Было уже темно, когда я закутала Джульетту в одеяльце и направилась в сторону дома.

Я не ходила в парк Бальбоа, у меня даже в мыслях не было туда идти. Вместо этого я отправилась в аэропорт, но тут же попросила водителя повернуть назад. Я не пошла прямо в дом, а остановилась у кафе. Я хотела снова встретиться с Кевином и знала, что наверняка найду его там, он всегда ходил туда по четвергам. В такие дни там была живая мушка, а Кевину нравилось слушать профессиональную игру. Теперь, когда все уже утратило прежнее значение, я хотела рассказать ему, кто я на самом деле. Я собиралась открыть ему и причину своего приезда сюда, рассказать о своих чувствах к Мико, а также о том, что мой план, которому не суждено было реализоваться, не принес бы никому вреда.

Наверное, мне хотелось понимания.

– Ронни! – позвал он меня, едва завидев. Кевин пригласил меня за свой столик. В этот день он был один. Все его приятели, очевидно, были заняты другими делами. Он еще раньше признался, что предпочитает слушать музыку в одиночестве, чтобы его не отвлекала чужая болтовня. Для него это было сродни медитации.

– Ты пропустила выступление одного классного парня.

– Кевин, – начала я. – Мне нужно тебе кое-что рассказать.

– Что? – рассеянно спросил он.

Готовился к выступлению следующий гитарист.

– Я, может быть...

Я оборвала себя, потому что струсила.

– Мне хотелось сказать, что одна леди очень хвалила сегодня мой браслет. Она сказала, что ни разу не видела ничего подобного.

– Шира очень талантлива в ювелирном искусстве.

– Как ты думаешь, вы поженитесь?

– Об этом еще рано говорить, – ответил он. – Хочешь чаю? Не знаю почему, но я выпила огромную чашку ромашкового чая.

Я ощущала странный привкус во рту, как бывает, когда волнуешься перед выступлением на публике. Я чувствовала себя как человек, который знает, что канат в его руках вот-вот оборвется. Наконец я обняла Кевина. Он не знал, что это наша последняя встреча. Я снова поблагодарила его за браслет. Он выглядел удивленным и спросил, почему я опять говорю об этом. Мне хотелось ему сказать, что красная нить будет вечно связывать наши судьбы. Но тогда он наверняка заподозрил бы что-то неладное. Я пообещала позвонить, когда окончательно решу, хочу ли я работать врачом на «скорой». Я дошла до двери и обернулась. То, что произошло с Кевином, заставило меня попросить водителя немедленно повернуть назад. Я не знала, как объяснить резкие смены своего настроения.

Но я точно знала, что потерпела поражение. Все приготовления этого дня были впустую. Я не сяду на рейс до Техаса, держа Джульетту на коленях.

Я вернулась к миссис Дезмонд и оставила ей записку и деньги за следующий месяц. Она найдет ключи от квартиры и утюг, который я у нее брала, в комнате. Джульетта спала, пока я собирала дорожную сумку. Я уложила в нее ноутбук, набор косметики, свой мобильный и одежду. Я оставляла только книги и разную мелочь. Потом сложила все в машину, которую планировала оставить на дороге без номеров. К тому времени, когда машину найдут, тинэйджеры обдерут ее до нитки. В кармане у меня лежали деньги на такси и на билет. Мои занятия закончились на прошлой неделе, а Джульетте уже исполнилось три месяца. Она уже могла есть молочную смесь. Она уже могла путешествовать. Или сейчас, или никогда.

Я бросила ее коляску в парке Бальбоа и двинулась вперед.

Мы не проехали и половины пути, как я скомандовала таксисту повернуть. Я забрала брошенную коляску, а потом попросила отвезти меня в кафе. Меня охватило чувство покоя и сожаления. Скотт Эрли никогда не узнает, что я не была ни на какой встрече с друзьями. Он никогда не узнает о том, что я заказала билеты на самолет. Он просто подумает, что я задержалась. Ему не придется волноваться о Джульетте, ведь она была со мной. Когда он найдет мою записку, то решит, что я уволилась без предупреждения. Молодые девушки часто так поступают. Они с Келли будут разочарованы, но это не приведет их в ужас. Никто не смог бы поступить более благоразумно.

Я ускорила шаг. Мой мочевой пузырь грозил взорваться. Я могла бы зайти в ближайшие кустики, но, зная свою «удачливость», побоялась наткнуться на какого-нибудь бегуна как раз в тот момент, когда спущу джинсы. Я хотела оставить Джульетту внизу – она крепко спала в коляске. Потом бросить вещи в машину и отправиться в аэропорт. Я оставлю машину на стоянке, поменяю билет, устроюсь в уютном зале ожидания и всю ночь напролет буду читать о жизни глупых кинозвезд. Когда начнется утро, я буду по пути домой. Поездка на такси стоила мне половину билета на самолет.

Однако я не посмела оставить Джульетту без присмотра. Скотт Эрли мог уснуть. Мне пришлось бы уложить ее в кровать и оставить какую-нибудь дурацкую записку о том, что меня срочно ждут дома.

Почему мне изменило мужество? Ведь я была уверена в том, что приняла правильное решение, когда выходила из квартиры.

Мне надо было обдумать все заново, звено за звеном.

Как я могла спасти Кевина и замыслить такое против Келли? Я не могла найти слов, чтобы объяснить себе эту ситуацию. Судьбе было угодно, чтобы я спасла друга и осознала, что желаю гибели родителям Джульетты? Я поступала сознательно, в то время как Скотт Эрли совершал свое злодеяние в невменяемом состоянии. Чудо, случившееся с Кевином, было доказательством того, что Скотт Эрли полностью переродился? Он вышел из тьмы на свет? Я снова и снова перебирала в голове эти мысли. Я анализировала свои поступки до того самого момента, когда Скотт Эрли привел меня в бешенство тем, что пел Джульетте песенку, которую напевала моим сестрам мама. После этого наступала серая полоса, и вот я с Джульеттой на руках.

Одно мне стало ясно: я специально так долго оставалась с Кевином в кафе. Мне хотелось опоздать на самолет. Мне хотелось не оставить себе шанса претворить в жизнь задуманное.

Я как никогда желала, чтобы Келли вернулась поскорее. Если бы только я могла сказать ей, что должна уехать, мне стало бы легче. Я не знала, смогу ли посмотреть в глаза Скотту Эрли. И самое страшное – оставить с ним Джульетту, ведь тогда мои худшие опасения могут сбыться.

Когда я дошла до их розового дома, у меня было ощущение, что я несу внутри раскаленный воздушный шарик. Все окна были уже темными. Даже слабый свет лампы в комнате Джульетты – лампы в форме кита – погас. Они всегда оставляли ее включенной. Бросив вещи в сумку, я взяла коляску. Поднявшись на шесть ступеней, я вытащила ключ и открыла входную дверь. Держа ключи в зубах, я направилась к лифту. Мне с трудом удалось добраться до квартиры. Но когда я вставила ключ в замок, то дверь просто тихо отворилась. В черноту. Как я испугалась!

Не Скотта Эрли, хотя почему-то он избегал моего взгляда, когда накануне я проезжала мимо него в машине, чтобы якобы успеть на встречу с друзьями в парке. Я решила, что он был просто смущен тем, что я могла услышать их ссору. Я боялась, что кто-то увидел, как я ушла, пробрался внутрь и ограбил квартиру. Этот кто-то все еще мог находиться там. Я рванулась к ванной, наплевав на все. Не завися больше от прихотей своего мочевого пузыря, я ощущала себя намного лучше. По крайней мере, если меня свяжут и начнут пытать, то мне будет комфортнее. Я вернулась к Джульетте.

Самым разумным было бы тихо выскользнуть из квартиры, спуститься вниз, а потом позвонить из машины в полицию.

Но в этот момент я услышала чей-то приглушенный стон, переходящий в кашель. Мне показалось, что кто-то упал. Звук доносился из комнаты Келли и Скотта. Я оставила Джульетту у дверей, щелкнула выключателем и увидела это.

Возле лампы в холле, где Келли всегда оставляла мне счета и свои милые записки и открытки, лежал обычный белый конверт. На нем было выведено: «Веронике Свон». У меня дернулись руки, как у неопытного водителя, когда его «подрезают» и только чудо может спасти его от того, чтобы не быть размазанным по калифорнийскому асфальту. Скотт Эрли знал мое имя. Мое сознание отказывалось принимать этот факт. Он знал, кто я, и тогда едина пенным объяснением отсутствия света в окнах было то, что он собирался избавиться от меня самым надежным способом – убив меня. Но как он себе представлял это, после того что мои родители простили его? Неужели надеялся, что они забудут и о втором убийстве? Неужели думал, что они помолятся с ним, возьмут его за руку, пожелают искупления, если он больше не нарушит заповедей? Неужели он считал, что ему снопа сделают скидку на болезнь? Конечно, убийцы ни о чем таком не думают. Они вообще не думают. Но я-то должна думать. Я представила лица папы и мамы, когда они узнают, что я умерла, отправилась в такое рискованное путешествие и погибла по собственной глупости. Я повернулась, чтобы убежать, но в этот момент раздался какой-то глухой стук и Джульетта начала просыпаться. Я мягко положила руку ей на животик и стала укачивать, пока она снова не заснула. Вскрыв конверт, я обнаружила внутри маленький листок бумаги.

С какой стати Скотт Эрли писал бы мне письмо, если бы замыслил убийство?

Но если он прекратил принимать лекарства, дождавшись удобного момента, когда Келли уехала за сотни миль, то вполне мог дать мне какое-то объяснение, во имя чего он замыслил преступление и чьи приказы выполняет на этот раз... Я прочитала:

«Дорогая Вероника,

Я знаю, что твое имя вовсе не Рейчел Байрд. Я не знаю причины твоего приезда, но полагаю, что ты не можешь смириться с тем, что я остался жив. Я должник. Твой и твоей семьи. Именно потому, что я жив. Когда я впервые узнал, кто ты, когда из твоего рюкзака выпала открытка из дома, первой мыслью моей было бежать. Но я не смогу больше убегать. Я не могу просить о прощении. Пришло время принять то наказание, которое должно было меня постичь еще давно. Келли будет благодарна тебе за то, что ты не обидела Джульетту. Ты относилась к ней...»

Я бросила записку на пол и помчалась в спальню. Скотт Эрли обвязал вокруг головы пластиковый пакет, который помутнел от его мелкого дыхания. Он делал неслышные вдохи открытым ртом. Кисти его рук были привязаны клейкой лентой. Он бился головой об изголовье кровати, и этот страшный мерный звук отдавался у меня в голове. Я не знала, в сознании ли он. На полу валялись открытые бутылочки клоназепама, который заставил его погрузиться в забытье. Наверное, его сейчас посещали те же самые сны, серые и неясные, которые мучили меня. На негнущихся ногах я вернулась в коридор за Джульеттой. Вытащив девочку из коляски, я прижала ее к себе, не давая проснуться, потом осторожно уложила на бочок в колыбель. Затем я присела за стол Келли и стала ждать. Я наблюдала, как дыхание Скотта Эрли становится все учащеннее. Его тело пронзила судорога боли, и он затих. Таково было его желание. Таково было его искупление. Он сам выбрал себе такое наказание, потому что был трусом.

Не я это совершила.

Но на письменном столе стоял снимок, сделанный на Хэллоуин. Джульетта была в костюме, который делал ее похожей на морковку. Я вспомнила ее лицо, все в морщинках и складочках, как обычно у новорожденных. Уже через несколько месяцев оно изменилось. Ее щечки, раньше бесформенно висевшие, теперь превратились в два бархатистых персика. На фото она была со Скоттом Эрли, который прижимался к ее щеке. Келли стояла с другой стороны и улыбалась им обоим. Я сама сфотографировала их в тот день. Они выглядели как люди, которым были открыты небеса. На лице Келли читалась уверенность в том, что ее Скотт снова стал тем парнем, которого она полюбила еще в Колорадо. С ним она вынесла немыслимые страдания, когда настойчивые голоса звали ее мужа в неведомый мир, уводили прочь от нее. Позже она осталась с ним, хотя получала тонны возмущенных писем, где ее спрашивали, как может она жить с Мрачным Убийцей. Лицо Келли светилось любовью, чистой и искренней. Ее мечтам суждено было разрушиться в одночасье, но осталась любовь к человеку из плоти и крови и к этому прекрасному ребенку.

Я следила за движением секундной стрелки. Прошла минута. Еще пять минут – и мозг Скотта Эрли начнет быстро умирать. Может, пройдет даже меньше пяти минут. Его сознание претерпит необратимые трансформации. Сколько длится это мучение? Он уже страдал от недостатка воздуха. Я видела это по цвету его губ. После того как мозг угаснет, Скотт Эрли превратится в единый электрический импульс. Его сердце скоро остановится. Он пересечет линию жизни. Он обретет покой.

Возможно, я тоже.

Я подпрыгнула и разорвала пакет. Схватив маникюрные ножницы, хранившиеся в ящике комода, я перерезала розовую ленту, которой он обвязал шею. Его вырвало, и я рубашкой вытерла кислый яд на его губах. Затем наполнила воздухом легкие Скотта Эрли, приложив губы к его губам и делая ему искусственное дыхание, как меня учили. Я не торопилась, стараясь делать равномерные выдохи. Отклонившись, я смерила его взглядом. Он был неподвижен, а его лицо все еще имело синюшный оттенок. Я ударила его кулаком в грудь. Попробовала пульс. Он был прерывистым, все больше замедляясь. Я снова начала накачивать его воздухом, снова, снова, снова, снова, пока у меня самой не закружилась голова. Покачнувшись, я схватилась за изголовье кровати. Затем он начал кашлять, и его опять вырвало. Я перевернула его на бок, подложив под голову подушку. Потом набрала 911. Сообщила адрес. Да, Скотт Эрли дышал. Да, он не проявлял признаков сознания. Да, у него передозировка лекарственных препаратов. На нескольких упаковках были оторваны ярлыки, но я могла предположить, что он принял большое количество флюаксона, гальциона и артрана – лекарства для профилактики болезни Паркинсона. Да, я сделала ему искусственное дыхание. Нет, я не врач. И я не его жена.

Я позвонила, чтобы вызвать «скорую помощь». Спокойно и подробно объяснила ситуацию. Отчаяние стало моей второй натурой, но я знала, что эмоции надо тщательно контролировать, иначе это чревато. Что-то в этой девушке, звонившей, чтобы вызвать врачей, было от той маленькой Ронни, которая со всех ног мчалась через двор к двери сестры Эмори, желая спасти двух маленьких девочек.

Это невозможно. Жизнь ведь не идет по трафарету. Звать на помощь, чтобы спасти Скотта Эрли. Звать на помощь, чтобы спастись от Скотта Эрли. Чтобы не мучиться, оттого что драгоценные минуты текут невозможно медленно, я начала представлять, что творится на другом конце провода. Вот бригада спасателей, игравшая в карты, вскакивает, проверяет оборудование, наличие кислорода в баллонах, глюкозы и самых необходимых препаратов. Я ощутила, как в крови заиграл адреналин. Врачи спешили. Они были, как я. Я была одной из них. Я снова заставила себя пощупать пульс у Скотта Эрли. Села в кресло и вцепилась в подлокотники, чтобы не сорваться с места и не убежать в темноту. Его пульс был ровным. Он начал стонать, но слов было не расслышать. Я не могли попросить его ответить на вопросы, спросить, как он себя чувствует. Через три минуты послышались звуки сирен. Я быстро написала на листке бумаги номер телефона и название отеля, в котором остановилась Келли. Потом добавила номер ее мобильного и оставила записку для нее: «Прошу прощения за боль, которую я тебе причинила, за то, что мне надо уехать. Прости Рейчел, любящую Джульетту». Я дописала, что попытка самоубийства была вовремя пресечена, и с ним все будет в порядке. Потом приклеила записку кусочком пленки прямо к грязной рубашке Скотта Эрли.

Дверь с шумом распахнулась. Врачи ворвались в квартиру, а я осталась стоять в дверях спальни, наблюдая за тем, как они бросились к Скотту Эрли, открыли ему глаза, оценивая его состояние, очищая ротовую полость от остатков рвотной массы и вставляя шланг. Я вышла в кухню и позвонила миссис Лоуэн, чтобы сказать, что Скотт Эрли очень плохо себя чувствует и его надо будет отправить в больницу. Я спросила, может ли она подняться, чтобы присмотреть за Джульеттой. Это отнимет не больше двух часов, потому что Келли вот-вот прилетит. Я очень напугана и вообще могу пропустить свой самолет. Я не сказала ни одного слова лжи. Конечно, я не сказала и всей правды, но... Миссис Лоуэн не могла знать, насколько серьезно состояние Скотта Эрли или чем оно вызвано. Но если я не уберусь отсюда сию же минуту, меня ждет миллион вопросов. Я не сяду в самолет даже завтра. Мне надо было исчезнуть.

Но я все же слукавила. Относительно страха.

Никогда в жизни я не была столь спокойна. У меня все онемело, даже губы. В эту минуту в моем сердце страху просто не было места. Но я знала, что миссис Лоуэн откликнется на мою просьбу, схватит свою сумочку и примчится в квартиру Келли, и ощутила прилив смелости. Я знала, что здесь вскоре появится новая бригада. Из полиции. У меня не было выбора. Только исчезнуть. Мои отпечатки пальцев были повсюду, но поскольку не существовало никакой Рейчел Байрд, то не существовало и отпечатков ее пальцев.

Как только я выберусь отсюда, я снова превращусь в Веронику Свои.

Я вышла из квартиры.

Прошло много часов. Я уехала в аэропорт, где припарковала машину, купила билет на утренний рейс в Сейнт-Джордж, нашла в квартале от аэропорта гостиницу и легла на кровать с тонким матрацем. Слушая, как водители грузовиков, поселившиеся наверху, громко болеют за какую-то команду, я вдруг вспомнила, что оставила записку Скотта Эрли у них дома. Она валялась там, где я ее и уронила – на полу в коридоре. Женщина в аэропорту знает, где я. Я была единственной, кто появился в полночь, да еще в таком виде – грязная, растерянная. Я просила поменять билет, а потом спросила, есть ли поблизости недорогой мотель, и она сама назвала его.

Она не могла меня не запомнить.

Но я все равно не испугалась. Ведь я не сделала ничего плохого, если не считать того, что замышляла сделать. Если я не сумею раствориться в толпе, эта история получит огласку. Келли будет здесь через несколько часов. Ее спросят о возможных причинах попытки самоубийства. Ее спросят об исчезновении няни. Она расскажет о том, кто такая Вероника Свои, и тогда установить связь между нами будет проще простого. Конечно, это вызовет у полиции много вопросов. А как же иначе? Даже Келли может заподозрить что-то неладное. Она решит, что я воспользовалась моментом, чтобы разделаться с ее мужем, представив все как попытку самоубийства.

В этот момент зазвонил мой мобильный телефон.

Я даже не взглянула на него.

Он зазвонил снова.

На этот раз я запустила руку в дорожную сумку и вытащила телефон. Даже не посмотрев на экран, я ответила.

– Вероника? – спросила миссис Дезмонд. – Ты ранена? Ты в безопасности?

– Да, – ответила я.

– Об этом уже передают по телевизору, – сообщила она. – Если хочешь, я приеду за тобой.

– Нет, мэм. Я и так втравила вас в неприятности, миссис Дезмонд. Простите меня.

– Но в новостях передали, что на номер спасателей поступил звонок от неизвестной молодой женщины, которая спасла Скотта Эрли от самоубийства.

– Да.

– И с ребенком все в порядке.

– Да.

– Это какой-то абсурд. Я приеду к тебе. Бедняжка. Где ты?

Я могу побыть с тобой, пока приедет твой отец. Давай сходим куда-нибудь перекусить. Думаю, что даже травяной чай могу тебе пообещать.

– Нет, – ответила я. – Со мной все в порядке. Я посплю.

– Мне не по душе, что ты там одна. Ты не сделала ничего плохого, Ронни.

– Надеюсь, что нет. Мне не надо было приезжать.

– До свидания, дорогая, – проговорила миссис Дезмонд. – Мне все же хотелось бы с тобой увидеться. Где ты?

– В каком-то мотеле. Возле аэропорта.

– Мне не верится.

Телефон отключился. Он полностью разрядился в этот момент.

Я пролежала в грязном номере без сна. Кондиционер издавал жуткие звуки, выплевывая химизированный воздух. Я надела поверх кофты с капюшоном джинсовую куртку и снова легла.

Могут ли человека судить за умысел? Я хотела причинить ему боль? Да, конечно. Я много лет надеялась, я молилась, чтобы Скотт Эрли упал, задохнулся, поскользнулся, утонул, замерз.

Мысли не в счет. Но все ли? Что я ощущала? Ненависть и жалость. В какой момент мою ненависть переборола жалость? Мои мысли принадлежали только мне или всем? Я стала причиной попытки самоубийства Скотта Эрли? Я напомнила ему о том, что стерлось из его сознания?

Только я понимала, почему Келли хранила в ящике комода огромный нож. Даже она, знавшая и любившая своего мужа так долго, боялась, что он может обидеть ее ребенка. Я вспоминала маленькую Джульетту, и мне показалось, что она сказочная принцесса, ангел, посланный сюда, чтобы примирить враждующих и дать надежду страждущим. Я мечтала отдать ее в чьи-то заботливые, но чужие руки. Я хотела, что Скотт Эрли ощутил горечь самой страшной утраты. Но я тут же вспомнила, как он укачивал Джульетту, как помогал детям выбирать книжки в библиотеке. Не он убил Беки и Рути. Однако его рука совершила это зло. Он был добрым и мягким, но болезнь помрачила его рассудок. Наверное, именно это и удержало меня от совершения страшной, непростительной ошибки. Ярость толкала меня вперед, но вера спасала от погружения во тьму.

Знали ли о моих мучениях Беки и Рути? Неужели они превратились в злых духов, о которых рассказывал Кевин Чан, пугая нас, когда мы собирались у костра на пляже? Неужели они стали злыми духами, которые не могут смириться со своей загубленной жизнью, как это приписывают людям, совершившим самоубийство или умершим насильственной смертью? Бабушка Кевина по отцу всегда выкладывала рис и фрукты для духов своих предков, чтобы они не наделали в доме беды, не спрятали белье или посыпали рис золой. Неужели эти сказки для устрашения в безлунную ночь – не вымысел? Рути и Беки были избранницами. Они никогда не стали бы искать мести. Перед моими глазами возникло лицо Кевина. Он проживет долгую и счастливую жизнь, но мне нечего рассчитывать на его понимание.

Что заставило меня приехать сюда?

Никогда прежде, даже в день гибели своих сестер, я не ощущала такого вселенского одиночества.

Вглядываясь в темноту, я приложила руку к сердцу и начала молиться. Я искала ответы на свои вопросы. Но Бог отвечает лишь тем, чье сердце открыто. Я молилась, пока меня не бросило в пот. Мне стало жарко в холодной комнате. Это была месть? Или я искала правосудия? Я была грешницей и призналась в этом себе и Богу. Я согрешила. Я сама не верила в справедливость своего решения, если кинулась делать Скотту Эрли искусственное дыхание. Человек, получающий то, в чем более всего нуждается, а не то, чего заслуживает, знает, что такое высшая справедливость. Я освободила Скотта Эрли от уз совести или, наоборот, обрекла его на вечные муки, когда бросилась спасать его? Он будет ощущать мое прощение как груз или как дар? Неужели моя прежняя ярость превратилась в милосердие?

И тут на меня снизошло озарение, как вспышка, как солнечный блик, поджигающий водную гладь. Я вспомнила отрывок из Учения – тот, где Бог является Джозефу Смиту, уже после того как тот доверил своему глупому другу переводы золотых скрижалей. Друг потерял переводы, или его жена спрятала их. И Джозеф Смит позже написал, чтобы берегся «тот, кто нарушил обещание во имя Бога, кто полагается только на свою мудрость и верит в силу лишь собственного суждения». Я вспомнила и то, чему нас учили в воскресной школе: «Нельзя бояться человека больше, чем гнева Господня». Только тогда Бог протянет тебе руку и убережет от ударов судьбы. Он будет с тобой, разделяя все твои печали и горести.

«Отец Небесный, – молилась я. – Я боялась Скотта Эрли больше, чем Тебя. Я положилась на свою мудрость больше, чем на Божественное Провидение. Мое сердце не выдержало. Как я могла надеяться на утешение, если отказалась от него?»

Я не знаю, сколько длилась моя молитва. Я не помню, когда заснула, но небо уже серело. Я проснулась оттого, что за окнами мигали сирены, а в дверь громко стучали. Я встала и спокойно почистила зубы, пока полиция требовала немедленно открыть двери («Немедленно открыть двери!»). Я проверила свою готовность, как делала это обычно накануне баскетбольного матча, чтобы убедиться, что и душа моя, и разум в полном порядке, что я максимально собранна. Так и было. Что касается милости Божьей, то нам не дано об этом судить, ниспослана ли она нам. Когда я открыла дверь, я была спокойна, хотя свет едва не ослепил меня. Как заметила когда-то Клэр, цитируя одного баскетбольного игрока: это было дежа-вю. Я шагнула за порог и подняла руки над головой. Кто-то начал кричать:

– Ронни, как вы отнеслись к попытке убийцы ваших сестер совершить самоубийство?

– Ронни, вы прибыли сюда, чтобы расправиться с ним?

– Вы рады, что он в коме?

– Ронни?

Я присела на тротуар и опустила голову.

– Вероника Свон, – послышался хриплый голос – Вы Вероника Свон?

Вдруг кто-то положил руку мне на плечо.

– Меня зовут Алиса Дезмонд, – услышала я.

Я подняла взгляд. Она держала один из своих черных зонтиков, хотя не было никакого дождя.

– Она еще не достигла совершеннолетия. Ее отец говорит, чтобы вы оставили ее в покое, пока он не приедет за ней.