Вольный, в напряжении сидя у двери кабинета Аввакума, еще раз мысленно готовился к разговору.

Попасть на прием к авторитетному старцу стоило Вольному пять тысяч рублей – на такие деньги можно было купить небольшую квартиру на окраине Москвы. Он прекрасно понимал: – это только первые, небольшие траты, но нужно было срочно выручать сына, попавшего после поездки в Африку в неприятную историю. В душе Вольный не осуждал Афанасия – своего единственного сына от первого брака. Чувствуя вину перед его матерью за второй счастливый брак и рождение дочери, он старался перенести на сына то, что должно было достаться ей.

Афанасий учился в университете и неплохо успевал, но настоящей его страстью был теннисный спорт – он мог днями зависать на корте. Вольный одобрял занятия сына теннисом, но имел собственные планы на будущее Афанасия, никак не связанные с его сегодняшними, спортивными увлечениями.

– Заходите, пожалуйста! – Секретарь Аввакума в длинных монашеских одеждах почтительно пригласил Вольного пройти, открыл ему высокую дубовую дверь и вежливо поклонился.

Вольный зашел в слабо освещенную приемную, оформленную в новом псевдорусском стиле: с иконами, простой деревянной мебелью и фресками из жизни святых на высоком, сводчатом потолке. Живописную картину довершали зажженные свечи, наполнявшие помещение знакомым, церковным ароматом.

Аввакум в черной простой рясе стоял в углу комнаты лицом к иконам и крестился. Его длинные седые волосы густо рассыпались по широким плечам. Вольный тоже перекрестился и терпеливо ждал, незаметно рассматривая Аввакума.

Наконец тот медленно и степенно повернулся к Вольному и пошел на встречу по мраморному полу. В больших глазах, пристально изучающих посетителя, читались не только воля и упорство, подкрепленные хитростью и коварством, но и готовность действовать силой там, где не помогает слово Божье.

Повидавший немало опасных людей за свою долгую службу, Вольный, тем не менее, тут же согласился с мнением, ходившим по Москве, что этот человек и черта не убоится.

– Мы с вами встречались раньше?

Голос старца Вольный для себя определил, как «благозвучный».

– На приемах у губернатора Московского, Михаила Илларионовича, нового князя Троерукова.

– Конечно, я вспомнил. – Аввакум не отпускал колючим взглядом Вольного. – Вы выступали с интересным, умным докладом по тревожному положению на южной границе и, кажется, что-то просили… не напомните, когда это было? – Аввакум внимательно следил за выражением лица собеседника, но, казалось, не проявлял интереса к разговору, думая о своем.

– В мае, после Пасхи. Весной.

– Сейчас уже ле-е-то, – протяжно произнес Аввакум, – скоро осень московская, а время летит быстрокрыло.

«Ждет, чтобы я первый начал откровенный разговор», – подумал Вольный, наслышанный про необычную манеру беседы Аввакума.

Тот словно прислушивался к мыслям Вольного или к своим интонациям.

– Я тогда просил усиление на трудном, южном участке границы, где…

– Не продолжайте, пожалуйста, – Аввакум устало, взмахнул рукой. – Знаю, Северный Кавказ весь в долгах, согласился принять богатых сектантов – отщепенцев, приговоренных к смерти за фанатизм. Впрочем, извините, времени не так много, господин Вольный. Сегодня у меня после вас еще встреча с убогими в приюте Святой Анастасии Казанской. Присаживайтесь, пожалуйста, располагайтесь. Я вас выслушаю, со всем вниманием.

Аввакум так резко переменил тему, что Вольный удивленно замолчал, но, тем не менее, следуя приглашению хозяина, уселся на простой деревянный стул с высокой резной спинкой. Он знал, что Аввакум негласно исполняет при Патриархе роль главного иезуита – воинственного старца, призванного бороться с ересью и всем, что мешает Церкви оставаться первой, по своему влиянию, силой в стране после президента.

– Мой сын, Афанасий, попал в неприятную историю. Его девушка… она была вместе с ним на праздновании дня рождения у одного очень известного молодого человека, и она… очевидно, сделала там снимки, которые только чудом не оказались затем в Сети. Эту угрозу успели вовремя предотвратить, так что теперь можно говорить только о подделках, если они, конечно, всплывут. На снимках запечатлено много известных людей, но самое неприятное – сын президента с девушкой, репутация которой не совсем. … В общем, если снимки попадут в Сеть и их опубликуют, то сейчас, перед выборами … – Вольный немного нервничал, а еще от свечного запаха начало кружить голову.

– Почему вы так волнуетесь, ведь не попали же? Как зовут молодого человека, у которого был день рождения, и почему вы решили, что я смогу вам помочь, а, главное, в чем? И уверены ли вы, что именно эта девушка сделала злосчастные снимки сына президента?

На самом деле Аввакуму уже в подробностях доложили о случившейся, после праздника в Африке истории. Если избиратели узнают, что сын президента проводит время в запрещенном для посещений Кадингире, да еще с Гибридом – девицей – китаянкой непонятной репутации, – последствия будут непредсказуемы.

– День рождения был не у хозяина, князя Андрея Романова – младшего, а у его невесты, но это неважно. Празднование проходило в Южной Африке, в построенном в африканской саванне центре развлечений. – Вольный говорил, и слова «саванна», «Африка» звучали здесь, в Москве, как будто они из совершенно другого мира.

Аввакум почувствовал, что собеседнику нравится, произносить почти запретные слова в кабинете, хозяин которого, как он сам считал, был призван Господом и Церковью бороться с ересью и сатанинскими происками иноверцев.

Откинувшись на высокую спинку, иезуит внимательно разглядывал Вольного, понимая, что президентский сынок сам подставил себя и оказался в щекотливой ситуации, поскольку стремился к чужим странам и порочным по духу развлечениям. И, мало того, втягивает лучших представителей золотой молодежи, которые в будущем могли бы вместе с ним встать во главе страны. И это – наследник нынешней власти?!

Вольный тяжело смотрел на Аввакума, но не позволял себе такого же недоброго, выжигающего взгляда, как у хозяина кабинета.

Аввакум смог оценить покорность, – ведь гордыня – грех. Выражение его лица немного смягчилось.

– Кадингир, как вассал вавилонцев, является в наши дни рассадником греха – он должен понести кару и быть разрушен. Это – мерзкое место, где собираются все отбросы своих народов, чтобы плести заговоры против правительств, набивать карманы золотом, разрушать религии и подчинять всех власти Нового Вавилона, а те, кто слаб духом, стремятся попасть туда и вкусить запретные плоды! Но что вы от меня хотите, господин Вольный? Разве ваш сын, как-то был наказан? Хотя, даже попытка выезда из страны строго запрещена и карается, в лучшем случае, длительным тюремным заключением. Правда, девушка для него потеряна навсегда, но это, скорее, моральная сторона дела, и молодость все вылечит.

– Девушка – странно исчезла… В любом случае, его отношения с ней закончены, но проблема совершенно в другом: мой сын негласно отлучен от общества, в котором привык бывать. Друзья, узнав о происшествии, отвернулись от него. Это отразится на его будущей карьере, и я, как отец, не могу не волноваться.

– Что же, как отцу, скажу вам – похвально. Вопрос щепетильный, но я мог бы, возможно, подумать. А с этой девушкой, как быть? – Аввакум задумался на минуту. – Думаю, что вы знаете, где она, и надо, чтобы она действительно исчезла! – Иезуит предупреждающе поднял руку на попытку Вольного возразить. Ее не было – это была выдумка, видение! У вас ведь есть, такие возможности? – Он пристально смотрел на Вольного, ожидая реакции на свои слова. – А как от нее избавиться, решайте сами. Можете выслать ее обратно в Африку, если ей по нраву жить в пустоши.

– А что делать с теми, кому настоятельно рекомендовали отвернуться от моего сына?

– Откуда у вас такая уверенность?

– У меня тоже товарищи есть. – Вольный не собирался раскрывать собственные источники Аввакуму.

– Вы совершено зря мне не доверяете, но Бог с вами, дело ваше.

– Я прошу, чтобы кто-нибудь уговорил молодого князя Андрея принять сына обратно…

– Надо ли это вашему замечательному, заблудившемуся чаду? И как он сам объяснит случившееся князю Андрею?

– Мне не важно, что надо сыну, на его собственный взгляд, – Вольный было занервничал, но вовремя остановился и пожал плечам, подчеркивая, что желания Афанасия для него – пройденный этап их отношений. – Можно ведь сказать, что моего сына оговаривают, например?

Аввакум задумчиво отвернулся от взволнованного собеседника.

– Хорошо, я выполню вашу просьбу и поговорю с Патриархом, но я хотел бы взаимной услуги, – он неторопливо написал несколько слов на своем корпускуле и развернул экран перед лицом Вольного.

«Мне нужен на месяц контроль над пограничной заставой № 344. Туда зайдут мои люди и через месяц уйдут» – взглянув, прочитал про себя Вольный.

Аввакум свернул экран обратно, пристально глядя на собеседника, который мгновенно понял, что после того, как могущественный церковник доверил ему свою тайну, – не было другого выхода, только соглашаться, иначе сварят в кипятке живьем – публичные казни становились одним из средств отвлечения народа и возврата к истинным корням, как говорил сам Аввакум. Вольный подозревал и раньше, что Аввакум метит высоко, но теперь понял, что и не догадывался, насколько именно. Принимать решение надо было сейчас же.

– Понимаю – у меня, после того, что вы попросили, нет пути… кроме, как согласиться.

– Поверьте, мне это нужно на благое, святое, богоугодное, если хотите, дело. Можете не переживать – это будет нашим маленьким взаимным обязательством. С вами свяжется мой человек, а по вашему вопросу – я завтра же все улажу. Негоже ссориться людям, тем более молодым и веселым, по таким пустякам, как девичьи забавушки. И еще, последнее, позовите ко мне своего отпрыска, я возьму его с собой на поучительную и интересную встречу. Не волнуйтесь. – Церковник заметил, что его слова вызвали беспокойство у Вольного. – Верну его вам в целости и целомудрии.

Сказав это, Аввакум стремительно поднялся с места, подошел к горящим свечам и с силой задул их, показывая собеседнику, что аудиенция закончена.