Приключения Уильяма Куттса начались в тот же день, среду, когда скауты, захватив тачку, отправились в Моут-Хаус забрать обещанные стулья для праздника. Миссис Гэтти любит молодежь и потому пригласила ребят в столовую, накормила лепешками и угостила домашним имбирным пивом и самодельными ирисками. Потом все отправились со стульями обратно, а Уильям, как старший патрульный, любезно предложил хозяйке помочь с мытьем посуды. Миссис Гэтти это чрезвычайно понравилось, так как горничную она отпустила, а кухарка все силы отдавала приготовлению обеда. Было семь вечера или полвосьмого, еще светло, хотя погода никуда не годилась для конца июля. Я вообще не могу припомнить другого такого дождливого и противного лета. Мы очень надеялись, что в день праздника будет ясно.

Домой Уильям явился донельзя взволнованный, и я удивился; такие ребята — крепкие, сильные, всегда веселые и спокойные — ни с кем не ссорятся, ни на кого не обижаются, даже в школе. Упомянутый мной ранее случай — исключение. Добродушный по натуре, Уильям принимал мир таким, каков он есть, без всякого недовольства, вопросов и волнений. И потому, когда он ворвался к нам с видом человека, раскрывшего Пороховой заговор, я был несколько озадачен, но рассказу его не поверил. А сообщил он, что мистер Джексон Гэтти убит. Дафни перепугалась, и я взялся за мальчишку всерьез.

— Глупости какие!

— Нет, — ответил Уильям. — Мне миссис Гэтти рассказала, пока мы мыли посуду. Дело, мол, свершилось. Она говорит, и вам с Дафни пыталась рассказать, но вас одни только стулья интересовали.

Я нахмурился и стал обдумывать этот вопрос. Те же самые слова миссис Гэтти говорила и нам и упомянула о муже. Всякому ясно, что, услышав от особы вроде миссис Гэтти какое-нибудь странное замечание, не придашь ему такого значения, как словам нормального человека. С другой стороны, фраза «Дело свершилось!» звучит чуточку зловеще даже в устах слабоумного. Я тщательно допросил Уильяма, но ничего нового из него не вытряхнул. Он собрался идти к констеблю Брауну — нашему защитнику правопорядка, — чтобы поставить его перед фактом.

Неожиданно мне в голову пришла идея получше. Нечего и говорить, мне не помешало бы избавиться от Уильяма и побыть вдвоем с Дафни, но не впутывать же Брауна — он хоть и хороший малый, но явно не семи пядей во лбу.

— Слушай, Уильям, у сэра Кингстона-Фокса гостит некая миссис Брэдли-как-то-там… или как-то-там-Брэдли. Она просто гигант мысли в области психологии. Отведи ее завтра к миссис Гэтти. Уж она ее наизнанку вывернет, но выяснит, в чем дело. Поверь мне, полиция тут не нужна.

Я убедил Уильяма не ходить к Брауну, однако он уперся и желал отправиться за миссис Брэдли тотчас же. Меня это устраивало, поскольку мы с Дафни оставались одни, и я решил его, так сказать, подстегнуть.

— Они сейчас обедают.

— Вряд ли. Сэр Уильям садится обедать в половине седьмого, а теперь уже начало девятого. Пойдемте со мной, Ноэль, ну что вам стоит.

Я, нечего и говорить, отказался. Нет, честно, я же не думал, что дело серьезное. Он двинулся один. В Манор-Хаусе его провели в гостиную, где Маргарет Кингстон-Фокс — дочь сэра Уильяма, величественная, точно сама Юнона, — представила гостя даме, страшнее которой, если верить его словам, он отродясь не видывал. Маленькая и худенькая, морщинистая, желтая, с пронзительными черными глазками и руками, как птичьи лапки, похожая на ведьму. Когда к ней подвели Уильяма, она громко фыркнула, потом взяла его за подбородок и издала хриплый попугаичий крик. Она вообще напоминала попугая: вечернее платье у нее было из голубого бархата, а жакетка (Дафни назвала ее именно так) желто-оранжевая. Уильям решил, что если у миссис Гэтти в голове тараканы, то у этой — ядовитые осы. И взгляд у нее был зловещий. Однако голос оказался просто прекрасным; его оценил даже Уильям, который начисто лишен музыкального слуха (хоть и поет каждые каникулы в церковном хоре, поскольку дядя у него викарий). Старая дама и Маргарет серьезно выслушали его рассказ, и миссис Брэдли пожелала отправиться с ним в Моут-Хаус и во всем разобраться. Весть об убийстве мистера Гэтти Маргарет скорее порадовала, но под натиском здравого смысла она выразилась сдержанно: что он, мол, был препротивный тип и что случаются же такие жуткие вещи.

Итак, они втроем отправились к Гэтти. Сэр Уильям и гости-мужчины уже занялись портвейном и дам не провожали. Скорее всего даже не знали, что те ушли.

Дверь открыла сама миссис Гэтти. Разговор начала Маргарет — спросила, правда ли, что мистера Гэтти постигла злая участь. Хозяйка не ответила, только беспокойно поглядывала на миссис Брэдли и бормотала:

— Змея или крокодил?.. Крокодил?.. Или змея?..

Подобный прием к дружеской беседе, нечего и говорить, не располагает, однако, к счастью, миссис Брэдли, больше недели прогостившая в Манор-Хаусе, была наслышана о странностях бедной миссис Гэтти, и такое приветствие ее не обескуражило. Она учтиво сказала:

— Наверное, крокодил. Меня обычно относят к ящерам. Такой уж мы, йоркширцы, народ. Вообще интересно наблюдать человеческие типы в разных графствах и даже в разных деревнях.

Это навело хозяйку на ее любимую тему, и ее не сразу смогли вернуть к разговору о мистере Джексоне Гэтти.

— А, Джексон. Да, разумеется. Все кончено, да, осталось только труп найти.

— А где труп? — поинтересовалась миссис Брэдли.

— Если бы вы знали нашу деревню, как знаю я, — начала миссис Гэтти, к великому разочарованию Уильяма, жаждавшего услышать подробности убийства, — вы бы сидели и смеялись, смеялись бы и смеялись — как я. Это до того смешно, что и словами не передать! И смешнее всех — жена викария!

— Послушайте, миссис Гэтти, — начал Уильям, но никто не обратил на него внимания.

— Я ее считаю верблюдицей, — продолжала хозяйка. — Она, чуть что, вопит и кусается. И на колени встает — когда молится. А еще есть та дамочка из Бунгало. Женщина на содержании, представляете, дорогой крокодил? Что вы об этом думаете?

— Возмутительно, любопытно и старомодно.

Наверное, миссис Гэтти задумалась, переваривая сию краткую оценку греховности мира, потому что, по словам Уильяма, она целую вечность сидела тихо, а он тем временем записывал разговор в свой скаутский блокнот. Наконец она торжественно кивнула.

— Кое-кто в Манор-Хаусе мог бы рассказать побольше, если бы захотел. А взять эту девчонку, Тосстик. Вся история кажется мне совершенно невероятной, просто невероятной, от начала и до конца. Во-первых, она вообще не из тех девушек, которые рожают незаконных детей. Во вторых, она должна бы сообщить имя отца — как все деревенские девушки, — и мы проследили бы, чтобы он поступил как положено. В-третьих, я думаю, у ребенка какие-то отклонения, раз его никому не показывают. И наконец, хозяева таверны ведут себя странно.

— И в чем же странность? — вежливо поинтересовалась миссис Брэдли.

— Не знаю. Меня просто удивляет, что они вдруг стали такие добрые. Этот Лори даже имеет процент с кокосов, которые привозит к празднику. А деревенским ребятишкам дает за пустые бутылки не больше фартинга. Они их собирают по кустам после пикников, и он должен бы платить славным деткам полпенса, вот как я, когда мне приносят бутылки — для моего вина… Теперь-то он уж точно умер. Я про Джексона, конечно.

Миссис Брэдли тоже достала маленький блокнотик и потихоньку записывала — стенографическими значками, по мнению Уильяма. Потом я обнаружил, что это какой-то новый, неизвестный метод стенографирования.

— Бедный Джексон, — сказала миссис Брэдли.

— Что ж, — ответила миссис Гэтти, — если человек желает быть волком, то его нужно запереть в клетку, как волка. А вся штука вот в чем: его заперли в загоне для овец! Смешно, правда?

— Смешно и умно, — подтвердила миссис Брэдли, продолжая записывать.

— Заперт. Вот смешно-то — заперт! До чего ж скверная погода для лета!

— Заперт в загоне для овец! Это нужно запомнить, — сказала миссис Брэдли и издала свой обычный клохтающий смешок. И поднялась.

На улице, когда хозяйка закрыла за ними дверь, миссис Брэдли отправила Маргарет домой и только собралась заговорить с Уильямом, как миссис Гэтти опять выскочила наружу и схватила ее за руку.

— А знаете, что я думаю? — спросила она.

— Нет.

— По-моему, Верблюдица считает, что ее преподобный муженек и есть отец ребенка Мэг Тосстик.

Уильям, пересказывая мне эти события, вставил:

— Вот чушь-то, правда же, Ноэль?

Я тогда выразил согласие, но в душе был далек от такой уверенности. Миссис Куттс любой бред придет в голову!

Высказавшись, миссис Гэтти устремилась домой, а миссис Брэдли повернулась к Уильяму:

— Мальчик мой, в здешней церкви есть подземная часовня?

Уильям ответил утвердительно.

Дело уже шло к ночи.

— Тогда отведи меня, — приказала миссис Брэдли. — Нужно поторапливаться, а то, я вижу, дождь начинается.

И Уильям проводил ее к церкви. Они прошли через покойницкие ворота и обошли южную дверь с аркой в нормандском стиле — и скоро очутились у каменной лестницы, ведшей вниз. Чуть дальше середины пролета ее перегораживала тяжелая железная дверь.

— Попробуем разглядеть через перила или пойдем внутрь? — спросил Уильям.

— Я бы предпочла спуститься, — ответила миссис Брэдли.

— Хорошо. Пойду схожу за ключами, — предложил вежливый Уильям. — Вы не хотите пройти через церковь? Если согласитесь, то ключ и не нужен. И можно будет свет зажечь.

— Это меня вполне устраивает. Думаю, мистер Джексон Гэтти, живой или мертвый, находится в часовне.

— Кто вам сказал? — разволновался Уильям.

— Миссис Гэтти, только она сама того не знает.

— Да ладно! — не слишком учтиво бросил Уильям.

В церкви они прошли по главному проходу и очутились в ризнице. Здесь Уильям отодвинул в сторону кокосовую циновку. За ней оказалась подъемная решетка.

— Теперь осторожнее, — предупредил он. — Дверь, кстати, довольно новая. Здесь раньше была усыпальница, и говорят, одна дамочка туда закатилась и прихватила пару черепов. И тот тип, который работал тут до моего дяди, навесил снаружи железную дверь, а здесь — вот эту решетку. Она фута на два пониже площадки, и забраться туда нелегко.

Он сочувственно посмотрел на миссис Брэдли.

— Наверное, вам лучше остаться здесь. Я к тому, что незачем вам шею ломать.

Его спутница усмехнулась и ответила:

— Давай поднимем решетку. Может, спускаться и не понадобится.

Они подняли решетку и стали вглядываться в глубину подземелья. Потом миссис Брэдли негромко позвала:

— Мистер Гэтти! Мистер Гэтти!

В лучах света возникла темная фигура. (Передаю слова Уильяма. Нечего и говорить, вряд ли там и впрямь были лучи света.)

— Наверх, мистер Гэтти, сюда, поднимайтесь! — воскликнула миссис Брэдли.

Они с Уильямом легли плашмя и помогли маленькому человечку вскарабкаться наверх.

— Боже милостивый! — простонал Джексон Гэтти. — Боже милостивый! Тысяча благодарностей! До чего я хочу есть! Как же, наверное, волнуется бедная Элиза!

— А теперь, — миссис Брэдли, по-матерински отряхивала с него пыль, — скажите, как это назвать? Перепугали нас всех!

— Мне ужасно жаль. — Он нервно покашлял и улыбнулся. — Элиза меня никогда не простит.

Увидев длинные хищные зубы Джексона Гэтти, Уильям (по его словам) едва не закричал «Волк!».

— Я поддался соблазну и заключил пари. Думаю, я его выиграл.

Миссис Брэдли направилась из церкви вон.

— Ах, простите, — смутился Гэтти. — Не следовало об этом упоминать в таком месте.

Уильям опустил решетку, прикрыл ее циновкой и выключил свет. Потом затворил входную дверь — у старого Куттса был пунктик: церковную дверь запирать не следует. Зато его супруга утверждала, что там прячутся влюбленные парочки; а уж эта часть рода человеческого, нечего и говорить, всегда вызывала ее ненависть.

Потом Уильям последовал за остальными через покойницкие ворота и успел услышать обрывок разговора:

— Именно по предложению мистера Берта я позволил заключить себя в часовне. Однако я был уверен…

Тут, как показалось Уильяму, мистер Гэтти оборвал фразу, потому что услышал его шаги. И миссис Брэдли не попросила продолжать. Уильям хотел уже пожелать спокойной ночи и пойти домой, но она шагнула к нему и, к его удивлению, вложила ему в руку десятишиллинговую банкноту и поблагодарила.

Далее, должен признать, я не способен проследить ход его мыслей. Нечего и говорить, мальчик четырнадцати лет рассуждает не так, как другие разумные существа, и этим все сказано.

По мнению Уильяма, самое малое, что он мог сделать, дабы отработать полученный гонорар, это отправиться в Бунгало, где проживает мистер Берт, и выразить ему порицание за тяжелый проступок — заточение бедного мистера Гэтти в часовне. И потому, несмотря на сумерки и противный моросящий дождик, а также на то, что до Бунгало было мили полторы и дорога туда проходит через каменоломни — место уединенное и опасное, и, если верить деревенским, кишащее привидениями, — он бодрым скаутским шагом, в лучших традициях американской приключенческой прозы, двинулся к резиденции Берта. Я, как уже сказал, логики тут не усматриваю, но Уильям считал, что поступает совершенно правильно.

О приходе Уильяма хозяину доложил Фостер Вашингтон Йорк, здоровенный негр — единственный слуга в доме.

Берт устроился в удобном кресле, а на коленях у него сидела Кора, и ни тот, ни другой не шевельнулись, когда слуга объявил о приходе Уильяма. Они только улыбнулись гостю, и Берт спросил:

— Привет! Зачем пожаловал?

А Кора, которой Уильям немедленно начал восхищаться, сказала:

— Садись, будь как дома. Пирожное хочешь? Эй, чумазенький, принеси-ка пирожное!

Появился Фостер Вашингтон Йорк с пирожным, и Уильям присел на ближайший стул. Никогда еще, признавался он позже, не приходилось ему попадать в столь затруднительное положение. Он пришел, чтобы обвинить Берта в покушении на жизнь Гэтти, а теперь, оказавшись лицом к лицу с этим здоровенным белобрысым весельчаком, явно прекрасным спортсменом, который к тому же словно какой-нибудь восточный владыка держал на коленях самое прекрасное в мире существо, мальчик понимал: ужасно глупо обвинять его в покушении на такого ничтожного червяка, как Гэтти.

Наконец Уильям сказал:

— Вы, наверное, удивляетесь — зачем я пришел?

— Да нет, чего там, — заверил Берт. — Ты ведь сын викария?

— Племянник, — поправил Уильям, и воцарилось молчание. Потом Кора вскочила и, открыв дверь, велела Фостеру Вашингтону Йорку нести ужин.

— Ой, мне пора, я пойду. — Торопливо расправившись с пирожным, Уильям поднялся.

Прекрасная богиня рассмеялась, толкнула его обратно на стул и чмокнула в щеку.

— Ничего подобного! — заявила она. — Такой славный мальчуган уж точно не откажется заморить червячка.

Если верить Уильяму, то был самый страшный момент в его жизни, но он смог выдавить:

— Я… мы выпустили из часовни мистера Гэтти, и вы не думайте… мы знаем, что это ваша работа!

— Ну-ка, ну-ка. — Берт подался вперед.

— Он заключил с вами пари, — в отчаянии пояснил Уильям, — что не побоится остаться запертым в часовне. Просто ужасно — бросить вот так человека одного. Ведь могло и убийство выйти, разве нет?

Берт засмеялся и сказал, что в таком свете он случившееся не рассматривал.

Тут вошел Фостер Вашингтон Йорк и стал накрывать на стол. Появилась дичь, всевозможные салаты, большой кувшин с компотом и еще один со сливками, печенье, пирожные, сыры, копченый язык и мясной паштет. Вечер становился все лучше.

В конце ужина Берт вдруг чертыхнулся: вспомнил, что ему нужно забрать со станции большую посылку с книгами. Кора посоветовала взять с собой слугу, а Уильяма попросила посидеть пока с ней. Ходить, мол, они будут недолго — до станции меньше мили, — а он поможет ей скоротать время, рассказывая об освобождении мистера Гэтти.

Уильям почти ничего не мог добавить к тому, что они уже знали, но когда с ужином было покончено и посуда убрана — Фостер вернется и вымоет, — Кора и Уильям придвинули к камину кресла, и он с готовностью повел речь о вызволении мистера Джексона Гэтти из плена.

— А знаете, у миссис Гэтти есть забавная привычка сравнивать каждого с каким-нибудь животным. Например, старого Гэтти она считает волком. Смешно, он же такой дохляк. Когда его выпустили, он первым делом выразил надежду, что никому не причинил беспокойства. Он волновался о миссис Гэтти, а не о себе. Если миссис Гэтти и вправду свихнулась, почему она не в лечебнице? Да, кстати, о лечебнице — вы читали в газете про драку двух психов? Один другого укокошил, и даже санитары перепугались. Еще бы, кругом кровь, мозги, и все такое.

Словом, мальчик, как умел, поддерживал светский разговор.

Кора, содрогнувшись, сказала:

— Давай-ка задернем шторы и включим свет. Еще не совсем темно, но от этих сумерек у меня мороз по коже. Мне нравится и тишина, и покой, только дом у нас уж больно уединенный. Кругом одни торфяники да каменоломни, да одна дорожка к деревне. Иногда мне прямо страшно. Хорошо еще зимой здесь не живем. Я бы на нервной почве с ума съехала!

— Но ведь с вами мистер Берт.

— С призраками и Дэвид ничего не поделает, правда, дружочек? Я так думаю. Ты знаешь, что одно из тех жутких убийств совершили у нас за домом, в саду? Ну, тот псих, который удрал из Моут-Хауса. Это, конечно, случилось очень давно, и нашего дома тогда еще не было, но кто-то пометил то место — положил там серый валун, и часто, пока Дэвид работает, я там сижу, шью себе сорочку или одежду чиню, и думаю — не бродит ли по ночам тот бедняга? Честное слово! Ни за какие коврижки не поменялась бы местами с миссис Гэтти и не согласилась бы жить в Моут-Хаусе. Хоть озолоти! Неудивительно, что у нее в голове помутилось. Гос-спо…

Он поперхнулась от ужаса.

— Слышишь, дружочек? — прошептала она. — Что там такое?

Кто-то медленно передвигался по крыше прямо у них над головами. Раздавались скрипы, словно по черепице волокли тяжелый предмет. Кора вцепилась Уильяму в коленку.

Уильям — не робкого десятка. Он убрал с коленки ее руку, встал, взял кочергу и направился к двери.

— Ой, не надо, дружочек! — Кора вскочила, схватила его за плечо. — Не бросай меня! Не открывай дверь, — в ужасе стонала она; возня наверху возобновилась. Кто-то явно полз по крыше и иногда оскальзывался.

— Нужно пойти, — сказал Уильям, который, наверное, побледнел. — Это просто кто-то дурачится. Какой-нибудь мальчишка деревенский. Я его шугану.

— Не ходи, — умоляла хозяйка. — Меня не бросай!

Кора так сильно за него ухватилась, что Уильям чувствовал плечом биение ее сердца; она была девушка рослая. Оба внимательно слушали, но ничего не услышали. Постепенно их испуг прошел. Уильям осторожно освободился. Они еще послушали.

— Наверное, — шепотом начал Уильям, — это здоровенный кот. Они же бывают очень большие, с собаку размером. И звуки такие, будто кот возился.

— Думаешь, кот? — Кора изо всех сил старалась поверить в кота. — Скорее бы уже вернулись Дэвид с негритосом.

— Ага. — Уильям взглянул на часы. — Мне уже домой пора.

— Да ты что?! — Кора цеплялась за его локоть своими немаленькими пухлыми ручками. — Я тут умру от страха, если ты уйдешь! Точно тебе говорю. Давай позвоним твоему дяде. Телефон-то у вас есть?

Уильям продиктовал номер.

Кора сняла трубку и довольно бессвязно сообщила то, что я и выслушал на другом конце провода. Сразу после этого скребущие звуки возобновились. Теперь не захотел выходить даже отважный Уильям. Кора от страха побелела. Через две минуты все стихло.

— Что бы это ни было, оно еще там, — заявил Уильям. — И что же теперь?

— Останемся здесь. — Зубы у Коры стучали.

— Наверное, не только мы с вами в опасности?

— Дружочек, точно! Он и на них может напасть! Ах, вот горе-то, что же мне делать? Я так боюсь этого Гэтти… злопамятный хорек!

Она схватила кочергу.

— Лучше дайте мне, — предложил Уильям. — У вас силы не хватит. Возьмите совок и лупите в случае чего по физиономии. Меня-то не повесят, если я кого-нибудь убью, а вот вы — другое дело.

Они подошли к входной двери. В холле было светло. Вдвое согнувшись, Уильям на цыпочках подкрался к двери, Кора за ним. Они услышали трели Фостера Вашингтона Йорка, который, чтобы подбодрить себя и хозяина по пути домой, распевал негритянский духовный гимн.

— Отойдите в сторонку, — попросил Уильям Кору. Рожденный бездействием страх уступил место боевому задору. — Я быстро открою дверь и впущу их.

Он подождал, пока, по его расчетам, Берт и слуга подошли к самой двери, распахнул ее и крикнул:

— Скорее, скорее!

Фостер Вашингтон Йорк перепугался, но отреагировал моментально — сразу ввалился в дом вместе со своей ношей, и Уильям захлопнул дверь.

— Гасспади, миз Кора! — выдохнул слуга, закатив глаза. — Чего стряслось?!

— Кто-то ползает по крыше, — сообщил Уильям. — Вот — опять.

Громкий стук в дверь возвестил появление Берта. Его попросили войти как можно быстрее, и Уильям сообщил ему новости. Кора, подумал он, слишком напугана, чтобы рассказывать.

— На крыше? — переспросил Берт. — Чушь!

Однако же, видя их ужас, он пошел к своему столу, достал из ящика револьвер и направился к двери, держа в левой руке электрический фонарь. Кора взвизгнула, рванулась вперед и вцепилась ему в рукав. Берт стряхнул ее.

— Жди здесь, — велел он и вышел. Уильяму и слуге пришлось придержать Кору. Вернулся Берт почти сразу.

— Никого, — коротко сообщил он.

— Но ведь кто-то же был! — садясь, слабо запротестовала Кора.

— Да, — медленно и задумчиво произнес Берт. Уильям обратил внимание, что он не вернул оружие на место, а положил его на стопку бумаг. — Да, кто-то там был. Выпей аспирину, Кора. Беспокоиться не о чем. — И он зловеще (выражение Уильяма, я ни при чем) улыбнулся.

— Я лучше домой пойду, — сказал Уильям.

— Только не один, — возразила Кора. — Дэвид, ты его проводи.

— И оставить вас? — удивился Уильям.

— Ничего не поделаешь, — решил Берт. — Не могу. Придется ему ночевать у нас.

И он опять, по словам Уильяма, зловеще улыбнулся. Ему казалось, Берт злился на Кору за то, что она так перетрусила.

— Уильяма может забрать его дядя, — сообразила Кора. — Я ему звонила.

И тут как раз пришел я, и меня впустили.

— Что случилось? — спросил я, увидев револьвер Берта.

— Выпейте с нами, — пригласил Берт. — Я все расскажу. Не волнуйся, Кора, я не буду выходить.

Я взял рюмочку виски.

— Проблема такова: сегодня вечером некая неустановленная личность влезла на крышу Бунгало и расшатала черепицу. Моя жена испугалась и решила, что юному Куттсу не следует возвращаться одному. Меня в тот момент дома не было.

— Расшатали черепицу? — переспросил я. — И все, вы уверены? Довольно бессмысленно, не находите? — И я рассказал, как, подходя, слышал на крыше царапанье, и решил, что это кошки.

— Допьете — можете взглянуть сами, — предложил Берт. — У меня, правда, только фонарик, но очень сильный, адом невысокий. Сейчас-то, конечно, никого нет. Хотите посмотреть?

— Приму на веру. Тем более вы пообещали не выходить из дому. Да, кстати! Надеюсь, то был не юный Тейлор. Главный деревенский пакостник. Мне пришлось отказаться от его помощи в подготовке игры в кокосы.

— Я могу помогать. — Это Берт отреагировал на мою многозначительную паузу. Нечего и говорить, хорошо они у меня выходят… а иначе и нельзя, работа такая.

— Спасибо, старина, — сказал я. — В субботу в половине десятого вечера приходите за инструкциями в «Герб Морнингтона». Хозяин таверны достает нам по дешевке кокосы.

— Запросто. Давайте провожу вас до ворот, посвечу.

— Спасибо, не беспокойтесь. — Все происходящее казалось мне сущим пустяком. — Пошли, Билл!

Мы попрощались и едва вышли в широкую полосу света, лившегося сквозь тонкие занавески, как что-то просвистело мимо головы Уильяма и разбилось, упав на гравий. От неожиданности я растерялся, схватил мальчика за руку и потащил его в тень. В тот же миг распахнулась дверь, дважды щелкнул револьвер.

— Мимо. Промазал, — раздался спокойный голос Берта. — Он вас не ушиб?

— Нет, — сказал я. — Интересно, кто этот ненормальный?

— Ночуйте у нас, — предложил Берт, оставляя вопрос без ответа.

— Я бы лучше одолжил у вас фонарь.

Нечего и говорить, я тоже испугался.

— Возьмите ствол. — Берт вложил мне в руку оружие. Мы почему-то опять оказались в Бунгало, но, хоть убейте, не вспомню, как мы туда вернулись. Вот так могут шалить нервы. Просто не помню, как мы вернулись в дом. Удивительно.

От револьвера я отказался, считая ношение оружия в мирное время несовместимым с моей профессией. Кроме того, хоть я и напугался, был склонен считать, что нас терроризирует какой-нибудь озорник из церковного хора. Недавно я отшлепал троих — они писали всякие гадости на полях молитвенника.

Мы снова вышли, и по дороге Уильям поведал мне остальную часть своей истории. Домой мы добрались без приключений. Миссис Куттс встретила нас в столовой и потребовала у племянника объяснений по поводу столь позднего возвращения. Время близилось к полуночи. Уильям рассказал о вызволении мистера Гэтти из подземной часовни, так ловко оперируя фактами, что я невольно восхищался; он преподнес это событие с весьма убедительными подробностями, и его тетя осталась в полной уверенности, будто последним пунктом программы было освобождение мистера Гэтти. О своем участии Уильям упоминал довольно скромно, мимоходом, как об очередном скаутском добром деле, не более; получив кусок хлеба с маслом и чашку какао, он удалился спать — сама торжествующая добродетель.

— Мистер Куттс не вернулся? — Теперь я уже, разумеется, говорил с миссис Куттс. С каким же трудом я ее терпел!

— Мистер Куттс не вернулся. — Она плотно сжала губы, и я понял: больше эта дама ничего не скажет.

Как я потом узнал, викарий ходил в «Герб Морнингтона» поговорить с Лори о Мэг Тосстик. К ней его не пустили.

Я сидел, беседуя с миссис Куттс, пока не вернулся викарий. Понимая, что вскоре разразится ураган местного значения — из-за Мэг Тосстик и ее таинственного младенца, коих ни одной живой душе видеть не дозволяется, — я отправился спать. Некоторое время я размышлял о субъекте, или субъектах, швырявших черепицу с крыши Бунгало, и решил на следующей же репетиции хорошенько разобраться с мальчиками. Хором занимаюсь я, потому что органист у нас вольнодумец, и, по мнению миссис Куттс, ребят нельзя подвергать его пагубному влиянию. (Она даже не разрешила ему играть на женских религиозных собраниях!) Поскольку мальчишки не могут быть хуже, чем они есть, этот аргумент, нечего и говорить, меня не убеждал. Но я крепился, ведь на репетиции ходила и Дафни — помогала с сопрановыми партиями. И оставалась, пока все не разойдутся.