Седонис посмотрел в сторону плывшей рядом Ароши. Даже в гидрокостюме, с маской вместо лица, она казалась ему верхом совершенства. Теперь, когда они были вместе в океане, он мог смотреть на неё всё время. И ему бы за это ничего не было. Всегда ведь можно соврать, что он осматривается по сторонам и оценивает обстановку.

Рядом с девушкой появился её кул. Седонис ощутил лёгкое напряжение, отпустившее его только тогда, когда кул, поведя плавниками, набрал скорость и обогнал их.

Своего кула у него не было. И не будет. Потому что, в отличие от всех остальных охотников, Седонис им не доверял. Не доверяет сейчас и не будет доверять никогда.

Кулы, конечно, не эти твари, которые лишают тебя возможности двигаться и даже мыслить. Об этом даже и разговора нет, главный их враг — это, конечно, филии. Но кулы тоже убийцы, хотя и не такие изощрённые, как филии. И они тоже убивают охотников.

У Седониса в семье никто не погиб от зубов кула. Ведь, если бы с его отцом случилось то же, что с отцом Птуниса и Ароши, он не знает, что бы он тогда сделал. Скорее всего, его явная неприязнь превратилась бы в неприкрытую ненависть. И тогда ни один кул, содержащийся в загоне, не мог бы чувствовать себя в безопасности.

Наверное, ещё и поэтому он с таким уважением относится к Птунису и Ароше. Их отец погиб от зубов этого хищника, а у них у каждого есть свой кул, и ничего! Он завидовал им, и не только им — всем, кто может доверять таким опасным тварям, как кулы! Сам он со своим недоверием справиться не мог.

Так же, как и у его друзей, мать Седониса умерла уже давно. Но было и отличие. Его отец до сих пор был жив. После её смерти он постоянно сходился с разными женщинами. Его нынешнее общение с сыном сводилось к приветственным взмахам руки при встрече. Седонис не особо тяготился этим, хотя завидовал тем, кто был окружён, хотя бы в детстве, родительской любовью.

Хотя отец его, Радис, был уже старик (ему скоро должно было исполниться пятьдесят лет), он был ещё крепок. Всё тело его было покрыто шрамами, полученными в схватках с обитателями морских глубин, но он до сих пор крепко держал ружьё, и глаз его был твёрд.

Об отношениях Радиса с женщинами по колонии ходили легенды. Он пережил уже несколько жён, а одна из них до сих пор была жива, хотя он с ней уже не жил. А ведь законы колонии такого не допускали: если ты живёшь с кем-то, то до самой смерти. Однако Радис исхитрился и новую женщину завести, и со старой остаться в хороших отношениях, и наказания избежать.

Той самой женщиной, с которой он расстался, была небезызвестная Норша. Поговаривали, что выгнала она Радиса из-за того, что тот часто отлучался по ночам. И уходил он не на охоту. Но об его измене в Совет Норша не заявила. Ведь Радису за его поведение уже давно грозила суровая кара. Законами колонии за такое поведение предусматривалось лишение мужчины возможности поступать так в дальнейшем. Говоря другими словами, Радиса попросту могли кастрировать. Когда такой вопрос однажды поднимался, на защиту Радиса дружно встали все женщины колонии… Если бы только Норша подала заявление в Совет, его бы уже ничто не могло спасти от заслуженного наказания.

Но заявления не было. Норша разобралась со своим мужчиной по-свойски. Она избила его и вышвырнула вон из их общего жилища. Говорят, Радис пытался сопротивляться. Но в Норше, этой лучшей из женщин-охотниц колонии, было около ста килограммов веса. И практически отсутствовал лишний жир. Только то, что нужно. И мышцы, естественно. Кроме того, тот, кто её не знал, никогда не смог бы предположить, что такая крупная и высокая женщина до невозможности быстра и чрезвычайно пластична.

Поэтому в схватке с сухим и жилистым Радисом она одержала верх. Радис с двумя сломанными рёбрами и лёгким сотрясением оказался в лазарете и по закону мог справедливо требовать прекращения отношений со своей бывшей женщиной.

Всё разрешилось к обоюдному удовольствию. Радис прямо из лазарета ушёл к своей новой подруге, а Норша стала оказывать различные знаки внимания Герфису, оставшемуся к тому времени без жены. Он всегда ей нравился, но она ни на что не могла надеяться, пока Герфис был женат. Со смертью Хорши всё изменилось. Кое-кто из членов Совета подозревал в этой ситуации явный сговор двух бывших супругов, но никаких доказательств у них не было.

Седонис никому бы не признался в этом, но втайне он гордился своим отцом и мечтал, что он тоже будет знаменит на всю колонию, хотя его слава будет лежать, как он надеялся, в другой области. Кроме того, он был благодарен отцу, что тот в детстве привил ему любовь к океану и дал первые навыки выживания в нём.

Хотя из колонии они отправились рано утром, к кораблю им удалось добраться лишь через пять часов. Эта территория была полностью не изучена, так как в такую даль колонисты, запуганные филиями, не добирались. А вот Седонис здесь бывал, не говоря уже о его друге. Седонис был ужасно горд тем, что именно он сможет исследовать этот корабль. Ведь из-за своих способностей этим в основном занимался Птунис.

Очень хотелось есть. Седонис знаками предложил Ароше подстрелить рыбу, всплыть и перекусить сырым мясом прямо на поверхности океана, как иногда делали охотники, но девушка отказалась. Она прямиком направилась к кораблю, и Седонис вынужден был последовать за ней.

Судно лежало на борту и со всех сторон казалось целым. Однако по опыту Седонис знал, что чаще всего пробоина, послужившая причиной гибели корабля, находится под ним. По характерным признакам Седонис понял, что судно было грузовым. Его это обнадёжило. Возможно, им удастся найти что-нибудь ценное сегодня. Внимательно обследовав корабль, Седонис обнаружил неплотно пригнанную крышку одного из трюмов. Может быть, именно это и стало причиной гибели этого судна во время шторма. Кто знает?

Он повернулся, чтобы показать Ароше, что он первый полезет в трюм, как увидел расширившиеся от ужаса глаза девушки под маской, которая смотрела ему за спину. Седонис похолодел. Ему не было нужды оборачиваться, чтобы понять, кто находится позади него. Такой взгляд бывал у охотников только тогда, когда они видели перед собой своего самого страшного врага.

Не раздумывая, Седонис повернул лицо девушки к себе и вытянутой рукой показал ей, чтобы она скрылась в трюме. Ароша замотала головой. Тогда он больно схватил её за шлем, стараясь прихватить волосы, подтянул к себе вплотную и сделал страшные глаза. А затем развернул спиной к себе и придал ей ускорение, оттолкнув как можно сильнее. Ароша поплыла к отверстию в трюме.

Именно на это он и рассчитывал. Шок от боли и обиды будет кратковременным, но он очень надеялся, что этого времени хватит, чтобы девушка скрылась внутри корабля. Он также надеялся, что сделал ей достаточно больно, чтобы она не скоро опомнилась и попробовала поиграть в благородство. Эти игры всегда заканчиваются только одним: гибелью всех присутствующих. А так Седонис рассчитывал, что хотя бы Ароша останется жива.

Принимая во внимание направление взгляда девушки, он примерно предполагал, где находится филия. Немного подработав ластами, Седонис чуть сместился в сторону, чтобы, насколько это было возможно, закрыть собой удаляющуюся девушку.

Будучи одиночкой, он привык полагаться лишь на себя и сражаться до конца. Поэтому знал, что шанс у него есть. Очень маленький, но всё-таки есть. Всё было до чрезвычайности просто. Он должен был развернуться и, не дожидаясь, когда филия его обездвижит, выстрелить с разворота. И попасть. В глубине души он понимал, что всё это больше похоже на сказку, но другого выхода у него не было. Ну что ж, пора начинать!

Седонис положил расслабленный палец на курок, как всегда, заряженного пневматика, сделал вдох и, резко бросив себя в сторону, стал со всей скоростью, на которую только был способен, разворачиваться в сторону врага. «А жаль, — мелькнула у него мысль, — что рядом нет Птуниса!»

…Седонис не любил охотиться с другими. И всё из-за того, что у многих, почти у всех охотников колонии, были кулы. Эти вечно везде снующие хищные твари, которые так и норовят вонзить свои зубы во всё, что только им подвернётся. Поэтому в тот день он, как всегда, охотился один.

Даже с Птунисом он отказался охотиться вместе, хотя тот и предлагал ему. С Птунисом они сошлись не так давно, но уже успели подружиться. Хотя они были абсолютно разными людьми, но их сблизила любовь к океану. Седонису нравилось, что Птунис много чего знает, очень интересно рассказывает, но никогда не задаётся. Он удивлялся, как при таких познаниях Птунис не прошёл испытания на пригодность к какой-либо из профессий. Но, в конце концов, это было не его дело, и он об этом друга не спрашивал. Что-что, а язык за зубами Седонис держать умел.

Поэтому, когда они уже в гидрокостюмах стояли на краю загона и Птунис сказал, что он может присоединиться к нему и его кулу, Седонис отрицательно покачал головой.

— Нет, — ответил он, — дружба дружбой, а… — Здесь Седонис ненадолго задумался, вспоминая продолжение изречения. — А каждому — своё! — просияв, закончил он.

Птунис засмеялся и сказал:

— Ну, как знаешь, — и хлопнул его по плечу. — Тогда будь осторожен, одиночка!

— Я всегда осторожен, — заверил Седонис друга.

Как он был глуп и самонадеян, Седонис понял лишь тогда, когда во время охоты из толщи воды внезапно возникла филия. Мгновение назад её ещё не было, и вот она уже недалеко. Машет хвостом и таращится на него своими глазами.

«Нарисовалась, тварь!» — подумал Седонис и привычным движением вытянул в сторону цели заряженный пневматик.

Седонис всегда верил в свою удачу. И удача верила в него. По крайней мере ему не изменяла. Доказательством этого было то, что однажды он остался в живых после неожиданной встречи с сатком. Ну и, конечно, то, что до восемнадцати лет он никогда не сталкивался с филиями. В это трудно было поверить, ведь у большинства колонистов первая встреча с филиями происходила ещё в детстве, но это было так.

Поэтому, продолжая доверять своей удаче, Седонис нажал на курок. Но выстрела не последовало. Почему, он понял через мгновение. На самом деле он лишь хотел нажать на курок, и его мозг даже отдал приказ определённым мышцам. Но они его уже не слушались. Совсем.

Седонис неподвижно висел посреди океана, а напротив него находилась рыба, с любопытством разглядывавшая его. Седонис запаниковал. Он изо всех сил попытался сделать хоть что-нибудь, пошевелить хотя бы пальцем (лучше всего, конечно, лежащим на спусковом крючке), но у него ничего не получалось. Абсолютно ничего.

И тогда его охватил страх. Вернее, ужас. Ужас перед этой всемогущей тварью, которая была в состоянии сделать с ним сейчас что угодно. Он закричал бы от этого ужаса, если б только смог. Но он не мог, потому что ни одна мышца по-прежнему не слушалась его. И он продолжал всё так же неподвижно парить в толще воды.

И тут Седонис увидел силуэт позади рыбы. Ошибиться он не мог. Это был охотник с ружьём. И он подкрадывался к обездвижившей его твари сзади. У Седониса вспыхнула надежда.

Однако либо филия легко могла читать у него в голове, либо она превосходно ощущала все изменения в колебаниях воды, но она развернулась в сторону другого человека и уставилась на него.

Седонис почувствовал, что он уже может двигаться, хотя ещё довольно скованно. Курок, всё это время находившийся под давлением его указательного пальца, наконец подался, и стрелу вытолкнуло из ствола пневматика. Она ушла в сторону рыбы, но довольно далеко от неё.

Седонис промычал что-то нелестное про себя и развернулся. Надо было удирать. Изо всех сил. Для того чтобы остаться в живых. И хотя движения его были пока неуклюжи, он догадывался, что, чем дальше от филии он будет, тем легче ему будет уходить от неё.

Он сделал первое движение и в это время вспомнил про охотника, спасшего его своим появлением и оставшегося с филией один на один. Седонис знал закон колонии, который данную ситуацию трактовал однозначно: необходимо спасаться бегством. Для того чтобы хотя бы кто-то остался в живых. Всё для блага колонии.

Долю секунды он размышлял, а затем развернулся в обратную сторону. И дело было даже не в том, что силуэт охотника показался ему странно знакомым. Просто плевать он хотел на эти законы. Здесь вам не колония. Здесь — океан. И если ты не поможешь товарищу, то в следующий раз некому будет помочь тебе. Его гарпун под собственным весом утянуло вниз, но он держался на прочной бечеве. «Ничего, — подумал Седонис, — сейчас я подтяну его, перезаряжу ружьё, и тогда…»

В это мгновение он посмотрел в сторону филии и охотника и замер, поражённый тем, что открылось его взору. Филия упорно таращилась на охотника, а тот, как ни в чём не бывало, продолжал плыть к ней. Наконец, он остановился в нескольких метрах от филии. У Седониса упало сердце.

«Всё-таки обездвижила его, тварь!» — подумал он, и в это время охотник призывно махнул ему рукой. У Седониса глаза чуть на лоб не вылезли от удивления. Филия заработала хвостом и плавниками. Было видно, что на этот раз запаниковала она.

Она сделала пол-оборота, развернулась к охотнику боком, и тот спокойно всадил в неё стрелу. А затем подтянулся по бечеве к бьющейся на гарпуне твари и достал нож.

Седонис раскрыл бы рот от изумления, если бы только смог. Но он не мог. Здесь был океан, а не колония. И он лишь покрепче сжал зубами свой загубник…

Воспоминания пронеслись в его голове за мгновения. Уже повернувшись, он понял, что теперь его ничто не может спасти. Но мышцы продолжали действовать по заранее намеченному плану. Палец спустил курок, и стрела ушла в сторону филии. Точнее, в сторону одной из двух филий, находившихся рядом с ним. Рыба грациозно изогнулась, и гарпун прошёл мимо цели. А затем его охватил паралич.

Ароша слышала от бывалых охотников, что филия может обездвижить тебя, если только смотрит тебе прямо в глаза. Поэтому ни в коем случае нельзя ловить её взгляд. Надо прятать глаза, разворачиваться и уплывать. Что она и сделала. Не без помощи Седониса, конечно.

Но когда до щели в трюме было уже рукой подать, её вдруг настигло странное оцепенение. Мышцы сковало неизвестной силой. Ароша запаниковала. Ощущение было ей известно. В детстве она однажды встречалась с филией и с тех пор, как и все остальные, боялась и ненавидела их. Неизвестно, что случилось бы, если бы девушка просто плыла в океане. Наверное, она остановилась бы очень скоро. Но здесь у неё было чёткое направление. И, самое главное, до цели было недалеко. Проплыв по инерции несколько метров, она угрём скользнула в трюм.

И скованность сразу исчезла. Это было до того здорово, что она даже что-то промычала от радости. Отплыв чуть подальше, Ароша слегка подработала ластами. Щель в трюме была узкая, но длинная, и с места её расположения было хорошо видно двух филий и замершего напротив них Седониса.

«Дурак! — закричала она про себя. — Дурак и негодяй! Что же ты наделал!»

Дурак и негодяй, к огромному сожалению Ароши, не мог её слышать. Он вообще, с ужасом подумала девушка, никогда больше не услышит её и не улыбнётся ей, как может только он, если только…

Ароша выставила пневматик перед собой и подплыла поближе к щели. Но, странное дело, чем ближе приближалась она к отверстию, тем сильнее охватывало её прежнее оцепенение. Палец, лежавший на спусковом крючке, никак не хотел на него нажимать. А ведь Ароша даже не приблизилась ещё на расстояние, достаточное для поражения цели.

«Что же это такое? — в панике подумала девушка. — Что здесь творится?»

Она слегка опустилась относительно уровня трюма и включила фонарик. По всему трюму были разбросаны остатки тары и какие-то пластины, которые, судя по всему, раньше в этой таре хранились. Ароша подплыла к одной из пластин и взяла её в руку. Даже в воде девушка почувствовала её приличный вес. Скорее всего, это какой-то металл.

В её голове забрезжила сумасшедшая идея. И самое главное, проверить её надо было прямо сейчас, иначе будет поздно. Ну что ж, если её догадка верна, то всё закончится хорошо. Хотя как может всё закончиться хорошо, когда ты одна против двух чудовищ. Негодяя и дурака в расчёт можно не принимать. И, кстати, в том, что с ним случилось, он сам виноват.

Ароша приподнялась до уровня, с которого ей было видно обеих филий, а затем, держа их в поле зрения, поплыла вперёд. За несколько метров до отверстия в трюме, она вновь почувствовала оцепенение. Ругая себя последними словами за глупость, девушка подняла пластину левой рукой на уровень головы, как бы заслоняясь ею. И оцепенение прошло! Мышцы лишь чуть-чуть были скованны, если сравнивать с обычным их состоянием.

Девушка ликовала. Она аккуратно приблизилась к щели и определила расстояние. Немного не хватает для того, чтобы быть уверенным, что гарпун убьёт тварь. Делать нечего. Ароша крепче закусила загубник и выплыла из трюма.

Седонис сопротивлялся изо всех сил. Он боролся, как мог. И это действительно была борьба, потому что где-то на глубине своего подсознания он чувствовал, что филии тоже борются и с трудом удерживают его в неподвижном состоянии.

Внезапно одна из рыб стала разворачиваться в сторону судна.

«Только не это! — в отчаянии подумал он. — Только бы Ароша не наделала глупостей!»

Не успел он закончить мысль, как в голове развернувшейся филии выросла стрела.

Рыба, в которую она попала, билась в предсмертных судорогах. Это можно было понять по характеру ранения. Но оставалась вторая. Давление в голове Ароши усилилось, заставляя отказаться от борьбы, бросить всё и застыть посреди океана. Точно так же, как до неё это сделал Седонис. Изо всех сил сопротивляясь чужим мыслям, Ароша отбросила в сторону пневматик и, продолжая держать пластину перед собой, свободной рукой вытащила нож.

Мышцы Седониса слегка отпустило. Он разжал пальцы. Пневматик медленно полетел вниз. Седонис проводил его взглядом, запомнил место и, нащупывая ножны, сделал медленное движение вперёд.

С двумя соперниками филия не справлялась. Она изо всех сил пыталась воздействовать на людей, чтобы заставить их отказаться от сопротивления, но те упорно, метр за метром, продвигались вперёд. Филия могла бросить всё и уплыть. Так и надо было поступить. Ведь своей подруге она уже ничем помочь не могла. Судороги раненой постепенно стихали, и она была уже почти что мертва. Но филия боролась до конца.

Поединок продолжался долго. До тех пор, пока Седонис, оказавшийся на расстоянии удара ножа, не прекратил мучения умирающей. После этого в головах у людей одновременно раздался жуткий вопль, в котором слились боль и невыразимая тоска.

Затем оставшаяся в живых филия развернулась и уплыла.