Вечером следующего дня Птунис сидел в своей комнате и, наверное, уже в сотый раз думал, всё ли он сделал как надо. Так, чтобы не повторился кошмар предыдущего сражения. И, наверное, в сотый раз говорил сам себе, что да: всё, зависящее от него, он сделал. Но оставались ещё факторы, повлиять на которые, при всём своём желании, он не мог. Оставались филии.
Он не мог знать, что в следующую их встречу придумают эти бестии, какой сюрприз они преподнесут. Люди поселились в океане сравнительно недавно. И освоили лишь крохотную его часть. Филии же жили здесь испокон веков. Они знали об океане всё. Или почти всё. И какую из тайн Поверхности готовы были применить они против людей, можно было только догадываться. Но догадаться, к сожалению, было нельзя.
Дарица долго наблюдала за ним и, наконец, решила вмешаться.
— Успокойся, — сказала она, положив руку ему на плечо, — всё будет хорошо. Вы сделали всё, что могли.
Птунис прижал её руку к себе. За что он больше всего любил свою женщину, так это за то, что она всегда его понимала.
Последние несколько часов у него дома проходило заседание военного совета. Присутствовали все командиры его армии. Разошлись лишь после того, как несколько раз обсудили и утрясли все детали предстоящего сражения. Перед завтрашним боем всем необходимо было отдохнуть. Остались лишь Седонис с Арошей, которым, судя по всему, отдых был не нужен, так как энергия почти осязаемо била из них ключом.
— Да, — поддержал Дарицу Седонис. — Всё будет отлично. Мы возьмём за жабры этих рыб и поджарим их!
— На твоём месте я бы не был так самоуверен, — заметил Птунис.
— Это просто уверенность, без «само», — ответил Седонис. — Смотри, у нас есть взрывающиеся стрелы и новые бомбы. С их помощью мы сможем бороться с клотами, А филий и сатков мы уже били и до этого, побьём и сейчас.
Птунис лишь усмехнулся в ответ. Как быстро всё меняется. Ещё несколько месяцев назад все тряслись от страха лишь при одной мысли, что они могут встретиться с филией. Теперь же колонисты не боялись не только их, но и сатков — одних из самых страшных хищников океана. А на смертельно опасных клотов смотрели почти как на равных противников.
Заргис оказался прав. Психологический момент оказался очень силён. Перестав панически бояться филий, люди стали слабее поддаваться внушению и теперь при встрече с ними всегда пытались сопротивляться их мозговому воздействию.
— Ну, это-то мы завтра проверим, — произнёс Птунис. — Меня в данный момент беспокоит другое: правильную ли стратегию мы выбрали. У нас ведь как получается: мы сражаемся, они отступают, мы торжествуем. Затем они возвращаются, отступаем мы, что-то меняем в тактике, придумываем новое оружие, затем опять выходим на битву. И вновь сражаемся.
— А как ещё можно воевать? — абсолютно искренне удивился Седонис. — Сражения и составляют суть войны. И как тут можно придумать что-то новое? Я не понимаю.
— Я и сам не понимаю, — признался Птунис. — Но, возможно, мы с самого начала что-то делали не так? Может быть, всё это можно было решить как-то по-другому? Без таких жертв? — Он сделал паузу. Никто не перебивал его, и тогда Птунис продолжил: — Мы ведь очень мало знаем о филиях. Где они конкретно обитают? Сколько они живут? Какая их численность? На эти и многие другие вопросы у нас нет ответа.
— Ну, ты ведь разговариваешь со своим кулом! — улыбнулась Дарица.
— И что? — не понял Птунис.
— Вот и задай ему эти вопросы. Кулы ведь такие же коренные обитатели океана, как и филии. И они их заклятые враги. Я уверена, что кулы знают о филиях гораздо больше, чем мы.
Несколько мгновений Птунис ошеломлённо смотрел на Дарицу, а затем с диким воплем вскочил со стула.
— Проклятие! — завопил он. — Ты — гений! А я — идиот! Мне давно нужно было подумать об этом! Ведь это же так просто! Надо всего лишь расспросить Зуба! Чёрт, какой же я всё-таки дурак! Так, я иду в загон немедленно!
— Не скрою, — засмеялась Дарица, — твоя самокритичность меня радует! Но, может быть, не стоит так спешить, и ты успеешь это сделать потом, на свежую голову?
— Нет, — ответил Птунис. — Возможно, это поможет получить нам какие-нибудь важные сведения. Я пойду сейчас.
— Не задерживайся долго, — выкрикнула Дарица в спину убегающему Птунису. — Тебе необходимо отдохнуть перед завтрашним днём.
Седонис с Арошей переглянулись и выскочили вслед за Птунисом.
Уже в загоне, подплывая к клетке Зуба, Птунис подумал, что он довольно давно не общался со своим кулом. Сначала, когда он понял, что может слышать мысли Зуба, они «разговаривали» почти ежедневно. Но с тех пор, как началась война, другие дела и заботы вытеснили эти разговоры. Кроме того, Птунис теперь был главнокомандующим, и его охраняло столько людей и кулов, что в защите Зуба он уже не нуждался.
Чувствуя за собой лёгкую вину, Птунис открыл дверь клетки и знаком предложил Зубу покинуть её. Однако кул неподвижно застыл посреди клетки, пристально всматриваясь в своего хозяина.
«Что случилось, Зуб? — удивился Птунис. — Ты не хочешь размяться?»
За время, что он охотился с Зубом, Птунис хорошо его изучил. Тот раньше никогда не отказывался поплавать хотя бы в загоне, если не было возможности выйти в океан. Кул ещё некоторое время был неподвижен, а затем, будто нехотя, шевельнул плавником.
«Мы поплывём в океан?» — спросил кул.
На самом деле океан он называл иначе, точнее — совсем по-другому. А ещё точнее, не называл, а представлял. Но Птунис уже научился быстро переводить мысленные образы, возникающие у Зуба, на более понятные ему. Зуб тоже учился. Он уже мог мыслить связно и гораздо быстрее, что немало помогало в их общении.
«Нет, — ответил Птунис. — Там филии. Нашу колонию окружили, и нам не выйти в океан просто так, чтобы поохотиться. Теперь нам приходится постоянно сражаться».
«Птунис не берёт с собой Зуба сражаться, — подумал кул, продолжая пристально глядеть на человека. — Почему?»
«Я сейчас являюсь большим командиром, — пояснил кулу Птунис. — Меня охраняют много людей и другие кулы. Я не хочу напрасно рисковать тобой».
Кул некоторое время молчал, как будто осмысливая ответ, а затем задал новый вопрос, от которого, будь он задан не в воде, а на суше, у Птуниса непременно бы ноги подкосились.
«В другом загоне вы убиваете кулов своим оружием. Почему?»
«Другой загон — это Кормушка, — машинально подумал Птунис, а потом у него в голове как будто что-то взорвалось от потрясения, и он мысленно завопил: — Проклятие, Зуб! Откуда ты это знаешь?!»
«Почему?» — переспросил Зуб, и Птунису отчего-то показалось, что кул напрягся. Хотя это было в принципе невозможно. Но зато Птунис ощутил, что вопрос, хотя и мысленный, был задан так холодно, что он понял: если он сейчас допустит ошибку, то произойдёт нечто непоправимое — что никогда не происходило ещё между кулом и его хозяином. Зуб вытолкнул эту мысль из себя, как рефрижератор выталкивает кусок льда, когда он нужен колонистам, как человек цедит слова в разговоре с презираемым им собеседником, как…
«Хватит сравнений, — отстранённо подумал Птунис, уже мысленно закрываясь от кула. — Надо отвечать. Иначе будет поздно».
И он ответил. Настолько искренне, насколько он мог себе это позволить.
«Ты знаешь, — подумал он, — мы воюем с филиями. Кулы нам не враги. Мы хотим освободиться от господства филий в океане и прогнать их далеко от нашей колонии. Но они сильнее нас, ты это тоже знаешь. И сильнее вас, кстати. Не своей мощью, нет, тут кул справится почти с любой филией. Своим разумом. И чтобы победить их, нам нужно оружие. Новое мощное оружие. Мы ведь не рождены в океане, как вы с филиями, и у нас нет таких преимуществ, которые даны вам, настоящим детям океана. Так уж мы созданы, Зуб, — чтобы победить коренных обитателей, нам необходимо оружие. А чтобы убедиться, что оно работает, нам необходимо его проверить, иначе оно может отказать в самый важный момент сражения с филиями. Поэтому мы должны его испытать. Да, — продолжил он после небольшой паузы, — мы испытывали его, но только на диких кулах, с которыми ещё не успели стать настоящими товарищами и партнёрами».
«Парт-нё-ра-ми, — подумал Зуб, и Птунису почудилась в его мысленном посыле грустная усмешка. Но, слава богу, это был уже не лёд, и Птунис перевёл дух. — Люди и кулы были союзниками, а парт-нё-ры — это те, кто своих союзников убивает».
«Почему ты говоришь „были“, — похолодел Птунис. — Разве мы не остались союзниками и теперь. Ведь филии — наши главные враги, и они ещё не побеждены!»
«Я думаю, — задумчиво, как показалось Птунису, подумал Зуб, — скоро нашему союзу придёт конец. Особенно когда об этом узнают свободные кулы. Вы их называете „дикими“».
«Но все ведь знают, что кулы сами убивают своих сородичей, — запротестовал Птунис. — Разве это…»
«Кулы убивают только раненых кулов, — жёстко отрезал Зуб. — Когда он слаб и может стать добычей кого-то другого. Или игрушкой филии. Но лишить кула жизни, даже раненого, имеет право лишь сородич.
Если это сделает кто-то другой, значит — он враг. Не союзник».
«Но как вы вообще узнали об этом?» — вырвалось у Птуниса, который не мог больше сдержать своё любопытство.
«Кулы видят, кулы чувствуют, значит, кулы знают», — загадочно ответил Зуб, и больше на эту тему он говорить отказался.
«Послушай, Зуб, — подумал Птунис, — да, мы виноваты перед вами. Но мы ведь не знали, не знали… — на мгновение он смешался, — …что у вас такие отношения. Я прошу прощения за нас у тебя и у всех твоих сородичей, — он окинул взглядом другие клетки. Почему-то ему казалось, что все кулы, которые были в пределах видимости, так же, как Зуб, смотрели сейчас на него. — Если бы мы могли, мы бы испытывали наше новое оружие на филиях. Но ты ведь знаешь, что это невозможно. Мы лишь недавно научились сопротивляться им, но, чтобы захватить хотя бы одну из них… об этом не может быть и речи. Пока это просто нереально. Но филии по-прежнему наши общие враги. Я предлагаю на время войны забыть ваши обиды. Больше мы так никогда поступать не будем. А после того, как мы победим, все вместе, люди попытаются загладить ваши обиды и компенсировать вам тот вред, что причинили».
Зуб, до этого слегка шевелившийся, замер в воде. Птунис с удивлением ощутил, как кулы, находящиеся в загоне, обмениваются мыслями. Но, к ещё большему его удивлению, он ничего не мог понять из этого обмена. Как будто Зуб вдруг заговорил с сородичами на совершенно незнакомом ему языке. И это было вдвойне удивительно оттого, что обменивались кулы не словами, а мысленными образами. И это было неприятно.
«Кулы останутся союзниками людей, — через некоторое время сообщил ему Зуб. — До конца войны. А потом мы решим, что делать дальше. Но кулы больше никогда не смогут доверять людям. — Немного помолчав, он добавил: — Зуб так же сильно ненавидит филий, как и Птунис. Завтра он пойдёт сражаться вместе с ним».
«Хорошо, обещаю», — ответил Птунис.
Он немного ещё подождал, но кул слегка развернулся в сторону, давая понять, что разговор окончен. Птунис запер дверь клетки и медленно поплыл в сторону выхода из загона.
Заснул он лишь под утро. Гораздо позже того, как повторно собрал всех командиров, а заодно и руководство колонии, и доложил им о том, что узнал от Зуба. Люди были поражены не меньше, чем он сам. После короткого шока произошёл выброс эмоций. Видя, что разговоры могут затянуться надолго, Птунис в приказном порядке распустил всех по квартирам. Но перед этим потребовал, чтобы был принят закон о запрете испытания оружия на кулах.
Закон был принят почти единогласно. Единственный, кто проголосовал против, к изумлению Птуниса, был Седонис. Его верный друг. Когда все подняли руки, а затем стали удивлённо таращиться на него, Седонис встал и сказал:
— Сначала мы проголосуем за то, что нельзя испытывать оружие на кулах, потом, что нельзя убивать их, — он обвёл всех взглядом. — Затем, что кула нельзя убивать ни в коем случае, даже если он на тебя нападает. А потом мы перейдём к саткам и филиям, да?
Он подошёл к двери, распахнул её, но прежде, чем выйти, произнёс:
— Я против, но вы, конечно, решайте так, как считаете нужным.
Ворочаясь в постели, Птунис корил себя за то, что не рассказал всего Седонису раньше, — когда они возвращались из загона. Тогда, быть может, он смог бы Седониса уговорить. Он ведь знал о его ненависти к кулам. Так нет же, молчал, ждал, когда соберутся все! Теперь придётся налаживать отношения с другом, потому что он чувствовал, что Седонис обиделся. Не смертельно, конечно, но довольно сильно. Хотя, если быть откровенным, Птунис так и не понял, почему.
Ещё он вспомнил, что так и не узнал того, ради чего он так торопился в загон. Вопросы о филиях, которые казались ему столь необычайно важными, Зубу он так и не задал.
«Ладно, — подумал Птунис, уже засыпая. — Это подождёт. Задам их уже потом, после сражения. И с Седонисом помирюсь потом. Это подождёт. Всё подождёт. Сейчас нужно спать».