Воздух коснулся ее ноздрей, наполнил легкие. Это был застоявшийся воздух подземелья, вдобавок пахнущий кровью, но она ощутила каждую его молекулу, и каждая молекула была чудом. Некоторое время она лежала, наслаждаясь дыханием. Ее грудь мерно поднималась и опускалась. По венам текла кровь, сообщая жизнь всему телу. Щеку холодил тающий осколок чего-то очень крепкого, но исчезнувшего навсегда.

Потом она ощутила присутствие. Кто-то был рядом и смотрел на нее сверху вниз, под его взглядом невозможно было оставаться неподвижной. Отыскав нужные мышцы, она приподняла веки. Через несколько секунд вернулось зрение. Поблизости горела лампа, почти не давая света, но ей хватило бы и меньшего. Тот, кто стоял над ней, сам был светом.

Истлевшее одеяние осыпалось с его тела. Он был обнажен и прекрасен – Имир, Царь и Повелитель этого мира. Свет ее сердца, ее вечная любовь. Он хмурился. С удивлением она ощутила его гнев и совсем уж неуместное – ревность. Каким-то образом эти чувства относились к двум мужчинам, недавно сразившимся друг с другом неподалеку. Она не видела их тел, но знала, что оба мертвы.

– Иарра, – сказал Имир.

Он все еще не понял.

Она шевельнула губами, разомкнула их. Вспомнила, как произносить звуки. Ее голос был слабым, но с каждым словом делался крепче и увереннее:

– В некотором роде, да. И Элетия тоже. Я сохранила память их обеих. Они выполнили свое предназначение, но, – у нее получилась неплохая улыбка, – если попробуешь называть меня их именами…

Имир, спокойно встретивший свой тысячелетний плен и освобождение, пошатнулся, как будто враз лишился и сил, и даже воздуха. Захрипел, упал на колени. Она увидела слезы в его глазах, увидела его удивление, и неверие, и отчаянную надежду, узнавание и робкую, нарождающуюся радость. Он прошептал, потягивая к ней руки и не смея коснуться:

– Лада?!

– Это я, – сказала Лада. Слезы хлынули у нее вместе со смехом, тело ожило, она схватила Имира за руки и оказалась в его объятиях. – Любимый мой, я вернулась, вернулась навсегда!

– Лада, – его плечи содрогались, а руки сжимались все сильнее, до боли. – Лада, Лада… я не смог тебя спасти, любимая, прости меня! Тысячи лет… я не мог даже умереть. Я отдал бы их все, все проклятое могущество, Лада, Лада…

Она с трудом высвободила руку и прижала пальцы к его губам.

– Имир, стой, не надо. Забудь. Я жива, я здесь, с тобой. Это я!

Он со стоном поцеловал ее пальцы, потом нашел губами губы. Если она ревновала, помня, как он любил и другие ее воплощения, как произносил их имена, этот поцелуй излечил все опасения. Имир принадлежал ей одной, а она принадлежала Имиру, и так будет, пока стоит Вселенная.

Он коснулся ладонью ее лба, исцеляя оскверненную татуировкой кожу. Ставя последнюю точку в истории Иарры Самурхиль. Они были вместе, Имир и Лада, и это был их мир и их будущее.

– Здесь столько дел, – прошептала Лада. – Без тебя здесь все разладилось, Имир!

В ее венах пульсировала Сила, хотелось свершений. Хотелось уничтожать гниль, осквернившую такой прекрасный мир, сеять красоту и гармонию, разводить сады. Имир ощутил ее нетерпение, засмеялся счастливо:

– Ты все такая же, моя любовь! Мы это сделаем, мы засеем цветами весь мир и даже покусимся на соседние! Но сейчас…

Прозрение будущего пришло к ней вместе с новым поцелуем. Она поняла, что скоро они выйдут вместе навстречу живым и мертвым, навстречу мерзейшим из порожденных Вселенной тварей, что станут трудиться, не покладая рук, пока не очистят свой мир и не превратят его в цветущий сад. Но еще она поняла, что Имир сгорает от любви, что он не видит ни мертвых тел, ни толщи земли над головой, что ему безразличен спертый воздух тюрьмы, где он был заперт тысячи лет. Ее, Ладу, он ждал дольше. И нет во Вселенной ни одной причины заставлять его ждать еще хотя бы минуту.

Над Аршем сгущался последний вечер старого мира. Город замер, терпеливо дожидаясь утра и возвращения своего Царя.