А тем временем в удушающе жаркой комнате старого особняка в Тыквенной лощине женщина, предложившая Мерри снять куртку и присесть на диван, побледнела так, что стала одного цвета со своим белоснежным пушистым халатом. Ее длинные светлые, но посеребренные сединой волосы были заплетены в изысканную косу, а гладкая, лишенная морщин кожа лица и мягкие белые руки, казалось, никогда не видели солнечного света. А эти цвета морской волны глаза и грустную улыбку Мерри уже полюбила в ее сыне. Перед ней, вне всякого сомнения, сидел человек, подаривший Бену его синие глаза и, что было еще важнее, доброту. Над камином в гостиной, куда женщина провела Мередит, висели картины, выполненные маслом с фотографий. Одна из них изображала парня с квадратным подбородком отца, короткой стрижкой и такими же глазами, глазами их матери.

На втором портрете был Бен.

Мерри положила руки на колени и заплакала. Мистер Хайленд вошел в комнату с подносом в руках. Поставив его на столик, он вручил девочке большой квадратный платок, пахнущий отбеливателем и солнцем. Когда она отняла его от глаз, платок оказался испачкан тушью для ресниц, отчего Мерри почувствовала себя еще более несчастной.

— Скажи мне, — заговорила Хелен Хайленд, опускаясь на маленький красный диванчик напротив Мередит. — Повтори мне то, что ты говорила о Бене. Я не рассержусь.

— Вы мне не поверите, — ответила Мерри.

Она взяла чашку с какао и кивком поблагодарила отца Бена. Однако в этой комнате было слишком жарко для какао. Ей ужасно хотелось воды, но, сделав глоток горячей жидкости, девочка обожгла язык, и это помогло ей вернуться к реальности.

— Вполне возможно. Но ведь если ты проделала такой путь, значит, тебе есть что сказать. И может оказаться, что это очень важно. Для того чтобы потерять сознание на похоронах, надо иметь очень вескую причину.

— Я хотела расспросить вас о Бене. Сначала вы расскажите мне о нем. А потом я расскажу вам то, что знаю я. Позвольте мне перевести дыхание, — попросила Мерри.

Миссис Хайленд выполнила ее просьбу.

Сначала она рассказала Мередит о Дэвиде, своем первенце, мальчишке до мозга костей. Он увлекался спортом и был настоящим непоседой. Как ни странно, парень пошел по стопам матери и теперь преподавал английский язык в Калифорнийском университете, в Санта-Барбаре. У Дэвида было пять сыновей и дочерей. Двое уже учились в колледже, младший приходился ровесником Адаму.

По словам миссис Хайленд, Бен боготворил Дэвида. Но совершенно не походил на старшего брата, будучи мечтательным, задумчивым и очень стеснительным. Мать и младший сын были очень близки. Они вместе посадили фруктовый сад, и миссис Хайленд часто пекла яблочные пироги и готовила персиковый джем. Юный Бен помогал маме и в этом. А деревья продолжали плодоносить и по сегодняшний день.

Хотя Бен вечно что-нибудь читал и блистал в сочинительстве, он стремился заслужить и отцовское одобрение. Поэтому занялся индивидуальными видами спорта. Дэвид играл в бейсбол и баскетбол. Бен увлекся бегом и теннисом. В беге по пересеченной местности он добился изрядных успехов. Миссис Хайленд сказала, что Бен участвовал в первенстве штата и занял третье место в своей возрастной группе. Он говорил матери, что бег помогает ему упорядочить мысли.

— Именно так он и выражался, даже когда ему было всего лет десять-одиннадцать, — улыбнулась миссис Хайленд. — Он так и говорил: «Мне необходимо упорядочить свои мысли».

В детстве Бен был настолько застенчив, что Хайленды забеспокоились. Поскольку мальчик почти не говорил, они решили показать его логопеду.

— Но оказалось, что Бен, — продолжала миссис Хайленд, — просто ждал, пока ему будет, что сказать. Однажды он написал сочинение о подростковом возрасте как времени прощания с иллюзиями детства. Эссе послали на конкурс, где оно заняло первое место. «В большинстве своем люди не становятся астронавтами или кинозвездами, фотографами редких животных или археологами. И даже владельцами лошадей и автомобилей, о которых грезили в детстве. У подростка уже нет времени предаваться бесплодным мечтам. Ему необходимо взять лучшее из того, что может предложить жизнь, и попытаться отыскать в этой пропозиции хоть что-то от своей детской мечты. Люди, так и не ставшие астронавтами, могут любоваться звездами с горных хребтов, на которые им удалось взобраться, — писал в своем сочинении Бен. — Они могут помогать спасать животных от вымирания. Но в любом случае, когда жизнь вступает в свои права, мечты неизбежно лишаются своей позолоты».

— Грустно, но, насколько я могу судить, это правда, — произнесла Мерри. — Это звучит так, будто Бен знал…

— Я тоже часто об этом думала, — кивнула Хелен Хайленд. — Мне приходило в голову, что он предвидел, какое будущее его ожидает.

Женщина неторопливо рассказывала о том, что мечтала стать писательницей и поэтессой, но позже ей понравилось учить других людей тому, что некогда восхитило ее саму.

— Я была счастлива, когда делилась своими знаниями с Беном. Я думала, что, возможно, он когда-нибудь станет писателем.

Она сообщила Мерри, что семья Хайлендов относила себя к убежденным пацифистам, не одобрявшим войны во Вьетнаме. Когда Дэвид поступил на военную службу, родители разволновались. Для него это было не столько делом принципа, сколько вопросом товарищества со старыми друзьями. Если ему бросали вызов, он всегда его принимал, какой бы авантюрной ни была та или иная затея. Но в армии Дэвид стал журналистом и в боевых действиях так ни разу и не участвовал. Его письма Бену будоражили воображение младшего брата. На глазах миссис Хайленд Дэвид, сам того не осознавая, бросил брату вызов.

Когда Бен оставил школу и за месяц до выпускного вечера вступил в армию, родители пришли в ужас. Мало того что, не имея ни малейшего житейского опыта, их сын был обречен стать пушечным мясом, — его еще и послали в самое кровопролитное сражение этой бессмысленной войны.

— Это место назвали Холмом Гамбургеров, — добавил мистер Хайленд. — Происхождение такого названия достаточно… очевидно. Даже сейчас мне невыносимо трудно об этом говорить. Бен был простым пехотинцем. В своем первом и последнем письме он выражал надежду на то, что мы будем им гордиться, потому что он стал настоящим мужчиной, как и Дэвид.

— Это письмо, — продолжала рассказывать миссис Хайленд, — в клочья изорвало мою душу. Я возненавидела весь мир. И все время перечитывала стихи, которые он писал, когда был подростком. Мы позвонили ему, умоляя сделать попытку комиссоваться по медицинским показаниям. Бен был совершенно не приспособлен к военной жизни. Но он хотел быть таким как все. Думаю, он боялся оказаться трусом…

— Его никто и никогда не обвинял в малодушии, — снова вмешался мистер Хайленд. — Бена никогда не обижали в школе. У него было много друзей. Его любили. Он был счастлив дома и никогда не проявлял ни малейшей склонности к насилию. Мы до сих пор считаем, что тот поступок был для него неким тестом на мужество. Тестом, который закончился трагедией.

Вскоре после того, как двухнедельная битва закончилась, перед домом Хайлендов остановилась печально известная черная машина, появления которой все так боялись. Оттуда вышли два молодых офицера и постучали в дверь. Они вручили Хайлендам письмо. Бен пропал без вести. Командование считало, что он попал в плен. Солдаты рассказывали, что видели, как Бен пытался спасти жизнь друга, ставшего жертвой снайпера.

«А я-то думала, что это игра. Какая-то грубая грязная игра вроде пейнтбола! Или регби!» — Мерри наклонилась вперед. Блюдце и чашка в ее руках дрожали.

— Бен был не способен убивать, — продолжала миссис Хайленд. — В прошлом месяце нам сообщили, что его похоронили на том месте, где он упал. Его роте пришлось отступить, а он остался.

После того как Бен был объявлен пропавшим без вести, потянулись долгие годы ожидания. Сначала Дэвид умолял родителей покинуть Риджлайн и переехать к нему и его семье в Калифорнию. Но, хотя они часто ездили к нему в гости, по-настоящему спокойно им было только дома, где родился и вырос Бен. Они продолжали надеяться на его возвращение.

Мерри тихонько слушала, как Хелен Хайленд описывает свои прогулки по саду площадью более трех акров. Женщина смотрела на свои яблони, которые, в отличие от Бена, продолжали расти. Она разговаривала с сыном, кричала на него, ругала, умоляла вернуться домой.

— Я будто видела его среди ветвей. Он читал, бросал мне яблоки, дразнил меня. Мне казалось, что все это было только вчера. Я обнимала стволы и кричала в небо. Долгие годы я ненавидела всех, чьи дети были живыми и здоровыми. Долгие годы я была желчной и ожесточенной. Наверное, именно это в конце концов привело к сердечной болезни. Смерть Бена разбила мне сердце, а я так и не смогла отпустить моего мальчика. Я до сих пор иногда его вижу. Прежде чем уехать, Дэвид подарил ему свою старую коричневую кожаную куртку, которая стала ему мала. Бен носил ее и говорил, что чувствует себя Дэвидом, старшим братом, за которым бегали все девчонки. Он никогда не расставался с ней, пока не ушел в армию, конечно. С тех пор как я заболела, мне порой кажется, что я вижу его в дверях своей комнаты именно в этой куртке.

— Мне нужно вам что-то рассказать, — перебила ее Мерри. — Я просто должна. Вы обязаны это знать, а я обязана вам об этом сообщить. — Девочка сделала последний глоток какао. Во рту у нее пересохло. — Вы уверены, что хотите это услышать?

— Скажи мне правду, — ответила миссис Хайленд.

— Я… Я знакома с Беном. Мы встретились впервые около месяца назад, но мне кажется, что я знала его всю свою жизнь. Я видела Бена так же отчетливо, как вижу вас. Мы общались каждый день. Когда его… мне очень трудно задавать этот вопрос… когда его тело привезли домой?

Если до этого в тонком прекрасном лице миссис Хайленд и присутствовали хоть какие-то краски, теперь они исчезли окончательно. Мередит не могла поверить в то, что эта женщина была способна побледнеть еще больше. Хелен привстала, но затем снова опустилась на диван. Ее синие глаза не мигая смотрели на Мерри. Мистер Хайленд тяжело поднялся и прижался лбом к каминной полке.

— Хелен, это невозможно, — произнес он. — Это обман. Тебе лучше подняться к себе. Скоро приедет Саша.

— Погоди, Чарльз, — оборвала его миссис Хайленд. — Это было как раз перед… — медленно начала она.

— Днем святого Валентина? — спросила Мерри. — Это так?

— Да, — кивнула миссис Хайленд.

— Она могла узнать об этом как угодно. Господи, помилуй, в конце концов, об этом писали в газете.

— Мистер Хайленд, мне всего пятнадцать лет, — прошептала Мерри. — Я не читаю риджлайнскую газету. И если честно, то раньше я думала о миссис Хайленд только как о женщине, которая когда-то накричала на меня за то, что я проехалась на велосипеде по ее лужайке. Мне даже нет дела до того, верите ли вы мне. Но я говорю правду. Я слишком уважаю себя и Бена, чтобы шутить о том, что мне так дорого.

Сказав то, для чего пришла, Мерри позволила себе немного расслабиться. Она огляделась, жадно впитывая в себя обстановку гостиной, а также небольшой части коридора и кухни. Здесь Бен наслаждался своей любимой едой — тостами с арахисовым маслом. Во всяком случае, так он ей сказал. Во дворе перед домом он перебрасывался мячом со старшим братом и отцом, когда мистер Хайленд возвращался с работы. Темная лестница в прихожей напротив стеллажа с книжными полками наверняка вела в комнату Бена. Мерри ощутила почти физическую тягу подняться наверх. Она знала, что в его спальню ведет первая дверь направо от лестничной площадки.

— О чем вы беседуете? — наконец спросила миссис Хайленд.

— О нас. Я… Мы любим друг друга. Он всегда одет в ту коричневую кожаную куртку. А Саша Авери работает и в нашем доме тоже. Она ведь приехала сюда по программе «работа плюс учеба». Но Саша никогда не говорила мне, что работает у вас. Бен сказал мне, что вы больны. И две недели назад он присутствовал на поминальной службе.

— Когда ты говоришь, что видела Бена… — снова начала миссис Хайленд.

— Я хочу сказать, мне кажется, что я его вижу. Хотя на самом деле, это, конечно, невозможно, — ответила Мерри. — Но все-таки не исключено, что я действительно видела его или кого-то похожего на него.

— Ты веришь в существование жизни после этой жизни? — спросила миссис Хайленд.

— Не волнуйся так, дорогая, — предостерег ее супруг.

— Верю, — ответила Мередит. — Не могу сказать, что я в этом убеждена. Но точно знаю, что верю в это.

— В последнее время, с тех пор как я заболела, я чувствую Бена совсем близко.

— Он вас очень любит. Когда речь зашла о поминальной службе, он больше всего переживал именно из-за вас. Он называл вас своей маленькой мамочкой.

— Нет! — воскликнула миссис Хайленд. — Чарльз, это тоже было в газете? Этого ведь не знал никто, кроме Бена и меня. Мередит, ты не лжешь! То, что ты говоришь, просто невероятно. Но если бы я знала, что это правда, что я когда-нибудь увижу Бена, я бы, возможно, выздоровела.

— Я не думаю, что смогу вам это доказать, миссис Хайленд. Кроме того, после поминальной службы я больше не видела Бена. Может быть, он ушел. Впрочем, меня две недели не выпускали гулять, за то что я всю ночь просидела в церкви, беседуя с ним. Тогда я впервые в жизни без разрешения ушла из дома.

— Если у тебя снова будут эти сны или видения, ты мне о них расскажешь? — попросила миссис Хайленд. Мередит кивнула. — Обещаешь?

— Мне пора, — сказала Мередит. — Я нужна маме дома. Мой маленький братик болеет.

— Саша нам об этом говорила, — произнес мистер Хайленд. — Она очень переживает. Перед тем как уйти… может, ты хотела бы взглянуть на его комнату?

— Конечно, я очень этого хочу.

Комната оказалась настоящим святилищем. К стене над кроватью был приколот постер «Нью-Йорк Янкиз», на спинке придвинутого к столу стула висел видавший виды рюкзак. Вокруг лежали стопки книг. В основном это были сборники стихов и публицистика — по большей части описания арктических экспедиций и приключений, происходивших в реальной жизни. По периметру комнаты были проложены железнодорожные пути, на которых стоял поезд.

— Бен обожал этот поезд и никогда не стеснялся того, что он здесь находится, — пояснил мистер Хайленд. — Выключатель прямо на столе. Он до сих пор работает. Ты хочешь… Боюсь, что я до сих пор ничего не понял. Но, может, ты хочешь немного побыть здесь одна?

— Я тоже ничего не понимаю. Но да, я этого хочу.

Когда мистер Хайленд закрыл дверь, Мерри пробежала пальцами по корешкам книг. Она взяла в руки записную книжку с мраморным черно-белым рисунком на обложке, и та раскрылась на странице со стихотворением, над которым, по всей видимости, когда-то мучился Бен. Бумага была старой. Это писали очень давно, задолго до того, как Бен узнал о существовании некоей Мередит Бринн.

Мерри совершенно не шокировало то, что Бен посвятил ей стихотворение сорок лет назад, еще до того, как познакомились между собой ее родители. Разве не существуют завихрения времени, пересекающиеся по никому неведомым законам? Выходит, что порой время и судьба оборачиваются назад, одновременно заглядывая вперед. И если уж так суждено, то прошлое и будущее вполне способны столкнуться в одной точке. Мерри открыла платяной шкаф Бена. Там висело несколько пар его вытертых синих джинсов, одна голубая рубашка из оксфордской ткани и пара-тройка клетчатых рубашек с коротким рукавом. Сбоку Мерри увидела… его кожаную куртку. Как будто желая прикоснуться к Бену, она сунула руку в карман.

Там лежала ее перчатка.

Комната закачалась. Мерри легла на кровать. Она закрыла глаза и, наверное, задремала, потому что, снова их открыв, осознала, что проснулась. Рядом с ней лежал Бен. Его глаза и хвойно-коричный аромат были так же реальны, как если бы он ее обнимал.

— Тебе так не хватало этой перчатки? — спросил он.

— Бен, почему ты здесь? — спросила Мерри.

— Я мог бы задать этот же вопрос тебе, — беззаботно улыбнулся он.

— Я не имею в виду этот дом.

— А я именно о доме. Ответ на твой вопрос — я не знаю. Знаю только, что готов отдать все что угодно за возможность тебя поцеловать. Я хочу коснуться твоей щеки… Но не могу.

— Попытайся, — предложила Мередит. — Серьезно. Я не боюсь.

Бен протянул руку, и в это мгновение на них обрушился серебристый свет, похожий на удар мощной молнии. Необычайная сила отбросила их друг от друга. Мерри не видела Бена, а лишь смутно различала его очертания. Но спустя мгновение он исчез окончательно.

Что это было? Кэмпбелл любила шутить насчет молнии, поражающей грешников, но разве простой поцелуй мог оказаться грехом? Или существуют какие-то правила, согласно которым людям из разных граней бытия запрещается любить друг друга? Что, если Мередит хочет быть с Беном, пусть даже это означает, что так же, как и он, она уже никогда не повзрослеет? Что сказала бы на это Кэмпбелл? Свое знаменитое «это всего лишь биология»?

Внезапно Мередит осознала, что сидит на краю кровати, одетая в застегнутую на молнию куртку, держа в руке перчатку. Саша открыла дверь, и комнату заполнил тусклый желтый свет.

— Миссис Хайленд в ужасном состоянии. Я не знаю, что ты тут натворила, но мне пришлось дать ей успокоительное. Тебе пора домой.

— Саша, почему ты так одета? — спросила Мередит, вставая с кровати и чувствуя, что колени ее почти не держат. — И почему ты так со мной разговариваешь? Как будто я посторонняя или какая-то соплячка?

— В этой одежде я чувствую себя увереннее. Вот и все. И вообще, это я должна задавать вопросы. Зачем ты сюда явилась? К чему эти разговоры об их сыне? — взорвалась Саша. — Ты ведешь себя именно как соплячка. Это моя работа, Мередит. Я должна оберегать миссис Хайленд.

— Это история, — произнесла Мерри. — Задание по истории. Я уже ухожу. Можно мне с ними попрощаться?

— Он разгадывает кроссворд, а она спит. Просто уходи. Уже почти семь часов. Я не верю в то, что вы проходите это по программе! Мерри, это так жестоко! Впрочем, я уверена, что ты не хотела сделать ничего дурного. — Саша взъерошила ей волосы. — Я слишком много работаю и очень привязываюсь к людям. Не обижайся, Мер. Мне кажется, я уже взрослая, потому что на мне лежит такая ответственность, какая обычно не возлагается на плечи подростков.

— Я знаю, Саша. Зря я пришла. Это было глупо с моей стороны. Я сейчас тихонько уйду.

Мерри выскочила на улицу и бросилась бежать, спеша на последний красный автобус. Вдруг она остановилась и обернулась. На мгновение ей показалось, что она видит сидящего на ступеньках крыльца Бена. Но это был всего лишь обман зрения в быстро сгущающихся сумерках.

«Я его больше никогда не увижу», — подумала она.