это было невероятно! И девушка долго не могла поверить своему счастью. По степени напряжения и ответственности предложенная ей работа была не чета нынешней. Однако Полина без колебаний согласилась. Ведь теперь она сможет видеться с ним ежедневно! И одно это представлялось ей величайшим счастьем.

На новом месте ее приняли совершенно как свою. Полина смутно подозревала, что в этом была и Данина заслуга. Жить и работать стало заметно веселее. Даже отношения с матерью уже не раздражали Полину так, как раньше. Звезда ее сияла в полную силу. Многочисленные внештатницы едва успевали разбирать адресованный ей поток читательских писем. Но вовсе не это окрыляло и вдохновляло Полину.

Как-то раз их послали вместе в ближнюю командировку. Поехали они на Даниной машине и неплохо провели время. Полина была просто на седьмом небе от счастья. Говорить вслух о своих чувствах она даже и не пыталась, заранее зная о бесплодности таких попыток. В конце концов, она не какая-нибудь стерва и не намерена строить свою жизнь на чужой беде. На обратном пути остановились на живописном берегу Оки близ старинной Коломны. Купались и резвились, словно дети. И вовсе не был он так неприступен, этот знаменитый Ливнев! И когда в блаженном изнеможении они лежали бок о бок на солнечном безлюдном берегу, и Полина уже Готова была просто и безоглядно открыть Дане свои чувства, случилось непостижимое. Перебирая артистичными пальцами ее спутавшиеся мокрые волосы, он внезапно признался ей в любви сам! И откровенно сказал, что давно уже разрывается между этой любовью и своим чувством к жене. Объяснение это поразило ее как гром среди ясного неба. И, не заботясь о последствиях, девушка исступленно бросилась ему навстречу. В тот день на солнечном речном берегу ей было так невыразимо хорошо с Даней, как ни с одним мужчиной. Какое это безмерное счастье — любить! Даже если у твоей любви нет будущего. Главное, чтобы это не мешало наслаждаться настоящим.

А будущего у них с Даней не было. И Полина прекрасно это осознавала — даже после того, что произошло, ей и в голову не приходило пытаться разрушить его семью. Пусть уж все остается как есть. Случайные встречи, торопливые объятия. Даня сам затаенно страдал от всего этого. Несомненно догадывалась о появлении соперницы и его жена, с которой Полина однажды познакомилась, не на шутку поразившись ее незаурядной красоте, уму и таланту. И поневоле связанные воедино, все трое бессильны были одолеть эту муку.

И все же наступали дни, когда Полине бывало так больно от сознания безысходности своей страсти, что она безоглядно бросалась в объятия каких-то случайных друзей, кружилась в бешеном водовороте яркой и мишурной жизни… Покоя или облегчения это ей не приносило. Зато позволяло хоть на время отрешиться от мрачных мыслей. В один из таких трудных периодов она и познакомилась с Настей.

Эта красивая, хотя и несколько старомодная, не в меру скромная девушка сразу пришлась Полине по сердцу. И когда после полугода молчания Настя неожиданно попросила у нее помощи, Полина бросилась ей помогать со всей безоглядной искренностью, на какую только оказалась способна.

Как и намеревалась, она раздобыла для Насти денег. Обеспечила интересными и хорошо оплачиваемыми переводами. Привела бескорыстных людей, которые помогли навести элементарный порядок в разгромленной Настиной квартире. А самое главное — Полина добилась определенных успехов в расследовании того загадочного и опасного дела, жертвою которого невольно стала ее новая подруга.

Как жаль, что Даню срочно услали в заграничную командировку! С его помощью расследование, несомненно, продвигалось бы куда быстрее. И потом, ему было значительно легче запросто войти туда, куда Полина проникала с помощью разнообразных хитроумных ухищрений. Впрочем, она и без него кое-что сумела выяснить. И надеялась к моменту возвращения Дани представить ему полную картину.

Вся загадка этого дела заключалась в одном магическом слове: «выборы». И хоть процесс народного волеизъявления в очередной раз остался позади, тайные струны предвыборных страхов и страстей продолжали по-прежнему ощутимо вибрировать.

Тщательно изучив узкий круг бывших друзей случайного Настиного знакомого, Полина обнаружила удивительные факты. Оказывается, некоторые из них, прежде чем стать по воле народа у кормила государственной власти, немало лет занимались определенно не такими уж невинными делишками! Чего тут только не было: финансовые махинации, сокрытие доходов, откровенное воровство, взятки, — разве все перечислишь?! И хоть никаких по-настоящему весомых доказательств этих преступлений налицо, как водится, не было, на кристально чистой репутации многих новоявленных государственных деятелей явственно угадывались темные пятна.

В этом Полина постепенно убедилась, когда ее негласное расследование стало натыкаться на невидимые, но весьма существенные препятствия. Кто-то, несомненно, был не заинтересован в том, чтобы правда о давно позабытых грязных делах получила огласку. И хотя открыто ей до сих пор не угрожали, Полина с каждым днем все отчетливее чувствовала смутную опасность.

Какой же информацией располагал человек, о котором ей со слезами на глазах и душевным трепетом рассказывала Настя, ее добрый волшебник. По роду своих занятий он знал очень много и об очень многих. Знал то, что сами они безусловно хотели бы забыть. Возможно, даже имел компрометирующие документы. И немало. Ведь недаром как гром среди ясного неба разразился памятный финансовый скандал, в результате которого этот известный человек вынужден был уехать за границу оплеванным. Сколько грязи вылили на его голову бывшие друзья и компаньоны! Постарались на совесть. А он благородно промолчал. Хотя любому непредвзятому наблюдателю было очевидно, что большинство выдвинутых против него обвинений — на деле не что иное, как мыльные пузыри, что его, опытного уже бизнесмена, но неопытного политика нагло и откровенно подставили. Пожалуй, мечтали и убить. Но почему-то не рискнули.

И вот тут-то и начиналось самое интересное. Когда нашумевший финансовый скандал начал понемногу забываться, а интересы его зачинщиков всецело сосредоточились на предвыборном самобахвальстве, на страницах различных центральных газет стали появляться весьма любопытные материалы. Фамилии прямо не назывались, но угадывались вполне отчетливо. Недоставало лишь компрометирующих документов. Но, судя по отдельным деталям этих материалов, обнародование таких документов было лишь делом времени.

Можно предположить, какой тут поднялся переполох! Кое-кого из кристально чистых кандидатов загодя хватил инфаркт. Кто-то поспешно снял свою кандидатуру. Остальные до срока затаились, вынашивая планы мести. Это и понятно: не сегодня-завтра народ должен вручить им такое вожделенное кормило, а тут, представьте, появляются на свет эти документы, и в очередной раз обманутый народ убеждается, что короли-то голые! Допустить такое — равносильно тому, чтобы собственноручно подписать себе приговор…

Но не успевший разгореться пожар по российскому обыкновению закидали шапками. А между делом взмахнули кистенем — выстрел в Ницце как бы подтвердил, кем были инициированы нашумевшие публикации. Пламенные материалы были притушены хладнокровными опровержениями, состоявшими из вдохновенной лжи и подтасовки фактов. Личность убитого надежно оградили от любопытства непробиваемой стеной гробового молчания. Так надежно, что лишь одна не в меру самостоятельная газета решилась опубликовать некролог — впрочем, тоже весьма двусмысленный.

Но каким боком тут была замешена Настя? Этого Полина пока не могла четко определить, хотя интуитивно ощущала, что по каким-то причинам ее новая подруга, сама того не ведая, стала едва ли не ключевой фигурой во всей этой детективной истории. Лучше бы она и в самом деле с ним уехала! Один черт, жить в этой стране — все равно, что висеть на дыбе. А с таким человеком, как Настин «волшебник», даже на необитаемом острове скучно не станет.

И все же: какую же страшную тайну он невольно успел ей открыть?! Из рассказа Насти Полина поняла, что разговор на вилле был самым невинным. Как и подарки: букет алых роз и золотой браслет, который Настя невесть почему тщательно спрятала и только теперь обещала по секрету Полине показать. Но что браслет, не в браслете же, в самом деле, была заключена тайна загадочного убийства?! И все же Полина чувствовала: тут, где-то тут запрятан ключ к той сокрушительной правде, которой так опасаются сильные мира сего.

Полина с нетерпением ждала возвращения своего тайного друга. Возможно, с приездом Дани — с его умом, его знанием сильных мира сего, — все это наконец прояснится. Насте она пока ничего не рассказывала. Но в один из ближайших дней — непременно после того, как она увидит этот странный браслет, Полина намеревалась это сделать. Уж втроем-то они непременно разберутся во всем!

В тот день она говорила по телефону с Даней. Сознавшись, что страшно по ней скучает, он сообщил о новых делах, которые задерживали его за границей еще на некоторое время. Не удержавшись, Полина вкратце поведала ему, чем сейчас занимается и почему ей срочно необходимо его увидеть. Но получила в ответ неожиданно строгое предупреждение не пороть горячки. По крайней мере до возвращения самого Даниила.

— Малыш, прошу тебя — выбрось все это из головы! — не на шутку озабоченно повторил он. — Хотя бы на время…

— Но я уже почти… — пыталась возражать Полина.

— Никаких но! — твердо отрезал Даниил. — Или я зацелую тебя до полусмерти…

Неожиданный запрет продолжать расследование изрядно обескуражил Полину. Очевидно, Дане были известны некоторые детали этого дела. Ведь он много и беспощадно писал о вчерашних кристально чистых кандидатах, которые теперь, во всеоружии государственной власти, затаили на него лютую злобу. Расправиться с ним, они, конечно, не решатся. Даня был слишком знаменит и чрезвычайно осторожен. И потом у него имелись многочисленные надежные связи, которых у Полины пока не было.

Будь что будет! Как невозможно в одночасье остановить бешено мчащийся поезд, так никакие запреты, даже исходящие от любимого человека, не в силах были притормозить ход начатого Полиной расследования. Напротив, это только подогрело ее азарт.

В середине дня в редакции, где Полина дописывала очередную статью для завтрашнего номера газеты, неожиданно раздался звонок, и незнакомый человек, назвавшийся другом Дани, несколько смущенно предложил ей встречу.

— Я слышал, вы занимаетесь одним делом, — неуверенно сообщил он. — У меня есть кое-какие материалы… Если хотите, я мог бы вам их передать…

Полина насторожилась. Ни один посторонний человек, кроме Даньки, не знал и не мог знать о начатом ею расследовании. Разумеется, знали о нем и те, кто всячески чинил девушке разнообразные препятствия. Как известно, сильные мира сего не особенно жалуют пронырливых журналистов. Особенно тех, что копаются без спроса в их грязном белье.

Но поговорив с незнакомцем, Полина к облегчению своему выяснила, что тот накануне минувших выборов работал в Центризбиркоме и вполне мог владеть интересующей ее информацией. Там же этот человек познакомился с Даней, о котором очень хорошо и дружелюбно отзывался. И вообще, говорил он безусловно искренне, хотя и несколько смущался. Несомненно это был порядочный человек. И поговорив с ним, Полина окончательно отбросила всякие подозрения.

Встретиться решено было вечером на платформе «Моссельмаш», близ которой жил незнакомец. Это было тем более удобно, что оттуда ходил прямой автобус, который мог доставить Полину в ее Бескудниково.

От нечего делать Полина тотчас позвонила Насте. Поболтала с ней о том, о сем, передала привет Зайке. Велела держать выше нос и между прочим назначила на завтра, посреди Тверского бульвара, встречу по интересующему их вопросу. Настя охотно согласилась. О золотом браслете не было сказано ни слова. Но подруги прекрасно друг друга поняли.

Дописав статью, Полина напоследок прошлась по разным отделам суматошной редакции. Потрепалась с ребятами и девчонками. Наслушалась новых хохмочек. Похохотала. Положила статью на стол неуловимому главному редактору и, припудрив нос, вышла на улицу.

Она пересекла шумную, запруженную нескончаемым водоворотом людей и машин, невпродых загазованную площадь 1905 года. Прежде чем спуститься в метро, купила аппетитный шоколадный батончик «марс», который, как известно, замечательно поддерживает всякого труженика, особенно журналиста, в течение долгого и полуголодного рабочего дня. Остановившись у киоска, рассеяно поглазела на пестрые обложки глянцевитых модных журналов, кричащие заголовки газет, медоточивые названия любовных бульварных романов. И, забыв обо всем, невольно залюбовалась пронзительными красками вечернего неба, средь которого уже появилась и слезно поблескивала одинокая звезда. Конечно, это была ее звезда. Заветная и негасимая. И что бы ни случилось — она всегда будет так же гореть, сиять в этом прекрасном и загадочном небе. Звезда по имени — Полина.

 

13

День начался неожиданно удачно. Давно Настя не просыпалась в таком умиротворенном, почти безоблачном настроении. Даже жалкое состояние ее разгромленной, опоганенной квартиры, где до сих пор удалось навести лишь поверхностный порядок, в это утро не подействовало на Настю угнетающе. Пережитый кошмар не забылся, но как бы потускнел в торжествующих лучах июньского солнца, вонзавшихся в полуприкрытое истерзанными портьерами окно. Во дворе стоял неумолкающий птичий гомон. И от этих беззаботных трелей невесть почему становилось легко на душе.

От всего, что случилось за последнее время, впору было если не лишиться рассудка, то всерьез заболеть нервным расстройством. И только бескорыстная помощь Полины и ее друзей спасла Настю от неизбежного срыва. Она не сломалась, но как бы впала в оглушенное душевное оцепенение. Тихая и безучастная, она что-то делала, с кем-то говорила, даже машинально начала новый перевод. Но все происходящее было словно во сне — зыбким, отстраненным, призрачным.

Лишь по прошествии недели Настя вновь начала ощущать прежнее свое единство с окружающим миром. Ее затуманенный взгляд прояснился. Обрывки случайных мыслей постепенно связались воедино. Сердце, бесчувственно похолодевшее в груди, оттаяло и потеплело. В это утро она впервые по-настоящему проснулась к жизни. И настоящее, заваленное никчемными обломками прошлого, уже не казалось ей пустым и бессмысленным.

Наступающий день обещал быть хлопотным. Помимо неотложных хозяйственных дел Насте необходимо было встретиться с Любой, давнишней ее институтской подругой, с которой они дружили уже немало лет, и передать той гостинцы для Зайки.

Узнав о постигшем Настю несчастье, Люба тотчас предложила ей забрать девочку к себе на дачу, чтобы не травмировать Зайку зрелищем их разгромленного жилища.

Предложение пришлось весьма кстати. Тем более, что Любина дача располагалась в замечательно живописном месте и относительно недалеко. Там были лес, речка, простор, уютный маленький домик и веселая компания: Любины дети — Саша и Даша, и шотландская овчарка Герда. Главное же, увидев все собственными глазами, Люба и ее муж деликатно не стали Настю ни о чем расспрашивать, а эта молчаливая поддержка была для нее теперь самым лучшим и необходимым видом помощи.

Примчавшись на следующее утро, ребята на своей машине отвезли Зайку к себе на дачу, где они обычно проводили лето всей семьей. Напуганная происходящим, девочка поначалу наотрез отказалась расставаться с мамой, и только твердое обещание Насти приехать через несколько дней, помогло им расстаться без слез.

Уже через день Зайка освоилась в новой обстановке и, по свидетельству Любы, была совершенно счастлива. Через подругу Настя передавала дочери скромные гостинцы: сладости, фрукты, новую книжку с картинками. Но ее собственный приезд на дачу до поры откладывался, и это было единственное, что омрачало беззаботное настроение Зайки. Но завтра, или в крайнем случае послезавтра, Настя твердо решила к ней приехать.

Кроме того, в этот день на Тверском бульваре она должна была встретиться с Полиной. От этой встречи Настя ожидала многого. Прежде всего, Полина намекнула, что наконец расскажет ей о первых результатах своего расследования, и Настя с волнением ожидала, что это хоть немного прояснит ситуацию. Сама она уже ничего не понимала и с трудом находила в себе силы переносить все новые и новые несчастья. Слава Богу, что нашелся хоть один человек, способный не просто пассивно помочь Насте, но активно выступить на ее защиту. В глубине души Настя осознавала, что вмешательство в это загадочное дело для Полины небезопасно. Но Полина была защищена своей известностью, а кроме того, она была удивительно бесстрашна; и Насте так хотелось надеяться, что с помощью Полины весь ее бесконечный кошмар закончится благополучно для них обеих.

Полина была единственным человеком, которому Настя решилась показать привезенный ею из Ниццы памятный золотой браслет с китайскими иероглифами. Если бы у нее спросили, почему по возвращении в Москву она не только отказалась его носить, но тщательно от всех спрятала, в том числе и от мамы, Настя наверное не сумела бы определенно ответить. Конечно, в то время ей даже и в голову не приходило, какие непредсказуемые последствия повлечет за собой ее случайное знакомство в Ницце; конечно, Настя долго думала о заочно врученном ей дорогом подарке. Вкладывал ли в него ее волшебник какой-нибудь еще смысл, кроме желания сделать ей приятное? Так и не найдя ответа, она, еще на обратном пути в Одессу решила сохранить в тайне и свою встречу, и сделанный ей неожиданный подарок. И, как оказалось, правильно сделала.

Быть может, ее посетило предчувствие? Или просто сказалось нежелание объяснять: от кого, а главное, за что она получила такой замечательный подарок?! Пожалуй, и то и другое. Главное — она и помыслить не могла открыться кому бы то ни было. Когда же зловещие инквизиторы впервые попытались заставить ее сделать это, холодными руками потрошителей принялись беззастенчиво копаться в ее душе, Настя замкнулась наглухо и сделала вид, что никакого браслета, никакого подарка и вовсе не было.

Саму вещицу Настя спрятала довольно оригинальным способом, просто и надежно, как это умеют только женщины. В студенческие годы она довольно успешно изготавливала из обрезков кожи различные модные украшения: кулоны, серьги, ремешки, заколки для волос, которые затем щедро раздаривала своим подругам и однокурсницам. Выйдя замуж, она вынуждена была оставить это занятие, поскольку Константин Сергеевич нашел его примитивным, но навык у нее остался изрядный. Среди прочих трогательных безделушек, мама бережно хранила в специальной коробке множество Настиных поделок. Мама собирала все — начиная с детских рисунков и кукольных платьиц, сшитых на уроках труда, и кончая ее кожаными украшениями.

Вернувшись в Москву, Настя тотчас раздобыла потертый лоскуток тисненой коричневой кожи, на досуге украдкой обшила ею браслет и незаметно подложила в одну из маминых коробок. Все было рассчитано верно. Никому бы и в голову не пришло, что сердцевиной этой никчемной вещицы могло быть золото! Кроме того, в беспорядочной мешанине спутавшихся кожаных украшений, которые Настя давно перестала носить, замаскированный браслет совершенно не бросался в глаза. А нежная мамина любовь к осколкам прошлого служила надежной гарантией, что он не будет случайно потерян или попадет в чужие руки.

Готовясь ко встрече с Полиной, Настя извлекла дорогой ее сердцу подарок из старой сувенирной коробки от конфет, которую неизвестные громилы почему-то не тронули, а просто зашвырнули в угол, и положила его в сумочку. Срезать заранее кожу Настя благоразумно не рискнула, полагая, что это она всегда успеет сделать в каком-нибудь укромном месте, где они с Полиной в конце концов уединяться, чтобы спокойно поговорить. Только на всякий случай прихватила с собою маленький скальпель, которым в свое время пользовалась при изготовлении украшений.

Прежде чем выйти и дома, Настя еще раз взыскательно посмотрела на себя в зеркало. Едва ли теперь кому-нибудь могло прийти в голову назвать ее по старинке сестрицей Аленушкой. За последние полгода из ее облика окончательно исчезли последние девичьи черты, и Настя не знала, как относиться к этому: грустить или радоваться? Все течет, все изменяется. То, что вчера казалось ей привычным и неизменным — сегодня бесследно рассеялось, как предрассветный туман. Растаяли в небе воздушные замки. Осыпались пеплом девичьи мечты. Обманули пустые надежды. И Настя осталась одна на обломках прошлого, как сказочная старуха у разбитого корыта. А ведь ей не было еще тридцати! Неужели все самое лучшее в ее жизни безвозвратно кануло в Лету?!

В эти минуты, глядя на себя в зеркало, Настя впервые с горечью осознала, что до сих пор она просто плыла по течению. Странствуя душой в придуманном ею сказочном мире грез, ходила по земле отрешенной тенью и в сущности почти не задумывалась о том, как бы она хотела на этой земле жить. Странная цепь случайных событий и обстоятельств, которые она принимала как должное, от рождения приковало ее к этой стране, этому городу, этой убогой квартире. А ведь она даже испугалась, когда ее волшебник из Ниццы предложил ей эту постылую цепь разорвать. Нет, сейчас бы она не испугалась…

Настя вышла из дома со смутным предчувствием чего-то нового, неожиданного и неизбежного, что вскоре должно было случиться и чему она в глубине души даже радовалась. Она не задумывалась: будет это хорошо или плохо, но коснувшееся ее подспудное желание необратимых перемен становилось в душе все настойчивее.

До встречи с Любой было еще два часа, и Настя не спеша прошла к метро через старинный парк. Рассекая голубую рябь Измайловского пруда, плыла вдоль берега самодовольная утка с целым выводком милых игрушечных утят. В разогретом воздухе завороженно кружились невесомые хлопья тополиного пуха, заметали траву и дорожки. Ласкали лицо и липли к волосам. Настя любила эти колдовские летние метели. В такие дни она ощущала необычайную легкость, точно сама становилась на время бесплотной пушинкой, гонимой ветрами судьбы в неведомую солнечную даль. Только бы не померкло, не покинуло ее это щедрое животворящее солнце!

Возле станции метро, за низким раскладным столиком с яркими билетами моментальной лотереи безнадежно скучал скромный парнишка-очкарик с тополиным пухом в волосах. Рассеяно взирая на прохожих, он упавшим голосом заученно повторял:

— Не проходите мимо… Не упустите своего счастья… Вы можете выиграть…

Но шумная равнодушная толпа огибала его стороной.

Встретившись глазами с Настей, он неожиданно оживился и, улыбнувшись ей, как своей знакомой, почти умоляюще предложил:

— Девушка, купите счастливый билет!

И Настя купила. Она и сама не поняла, как это вышло. Просто, не задумываясь, раскрыла сумочку, протянула обрадованному продавцу смятую пятитысячную бумажку, бесстрастной рукой взяла со стола билет…

— Поздравляю вас! — улыбнулся парень, который сам охотно вызвался его проверить. — Вы выиграли сто долларов!

Настя даже не поверила своим ушам. Лишь когда в руках у нее оказалась новенькая зеленая бумажка, она осознала наконец, что произошло, и от изумления растерялась.

— Вот видите, — смущенно глядя на нее снизу вверх, радовался парень, точно это ему, а не Насте выпал счастливый выигрыш. — Вы такая красивая… Я же говорил, что вам непременно повезет!..

Поистине это было похоже на чудо. Никогда прежде Насте не везло в лотереях, будь то «Спортлото» или «Лото-миллион», в которые она иногда пробовала играть. Нежданное счастье неизменно обходило ее стороной. И хоть кому-то по нынешним временам выигранная ею сумма могла бы показаться просто смешной, случившееся казалось Насте счастливым предзнаменованием.

Вскоре, трясясь в переполненном вагоне метро, она уже деловито обдумывала, как ей рациональнее распорядиться столь своевременным подарком судьбы. Пожалуй, стоит купить Зайке какую-нибудь обновку. Замечательная идея! И Люба незамедлительно передаст девочке мамин подарок. Представив на мгновение, как обрадуется ее малышка, Настя повеселела и невольно улыбнулась своему отражению в вагонном стекле.

Люба жила на Селезневке, близ станции метро «Новослободская», в старинном внушительном доме, построенном сотню лет назад каким-то богатым купцом. Домой она должна была заехать на какие-то полчаса: полить цветы и встретиться с Настей, чтобы затем снова вернуться на дачу.

Выбирая для Зайки подарок, Настя позабыла о времени. В результате, по выходе из метро ей пришлось наверстывать упущенное почти бегом. Зато она купила дочери изумительный летний костюмчик: красивый и относительно недорогой. Перед тем, как завернуть его в пакет и передать подруге, Настя подложила в карманы несколько ярких шоколадок, леденцов на палочке, пластинок жевательной резинки с наклейками из разных мультфильмов, которые Зайка коллекционировала. В детстве мама тоже любила делать ей такие неожиданные подарки, и Настя по собственному опыту знала, как это были приятно.

Увидев на лице у Насти улыбку, Люба с облегчением вздохнула:

— Ну, слава Богу… А то мы с Игорем беспокоились — когда же ты оживешь?

В отличие от Насти, ее подруга была жгучей брюнеткой, с озорными девчоночьими глазами и ямочками на пухлых щеках, но даже несмотря на это неизменно выглядела женщиной зрелой и солидной. Дружба их началась в беззаботные студенческие годы и со временем только окрепла. При заметной разнице характеров они всегда испытывали искренний интерес и симпатию друг к другу. И хотя, выйдя замуж, могли не перезваниваться полгода, обе никогда не забывали о старой дружбе. Хлопоча по хозяйству, Люба напоила гостью чаем и между делом рассказала о последних проделках Зайки и ее новых друзей.

— Ты не представляешь, что они вытворяют! Носятся целый день как угорелые. Играют в индейцев. Димка сделал им из орешника луки. Я его предупреждала: не заводи детей, потом сладу не будет. Так что ты думаешь — они поймали соседскую курицу и чуть не ощипали ее наголо! Хорошо, соседка не видела. В общем, всыпала я им по первое число. Пусть лучше по яблоням лазят, чем стрелять друг в дружку. Еще глаза себе повышибают. Ой, дети это ужас какой-то. И твоя между прочим, у них заводила!..

Настя слушала и улыбалась, предвкушая, что очень скоро она и сама с удовольствием присоединится к этой неугомонной команде. Она всегда с легкостью находила с детьми общий язык и несмотря на возраст ее принимали как равную в любую компанию. Как было бы хорошо на время снова ощутить себя беззаботным ребенком! Бегать, прыгать, кричать. Кататься на лодке или играть в индейцев…

Закончив свои дела, Люба стала собираться в дорогу. Еще раз проверила хозяйственные сумки и пакеты с продуктами. Уложила в один из них Зайкин подарок, который ей очень понравился. Закрыла окна и выключила газ. Затем они с Настей вместе погрузили вещи в машину.

Глядя на Любину «Оку», Настя всякий раз удивлялась, как в такой крошечный, прочти игрушечный автомобильчик, может поместиться столько всего?! Но Люба всякий раз наглядно опровергала любые ее сомнения. Конечно, «Ока» — это не «мерседес», но тоже кое на что годится. «Мал золотник да дорог» — приговаривали ребята, без устали расхваливая свою шуструю букашку, которая была у них полноправным членом семьи. И Настя с робкой надеждой думала, что если бы ее жизнь сложилась немного удачнее, она тоже наверное купила бы такую забавную машинку и, как Люба, научилась бы ее водить.

— Автомобиль, мать не сложнее пылесоса, — с усмешкой любила повторять подруга. — Главное включить. А остальное дело техники…

Серьезная и хладнокровная, Люба никогда не терялась в самых неожиданных обстоятельствах, а уж за баранкой и вовсе чувствовала себя как рыба в воде.

— Ну, куда тебя подвезти? — спросила она, когда Настя неловко уселась в машину.

— В центр… Я должна встретиться с одним человеком, — ответила она, взглянув на часы.

— Надеюсь, это мужчина? — с интересом осведомилась Люба. Однако Настя лишь покачала головой. И взглянув на нее, подруга с сожалением заметила: — Господи, когда же ты наконец повзрослеешь?..

Пока они лихо пробирались в ревущем потоке машин к центру, Настя смутно ощутила, что Любе очень хочется ее о чем-то спросить, и с затаенным волнением напряглась, ожидая ее вопросов. Притормозив на Тверском бульваре, Люба поцеловала ее на прощание и обещала хорошенько присматривать за Зайкой.

— Это не девчонка, а просто бес в юбке! Хотя знаешь, мы все кажется влюбились в нее. Даже Герда… — Помолчав подруга выжидательно взглянула на Настю и со вздохом сказала: — Может, когда-нибудь ты все же расскажешь, что с тобой стряслось?

Настя поспешно опустила глаза.

— Расскажу… Обязательно… Только не сейчас…

Спустя мгновение маленький красный автомобиль, провожаемый взмахом ее руки, уже прытко припустил по бульвару вниз и скрылся в сплошном потоке машин.

Настя неторопливо прошла до небольшой открытой площадки посредине знаменитого бульвара, где на ухоженных клумбах, радуя глаз, разноцветно пестрели яркие цветы, уселась в уголке на свободную скамейку и приготовилась ждать. Полина обещала появится к пяти, если какие-нибудь срочные дела немного не задержат ее в редакции. Но Настя решила дождаться ее во что бы то ни стало.

Ее скучающий взгляд невольно обратился к розовой колоколенке маленькой полуразрушенной церкви, в выходящем на бульвар тихом переулке. Сколько ей было лет? Двести, а может быть, триста? Церковь, похоже, начали восстанавливать. Хорошо бы зайти туда и посмотреть ее изнутри. Поставить свечку за упокой маминой души…

Внезапно с обновленной колоколенки веселой дребеденью посыпался восхитительный звон. Скоро должна была начаться вечерняя служба. Или сегодня был праздник?

— Дребеди-дребедень! Дребединь-динь-дон! — заливались колокола. И сердце в груди у Насти сладостно сжималось от волнения, такими родными и чудными казались ей эти непривычные средь городского шума радостные звуки.

«А может, все еще будет… — затаенно думала она. — Все переменится к лучшему… Может, как он говорил, моя жизнь еще только начинается? И самое главное в ней — впереди?! Все впереди…»

 

14

Настя вернулась домой, объятая тревогой и недоумением. По меньшей мере два часа провела она на Тверском бульваре — прогуливаясь по аллее ли сидя на скамейке, — но все было тщетно. Полина не пришла. Не на шутку обеспокоенная, Настя терзалась противоречивыми предположениями.

Телефона редакции у нее при себе не оказалось. Как назло Настя позабыла дома свою записную книжку. И потом Полина вовсе не собиралась там задерживаться. Или она внезапно вынуждена была изменить свои планы? Какая-нибудь срочная работа, встреча, совещание?! Настя вполне готова была допустить такое. Но сердце ее тревожно замирало от необъяснимо недоброго предчувствия. Неужели с Полиной что-то случилось? С каждой минутой эта мучительная догадка все более походила на правду.

Настя прекрасно знала, что разыскивать Полину по телефону, было, в сущности, пустое дело. Особенно вечером. Оставалась единственная надежда: постараться успокоиться и терпеливо ждать ее звонка. Если с ней все в порядке, Полина непременно позвонит. И Настя еще долго томилась у телефона в бесплодном ожидании.

По телевизору обильно пенилась очередная мыльная опера. И хоть Настя никогда их не смотрела, приглушенно звучащие в доме человеческие голоса действовали на нее сейчас успокаивающе. За окном темнело. Одинокий и зловещий приближался вечер. Звонка по-прежнему не было. «Господи, только не это, — думала с волнением Настя, предполагая самое ужасное. — Только не это… Пожалуйста!»

Около девяти часов вечера как бомба взорвался пронзительный телефонный звонок. Настя стремительно метнулась к аппарату и нервно сдернула трубку. От волнения она не сразу разобрала, кто с ней говорит.

— Что с тобой, мать? — озабоченно спросила Люба, которая звонила по обыкновению из правления дачного товарищества. — У тебя все в порядке?

— А?.. Это ты… Нет, со мной ничего… — с упавшим сердцем ответила Настя.

Сообщив, что она доехала без приключений и у них все хорошо, Люба передала трубку Зайке.

— Мама! Мамочка! — услышала Настя нетерпеливый озорной голос дочери. — Ну, когда ты плиедешь? Я по тебе соскучилась…

Настя попыталась улыбнуться.

— Приеду, детка… Обязательно приеду… Завтра… Нет — послезавтра!

Зайка очевидно начала кукситься, и Настя поспешила переменить тему.

— Ну, расскажи, чем вы там занимаетесь? Тетя Люба говорит, что ты ее не слушаешься…

Девочка увлеченно начала рассказывать о своих приключениях, и от ее родного беззаботного голоса у Насти немного отлегло от сердца.

— Купаетесь? Очень хорошо, — кивала она, поглядывая между делом на экран телевизора, где по столичному каналу уже начались вечерние новости. — Только не сиди слишком долго в воде. Не хватало еще чтобы ты просту…

Закончить она не успела. Потому что в эту минуту, сменив бесстрастное лицо ведущего, на экране внезапно появилась фотография Полины. Отложив трубку, Настя молниеносно оказалась перед телевизором и прибавила громкость.

— Как мы уже сообщали, — сдержанно продолжал за кадром голос диктора, — минувшим вечером на платформе «Моссельмаш» трагически погибла известная журналистка Полина Брагина…

И в тот же миг Настю как будто хватили обухом по голове. В глазах у нее потемнело. Ноги подкосились. Похолодев, она бессильно опустилась на краешек дивана.

— По предварительной версии это был несчастный случай. Одна из работниц станции подтвердила, что за несколько минут до трагедии она видела на безлюдной платформе девушку с каким-то неизвестным мужчиной. Но как журналистка попала под проходивший товарный поезд, никто не заметил. — Фотография Полины снова сменилась бесстрастным лицом диктора. — Таким образом печальный список журналистов, погибших при невыясненных обстоятельствах с начала нынешнего года, пополнился еще одной фамилией… — Замершую от волнения Настю постепенно охватил озноб. — Начато расследование, о первых результатах которого милиция пока не сообщает… — И после небольшой паузы ведущий добавил: — Только что к нам в студию приехал коллега и друг погибшей, популярный журналист Даниил Ливнев, буквально час назад срочно прилетевший из зарубежной командировки… Передаю ему слово…

И тотчас на экране появилось знакомое Насте по многочисленным фотографиям волевое лицо красивого немолодого мужчины со шкиперской черной бородкой и лихорадочно блестящими глазами. Нервно перебирая по столу артистичными пальцами, он слегка покачнулся и взволнованно произнес:

— Пользуясь случаем, я хотел бы заявить… То, что случилось с Полиной — это не несчастный случай. Это — убийство!

— У вас имеются доказательства? — осторожно спросил ведущий.

Чернобородый мужчина болезненно поморщился.

— Что бы там ни утверждала милиция, как свободный человек, я имею право на собственное мнение. И повторяю еще раз: это было убийство…

Да, неоспоримых доказательств у меня нет. Пока нет… К сожалению, убийца мне их не предоставил. — Мужчина саркастически усмехнулся. — Но у меня есть серьезные основания для такого рода заявления… Уже будучи за границей, я случайно узнал, что Полина самостоятельно начала журналистское расследование одного чрезвычайно темного и опасного дела… Подробности мне неизвестны… Но уже сегодня мне удалось выяснить, что все собранные ею материалы — а их, надо полагать, было немало, — бесследно исчезли! Работники нашей редакции случайно обнаружили, что минувшей ночью в рабочем столе убитой журналистки был произведен негласный обыск. То же самое сообщила мне и мать Полины, в отсутствие которой у нее дома побывали «гости». Надеюсь, теперь ни у кого не останется сомнений, что вчерашнее происшествие на платформе «Моссельмаш», — это не просто трагическая случайность. Кому-то очень хотелось, чтобы начатое ею расследование не было доведено до конца… Полину убили! Убили талантливую журналистку и моего друга… Я обращаюсь к вам, господа заказчики этого подлого преступления: не надейтесь, что и на сей раз вам это безнаказанно сойдет с рук! Правда, особенно пролитая кровь, не умирает! Можно убить человека, но заглушить голос правды не удастся никому! И пока живы я и мои коллеги, мы сделаем все возможное, чтобы эта правда стала вашим приговором!..

Передача внезапно оборвалась, и на экране как ни в чем не бывало блаженно заулыбалась реклама. Счастливые клерки и их беззаботные жены упоенно наслаждались лучшими в мире шоколадными батончиками, полоскали мозги и волосы в душистой пене лучших в мире шампуней, безудержно взбадривали себя лучшим в мире кофе и другими крепкими напитками, и покупали, покупали, покупали все самое лучшее и необходимое для полного счастья… Цивилизация счастливых клерков — высшее достижение человечества!

Телефонная трубка по-прежнему безответно лежала возле аппарата. Отрешенно взяв ее в руку, Настя услышала сквозь удушливый треск тревожный Любин голос:

— Алло! Настя? Ты меня слышишь? Алло! Что там у тебя происходит?!

— Ничего… — безжизненно ответила Настя. — У меня все… Хорошо… Пожалуйста, перезвони мне завтра… — И медленно положила трубку.

Руки у нее неудержимо дрожали. В сдавленной болью голове погребальным звоном звучало одно ужасное слово: «убийство»! Чувствуя, что еще немного, и она упадет в обморок, Настя машинально оделась и вышла на улицу вслед за беззаботно скачущим Томми.

Темнело. В неподвижном остывающем воздухе, полном разнообразных городских запахов, восторженно звенели цикады. Огненными роями мельтешила под фонарями мошкара. Мирно светили разноцветные квадраты приоткрытых окон. В купоросном небе слезно поблескивали безымянные звезды.

Засидевшийся дома пудель по обыкновению увлек Настю по любимому маршруту на остров. Она шла за ним бездумно и отрешенно, как сомнамбула. Окружающий мир, казалось, подернулся душным пепельным туманом. Сердце в груди у Насти обреченно замерло. И только по щекам ее неудержимо сбегали горячие слезы.

В пустынном парке было темно. Мрачно громоздились в вышине тяжелые купола старинного собора. Смутно белели шатровые башенки и стены царского двора. Издалека шепеляво накатывали приглушенные волны городского шума.

Обогнув собор, Настя вслед за Томми вышла на противоположный берег острова. Где-то у берега, за сплошной стеною ивняка и кустов, ворчливо картавили утки. Смутно поблескивали металлом отполированные снаряды устроенной тут небольшой спортивной площадки. По утрам здесь охотно занимались спортсмены-любители, которых в этом районе было на удивление много. И немудрено: ведь рядом находились стадион и спортивная школа.

Похрустывая по песку босоножками, Настя пересекла площадку и под сенью раскидистых кленов опустилась на гулкое днище перевернутой металлической лодки. Машинально закурила, завороженно глядя на ярко дышащий оранжевый глазок сигареты. Мучительная боль в висках понемногу утихла. Но в груди намертво засел тяжелый и холодный камень. И вся она словно окаменела — оцепеневшая, бесчувственная.

Неунывающий Томми свободно резвился, не забывая мимоходом о своих неотложных делах. Вообще-то он побаивался темноты и больших собак, но молчаливое присутствие хозяйки придавало ему смелости.

Внезапно позади покосившегося деревянного сарайчика для спортивного инвентаря, близ которого сидела Настя, послышался осторожный шорох. И вскоре у нее за спиной обрисовались две невнятные тени.

Настя ничего не заметила и даже не повернула головы. Место было тихое и уединенное, где даже дети по вечерам могли не опасаться хулиганов. Сигарета у нее в руке безжизненно угасала. И уронив ее на песок, Настя запустила руки в карманы ветровки, где лежали пачка «столичных» и зажигалка.

Все произошло стремительно и бесшумно. Настя не только не успела закричать, но даже не сразу поняла, что с ней случилось. А когда спохватилась, было уже поздно.

Чья-то стальная рука в молниеносном захвате стиснула ее шею и резко вскинула Настю на ноги. И тотчас безжалостным рывком ей заломили руки за спину, и что-то колючее больно уперлось ей в живот. В смятенной темноте лихорадочно блеснули зловещие глаза:

— Только пикни! — угрожающе прошипел у нее над ухом низкий мужской голос.

Один из нападавших, стоя у нее за спиной выкручивал Насте руки и одновременно зажимал ей ладонью рот. Другой поднес к ее глазам выкидной нож и злорадно ухмыльнулся:

— А ну, стерва, покажи нам свои сиськи!

В темноте Настя не видела его лица, но сразу почувствовала, как холодное лезвие неторопливо распарывает сверху вниз ее легкое платье. Вокруг была сплошная стена деревьев и кустов. Кричать и вырываться не имело ни малейшего смысла.

— Ого! Тут есть за что подержаться… — глумливо усмехнулся насильник, и бесстыдной рукой принялся больно и нетерпеливо мять ее груди.

Настя задрожала от нестерпимого отвращения и страха. Только теперь она в полной мере осознала, что происходит. Между тем липкая похотливая рука неудержимо скользнула ей в трусики, и в тот же миг, рассеченные взмахом ножа, они слетели на песок к ее ногам. Небрежным рывком расстегнув брюки, насильник нетерпеливой ладонью сжал свою неокрепшую плоть и глухо зарычал, запустив вторую руку Насте под живот. И содрогнувшись от боли и омерзения, она отчаянно рванулась, пытаясь укусить грязную руку, зажавшую ей рот, но тотчас получила от второго насильника сокрушительный удар по почкам. Со сдавленным стоном Настя безвольно обмякла и на мгновение потеряла сознание.

Очнулась она уже на прибрежной траве под кленами. Заломив ей руки за голову, один из насильников уселся ей на грудь, наглухо залепив ей ладонью рот. Другой, глухо рыча, безуспешно пытался разжать ее заголенные, отчаянно брыкавшиеся ноги. Вцепился в них судорожными пальцами и по-звериному осклабившись, страшным рывком наконец развалил их в стороны. Напрягая надломленные силы, Настя сделала последнюю отчаянную попытку освободиться.

— Мать твою! Ч-чертова стерва… — прохрипел один из насильников.

— Не суетись, Витек… — с усмешкой успокоил его второй. — Спешка нужна только при ловле блох да при поносе… А ну, дай-к я.

Неторопливо вставая, он на мгновение ослабил тяжесть своей душной руки и, воспользовавшись этим, Настя яростно мотнула головой и сдавленно вскрикнула:

— Помоги!..

В ответ на нее обрушились тупые безжалостные удары. Распаленный гневом насильник сокрушительно ударил ее пудовым кулаком по лицу и, перехватив горло, начал душить. Второй остервенело бил ее ногами. Все трое тяжело хрипели, шумно сражаясь в темноте. Бессильный помочь хозяйке, вокруг с пронзительным лаем метался Томми.

Дальнейшее Настя помнила смутно. Оглушенная сыплющимися на нее ударами, она успела разобрать лишь, что в безобразную свалку неожиданно вмешался кто-то еще. Послышались стоны, хриплая брань. В суматохе заметались над ней какие-то смутные тени. И вскоре все стихло. Не в силах разомкнуть веки, под которыми полыхало багровое зарево, она услышала радостный скулеж малыша Томми и с облегчением почувствовала на своем горящем от боли лице его холодный слюнявый язычок.

Потом кто-то мягко подхватил ее и осторожно усадил на примятой траве под деревьями. С трудом разлепив отяжелевшие веки, Настя не сразу разглядела склонившееся над нею озабоченное лицо молодого мужчины в спортивном костюме. Поддерживая Настину голову, он незаметно запахнул на девушке обрывки разодранного платья и, бережно взяв ее за руку, уверенно и спокойно произнес:

— Не бойтесь… Все уже позади…

Настя лишь тихо и беспомощно застонала.

Вынув из кармана чистый платок, незнакомец аккуратно промакнул ее разбитые в кровь губы, легким дуновением смахнул с глаз спутанные пряди взбудораженных волос. И опустившись на колени, покрыл Настины дрожащие плечи своей спортивной курткой.

— Успокойтесь, пожалуйста… Никто вас больше не тронет, — повторил он, участливо обнимая Настю за плечи. — Вы можете идти?

Вместо ответа она бессильно уронила ему голову на грудь и судорожно разрыдалась.

 

15

Всем известно, что деньги выгоднее всего хранить не в тумбочке, откуда их почти наверняка украдут, а в коммерческом банке, где если и случится что-нибудь подобное, то уж, во всяком случае, не только с вами.

Именно так очевидно рассудил средних лет представительный мужчина, который в конце июня решительно переступил порог филиала одного из крупнейших в столице коммерческих банков.

Как и подобает солидному человеку, он был одет с иголочки: изысканный белый костюм, не менее изысканный галстук, в руке — солидный новый дипломат. Всем своим видом он с первого же взгляда вызывал безоговорочно почтительное уважение. Его шелковистые выбеленные волосы были аккуратно зачесаны назад. Ярко-голубые полуприщуренные глаза за стеклами дымчатых очков в тончайшей золотой оправе поблескивали с лукавым самодовольством. Гладко выбритый волевой подбородок красноречиво свидетельствовал о непоколебимой уверенности в себе и силе. Вдобавок ко всему незнакомец благоухал самым изысканным мужским парфюмом.

Встреченный должным образом, представительный мужчина обрадовал сотрудников банка своим намерением незамедлительно открыть счет и с достоинством водрузил на глянцевитую стойку свой импозантный дипломат, не оставлявший никаких сомнений о характере его содержимого.

Молодой, безупречно вышколенный клерк с рекламной улыбкой испросил у него паспорт и тотчас отбарабанил на клавишах компьютера имя нового клиента.

— Липицкий Вадим Николаевич, — вслух повторил он, продолжая улыбаться так, точно звучание этого имени доставляло ему невыразимое удовольствие.

Покончив с необходимыми формальностями, сотрудник банка скрупулезно принялся пересчитывать пачки новеньких стодолларовых банкнот, которые новоявленный клиент небрежно извлекал из своего дипломата.

Расстались они уже совершенно искренними друзьями.

Провожаемый равнодушно-почтительными взглядами бритоголовых секьюрити в одинаковых серых костюмах, представительный мужчина неторопливо прошествовал к выходу и, шагнув в заранее распахнутую перед ним зеркальную дверь, растворился в ликующем свете солнечного июньского полдня.

Под неодобрительно косыми взглядами случайных прохожих, обремененных суетными житейскими заботами, самодовольный красавчик в белом не спеша уселся в темно-серый сверкающий БМВ с непроглядными стеклами и спустя миг лихо рванул с места, как бы подтверждая безоговорочно очевидную истину нашего времени, а именно: кто едет — тот и правит…

Но вместо шикарного офиса, куда он несомненно должен был отправиться, представительный субъект вскоре вырулил на …ское шоссе и почему-то поехал за город. Скорости он, в отличие от своих собратьев на иномарках, не превышал и в ревущем потоке машин, проносившихся мимо настороженно угрюмых гаишников, держался подчеркнуто и корректно.

Километрах в двадцати пяти от кольцевой, лоснящийся БМВ неожиданно повернул на уходящую в лес безупречно заасфальтированную узкую дорогу и вскоре, въехав на охраняемую территорию не по-российски ухоженного мини-городка, остановился перед комфортабельным двухэтажным коттеджем, утонувшим среди яркой молодой зелени.

С помощью дистанционного управления мужчина распахнул автоматические ворота подземного гаража и аккуратно загнал туда свою машину. Затем закрыл ворота. Скользнул хозяйским взглядом по красочным цветущим газонам. И, подхватив дипломат, вальяжно зашагал к дому.

Жил он на удивление скромно и незаметно. Привычные ко всему состоятельные соседи, как говорится, с глубоким удовлетворением отметили, что новый хозяин этого долго пустовавшего коттеджа оказался напрочь лишен склонности к необузданным душевным порывам, столь свойственным новым русским, что основательно укрепило мнение о нем, как о человеке во всех отношениях достойном и порядочном. Что ни говори, богатые не только плачут, но и тоже хотят жить спокойно. Совсем как люди.

Не успел мужчина войти в просторный и прохладный холл с экзотическими растениями, как с лица его тотчас исчезло напускное выражение пресыщенного самодовольства. С раздражением сбросив с плеч модный белый пиджак, он нетерпеливо сдернул и зашвырнул в угол свой изысканный галстук. Затем расстегнул на могучей груди рубашку и, распахнув огромный холодильник, жадно приник к ледяной жестянке с баварским пивом. И этот благословенный напиток в одночасье вернул ему прежнее хорошее настроение.

Спустя несколько минут, он поднялся наверх, уселся за полированный столик перед тройным зеркалом, наподобие гримерного и, невесть чему усмехнувшись, принялся за более чем странную операцию.

Для начала осторожно вынул из-под век нежно-голубые контактные линзы, в результате чего неожиданно стал сероглазым. Но это бы еще куда ни шло. Потому что в следующее мгновение чуткими пальцами он начал запросто сдирать с лица кожу! И наконец, отнюдь не испачкавшись кровью, с облегчением вынул изо рта вставную белозубую челюсть.

— Здорово, братишка! — усмехнулся Глеб и заговорщицки подмигнул своему отражению в зеркале. По всему было видно, что он не только не собирался умирать, но напротив, несомненно пребывал в самом цветущем состоянии.

Приняв душ в отделанной зеркалами и перламутрово-мерцающим кафелем просторной ванной комнате, которых, к слову сказать, в этом коттедже было несколько, Глеб тщательно вытерся надушенным махровым полотенцем и царственно завалился на огромную, необыкновенно мягкую кровать, где с комфортом могло бы поместиться еще человек десять.

Несмотря на безжалостную жару, в комнате тихо гудел кондиционер, и царила блаженная прохлада. В целом, обстановка была, пожалуй, несколько уютнее, нежели в его прежней квартире на «Сходненской». Кроме того, сквозь застекленную крышу мансарды, было прекрасно видно знойное безоблачное небо. Одним словом, здесь было все, что жизненно необходимо человеку для полного счастья.

Но именно счастья Глеб, как это ни странно, почему-то не испытывал. Вот уже несколько дней, возвращаясь из Москвы, он вот так же валился на эту роскошную кровать и, заложив под голову ладони, задумчиво уходил неподвижным взглядом в сияющую небесную высь. И хоть дни стояли ослепительно солнечные, мысли Глеба были неизменно тяжелы и мрачны, словно грозовые тучи. Что греха таить — даже в этом суперкомфортабельном раю ему явно было не до отдыха.

Через каких-то полчаса, набросив на голое тело шелковистый легкий халат, Глеб наскоро перекусил найденными на кухне заморскими полуфабрикатами, затем извлек из своего представительного дипломата завернутую в хрустящий пакет видеокассету и с пультом дистанционного управления в руке уселся в уютное кожаное кресло. Проглотив кассету, в мгновение ока вспыхнул и заполосил стоявший в углу огромный японский моноблок с суперплоским экраном. И вскоре Глеб уже целиком погрузился в свои мысли, навеянные ежедневным видеосеансом.

Выхваченное из толпы цепким глазом скрытой камеры, перед ним в различных ракурсах проходило одно и то же лицо — измученное лицо молодой женщины с грустными васильковыми глазами. С первого взгляда можно было легко заметить, что женщина эта постоянно чувствовала какую-то необъяснимую тревогу; она то и дело беспокойно оглядывалась и подозрительно косилась на окружающих. Даже дома она не находила себе места и то и дело, подойдя к окну, осторожно выглядывала наружу.

За последние несколько недель Глеб узнал об этой женщине очень и очень много. Именно она и ее неразрешимые проблемы неизменно занимали его мысли и чувства все последнее время. И на фоне этих проблем собственные приключения Глеба могли бы показаться просто забавной шуткой. В сущности, ради этой незнакомой женщины он и затеял всю эту хитрую и опасную игру с собственной гибелью. Затеял не по собственной воле. И вглядываясь в это лицо, Глеб с каждым днем неизъяснимо чувствовал, что, даже если бы Князь каким-то чудом внезапно отменил свой приказ, он все равно, не на шутку рискуя собственной жизнью, непременно довел бы это дело до конца. Так отчаянно и безмолвно взывали к нему васильковые глаза этой задерганной, ни в чем не повинной девчонки.

До недавних пор Глеб только незаметно наблюдал за ней; с помощью скрытой камеры производил видеосъемку, с немыслимыми ухищрениями стараясь не попадаться на глаза тем штатным наблюдателям, которые и без того ни на минуту не оставляли ее в покое. Сами того не ведая, эти молодчики находились под его пристальным контролем. Глеб готов был вмешаться в любую минуту, особенно после убийства журналистки, но к счастью, до сих пор в этом не было необходимости. Спасибо дружбану Сереге — благодаря ему Глеб был прекрасно экипирован. Бойцы невидимого фронта, судя по всему, даже не подозревали, что кто-то — эх, знали бы они кто! — неотступно сидит у них на хвосте и с помощью разнообразных миниатюрных игрушек детально посвящен в их ближайшие планы. Порой у Глеба неудержимо чесались руки, так хотелось ему пересчитать ребра этим зарвавшимся молодчикам. Мужественные невидимки как всегда были на высоте. Это и понятно: ведь они имели дело с достойным противником. Или попросту говоря — с одинокой и беззащитной женщиной.

Их последняя выходка едва не взбесила Глеба. Мало того, что они не постеснялись безжалостно разгромить ее скромную нищенскую квартиру, не моргнув глазом замочили не в меру любопытную журналистку, которую, в сущности, можно было нейтрализовать куда гуманнее — так вдобавок ко всему эти герои в лучших уголовных традициях затеяли жутковатую попытку изнасилования. И, скорее всего, это была не такая уж невинная инсценировка. Отложив прибор ночного видения, Глеб уже готов был уложить их на месте. Но тут в импровизированном спектакле неожиданно появилось новое действующее лицо, с успехом заменившее Глеба.

Кем был этот спортивного вида молодчик? Именно этой проблемой Глеб и был в последние дни время чрезвычайно озабочен. Слишком уж подозрительным сразу показалось ему это неожиданно своевременное благородство. Ну, да ничего! Как говаривал незабвенный Шарик — сову эту мы непременно разъясним. И притом, в самое ближайшее время. Не родилась еще такая премудрая сова, что сумеет уйти от хватких когтей настоящего матерого волка!

 

16

Всякий сколько-нибудь удачливый сыщик — это прежде всего артист. И как заправский артист, он должен постоянно примерять разнообразные личины, чтобы сохранить в тайне свое истинное лицо, а главное — истинные свои намерения.

Несмотря на то, что Глеб, выбирая жизненную дорогу, отнюдь не намеревался стать преемником Шерлока Холмса, кое-что из профессионального арсенала великого сыщика ему, несомненно, пригодилось.

Незадолго до того, как братишка грузин передал ему звуковое письмо от Князя, Глеб уже ощутил всей шкурой, что жизнь его висит на волоске, что невидимые кукловоды, навязавшие ему роль обреченного живца, готовы вынести бывшему разведчику окончательный приговор. Как бы то ни было, он в любом случае должен был без промедления от них оторваться и кануть на дно. Так что долгожданное письмо от Князя подоспело как нельзя более кстати.

Перебрав в голове несколько вариантов, Глеб очень скоро пришел к выводу, что для того, чтобы выжить, Катаргин Глеб Александрович неизбежно должен был умереть. А поскольку смерть дело серьезное, то и организовать все необходимо было соответствующим образом.

Не слишком оригинальный, но вполне убедительный сценарий созрел у него незамедлительно, и Глеб, не откладывая, поспешил поделиться своими соображениями с Батей.

Выслушав его, старый разведчик недоверчиво покачал головой и задумчиво произнес:

— Опасное дело затеваешь, сынок… Очень опасное…

Но зная Глеба, старик прекрасно понимал, что пытаться отговорить его было, в сущности, бесполезно.

— Потому и пришел я, Батя, — твердо произнес Глеб. — Помощь мне нужна… Одним словом, это для меня дело чести…

Старик помолчал, свесив седую голову на грудь. Но Глеб знал, что Батя со всех сторон обдумывает его просьбу.

— Воля твоя… — вздохнул наконец Федор Степанович и, встретив настойчивый взгляд Глеба, с печальной улыбкой добавил: — А за то, что пришел, душевное тебе спасибо… — В глазах его блеснули слезы.

За долгую бессонную ночь они детально обсудили подробности предстоящего спектакля, в успехе которого Глеб отныне не сомневался. Ведь зритель, он же и противник, был не на шутку серьезный, и малейшая оплошность способна была все погубить. Давно отрешенный от подобных дел, Батя незаметно загорелся прежним азартом. Тщательно взвесив все за и против, старик высказал Глебу несколько дельных советов и обещал переговорить со своим надежным человеком в ФСБ. И хотя тот работал в совершенно другом отделе, можно было не сомневаться, что с его помощью у Глеба будет верная крыша и вся необходимая информация.

— Я хорошо знаю Кудимова, — сказал напоследок Батя. — Человек старой закалки. Как бронепоезд, в любом деле будет переть напролом, пока не добьется своего…

— Вот и славно, — загадочно усмехнулся Глеб. — Пусть себе прет! А мы его на полном ходу — и под откос…

На прощание они крепко обнялись и от всего сердца, как родные, расцеловались.

— Береги себя, сынок… — пряча глаза, глухо произнес Федор Степанович. — Если с тобой чего случится, нам со старухой больно будет… Очень больно…

— Будем жить, Батя… — дрогнувшим от волнения голосом глухо ответил Глеб. — Где наша не пропадала!

Глядя друг другу в глаза, оба, как могли, старались не думать, что, возможно, видятся на этой земле в последний раз.

Еще одним человеком, которого Глеб без опасения мог посвятить в свои планы и получить необходимую техническую помощь, был, конечно, Серега. Встретиться с ним наедине, так чтобы «хвост» ничего не заподозрил, оказалось очень и очень непросто. Но Глеб блестяще справился и с этой задачей. В своем новом деле Серега был уже изрядный специалист. Кроме того, в случае непредвиденных осложнений, он вполне мог бы прикрывать Глеба, сам при этом оставаясь незамеченным. На том и договорились.

И уж вовсе неоценимую помощь оказал Глебу грузин. Перед тем, как исчезнуть из Москвы, он оставил ему свою машину и передал в полное распоряжение новый, еще не «засвеченный» коттедж одного из своих многочисленных друзей, который неплохо проводил время за границей. Именно в этом коттедже Глеб надеялся безопасно отсидеться в первые дни после своей «смерти», а затем уж приступить к делу. Вскоре все разнообразные хитроумные аксессуары его будущей роли были тщательно приготовлены, и Глебу оставалось лишь получить новые документы да сделать последний шаг. Или попросту говоря, умереть.

В назначенный день и час он покинул свою обжитую квартирку на «Сходненской», почти не сомневаясь, что вернуться туда ему уже не суждено.

Едва Глеб вырулил на оживленную улицу, как верные наружники тотчас решительно сели ему не хвост. Бедолаги — своими выходками он за последнее время изрядно их доконал. Главное, чтобы они не получили приказа замочить его именно сегодня. Помимо того, что Глеб теперь вовсе не собирался в мир иной, ему было бы искренне жаль не исполнить главную роль в том весьма занимательном спектакле, который он с таким трудом подготовил. Судя по всему, роль эта должна была стать его лебединой песней. И Глеб с нетерпением ожидал своего выхода.

Как и было запланировано, в железном потоке моторизованных дачников ему постепенно удалось вырваться из поля зрения своих соглядатаев. Разумеется, Глеб превосходно знал, что установленный в его тачке электронный жучок исправно сообщает им направление его движения, и заранее приготовил самонадеянным сыщикам небольшой, но очень эффективный сюрприз.

Километрах в пяти от места назначения Глеб с усмешкой пустил в ход мощный генератор звуковых помех, и шпионский жучок благополучно и надолго заглох.

Затем он незаметно юркнул в лес, воспользовавшись одним из многочисленных диких поворотов и через четверть часа безудержной тряски по непролазной дороге оказался на неприметной лесной поляне, где на братишкином БМВ его уже дожидался Серега.

Место было безлюдное и глухое — замечательно подходившее для кровавой мафиозной разборки. Тяжелые лапы огромных угрюмых елей надежно прикрывали импровизированную сцену от неизбежных посторонних глаз с воздуха.

Дальнейшее было разыграно как по нотам. Когда появился Глеб, Серега уже стоял посреди раскисшей дороги с увесистым мешковатым гостинцем. В нескольких шагах от братишкиной тачки Глеб сбросил скорость и позволил своему «жигуленку» вслепую слегка налететь на небольшой пень, скособочиться и остановиться. Затем, отвалив дверцу, перебрался на соседнее сиденье и поспешно переоделся и переобулся. После чего завернутый в пятнистую Глебову куртку гостинец был осторожно установлен на водительском месте.

Забравшись в БМВ, Серега выставил из окна взятую напрокат новенькую «пушку» с глушителем и с саркастической усмешкой произнес:

— Прощай, друг…

Стоявший в сторонке приговоренный Глеб лишь обреченно вздохнул, когда на лобовом стекле его верного «жигуленка» одна за другой вспыхнули вдруг лучистые, осыпающиеся брызгами звезды.

Серега был стрелок виртуозный. И без лишнего шума уложил «братишку» наповал.

Вдвоем они аккуратно извлекли «мертвеца» из машины и сокрушенно похоронили в багажнике Серегиной тачки. Это был завернутый в пятнистую офицерскую куртку сухой березовый чурбак с бескровными пулевыми отметинами. Оставалось лишь тщательно осмотреть салон «жигуленка», в котором, к счастью, не осталось никаких нежелательных следов.

Остальное было уже делом техники. Покончив с «трупом», Глеб тотчас откупорил небольшой стеклянный пузырек с предварительно набранной из вены собственной кровью и ловко внес в общую картину убийства последние самые убедительные штрихи. Затем вместе с Серегой, который походя рассеивал в траве рублевую мелочь, они совершили стремительный марш-бросок в сторону благоухавшей неподалеку огромной свалки и надежно упрятали концы в воду. С облегчением плюхнулись в БМВ и ударили по газам. Обернувшись, Глеб печально проводил взглядом свою брошенную и расстрелянную тачку, которая, в сущности, была ни в чем не виновата и до сих пор служила ему верой и правдой.

— Не горюй, старичок, — лихо выворачивая руль, скалил бесстыжие зубы Серега. — Все равно новую купишь!..

Через полчаса, сидя у лесного костра километрах в десяти от места преступления, они уже вовсю обмывали покойничка свежим холодным пивом. Негромко балагурили и хохотали. При этом Глеб, как ослабевший от потери крови, смачно наворачивал красную икру столовой ложкой.

Как это ни прискорбно, но отныне Катаргин Глеб Александрович, бывший кадровый офицер ГРУ был бесславно и безвременно списан в расход. Но увы — некому было сожалеть о его трагической смерти. За исключением доблестных филеров, которым, несомненно, придется изрядно поломать свои мудрые головы над тем, как это несчастье произошло. Ну и хрен с ними! На то они и бойцы невидимого фронта, чтобы сражаться с невидимым врагом.

По окончании поминок, когда раскаленное солнце наконец-то провалилось за лес, Глеб немного облегчил ребяткам задачу и выключил установленный в БМВ генератор помех. Пожалуй, теперь доблестным сыщикам недолго осталось продолжать поиски. Тем более, что неподалеку упорно рыскал над лесом патрульный вертолет.

Злополучный березовый чурбак и посмертные шмотки Глеба, брошенные в заправленный бензином костер, постепенно догорели. Разворошив курящуюся золу, друзья старательно разметали погребальный костер и присыпали его землей. Забросали еловыми лапами. В прошитых комариными нитями косматых сумерках не спеша вытянули по последней сигарете и, погрузившись в тачку, рванули обратно в Москву…

В тот же день, около полуночи, на глухом пятачке возле Битцевского парка с погашенными огнями остановился темно-серый БМВ. Спустя несколько минут, коротко просигналив фарами и получив такой же лаконичный ответ, к нему бесшумно подкатила черная «волга». Оказавшись лицом друг к другу, сидевшие за рулем мужчины, негромко обменялись приветствиями. Затем из рук в руки из черной «волги» быстро перешел в БМВ небольшой бумажный пакет.

— Все как договаривались, — хладнокровно пояснил низкий мужской голос. — Документы, загранпаспорт, копия личного дела… — И со вздохом облегчения добавил: — Ох, и задал же ты мне работу, капитан… Проверь, может, еще что-нибудь нужно?

В темноте Глеб от души стиснул протянутую ему крепкую руку.

— Спасибо, браток… Ежели чего, я сам тебя найду…

— Желаю удачи, — запустив мотор, по-дружески произнес водитель черной «волги».

— К черту! — трижды сплюнул через левое плечо Глеб и, помедлив, добавил: — Вот что, Вячеслав Иванович… Ты того… Передай Бате, чтоб шибко за меня не беспокоился… Ему сердце беречь надо… И вообще — он же меня знает…

— Непременно передам, — улыбнулся человек в черной «волге». — Гляди в оба, капитан… Кудимовские орлы шутить не любят…

— Ничего, — усмехнулся Глеб. — Мы, брат, тоже не пальцем деланные…

И обе машины бесшумно разъехались в разные стороны.

А над Москвой, купаясь в рассеянных лучах ночных фонарей, хрустальными брызгами переливались яркие летние звезды. Постепенно замирая, отходил во тьму еще один безвозвратно прожитый день. И вместе с ним обрывалась навеки безвестная нить одинокой человеческой судьбы, так и не обретшей под этими звездами своего счастья. А может быть, это и к лучшему?

 

17

— Ну что, Сошников, как поживает твоя разлюбезная шалава? Когда ты к растакой матери вытрясешь мне из нее этот проклятый шифр?!

Настороженно опустившись в удобное кожаное кресло перед огромным министерским столом, Аркадий Аркадьевич поморщился и негромко, но веско возразил:

— Михаил Васильич, я выяснил совершенно точно, что Дубровиной шифр неизвестен. — Литературные пальцы полковника нервно затеребили по глянцевитой коже его верной папки для бумаг. — И вообще, по моему глубокому убеждению она действительно случайно была вовлечена в это дело…

Коренастый человек за столом неодобрительно насупился и с язвительной усмешкой заметил:

— Любопытно… А не рановато ли ты, родимый, к ней в адвокаты записываешься? Что, приглянулась стервочка — может быть, сам хочешь ее попробовать, ха-ха!?

Аркадий Аркадьевич невольно поджал бледные губы.

— И с какой это стати наш дорогой «Фишер» на нее глаз положил? Баб ему что ли не хватало?! Как думаешь, Сошников? — саркастически продолжал генерал. — Или, может, у нее между ног какая-нибудь золотая жила?

С обреченным вздохом Аркадий Аркадьевич ослабил впившийся в шею тугой узел своего модного галстука.

— А ты не спеши, Аркаша. Помозгуй хорошенько. Ты ведь у нас человек с воображением. Книжки разные пишешь…

Полковник Сошников даже вздрогнул от неожиданности, что, конечно, не укрылось от цепких полуприщуренных глаз генерала.

— Почем мы знаем — вдруг он ей все свое состояние отвалил? Любопытно только, за какую такую услугу?..

— Это совершенно исключено, товарищ генерал, — глухо возразил Аркадий Аркадьевич. — У них с Дубровиной ничего не было. Просто случайное знакомство…

«Черт побери, — с ужасом думал полковник Сошников. — Откуда ему известно про книгу?! И шагу нельзя ступить, чтобы этому мерзавцу не заложили…» От волнения и лихорадочных мыслей он внезапно побледнел.

— Ладно, родимый, не бери в голову… — сменив гнев на милость, дружелюбно усмехнулся генерал. — Неровен час, все и устроится, — загадочно заметил он, только неясно о чем. — И вообще, знал бы ты, как мне это проклятое дело осточертело! Полгода топчемся на одном месте, как дядя Степа-милиционер. Лучших людей под напрягом держим, будто нам заняться больше нечем. А результат — пшик…

Аркадий Аркадьевич неуверенно пытался возразить, но человек за державным столом небрежно перебил его безоговорочным жестом.

— Скажи спасибо, родимый, что эти ребятишки наверху вроде как маленько поутихли. В роль вошли. Подкормились. Согрели местечки — и очко как будто дрожать перестало. Народные высранники, мать вашу… Эх, будь моя воля, я бы их всех мигом вывел на чистую воду! И непременно с показательным процессом. Народ должен знать своих героев. Как мыслишь, Аркаша? Ведь сказать по правде, каждый из этих гаденышей давно заслужил четвертак без права переписки. А мы им с тобой кланяемся. Чего изволите, Иван Васильич, да как прикажете?! Тьфу!.. Ч-чертово время…

Аркадий Аркадьевич машинально кивнул. Уж он-то знал наверняка, что эти слова не были пустым звуком. Слава Богу, времена изменились. И похоже, всерьез и надолго. Иначе — кто знает, где бы он теперь был со своим стихийным гуманизмом?!

— В общем так: слушай сюда, Аркадий, — деловито оборвав прекраснодушные мечтания, начал генерал. — Пора нам с тобой кончать эту тягомотину! Бери свою туристочку за филейные части и выколачивай из нее все как на духу! Хватит со стервы церемониев…

— Но, Михаил Васильич, — неуверенно перебил Сошников. — Мы уже ввели в действие очередной план… Я не сомневаюсь — просто уверен в успехе! Но… Потребуется еще время…

— Опять время, мать твою! — с напускным раздражением распалился генерал. — Да за тот срок, что ты с этим делом канителишься, можно было десять заговоров раскрыть, ха-ха, международных! А ежели там, — он пренебрежительно ткнул мясистым пальцем в потолок, — снова кому вожжа под хвост попадет? Что прикажешь мне им рапортовать?! Работаем, уважаемые господа товарищи! Трудимся в поте лица! Разгребаем лопатами ваше дерьмо!..

Возникла напряженная пауза.

— Ладно. Хрен с тобой, пис-сатель… — угрюмо процедил человек под портретом президента России. — Даю тебе еще месяц… Но не больше! И чтобы из-под земли достал мне этот чертов шифр! Очень уж любопытно взглянуть, что за досье собрал на своих дружков товарищ «Фишер»…

Аркадий Аркадьевич с облегчением перевел дух.

— Наш человек уже вступил в Дубровиной в контакт, — поспешно пояснил он. — Еще немного, и у нас будет вся необходимая информация… Я уверен… Ручаюсь за это…

Человек за столом лишь устало отмахнулся.

— Это на бумаге у тебя все гладко выходит. А на деле… — И промакнув лысину, неожиданно предложил: — Закурим что ли, родимый?

Полковник Сошников незамедлительно извлек из кармана неизменные «Мальборо», но задымить не спешил, соблюдая субординацию.

Тяжеловесно повернувшись в кресле, генерал мучительно охнул и скорчил обиженную гримасу.

— А, мать твою!..

— В чем дело, Михаил Васильич? — участливо поинтересовался Аркадий Аркадьевич.

— Да геморрой, будь он неладен! — скорчился от боли человек государственного масштаба. — Ты ведь у нас молодой. Еще не нажил эту оказию, о-ох… Скажу по секрету, родимый: хуже нет, когда в разгар, так сказать, жизненного процесса, у тебя начинает вдруг в заднице свербить! Сущее пекло… Свету белого видеть не захочешь. А уж бабу и подавно…

Аркадий Аркадьевич едва удержался, чтобы не признаться, что несмотря на относительную молодость, он прекрасно понимает своего начальника. И как товарищ по несчастью, искренне сочувствует его страданиям. Но спохватившись, промолчал. Пусть старый хрен убедится, что хотя бы в этом он не имеет перед ним преимущества…

К счастью, пораженный в самое уязвимое место, беспрекословный начальник не стал по обыкновению навязывать Аркадию Аркадьевичу свой тошнотворный «беломор». И воспользовавшись ситуацией, полковник Сошников почтительно откланялся.

Однако настроение у него было решительно испорчено. Какое отвратительное, поистине чудовищное вмешательство в частную жизнь человека! То, что он является ответственным сотрудником государственной безопасности, еще не дает никому права… Но тут Аркадий Аркадьевич впервые с горечью осознал, что и сам в подобных случаях ни у кого разрешения не спрашивал. Просто выполнял приказ. Как выполняли его те, кто совершенно бесцеремонным и возмутительным образом тайно шпионил за ним самим! Нет, эта работа положительно его доконает.

Вернувшись к себе, полковник Сошников задумчиво закурил и всецело отдался овладевшему им мрачному настроению. В последнее время оно изрядно усугублялось еще и тем, что Аркадию Аркадьевичу мучительно не давала покоя мысль о трагической смерти поневоле вляпавшейся в это дело журналистки. Ведь это была еще совсем девчонка… К счастью, ее загробная тень его пока не посещала. Но на душе у Аркадия Аркадьевича все равно было сумрачно. Разумеется, совесть его осталась как и прежде незапятнанной. Несчастная сама безоглядно избрала свою судьбу. А окончательное решение относительно ее участи было, как водится, принято наверху… Но почему же, в результате, так беспросветно мерзко было на душе у него — полковника ФСБ Сошникова Аркадия Аркадьевича?!

Проклятая работа! Уж лучше бы он в свое время действительно ушел из родительского дома. Жил, любил, писал так, как подсказывала ему собственная совесть, а не руководящая и направляющая воля отца! Теперь поздно… Сорок два года — не самый подходящий возраст для радикальных перемен. Прав был старик: это только на бумаге его измученный сомнениями литературный герой нашел в себе силы сделать решительный шаг. Бросил проклятую работу и занялся любимым делом. Бумага, как известно, все стерпит.

И все же дальше так жить нельзя, как принято теперь говорить. Можно годами упрямо глушить в себе неумолимый голос совести, но собственноручно задушить свою живую душу нельзя, бесполезно, Преступно! Надо найти в себе мужество жить не по лжи не только на бумаге. Чтобы не приходилось запоздало сожалеть о бессмысленной смерти ни в чем не повинных девчонок. Не скрипеть зубами, в очередной раз подчиняя себя чужой руководящей и направляющей. Не кромсать по-живому свою мучительно стонущую подневольную душу.

«Будь что будет, — после долгих раздумий решил наконец Аркадий Аркадьевич. — Доведу это проклятое дело и брошу все к чертовой матери! А там — пусть меня хоть к стенке ставят…»

И тотчас с облегчением подумал, что времена нынче, слава Богу изменились.

 

18

Как неожиданно удачны бывают порой случайные встречи!

Безуспешно сражаясь с насильниками, Настя почти не надеялась, что на выручку ей так своевременно явится добровольный спаситель. И уж тем более не могла предполагать — кем в действительности окажется этот человек…

Сказать по правде, именно эта случайная встреча помогла Насте с минимальным душевным потрясением пережить то жуткое состояние, в которое ввергли ее кошмарные события последних дней, завершившиеся нападением в Измайловском парке. Вспоминать об этом было невыносимо. И Настя отчаянно старалась навсегда вычеркнуть происшедшее из своей памяти.

Физически она пострадала значительно меньше, нежели душевно. Уже на третий день обильно украсившие ее желтушные синяки начали понемногу бледнеть. Но малейшее воспоминание о пережитом неизменно повергало девушку в содрогание и ужас.

Хуже всего было другое: смерть Полины, невольной виновницей которой Настя считала себя, доставляла ей невыразимые душевные страдания.

Теперь случившееся с нею самой представлялось Насте расплатой за гибель ни в чем не повинного человека, причем, расплатой еще мягкой, божеской. За короткое время после возобновления их знакомства Настя прониклась к молодой журналистке искренне дружеской симпатией. Помимо того, что она успела для нее сделать, Полина на своем примере показала ей, что можно открыто бросать вызов опасности, не сдаваться и не отступать — не только на словах, но и на деле…

Как трудно, почти невозможно было поверить в ее смерть! Порой Насте начинало казаться, что вот-вот в дверь ее квартиры позвонят — и войдет Полина, живая и невредимая; войдет и скажет со своей обычной озорной улыбкой:

— Привет! Ты чего такая кислая? А ну, выше нос!

Предупреждавшие Настю инквизиторы говорили сущую правду. Загадочная история, в которую она была поневоле втянута минувшей осенью, оказалась не просто опасной, но опасной смертельно! При всем при этом Настя до сих пор ровным счетом ничего не понимала в происходящем.

Накануне своей гибели Полине несомненно удалось кое-что разузнать. И она уже готова была поделиться этим с Настей. Но вмешательство зловещей темной силы вновь низвергло Настю в бездну неведения и страха. И она была благодарна судьбе за то, что в этот критический момент не осталась одна.

В тот роковой вечер Настя даже на разглядела своего спасителя толком. Лишь инстинктивно почувствовала, что он молод, полон уверенности и здоровья. И разумеется, она так и не узнала его имени — в ее тогдашнем состоянии подобная забывчивость являлась вполне простительной.

Проводив потрясенную девушку домой, незнакомец велел ей немедленно выпить успокоительного, что она тотчас и проделала, проглотив лошадиную дозу тазепама. Только оказавшись дома Настя наконец ощутила себя в относительной безопасности. И странное дело: присутствие этого незнакомого человека вовсе не пугало ее, но напротив, необъяснимым образом действовало лучше пресловутых таблеток.

По ее просьбе незнакомец посидел рядом с Настей на кухне. Напоил девушку чаем, который сам же и заварил — как выяснилось, удивительно вкусно! Говорил ей какие-то тихие добрые слова, которых Настя не запомнила, но само звучание его ровного и уверенного мужского голоса постепенно возвращало ее к жизни. В нем звучало искреннее сочувствие, поддержка сильного. Это мог быть голос отца, брата, друга. И слушая его, Настя постепенно перестала дрожать. Овладевшие ею страх, потрясение, боль, — понемногу притупились. И проводив гостя, который обещал назавтра непременно к ней заглянуть, Настя бессильно провалилась в глухое забытье.

Проснулась она около полудня. Все тело безжалостно ломила тупая ноющая боль. Кружилась голова. Движения были замедленными, как у лунатика.

Взглянув на себя в зеркало, Настя едва не грохнулась в обморок. И было от чего. Насильники разукрасили ее как задиристого алкаша в уличной потасовке. Теперь, пока не сойдут синяки и не затянется в душе саднящая рана, она неизбежно вынуждена будет несколько дней безвыходно просидеть дома. Давно обещанный приезд на дачу снова на неопределенное время откладывался. И поразмыслив, Настя поняла, что, во избежание трудных вопросов, она должна будет вечером попытаться внушить Любе, будто ей неожиданно предложили очень срочный и выгодный перевод. Только бы подруга во время очередного наезда в Москву не вознамерилась сама нанести ей визит!

Обращаться в милицию Настя благоразумно не стала. Не приходилось сомневаться, что это, как водится, было практически бесполезно. Зато с легкостью могло причинить ей дополнительные душевные страдания.

Вызванный ею врач, тщательно осмотрев Настю, многозначительно заявил, что последствия падения с велосипеда, как она объяснила свое состояние, могли быть куда плачевнее, но в целом девушке несомненно повезло.

Следующие несколько часов этого дня Настя провела словно в тумане. Она пыталась заснуть. Но стоило только закрыть глаза, как перед ее внутренним взором появлялось окровавленное лицо Полины. Пробовала заняться домашним хозяйством, но все валилось у нее из рук, Настя даже разбила свою любимую чашку. Смотреть взятый напрокат у соседей крошечный чернобелый телевизор, с экраном не больше почтовой открытки, ей оказалось больно. А музыки в этом доме больше не было. Во время недавнего погрома мамина радиола была разбита чем-то тяжелым, а Настин неразлучный стереоплейер раздавлен каблуком непрошеного башмака.

От невозможности хоть ненадолго забыться, Настя едва не расплакалась. Но тут в дверь ее квартиры позвонили. И вздрогнув от неожиданно резкого звука, Настя с замирающим сердцем метнулась к глазку.

За дверью терпеливо стоял какой-то незнакомый мужчина. И хоть Настя не запомнила лица своего вчерашнего спасителя, она сразу безошибочно почувствовала, что это был именно он!

— Здравствуйте, — смущенно улыбнулся незнакомец.

В ответ на живописном лице Насти на мгновение вспыхнула легкая измученная улыбка.

— Ой, как хорошо, что вы пришли, — сказала она. — Проходите, пожалуйста…

Наконец-то Настя сумело толком разглядеть своего спасителя! Это был высокий, спортивного вида, приятный мужчина, немногим старше ее самой, но выглядел он очень уверенно и солидно. Лицо его, скорее заурядное и не выделяющееся из толпы, не особо кривя душой можно было даже назвать красивым. По крайней мере, ему были присущи те особые мужественные черты, которые часто так нравятся женщинам: гладко выбритый волевой подбородок, выразительные чувственные губы, орлиные брови… Темные волосы незнакомца, с неприметной сединой на висках, были аккуратно подстрижены. Вместо вчерашнего спортивного костюма на нем были белая импортная рубашка с коротким рукавом и серые безупречно отутюженные брюки. И только глаза его — карие, непоседливые, с хладнокровным блеском, — необъяснимо вызвали у Насти странное чувство. Где-то она уже встречала прежде такие глаза. Или это ей просто померещилось?

Пройдя вслед за Настей на кухню, незнакомец раскрыл цветастый пластиковый пакет и принялся невозмутимо выкладывать на стол продукты.

— Что это?.. Зачем?! — от души удивилась Настя.

— Не можете же вы, в самом деле, разгуливать по магазинам в таком виде, — с мягкой улыбкой ответил незнакомец. — Вот я и решил вам немного помочь…

Настя невольно потянулась за кошельком.

— Ни в коем случае! — решительно воспротивился гость. — Деньги я беру только со своих клиентов, — заметил он и загадочно добавил: — Да и то не всегда…

Усадив гостя, Настя наскоро накрыла на стол и с грехом пополам приготовила кофе.

— Может быть, теперь мы с вами познакомимся? — непринужденно спросил он и открыл яркую коробку с шоколадными конфетами.

— Ой! В самом деле… — смутилась Настя. — Простите…

— Не за что, — недоуменно пожав плечами, заметил гость. И слегка склонив стриженную голову, представился: — Добровольский. Валерий Михайлович… Впрочем, если не возражаете, можно обойтись и без отчества.

— Да… Конечно! — поспешно кивнула она и тотчас опустила глаза. — А я Настя… Анастасия…

— Замечательное имя, — улыбнулся он. — Редкое и красивое… Кстати, с таким именем вам была бы очень к лицу коса.

— Коса? — насторожилась Настя. — Да, я носила косу… А вы откуда знаете?!

— Просто догадался, — развел руками проницательный гость. — Профессиональная интуиция, в некотором роде… А кофе у вас великолепный. Бразильский, если не ошибаюсь?..

Разговорившись со своим спасителем, Настя вскоре выяснила, что живет он в соседнем квартале, возле церкви, и неизменно совершает на острове свои ежевечерние пробежки.

— Это просто чудо, что вы оказались рядом, — с облегчением вздохнула она. — Вы даже не представляете, как я вам благодарна…

— Скажите спасибо вашей собачке, — похрустывая бисквитным печеньем, скромно заметил гость и потрепал за ухом тотчас сиганувшего ему на колени малыша Томми. — Если бы не он — я, скорее всего, и не свернул бы к берегу…

Чтобы не бередить Настину рану, гость деликатно перевел разговор в другое русло, и еще добрых полчаса они мирно беседовали о разных пустяках. Например о том, как поскорее избавиться от неуместных синяков. Как и подобает воспитанному человеку, Валерий не задал Насте ни одного бестактного вопроса. Совсем не интересовался ее семейным положением, но самое главное, даже не спросил: чем вызвано столь плачевное состояние Настиной квартиры? Держался он подчеркнуто вежливо и непринужденно. И буквально излучал непоколебимые спокойствие и уверенность в себе. Но с каждой минутой Настя все отчетливее чувствовала, что пришел он как будто не за этим, и ему есть что сказать ей помимо ничего не значащих пустяков.

Немного рассказав о себе, Настя в свою очередь как можно равнодушнее спросила:

— Ну, а вы чем занимаетесь?

— О, у меня довольно редкая и занимательная профессия, — с загадочной улыбкой ответил гость. — В некотором роде, я помогаю людям успешно решать самые неожиданные и неразрешимые проблемы…

Сердце в груди у Насти взволнованно забилось.

— К примеру, — продолжал гость, — не станете же вы в самом деле утверждать, что в ваше отсутствие по этой квартире промчался эдакий миниатюрный ураган…

Нервно хрустнув пальцами, Настя обреченно покачала головой.

— Я не могу… Просто не имею права вам это рассказать…

— Напрасно, — с легким разочарованием заметил гость.

Отодвинув пустую чашку, Настя в изнеможении прикрыла неприметно задрожавшей ладонью глаза.

— Нет… Прошу вас… — сдавленно прошептала она. — Это очень долгая и… ужасная история… Из-за меня… — Настя судорожно проглотила комок. — По моей вине уже погиб один человек… Моя подруга… — И усилием воли взяв себя в руки, безнадежно вздохнула: — И потом, я сама ничего… Ничего в этом не понимаю…

— Именно поэтому вам просто необходимо все, решительно все мне рассказать! — безоговорочно заявил гость. И мягким движением отведя в сторону Настину руку, пристально заглянул в ее полные смятения и слез, блестящие глаза. — Это действительно чудо, что вы познакомились со мной, — задумчиво произнес он, сделавшись в одночасье очень серьезным. — И уверяю вас: вы об этом не пожалеете… Потому что я… Частный детектив…

 

19

«А казачок-то ведь засланный…»

К такому выводу почти без труда пришел Глеб, припомнив крылатую фразу из популярного фильма времен своей юности.

«Казачок», будь он неладен, действительно оказался липовый. Надо отдать должное бравым чекистам: они подыскали в своих железных рядах вполне незаурядного парня. Во всяком случае, в своей очередной роли этот самоуверенный шерлокхолмс выглядел довольно убедительно. Разумеется, лишь для неискушенной и затравленной девчонки, которую он, воспользовавшись ситуацией, должен был виртуозно обвести вокруг пальца.

С первых же минут его появления в игре Глеб интуитивно заподозрил неладное. Слишком уж ловко и расчетливо все было разыграно. Разметав непутевых насильников, которые, к слову сказать, почти не оказали ему сопротивления, благородный спортсмен едва ли не на руках отнес несчастную жертву домой и еще добрых два часа всячески ухаживал за ней и успокаивал.

Притаившись на темной лестничной площадке соседнего дома, Глеб сквозь приоткрытое окно пристально наблюдал за ними с помощью мощного бинокля. Квартира его подопечной располагалась на первом этаже. И не было ничего проще, чем подобраться к окну и прилепить на стекле крошечную электронную игрушку с великолепным слухом. Но делать это сейчас было очень и очень опасно. Не приходилось сомневаться, что за упомянутой квартиркой присматривал не только он один. И если этот мускулистый герой на деле окажется самозванцем — бдительные филеры едва ли простят Глебу его неуместное любопытство.

Нет, лучше всего было по-прежнему числиться мертвецом и терпеливо ждать. Тем более, что развязка этой детективной истории явно была уже не за горами, и Глеб со всей очевидностью это чувствовал. Нападение в парке несомненно означало, что несговорчивость девчонки надоела бойцам невидимого фронта хуже горькой редьки, и к ней решили применить более действенные методы. Если же им ненароком удастся развязать ей язык, то в самое ближайшее время они сумеют добраться и до сейфа в швейцарском банке! А именно этого Глеб ни при каких обстоятельствах не должен был допустить. Во всяком случае, пока он жив — такое уж точно не случится!

Но разъяснить самозваного «казачка» Глебу удалось только на следующий день. Пока он с величайшими предосторожностями выбирался из своего укрытия, благородный спаситель вышел из поднадзорной квартиры и бесследно исчез. Либо он жил в этом же доме, либо…

Назавтра, в то время, как девчонка, наглотавшись снотворного, отсыпалась после пережитого потрясения, Глеб в новом своем обличье успел смотаться в банк и, вернувшись в свое подмосковное логово, тщательно обмозговал создавшуюся ситуацию. С какой стороны ни взгляни — риск ненароком раскрыть себя был слишком велик. Но и отсиживаться здесь до бесконечности тоже не имело смысла. И прихватив все необходимое, Глеб вскоре снова сорвался в Москву.

Припарковав свою тачку возле облюбованного им соседнего дома, Глеб, в скромном джинсовом костюме, с неказистой хозяйственной сумкой в руках, вошел в вонючий подъезд и единым духом взлетел на пятый этаж. Затаившись на мгновение, прислушался и, незамеченный, осторожно поднялся по ведущей на крышу металлической лестнице в расположенную там небольшую укромную «голубятню» с разнообразным хозяйственным барахлом.

Минут через десять из того же подъезда, в засаленном тряпье и разбитых башмаках, появился на свет Божий угрюмый неприметный мужичок, с виду типичный бомж: чумазый, с кустистой бородой и всклокоченной шевелюрой, и, прижимая к животу облезлый пластиковый пакет с вожделенной стеклотарой, не спеша отправился в обстоятельный обход соседних дворов.

Покопавшись в мусорных баках, беспаспортный гражданин взыскательно примерил извлеченное оттуда старое мужское пальто и, похоже, остался доволен обновкой. Любовно подобрал и опустил в свой пакет несколько зеленоватых пивных бутылок с запекшейся пеной. Затем стрельнул у случайного прохожего сигарету и, на ходу смакуя ее, двинулся через глушь кустов под окнами ближайшей пятиэтажки, мимоходом присматриваясь к тому, что по-российскому обыкновению было запросто выброшено из этих окон…

В свое время, в разведшколе, с интересом приглядываясь к новичку, Батя обнаружил у Глеба редкий и жизненно необходимый человеку его будущей профессии талант: органично и убедительно принимать любые, порой самые неожиданные личины. Помнится, то ли в шутку, то ли всерьез, даже советовал ему не идти по стопам Джеймса Бонда, а поступить в какой-нибудь театральный институт. Может, и в самом деле, не стоило зарывать в землю свое истинное призвание? По крайней мере, теперь, к своим сорока годам, Глеб, с присущими ему неутомимой энергией и умением сходиться с людьми, вполне мог бы стать знаменитым актером, пусть не мирового, но хотя бы местного масштаба. Повергал в слезы чувствительных поклонниц, вдохновенно играл бы князя Мышкина и дядю Ваню. Бесконечно мотался по гастролям и время от времени снимался в кино. А в свободные минуты интимно беседовал бы со смазливенькими журналисточками о судьбах великого театрального искусства. Одним словом, вел бы необременительно приятный образ жизни заслуженного служителя муз.

Но, единожды сделав выбор, Глеб безоглядно отправился в путь по другой, куда менее привлекательной и куда более тернистой житейской дороге, конец которой и вовсе терялся во мраке неизвестности. Годы напряженных тренировок и беспощадных передряг помогли ему стать не просто органически талантливым лицедеем, но выковали из Глеба действительно блестящего профессионала, как без тени лицемерия говорил о нем Батя. Его профессиональное мастерство отшлифовывалось до совершенства не на театральной сцене, но под пулями, в затяжном прыжке отчаянных спецкомандировок, откуда далеко не каждому из его товарищей суждено было вернуться живым на родную землю. И то, что Глеб уцелел, определенно свидетельствовало о наличии у него незаурядного таланта. А впрочем, быть может, ему просто повезло?

Похоже, и на сей раз все сошло гладко. Во всяком случае, напоследок прошвырнувшись по двору с дурацким пакетом в руках, Глеб не заметил ничего подозрительного. Пронзительная и чуткая интуиция как правило не подводила его в подобных ситуациях. Недаром он всегда безоговорочно ей доверял.

Вернувшись в «голубятню», Глеб с облегчением сбросил с плеч долой отвратительное тряпье. Упрятал в сумку характерные парик и бороду из богатого своего арсенала. Наспех сполоснул из заранее приготовленной бутылки руки и лицо. Вскоре в прежнем своем джинсовом костюме он уже невозмутимо вышел из подъезда и не спеша закурил.

Спешить ему действительно было некуда. Если бдительные филеры ухитрились-таки ненароком его раскусить, спасти Глеба могло разве что настоящее чудо. К счастью, у этих бойцов, как видно, была за плечами другая школа — куда милосерднее чем та, которую проходил он. Только это и оставляло Глебу пусть небольшой, но вполне реальный шанс.

Украдкой оглянувшись, он уселся в машину и нетерпеливо включил подслушивающее устройство. Есть контакт! Глеб отчетливо различил шаркающие шаги на кухне, к окну которой он мимоходом прилепил миниатюрный электронный жучок, шум льющейся из крана воды и внезапный звон разбитого стекла. Теперь остается только ждать. А действовать будем согласно обстановке. И разумеется, никакой горячки…

Не прошло и часа, как в дверь прослушиваемой квартиры вкрадчиво позвонили. Вздрогнув, Глеб выстрелил окурок в приоткрытое окно и прислушался. Устало шаркая шлепанцами, девчонка отправилась открывать. Потом загудели в прихожей невнятные голоса — чтобы прощупать всю квартиру, Серегина игрушка была все же несколько слабовата. И наконец разговор переместился на кухню.

От волнения Глеб неловким движением зацепил проводок миниатюрного наушника, и тот внезапно выпал ему не колени.

— Ядрена-матрена!.. — смачно выругался Глеб и, поспешно вставив наушник обратно, тотчас отчетливо услыхал низкий самоуверенный голос долгожданного гостя.

— …Вот я и решил вам немного помочь, — улыбчиво заявил тот после небольшой паузы.

Поудобнее устроившись в кресле, Глеб запрокинул голову на подголовник и машинально закурил следующую сигарету.

«Пой, ласточка, пой, — злорадно подумал он. — А мы послушаем…»

Как и предполагал Глеб, песенка эта оказалась прелюбопытной и порядком его встревожила. Под конец кухонного разговора он уже почти не сомневался, что лукавый «казачок» на деле засланный, и вчерашнее грязное действо было разыграно исключительно затем, чтобы под шумок позволить ему втереться к девчонке в доверие и ввернуть ей свою хитроумную «дезу». Расчет был безошибочно прост и верен. Кому же эта замордованная дуреха еще поверит, как не своему благородному спасителю?! И паренек как нельзя лучше соответствовал своей роли.

— Частный детектив… — сквозь зубы зловеще прошипел Глеб. — Ах, ты с-сука…

Но в последний момент все неожиданно развернулось к лучшему. Проглотив откровенную «дезуху», несчастная девчонка, сославшись на усталость, попросила отложить ее исповедь на завтра, и самозваный сыщик вынужден был поневоле с ней согласиться.

Едва этот сладкоголосый молодчик встал и принялся галантно прощаться, Глеб без промедления выскользнул из машины, под покровом сгустившихся сумерек незаметно пересек двор и осторожно выглянул в соседний переулок, куда выходил подъезд поднадзорной квартиры.

Так и есть! Неподалеку стояла у обочины черная «волга», в которую, выйдя из подъезда тотчас уселся самозванец. Не опасаясь засветиться — да и кого ему остерегаться? Бойцы невидимого фронта действовали по обыкновению нагло и открыто. Какой бы очередной народный благодетель ни царствовал нынче за Кремлевской стеной — именно они всегда были и будут в этой стране истинными и полными хозяевами. Цари — уходят. Опричники — остаются. Так уж у нас из века в век складывается…

Необходимо было срочно что-то предпринять. Доморощенный психолог от госбезопасности завтра же без труда расколет девчонку. И в неизбежности этого Глеб почти не сомневался. Предварительно тот обещал ей позвонить и договориться о встрече. Значит, по крайней мере, в первой половине дня у Глеба будет возможность вмешаться. Но что он мог сделать? Как этого профессионального подонка остановить?!

И тут в лихорадочной голове Глеба блеснула неожиданная идейка. Удивительно простая — как и все гениальное.

 

20

Что делать?

Этот извечный русский вопрос неотступно донимал Настю с самого утра. Перед нею стоял трудный, но неизбежный выбор. Или терпеть и дальше свое положение беспомощной жертвы необъяснимых обстоятельств, или, собрав остатки хладнокровия, попытаться разорвать опутавшую ее порочную цепь.

В лице Валерия Михайловича судьба нечаянно свела Настю с человеком, помощь которого могла дать ей определенный шанс. Подумать только: частный детектив! Мужественный и бесстрашный профессионал с огромными связями. Человек благородный, решительный, сильный… Могла ли Настя рассчитывать на подобную удачу? Как говорится: не было бы счастья, да несчастье помогло. Однако в душе у нее невесть почему пробудились необъяснимые сомнения.

Трагическая судьба Полины убедили Настю, что опрометчивая попытка посвятить в эту загадочную историю человека постороннего, пусть даже и одержимого самыми благими намерениями, была, в сущности, равносильна неумышленному убийству! И хотя ее новый знакомый всячески уверял девушку, что за последние годы побывал в таких крутых переделках, какие ей и не снились, и, в некотором роде, благополучно уцелел, Настя обреченно осознавала, что просто не в силах будет дальше жить под бременем еще одной трагической смерти.

При этом Настя все острее испытывала настоятельную потребность облегчить душу, выговориться, освободиться от тяжкого груза страха и неизвестности. И что уж греха таить, как слабая женщина, втайне питала надежду, что рано или поздно кто-нибудь ей поможет.

Рассказать все Валерию — означало не только вновь разбередить в душе незаживающую рану. Это означало и роковую неизбежность произнести вслух, открыть постороннему человеку правду о существовании золотого браслета. Последнее, что она еще таила на сердце от всей ее встречи в Ницце. Какое-то шестое чувство смутно подсказывало Насте, что эта дорогая вещица была не просто памятью о приятном вечере — мимолетным даром богача приглянувшейся соотечественнице. Но что с этим браслетом была несомненно связана какая-то загадка, быть может — опасная тайна, проникнуть в которую Насте было не под силу. Случайно ли въедливых ее инквизиторов так интересовало, какие именно подарки получила она в тот незабываемый вечер? Оставалось лишь надеяться, что Валерий поможет ей во всем этом разобраться.

Но можно ли ему довериться, вот в чем вопрос. Ведь если взглянуть на вещи трезво, то Настя совершенно не знала этого человека! Да, он спас ее от рук насильников. Несомненно даже рисковал собственной жизнью, поскольку у этих негодяев был нож. Без колебаний он поступил так, как на его месте обязан был поступить порядочный мужчина. И наконец, он искренне предлагал ей свою помощь. Но что-то по-прежнему мешало Насте принять его настойчивое предложение. Может быть, как раз эта настойчивость?

Не в силах и дальше томиться в плену безысходных сомнений, Настя неожиданно поняла, что ей попросту невыносимо тесно в стенах ее разгромленной квартиры, и, чтобы прийти в себя, она должна срочно, хотя бы совсем недолго, побыть на улице, на людях. И тотчас с тревогой припомнила, что за эту квартиру, между прочим уже давно подоспел срок заплатить!

Устроившись перед осколком зеркала, Настя как можно тщательнее припудрила синяки на лице. Наспех переоделась и закрутила волосы. Потом заполнила расчетные книжки и, уложив их в сумочку, нетерпеливо вышла за порог.

Был один из первых бездыханно неподвижных июльских дней. Разомлевшее знойное небо дышало предчувствием сокрушительной вечерней грозы. Редкие прохожие стремились укрыться под милосердным покровом освежающей тени.

Пройдя полквартала в сторону расположенного неподалеку Сбербанка, Настя с волнением обнаружила, что невольно старается обходить стороной всех встречных мужчин, в каждом из которых ей по вполне понятным причинам мерещился недавний насильник. И хоть были это в большинстве своем вполне заурядные безобидные люди, Настя то и дело с замиранием ловила на себе их скользящие мимолетные взгляды. Господи, что же это за незавидная участь — быть женщиной! И, поминутно осознавая свою слабость, трепетать от мысли, что тебя могут, словно безвольную куклу, просто и бесцеремонно изнасиловать…

Несмотря на изуверскую жару, в Сбербанке было полно нетерпеливых распаренных пенсионеров, и Насте пришлось бесконечно долго дожидаться своей очереди. Страдая от головокружения, обалдевшая от душной толчеи и бесцеремонного хамства, она уже готова была уйти восвояси, но тут какой-то крепкий мужчина с весьма самоуверенной бородкой, в скромном джинсовом костюме и дымчатых очках, неожиданно вступился за Настю и, буквально прикрывая ее собственной грудью от разъяренных ветеранов героического прошлого, позволил ей, наконец расплатиться без очереди и вырваться на свободу…

Этот самоотверженный поступок несколько загладил невольную вину всего сильного пола перед Настей. На мгновение она даже ощутила легкое чувство стыда, отчего не нашла в себе сил задержаться и поблагодарить своего добровольного защитника. Видит Бог — встречаются и среди мужчин нормальные порядочные люди!

Не спеша возвращаться домой, где ее неизбежно ожидали прежние сомнения и муки, Настя еще некоторое время бесцельно побродила по магазинам. Сидя на скамейке в прохладной тени на оживленной Измайловской площади, выкурила подряд две или три сигареты. И чувствуя, что деваться ей все равно некуда, обреченно потянулась к дому.

И тут произошло событие, которое словно взорвало Настю изнутри, и все ее противоречивые сомнения в одночасье улетучились.

Перед тем, как убрать в ящик стола расчетные книжки, Настя по обыкновению на всякий случай их просмотрела. Внезапно прямо ей на колени выпал лежавший между страницами сложенный вдвое бумажный листок. Судя по всему, вырванный из небольшого блокнота в клеточку. Развернув его, Настя поначалу даже не поверила собственным глазам и от волнения невольно потянулась за сигаретами.

Это было анонимное письмо.

Усилием воли взяв себя в руки, Настя с замирающим сердцем прочла выведенные синей шариковой ручкой каллиграфические печатные буквы. Письмо было лаконично и безоговорочно. Как приказ.

«Прочитав эту записку, вы должны незамедлительно ее сжечь!

Вы в опасности!

Не доверяйте тому, кто слишком интересуется вашим прошлым. Этот человек не тот, за кого себя выдает.

По возможности не рассказывайте никому о полученном вами ценном подарке. Запомните главное: вы ничего не знаете об истинном его предназначении! Только в этом ваше спасение.

Будьте готовы к тому, что в ближайшее время вам с моей помощью придется уехать из России.

Ваш друг из солнечной Ниццы».

Остановившийся взгляд Насти был бездумно прикован к записке до тех пор, пока догоревшая сигарета не обожгла ей пальцы; вздрогнув от пронзительной боли, девушка уронила окурок на пол.

Спохватившись, Настя задушила его носком туфельки и, машинально скомкав записку, поспешно сожгла ее в пепельнице.

Неизвестно, какой реакции ожидал от девушки анонимный автор, который, несомненно, был прекрасно осведомлен не только о существовании загадочного браслета, но и об отчаянном положении его хозяйки. Быть может, этот человек действительно был ее тайным другом и намеревался помочь Насте. Но то, что вскоре с нею началось, определенно напоминало тихую истерику.

Из всего текста неведомыми путями попавшего ей в руки неожиданного письма в сознании Насти намертво отпечаталось единственное слово: «уехать»!

Это спасительное слово она еще некоторое время лихорадочно твердила про себя, пока, будто в поисках выхода, исступленно металась по квартире из угла в угол.

Как просто! И почему она раньше до этого не додумалась?!

Конечно, им с Зайкой необходимо было срочно уехать. Куда угодно! Лишь бы оказаться подальше от того бесконечного кошмара, в который невесть почему превратилась в последнее время Настина жизнь. Ведь опасность угрожала не только ей, но и дочери! И Настя с каждым днем все сильнее в этом убеждалась.

Уехать…

Но куда?!

Да хотя бы к тете Люсе, в Санкт-Петербург! Родная сестра Настиной бабушки, старушка жила одна в коммунальной квартире на Невском проспекте и уже много лет безуспешно звала их с Зайкой к себе погостить. Правда, в последние годы тетя Люся сильно состарилась и ослабела. Поэтому и не смогла приехать на мамины похороны. Тем вернее обрадуется она молодым и заботливым помощницам! А уж места им в тетиной комнате за глаза хватит. Судя по маминым рассказам, тетушка жила, ну, совершенно по-барски!

Решено — они едут в Санкт-Петербург!

Но тут, поспешно пересчитав свою жалкую наличность, Настя едва не разрыдалась от отчаяния. Господи, где же ей взять столько денег?! Старинные украшения, которыми Настя так дорожила и могла при крайней необходимости продать, бесследно исчезли после незабываемого погрома. Просить в долг столь солидную сумму ей было решительно не у кого. Последнюю возможность осуществить замысел оставлял Насте лишь памятный золотой браслет, истинного предназначения которого она по-прежнему не знала и не желала знать!

И без лишних колебаний Настя решительно вынула из коробки с самодельными безделушками этот драгоценный подарок и при помощи миниатюрного скальпеля принялась аккуратно срезать с него кожаную оболочку.

Сделанный из литого полновесного золота браслет несомненно стоил дорого. Продать его — и разом все забыть! Или, может быть, лучше заложить в ломбард? Соседи говорили, что где-то неподалеку, кажется, на Пятнадцатой парковой, успешно работает подобное заведение. Блестящая идея! Настя была уверена, что даже в том случае, если ей удастся избавиться от браслета за полцены, этих денег им с Заикой должно хватить надолго.

Вскоре, бдительно прижимая к бедру свою сумочку, Настя снова вышла из подъезда и нервно зашагала к троллейбусной остановке. Медлить или сомневаться ей было попросту некогда. Отчаяние и надежда неудержимо подталкивали девушку к действию. Любой ценой она должна была срочно раздобыть деньги. И Настя почти не сомневалась в успехе своего предприятия.

А вечером она позвонит в правление дачного товарищества и попросит передать Любе, что приедет завтра и заберет Зайку. Как хорошо, что девочку удалось оградить от всего этого кошмара!

И наконец, необходимо связаться с тетей Люсей и заранее обо всем договориться.

«Господи, только бы все удалось! — сгорая от волнения, повторяла про себя Настя. — Помоги мне, Господи…»

 

21

— Стало быть, отказалась… — разочарованно вздохнул Аркадий Аркадьевич. И помолчав, без особой надежды спросил: — Неужели никакие разумные доводы на нее не действуют?

Сидевший напротив офицер — присланный из соседнего отдела специалист по психологической обработке, лишь недоуменно развел руками:

— Какие уж тут разумные доводы?.. — Еще накануне все шло как по маслу, — продолжал он. — Степень доверия с ее стороны была относительно высокой. И заинтересованность несомненная чувствовалась. И если бы не ее хроническая усталость… Одним словом, мы условились встретиться завтра и обстоятельно обо всем поговорить. Повторяю: я был совершенно уверен в успехе…

Аркадий Аркадьевич устало кивнул, точно и он в этом тоже не сомневался.

— Около шестнадцати часов я ей, как и было оговорено, позвонил, но дома ее не оказалось… — многозначительно подчеркнул психолог.

Полковник Сошников вопросительно покосился на развалившегося в сторонке третьего участника оперативного совещания, которое проводилось, по обыкновению, в его рабочем кабинете. Разумеется, это был не кто иной, как незаменимый Лагутин, командир специальной группы, занятой в числе прочих этим нелегким делом. Умаявшийся за день и пренебрежительно равнодушный ко всему, он бесцельно ковырял прокуренным ногтем отщепленный краешек письменного стола.

— За квартиру ходила платить, — неохотно пояснил он. — В Сбербанк… — О дальнейших похождениях подозреваемой он предусмотрительно умолчал.

— Тогда я заявился к ней без звонка примерно в половине седьмого вечера, — вернулся к своему докладу психолог. — И сразу заметил, что в ее поведении неожиданно наметилась резкая перемена. Налицо были повышенная эмоциональность и раздражительность. Скрытое недоверие и полная невосприимчивость к любым разумным доводам… Такое впечатление, что за это время кто-то целенаправленно настроил ее против меня!

— Но это совершенно исключено, — задумчиво произнес Аркадий Аркадьевич.

— Между прочим, — после выразительной паузы заметил специалист по психообработке, — я застал ее за укладыванием чемоданов!

— Что это значит, Лагутин? — угрожающе напрягся полковник Сошников. — Я же приказал не ослаблять наружного наблюдения?!

— А мы и не ослабляли, — невозмутимо пожал плечами капитан.

— В таком случае, куда же она собралась? — не унимался Аркадий Аркадьевич.

— Да в Питер, к тетке… — устало вздохнул Лагутин. — Есть у нее там дальняя родственница. Мы проверяли… — И как бы предваряя следующий неизбежный вопрос: «почему?», пожав плесами с саркастической усмешкой ответил: — Не иначе дурь в голову стукнула…

— А деньги у нее откуда? — холодно спросил полковник Сошников.

— Из ломбарда…

— Вот оно что, — понимающе кивнул психолог. — А я-то думал: почему она так долго за квартиру платила?..

— Что же нам, черт побери, предпринять? — после напряженной паузы, как бы размышляя вслух, произнес Аркадий Аркадьевич.

— А у нас разве выбор есть? — язвительно усмехнулся угрюмый Лагутин. — Колоть ее надо, и точка!

Выбора у Сошникова действительно не было — полковник это великолепно понимал. Со дня на день старик должен был вызвать его к себе с очередным докладом. А на руках у Аркадия Аркадьевича по-прежнему не было этого злосчастного шифра…

— Вот что Лагутин, — сокрушенно вздохнув, неохотно начал он. — Придется задействовать запасной вариант… Хотя, видит Бог, я этого не хотел, — точно в оправдание себе заметил Аркадий Аркадьевич. — Завтра возьми ребят и… Смотайтесь на дачу к этой, как ее, Грушницкой…

— Крушельницкой, — поправил Лагутин.

— В общем, организуйте там все… И пожалуйста, без лишнего шума…

— Разрешите идти? — с облегчением спросил, вставая, Лагутин.

— Идите… — рассеяно кивнул полковник Сошников и неожиданно добавил вдогонку: — Да, Лагутин!.. Вот еще что… Вы уж там как-нибудь поаккуратнее… Помните, что это все-таки ребенок…

— Напрасно вы так, товарищ полковник, — с обидой покосился на него Лагутин. — Мы же вроде, не звери какие… Тоже соображаем.

И выразительно громыхнув дверью, тотчас вышел.

За окнами, в кипящей полуночной тьме, бушевала долгожданная гроза. Оконные стекла зыбко дрожали под секущими плетями. Поминутно взрывались ослепительные зарницы.

— Ну, и льет, — невольно поежился психолог. — Просто всемирный потоп какой-то, а не гроза!

Аркадий Аркадьевич отрешенно кивнул.

— А вы, товарищ Зенин, все-таки попробуйте завтра еще раз ее уговорить, — вздохнул полковник Сошников. — Может быть, получится?

— Не уверен, но попытаюсь, — согласно кивнул моложавый подтянутый спец. И уже поднявшись, озабоченно заметил: — Вам бы, товарищ полковник, не мешало отдохнуть… Ведь уже, в некотором роде, четверть первого ночи…

— Да-да… Конечно, — машинально кивнул Аркадий Аркадьевич и отрешенно погрузился в свои невеселые мысли.

 

22

Настя выбралась на дачу только во второй половине дня. После вчерашнего импульсивного срыва она несколько успокоилась и, устроившись в уголке вагона пригородной электрички, принялась всесторонне обдумывать свое положение.

Прежде всего, у Насти появились деньги — много денег! Что само по себе служило определенной гарантией успеха ее скоропалительных планов. Накануне вечером Насте благополучно удалось сбыть с рук, и не просто сбыть, но получить за него по меньшей мере двойную цену! Причем, большую часть этой суммы ей предложено было взять в валюте… А помог ей опять-таки неожиданно счастливый случай.

Когда Настя в лихорадочном волнении примчалась в ломбард, где не оказалось даже элементарной очереди, и протянула браслет в окошечко оценщика, к ней незаметно подошел какой-то мужчина в белом и сделал вид, что внимательно изучает вывешенные рядом объявления.

Получив назад свою вещь, за которую ей посулили относительно сносную цену, Настя уже собиралась отойти к другому окошечку, чтобы оформить заклад. Но тут возле самого ее уха негромко прозвучал обволакивающе приятный, слегка насмешливый мужской голос:

— О, какая милая вещичка! Моя жена была бы от нее просто в восторге… Если вам так не терпится с ней расстаться, я мог бы предложить куда более выгодные условия…

Это был средних лет холеный блондин, очевидно, представитель преуспевающего класса новых русских, в модном летнем костюме и зеркальных солнцезащитных очках с тончайшей золотой оправой, чрезвычайно импозантный и самоуверенный. Ослепив Настю полной невыразимого обаяния рекламной улыбкой, он мягко взял ее под руку и, покосившись по сторонам, напрямую заявил:

— Колебания излишни, милая барышня… Уверяю вас — соглашайтесь!

И Настя, не раздумывая, согласилась.

Через несколько минут, тщательно пересчитав аляповатые российские кредитки и слегка зеленоватые банкноты с портретами президентов, она упрятала их в сумочку и, окрыленная, выпорхнула на улицу…

В тот же вечер, вернувшись домой, Настя так же успешно и незамедлительно утрясла все намеченные телефонные переговоры и, сняв с антресолей старый мамин чемодан, поспешно принялась укладывать вещи. За этим занятием ее вскоре и застал неожиданно нагрянувший Валерий Михайлович.

Разговора, как и следовало ожидать, не получилось. Благодаря анонимному письму, которое ей, вне всякого сомнения не померещилось, Настя внезапно решила не доверяться никому, полагаясь исключительно на собственные силы. Отныне девушку не интересовало: кто ей враг, а кто друг. Единственным ее желанием было — по возможности избавиться от всех и как можно скорее уехать.

Но вместо того, чтобы деликатно оставить ее в покое, сомнительный частный детектив с удвоенной энергией принялся уговаривать Настю доверить свои проблемы профессионалу, и не упрямиться, ибо подобное упрямство может дорого ей обойтись.

— Кстати, ведь у вас, похоже, есть ребенок, — мимоходом заметил он. — Прошу вас, подумайте, что его ждет, если…

Однако думать об этом Настя решительно не желала. Равно как не желала ничего слушать. И уж тем более не собиралась открывать кому бы то ни было свою душу.

Выдержав полтора часа увещеваний, которые только отвлекали ее от дела, Настя, оставив правила хорошего тона, недвусмысленно выставила незваного гостя за дверь. Затем приняла душ и, наглотавшись снотворного, замертво рухнула в кровать.

Проснулась она поздно. Открыв глаза, Настя увидела на полу раскрытый, наполовину уложенный чемодан и дорожные сумки, и поначалу несколько удивилась. Но вскоре мысли ее постепенно прояснились. И Настя поневоле вынуждена была признать, что ее вчерашнее лихорадочное решение незамедлительно уехать было, пожалуй, единственно верным и самым лучшим.

Не теряя времени, Настя продолжила начатые сборы. Однако уже заметно спокойнее и обдуманнее. Брать с собой надо лишь самые необходимые вещи, практично рассудила она. В результате первоначальный объем, а главное, вес багажа уменьшились едва ли не вдвое!

За этим занятием Настя провозилась несколько часов и порядком устала. А ведь еще нужно было успеть до вечера смотаться на дачу и привезти в Москву Зайку. Ну, а завтра, если все сложится удачно, они будут уже далеко отсюда…

Господи, как же она соскучилась по своей малышке! Ведь они не виделись уже несколько недель. И хоть Люба регулярно сообщала, что с девочкой все в порядке, Настя, путая себя разными страхами испытывала необъяснимую тревогу за судьбу дочери.

Оставив укладку последних мелочей на вечер, Настя поспешно переоделась в дорогу и основательно запудрила свои злополучные синяки. Только бы не было дождя! Для полного счастья ей не хватало разве что напугать девочку этими нелепыми фонарями. А еще Люба, с ее непременными вопросами… Впрочем, Настя надеялась, что все как-нибудь обойдется.

Подхватив небольшую дорожную сумку для Зайкиных вещей, она нетерпеливо открыла дверь и… оцепенела от неожиданности.

На пороге с укоризненной полуулыбкой стоял Валерий Михайлович.

— Не ждали, — невозмутимо заметил он. — В некотором роде, просто картина Репина…

Угодив взглядом в его пристальные, полные снисходительной жалости холодные глаза, Настя на мгновение ощутила себя чем-то вроде беспомощной мухи, запутавшейся в липкой паутине. Но тотчас взяла себя в руки, решительно вышла и закрыла за собою дверь, так что незваный гость поневоле вынужден был посторониться.

— Вы уверены, что так будет лучше? — несколько зловеще спросил он. — Что вы об этом не пожалеете?

Опустив глаза, Настя безоговорочно покачала головой.

— Я… Очень благодарна вам за все, что вы для меня сделали, — проглотив комок, напряженно произнесла она. — Но… Если вы действительно желаете мне помочь, то… — И сорвавшись вниз по лестнице, на бегу бросила: — Оставьте меня в покое!.. Раз и навсегда!..

Всю дорогу Настя против собственного желания то и дело возвращалась мыслями к автору анонимного письма. Кем был этот ее таинственный друг из солнечной Ниццы? Или это всего лишь очередная хитроумная уловка, чтобы окончательно сбить ее с толку? Жестокая и коварная провокация? Господи, когда же все это кончится…

С трудом отогнав мрачные мысли, Настя внутренне приготовилась к предстоящей встрече с Зайкой. По крайней мере, этой маленькой радости никто у нее не отнимет. А что будет дальше — знает один Бог.

Вскоре, вместе с оживленной толпою дачников, она вышла из вагона и весело зашагала по краю соснового леса в сторону дачного поселка. По высохшей пыльной дороге, обгоняя Настю, бесшумно стлались стремительные тени облаков. Из разогретой, парной глубины леса катился густой благовонно-смолистый запах. В выгоревшей придорожной траве с синими глазками бесчисленных васильков оглушительно трезвонили и стрекотали кузнечики. И задыхаясь с непривычки от живого, головокружительно чистого воздуха, Настя невольно позавидовала тем счастливчикам, кто имел возможность хотя бы на несколько летних месяцев вырваться из постылого городского плена.

Вот и главная улица в два ряда аккуратных разноцветно игрушечных домов, утонувших среди пышной садовой зелени. Артезианский колодец, возле которого воровато лакает сочащуюся из крана воду жалкая приблудная собака. Покосившийся разбитый фонарь напротив Любиного дома. «А это кто — неужели Заяц?!» — подумала Настя, заметив выглянувшую из калитки чумазую детскую физиономию, и сердце ее тотчас взволнованно затрепетало.

Но это была Любина дочка Дашенька. И странное дело: завидев Настю, она не только не обрадовалась, но испуганно шмыгнула к дому. Не было видно и Герды, которая по обыкновению приветствовала гостей у калитки. Что бы все это могло значить?

— Привет! А вот и я! — приближаясь к дому, помахала рукою Настя. Но с каждым шагом улыбка постепенно уходила с ее лица, пока не сменилась тревожным выражением недоумения и страха.

На веранде, бледная, как полотно, стояла заплаканная Люба. Рядом в тренировочных брюках с пузырями на коленях и выцветшей спортивной майке смущенно топтался ее муж Игорь. Сквозь приоткрытую дверь позади них испуганно таращились Саша и Даша. Где-то в глубине дома жалобно скулила арестованная Герда.

— Что случилось? — почуяв неладное, с холодеющим сердцем спросила Настя. — Где Зоя?!

Люба сдавленно всхлипнула. Сделав неловкое движение, Игорь угловато спустился с веранды.

— Ты только не волнуйся… — растерянно начал он. — Гм… Дело в том…

Но еще раз судорожно окинув взглядом их потерянные недоуменные лица, Настя внезапно все поняла и, пошатнувшись, приложила узкую ладонь к застонавшему сердцу. Потом молча подошла к стоявшей под желобом огромной ржавой бочке с пахучей дождевою водой и, уронив на траву сумку, принялась зачем-то ополаскивать оцепеневшее бледное лицо. И почему эта противная теплая вода была такой соленой?!

 

23

Едва переступив порог обыкновенной московской квартиры, Глеб попал в волшебную страну.

Это было красочное царство дымчато-воздушных акварелей, бумажных фонариков, расписных шелков, старинного фарфора, изысканных циновок, бесчисленных статуэток… Поднебесная в миниатюре. И над всем этим рукотворным великолепием — в окружении замысловатых иероглифов, лирических пейзажей с карликовыми соснами, водопадами, райскими птицами, задумчивыми даосами — охраняя покой упитанных лукавых божеств, безраздельно властвовал экзотический огнеглазый и клыкастый дракон.

Невысокий, плотный, седой, с неприметно раскосыми глазами, хозяин квартиры, выглядевший очень картинно в пестром китайском халате, был совершенно под стать своим владениям. Намучившись с добрым десятком разнообразных хитроумных запоров и замков, он с облегчением перевел дух и, повернувшись к Глебу, виновато улыбнулся.

— Простите великодушно, любезнейший, — с легким поклоном, как бы оправдываясь, заметил он. — Время сами знаете какое… Поневоле приходится жить, как в тюремной камере. Да что же вы не проходите? Милости просим!

Пока Глеб с интересом изучал обширную коллекцию, радушный хозяин оживленно делал замечания, аккуратно поправлял некоторые вещи, рукавом халата украдкой смахивал пыль. И напоследок сказал:

— Я ведь, знаете ли, без малого двадцать лет в Китае прожил. Преподавал русский язык… Скажу вам честно: это такая страна, в которую просто невозможно не влюбиться! Одни краски, сами видите, чего стоят… — Хозяин смущенно усмехнулся. — По правде говоря, жили мы все эти годы с покойницей-то моей едва ли не впроголодь. Зато вот какую красоту ухитрились приобрести…

— Да… — понимающе кивнул Глеб. — И на душе легко, и глазу отрадно… Кстати, Вениамин Николаевич, а как у вас с языком? — как бы между прочим поинтересовался он.

— С которым, позвольте узнать, — осведомился хозяин. — Английским? Французским? Немецким?..

— Китайским, — слегка усмехнулся Глеб.

— А… — улыбчиво спохватился хозяин и тотчас бойко затараторил что-то по-китайски.

Глеб недоуменно повел плечом.

— Я сказал, что владею этим языком почти так же как родным, — с улыбкой пояснил хозяин. — Кстати, в последние годы много переводил древнюю пейзажную лирику… А вас, собственно, что интересует?

— Мне вас рекомендовали как опытного эксперта по китайскому искусству, — пояснил Глеб, раскрывая свой дипломат. — Дело в том, что я недавно приобрел одну вещицу… Не могли бы вы взглянуть на нее как специалист? — И на раскрытой ладони протянул заинтересовавшемуся хозяину изящный золотой браслет с иероглифами.

— Любопытно, — насупился китаист. — Очень любопытно.

И нацепив на кончик носа мощнейшие очки, отошел к окну, где и принялся сосредоточенно изучать браслет.

Приговор последовал незамедлительно. Покосившись на Глеба поверх увеличительных очков, хозяин печально вздохнул и развел руками.

— Простите великодушно, любезный мой…

— Вадим Николаевич, — поспешно вставил Глеб.

— …но я вынужден вас разочаровать, — продолжал хозяин. — Это всего лишь искусная подделка под старину. Да-с. Хотя и чрезвычайно симпатичная…

— Меня, в общем-то не это интересует.

— А что же, позвольте полюбопытствовать?

— Там что-то написано, — пожал плечами Глеб. — Вот я и хотел бы узнать — что?

— Только и всего?! — удивился хозяин. — Нет ничего проще!

И повертев в руках браслет, принялся монотонно бубнить что-то по-китайски. Внезапно на лице у него появилась мягкая улыбка.

— Замечательные стихи… — вздохнул хозяин. — У того, кто изготовил этот браслет, отменный вкус по части древней китайской поэзии… — И заметив недоуменный взгляд Глеба, пояснил: — Это прекрасное четверостишие по традиции приписывают одному малоизвестному, но подлинно гениальному поэту эпохи Танской династии. Впрочем, имя его вам все равно ничего не скажет… Человек с трагической судьбой, большую часть жизни он провел в изгнании. В своем роде, это китайский Франсуа Вийон. Любимый народом, он не очень-то жаловал тогдашних правителей Поднебесной. И поплатился за это… Считается, что эти стихи были написаны им незадолго до гибели… Какая пронзительная тоска по жизни! Какое неизбежное предчувствие смерти! Вот послушайте:

Весь последующий день Глеб невольно повторял про себя эти щемящие строки.

Ему необыкновенно живо вспомнился Князь. Их последняя встреча. Короткий разговор перед прощанием. Как оказалось, навсегда…

— Что такое, если разобраться, наша жизнь? — задумчиво спросил он тогда. — Просто тихий всплеск… Мимолетный след лодки на речной глади…

Ближе к вечеру Глеб по обыкновению припарковал машину неподалеку от серой пятиэтажки возле Измайловского парка. Скоро должна была вернуться домой эта непутевая девчонка. И Глеб хотел напоследок убедиться, что с нею все в порядке.

Как предусмотрительно он поступил, когда накануне, изрядно рискуя засветиться, ненароком заглянул в ее подъезд и незаметно пристроил к телефонной распределительной коробке крошечную электронную игрушку! Благодаря этому Глеб своевременно оказался в курсе ее ближайших планов. И в голове у него незамедлительно вспыхнула блестящая идея.

«Стало быть, в Питер собралась, сестренка, — подумал он. — Вот и славно. Поближе к окну Европы, ха-ха! А нам туда и надо… Что ж, посиди, родная, у окошечка. А мы тебе пока загранпаспорт организуем, как положено. И махнем все вместе — из окна, да по Европам…»

Из машины Глебу была прекрасно видна вся уходящая вниз тихая улица, на которой жила его подопечная. Чтобы попасть домой, девчонка неизбежно должна была появиться в поле его зрения. Во время вчерашней встречи в ломбарде Глеб невольно отметил, что наяву она значительно симпатичнее, чем под прицелом мощного бинокля или на экране видеомагнитофона. Славная девчонка. Того выразительно русского типа, какой особенно любил Князь. И зачем она только отрезала косу?

Внезапно, точно привлеченная его мыслями, из-за угла дома медленно показалась Настя. И заметив ее, Глеб от неожиданности вздрогнул и насторожился.

С первого взгляда он понял, что случилось неладное. На девчонке не было лица. И шла она как-то отрешенно, словно лунатичка.

Стоп! А где же ее дочь? Ведь она, помнится, за малышкой поехала?!

Едва Настя скрылась в подъезде, Глеб поспешно надел наушники и включил подслушивающее устройство. Вот негромко лязгнула замком входная дверь. Жалобно заскулил брошенный на произвол судьбы карликовый пудель. Глухо шлепнулась на пол дорожная сумка. Что же, черт побери, случилось?!

И тут в напряженной тишине прослушиваемой квартиры пронзительно взорвался телефон. Бросившись к нему сломя голову и что-то по дороге опрокинув, девчонка судорожно сдернула трубку. Глеб тотчас переключился на другой канал.

— Алло! — услышал он пересохший безжизненный голос Насти. — Я слушаю…

Трубка зловеще кашлянула. И после небольшой паузы низкий мужской голос безоговорочно произнес:

— Твоя девчонка у нас… Если ты сделаешь все, что мы тебе скажем, с ней ничего не случится… Уразумела?

— Да… — бездыханно повторила Настя.

— И не вздумай поднимать шума… Все равно не поможет… Слушай сюда: завтра в девять утра на Измайловской площади, возле книжного, тебя будет ждать машина. Темно-вишневый «мерседес». Садись в нее и не задавай лишних вопросов… Чего молчишь? Уразумела?!

— Да… — чуть слышно повторила Настя. — Я приду…

— И не забудь рожу припудрить, — злорадно усмехнулся мужчина и повесил трубку.

Глеб с раздражением выключил аппаратуру. Черт побери! Эти обнаглевшие типы его все-таки опередили. Теперь можно было не сомневаться, что завтра же они расколют девчонку по всем статьям и потребуют у нее браслет. Только бы дуреха догадалась…

Вынув из кармана злополучный браслет, Глеб задумчиво взглянул на таинственное изображение пожирающего луну зубастого дракона.

— «…A зверь этот символизирует так называемую восьмую фазу луны, — вспомнились Глебу недавние слова китаиста. — Период, когда безраздельно властвуют тьма и злые духи…»

Чутким пальцем Глеб нащупал на внутренней гладкой поверхности браслета неприметный ряд искусно награвированных цифр и угрюмо поморщился.

«Думай, голова, думай!» — приказал себе он и напряженно поджал губы. И спустя мгновение его действительно посетила спасительная идея. Помнится, Серега говорил, что Витюха Новицкий ювелиром заделался… Сменил профессию братишка… А ну, как мы к нему завтра наведаемся? Посидим. Побазарим…

И запустив мотор, Глеб молниеносно помчался за город.

 

24

В эту ночь Настя почти не спала. И мыслимое ли дело уснуть, когда у тебя украли ребенка?! Вдобавок ко всему, виновницей случившегося Настя считала только себя. Сколько раз ее предупреждали подумать о судьбе дочери! Но она до последней минуты оставалась беспечно глуха к этим настойчивым предупреждениям.

По словам Любы Зайка буквально не находила себе места в предчувствии долгожданной встречи и даже отказалась от завтрака. С самого утра она ежечасно бегала на станцию, встречать мамочку. Поначалу ее сопровождали Саша и Даша вместе с красавицей Гердой. Но, встретив несколько электричек, ребята остались дома. И после полудня Зайка помчалась на станцию одна. И не вернулась…

Часа через два Люба начала серьезно беспокоиться. Вместе с мужем они отправились разыскивать малышку. Однако на платформе ее не оказалось. Не дали результатов и опросы всех встречных и поперечных, а равно и жителей ближайших к станции дачных домиков. Зайка как в воду канула.

Незадолго до появления Насти во двор мимоходом заглянула пожилая соседка и удивленно спросила: что за странные люди приезжали забирать Зайку? Как выяснилось, часа два назад, собирая на краю леса грибы, эта женщина видела, как на пустынной дороге девочку нагнала машина, очевидно, иномарка, и, перемолвившись о чем-то с водителем, малышка сама в нее забралась и… уехала!

Настя смутно догадывалась — какая это была машина. Не приходилось сомневаться, что девочку заманили внутрь обманчивым обещанием немедленно отвезти к мамочке. Единственное, что по-прежнему оставалось тайно, это истинные намерения похитивших Зайку людей. Впрочем, ждать разгадки этой тайны оставалось уже недолго.

За час до назначенного времени Настя одела неброское летнее платье. Повесила на шею рядом с кипарисовым крестиком и крошечный образок святой Анастасии — небесной своей покровительницы. С беспрекословным повиновением наглухо запудрила свои злополучные синяки. В душе она была заранее готова к самому худшему. Пусть эти негодяи делают с нею все, что им вздумается. Она сумеет это перенести. Лишь бы, как и обещали, они не тронули девочку!

Без четверти девять, дрожа от волнения и страха, Настя вышла из дома и напрямую, через дворы, отправилась к Измайловской площади.

Возле книжного магазина на противоположной ее стороне лениво орудовал метелкой одинокий дворник. По пустой проезжей части рассеянно бродила стайка голубей.

Непослушною рукой Настя извлекла из сумочки сигарету. Господи, только бы они приехали! Только бы это не была очередная жестокая шутка…

Однако шутить неизвестные похитители, похоже, были явно не намерены.

Ровно в девять, с фантастической, почти военной точностью, из-за угла кинотеатра бесшумно выскользнул лоснящийся темно-вишневый «мерседес» и остановился напротив книжного магазина. Перепуганные голуби опрометью метнулись в небо.

Уронив окурок, Настя, прижимая руки к груди, завороженно зашагала через площадь и едва не угодила под машину.

— Тебе что, жить надоело, идиотка?! — крикнул ей вслед разъяренный водитель.

Но Настя ничего вокруг не слышала и не видела. Ничего, кроме неприметно приоткрывшейся при ее приближении округлой глянцевитой двери «мерседеса». И взявшись за ручку, она осторожно распахнула эту дверь и замерла.

— Ну, чего вылупилась? — послышался изнутри презрительный мужской голос. — Садись, мать твою…

Через минуту, стиснутая с обеих сторон железными плечами двух угрюмых стриженных молодцов, Настя покачивалась на заднем сидении мчавшейся во весь опор автомашины.

Прежде чем ей завязали глаза, Настя успела заметить, что похитители меньше всего походили на заурядных мафиозного типа бандитов. Молодые крепкие парни, одетые с повседневной простотой, они скорее напоминали военных, при этом основательно задерганных и невыспавшихся. Всю дорогу они негромко беседовали между собой о вполне мирных вещах. Поминали недобрым словом какого-то Аркашу, который изрядно их з… Однако ни словом не обмолвились о Зайке. Настю похитители попросту не замечали, будто ее и вовсе не было. И не чувствуя по отношению к себе ни малейшей угрозы, она понемногу успокоилась, и, превозмогая настойчивое желание спросить их о судьбе дочери, как и было велено, мужественно хранила молчание.

Ехать пришлось немногим больше часа. Не имея представления, куда ее везут, Настя лишь по доносившимся снаружи разнообразным звукам постепенно догадалась, что город остался позади и место назначения, вероятно, находится где-то в ближнем Подмосковье. Плавный поворот направо и несколько минут езды по овеянной лесными ароматами тихой дороге убедили Настю, что она не ошиблась. Вскоре, плавно покачнувшись, машина остановилась. И один из похитителей слегка толкнув Настю локтем в бок, небрежно бросил ей:

— Выходи…

Поддерживаемая под руку, Настя вслепую прошла по гладко заасфальтированной дорожке, осторожно взошла на гулкое крыльцо, и в сопровождении своих конвоиров оказалась в небольшой комнате, где, как она почувствовала, ее уже дожидались несколько человек.

— Добро пожаловать, Анастасия Юрьевна, — с печальным вздохом произнес усталый и необычайно знакомый голос. И услышав его, Настя невольно вздрогнула.

Затем ей развязали глаза, и девушка взволнованно огляделась.

Это был пахнущий свежеоструганным деревом уютный дачный домик, за окнами которого дышало бальзамическим ароматом зеленое море хвои. В основательно прокуренной комнате, куда ее приведи, выжидающе замерли несколько угрюмых плечистых молодцов, наподобие тех, что приехали с Настей. Но Зайки почему-то не было.

— Где моя дочь… Что вы с ней сделали? — задыхаясь, спросила Настя.

— Успокойтесь, Анастасия Юрьевна, — устало произнес тот же знакомый голос. — Вам же обещали, что с ней ничего не случится.

Только теперь Настя заметила вставшего из кресла-качалки высокого невзрачного мужчину с кошачьими повадками и едва не ахнула от изумления. Это был он — ее инквизитор! Он же — телефонный мастер. Он же — озабоченный судьбою Насти сотрудник милиции…

— Вы?! — потрясенно выдохнула она.

— Помнится, Анастасия Юрьевна, я вас предупреждал, — невозмутимо заметил он, — что в случае вашего упрямства подобная встреча может оказаться неизбежной. Но вы, очевидно, не придали этому значения…

— Где моя дочь?! — наотмашь, словно давая пощечину выкрикнула Настя.

Вместо ответа печальный инквизитор, поскрипывая половицами, подошел к окну и невозмутимым жестом указал на улицу.

— Как видите, она в полном здравии…

Метнувшись следом, Настя едва не высадила лбом пыльное стекло — несмотря на жару, окна в этой комнате были плотно закрыты, — и облегченно перевела дух.

На неподвижных качелях, спиной к дому, отрешенно сидела Зайка — маленькая, жалкая, потерянная. И при виде ее Настино сердце на мгновение сжалось от мучительной боли. Но тотчас в груди у нее душной волной закипела бессильная ненависть. Потому что рядом с девочкой, по-отечески возложив ей руку на плечо, стоял Валерий Михайлович! И с елейной улыбкой что-то ласково ей говорил. Интуитивно повернув голову, он внезапно встретился взглядом с Настей и со вздохом незаметно сделал свободной рукой недвусмысленный жест, как бы снимая с себя всякую вину за то, что его настойчивые предупреждения оказались тщетны.

Закрыв глаза, Настя внутренне содрогнулась от окружавших ее подлого вероломства и невозможной лжи. Кому же она могла верить? Кто ее настоящий друг? Когда весь этот бесконечный обман кончится?!

— Что… — проглотив комок, глухо спросила Настя. — Что еще я должна вам рассказать?

— Правду, Анастасия Юрьевна, — с заметным облегчением пояснил инквизитор. — Только правду… Например, какой памятный подарок вы привезли минувшей осенью из Ниццы?..

За несколько часов обстоятельного и беспрерывного допроса Настя поневоле выложила все. Иного выхода у нее попросту не было. Ибо от этого зависела жизнь ее любимой дочери. И Настя как никогда обостренно чувствовала, что коварные похитители не остановятся ни перед чем, чтобы добиться своего.

— Ну, что же, — с удовлетворением заключил, покачнувшись в кресле, Аркадий Аркадьевич, — полагаю, теперь вы действительно рассказали нам всю правду… Эх, Анастасия Юрьевна, — сокрушенно вздохнул он. — А ведь вы могли бы сделать это значительно раньше. И тем самым избавить и себя и многих других от чрезвычайно неприятных проблем… — И после небольшой паузы перешел к делу: — Стало быть, теперь вам остается срочно выкупить этот замечательный браслет и передать его нам… Кстати, деньги у вас есть? — мимоходом поинтересовался он.

Безжизненно бледная, Настя машинально кивнула.

— В таком случае, постарайтесь сделать это как можно скорее, — настоятельно подчеркнул он, вставая. — И не забывайте: ваша дочь вернется домой только тогда, когда эта вещичка окажется у нас… Так что не взыщите — но пока я с вами не прощаюсь. — И сделав неприметный знак одному из плечистых молодцов, хранивших гробовое молчание, усталый инквизитор, потягиваясь, вышел на веранду.

В тот же миг Насте решительно завязали глаза и довольно бесцеремонно вытолкнули на улицу. И как ни больно ей было уезжать, так и не повидавшись с Зайкой, ничего другого Насте ее мучители не предложили.

И только по дороге в Москву она осознала весь отчаянный ужас создавшейся ситуации. Ни о каком выкупе браслета не могло быть и речи! Ведь респектабельный покупатель, разумеется, не оставил Насте своей визитной карточки. А искать его наугад в многомиллионном городе было так же бессмысленно, как в темноте нащупывать иголку в стоге сена…

Скоро ее неумышленный обман неизбежно будет раскрыт! И Настя боялась даже подумать — что в этом случае ожидает Зайку. Надеяться оставалось только на чудо. Разве до сих пор не случалось в ее жизни чудес?! И мало надеяться — необходимо верить! Верить всем сердцем, всеми силами души…

И до крови прикусив губу, Настя мысленно взмолилась своей небесной покровительнице. В эти пронзительные минуты она и в самом деле не сомневалась, что вера способна двигать горы.

Угрюмые молодчики высадили ее на прежнем месте, возле книжного магазина. Взглянув на часы — было начало третьего, — Настя опрометью пустилась домой, одержимая каким-то неизъяснимым предчувствием, что чудо непременно случиться, вернее уже случилось.

И когда Настя впопыхах отпирала дверь, на грудь ей буквально с неба свалилась сложенная миниатюрной гармошкой крошечная записка. Лихорадочно ее развернув, Настя вздрогнула и ошарашено огляделась.

Очередное анонимное послание было лаконично до крайности: «Ломбард. Сегодня. 16–00».

 

25

Едва сдерживая нетерпеливое волнение, Настя явилась в ломбард минута в минуту, будто эта неукоснительная пунктуальность могла служить залогом ее спасения.

Лихорадочно оглядевшись, она невольно пошатнулась и, чтобы не упасть, оперлась ладонью о стену. Кроме трех женщин в помещении ломбарда больше никого не оказалось. Господи, неужели кто-то снова сыграл с ней жестокую шутку?! А ведь Настя уже почти поверила в чудо…

Чувствуя, что земля уходит у нее из-под ног, она обреченно повернулась к выходу и… едва не воскликнула от неожиданности! Перед Настей, со свернутой в трубку газетой в руках невозмутимо возвышался импозантный блондин в белом. Раздвоившись, на мгновение отразилось в его зеркальных очках смятенное Настино лицо. Откуда он появился?! Она могла поклясться, что минуту назад не видела его ни у входа в ломбард, ни на улице!

Гладко выбритое мужественное лицо незнакомца было каменно неприступно.

— Успокойтесь, — без улыбки негромко сказал он. — Я не привидение. — И мягко подхватив Настю под руку, властно усадил ее на банкетку для ожидающих. — И никаких вопросов…

Усевшись рядом, он не спеша развернул газету, сложил ее так, что на виду оказалась какая-то большая статья, один абзац в которой был обведен красным фломастером, и вложил ее в дрожащую руку Насти.

— Посидите тут минут пять, пока не придете в себя, — властно приказал он. — А заодно ознакомьтесь вот с этим… Когда прочтете — выходите на улицу. За углом, во дворе вас будет ждать серый БМВ с темными стеклами… — И оборвав на полувздохе готовый вырваться у Насти неуместный вопрос, коротко бросил: — Через пять минут… Да, и газетку не забудьте…

Когда незнакомец, демонстративно ей улыбнувшись, неторопливо вышел, Настя, каким-то невероятным усилием удержавшись от того, чтобы не броситься следом, заставила себя непослушными пальцами развернуть газету, рассеяно взглянула на заголовок и внезапно похолодела. Жирный, с символическими кровавыми потеками, этот заголовок гласил: «КТО УБИЛ ПОЛИНУ?»

Как оказалось, статью написал популярнейший журналист популярнейшей же столичной газеты, имя которого было Насте прекрасно знакомо. В последние годы она нередко покупала отдельные номера этого безоглядно петушиного издания со скандальной репутацией; покупала, главным образом, ради статей упомянутого автора. И кое-как взяв себя в руки, Настя принялась нетерпеливо скользить взглядом по судорожно скачущим словам и строчкам.

От волнения смысл написанного до нее почти не доходил. Но, навязав ей отсрочку, загадочный незнакомец все же добился своей цели. Спустя несколько минут Настя действительно пришла в себя и несколько успокоилась. По крайней мере, суть обведенного красным фломастером небольшого абзаца она поняла полностью.

«На первый взгляд, между двумя этими убийствами нет никакой связи, — писал популярный журналист, — но такая связь есть! Это — кровь, на которой обильно замешен строительный раствор неприступной цитадели большой политики. Убийство Ярослава Славинского было отчаянной попыткой рвущихся к власти отечественных крестных отцов предотвратить дальнейшую огласку роковой для них несмываемой правды, которой, несомненно, располагал этот незаслуженно оклеветанный человек.

Выборы давно позади. Но благополучно заняв вожделенные кресла, сановные убийцы по-прежнему не оставляют настойчивых попыток добраться до этой сокрушительной правды. Но теперь уже с помощью куда более действенных рычагов вверенного им государственного механизма. Или попросту говоря, пресловутых компетентных органов…

Смерть Полины Брагиной — это очередное зловещее доказательство, сколь непомерно высока в нашем Отечестве цена правды. Особенно, если правда эта затрагивает кровные интересы новых, демократически избранных, государственных мужей. Вставших у руля власти преступников и убийц, которых мы сами призвали владеть собою, словно легендарных варягов…»

Потрясенная, Настя осторожно свернула газету. Сказать по правде, она и не предполагала, что все может оказаться так серьезно. И хоть девушка по-прежнему не понимала: какое отношение ко всему этому может иметь она сама и подаренный ей загадочный браслет, за которым так упорно охотились ее инквизиторы. Настя лишний раз убедилась, что в одиночку из этого кошмара ей не выпутаться.

Следуя полученным указаниям, она вышла из ломбарда примерно через пять минут. Настороженно огляделась и свернула за угол.

Во дворе, в прохладной тени задыхающихся от зноя пыльных деревьев, ее, как и было обещано, дожидался темно-серый БМВ с непроглядными стеклами. И приблизившись к нему, Настя с оглядкой неуверенно уселась рядом с водителем.

— Напрасно беспокоитесь, — отобрав у нее газету, самоуверенно заметил крашеный блондин в зеркальных очках. И небрежно забросив локоть на спинку кресла, повернулся лицом к Насте. — Никто за вами больше не следит… Вы же им все рассказали. А деваться вам все равно некуда…

— Кто вы? — недоверчиво спросила Настя.

— Ваш друг, — невозмутимо ответил он. И с легкой усмешкой добавил: — Из солнечной Ниццы…

— Почему я должна вам верить? — нахмурилась Настя.

— Потому что у вас нет другого выхода… Или попытаться поверить мне, или…

Терзаясь противоречивыми сомнениями, Настя поджала губы и опустила глаза.

— Вы знали Ярослава Всеволодовича? — с надеждой спросила она.

— Знал, — печально вздохнул незнакомец. — И очень неплохо. Усталым движением он стянул с носа зеркальные очки и уронил их на колени.

И тут Настя впервые увидела его глаза: серо-стальные, с невыразимой грустью, решительные глаза настоящего мужчины. Вопросительно заглянув в их доверчиво обнаженную глубину, Настя каким-то неизъяснимым женским чутьем вдруг поняла, что в этих глазах могло таиться все, что угодно — кроме подлости. И с облегчением вздохнула.

— Скажите, — невесть почему неожиданно спросила она, — это он поручил вам…

Незнакомец выразительно повел плечом.

— У вас неплохая интуиция.

Запустив руку во внутренний карман легкого белого пиджака, он молча вынул оттуда злополучный браслет и протянул его Насте.

— Что… — не веря своим глазам, глухо спросила она. — Что я должна с этим делать?!

— То, что вам и сказали… К сожалению, теперь вам придется выполнить все их условия, — загадочно заметил он. И помедлив, твердо добавил: — Но не отчаивайтесь… В нужный момент я вас вытащу… — На губах незнакомца появилась легкая усмешка. — Если, конечно, вы доверитесь мне и будете неукоснительно следовать моим указаниям…

Поспешно упрятав браслет в сумочку, Настя еще раз исподлобья взглянула на незнакомца. Но тотчас опустила глаза и с тихой покорностью произнесла:

— Я… Постараюсь…

Под его открытым решительным взглядом она почему-то чувствовала себя беспомощной девчонкой, каковой, по сути, и была. Но признаться в этом самой себе, а тем более незнакомому человеку… Впрочем, он как будто видел ее насквозь и своей непоколебимой уверенностью внушал Насте недостающие душевные силы.

— Итак, запомните главное, — безоговорочно начал он, — что бы ни случилось, ничему не удивляйтесь и попытайтесь сохранять спокойствие. В нужный момент я буду рядом и вытащу вас из этой мясорубки…

— А моя дочь? — озабоченно заметила Настя.

— О ней не беспокойтесь, — без тени сомнения заявил незнакомец. — Она окажется на свободе даже раньше вас… — И отобрав у Насти сумочку, ловкими пальцами быстро упрятал что-то за подкладку. — Возьмите… И без лишнего любопытства, — строго приказал он. — Завтра, когда вас привезут туда, постарайтесь не выпускать эту сумочку из рук… И вообще, вам придется какое-то время с ней не расставаться. Это очень важно…

Настя растерянно кивнула.

— Что еще? — робко спросила она.

— Все, — улыбнулся незнакомец. — Идите. И ни о чем не беспокойтесь…

Машинально взявшись за дверную ручку, Настя слегка приоткрыла дверцу машины, но, внезапно спохватившись, растерянно обернулась.

— Ой… Простите я… — виновато начала она.

— Предположим, меня зовут Вадим, — с невольной усмешкой перебил мужчина в белом. И дружеским жестом слегка коснулся ладонью ее плеча. — Приятно было познакомиться…

Прежде чем выйти из машины, Настя снова с надеждой взглянула ему в глаза и тоже невольно улыбнулась. Ей неожиданно пришла в голову странная мысль, что эта дорогая машина и модный белый костюм были только маской, не имевшей решительно никакого отношения к истинному лицу этого загадочного человека. Что в реальной жизни он был куда проще, легче, веселей. А все происходящее — всего лишь нелепая и опасная игра, в которую они оба вынуждены были играть не по своей воле.

С легким сердцем вернувшись домой, Настя осторожно заглянула в пристроенный на столе зазубренный осколок разбитого зеркала и мимолетным движением пригладила взволнованно разметавшиеся золотистые пряди. Неотступно думая о Вадиме, она смущенно представила, как, должно быть, хороша была сегодня в его глазах: бледная, измученная бессонницей, с замазанными пожелтевшими синяками…

И почему она так безоглядно доверилась ему? Что в этом совершенно незнакомом человеке было такого особенного? Как он почти без труда сумел убедить ее в своей искренности?!

Этого Настя, как ни пыталась, понять не могла. Но в душе она смутно осознавала, что, хотя Вадим напрочь не соответствовал созданному ее воображением мужскому идеалу, — именно его, непонятно почему, ей невыразимо хотелось бы назвать своим настоящим и преданным другом.

 

26

Аркадий Аркадьевич торжествовал победу.

Проклятое дело, отнявшее столько времени и сил, и не только у него одного, похоже, подходило к концу. Была проделана грандиозная, почти титаническая работа. На фоне которой усилия, затраченные на разработку Дубровиной, казались не больше, чем каплей в море.

Теперь оставалось лишь получить золотой браслет, являвшийся ключом к тайне предусмотрительного «Фишера» и отправить людей в небольшое приятное путешествие в Швейцарию. И полковник Сошников ни минуты не сомневался, что заключительная часть операции пройдет благополучно.

Со дня на день старик ожидал от него окончательного доклада. Как он и говорил, наверху все меньше интересовались исходом этого изрядно затянувшегося дела. Это и понятно: у больших людей возникли новые, куда более занимательные насущные проблемы. Однако время от времени справляться о результатах эти господа все же не забывали. И это продолжало основательно нервировать старика.

В последнее время он неожиданно сильно сдал. Отсиживаясь на подмосковной даче, все реже появлялся в своем державном кабинете. При встречах все чаще жаловался Аркадию Аркадьевичу на старость и недомогание.

— Порой, родимый, так сердчишко прихватит, что и не продохнуть… И давление, будь оно неладно… Одним словом, я теперь материал отработанный. Доведу это дело — и на покой. Пескаришек в речке ловить… Вот оно как, Аркаша…

Кроме благополучного окончания дела, намечались в жизни полковника Сошникова и другие приятные события.

Солидное издательство, куда он после долгих колебаний решился отнести свою выстраданную книгу, приняло его с распростертыми объятиями и представило Аркадию Аркадьевичу самые благожелательные отзывы. Книгоиздательский процесс, как говорится, пошел. Выход книги был клятвенно обещан новоявленному писателю в самое ближайшее время. Разумеется, ему не забыли выплатить достойный аванс. И наконец, осчастливили заманчивым предложением написать целую серию детективных романов. Как выразился главный редактор: «Читатель-то у нас нынче пошел многосерийный…»

Но самое отрадное заключалось в другом. Блудная дочь, судьба которой лежала тяжким камнем на душе Аркадия Аркадьевича и его жены, судя по всему, хоть и с опозданием, но все же взялась за голову. На одной из разношерстных тусовок, где имела обыкновение проводить свой легкомысленный досуг эта паршивка, она случайно познакомилась с человеком, в которого совершенно неожиданно влюбилась! Человек был серьезный и перспективный — работник секретной службы известного банка. Некоторым образом, коллега. И прокамертонив его досье по своим каналам, полковник Сошников с облегчением пришел к выводу, что случайное знакомство определенно может пойти блудной дочери на пользу. Под его несомненно положительным влиянием в ее поведении уже наметилась разительная и серьезная перемена. Господи, хоть бы у этой бестолковки хватило ума выйти за него замуж и окончательно образумиться! И несчастные родители с потаенной надеждой следили за развитием наметившегося романа их заблудшего чада…

В тот день, когда должна была состояться долгожданная передача браслета, Аркадий Аркадьевич прибыл на место в самом благодушном настроении. Впервые за несколько месяцев ему наконец-то удалось полноценно выспаться! Если так пойдет дальше, то очень скоро он и вовсе придет в норму. Не исключено даже, что к радости жены, изрядно обеспокоенной его состоянием, действительно станет меньше курить.

Как хорошо, что для содержания маленькой заложницы он предусмотрительно выбрал этот казенный подмосковный домик. Место тихое и уединенное. В живописном лесу, на отшибе небольшого дачного поселка. Работать здесь было приятно и легко. И приставленные охранять девчонку ребята Лагутина тоже почувствовали заметное облегчение.

Малышка оказалась озорной и удивительно смышленой. В первый день она крайне болезненно переживала разлуку с мамочкой. Но когда Аркадий Аркадьевич привез ей целый чемодан детских книжек и красочных переводных энциклопедий, девочка заметно успокоилась. Опытный психолог из другого отдела довольно быстро установил ее нехитрые интересы. Что ж, спасибо ему и за это. Не сумев обработать мать, справился хотя бы с дочерью. Кроме того, прекрасно исполняла свои обязанности и опекавшая малышку специальная молодая сотрудница.

— Доброе утро, Ирина Леонидовна, — поздоровался с нею полковник Сошников, не спеша поднявшись на веранду. — Как наши дела?

— Дела у нас как сажа бела… — поспешно вставая, улыбнулась ему невзрачная молодая женщина в ярком спортивном костюме. И встретив настороженный взгляд Аркадия Аркадьевича, откровенно наябедничала: — Вчера вечером мы съели на грядке сырую морковку. И в результате полночи маялись животом… Еще мы подсыпали сахар в рассольник. Заперли в сортире лейтенанта Гришина. И наконец, стащили у Лагутина зажигалку и едва не подожгли весь дом…

— Однако, — понимающе кивнул полковник Сошников. И с улыбкой добавил: — Впрочем, чем бы дитя не тешилось — лишь бы не плакало… Да и вы, как я вижу, справляетесь, — одобрительно заметил он. — У самой-то детишки есть?

— Нет пока, товарищ полковник, — смущенно потупилась молодая сотрудница.

— Ничего, — с усмешкой заверил ее Аркадий Аркадьевич. — Хлебнете еще этого счастья… А где Лагутин?

Командир специальной группы, вихрастый и раскрасневшийся после утренней пробежки и ледяного душа у колодца, с залихватской удалью колол дрова по другую сторону дома. Поздоровавшись с ним, полковник Сошников невольно залюбовался, как живописно играют налитые мускулы его обнаженного торса; как, насажанные на лезвие топора, обреченно разваливаются надвое тяжелые чурбаки. Сам он, к стыду своему, едва ли управился бы с подобной нехитрой работенкой. Даже несмотря на то, что Аркадий Аркадьевич вовсе не был слабаком или белоручкой, в нем неизбежно сказалась бы непутевая городская закваска. Зато Лагутин, напротив, орудовал топором с врожденной деревенской сноровкой и явно получал удовольствие.

Угостив подчиненного сигаретой, полковник Сошников как бы ненароком спросил:

— Скажи, Сергей… А мог бы ты, к примеру, вот так же ловко мне голову отхватить?

Поплевав на широкие ладони, Лагутин снова взялся за топор и невозмутимо повел плечом:

— Будет приказ — можно и голову…

Аркадий Аркадьевич смущенно кашлянул и молча зашагал в сторону дома.

Около полудня из Москвы наконец-то привезли Дубровину. Едва взглянув на нее, полковник Сошников с облегчением понял, что дело в шляпе. Вскоре он уже держал в руках этот загадочный браслет.

— Какая замечательная работа, — любуясь витиеватым рисунком, невольно заметил он. — Похоже, это старинная вещь?

— Подделка, — равнодушно бросил один из Лагутинских орлов.

Присмотревшись ко внутренней стороне изящной вещицы, Аркадий Аркадьевич разглядел таинственный ряд награвированных там почти неприметных цифр. И торжествующе улыбнулся. Отныне тайна недосягаемого сейфа была у него в руках! Настороженно озираясь по сторонам, в двух шагах от него стоял живой ключ от этой разгаданной тайны — в лице весьма симпатичной, хотя и столь же упрямой молодой особы. А на раскрытой ладони полковника Сошникова, тускло поблескивая золотом, лежал долгожданный шифр.

— Что ж, Анастасия Юрьевна, — благодушно произнес Аркадий Аркадьевич. — Вы свое обещание выполнили. Теперь, как говорится, моя очередь… — И обратив взгляд на специальную сотрудницу, коротко распорядился: — Ирина Леонидовна, проводите гостью…

— А это куда девать? — недоуменно спросил один из сопровождавших Дубровину молодцов.

Только теперь полковник Сошников с удивлением заметил у того в руках серого карликового пуделя. И на мгновение нахмурившись, неожиданно улыбнулся:

— А это кстати… Чрезвычайно кстати! Анастасия Юрьевна, возьмите с собой вашу собачку…

Когда Дубровину увели, Аркадий Аркадьевич, собрав своих орлов, принялся деловито отдавать им новые распоряжения. В сущности, все было уже давно готово. Оставалось лишь распределить людей и дать ход заключительной фазе операции.

Совещание длилось не больше получаса. По окончании его полковник Сошников всех распустил и, самодовольно потягиваясь, не спеша подошел к окну.

На качелях, с девочкой на руках, сидела Дубровина. Вокруг весело скакал и резвился карликовый пудель.

Распахнув окно, Аркадий Аркадьевич с наслаждением вдохнул полной грудью целительный лесной воздух и деликатно прервал трогательную идиллию.

— Анастасия Юрьевна, — с дружелюбной улыбкой позвал он. — Будьте любезны! Еще на два слова…

Эти заключительные «два слова» Дубровина приняла неожиданно спокойно. Во всяком случае, куда спокойнее, нежели предполагал полковник Сошников.

— Прежде чем мы с вами благополучно расстанемся, — дипломатично начал он. — Я хотел бы попросить вас об одном одолжении. К сожалению, Анастасия Юрьевна, вы единственный человек, способный оказать нам эту неоценимую услугу. Поэтому я убедительно вас прошу не отказываться…

Расстегнув свою неизменную папку для бумаг, Аркадий Аркадьевич принялся неторопливо раскладывать на дачном столике разнообразные документы.

— Итак: вот ваш загранпаспорт и все необходимое для пересечения границы…

С тревогой наблюдая за его приготовлениями, Настя сделала взволнованное движение. Но один из плечистых молодцов тотчас положил ей пудовую руку на плечо.

— Успокойтесь, пожалуйста! — невозмутимо продолжал полковник Сошников. — Все, что вам остается сделать — это совершить с нашими людьми небольшое приятное путешествие в… Швейцарию! Вы ведь не бывали в Швейцарии, Анастасия Юрьевна? — усмехнулся он.

— Вы… Вы же обещали! — сдавленно выкрикнула Настя.

— Совершенно верно, — подтвердил Аркадий Аркадьевич. — Я обещал, что ваша дочь вернется домой, если вы безоговорочно выполните все наши условия… Не так ли, Анастасия Юрьевна?

Настя взволнованно прикусила губу.

— Не волнуйтесь, — успокоил ее полковник Сошников. — Это путешествие займет у вас немногим более суток. Только туда — и обратно!

— А моя дочь? — недоверчиво спросила Настя.

— Девочка останется здесь… До вашего возвращения, разумеется, — развел руками Аркадий Аркадьевич. — Как вы могли убедиться, мы обеспечили ей прекрасные условия…

Все было разыграно, как по нотам, и Дубровиной поневоле пришлось согласиться. Однако напоследок, когда полковник Сошников уже распорядился отвезти ее домой и помочь собрать в дорогу необходимые вещи, эта строптивая девчонка, приблизившись к Аркадию Аркадьевичу, пристально заглянула ему в глаза и с презрительной жалостью спросила:

— Скажите… Вы всегда так поступаете? Вы… способны не лгать… Хотя бы самому себе?!

Уязвленный этим тихим замечанием до самой глубины души, Аркадий Аркадьевич неожиданно смутился и, не простившись, задумчиво зашагал к своей машине.

Благодушное настроение триумфатора было самым возмутительным образом надолго испорчено.

 

27

Доверившись Вадиму, Настя мужественно старалась при любых обстоятельствах сохранять спокойствие и по возможности ничему не удивляться. Между тем, поводов для удивления было у нее предостаточно; было отчего и струхнуть.

Дав ей возможность короткого свидания с Зайкой, зловещие похитители решительно взяли Настю в оборот. Как она вскоре убедилась, все у них было четко, почти по-военному организовано, все запланировано и выполнялось с неукоснительной методичностью. Казалось, Настя имеет дело даже не с преступной группировкой, но с великолепно отлаженной машиной, движущейся напролом к некой таинственной цели. Но цель эта совершенно не интересовала Настю. Единственное, чего она с нетерпением ждала — это когда же наконец вмешается Вадим и вырвет их с Зайкой из цепких когтей этого безжалостного и коварного чудовища.

Следуя распоряжениям полновластного инквизитора, плечистые молодцы отвезли Настю домой и довольно бесцеремонно помогли ей собраться в дорогу. Взять было позволено лишь самый необходимый минимум вещей, для укладки которых Насте вручили небольшой, но очень изящный кожаный чемодан. Впопыхах она, разумеется, о многом позабыла. Но выбирать не приходилось. И уже не принадлежа себе, Настя полностью смирилась со своей участью.

Вечером дюжие сопровождающие отвезли Настю в аэропорт и передали с рук на руки другой, хоть и небольшой, но тоже прекрасно организованной группе своих сообщников. Это были трое весьма респектабельных молодых людей в модных и дорогих костюмах — на вид куда более любезных и миролюбивых, чем предыдущие, но с такими же цепкими хладнокровными глазами. И еще красавица-блондинка Настиных лет, на удивление приятная и с большим вкусом одетая.

Перед посадкой в самолет Настю проводили в какое-то специальное помещение, наподобие гримерной, где две молчаливые женщины в белых халатах за полчаса основательно привели в порядок ее лицо и прическу. Впервые за несколько последних сумасшедших недель Настя наконец взглянула на себя в зеркало без внутреннего содрогания и жалости. И если бы не обреченная усталость, застывшая в васильковых глазах, ее без преувеличения можно было бы назвать прежней цветущей красавицей.

Вскоре, Настя, в окружении новых своих конвоиров, уже сидела в суперкомфортабельном салоне гигантского авиалайнера какой-то зарубежной компании. К самолетам ее неизменно тянуло с детства. Помнится, в школе Настя одно время даже мечтала стать стюардессой. Однако летать ей до сих пор пришлось до обидного мало. Единственный раз, — когда они с мамой выбрались на три недели в Крым. Настя было еще маленькая, но ни капельки не боялась. И впоследствии ей часто вспоминались эти незабываемые ощущения. Разумеется, тот скромный перелет из Москвы и обратно не выдерживал никакого сравнения с предстоящим ей нынешним путешествием. Жаль только, что совершалось оно при столь драматических и печальных обстоятельствах.

Когда самолет с громоподобной мощью легко поднялся в воздух, Настя устало запрокинула голову на спинку уютного мягкого кресла и попыталась забыться. Что ждет ее впереди? Какие новые испытания? И будет ли конец этому бессмысленному хождению по мукам?!

А впереди была Швейцария. Омытый утренним дождем, ослепительно сверкающий чистотой ультрамодерновой аэропорт. Стремительная гонка на огромном лимузине среди изумительно живописных горных пейзажей.

Занятая своими мыслями, Настя совершенно не интересовалась куда и зачем ее везли. Не задавала бесполезных вопросов и, удивляясь себе, любовалась дивными красками безоблачно мирного рассвета. Нежно розовеющие в дымчатых солнечных лучах, горы казались ей какой-то сказочной декорацией; безупречно аккуратные альпийские пейзажи выглядели игрушечными и неправдоподобными. После немытой и лихорадочной Москвы здешняя жизнь представала непривычно идиллической и несколько провинциальной. Поистине: трудно русскому человеку дома, но за границей еще труднее…

Через час с небольшим безостановочной езды молчаливая компания наконец прибыла в тихий пригород какого-то крупного города, очертания которого смутно угадывались на берегу раскинувшегося в огромной долине лазурного озера. Воздух здесь был поразительно чист и свеж. В невозмутимой тишине мелодично тилидонил далекий колокол.

Респектабельные конвоиры любезно проводили Настю в небольшой двухэтажный отель и позволили немного передохнуть в просторном и уютном номере с видом на озеро. И пока она, не раздеваясь, тревожно дремала на краю роскошной двуспальной постели, красавица-блондинка, устроившись в кресле напротив, зевая, перелистывала свежие французские газеты.

Настю разбудили около полудня. Раскрыв принесенные из машины увесистые чемоданы, сопровождавшая ее девушка вытряхнула из них на постель целый ворох модных вещей и, будто заправский модельер, взыскательно занялась Настиным туалетом. Казалось, в чемоданах уместился целый небольшой магазин модной одежды. Но даже это тряпичное изобилие на смогло вывести Настю из ее отрешенной задумчивости.

Перво-наперво улыбчивая блондинка повелела Насте раздеться и оправиться под душ. Споласкивая волосы выданным ей ароматным шампунем, Настя то и дело боязливо поглядывала на себя в огромное зеркало, постепенно с облегчением убеждаясь, что синяки на ее теле были уже совершенно незаметны. Только лишь с лица еще не сошли смутные следы пережитого ею кошмара.

Когда Настя, завернувшись в шелковисто-алое кимоно, вышла из ванной комнаты, неотступная красавица молча усадила ее за изящный туалетный столик, на котором за это время успела разложить миниатюрный косметический кабинет, и, словно опытный визажист, принялась сосредоточенно колдовать и хлопотать вокруг нее.

Никогда прежде Настиному лицу не уделялось столько исключительного и любовного внимания. Девушка работала методично и быстро, как и подобает подлинному профессионалу. И по мере приближения к окончанию сеанса, Насте все труднее становилось узнавать себя, прежнюю, в той изящной супермодели с безупречными чертами, которую из нее сделали.

Затем, выставив ее нагишом перед настенным зеркалом, виртуозная блондинка тщательно подобрала Насте изящный комплект соблазнительного кружевного белья, открыто любуясь ее притягательно прекрасной фигурой. И наконец приступила к самому главному.

Перепробовав несколько выразительных сочетаний, ее нежданная модельерша нарядила Настю в строгий английский костюм из легкой, с серебристым отливом, восхитительной ткани. Подобрала к нему элегантный набор соответствующих украшений. И бархатную шляпку с кокетливой вуалеткой. После чего оставила наедине с зеркалом, а сама, отойдя в сторону, сполна насладилась произведенным эффектом.

Приглашенные наконец в номер конвоиры с невольным изумлением переглянулись. Вместо заурядной миловидной московской девчонки перед ними предстала неотразимая и блестящая леди, сам вид которой вызывал к себе безусловное доверие и даже почтение.

Наскоро отобедав в расположенном по соседству уютном ресторанчике, где, к счастью, почти никого не оказалось, что как нельзя лучше помогло Насте освоиться со своей новой ролью, странная компания снова погрузилась в машину и покатила в близлежащий крупный город.

По дороге сидевший слева от Насти высокомерный субъект, который, очевидно, был в этой группе старшим, коротко давал ей необходимые указания.

— Запомните, — неторопливо и властно объяснял он. — Ваша задача не суетиться и не задавать лишних вопросов. Держите себя с достоинством и непринужденно улыбайтесь. А ну, давайте порепетируем…

Однако непринужденной улыбки у Насти почему-то не вышло.

— Что с вами, милочка? — удивленно покосившись на нее, нахмурился он. — Вы что же, разучились улыбаться?! — И обращаясь к сидевшей справа от Насти красавице-блондинке, распорядился: — Оленька, пожалуйста, покажите мадам, как это делается…

Девушка тотчас беззаботно расплылась в ослепительной рекламной улыбке. Судя по тому, с какой легкостью она это проделала, у нее, несомненно, не похищали детей.

— Ладно, — после нескольких неудачных Настиных попыток махнул рукой старший. — Не можете изобразить улыбки, так постарайтесь хотя не разрыдаться в решающий момент… И молчите. Все, что требуется, мы сделаем сами…

Между тем лимузин уже уверенно катил по опрятным улицам старинного швейцарского города. Рассеянно глядя по сторонам, Настя невольно подумала, что жить так благополучно и стерильно, как живут здесь, должно быть, невыразимо скучно. Как давно и справедливо было замечено путешествующими соотечественниками: в Европе хорошо, но у нас куда занятнее.

Вскоре лимузин остановился у стеклянных дверей одного из многочисленных швейцарских банков.

— Выходим… — напряженно распорядился старший.

Обходительный молодой человек услужливо распахнул перед Настей дверцу. Подоспевший руководитель группы церемонно предложил ей руку. И тотчас все вместе они непринужденно зашагали к сверкающим дверям. Красавица-блондинка и шофер почему-то остались в лимузине.

Их тотчас встретил радушный, лоснящийся от сытости и самодовольства безупречно вежливый молодой служащий в изящных круглых очках, придававших его румяному лицу выражение приятного удивления. Он незамедлительно сопроводил всех троих в специальное помещение, где другой столь же любезный служащий, взыскательно оглядев респектабельных клиентов, принялся задавать им обязательные вопросы.

Разговор шел по-английски, и Настя, с тихой улыбкой равнодушно озиравшаяся вокруг, прекрасно все понимала. Но даже когда смысл происходящего начал постепенно для нее проясняться, она сделала все возможное, чтобы ничем не выдать вполне закономерное удивление.

Отвечавший на вопросы руководитель группы уверенно сообщил, что мадам Дуброфинн специально прибыла из России, чтобы изъять из принадлежащего ей именного сейфа свои драгоценности, вверенные для хранения этому во всех отношениях уважаемому банку.

Ответственный служащий с улыбкой попросил представить соответствующие документы, которые и были незамедлительно ему предъявлены. Заглянув в Настин паспорт, он долго и напряженно сравнивал вклеенную там фотографию со стоявшим перед ним живым оригиналом и, очевидно, удовлетворенный определенным сходством, почтительно заявил следующее. Поскольку мадам абонировала свой сейф через посредника, для допуска в депозитарий необходимо будет уладить еще одну маленькую формальность.

Мадам, конечно, является клиенткой одного из крупных международных банков, представляющих наши интересы в России?

«Разумеется!» — тотчас убедительно подтвердил старший. Именно он, будучи доверенным лицом мадам, ведет ее финансовые дела в таком банке.

Превосходно. В таком случае, не будет ли мадам столь любезна, чтобы положить кисть руки вот на этот приборчик?

Настя вопросительно взглянула на своего доверенного конвоира, но тот с неотразимой улыбкой сам мягко положил ее руку куда следует.

Один момент, господа, один момент! Сейчас наш компьютер через специальную сеть свяжется с упомянутым банком в Москве и подтвердит идентификацию личности мадам.

Только теперь Настя начала понимать, для чего перед отправкой в аэропорт ее на несколько минут привезли в офис одного из крупных столичных банков, где и заставили проделать аналогичную процедуру.

Ответ был получен немедленно и оказался, как и следовало ожидать, вполне положительным. После чего окончательно удовлетворенный служащий встал и лично сопроводил мадам и ее доверенных лиц в святая святых своего банка.

Депозитарий находился под землей, куда их опустил небольшой лифт. Ярко освещенным коридором, оборудованным суперсовременными системами слежения и сигнализации, они дошли до массивных никелированных дверей, бесшумно разомкнувшихся перед ними, и Настя, вслед за своими спутниками, робко вступила в просторный зал наподобие камеры хранения, с длинными рядами разнообразных сейфов. Остановившись перед одним из них, оборудованным электронным табло для набора индивидуального компьютерного шифра, служащий банка обходительно раскланялся с респектабельными клиентами и, как предписывала инструкция, деликатно отошел в сторонку.

— Вашу руку, Анастасия Юрьевна, — с галантным поклоном обратился к ней старший конвоир.

Настя беспрекословно подчинилась. И освободив ее узкое запястье от памятного подарка, он принялся сосредоточенно набирать на музыкально поющих клавишах награвированную внутри браслета сложную комбинацию магических цифр.

Но вместо того, чтобы благополучно открыться, компьютеризованный механизм остался непреклонен и выдал на электронном табло совершенно невозможное слово: «Ошибка»!

— Ничего не понимаю, — раздосадованно прошептал покрываясь обильной испариной руководитель группы. И начав сначала, еще раз повторил прежнюю замысловатую комбинацию.

Результат был тот же.

— Черт побери! — переглянувшись, в один голос прошипели Настины конвоиры.

— Этого не может быть! — недоуменно сказал один.

— Неужели шифр ложный?! — спохватился другой.

Третья попытка оказалась столь же безрезультатной.

— У мадам возникли затруднения? — вежливо осведомился подошедший сотрудник банка.

Бледный, с увлажнившимся лбом и съехавшим на сторону роскошным галстуком Настин доверенный конвоир неловко развел руками и неожиданно косноязычно попытался объяснить создавшуюся ситуацию.

Ничего особенного. Это случайность. Просто нелепая случайность! Очевидно, мадам, собираясь в дорогу, по ошибке надела браслет с шифром от сейфа в другом банке. Всего-навсего не тот браслет… Но мадам необходимо срочно… Не поможет ли мсье открыть нам сейф?

К сожалению, инструкция это категорически запрещает. Вероятно, мадам придется посетить нас еще раз.

Настины конвоиры обреченно переглянулись. Старший группы со вздохом взглянул на злополучный золотой браслет и молча возвратил его Насте.

— О, какая жалость! — на безупречном английском языке неожиданно сказала она. И обращаясь к банковскому служащему, виновато улыбнулась: — Произошла ошибка… Я действительно оставила его на туалетном столике…

И тотчас с ужасом подумала о том, какими катастрофическими последствиями лично для нее может обернуться вся эта непредвиденная ситуация. Господи, только бы Вадим поскорее сдержал свое обещание!

Когда все трое в напряженном молчании вернулись в машину, старший группы, оглядев вытянувшиеся лица своих коллег, в сердцах хрястнул увесистым кулаком по расколовшейся приборной панели и, позабыв все приличия, откровенно выматерился.

 

28

Зайка ждала мамочку уже три дня. И с каждым часом это затянувшееся ожидание становилось все нестерпимее.

Разумеется, у девочки было все необходимое, чтобы не скучать. Взрослые дяди, затеявшие эту странную игру, привезли ей красивые и дорогие игрушки, каких у Зайки никогда не было, а также великое множество замечательных книжек. И наконец, рядом с нею неотлучно находился неунывающий малыш Томми. Но без любимой мамочки все это было решительно ни к чему. И безнадежно скучая, Зайка унылой тенью бродила по дачному участку или часами задумчиво сидела у окошка. Вдобавок ко всему испортилась погода. Вскоре после отъезда мамочки, небо замутилось серыми тучами. Тусклые и лохматые, они низко висели над лесом и сеяли вниз постылую водяную крупу. Тропинки вокруг дома и в саду раскисли. По карнизу монотонно звякали срывавшиеся с крыши редкие крупные капли.

А как хорошо было на даче у тети Любы! Каждый день Зайка с улыбкой вспоминала своих новых друзей — Сашу и Дашу. Их веселые игры и озорные проказы. Катанье на лодке. Построенный под яблоней из жердей и старого одеяла настоящий индейский вигвам. И конечно, умильно посапывавшего сопливым носиком маленького ежика Микки, который повадился каждый вечер шуршать под крыльцом и тайком воровал у Герды еду. И вовсе он был не колючий! С удовольствием лакал из блюдечка молоко и бесстрашно шел на руки…

В этом лесу тоже, наверное, жили ежики. Но ни один из них почему-то не навещал Зайку. Каждый вечер она наливала в стоявшую под верандой жестяную миску свежее молоко. Крошила туда рыхлый хлебный мякиш. Затем садилась на деревянные ступеньки и ждала. И все напрасно.

Каждый день Зайка просилась в лес, где, несомненно, было множество грибов и ягод. Но, приставленные к ней дядя Боря и дядя Женя зорко следили, чтобы девочка не выходила за калитку. А перелезть высокий забор ей было не под силу.

В сущности, это были не такие уж плохие дяди. Только ужасно скучные. И решительно не хотели играть в индейцев. Хотя лук ей сделали. Замечательный лук, с длинными оперенными стрелами. Был он такой огромный, что Зайке с трудом удавалось его натянуть. Зато бил на несколько десятков шагов. Один раз метко пущенной стрелой девочка даже напугала мирно усевшуюся на заборе ворону.

И все равно ей было нестерпимо скучно. Добрая тетя Ира как могла, старалась развлекать Зайку. Беседовала с нею о разных пустяках. Выдумывала всякие забавные игры. В глубине души девочка жалела эту некрасивую тетю, у которой не было своих детей. И втайне гордилась тем, что ее дорогая мамочка такая красавица!

Ну, почему, почему она так долго не едет?! Зайка устала ждать, ей хотелось домой. Однако домой ее тоже не отпускали.

Накануне дядя Женя зачем-то ездил в Москву и вернулся оттуда мрачный-мрачный! Весь вечер они с дядей Борей угрюмо беседовали о чем-то на веранде. Даже на время позабыли про свои карты.

Поначалу Зайка тоже садилась играть с ними в дурачка. Но взрослые дяди довольно неумело ей поддавались. А девочка хотела играть честно. Поэтому карты пришлось оставить. Уж лучше полистать детскую энциклопедию с такими страшными динозаврами, что дух захватывало!

А сегодня утром в Москву уехала тетя Ира и до сих пор не вернулась. Угрюмые дядя Боря и дядя Женя оказались совершенно не способны приготовить что-нибудь на обед. Они уже намеревались ограничиться консервами, но тут в дело решительно вмешалась Зайка и с успехом всех накормила — в свои малые годы она уже умела на удивление многое.

Весь день Зайкины надзиратели бесцельно валялись на своих скрипучих металлических койках и, скупо обмениваясь впечатлениями, со скучающим видом перелистывали глянцевые страницы каких-то ярких журналов. Само собой разумеется, что вездесущая Зайка успела тайком сунуть в эти журналы нос и с удивлением обнаружила, что содержание их было довольно странным. Они состояли из сплошных фотографий, на которых в самых неожиданных позах были запечатлены женщины, и при этом, ну, совершенно без одежды! Казалось, они нарочно кривлялись перед объективом фотоаппарата. Это случайное открытие вновь поставило Зайку перед уже известной ей загадочной проблемой. Почему взрослых дядей так интересуют голые тети? Может быть, их привлекает то, чего нет у маленьких девочек?! Определенно, за всем этим скрывалась какая-то тайна, которую Зайка бессильна была разгадать самостоятельно. Впрочем, она и не особенно стремилась это сделать.

Ближе к вечеру, когда девочка по обыкновению выпустила погулять своего беззаботно заспавшегося карликового пуделя, на участок невесть откуда неожиданно ворвалась похожая на лисицу чужая огненнорыжая собачонка. И тут началось такое, что и рассказать невозможно!

Обе четвероногих твари принялись с пронзительным лаем носиться друг за другом к явному удовольствию Зайки и глухому раздражению дяди Жени и дяди Бори. Неистовая вакханалия длилась не меньше получаса. В конце концов основательно рассерженные дяди бросились ловить рыжую бестию, чтобы выставить ее вон с участка. Но тут возле запертых изнутри проездных ворот появился еще один желающий поучаствовать в этом веселом представлении. Это был заросший разбойничьей бородой, небрежно одетый громкоголосый дядя, который, вдобавок, еле держался на ногах. Увидев, какому бесцеремонному обращению подверглась его нежно любимая Каштанка, он громоподобно заревел и угрожающе полез через забор. Подоспевшие дядя Боря и дядя Женя попытались было ему помешать. Но хозяин рыжей собачонки оказался не робкого десятка — вспыхнувшая перебранка едва не закончилась дракой. К счастью, расторопная Зайка успела поймать разошедшуюся Каштанку и тотчас возвратить ее хозяину.

Однако непрошеный гость на этом не угомонился. Мигом подружившись с Зайкиными надзирателями, он глухо о чем-то с ними перемолвился и вскоре убежал через гостеприимно распахнутую перед ним калитку. А когда вернулся — карманы его мокрой куртки тяжко оттопыривали две выглянувшие наружу бутылки водки.

Ласково попросив Зайку им не мешать, взрослые дяди засели на маленькой кухне и до темноты предавались тому странному занятию, которое на общепринятом языке именуется пьянством…

Около полуночи, когда глухое бормотание и заунывные песни на кухне стали понемногу затихать, девочка, перевернувшись на другой бок, смогла наконец попытаться уснуть спокойно. Но тут внезапно зарычал укрывшийся у нее под кроватью малыш Томми. Дверь в Зайкину комнатку осторожно приоткрылась, и на пороге выросла фигура бородатого дядьки.

Нет, Зайка почти не испугалась, она только удивленно села на постели. Вошедший незнакомый дядя уверенно нащупал в темноте настольную лампу и включил свет. И тут же, опустившись на корточки перед Зайкой, оторвал свою угрюмую разбойничью бороду и дружелюбно ей улыбнулся.

— Привет, Заяц! — тихо прошептал он, назвав девочку так, как ласково величали ее только самые близкие люди. При этом был он совершенно трезв, и глаза его лукаво поблескивали. — А знаешь, кто меня послал?

Девочка недоуменно замотала головой.

— Твоя мама… — шепотом заверил ее незнакомец. — Мама Настя… — И взяв Зайку за руку, мягко добавил: — Сказать по правде, ей необходима наша помощь… — Девочка насторожилась. — Вот я и подумал, — продолжал незнакомый дядя, — может быть, мы с тобой сейчас отсюда убежим и поедем к ней?

Блестящие глаза Зайки радостно округлились.

— Правда поедем? — недоверчиво спросила она. — А ты меня не обманешь?! — от волнения Зайка даже забыла про ненавистную букву «р».

— Разве я похож на обманщика? — обиделся незнакомый дядя и снова широко улыбнулся.

И присмотревшись к нему, Зайка тоже невольно улыбнулась. Этот странный дядя и в самом деле не походил на обманщика. Нисколечко-нисколечко!

— Тогда побежали! — взволнованно прошептала девочка и, словно заправский заяц, выпрыгнула из постели.

Сказано — сделано! Спустя несколько минут Зайка, уже одетая, подхватив на руки малыша Томми, в темноте выскользнула из комнаты вслед за незнакомым дядей, который мигом успел собрать в дорожную сумку ее немногочисленные вещи.

На полутемной кухне, бессильно завалившись на стол, зловонно храпели неподвижные дядя Боря и дядя Женя. Среди облепленных мухами объедков выстроились под столом не две — а целых шесть пустых бутылок! И откуда они только появились?

Выпустив девочку за ворота, удивительно трезвый дядя тщательно запер их изнутри и ловко перемахнул через забор.

Вскоре, усевшись в поджидавшую неподалеку машину, они уже стремительно мчались по пустынному ночному шоссе…

Днем позже, в Бресте, к длинной очереди российских автотуристов, выстроившихся перед польской границей, примкнул темно-серый БМВ с московскими номерами.

В машине сидели двое. Немолодой представительный мужчина в белом. И стриженный балованный мальчишка, примерно восьми лет, в модном джинсовом костюмчике, с веснушчатой шкодливой физиономией. Судя по всему, это были отец и сын. На заднем сиденьи непоседливо крутился и скалил зубы серый карликовый пудель.

Приблизившись вплотную к пограничному посту, мужчина на мгновение склонился к своему шустрому отпрыску и что-то тихо произнес ему на ухо. Мальчишка небрежно кивнул и сунул в рот очередную жевательную резинку.

Вскоре машину окружили польские пограничники в защитного цвета конфедератках.

— День добрый, Панове! — невозмутимо поприветствовал их самоуверенный «новый русский» за рулем.

Рассеянно кивнув, белобрысый хорунжий принялся сосредоточенно изучать предъявленные ему документы. Между тем его товарищи бдительно осмотрели салон машины, на всякий случай не забыли заглянуть и в багажник.

— Пап, ну, скоро? — нетерпеливо спросил конопатый мальчишка. — Я пи-пи хочу…

— Терпение Серега, великая вещь, — с усмешкой ответил мужчина в белом. — Тише едешь — дальше будешь…

Пристально взглянув на ребенка, белобрысый пограничник неожиданно поинтересовался:

— А мамка дзе?

— Как где? В Париже уже… — презрительно усмехнулся мальчишка. — Опять, наверно, по магазинам бегает…

Хорунжий с интересом вскинул бровь и, возвратив документы владельцу, коротко козырнул:

— Прошу пан… Можно ехать…

— Дзенькую, — невозмутимо кивнул русский медведь. И натужно взревевший БМВ решительно рванул через границу.

 

29

Обложенный роскошными венками, полированный, с вызолоченной фурнитурой гроб стоял на столе, поверх кровавого сукна, как будто на эшафоте.

С большой застекленной фотографии с траурной лентой безмолвно взирал на собравшихся внушительный лик государственного человека, чье мертвенно-желтоватое окостеневшее лицо, слегка возвышаясь над краем гроба, всецело принадлежало уже совершенно иному миру.

По углам, словно каменные изваяния, неподвижно возвышались четыре златопогонных мужественных полковника в парадном обмундировании.

Возле гроба, сбившись в кучку, безутешно рыдали осиротевшие родственники.

В убранном с подобающей пышностью скупо освещенном актовом зале растерянно толпилось множество народа. Тут были подтянутые военные, внушительные штатские, немало женщин в трауре. И покрывая собою неумолчный людской гул, волнами катились откуда-то сверху томительные рулады пронзительной траурной музыки.

Скромный и незаметный, в безупречном сером костюме с черной лентой на рукаве, Аркадий Аркадьевич одиноко стоял у колонны и, удрученно надломив тонкие брови, с грустью глядел на происходящее.

Подумать только: сколь жалка и нелепа суетная человеческая жизнь! А смерть еще нелепее…

Еще вчера ты мог быть облеченным властью государственным человеком, неумолимым властителем ничтожных людских судеб. Пред тобою заискивали и преклонялись. Тебя почитали и ненавидели. Словно воплощенный бог, ты был могущественнее самой смерти! И одним своим взглядом ты повергал в дрожь…

И вдруг случилось нечто неизъяснимо таинственное — и ты просто перестал быть. И от всего твоего вчерашнего величия остался лишь жалкий и никчемный труп, перед которым зачем-то разыгрывается этот нелепый спектакль, которому воздаются почести…

Об этом с затаенной грустью размышлял теперь Аркадий Аркадьевич и непослушными пальцами машинально теребил готовую вот-вот оторваться глянцевитую пуговицу на пиджаке.

Внезапная смерть старика поразила его так же, как и многих собравшихся в этом зале людей. Казалось, этот человек просто не мог умереть, как все, столь велики были его неоспоримые власть и сила. И вот надо же — умер… Да еще при каких обстоятельствах!

Подробности этой скоропостижной смерти полковник Сошников узнал одним из первых. Теперь они сделались всеобщим достоянием и с интересом обсуждались присутствующими.

Более неуместного положения для того, чтобы расстаться с жизнью, невозможно было даже придумать! Попросту говоря, старика, будто в насмешку, угораздило встретить смерть в собственном дачном сортире, оборудованном для полного комфорта, помимо импортной сантехники, еще кондиционером и стереоприемником…

Сердечный удар хватил его за крайне неотложным делом. И как назло — под музыку. Когда безмозглые охранники, заподозрив неладное, догадались выломать дверь — старик был уже мертв. По крайней мере, насладился напоследок великолепным комфортом.

И вот теперь его обряженное в парадный генеральский мундир бренное тело было безжалостно выставлено для всеобщего обозрения. И вчерашние сослуживцы с болью в голосе велеречиво перечисляли многочисленные заслуги покойного перед Отечеством. Скромно напомнили, каким во всех отношениях прекрасным он был человеком: благородным, самоотверженным, мужественным, стойким и преданным защитником горячо любимой родины, отцом и учителем подчиненных, образцовым семьянином. Проникновенно клялись мертвецу навсегда сохранить в своих сердцах благодарную о нем память. И все это неподдельно искренне. Так же искренне, как ненавидели и боялись его при жизни.

Аркадий Аркадьевич незаметно стушевался именно затем, чтобы избежать незавидной участи очередного оратора. Хоть он, мягко выражаясь, недолюбливал усопшего, но кощунственно лицемерить над раскрытым гробом — было для полковника Сошникова испытанием поистине непосильным.

К счастью, торжественная панихида закончилась. И под надрывное завывание похоронного марша медленно и печально начался вынос…

В тот же день, вскоре после похорон, на которые он, разумеется, не поехал, Аркадий Аркадьевич с неизменной кожаной папкой для бумаг деликатно вошел в кабинет своего покойного шефа.

За огромным министерским столом под портретом президента России восседал незнакомый строгий мужчина, на вид не старше его самого, с умным интеллигентным лицом и стильных очках в изящной золотой оправе, и вдумчиво перебирал в беспорядке наваленные перед ним многочисленные документы. Заметив Аркадия Аркадьевича, он неожиданно улыбнулся:

— Товарищ Сошников? — и поднявшись из-за стола, вышел навстречу, на ходу дружелюбно протягивая руку. — Будем знакомы: Голиков Павел Андреевич… Некоторым образом, ваш новый начальник.

— Очень приятно, — со смущенной улыбкой кивнул Аркадий Аркадьевич. И это была сущая правда. Потому что открытое, благородно-мужественное, умное лицо нового шефа действительно произвело на него самое благоприятное впечатление.

— Вот, — сделав безнадежный жест в сторону заваленного бумагами стола, печально улыбнулся он, — пытаюсь, знаете ли, немного разобраться во всем этом беспокойном хозяйстве… — Аркадий Аркадьевич понимающе покачал головой. — Да что же мы стоим? Прошу! Прошу садиться, уважаемый…

— Аркадий Аркадьевич, — деликатно представился полковник Сошников. И не без удовольствия опустился в массивное кожаное кресло.

— Хоть об усопших, как говорится, либо хорошо, либо ничего, но я, признаться, не ожидал встретить здесь такие авгиевы конюшни, — разочарованно пожаловался, усаживаясь за стол, новый хозяин державного кабинета.

Покосившись на переполненную корзинку для бумаг, Аркадий Аркадьевич невольно усмехнулся, заметив лежавшие сверху нераспечатанные пачки тошнотворного «беломора».

— Нет, пожалуй, пора немного передохнуть… — обреченно вздохнул новый начальник. И протянув Аркадию Аркадьевичу открытую пачку «Мальборо», гостеприимно предложил: — Прошу вас, коллега…

«Похоже, мы сработаемся», — затягиваясь ароматным дымом, с облегчением подумал полковник Сошников. И, как говорили в недавнем прошлом, с глубоким удовлетворением мысленно отметил, что очередной патрон явно не стремился подчеркнуто соблюдать дистанцию. А это определенно указывало, что он был человеком нового, демократического склада.

— Сказать по правде, — откровенно признался Павел Андреевич, — новое назначение явилось для меня полнейшей неожиданностью. Я ведь, знаете ли, занимался совершенно иными делами… Но когда узнал, с какими людьми мне предстоит работать… Одним словом, дорогой коллега, мне рекомендовали вас как во всех отношениях блестящего, незаурядного профессионала… — Польщенный Аркадий Аркадьевич смущенно пожал плечами. — А поскольку мне неизбежно понадобится заместитель, то я сразу решил предложить это место вам… Надеюсь, вы не возражаете?

Аркадий Аркадьевич не возражал. Напротив, на лице его невольно просияла благодарная улыбка.

— Вот и замечательно, — обрадовался новый начальник. — Уверен, что вместе, в тесном, так сказать, контакте, мы успешно наведем порядок в этом изрядно запущенном хозяйстве… Итак, к делу!

Добрых несколько часов они самоотверженно разбирали в беспорядке наваленную на столе груду документов. И с помощью Аркадия Аркадьевича благополучно вычистили оставленные в наследство стариком авгиевы конюшни. Таким образом, начало тесного контакта без преувеличения можно было назвать успешным.

— А теперь, уважаемый коллега, — во время заключительного перекура неожиданно заявил новый начальник, — мы с вашего позволения поговорим об одном довольно щекотливом деле…

Разумеется, Аркадий Аркадьевич тотчас догадался, о каком именно деле пойдет речь, и ощутил досадное внутреннее напряжение.

Дело в том, что упомянутое дело внезапно самым непредвиденным образом застопорилось. Более того: произошел злополучный и совершенно недопустимый срыв, грозивший свести на нет достигнутые величайшим трудом скромные результаты проделанной работы. И хоть непосредственной вины полковника Сошникова в этом как будто не усматривалось, будучи ответственным руководителем операции он с затаенным волнением ежедневно ожидал последствий столь рокового провала.

А провал, судя по всему, был полным. Посланная в Швейцарию оперативная группа внезапно столкнулась с очередной хитроумной уловкой покойного «Фишера». Шифр на браслете, за которым так мучительно долго охотились полковник Сошников и его люди, оказался ложным. При детальном рассмотрении выяснилось, что этот проклятый шифр был невероятно искусно изменен каким-то незаурядным ювелирных дел мастером, и произошло это, судя по всему на одном из промежуточных этапов операции…

Аркадий Аркадьевич решительно терялся в догадках: кто мог своим оперативным вмешательством так блестяще и профессионально разрушить всю безукоризненно спланированную операцию? И что самое досадное — на долгожданно-заключительном ее этапе?!

Непосредственное участие во всем этом самой Дубровиной представлялось Аркадию Аркадьевичу весьма сомнительным. Быть может, постороннее вмешательство произошло в том промежутке, когда с нее было на время снято наружное наблюдение? Проверив эту догадку, Аркадий Аркадьевич к ужасу своему обнаружил, что, если верить документам, никакого браслета в ломбарде на Пятнадцатой парковой попросту не было! С кем же она, черт побери, там встречалась?!

Полковник Сошников уже готов был отдать приказ срочно доставить Дубровину в Москву, чтобы решительно вытрясти из нее всю правду. Но тут произошло событие, которое пролило свет на многое, очень многое во всем этом запутанном деле.

Как выяснилось, вскоре после отъезда оперативной группы, когда Аркадий Аркадьевич был всецело озабочен совершенно иными проблемами, с их подмосковной дачи была самым бесцеремонным образом дерзко похищена удерживаемая в качестве заложницы маленькая дочь Дубровиной! И произошло это буквально среди бела дня, по вопиющей халатности оперативных сотрудников. Попросту говоря, похититель, заявившись туда под видом хмельного забулдыги, невесть каким образом ухитрился мертвецки напоить орлов-оперативников, сам при этом оставшись трезвым. А остальное было уже, как говорится, делом техники. Стоит ли упоминать, какое невероятное потрясение испытал Аркадий Аркадьевич, когда поспешно проведенная дактилоскопическая экспертиза неопровержимо засвидетельствовала, что на злосчастной даче были обнаружены отпечатки пальцев… покойного Катаргина!

Это могло бы показаться невероятным, но это был факт. Благодаря удачной инсценировке своего убийства, которой полковник Сошников не столько поверил, сколько захотел поверить, подлец Катаргин благополучно ускользнул из поля зрения бдительных органов и, затаившись, весьма удачно выбрал момент, чтобы вмешаться и разрушить все их планы. Поистине это был блестящий профессионал.

Аркадий Аркадьевич, сам того не желая, проникся к нему невольным уважением.

Необходимо было срочно объявить повсеместный розыск этого хвата. Вытрясти из Дубровиной — состоял ли он с нею в сговоре. Усилить контроль на границах. И возможно, связаться с Интерполом…

Но отдать подобные распоряжения без санкции вышестоящего начальства Аркадий Аркадьевич попросту не имел права, а внезапная смерть старика связала ему руки. Таким образом, бесценное время было непоправимо упущено, и реальные шансы поймать Катаргина катастрофически таяли с каждым часом…

Сомневаться не приходилось только в одном: кто бы ни возглавил отдел после смерти старика — вина за провал операции будет неизбежно возложена на «стрелочника», каковым как ни крути, явится полковник Сошников. И узнав о вызове в державный кабинет, Аркадий Аркадьевич уже внутренне приготовился к самому худшему.

— Я внимательно изучил ваш отчет по этому делу, — многозначительно произнес новый начальник, — и обнаружил, что ваши действия были, с профессиональной точки зрения, абсолютно…

От волнения у Аркадия Аркадьевича неожиданно перехватило дыхание и мучительно защемило сердце. Но спустя миг он уже с облегчением вздохнул, не в силах поверить собственным ушам.

— …правильными! Да, уважаемый коллега. Вы действительно сделали все возможное… — однозначно подчеркнул новый хозяин державного кабинета. И невозмутимо пожав плечами добавил: — Ну, а в том, что из этого вышло, я лично склонен усматривать, так сказать, неисповедимую волю случая… Кстати, не исключено, что это и к лучшему…

Аркадий Аркадьевич недоуменно вскинул брови.

— Я не оговорился, — подтвердил Павел Андреевич. — Более того: мне решительно непонятно, ради чего необходимо было все это затевать?! Держать в постоянном напряжении такое множество людей. Проворачивать такую гигантскую работу… Ведь это, если разобраться, просто мартышкин труд! Бессмысленное разбазаривание драгоценных сил и средств. Руководящий идиотизм, так сказать… — Но тотчас деликатно поправил себя: — Впрочем, к вам, дорогой коллега, мои критические замечания не относятся.

— Простите, — осторожно заметил Аркадий Аркадьевич, — вы не могли бы пояснить?

— Охотно! — оживился новый начальник. — Изучив дело, я окончательно убедился, что упомянутую проблему можно было уладить значительно проще и быстрее! Да-да, и не затевать всю эту никчемную детективную историю… Давайте представим следующее, — продолжал он, — а именно, что мы доподлинно знаем, какого рода информацию срочно желают получить там. — Последовал презрительный жест пальцем в небо. — Своеобразную информацию, это верно. Или попросту говоря — компромат! Так в чем же проблема? Не проще ли, чем затевать всю эту волынку, без промедления воспользоваться нашими архивами?! Ведь там, смею вас уверить как специалист, находится самая любопытная информация на этих заинтересованных товарищей. Полная и всесторонняя…

— Но… — неуверенно возразил Аркадий Аркадьевич.

— Даже если допустить, что материалы наших архивов страдают некоторыми пробелами, — решительно перебил его новый начальник, — разве мы не в состоянии заполнить эти белые пятна?! Немного вдохновения и таланта, друг мой, и дело в шляпе! Уверяю вас: подлинный профессионал способен творить чудеса даже в таком щекотливом деле, как откровенное очковтирательство… Само собой, следует позаботиться о том, чтобы вся необходимая работа была проделана крайне тщательно и… Поскольку, как следует из вашего отчета, доступа к женевскому сейфу Славинского, слава Бога, нет ни у кого, — надежно перекрыть возможную утечку информации отсюда из страны. Полагаю, мы с вами поняли друг друга, дорогой коллега?

— Разумеется… — уважительно кивнул Аркадий Аркадьевич.

— Вот и прекрасно! — с облегчением заключил новый начальник. — В таком случае, товарищ полковник, — уже официально, но как-то не по-начальственному вежливо, распорядился он, — прошу вас срочно организовать всю необходимую работу и, по возможности, скорее закрыть это ненужное дело…

— Мы с вами, знаете ли, просто не имеем права распыляться на подобного рода чепуху. Да-да, коллега, — с дружелюбной улыбкой заметил новый хозяин державного кабинета. — Нас ждут великие дела! И надеюсь, что вместе мы с ними благополучно справимся…

Полковник Сошников с легким сердцем поднялся.

— Кстати, — неожиданно задержал его Павел Андреевич. — Прошу прощения за бестактность. Но я, так сказать, краем уха слышал, что вас можно поздравить с литературным успехом?

— Да… — смущенно кивнул Аркадий Аркадьевич, почему-то не испытывая ни малейшего неудобства от того, что его сокровенная тайна раскрыта. — На днях действительно вышла книжка…

— Поздравляю, коллега! — протянул руку новый начальник. — От всей души… — И с виноватой улыбкой пояснил: — Я ведь, знаете ли, тоже в свободное время сочинительствую… И вообще: почему бы вам как-нибудь не заглянуть ко мне домой? Посидим, побеседуем… А заодно познакомимся семьями?

— С удовольствием, — ответил польщенный Аркадий Аркадьевич. И спохватившись, раскрыл свою кожаную папку. — У меня тут при себе сигнальный экземпляр… Если позволите, то я хотел бы…

— Помилуйте! — не без удовольствия деликатно возразил Павел Андреевич. — Ведь он у вас, пожалуй, единственный? Впрочем, если вы настаиваете… — И, протягивая паркеровскую авторучку, с улыбкой заметил: — Но тогда уж непременно с дарственной надписью…

Аркадий Аркадьевич покинул державный кабинет, окрыленный самыми радужными надеждами. Знакомство с новым шефом оказалось не просто приятным, но приятным решительно во всех отношениях. Меньше всего он рассчитывал встретить в качестве нового руководителя отдела такого умного, обаятельного, интеллигентного человека! Межу тем, именно такой человек был здесь поистине жизненно необходим. И не только потому, что он поспешил назначить Аркадия Аркадьевича своим заместителем.

С каким виртуозным профессионализмом он нашел самое простое и верное решение этого злополучного дела! Действительно: немного вдохновения и таланта… Да ведь и ему, полковнику Сошникову, таланта тоже не занимать. Сказать по правде, подобная мысль в свое время его тоже посещала. Но предлагать старику такое неформальное решение было, несомненно, просто небезопасно.

Наконец-то можно будет свободно расправить плечи и нормально работать! Без страха, подозрительности, неуверенности. Не опасаясь ежесекундно коварного и всевидящего вероломства. Работать так, как и подобает истинному профессионалу. И при этом иметь возможность заниматься в свободное время тем, что твоей душе угодно.

С кончиной старика, похоже, навсегда отошли в небытие зловещие тени мрачного прошлого. И очень хотелось верить, что уже никогда не вернутся.

Господи, как же много у нас в России зависит от начальства! От конкретного, облеченного всей полнотою власти человека, а в сущности, от счастливой или роковой случайности… О, тяжкое бремя врожденного холопства! И угораздило же родиться в такой непутевой стране. Впрочем, если разобраться, могло б быть и хуже…

И размышляя обо всем этом, Аркадий Аркадьевич Сошников решительно шествующий по бесконечным коридорам Большого дома в свой кабинет, от восторгов от встречи с новым начальством постепенно вернулся душой к извечной и простой русской истине. А именно: как бы хорошо ни складывались твои отношения с вышестоящим начальством, на всякий случай, никогда не следует забывать о субординации и осторожной осмотрительности. Или, попросту говоря: минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь…

 

30

За окном белели снежными вершинами горы. Дышали густым смолистым бальзамом покрывавшие их хвойные леса. Тонко тянуло медвяными ароматами отцветающих альпийских лугов. Все чаще из-за гор, волоча за собою косые сети дождя, наползали угрюмые тучи. И тогда в укрывшемся среди лесистых склонов небольшом уютном шале становилось сумрачно и уныло. От резких порывов ветра дрожали в ознобе оконные стекла. И только разведенный в камине огонь продолжал невозмутимо выплясывать свой древний языческий танец.

Одетая в модный спортивный костюм, Настя целыми днями неподвижно лежала поперек широкой постели и остановившимся сомнамбулическим взглядом часами смотрела на горы. В надетых ей на голову стереонаушниках неумолчно вибрировали волны музыкального эфира. Но эти бойкие звуки лишь мимолетно скользили поверх ее оцепеневшего сознания, не в силах затронуть его глубины — так скользит ветер по глади уснувшего горного озера.

В этом состоянии Настя пребывала уже вторую неделю — с того самого момента, когда по возвращении из банка она неожиданно заявила своим смертельно раздосадованным конвоирам, что больше не позволит им превращать себя в покорную и безответную марионетку. Она решительно потребовала доставить ее обратно в Москву, в сердцах даже влепила удивленному руководителю группы увесистую пощечину. Возник скандал, закончившийся отвратительной сценой: обаятельные молодые денди, зажав Насте рот и заломив за спину руки, повалили ее на ковер, а улыбчивая красавица-блондинка необыкновенно ловко сделала скандалистке незаметный укол. И спустя несколько минут Настя провалилась в тусклую бездну…

Она не осознавала, как ее под руки вывели из отеля и усадили в лимузин, как долго куда-то везли по вьющейся среди гор пустынной дороге. Все происходящее вокруг напоминало туманный сон, в котором Настя была лишь безучастной и покорной зрительницей. Затем ее переодели в спортивный костюм, надели на голову стереонаушники и уложили на постель в небольшой уютной комнате с косым деревянным потолком, из окна которой открывался удивительный вид на безмолвно прекрасные горы.

Каждое утро, когда действие введенного ей наркотического препарата начинало ослабевать, опекавшая Настю блондинка делала девушке очередной незаметный укол, после которого она вновь погружалась в состояние гипнотического оцепенения. Так летели дни. Сменялись рассветы и закаты. Горы за окном то купались в благодатных солнечных лучах, то затуманивались серой пеленою дождя. А Настя все лежала и лежала на постели в пахнущей старым деревом уютной мансарде. И если бы кто-то ненароком спросил у девушки, как ее зовут — она едва ли сумела бы что-нибудь на это ответить…

Был лучистый, промытый вчерашним дождем, жаркий солнечный день. Накануне, утомленный бессмысленным ожиданием, руководитель группы в очередной раз укатил в город, чтобы связаться с Москвой и решить наконец дальнейшую судьбу пленницы. Караулить Настю остались двое приятных молодых людей и улыбчивая красавица-блондинка.

Разомлевшие от безделья и жары, мускулистые Настины охранники, в одних узеньких плавках, блаженно нежились на солнышке, развалившись в установленных на террасе полосатых шезлонгах. Их неотразимая компаньонка, покинув свой шезлонг, по обыкновению отправилась купаться в поблескивавшем неподалеку, за сквозной стеною могучих сумрачных елей крошечном горном озере. Вода в нем была так пронзительно холодна, что мысль покупаться могла придти в голову разве только самоубийце. Ну, может быть, еще моржу. Но красавица-блондинка, по ее собственным словам, даже находила в этом занятии определенное удовольствие. Купалась она нагишом. И всякий раз недвусмысленно предупреждала своих спутников не поддаваться искушению сладострастного подглядывания. И плечистые молодцы на удивление всерьез воспринимали ее улыбчивые предупреждения.

— Ну и тоска… — с хрустом заломив руки за голову, уныло вздохнул один из них. — Сколько же нам тут еще торчать?

— А тебя что, в родные грязи потянуло? — иронично усмехнулся другой. — Не умеешь ты расслабляться, Санек… Дыши себе озоном да наслаждайся жизнью…

— Разве это жизнь?! — пожаловался первый, сероглазый блондин в сделанной из французской газеты бумажной панаме. — От проклятой тоски хоть в петлю… Ну никакого тебе культурного досуга. А еще заграница…

— Ну да… — язвительно усмехнулся второй, атлетический брюнет с мужественно-волосатой грудью, в жокейской шапочке и модных солнцезащитных очках. — Вечно у тебя одно на уме: забуриться в какой-нибудь гадюшник, непременно с картами да с Девочками… И стоило ради этого сваливать из вонючей Москвы? — И лениво почесав грудь, безоговорочно заключил: — Пошляк ты, Солодов… И притом неисправимый…

— Как же, станешь тут пошляком, — обиделся первый. — Вас с Кириллычем Оленька обслуживает, а мне только и остается, что глотать озон да любоваться видами… — И внезапно оживившись, с нетерпением предложил: — Слышь, Витек, может трахнем на пару эту спящую красавицу? Один хрен, валяется тут, как бревно! Не пропадать же бабе. А Кириллыч все равно ничего не узнает…

— Не положено, — равнодушно, но твердо отрезал второй. — Ты что, Солодов, приказа не помнишь?

— Да помню я твой приказ, будь он неладен… — разочарованно проворчал первый, неохотно опрокидываясь обратно в шезлонг.

— Вот и успокойся, парень.

— Как же, успокоишься, когда яйца распирает… — И покосившись на соседа, с интересом заметил: — Блин буду, что эта телка, если ее хорошенько раскочегарить, покруче твоей Оленьки будет! Слышь, Витек, может, все-таки рискнем?

Атлетический брюнет лишь презрительно усмехнулся.

— Отдышись, Санек… А то ненароком кончишь… И вообще, я в эти игры не играю, — и блаженно потянувшись, добавил: — А Ольга Васильевна, между прочим, это класс… Интересно, где она чему научилась?

— Вот мы сейчас и проверим, чего она умеет! — решительно заявил первый, вскакивая на ноги. И сбежав босиком по разогретым деревянным ступеням, развязно зашагал в сторону озера.

— Слышь, Солодов! — небрежно спихнув на затылок жокейскую шапочку, угрожающе бросил вдогонку второй. — Не буди во мне зверя!

— А чего будет? — развернувшись и уперев в пояс кулаки, вызывающе усмехнулся сероглазый блондин.

— Да ничего особенного, — с невозмутимой уверенностью пояснил атлетический брюнет в темных очках. — Просто яйца узлом завяжу…

— Тьфу!.. — раздраженно сплюнул первый и скучающей походкой направился в противоположную сторону, к пустынной горной дороге.

Между тем, где-то в отдалении послышался приближающийся гул автомобиля, надрывный, одышливый, будто машина была неисправна. Затем ее перегретый мотор обреченно взревел, забулькал и наконец заглох.

В сомкнувшейся тишине послышался ленивый окрик брюнета с террасы:

— Санек, а Санек! Поди глянь, братишка, кого там еще принесло!

— А чего глядеть! — язвительно усмехнулся блондин. — Передвижной бардак в гости приехал… — И без особого любопытства зашагал вниз по дороге и вскоре скрылся из глаз за зеленой стеной хвои.

Посередине дороги, не дотянув до укромного шале метров пятьдесят, безнадежно застыл с разинутой пастью старенький обшарпанный «шевроле», какие давала напрокат местная туристическая компания. Возле машины растерянно топтался обвешанный фотоаппаратами средних лет крепкий мужчина в неброском спортивном костюме. Судя по всему, одинокий горе-путешественник. И похоже, американец.

— Есть проблемы? — лениво приближаясь, окликнул его по-английски молодой сероглазый блондин.

Завидев его колоритную пляжную фигуру, путешественник нисколько не удивился, но напротив, призывно замахал руками.

— Привет, мистер! — воскликнул он с явным американским акцентом. И с растерянной улыбкой пожал плечами: — Моя машина… С ней что-то случилось. А я совершенно ничего не понимаю в технике! Вы не могли бы посмотреть? Я… Я заплачу! — И нетерпеливою рукой принялся расстегивать толстый бумажник.

Смерив его изучающим взглядом, подошедший блондин неприметно усмехнулся. «Сразу видно, непутевый…» — презрительно подумал он. Между тем, горе-путешественник уже тряс перед его носом новенькими зелеными баксами.

— Я преподаю в колледже! В Филадельфии, — пояснил он. — У меня дома прекрасный автомобиль. Не то, что эта старая кляча! — раздосадованный американец с отвращением пнул ногой горячее колесо «шевроле». — Но мне никогда не приходилось заглядывать ему вот сюда! Я даже не знаю, как эта штука работает…

— О’кей, мистер! — кивнул сероглазый красавчик. — Деньги? Деньги это хорошо. Одну минуту, я сейчас посмотрю… — И с непринужденной улыбкой уверенно сунул голову под капот.

В тот же миг непутевый американец, воровато оглядевшись, молниеносно полоснул его ребром ладони. И склонившийся над мотором обнаженный молодец с коротким хрипом замертво рухнул на дорогу.

Дальнейшее произошло буквально за считанные секунды. Вынув из кармана наручники, ловкий путешественник мгновенно защелкнул их на запястьях поверженного красавчика. Затем, опустившись на колено, с неожиданной сноровкой сделал ему одноразовым шприцем укол в бедро. И оттащив бесчувственное тело в высокую придорожную траву, напоследок охотничьим ножом безжалостно рассек на нем голубые стильные плавки.

— Вот так-то лучше, ядрена-матрена, — злорадно усмехнувшись, заметил путешественник на великом и могучем русском языке. — Позагорай тут маленько, пока не очухаешься… — И поправив на широкой груди японские фотоаппараты, уверенно зашагал в сторону укрывшегося за поворотом горного шале.

— Ну, чего там, Санек?! — заслышав хрустящие шаги, лениво повернул голову атлетический брюнет в шезлонге. Но тотчас нахмурился и озабоченно встал, уперев руки в бока.

— Хэлло! — приветливо помахал ему рукой приближающийся турист в спортивном костюме. И виновато улыбнувшись, развел руками: — Извините, мистер! У меня сломалась машина… Там, за поворотом! Ваш друг ее сейчас чинит… — Угрюмый брюнет в темных очках смерил незваного гостя недоверчивым взглядом. — Извините… Пожалуйста, извините, мистер! Но у меня, кажется, кончается бензин… Не могли бы вы налить мне немного?! Я вам заплачу! — И для верности показал свой плотный бумажник.

— У вас есть канистра? — недоверчиво спросил по-английски атлетический брюнет на террасе.

— Да… Конечно! — обрадовался американец. — Я сейчас принесу! — Но развернувшись на полпути неожиданно добавил: — Может быть, вы составите мне компанию, мистер? А заодно поможете вашему другу? Кажется, с моей машиной что-то серьезное… А я совершенно ничего не понимаю в технике…

Угрюмо кашлянув, атлетический брюнет в жокейской шапочке нехотя спустился с террасы и мощной уверенной поступью не спеша зашагал за горе-путешественником.

— Какие замечательные у вас места! — восторгался тот. — У нас в Америке тоже есть горы, но, конечно, не такие красивые…

И чуть-чуть помешкав, внезапно сокрушительно врезал шагавшему впереди атлетическому брюнету ребром ладони по шее. Глухо охнув, мужественный гигант тяжело рухнул на колени, а получив еще один удар, ткнулся носом в землю.

Засим последовала аналогичная операция с наручниками и одноразовым шприцем. После чего коварный автолюбитель охотничьим ножом так же распорол его плавки и зашвырнул их в сторону. И без труда взвалив на плечо тяжелое обмякшее тело, отнес его в сарай, где и швырнул на груду старого тряпья.

Не теряя времени, липовый американец пронырливо шмыгнул в небольшой деревянный дом и спустя несколько минут участливо склонился над сомнамбулически застывшей Настей.

— Привет, сестренка! — широко улыбнулся он, но улыбка тотчас слетела с его посуровевшего мужественного лица.

— Так… Ясное дело, — со вздохом покачал головою Глеб. Заметив стоявший в углу Настин чемодан, раскрыл его и, покопавшись внутри, извлек оттуда ее памятную московскую сумочку.

— Слабоват сигнальчик, — невольно усмехнулся он, выуживая из-за подкладки миниатюрный электронный радиомаячок. — Ну, да ничего… Дело свое сделал…

Собрав Настины вещи, дерзкий ловкач взвалил бесчувственную девушку на плечо и, подхватив ее чемодан, осторожно зашагал по лестнице вниз.

Но выйти он не успел. Потому что на террасе горного шале внезапно послышался недоуменный женский голос:

— Виктор! Санька! Вы где, парни?!

И тотчас входная дверь со скрипом приоткрылась, и застигнутый врасплох похититель оказался лицом к лицу с завернутой в мокрое купальное полотенце свежей и румяной красавицей-блондинкой.

Встретив ее изумленно вспыхнувший взгляд, незваный гость невольно отступил назад, в глубину просторного сумрачного холла. Поставил на пол чемодан. Успел осторожно опустить Настю в потертое кожаное кресло у камина…

Войдя вслед за ним, удивленная красавица ослепительно улыбнулась. И вдруг, сорвав с себя купальное полотенце, нагая и прекрасная, словно воинственная амазонка, молниеносно приняла боевую стойку заправского каратиста.

— Ого… — удивленно вскинул брови незваный гость. И в ту же секунду эта обнаженная молния с визгом метнулась к нему, сокрушительным ударом ноги в грудь сбила с ног и повергла навзничь, на груду с грохотом опрокинутой мебели.

Беспомощно поворочавшись среди обломков, незадачливый похититель судорожно проглотил комок и шатко поднялся на ноги.

— Неплохо, девочка, — сплюнув кровавый сгусток, глухо прохрипел он. — А ну, покажи, что ты еще умеешь…

Отскочив на середину холла, нагая фурия снова приняла пружинистую боевую стойку, изображая гибкими руками какие-то угрожающие пассы. Затем взвизгнула и, циркулем крутанувшись в воздухе, молниеносным ударом пятки едва не вышибла дерзкому самозванцу мозги.

Запрокинув голову, он шумно отлетел в угол и, впечатавшись в стену, невольно вскинул руки, защищая себя от обрушившихся на него лосиных рогов, птичьих чучел и других настенных украшений.

— Оч-чень х-хорошо, девочка, — тяжело дыша, прохрипел он, ощупью пробираясь вдоль стены в сторону окна.

Позабытая в кресле Настя равнодушно взирала на развернувшееся у нее перед глазами побоище.

Нащупав ладонью стоявшую на камине обливную керамическую вазу, незваный гость сделал еще несколько вкрадчивых шагов вдоль стены к окну и, внезапно размахнувшись, яростно метнул в изготовившуюся к прыжку обнаженную амазонку этот довольно никчемный в качестве оружия предмет, чем только разозлил свою неукротимую противницу.

Виртуозно увернувшись, она всплеснула нагой незагорелой грудью и, разворачиваясь в очередном прыжке, метнулась на обреченного злоумышленника с победным пронзительным визгом.

Но не тут-то было! Мгновенно бросившись на пол, он ловко избежал очередного сокрушительного удара, и взбешенная фурия, с неудержимой силой вломившись в широкое окно, вместе с водопадом звенящих осколков вылетела на террасу. Без промедления сиганувший вслед за нею плечистый крепыш прыжком оседлал ее распростертое на животе окровавленное тело и разящим взмахом ладони твердо поставил последнюю точку в этом непредвиденном сражении.

Затем извлек из поясного подсумка одноразовый шприц и мастерским уколом в округлое тугое бедро закрепил успех своей нелегкой победы. Надевать на израненную русалку наручники он великодушно не стал. А вместо этого на руках отнес ее к шезлонгу и бегло осмотрел кровоточащие резаные раны.

— Такая хорошая девочка, — укоризненно произнес он, вытирая платком кровь. И не обнаружив сколько-нибудь опасных порезов, со вздохом добавил: — А туда же… Драться…

Наскоро перевязав пострадавшую извлеченным из подсумка миниатюрным рулоном бинта, победитель мимоходом взглянул на часы и не без удовольствия заметил:

— Ну, вот… Покемарите на солнышке часок-другой, и будет у вас настоящий клуб натуристов…

Спустя несколько минут, с бесчувственной Настей на плече и ее зажатым в свободной руке чемоданом, он уже, как ни в чем не бывало, шагал вниз по живописной горной дороге, мимо обреченно разинувшего пасть обшарпанного «шевроле», к следующему повороту, за которым, укрывшись под ежовыми рукавицами придорожных разлапистых елей, мирно дожидалась его другая, абсолютно исправная и полностью заправленная машина.

— А горы здесь хороши, — запуская мотор, напоследок заметил он. И с явным самодовольством добавил: — Ну, очень клевое местечко… Так бы и остался, ядрена-матрена!..

 

31

Настя пришла в себя в уютном номере тихого отеля на берегу лазурного озера. Она узнала Вадима и даже улыбнулась ему. Но еще несколько дней пребывала в том же слегка заторможенном состоянии.

За это время успело произойти несколько примечательных событий, почти не затронувших ее сознания, — Настя в них принимала участие лишь как бессловесная статистка.

Для начала Вадим вывел ее на прогулку по живописным окрестностям чудного озера, рассказывал что-то смешное и все время шутил. Затем проводил Настю в роскошный магазин, где ее со вкусом одели во все самое модное и дорогое. Посетила она и столь же дорогой дамский салон, откуда вышла с великолепно уложенными серебристыми волосами, преобразившись в томную романтическую красавицу. И наконец, вместе с Вадимом, вырядившимся по такому случаю в шикарный стильный костюм, они как бы мимоходом побывали в том же злополучном банке, с которого без малого год назад и началась вся эта история, и, погрузившись в машину, стремительно помчались через всю Европу к Лазурному берегу Франции.

Заметно повеселевший и расслабившийся, Глеб был вполне собою доволен. Разработанный им весьма рискованный план благополучно удался. Более того: теперь у него появилась реальная возможность начать совершенно новую жизнь. И уверенно сжимая баранку, Глеб с самодовольной улыбкой предавался безудержным прекраснодушным мечтаниям. Впрочем, были они не так уж неосуществимы, как могло бы показаться на первый взгляд.

Покидая затерянное в швейцарских горах шале, где спрятали Настю, он, разумеется, не забыл основательно перетрясти вещи ее охранников и почти без труда нашел оформленный по всем правилам Настин загранпаспорт и другие необходимые документы. Отменным дополнением к паспорту были заготовленные им по Батиным каналам безупречные визы, открывавшие Глебу зеленую улицу для беспрепятственных путешествий по всей Европе. Упустившим его бойцам невидимого фронта оставалось только бессильно кусать себе локти. Ибо даже дураку было ясно, что ловить Глеба сейчас — это все равно, что искать ветра в поле.

Сказать по правде, найти и освободить Настю оказалось довольно непросто. Немало дней Глеб безуспешно колесил по пустынным горным дорогам, пока не запеленговал слабый сигнал радиомаяка. Казалось просто чудом, что эта электронная игрушка благополучно миновала все границы и не была между делом выброшена вместе со скромной Настиной сумочкой.

Ощупывая искусно запудренные синяки и шишки, украсившие его мужественную физиономию, Глеб с неизменной усмешкой вспоминал пережитое им неожиданное приключение. За свою бурную жизнь он повидал всякое. Но драться с голой девкой ему до сих пор не приходилось. Впрочем, до настоящей драки дело, к счастью, не дошло…

Если со швейцарской «опергруппой» он управился без особых проблем, то подготовка похищения Зайки стоила Глебу немало нервов и сил. Прежде всего, стерегли девочку его собственные бывшие наружники. Для того, чтобы, не раскрыв себя, успешно обмануть их бдительность, предстояло хорошенько пораскинуть мозгами. Ведь эти молодчики прекрасно знали Глеба в лицо и с глазу на глаз вполне могли опознать его под любой, самой неожиданной личиной. Но в последний момент на помощь ему определенно пришла судьба. После отлета Насти охранников на даче сменили, и Глебу почти без труда удалось запудрить им мозги своей остроумной выходкой. Единственное, что по сей день вызывало у Глеба содрогание — навязчивое воспоминание о том, как перед выходом на дело, он вынужден был, за неимением под рукой нужных препаратов, съесть целую пачку сливочного масла — надежный дедовский способ сохранить трезвость во время любой безудержной пьянки.

Теперь все это было позади. И улыбчиво поглядывая на сказочно преобразившуюся Настю, Глеб с упоением наслаждался скоростью и полнотой одержанной победы. Скоро они будут в Ницце, где Настю ожидает сразу несколько приятных сюрпризов. Кроме того, он втайне готовил ей еще один — да такой, о котором Настя, похоже, даже и в мечтах не помышляла.

Утомленная долгим и стремительным путешествием, Настя рассеяно глядела по сторонам и вдруг начала узнавать открывавшиеся перед нею незабываемые картины. Определенно, ей был знаком этот курортный город на берегу обширной лазоревой бухты, полной белоснежных кораблей и легкокрылых яхт. Эти солнечные предгорья и вьющаяся среди роскошных садов гладко поблескивающая дорога. Вот и ворота, за которыми, сладостно благоухая, пламенели безукоризненно ухоженные кусты алых роз — несомненно это была «Софи Лорен»!

Остановив машину, Вадим по-хозяйски направил на закрытые ворота руку с лежавшим на ладони устройством дистанционного управления, и вскоре они уже плавно вкатились на устроенную перед домом просторную площадку для автомобилей.

— Приехали, сестренка, — белозубо усмехнулся Вадим и лихо распахнул дверь.

Не двигаясь с места, Настя с необъяснимым волнением следила за его удалявшейся крепкой плечистой фигурой в щегольском белом костюме.

— Мадам Доминик! — по-французски позвал он, остановившись у приоткрытых дверей памятной Насте виллы. И спустя мгновение оттуда с улыбкой появилась приятная пожилая француженка в изящном переднике.

— Бонжур мадам! — обрадовался Вадим и галантно поцеловал смущенной женщине руку. — Вы сегодня просто неотразимы!

— Благодарю вас, месье Вадим, — смущенно ответила она. — Вы очень любезны…

— А где же наша очаровательная мадемуазель Зизи? — нетерпеливо озираясь вокруг, с улыбкой спросил Вадим.

— О, мадемуазель отправилась купаться со своим маленьким другом, — пояснила француженка, сделав соответствующий жест в сторону расположенного у подножия виллы небольшого тихого пляжа.

Но тут по уходящим вниз, затененным экзотической зеленью, гладким ступеням взволнованно затопали приближающиеся детские шаги, вперемежку со звонким беззаботным лаем, и вскоре на посыпанную хрустящим гравием дорожку перед домом оживленно выпорхнула Зайка, стройная, загорелая, словно маленькая креолка, с лихорадочно блестящими глазами и, увидев Вадима, радостно взвизгнула:

— Дядя Вадим!

Следом с высунутым от жары языком весело выскочил серый карликовый пудель.

— Привет, Заяц! — ослепительно улыбнулся Вадим, подхватывая девочку на руки. — А ну, догадайся, кого я тебе привез?

С волнением оглядевшись вокруг, девочка внезапно замерла, удивленно глядя на серую дядину машину, возле которой безучастно стояла необыкновенно красивая молодая тетя с серебристыми волосами.

— Не узнаешь, что ли? — недоуменно спросил дядя Вадим, опуская девочку на землю.

Заметив ее, роскошно одетая незнакомая дама с удивительно знакомым лицом невольно вздрогнула и, прижимая руки к груди, изумленно взглянула на Зайку.

Еще минуту они, будто завороженные, неподвижно глядели друг на друга. Затем, сорвавшись с места, Зайка с протянутыми руками бросилась на шею этой неожиданной тете, едва не задохнувшись от собственного восторженного крика:

— Мама!!!

— Зоя… Заинька! — всплеснув руками, испуганно воскликнула Настя. И ощутив горячий прилив в одночасье вернувшихся к ней сил, исступленно прижала плачущую девочку к груди.

Глядя на эту счастливую встречу, месье Вадим и пожилая миловидная француженка с улыбками переглянулись.

— Хорошо то, что хорошо кончается, — с облегчением произнес Вадим и тотчас повторил сказанное по-французски.

— Oui… — смахнув невольную слезу, тихо ответила добрая женщина…

 

32

Вызолоченное солнцем море ослепительно блестело и переливалось, словно жидкое стекло.

Поднявшись на борт пришвартованного у легкого пирса большого мореходного катера, Глеб на мгновение залюбовался его стремительными белоснежными формами и, услышав приближающиеся веселые женские голоса, поспешил отнести в каюту несколько увесистых громоздких чемоданов. Через несколько минут все было уже готово к отплытию. Оставалось лишь попрощаться с милейшей мадам Доминик да поднять якорь.

Настя без сожаления расставалась со своей нежданно воскресшей сказкой. Минул почти год с тех пор, как она посетила сей райский уголок, а сколько за это время успело произойти всевозможных событий! Здесь же, под щедрым солнцем благодатного юга, все осталось по-прежнему: лучезарное море, повитый неувядающей зеленью высокий берег и вознесенная над ним великолепная вилла, райский сад, полный цветущих благоухающих роз… Не было только ее доброго волшебника — одинокого повелителя этого сказочного царства. И никогда больше не будет. А без него все здесь казалось Насте не более чем прекрасной, но безжизненной декорацией. Трогательно незабываемой и потаенно мучительной. И в последний раз оглянувшись вокруг, она без колебаний сошла вслед за дочерью по гладким разогретым ступеням к берегу и поднялась на борт белого катера, где их дожидался Вадим.

В джинсах и вылинявшей матросской тельняшке, как оказалось, его собственной, неугомонный, с ослепительной улыбкой до ушей, он выглядел очень колоритно. Сердечно расцеловал оставшуюся на пирсе смущенную француженку и нетерпеливо взлетел на застекленный капитанский мостик. Спустя мог, повинуясь его капитанской воле, катер глухо загудел, шумно закипела за кормою вода, и маленькое суденышко, уверенно рассекая лазурные волны, взяло курс в открытое море.

— До свидания! До свидания! — размахивая руками, по-французски бойко выкрикивала Зайка. И Настя с улыбкой вторила ей, провожая взглядом одинокую удалявшуюся фигуру мадам. Высокий зеленый берег, раздвигаясь вширь, уходил все дальше и дальше. И скоро уже невозможно было разглядеть ни мадам, ни растаявшей в солнечной дымке сказочной виллы.

Вдыхая полной грудью солоноватый головокружительный воздух, Настя, затенив ладонью глаза, с надеждой взглянула на открывшиеся перед нею бескрайние морские просторы. Доморощенный философ с Патриаршьих прудов предрек ей сущую правду. Куда же ведет уготованная ей дальняя дорога? В какие неизведанные дали?!

Пока Настя с Зайкой не спеша располагались в отведенной им уютной небольшой каюте, Глеб, с удовольствием сжимая в руках штурвал, стремительно гнал всецело подвластный ему белоснежный катер в открытое море. Его давнишний памятный сон, похоже, оказался вещим. Подумать только: какие удивительные чудеса творит порою с нами всеведущая судьба! И упоенный нахлынувшими на него пленительным чувством свободы и безоглядного счастья, Глеб в эти минуты вновь с особенной силой ощутил, что жизнь его действительно начинается заново, и все самое лучшее и прекрасное в ней еще впереди. И неважно, что за плечами у него сорок тягостных лет, полных опасностей и тревог, бесприютных скитаний и мучительных разочарований. Пока жива в сердце надежда — не стоит оглядываться назад! Пусть прошлое навеки бесследно растает, как тает за кормою покинутая чужая земля…

Когда в слепящей солнечной дымке затуманился и скрылся из глаз далекий Лазурный берег, Глеб значительно сбавил ход и с лукавой усмешкой взялся за трубку установленного на мостике телефона спутниковой связи. Нетерпеливым пальцем натюкал на музыкальных клавишах знакомый московский номер и, затаив дыхание, принялся ждать. А вдруг повезет?

— Алло… Слушаю! — недовольно отозвался усталый голос Сереги.

— Здорово, братишка! — обрадовался Глеб. — Не узнаешь?!

— Глеб? — изумленно переспросила трубка. — Ты?! — и тотчас послышался облегченный вздох. — Стало быть, оторвался, волчара… Ты откуда, если не секрет?

— Да вот, по случаю подлодку угнал в Средиземном море, — невозмутимо ответил Глеб. — Сейчас готовлюсь к погружению, ха-ха…

— Ну, да, — недоверчиво усмехнулся Серега. — Хватит заливать-то!

— Еще чего — заливать… Ты же меня знаешь!

— Так ты чего, правда за кордоном?! — настаивала трубка. — А эта… Ну, как ее… Тоже с тобой?

— Где же ей еще быть? — самодовольно усмехнулся Глеб. — Море, я тебе доложу, тут просто класс! Райская жизнь, ядрена-матрена…

— Слышь, браток, — со вздохом заметил Серега, — ты что же, насовсем, выходит, с якоря снялся?

— Сплюнь, дурья голова! — решительно заявил Глеб. — Как же я без вас-то, соколики мои ненаглядные?! Одним словом, помотаюсь маленько по белу свету, подивлюсь, как там люди живут — и домой!.. Тоже придумал — насовсем…

— Ты уж смотри, — потеплев, улыбнулся Серега. — Старых друзей не забывай…

— Слушай, братишка, дело у меня к тебе есть, — озабоченно начал Глеб. — Позвони Бате… Скажи, мол, полный порядок в танковых войсках… Ну, а я ему, как все маленько поутихнет, потом откуда-нибудь звякну… По рукам?

— Ладно, — отозвался Серега. — Ты только не суетись там, путешественник. Семь футов тебе под килем!.. Слышь, старик, тут у меня Маринка трубку вырывает. Совсем осатанела баба… Так что я не прощаюсь… — И тотчас послышался взволнованный женский голос.

— Здорово, сестренка, — расплываясь в благодушной улыбке, обрадовался Глеб. — Как дела?.. Да лучше всех! Чего и вам желаю!

Разговор давно закончился, а Глеб, сжимая в одной руке штурвал, а в другой переносную телефонную трубку, продолжал с задумчивой улыбкой следить за стремительным полетом окруживших катер крикливых чаек. Потом вздохнул и, деловито кашлянув, принялся набирать другой, непривычно длинный номер. Не прошло и минуты, как ему приветливо ответил удивительно близкий мелодичный женский голос.

— Доброе утро, мисс, — переходя на английский, уверенно начал Глеб. — Вы не могли бы пригласить к телефону одного из ваших сотрудников? Мне нужен мистер Юрий Ильинский… Да-да, он родом из России…

— О, мистер Джордж Илински? — весело защебетала трубка. — Да, он у нас работает… Сожалею, мистер. Его сейчас нет. Вы могли бы перезвонить минут через тридцать? Но еще лучше, если вы оставите мне ваш номер телефона… Да! И мистер Джордж позвонит вам как только придет. О’кей?

— О’кей, мисс! — усмехнулся Глеб. — Записывайте… Кто звонил? — невольно повторил он следующий вопрос. — Передайте мистеру Илински, что с ним будет говорить его дочь…

— О! — с интересом заметила молоденькая секретарша. — А я и не знала, что у Джорджи есть еще дети… Извините, мистер, а вы…

— Я друг его дочери, — невозмутимо ответил Глеб. — О’кей, мисс! Благодарю вас. Мы будем ждать…

И с облегчением положил трубку.

Между тем на палубе появились одетая в белый открытый сарафан улыбающаяся Настя и поскакушка Зайка в цветастом купальнике. Следом, распугивая чаек пронзительным лаем, выскочил и заметался по катеру маленький забияка Томми.

Блаженно потянувшись, Глеб на время заглушил мотор и решил, что пришло время раз и навсегда покончить с опостылевшим прошлым.

Придерживая рукой развевающийся сарафан, на мостик с недоуменной улыбкой заглянула Настя.

— Что-нибудь случилось? — спросила она. — Почему мы остановились?

— Заходи, сестренка, — напустив на себя загадочный вид ответил Глеб, открывая извлеченный из банковского сейфа внушительный дипломат. — Думаю, тебе это тоже будет интересно…

И пока Зайка нежилась на солнышке, они ненадолго уединились на капитанском мостике.

— Господи… — выдохнула Настя, с изумлением глядя, как небрежно Глеб выгребает из дипломата на столик бесчисленные пачки американских денег. — Что это?!

— Да так… Пустяки! — невозмутимо отмахнулся Глеб. — А вот это уже интересно.

На дне дипломата оказались аккуратно разложенные по прозрачным пластиковым палкам разнообразные документы, письма, фотографии; аудио- и видеокассеты, а также целая коробка компьютерных дискет.

Вставив одну из них в стоявший тут же бортовой компьютер, Глеб бегло затеребил по клавиатуре ловкими пальцами, и на светящемся голубоватом экране тотчас побежали быстрые строчки.

Присмотревшись к ним, Настя с удивлением разобрала мелькавшие среди бесконечного потока информации знакомые имена весьма известных партийных и государственных деятелей, крупных банкиров, промышленников, политиков, навязшие у всех на слуху во время прошлогодней предвыборной компании. И пораженная внезапной догадкой, с тревогой спросила:

— Вадим Николаевич, это…

— Верно, сестренка, — мимоходом кивнул он, всецело погруженный в изучение компрометирующих материалов, к сбору которых тоже имел самое непосредственное отношение.

Бегло просмотрев некоторые документы, Настя с отвращением обнаружила неопровержимые доказательства некогда совершенных этими людьми хитроумных финансовых махинаций, обмана, подкупа, мошенничества. Казалось, не было такого преступления, которое они побрезговали бы совершить ради своих корыстных интересов. И рассеяно перетасовав запечатленные на глянцевитых снимках самодовольно-наглые физиономии сановных проходимцев, Настя со вздохом поднесла руку к груди и обреченно закрыла глаза.

— Какая мерзость… — сдавленно прошептала она. — Господи, а я и не знала…

— Это жизнь, сестренка, — угрюмо заметил Глеб, на которого тоже произвела впечатление вопиющая глубина этой неизменно скрываемой от посторонних глаз грязной правды. — Это жизнь… Где деньги — там и власть. А где власть — там и преступление… Ничего не поделаешь, таков извечный закон жизни… Думаешь, только у нас так? Да во всем мире такие вот неподсудные подонки потому и щеголяют в белых перчатках, чтобы никто не заметил, что у них руки в крови! А уж если кому вздумается покопаться в их грязном белье… — Глеб безнадежно вздохнул. — Одним словом: «Кто осмелится сказать солнцу, что оно лживо?», как говорили древние римляне… А тому, кто сам себе солнце — уже нет дела до собственной тени… Так-то, сестренка. И забудем об этом…

И с раздражением выключил компьютер.

Обратив задумчивый взгляд в сияющую морскую даль, Настя думала о том, что невольной причиной обрушившихся на нее несчастий, была вот эта, сокрытая в сейфе швейцарского банка ужасная правда. Как неправильно, порочно устроена жизнь, если хуже всех приходится в ней людям добрым и чистосердечным, наивно мечтающим жить в мире со своей совестью и другими людьми, но бессильным в одиночку противостоять стихийному напору властвующего в мире слепого зла… Думать обо всем этом было горько и противно. Пожалуй, и в самом деле лучше забыть. Забыть и попробовать вновь улыбнуться живому и лучезарно-доброму солнцу.

— Что… Что вы намерены со всем этим делать? — тревожно спросила Настя, глядя, как Вадим с отвращением сложил документы и дискеты обратно в дипломат и, захлопнув его, решительно взялся за ручку.

— Что делать? — язвительно усмехнулся он. — Сейчас увидишь!

И выйдя на палубу, размахнулся и швырнул тяжелый дипломат далеко в море…

— Ну, вот, сестренка, — с заметным облегчением улыбнулся он. — Довольно с нас чужих грехов! Со своими дай Бог разобраться… Все равно: в этой жизни или на небесах, каждый получит то, что заслужил! Верно?

— Верно, — с печальной улыбкой тихо ответила Настя.

— Вот и славно, сестренка! — обрадовался Вадим, вновь запуская мощный мотор покачивающегося на волнах белоснежного катера. — Жить надо так, чтобы не было мучительно больно… — Ни тебе, ни от тебя… А остальное — как Бог даст! Так-то, сестренка… — И лихо переложив штурвал, стремительно помчался по вызолоченному солнцем морю, вдрызг рассекая набегающие встречные волны.

Глядя в открытое мужественное лицо Вадима, на его полную уверенности и силы плечистую фигуру, Настя невольно поблагодарила судьбу за то, что ей наконец посчастливилось встретить такого искреннего и отважного человека. Верного друга и настоящего мужчину. Оказалось, такие еще встречаются на белом свете, хотя и довольно редко. От бодрящих порывов тугого соленого ветра, от ликующего солнечного света в незамутненной лазури небес, от пронзительного чувства необычайной легкости и свободы настрадавшееся Настино сердце внезапно наполнила безудержная детская радость. Захотелось танцевать, смеяться, петь! И верить — верить всей душою, что все горькое и мрачное в ее жизни навсегда осталось позади. Что ждет ее дальняя и светлая дорога. И кто знает — быть может на этой прекрасной дороге она больше не будет так одинока…

Со смехом подставляя лицо летящим навстречу сверкающим брызгам, Настя, воскресшая и счастливая, застенчиво покосилась на Вадима и почему-то спросила его:

— Вадим Николаевич! Вадим! А вы всех женщин называете — сестренка?

— Нет, — белозубо усмехнулся он. — Только хороших! А с плохими я не вожусь… — И невольно кашлянув, смущенно добавил:

— Вообще-то меня Глебом зовут… А Вадим — это вроде как легенда…

Настя изумленно вскинула брови и тотчас лукаво улыбнулась.

— А я Настя… Анастасия, — в шутку представилась она. — Будем знакомы, Глеб!

— Будем, сестренка! — с радостью воскликнул он.

— А откуда вы родом? — осторожно поинтересовалась Настя.

— Воронежский я… Хутор наш звался Раздольный. Только сейчас ничего от него не осталось… Родители померли. Друзья разъехались кто куда…

— И конечно, служили в армии?

— Ясное дело, служил, — пожал плечами Глеб. — В спецвойсках! А теперь вот уволен за ненадобностью…

— А живете вы где? — с интересом допытывалась Настя.

— Да где придется! Я ведь, сестренка, птица вольная… Куда захочу — туда и лечу…

— Так вы что же, — сочувственно вырвалось у нее, — совсем один?!

— Ну, это как сказать! — с усмешкой прищурился Глеб. — Раньше был один, а теперь как будто не совсем…

Почувствовав, что краснеет, Настя смущенно отвернулась к морю. Это могло бы показаться странным, но и она испытывала в эти минуты то же самое. А может, так и должно быть?

— Мама! Мамочка! Дядя Вадим! — спохватившись, воскликнула загоравшая на корме Зайка. — Там дельфины! — И вскочив на ноги, бойко прискакала на капитанский мостик. — Смотрите, они нас догоняют!

— Это к счастью, — загадочно произнес Глеб, любуясь волнообразным полетом скользящих по обоим бортам катера лоснящихся морских красавцев.

— А почему, дядя Вадим? — не унималась Зайка.

— Потому, что кончается на «у»! — передразнил ее Глеб. — А вообще — старинная морская примета!

Порезвившись вокруг, веселая стайка дельфинов постепенно отстала и вскоре скрылась из виду.

— А куда мы поплывем, капитан? — зорко всматриваясь вдаль, беззаботно спросила Зайка.

— Куда глаза глядят! — с улыбкой ответил Глеб, поворачивая штурвал. — Земля, Заяц, такая большая!..

— А можно мне попробовать? — внезапно спросила Настя и робко положила руки на штурвал.

— Валяй, сестренка, рули! — отступив немного назад, задорно отозвался Глеб.

Приняв на себя небольшое штурвальное колеса, Настя восторженно обернулась через плечо и, встретив улыбающийся взгляд Глеба, смущенно опустила длинные ресницы.

— Держи крепче, сестренка… — дрогнувшим от волнения голосом мягко произнес он. — И гляди в оба!

И в тот же миг Настя, вздрогнув от неожиданности, ощутила, как его горячие крепкие руки уверенно легли на штурвал поверх ее рук, и с замирающим сердцем почувствовала на своей шее волнующее дыхание Глеба. Но не отстранилась и не отступила. А напротив — доверчиво прильнула спиной к его могучей широкой груди и мягко запрокинула голову ему на плечо.

Поминутно ожидая телефонного звонка, Глеб, охваченный не испытанной доселе полнотою чувств, наклонился к ней, встретив полный доверчивой нежности лучистый взгляд Насти…

Как это было упоительно и прекрасно — чувствовать себя единым целым с открывшим тебе свои объятия и душу сильным искренним человеком! Никогда прежде Настя не испытывала ничего подобного. Единственное, о чем ей оставалось еще мечтать — это чтобы так продолжалось вечно. Чтобы никогда не кончалось это чудесное солнечное плавание и вовек не разомкнулись их сплетенные воедино трепетные руки…