* * *

— Анабель, мне до жути надоело безвылазно сидеть в нашем городке. Я собираюсь прокатиться по всей Америке, — с вызовом сказала Милли скорее не сестре, а зеркалу.

Оно услужливо отразило живое, смуглое лицо, высокие скулы которого часто заливал румянец. Не потому, что Милли была излишне стыдлива. Просто кровь в ней кипела так, что волны то и дело приливали к лицу. Черные глаза ее блестели жаждой жизни, которая интересовала девушку во всех проявлениях. Они смотрели из-под густой темной челки с любопытством и легким лукавством. Сзади волосы Милли были коротко острижены и открывали длинную, гибкую шею.

— Ты хочешь оставить меня одну? — испугалась Анабель.

И действительно, они были вместе, сколько помнили себя. По крайней мере, с того дня, как родилась Милли. Уже чувствуя, что Анабель легко может отговорить ее, она взмолилась:

— Ну почему сразу оставить? Должна же я хоть когда-то увидеть, что происходит за порогом нашего дома.

— Детка, да ты и так свободна в своих действиях. Зачем тебе понадобилось уезжать? Ты бываешь где хочешь, дружишь, с кем хочешь.

Милли подавила усмешку: «Ну, дружбой это не назовешь…» Проникновенный голос хрупкой Милен Фармер, струившийся из маленьких колонок, нашептывал о любви, плакал о ней, желал ее. Как желала ее и Милли, еще не до конца очнувшаяся от ночных видений. В них чьи-то руки ласкали и сладко терзали ее тело, и было так хорошо! Жаль, что лицо человека, подарившего эту нежданную радость, осталось подернутым дымкой сна.

Милли чуть повернула голову, чтобы незаметно от сестры полюбоваться своим тонким полупрофилем. Когда Анабель заставала ее перед зеркалом, то начинала подтрунивать, называя младшую сестру кокеткой. Но Милли не видела ничего плохого в том, что называли кокетством. Это было веселой игрой с другими людьми, главным образом с мужчинами, конечно, которые с готовностью вовлекались в это легкомысленное действо. Почему бы нет?

Но как раз это и не одобряла Анабель. Она полагала, что с мужчинами нужно держаться строго и сдержанно. Милли было смешно даже слушать ее. Казалось, будто сестра родилась в викторианскую эпоху. Может, поэтому у нее, сколько помнит, и не было ни одного настоящего бойфренда. Единственный грех, который позволяла себе Анабель, — это было курение. Она и сейчас вертела в пальцах тонкую сигарету, но не прикуривала, зная, что сестра не выносит табачного дыма. Милли закашливалась даже от запаха и ничего не могла с собой поделать.

— Может, ты поедешь со мной? — спросила она сестру, хотя совершенно не верила в то, что такое возможно.

Анабель и беспечное странствование по Штатам в поисках необременительных приключений? Нет, это вещи не совместные. Да и Милли она просто испортила бы все удовольствие от поездки. Ведь старшую сестру удар хватил бы, если бы младшая заперлась в номере придорожного мотеля с каким-нибудь проезжим красавчиком. А Милли, собственно, ради этого и собиралась отправиться в небольшое путешествие. Не то чтобы ей не хватало любовных приключений в родном городе, но хотелось чего-то нового, еще неузнанного. Яркие эпизоды, обрывки воспоминаний, от которых сладко сжимается в животе, — чего еще желать от долгожданной поездки?

Поэтому Милли почувствовала облегчение, когда Анабель почти с ужасом воскликнула:

— Как я могу куда-то поехать?! У меня же работа.

— Конечно, — поспешно согласилась девушка. — Работа — это святое.

И опять повернулась к зеркалу. Солнце, заглядывавшее в его блестящую поверхность через плечо Милли, охватило контур ее лица прозрачным свечением. Едва заметные пылинки заплясали в воздухе от легкого дыхания девушки, она улыбнулась им и подумала, что была бы не прочь подхватить их радостный танец. Вот чего ей хотелось по-настоящему, а вовсе не искать себе какую-то дурацкую рабо-тy, которая на самом деле была не нужна ни ей, ни Анабель. Родители выделяли им денег достаточно, чтобы они могли снимать просторный дом и жить в свое удовольствие. Но Анабель доказывала свою независимость, занимаясь какой-то ерундой в юридической конторе своего крестного. А Милли не считала чем-то зазорным до сих пор брать деньги у родителей, хотя ей уже исполнился двадцать один год. Им это было только в радость, почему же она должна лишать их этого удовольствия?!

«Хорошенькая, довольная жизнью дочка состоятельных родителей», — насмешливо подумала Милли о себе и обернулась.

Сестра смотрела на нее с так хорошо знакомой улыбчивой нежностью. Конечно, она была намного старше Милли, которая едва достигла совершеннолетия, и потому относилась к ней как к ребенку. Иногда это нравилось Милли, но чаще раздражало: кому понравится, когда его жизнь вообще не воспринимается всерьез самым близким человеком?! Уже прошло лет пять, как они решили жить самостоятельно от родителей. Вернее, самостоятельно зажила только Анабель, которая к тому времени уже оставила мечты поступить в колледж. Как она говорила Милли и своим друзьям, ей не терпелось самой зарабатывать на жизнь и заниматься делом, а не учиться.

Но младшая сестра подозревала, что у Анабель просто не хватило способностей и знаний поступить в юридический колледж. Хотя, на взгляд Милли, ее старшая сестра была просто создана для того, чтобы стать настоящим юристом — так уж все у нее было упорядочено в жизни и разложено по полочкам.

И Милли ничего не имела против такого отношения к действительности. Просто ей это казалось невероятно скучным. У нее самой все было наоборот. Это даже отчасти не было бунтом против образа жизни сестры. Милли гораздо больше нравилось валяться на диване с любовным романом и поедать шоколадки, которые никак не портили ее легкого, тонкого тела. В нем, конечно, без труда просматривались округлости, и весьма соблазнительные, даже на взгляд самой Милли.

И ее загорелые ноги, которые во время чтения они любила закидывать на спинку дивана, были хороши. Уникальной длиной они не отличались, но все же были длиннее, чем у всех ее подружек. И даже тоненький шрам под коленкой — память о бурном детстве — их нисколько не портил. Напротив, тех мужчин, которые уже случались в жизни Милли, именно этот шрам почему-то невероятно трогал.

Об этом Анабель, к счастью, даже не догадывалась. Она до сих пор считала младшую сестру наивной, маленькой девочкой. Поэтому Милли и могла себе позволить с невинным выражением произнести:

— В поездке мне могут встретиться интересные люди.

Анабель вдруг широко улыбнулась:

— Знаешь, я ведь еще не сказала тебе. Я как раз встретила одного человека.

Милли кошкой метнулась к ней, свернулась рядом на диване, поджав ногу. Аккуратные ухоженные ноготки блеснули маленькими чешуйками. Милли потребовала:

— Неужели? Ну-ка, рассказывай!

И потерлась щекой о мягкое плечо сестры. Анабель была чуть полновата, но Милли не считала это недостатком. Она любила свою наивную, простодушную подругу.

Прикусив нижнюю губу, Анабель покосилась на нее и часто заморгала. Милли подумала, что давно не видела ее такой смущенной. Наверное, с того дня, как Анабель познакомилась с Тимом Миллером, который однажды исчез так внезапно, что это выбило у нее почву из-под ног. Да, все-таки один мужчина был в ее жизни. Правда, нельзя сказать наверняка, была ли между ними настоящая близость. Для Анабель подобные темы запретны. Тем более если речь идет о ней самой. Уже года три Милли не слышала от нее ни о каких новых знакомых. Неужели наконец?!

— Собственно, это произошло не вчера. Мы уже какое-то время встречаемся. Просто по-дружески!

— Ну да, — скептически хмыкнула Милли.

— Признаться, это не очень этично, — усмехнулась Анабель, — потому что Майкл — наш клиент. Наша контора ведет некоторые его дела.

— Ну и что такого? Плевать!

— Не скажи. Это не понравится боссу, если ему донесут.

— Боссу? Дяде Джою? Глупости! Он же твой крестный! Он только рад будет, что ты наконец-то обзавелась приятелем. — Милли заглянула ей в глаза: — А уже есть о чем доносить?

У старшей сестры глаза были светлыми — утреннее небо. И в них всегда ощущалось зарождение солнца. А Милли пошла в отца, предки которого приплыли в Америку из Испании, и глаза у нее были цвета страстной южной ночи, и густые волосы такими же. Она коротко стригла их, потому что ленилась ухаживать, и это всегда огорчало Анабель.

У нее самой волосы были не черными, а рыжеватыми, как у многих американок. Анабель нравилось чувствовать себя одной из многих. Но еще больше нравилось то, что ее младшая сестра так не похожа на других.

А Милли нравилось приподнимать длинную прядь сестры и смотреть сквозь нее на солнце. Так казалось, что в волосах Анабель разгорается пламя. Потом Милли с сожалением думала, что хорошо бы добавить такого огня и в душу сестры. Не хватало ей этого. Явно не хватало.

— Между нами пока ничего особенного не было, — все так же смущенно призналась Анабель, и Милли с насмешкой подумала, что не совсем понятно, чего стесняется сестра: того, что у нее случился роман, или того, что он зашел не слишком далеко.

— Но что-то же было? — нетерпеливо допытывалась она и, не отдавая себе отчета, погладила свою ногу.

Кожа у Милли была гладкой и мягкой, она представляла, как мужчинам приятно касаться ее. Даже ей самой было приятно. Иногда она могла долго просто гладить себя, наслаждаясь прикосновениями. Конечно, было бы лучше, если б это делал кто-то другой. Но этот другой не всегда оказывался под рукой в нужный момент.

Не дождавшись ответа сестры, не решавшейся поделиться подробностями, Милли заторопила:

— Как вы познакомились? Какой он? Ты влюбилась в него с первого взгляда?

— Влюбилась? Не знаю. Он приятный. Симпатичный. Даже очень. С ним интересно.

— Как ты скучно говоришь об этом! — возмутилась Милли. — Ты должна кричать, что с ума по нему сходишь! Что мир утрачивает все краски, когда его нет рядом!

Анабель усмехнулась:

— Боже! Надо бы тебе поменьше читать романов. Где ты видела такую любовь?

— Не видела, — угасла младшая из сестер. — Но ведь она только такой и должна быть. Иначе это вообще не любовь.

— Не знаю. Я не уверена, что люблю его. И уж конечно, не схожу по нему с ума. Как я буду работать, если сойду с ума?

— Разве можно в такое время думать о какой-то работе? — Милли вскочила и принялась расхаживать по комнате, которая не менялась годами — старшая сестра была консервативна. — Да ты же должна упиваться каждым мигом, проведенным вместе с Майклом! А расставшись на время, переживать это заново, уже в мыслях.

— А кто будет кормить меня? Тоже родители? Но я слишком взрослая для этого.

Милли в отчаянии взмахнула кулаками и, схватив маленькую диванную подушку, запустила ею в сестру:

— Ты неисправима! Да если бы мне только довелось влюбиться…

— Лучше не надо, — торопливо проговорила сестра, водрузив подушку в угол дивана. — Надеюсь, ты еще не забыла, что с тобой творилось, когда у тебя появился Алан?

Будто споткнувшись, Милли замерла посреди комнаты. Алан… Эпоха Алана. Время, из которого было вычеркнуто все, кроме Алана. Тогда Милли было семнадцать и ей казалось, что эта любовь — на всю жизнь. Она думала только об Алане, постоянно мысленно с Аланом, и что бы ни делала — было в его честь. В те месяцы она забывала не только приготовиться к школе, хотя это был выпускной класс и следовало бы постараться, Милли даже о еде не вспоминала до тех пор, пока Анабель не засовывала ей ложку прямо в рот.

Как получилось, что однажды она проснулась и почувствовала, что его имя больше не отзывается в ней ни болью, ни радостью? В то утро за окном тоже, как сегодня, сияло солнце. Сквозь приоткрытые рамы пробивались захлебывающиеся радостью птичьи голоса. И было так хорошо просто валяться в постели и предвкушать удивительные события грядущего дня. И не хотелось никакого Алана. Может, кого-то… Но только не его. Слишком уж он подавлял Милли своей огромностью. Он заполнил всю ее — от макушки до пяток. И жить с этим ощущением оказалось утомительно. Не говоря о том, что достаточно больно.

Милли опасалась, что с наступлением вечера все ее болезненные чувства к Алану опять вернутся. Но оказалось, они покинули ее навсегда. Милли просто не захотела его больше видеть.

— Не надо об Алане, — попросила она сестру. — Его больше нет. Я совсем забыла о нем, зачем надо было напоминать?

Анабель повернулась к ней и обхватила мягкими, похожими на материнские руками:

— Прости, детка, прости! Я не думала, что тебе все еще больно.

— Вот еще! Вовсе мне не больно, — Милли высвободилась и встала. Пританцовывая, прошлась по комнате, покружилась перед зеркалом, широко улыбнулась ему. — Просто я не хочу о нем думать. Не хочу, не хочу! — пропела она. — Только время тратить — вспоминать его. Зачем? Алан был всего лишь смазливым мальчиком.

— Он был красивым мальчиком. И стал красивым мужчиной.

Милли резко обернулась:

— Ты что, видела его?

— Грейстаун — маленький город.

— И вы разговаривали? За моей спиной?

Анабель пожала плечами:

— Не могла же я пробежать мимо.

— О, конечно! — завопила Милли. — Хорошие манеры дороже сестры!

— Но, детка! Разве я предала тебя тем, что поздоровалась и чуть-чуть поговорила с ним?

— Представляю себе это «чуть-чуть». Вы наверняка точили лясы с полчаса. И что он тебе сообщил интересного?

Усмехнувшись, Анабель сказала:

— Он развивает отцовский бизнес. Сеть химчисток, кажется.

— Когда-то мы с ним смеялись над его отцом, который возится с мертвыми животными и терпеть не может живых, — пробормотала Милли.

— Все мы меняемся со временем. Теперь Алану уже не кажется это смешным.

— Значит, он сам теперь смешон!

— Не сказала бы. Выглядит весьма импозантно. Такой эффектный блондин. Абсолютно голливудский тип.

Милли презрительно фыркнула, хотя многие из кинозвезд являлись ей в весьма рискованных снах. Анабель, как бы между прочим, добавила:

— Ездит на «вольво».

— Бережет себя! Эта машина считается одной из самых безопасных.

— По нему не скажешь, что ему не жаль расстаться с жизнью.

— Ну и пусть себе живет! — резко оборвала Милли. — Черт с ним вообще. Мы ведь говорили о Майкле. Как его? Майкл…

— Кэрринг. Он из Кентукки.

— Да что ты? Никого не знала оттуда. У тебя нет его фотографии? Жаль. Могла бы щелкнуть его, чтобы удовлетворить мое любопытство.

Анабель улыбнулась:

— Незачем. Сегодня ты сама его увидишь. Я пригласила его к нам на ужин.

— Сегодня? — подскочила Милли. — И ты до сих пор молчала?!

— А что? Я уже продумала меню. Будет рагу с грибным соусом и твой любимый салат.

Милли облизнулась:

— О, это я люблю!

— Завидую тебе, — вздохнула сестра. — Ты можешь есть, сколько душе угодно.

— Не душе, а желудку, — пробормотала Милли, опять засмотревшись в зеркало.

Теперь, когда солнце поднялось выше и не подсвечивало сзади, в ее профиле проступило что-то темное. Она всмотрелась в свое отражение внимательнее: «Что же я собой представляю?» Анабель между тем продолжала жаловаться:

— А я чуть только съем лишний кусочек, сразу весы зашкаливает.

— Ты бы не вставала на них по десять раз на дню, — посоветовала Милли, которая даже не знала, где они хранятся.

— А как же мне следить за своим весом?

— Да брось ты за ним следить! У тебя же настроение после это портится.

Анабель вздохнула:

— Отец называет меня «булочкой».

— Это он любя.

— Я думаю, и Майклу мои формы не очень нравятся.

— Ну и дурак он, значит! — обиделась Милли за сестру.

— Правда, мне его фигура тоже не особенно нравится, — призналась Анабель.

Милли оторвалась от зеркала:

— Вот как?

— Да. Знаешь, он слишком суховат. Мне нравятся мужчины покрупнее.

— Почему же ты… Зачем ты тогда пригласила его домой?

Сестра пожала плечами:

— Сама не знаю. Он спросил: «А почему бы тебе не пригласить меня на ужин?»

— Мог бы и сам пригласить.

— Он сказал, что ему очень хочется посмотреть наш дом. — Она усмехнулась. — И познакомиться с моей младшей сестрой. Хотя я говорила, что ты нисколько на меня не похожа.

«Что еще за новости? — подумала Милли с тревогой. — Зачем это ему понадобилось со мной знакомиться?»

* * *

Она не могла понять, почему так волнуется, одеваясь к ужину. Конечно, знакомство с бойфрендом сестры — событие незаурядное, особенно учитывая патологическую необщительность Анабель, и все же… Милли придирчиво пересмотрела свой небогатый гардероб. Нужно было выглядеть так, чтобы создавать только фон для Анабель и ни одним мазком не выделиться. Она выбрала простое светлое платье, прямое, до щиколоток, чтобы по возможности скрыть соблазнительную красоту своих ног. И надела туфли на каблуке: если окажется выше этого Майкла — даже хорошо. Анабель ниже сестры на полголовы, наверняка с ней он чувствует себя гигантом. Мужчины это любят.

Губы Милли дернулись в усмешке: откуда ей знать, что любят мужчины? У нее их и не было толком — так мимолетные романы. Даже не романы, а соприкосновения. Утром разбегались без сожаления, редко встречались вторично. Ей самой не хотелось этого.

Утешало то, что Анабель в этом была нисколько не опытнее, и это скрадывало их разницу в возрасте. А сегодня старшая сестра и вовсе выглядела растерянной школьницей, которая внезапно забыла, как разложить приборы. Милли взяла сервировку стола на себя, и вот тут-то и поймала себя на том, что почему-то волнуется едва ли меньше сестры.

«Я боюсь, что он не понравится мне, и я не сумею скрыть это от Анабель, — объяснила она себе. — Для нее это будет ударом. Еще каким. Мы с ней слишком привыкли прислушиваться друг к другу. Может, это не так уж и правильно. Господи, хоть бы этот Майкл Кэрринг оказался хорошим парнем! Имя у него, конечно, заурядное, но это еще ничего не значит…»

— Мне кажется, мясо недостаточно сочное, — плаксиво протянула Анабель, когда она заглянула к ней на кухню. — Надо было выбрать кусок получше. Но мне этот понравился.

— Главное, чтобы твой Майкл оказался лучшим куском, — пробормотала Милли. Если сестра и расслышит, ничего страшного.

Но та не обратила внимания на то, что Милли проговорила себе под нос. Суховатое мясо полностью поглотило ее внимание. Постояв у нее за спиной, Милли вышла из кухни, потом вообще из дома. Ей вовсе не обязательно было находиться там в ту минуту, когда явится этот Майкл. Пусть поздороваются без свидетелей, а потом и она появится, чтобы нарушить их уединение. А что делать, если она ворвется в тот момент, когда они уже начнут ласкать друг друга?

«Нет, этого не может быть, — сказала Милли сама себе, углубляясь в маленький сад. — Сегодня просто званый ужин, и ничего большего. Анабель все всегда делает правильно. Вот я не удержалась бы. А она только накормит его и отправит восвояси».

Вокруг все радовалось жизни. И солнце, которое сегодня казалось особенно ласковым даже на закате, а лучи его охотно делили свое тепло на всех, отражаясь глянцевым блеском в мясистых листьях. И спрятавшиеся среди них маленькие, звонкоголосые птицы, песням которых так хотелось вторить. И беспечные бабочки, обладающие умением прожить свой единственный день, раздаривая свою красоту. Милли подумала, что чем-то напоминает такую бабочку, которая не помышляет о завтрашнем дне, хотя давно пора бы, уже ведь совершеннолетняя.

— Нет! — вырвалось у нее. — Я вовсе не такая.

— Не знаю, о чем вы думали, — раздался позади мужской голос. — Но, на мой взгляд, вы — просто чудо природы.

Она резко обернулась, испуганно уставилась на неслышно подобравшегося к ней человека:

— Вы кто? Что вы здесь делаете?

Широкая улыбка рекламного агента, вкрадчивый голос:

— Я тот, кого вы ждали. Я — мужской аналог феи.

— Кто?! — опешила Милли.

— Волшебник. Исполняю желания прекрасных дам. В данный момент продаю средства для чистки одежды. Вы ведь об этом только что мечтали? Чем вы испачкались? Кофе, грязь, жир? Не желаете посмотреть? — непрошеный гость уже взялся за «молнию» на сумке.

Милли сморщилась: «Какой нахальный тип!»

— Не надо, — остановила она. — Меня это нисколько не интересует.

— Неужели?

— Как вы вообще сюда попали? Это частная территория.

Теперь поморщился коммивояжер:

— Как я ненавижу эти слова! Не ожидал услышать их от такой девушки, как вы.

Это смутило ее:

— Почему не от меня?

— Потому что вы потрясающе красивы. — Он вдруг уверенно взял руку Милли и прижал к губам пальцы. — И чудно пахнете.

Она вырвала руку:

— Так что же вы здесь делаете на самом деле?

Он широко улыбнулся, показав чуть выпяченные вперед нижние зубы:

— Собираюсь поужинать в вашем обществе. Вы ведь Милли? Я не ошибся?

— Так вы и есть Майкл? — теперь кровь прихлынула к ее щекам. — О господи… Я не… никак не ожидала встретить вас в нашем саду.

— Я тоже не собирался разгуливать под деревьями. — Майкл осторожно пожал ее руку и выпустил. — Но увидел вас, когда вы еще только вышли из дома, и решил сразу познакомиться. Собственно, у меня ощущение, будто мы уже знакомы, так много Анабель рассказывала о вас.

— Я представляю, — пробормотала Милли. — Маленькая сестричка-бездельница…

Он приподнял брови, и она заметила, какие у него теплые карие глаза. Не такие темные, как у нее, скорее, цвета молочного шоколада. В них тоже таилось солнце. Они не смеялись над ней, над тем, что им только что довелось увидеть. В этих глазах было понимание. Милли вспомнилось, как Анабель несколько раз повторила, что не любит Майкла и ничего серьезного между ними не было и нет.

«Хорошо, если это действительно так, — незаметно вздохнула Милли. — Хотя мне-то что за дело?»

— Ничего подобного я о вас не слышал. Анабель всегда говорила о вас как об уникальном чуде природы. Теперь я вижу, что она нисколько не преувеличивала.

Смутившись, Милли поспешно оглянулась на дом:

— Она ждет вас, пойдемте.

— Да, она ждет, — согласился Майкл, но не двинулся с места.

Уже сделавшая несколько шагов Милли, взглянула на него с беспокойством:

— Что такое?

Покачав головой, Майкл пошел за ней следом. Она услышала за спиной:

— Мираж.

— Что вы сказали? — обернулась она.

— Я хотел сказать: дом ваш… он очень симпатичный.

— Его еще родители купили. А кто строил, я даже не знаю.

— Наверное, его создал некто, влюбленный в такую девушку, как вы. В нем есть что-то романтичное.

Она усмехнулась:

— Если вы думаете, что во мне отыщется что-то романтичное, то сильно ошибаетесь. Я вполне современная девушка. Немного циничная, как все сейчас.

— А я слышал о вас совсем другое.

— Анабель насочиняет! Она жутко необъективно ко мне относится.

— Ее можно понять.

Остановившись, Милли повернулась к нему так быстро, что Майкл не успел среагировать и наступил ей на ногу. Сморщившись, она выпалила:

— Слушайте, Майкл, если вы рассчитываете на флирт сразу с двумя сестрами, у вас ничего не выйдет. Это, конечно, привлекательно и пикантно, может, даже забавно, только это не для нас, понимаете? Так что бросьте все эти ваши намеки на то, какая я девушка, и все такое. Вам все ясно? Ради забавы я никогда не причиню боли сестре.

Он вскинул руки:

— Милли, Милли! Давайте не будем ссориться.

Отвернувшись, Милли пошла к дому, не проверяя, идет ли Майкл за ней. У нее так шумело в ушах от возбуждения и злости, что его шаги различить было невозможно.

Не оборачиваясь, Милли попыталась представить его лицо, совсем не правильное, не такое уж и красивое: круглое, с чуть выпяченной нижней челюстью, что придавало его усмешке нечто детское, небольшой, почти «картошкой» нос, заметные залысины. Но что-то было в нем обворожительное, сексуальное. И сразу чувствовалось, что Майкл неглуп. И все-таки, что в нем так покорило Анабель?

«Впрочем, как покорило? — остановила себя Милли. — Она ведь сама сказала, что не особенно влюблена в него. А он? Тоже что-то не похоже. Почему же они хотят быть вместе, если даже не влюблены? Или они вовсе не хотят этого? Просто дружеский ужин? Почему я не выпытала у нее все до конца, чтобы уже все было ясно».

— Милли, вы сердитесь? Вы меня уже ненавидите?

Он спросил это не виноватым, а насмешливым тоном. И ей вдруг тоже стало смешно: «Да что я, в самом деле! Раздула из мухи слона. Ничего он оскорбительного и не сделал. Для Анабель, но крайней мере. А это главное».

— Главное, чтобы сестра вас любила, — отозвалась она и прислушалась в ожидании ответа.

— Ну безусловно! — отозвался Майкл тем же тоном, развеяв ее надежды на откровенность.

«Еще тот жук, — вздохнула Милли. — Все-таки это не лучший вариант для Анабель. Хотя где он — лучший? Ей уже тридцать два, пора и замуж. Ей хочется. Вот только за него ли?»

Весело откликаясь на восклицания сестры, удивлявшейся тому, что им уже удалось познакомиться, Милли быстро прошла в гостиную и проверила, все ли есть на столе. В этом не было необходимости, она проверяла это и раньше, но нужно же было чем-то занять себя, чтобы Анабель не заметила ее смятения. Она зажгла ароматические палочки, стоявшие на камине, и длинные витые свечи в бронзовых подсвечниках, подаренных им родителями. Милли всегда хотелось заняться любовью, поставив эти свечи по бокам постели. До сих пор так и не удалось это сделать, потому что Анабель ночевала дома каждую ночь. И все любовные приключения Милли случались на стороне.

— Прошу к столу, — громко сказала Милли, не обернувшись. — Майкл, вам придется налить нам вина, вы тут единственный мужчина. Справитесь?

— А вы еще сомневаетесь?

Подойдя к ней, он взял бутылку, едва заметно усмехнулся, взглянув на этикетку. И хотя в этот момент от запаха его одеколона у Милли закружилась голова, она успела понять, что сестра ошиблась с выбором вина. Но вслух Майкл никак это не прокомментировал. Ловко обернув горлышко салфеткой, он наполнил три бокала и отодвинул стул:

— Прошу вас, Милли. Анабель, где же ты? Я начинаю чувствовать себя хозяином в этом доме. Наливаю вино, приглашаю к столу.

Усевшись, Милли язвительно поинтересовалась:

— А официантом вы себя не чувствуете?

— Вы знаете, нет! — живо откликнулся он.

— И никогда не работали?

— Как вам сказать? Моя работа вынуждает меня попробовать множество профессий. Хотя бы мысленно. Примерить на себя шкуру десятков людей.

Милли приподняла брови, вопросительно взглянула на сестру, сидевшую напротив:

— Что это значит? Кем же вы работаете?

— Я не сказала ей, — виновато заговорила Анабель, обращаясь к Майклу. — Я побоялась, что это слишком смутит ее.

— А что такое? Он — наш новый президент? Я пропустила выборы?

Майкл взмахнул руками:

— Что вы, что вы! Я всего лишь писатель. Это и заставляет меня проживать жизни разных людей.

— Вы писатель? — удивилась Милли. — Тогда понятно, откуда у вас такая бурная фантазия.

Она пояснила сестре:

— Майкл представился мне коммивояжером, случайно заглянувшим в наш сад, — и, подумав, добавила: — А может, это было как раз правильно, что ты, Анабель, не сказала мне заранее. Чтобы Майкл сам сказал, чем занимается. Когда человек сообщает о своей работе, необходимо видеть его глаза, чтобы понять: относится ли он сам к этому всерьез или только зарабатывает деньги.

Он внезапно подался к ней, и его глаза оказались так близко, что Милли оцепенела от неожиданности.

— Смотрите, — тихо сказал Майкл. — Я — писатель.

Отшатнувшись, он прошелся по гостиной, оглянулся на Милли и спросил с усмешкой:

— Ну как? Вы все поняли обо мне?

— Нет, — вырвалось у нее.

— Как же так? Вы только что утверждали, что необходимо видеть глаза и все такое. Вы их увидели.

Милли сердито буркнула:

— По вашим глазам ни черта не поймешь!

— Милли! — вскрикнула Анабель.

Майкл расхохотался, обнажив крепкие зубы:

— Вот умница, девочка! Теперь вы будете знать, что не во всяком взгляде можно прочитать все, что вам хочется. Скорее уж то, что захочется раскрыть его владельцу.

— Я поняла. Вам не хочется раскрываться передо мной. И нс надо. — Милли старалась говорить холодно, чтобы ему не взбрело в голову, будто она обижена его скрытностью.

В конце концов, решила она, это его дело, кому доверять знание о себе. Она не очень-то и нуждается. Главное, чтобы Анабель понимала, что за человек будет с ней рядом.

* * *

В том, что Анабель действительно понимает это, она не почувствовала уверенности и после того, как Майкл Кэрринг раскланялся со своей уже знакомой усмешкой, сводившей на «нет» всю напускную вежливость, и отбыл в неизвестном направлении на новеньком синем «Ягуаре». Тронувшись с места, автомобиль с довольным видом проурчал о том, что писательские дела его хозяина обстоят просто прекрасно. Это порадовало Милли только потому, что могло обеспечить ее сестре тот уровень жизни, к которому приучили их родители.

Правда, сегодняшние наблюдения за сестрой и Майклом Кэррингом заставили ее думать, что до свадьбы дело дойдет очень не скоро. Если вообще дойдет. Анабель держалась с ним, как со старым другом, близость которого нисколько не будоражит. И он смотрел на нее взглядом, от которого вряд ли могут побежать мурашки. Когда Майкл переводил глаза на Милли, они становились совершенно другими. В них вспыхивало солнце, которое наблюдало за ними в саду, где произошло что-то, еще не осознанное самой Милли.

То, что Майкл тоже почувствовал нечто подобное и не забыл об этом, было ясно по тому, как он смотрел на Милли за столом. У нее то и дело начинали пылать щеки, потому что взгляд сидевшего напротив мужчины проникал в самую ее душу. Как будто нечаянно, Майкл постоянно задевал ее ноги, и Милли то отдергивала их, то вытягивала снова, с трепетом ожидая нового прикосновения. А когда поднимала голову, неизменно встречала пристальный, волнующий взгляд Майкла. Казалось, он вообще не отводил от Милли глаз.

И потом, когда они перешли в гостиную, где Анабель включила негромкую музыку и зачем-то достала семейные альбомы, его взгляд то и дело останавливался на Милли, будто пытался разгадать в ней что-то.

— Вот Милли два года, — радостно сообщила Анабель, демонстрируя ему снимок. — Видишь, уже какой взгляд!

— Маленький бесенок, — пробормотал Майкл и опять задержал взгляд на ее лице. Потом посмотрел на ее грудь, на живот.

Сидевшая в кресле Милли невольно скрестила ноги, чтобы взгляд Майкла не забрался под платье. Хотя оно было ниже колен, но слишком узкое, и ей пришлось поддернуть его, чтобы удобно устроиться в кресле. Майкл с ее сестрой расположились на диване напротив, и Милли все время казалось, что он смотрит ей под подол.

«Ну и смотри!» — Ее неожиданно охватило желание похулиганить. Она чуть сползла в кресле и немного раздвинула колени. Анабель, увлеченная детскими воспоминаниями, ничего не заметила, зато Майкл сразу увидел, как изменилась поза девушки напротив. Легкая улыбка заиграла на его губах, когда он скользнул взглядом по ее ногам, демонстрирующим доступность их обладательницы. Но Милли тут же закинула ногу на ногу, показав ему, что все не так просто, как он вообразил. Он пришел к ее сестре? Вот пусть с ней и остается. А на долю Милли мужчин всегда хватит. По крайней мере, до сих пор у нее не было в них недостатка.

Но стоило Майклу отвлечься от созерцания темного пространства, спрятанного Милли, как она снова переменила позу, расставив ноги шире положенного. Она смотрела на Майкла и улыбалась с самым невинным видом — всего лишь младшая сестренка его подруги. Но тьма, открывшаяся у нее между ног, неумолимо звала его, тянула к себе так, что у Майкла испарина выступила на лбу.

— Пожалуй, мне пора, — внезапно сказал он и поднялся.

Милли быстро сдвинула ноги, чтобы сестра не заметила ее рискованных маневров. Захлопнув альбом, Анабель растерянно протянула:

— Майкл, еще же совсем рано! Мы могли бы еще…

— Потанцевать! — выпалила Милли и подалась вперед. — Вы танцуете, Майкл?

— Смотря что вы называете танцем, — медленно проговорил он.

— Да уж не чарльстон, конечно, я имею в виду!

— Да, потанцуйте пока, — озабоченно произнесла Анабель. — А я пойду сварю кофе. Кто хочет кофе?

— Все хотят, — ответил Майкл.

Его рука уже протянулась к Милли. Ее сестра еще была на пороге, когда Майкл уже притянул девушку и жарко дохнул ей в ухо:

— Продолжим наш танец?

От его запаха у нее опять смешались мысли. Поверх его плеча Милли увидела заглядывающую в окно почти полную луну, которая показалась ей любопытным глазом Космоса. Девушка подумала: «А вдруг именно мы — те двое, за которыми следит Вселенная? И с нами она связывает особые надежды… Может, мы должны произвести на свет какого-то необыкновенного ребенка?» От этой мысли ее сердце дрогнуло, но Милли не забыла, о чем идет речь, и сумела выдавить протестующее:

— Разве мы уже танцевали?

— Мы пытались начать.

— Неужели? Что-то не помню этого.

— Это происходило, вы не могли не почувствовать. Пусть только в нашем воображении. Но когда одновременные фантазии двоих сливаются в одно целое, оно вполне может воплотиться в реальности.

Прижавшись к нему животом, в котором уже забродило желание, Милли шепнула, коснувшись губами мочки уха:

— Вам следует танцевать с моей сестрой.

«Как хорошо от него пахнет! Как хочется прижаться щекой к его коже. Почему нельзя? Ах да. Анабель. Это она должна составить ему космическую пару».

Майкл качнул головой:

— Она не любит такие танцы.

— А вы пробовали пригласить ее?

— Конечно, пробовал. Она сказала, что подобные связи не для нее.

Милли сделала круглые глаза:

— А какие именно связи? Я так поняла, что у вас все серьезно.

Сестра не говорила ей ничего подобного, но Милли хотелось услышать опровержение от Майкла.

— Серьезно, — неожиданно подтвердил он. — В том смысле, как может быть серьезна дружба. Анабель — чудесный человек, но…

Он замялся, Милли заторопила его, сделав движение всем телом, и у него сбилось дыхание.

— Что же — но?

С трудом справившись с собой, Майкл пояснил:

— Но в ней есть только свет. А для страсти необходимо сочетание света и тьмы. Я видел твою тьму.

— В тебе она тоже есть, — теряя голову, прошептала Милли в ответ. — Я ее чувствую.

Они уже с силой вжимались друг в друга телами, жаждущими немедленного слияния. Музыка медленно кружила их, заставляя терять голову. Руки Майкла хаотично шарили по ее телу, горячие ладони то сжимались, то поглаживали. От его прикосновений у Милли уже мутилось в голове и ноги стали совсем ватными. Ей даже показалось, что она еще никогда не хотела мужчину с такой силой.

Но за стеной Анабель варила кофе и могла вернуться в любую секунду. И Милли опять очнулась первой, уперлась руками в его грудь. Силы почти оставили ее, но Майкл не стал сопротивляться и настаивать. Отступив, он пригладил растрепавшиеся волосы Милли, вернулся к дивану и снова взял их семейный альбом.

«И все? — растерянно спросила себя Милли. — Так ничего и не получится?»

— Анабель в детстве выглядит ангелом, — сказал Майкл.

Она отозвалась, свернувшись в своем кресле:

— Анабель и сейчас ангел. А кто я, по-твоему? Демон?

— Нет. — Он поднял голову и долго смотрел на нее, прежде чем ответить: — Ты — женщина.

Милли заметила:

— Ты произнес это таким тоном, как будто для тебя это одно и то же.

— С маленькой поправкой: с демоном мне не хотелось бы иметь дела.

— Ты и со мной не будешь иметь дела! — ответила Милли резко.

Она все еще была обижена на то, как легко Майкл смирился с тем, что она его оттолкнула. Милли всегда хотелось, чтобы мужчины добивались близости с ней, шли напролом, сражались за нее, если надо. Ведь ее тело было достойным трофеем, она и сама это понимала. А этот Майкл спокойно уселся смотреть какие-то старые, никому не нужные фотографии. Ему так хотелось увидеть, каким ангелом была Анабель в детстве?

Милли сама поразилась тому, как больно, прямо в сердце, кольнула ее ревность. И к кому? К сестре, которую она обожала? Прикусив губу, Милли с ужасом подумала, что превращается в заурядную бабешку, подверженную всем земным страстям. А она-то воображала себя особенной, не похожей ни на кого в мире.

Подрагивающие огоньки свечей заставляли лицо Майкла меняться. И было похоже, что в его душе разыгралась целая буря, отражение которой проступает наружу. Наверное, и по ее лицу пробегали тревожные тени. Милли взглянула на свечи: скоро они догорят, и все страсти улягутся. Скоро Майкл уйдет, и она постарается больше с ним не увидеться. Если только на их свадьбе с Анабель.

— Кажется, мне пора уходить. — Он взглянул на часы, висевшие на стене между небольшими вазонами с цветами.

Милли показалось, что маленькие лепестки взволнованно дрогнули, услышав эти слова. Но постаралась произнести спокойно:

— Вам надо было уйти немного раньше.

— Тогда я не узнал бы вкуса ваших губ.

— Ничего страшного. Все равно вы не узнаете обо мне остального.

— Вы уверены, Милли?

— Абсолютно.

Майкл негромко рассмеялся:

— А вы самонадеянная девушка!

— Не совсем, — зачем-то призналась она. — Во многом я еще надеюсь на родителей. И на Анабель, конечно. Что-то ее долго нет, кстати.

Оглянувшись, он продолжил разговор:

— Ей приятно чувствовать, что вы зависите от нее.

— Вы думаете?

— В ней так сильно развит материнский инстинкт. Больше, чем в любой из женщин, которых я встречал до сих пор.

— Она станет отличной женой, — заметила Милли.

— Безусловно, — заметил Майкл.

— Можно сказать, что вам повезло.

Он усмехнулся:

— Неужели вы подумали, Милли, что у нас с Анабель роман? Она вам не рассказала о нас? Мы с ней просто добрые друзья! И я очень дорожу ею как другом.

— Вы врете! — вырвалось у нее.

— Нет, не вру, — спокойно заверил он. — Стал бы я ухаживать за вами, если бы имел планы, связанные с вашей сестрой.

У Милли от радости вспыхнуло лицо:

— Вы называете это ухаживанием?

Майкл пожал плечами:

— У всех свои методы.

— Ваши очень уж рискованны!

— В моем деле без риска нельзя.

— В каком это деле? — Милли посмотрела на него с подозрением.

Его неправильно сложенные губы опять дрогнули усмешкой:

— Я ведь писатель, забыли? А каждая книга — это большой риск. Никто не может дать стопроцентной гарантии, что она будет успешна. Я могу работать полгода, год, два, а потом мой роман будет пылиться на книжных полках.

Милли сочувственно вздохнула:

— Непростая у вас работа. А я так до сих пор и не придумала, чем мне заниматься в жизни. Я немного рисую, но настоящим художником мне никогда не стать. Я слишком ленива для этого.

— Вы просто слишком молоды. Вы еще не вкусили радости от занятия любимым делом.

— Наконец-то! — воскликнула Милли, завидев сестру.

Она вскочила, чтобы принять у нее маленький поднос с кофейными чашками. Когда Милли наклонилась к Майклу, чтобы подать ему чашку, он поймал коленями ее ноту и слегка сжал. Непроизвольно оглянувшись на сестру, которая меняла диск, она шагнула назад и едва не расплескала кофе. Потом специально низко наклонилась, стоя к Майклу спиной. Якобы для того, чтобы поднять упавшую салфетку, но на самом деле Милли хотелось подразнить его. Задержавшись в такой позе, она выпрямилась и уже хотела сесть в свое кресло, как сестра остановила ее:

— Теперь твоя очередь показывать Майклу фотографии. У тебя ведь свои истории, связанные с ними.

И предложила обоим:

— А давайте выпьем по глоточку? У нас есть неплохой коньяк.

Сипловатый голос флейты уже разлился по комнате, и у Милли отчего-то защемило сердце. Ей вдруг стало так грустно, будто она кого-то теряла в этот миг. Кого-то по-настоящему дорогого. Но таким человеком была для нее только Анабель. А если верить Майклу, отношениям сестер легкий флирт, который затеяла Милли, навредить не мог. Почему же Милли стало вдруг неспокойно на душе?

С неохотой пересев на диван, Милли взяла старый альбом в дорогом кожаном переплете и раскрыла наугад. И первыми увидела улыбающиеся лица родителей, стоявших на борту их новой яхты. Она была пришвартована к берегу, и там, где была мель, морская вода казалась зеленой. И отец, и мать были в белых летних нарядах, красиво оттенявших шоколадный загар. Милли поглядела на них и впервые почувствовала, что соскучилась.

— Надо бы съездить к ним, — сказала она сестре, не поясняя, к кому именно, хотя Анабель, разливавшая коньяк, не могла видеть снимка.

Но сестра всегда понимала ее с полуслова.

— Ты попадешь к ним скорее. Если и в самом деле отправишься путешествовать.

Майкл быстро повернулся к ней:

— Вы собираетесь в путешествие? Куда, если не секрет?

— Секрет, — отрезала она.

Почему-то сейчас близость Майкла не только не будоражила ее, но даже раздражала. Уж слишком искусственно Анабель устроила их соседство на диване. Будто загнала Милли в западню. Хотя знала, что любое принуждение вызывает в душе Милли бурю протеста. Она потому и в колледж поступать не торопилась, что не могла приучить себя к мысли, что добровольно может опять впрячься в лямку, подобную школьной. Свою школу и весь процесс обучения Милли ненавидела. Поэтому страницы альбома, где были школьные снимки, она пролистнула, даже не рассматривая.

Майкл, конечно, заметил это и улыбнулся такой детской выходке. А Милли в свою очередь заметила его усмешку и надулась. В этот момент Анабель протянула ей широкий бокал с коньяком, и она уткнулась в него.

— Чин-чин! — Майкл слегка приподнял свой бокал. — За юных отчаянных путешественниц!

У меня, кстати, дома есть уникальный путеводитель по Америке.

Анабель весело поинтересовалась:

— И чем же он уникален?

Сделав большой глоток, Майкл пояснил:

— Он предназначен для тех, кто любит выбирать практически нехоженые тропы.

— Кто-то там все же прошел, если составил этот путеводитель, — буркнула Милли.

— Я оговорился: практически нехоженые тропы.

Майкл внимательно посмотрел на ее сердитое лицо и поднялся:

— Вот теперь мне и правда пора. Спасибо за ужин, Анабель. И за коньяк. Он действительно неплох.

Обернувшись к Милли, он сказал без улыбки, почти требовательно:

— Загляните ко мне завтра вечером, я найду для вас этот путеводитель.

— Почему именно вечером?

— Днем я работаю и ни с кем не встречаюсь.

У нее едва не вырвалось: «Даже со мной?» Но она сказала совсем другое:

— Не думаю, что мне так уж необходим путеводитель. Эго ведь что-то вроде учебника для тех, кто отправляется в дорогу. А я терпеть не могу разные учебники!

— Я так и понял, — сказал Майкл ласково. — В школе вы были двоечницей?

— Не напоминайте мне о школе! Нам не разрешали даже косметикой пользоваться. Это была очень благопристойная школа. И очень дорогая.

— Но не любимая.

Милли посмотрела ему прямо в глаза: насмешливые и проницательные одновременно. Этому человеку ничего не нужно было рассказывать о себе, он видел ее насквозь. Но она все же сказала:

— Знаете, Майкл, у меня в жизни вообще не очень много любимых пешей. По-настоящему любимых. Я имею в виду не шоколадки и не компьютерные игры, вы же понимаете.

— Конечно, — улыбнулся он. — Хотя без шоколадок вы не проживете и недели.

Анабель расхохоталась, смутив ее еще больше. Сердито глянув на нее, Милли пробормотала:

— Откуда вы знаете?

Он отозвался загадочно:

— Знаю. Так о каких еще любимых вещах вы говорили?

— Вы же все и сами знаете! — огрызнулась Милли.

И повернувшись к нему спиной, она, не простившись, быстро пошла к дому. Звездное небо укоризненно покачивалось над его крышей, обещая солнечный день, в котором могло случиться так много.

* * *

Когда Майкл уехал на своем «Ягуаре», на мгновение Милли вспомнился чудесный школьный сад, куда они с подружками убегали на переменах. И здесь, под сенью цветущих сакур, усевшись прямо на изумрудной траве, они шепотом обсуждали свои важные девичьи дела. У некоторых из них, в том числе и у Милли, были старшие сестры от которых они узнавали некоторые секреты женского тела раньше, чем от матерей.

Правда, Анабель никогда слишком не откровенничала на этот счет. Но Милли выручала богатая фантазия, которая легко дорисовывала целое по отдельным штрихам, случайно услышанным и увиденным. Кроме того, Милли отличалась мощной интуицией, и та вовремя подсказывала ей, как то или иное, о чем она не знала наверняка, должно быть в действительности.

Та же самая изумрудная трава должна была помнить и первый поцелуй Милли. Ей тогда было всего десять, а мальчику, которого звали Максом, четырнадцать, и среди девочек ее класса он считался опытным ловеласом. Милли уже не терпелось попробовать то, о чем столько шептались под вишнями: «Ты со многими мальчиками целовалась? Как? Еще ни с кем?!» Признаваться в этом было неловко, и Милли всегда лгала в таких случаях.

Но и перед собой ей было стыдно за такую неопытность, поэтому она сделала все, чтобы заманить Макса в тень цветущих деревьев. Милли загадочно улыбалась ему на переменах, и глазами указывала в сторону школьного сада до тех пор, пока до глуповатого красавчика не дошло, что понадобилось от него этой малышке.

Милли понравилось по-взрослому лежать на траве и видеть перед собой розовую дымку из лепестков. Правда, Макс то и дело загораживал эту красоту и настойчиво слюнявил ей рот, засовывая внутрь свой язык. Но Милли заставила себя вытерпеть это, чтобы получить право на следующей перемене сказать со скучающим, совершенно женским выражением: «Да ничего особенного в этом Максе! Он и целоваться-то не умеет…»

Прислушавшись, она убедилась, что сестра до сих пор перемывает посуду после ужина. Милли в очередной раз увильнула от этой неприятной обязанности. На кухне ей нравилось только изредка готовить, потому что такое занятие было сродни творчеству, а мытье посуды не вдохновляло никак. Иногда у нее получались по-настоящему интересные блюда, и Анабель хвалила ее от души. Она вообще использовала любой повод, чтобы похвалить младшую сестру и укрепить ее уверенность в себе. И Милли всегда считала, что ей неслыханно повезло с сестрой. Вот только сегодняшним вечером ей внезапно захотелось, чтобы Анабель была чуточку хуже.

Милли испугалась згой мысли. Что это значит? Разве этот Майкл хоть чем-то понравился ей? Не такой уж молодой, не слишком красивый. Нисколько не похож на тех парней, с которыми Милли встречалась до сих пор, тем более на Алана. Хотя, может, это и к лучшему. Правда, есть в лице этого Майкла что-то обворожительное, немного детское, что трогает с первого взгляда. Но ведь это в Анабель, а не в ней слишком развито материнское начало. Поэтому сестра и выбрала именно его. И что бы Майкл ни заливал насчет абсолютно дружеских отношений у них, Милли пыталась убедить себя, что он любит Анабель, а она его. И Милли здесь вообще ни при чем.

Повторив про себя последние слова, она ощутила, что от них стало как-то зябко. Милли закуталась в одеяло и произнесла еще раз: я здесь вообще ни при чем. Ей вдруг захотелось плакать, но Анабель в любой момент могла войти в комнату, чтобы пожелать ей спокойной ночи и поцеловать. Так она делала каждый вечер, из года в год. И каким образом Милли тогда объяснила бы свои слезы?

Можно было, конечно, что-нибудь соврать, сходу придумать какую-то болячку, которая не дает уснуть, но Милли не любила обманывать сестру. Они всегда жили с ней душа в душу, и именно старшей сестре Милли всегда несла свои детские обиды и радости, и именно ей рассказывала о мимолетных влюбленностях, которые случались лет с пяти. Вот только в последнее время ее сердце что-то помалкивало. Одно лишь тело настойчиво заявляло о своих потребностях, и Милли прислушивалась к его желаниям, ведь в каком-то из женских журналов она еще в детстве прочитала, что от неудовлетворенности можно заболеть. А этого она терпеть не могла.

Сорвавшись с постели, Милли подбежала к окну, уже не чувствуя озноба. Напротив, теперь ее лицо пылало и все тело как-то странно горело, будто чувствуя приближение чего-то, вернее, кого-то желанного настолько, что кровь начинает бунтовать уже при одной мысли о нем. Немного ущербная, мрачновато-оранжевая луна притянула ее взгляд. Милли вспомнилось, как сестра говорила ей, будто видит на ее поверхности кузнеца с наковальней, и удивлялась тому, что малышка не может их различить. А Милли тогда просто не представляла, как выглядит кузнец, да еще с какой-то наковальней. Что это вообще такое?

Милли сжала пальцами виски: сестра, сестра… Чего ни коснись в ее жизни, о чем ни вспомни, во всем присутствует Анабель. Так было всегда, и это наполняло душу Милли теплом, ведь сестра была единственным, по-настоящему любимым ею человеком. Возникавшие в ее мире и исчезающие мальчики не шли с ней ни в какое сравнение. Разве хоть одному из них можно было рассказать, как замирает сердце, когда берешься за кисть, не представляя точно, что из этого выйдет, только смутно угадывая, что именно хочешь сказать? А потом показать готовую работу. Кроме Анабель, их вообще никто еще не видел. И многие из ее временных бойфрендов не усмехнулись бы, если б Милли утром влетела в кухню в одной коротенькой маечке и с порога принялась читать стихи, которые почему-то приснились этой ночью. Анабель же чувствовала, как это важно для младшей сестры, что все это — картины и стихи, бесконечные звонки по телефону и шоколадки, дневниковые записи и компьютерные игры — и есть тот самый уникальный мир Милли, который она оберегала много лет.

«И после всего этого я смею заглядываться на ее бойфренда?!»

От внезапно нахлынувшего презрения к себе у Милли выступили слезы. В мыслях промелькнуло детское: «Какая же я дешевка!» Она быстро вытерла щеки и прыгнула в кровать. Ничего подобного! Вовсе она не влюбилась в этого дурацкого Майкла! Ни за что. Он же старый совсем, ему уже лет тридцать пять, не меньше. Да если б даже ему было двадцать, это ничего не изменило бы. Этот человек принадлежит ее сестре, и Милли обязана относиться к нему, как к брату. Вот так. Точка.

Откинувшись на подушку, она ощутила облегчение, будто единственно правильное решение было наконец найдено. Майкл понравился ей? Так это ж здорово! Ведь вполне вероятно, они вскоре станут родственниками, значит, отношения у них должны быть теплыми. Анабель только огорчило бы, если б вышло наоборот.

Милли улыбнулась высокому потолку, на котором до сих пор красовались в разных углах солнце с облачками и месяц со звездами. Эту детскую сооружали еще ее родители, и сестры единодушно решили ничего не менять здесь, пока… Пока Милли еще не выросла окончательно.

«А я разве еще не выросла? — спросила она себя, всматриваясь в искусственный блеск своего комнатного месяца. — Или я буду чувствовать себя ребенком до тех пор, пока живу вместе с сестрой? От родителей я, допустим, сбежала. И они не слишком контролируют меня, хотя и дают деньги. Но Анабель продолжает нянчить меня. И мне страшно оторваться от нее, ведь тогда я окажусь в полном одиночестве. Или только такой и бывает взрослая жизнь?»

Ей пришло в голову, что именно сейчас, когда появился этот Майкл, самое время снова попытаться оставить Анабель. Не просто уехать в путешествие, как собиралась, но вообще поселиться в другом месте. Не в огромном городе, а, наоборот, в каком-нибудь маленьком и уютном, вроде этого, в котором они выросли. Только подальше отсюда. Как можно дальше…

Она улыбнулась этой мысли, и сон услужливо расстелил перед ней солнечную дорожку, которая вела к незнакомому дому, светлостенному, с высокими «французскими» окнами и увитыми плющом колоннами. Милли быстро шла к нему, помахивая пляжной сумкой, и удлиненная юбка ласкала ее колени. А в доме ее ждал кто-то очень дорогой, единственный, необходимый каждую секунду, как воздух, как солнце, которое грело спину, слегка возбуждая и веселя.

Чуть запрокинув голову, Милли посмотрела на окна второго этажа и улыбнулась тому, чье лицо угадывалось за стеклом. Сейчас она поднимется к нему, прижмется всем телом, с каждой секундой все явственнее ощущая, как нарастает в нем желание. Потом его руки скользнут вниз, нырнут под летнюю юбку, чтобы освободить ее тело от лишней одежды — не обязательно каждый раз снимать все, можно всего лишь открыть доступ к наслаждению. Хорошо, так хорошо… Кажется, большего и не надо…

Проснувшись, Милли застонала от ужаса: она сумела разглядеть это лицо в окне.

* * *

Весь следующий день ее сердце работало через раз. То проваливалось куда-то и замирало там без движения, то снова начинало бешено колотиться. Стоило Милли только вспомнить, что вечером Майкл ждет ее, чтобы отдать какой-то путеводитель, который, конечно же, был только предлогом.

Милли занимала себя, как могла, лишь бы не думать о том, что ее ожидает. Самым обидным было то, что из-за смутившего ее сна проснулась она на удивление рано — Анабель только ушла на работу. Бесцельно побродив по дому, она выпила кофе, нехотя полистав «Вог» и отламывая кусочки молочного шоколада. Потом наполнила теплой водой ванну и с наслаждением опустилась в потрескивающую душистую пену.

Вытянув длинные ноги, Милли ласково огладила свое прекрасное тело, которое нравилось ей самой не меньше, чем произведения старых мастеров.

Их скульптуры и картины можно было только рассматривать и восхищаться со стороны, а ее грудь и живот можно было потрогать и насладиться прикосновениями. Милли медленно водила по коже кончиками пальцев, и глаза ее закрывались от удовольствия. Она не спеша смыла с себя все следы возбуждения, пережитого во сне, и воздух наполнился ее легкими постанываниями.

Милли вспомнилось, как однажды во Флориде, куда они приехали вместе с Анабель, она заплыла намного дальше, чем сестра. Та уже повернула к берегу, а Милли все тянуло к горизонту. Ей хотелось достичь невозможного во всем: стать художницей, познать всех мужчин на свете, объехать весь мир, вечно оставаться юной…

Но Милли, как всегда, не рассчитала свои силы. Когда-то и с творчеством случилось то же самое — она переоценила свой талант, но вовремя поняла это и усмирила свои амбиции. Бросив художественную школу, Милли теперь рисовала только, что называется, «для души». И этот незапланированный заплыв потребовал куда больше сил, чем у нее было. Но выяснилось это, когда Милли была уже довольно далеко от берега.

Плыть было легко и приятно. Над головой проносились стремительные чайки и крупные альбатросы, под собой Милли видела неторопливых рыб и едва различимых в воде медуз. Иногда она останавливалась и смотрела на свои ноги, на которых играли солнечные блики, растворенные в воде. Собственное тело казалось незнакомым и странным, будто она тоже превратилась в какое-то морское существо.

Так Милли забавлялась долго, не слыша, как зовет ее с берега перепуганная Анабель. Когда же она наконец обернулась и увидела, какими мизерными выглядят фигурки на берегу, отделенные от нее огромным пространством синей глади, ее охватил ужас. А запаниковав, Милли начала терять последние силы. Ее сердце заколотилось так отчаянно, что сам собой вырвался крик:

— Помогите!

Никто не мог услышать ее, ведь даже самые отчаянные пловцы находились сейчас далеко от Милли. Она беспорядочно заколотила руками по воде, которая внезапно перестала держать ее легкое тело.

И оно тоже будто стало тяжелее на десять килограммов, а правую ногу свело судорогой. У Милли уже мелькнули мысли об ужасном конце и о разбухшем от воды ее синем теле, которое найдут дня через два. Она попыталась размассировать в воде ступню, но тут же ушла под воду с головой. Дернувшись всем телом, Милли вырвалась на поверхность и попыталась издать крик. Но тут же мелкая волна снова накрыла ее, захлестнув и сознание.

Через сколько времени она очнулась, Милли не знала до сих пор. Первое, от чего она испытала дикую радость, было то, что она может дышать. Она принялась с жадностью хватать воздух, оживляя свои легкие. И только тогда сообразила, что чья-то рука держит ее над поверхностью. Держит крепко и уверенно. Но она была прижата к своему спасителю спиной, и не видела его лица. Милли попыталась запрокинуть голову и заглянуть ему в лицо, но он прижался к ее щеке, не позволив увидеть себя.

И Милли не стала настаивать. Ей уже представилось, что ее спас молодой разбойник, убегающий от погони. Ему следовало бы поскорее укрыться в какой-нибудь горной пещере, но он увидел тонущую девушку и не смог бросить ее на произвол судьбы. Тем более что судьба-то уже была предрешена.

Оттого что она успокоилась и расслабилась, силы вернулись к ней довольно быстро. И Милли понемногу стала помогать ему, работая ногами. Ее спаситель молчал, и она тоже не произносила ни слова, решив, что не должна слышать его голос. А может, он был иностранцем и просто не знал английского. Или прекрасным немым… Любой вариант казался ей привлекательным. Ей подумалось, что он уже мог бы и выпустить ее, только плыть рядом для безопасности, но вырываться она не стала. А он не выпускал.

Так они плыли какое-то время, и берег уже надвигался на них, когда таинственный незнакомец внезапно перестал грести одной рукой и положился только на работу ног. Милли уже успела испугаться, подумав, что с этим благородным человеком тоже что-то случилось. Но тут его рука неожиданно сжала ее грудь, легко проникнув под купальник. Милли ахнула, но подумала, что это будет черной неблагодарностью, если она сейчас оттолкнет его. Он несколько раз мягко помял ту, что была ближе всего к сердцу, потом медленно погладил ее живот, спускаясь все ниже… И внезапно она ощутила небывало острую, от одного прикосновения, радость. Вскрикнув, Милли запрокинула голову и закрыла глаза. А через несколько минут спаситель доставил ее к берегу.

Державшая ее рука разжалась, и она оглянулась. Но позади уже никого не было, только какой-то человек уплывал назад в море.

«Самый романтичный из моих коротких романов», — подумала Милли с благодарностью.

Она и теперь вспоминала этого безымянного мужчину с благодарной улыбкой. Но вода в ванне уже совсем остыла, и Милли вышагнула на пол, укуталась в белый махровый халат. Мокрые волосы она только взъерошила ладонью, более тщательной укладки ее прическа не требовала.

«Вечер приближается, — екнуло у нее сердце. — Майкл ждет меня».

В спальне Милли сбросила халат и прошлась по комнате обнаженной, делая скользящие движения. Выдвинув ящик комода, она вытащила целый ворох белья и бросила все это на кровать. Вчерашний танец с Майклом оборвался по ее вине, но сегодня вечером он вполне мог продолжиться. И необходимо было явиться во всеоружии.

Перебрав разноцветные кружевные трусики, которые опадали на постель безвольными бабочками, Милли выбрала светло-кремовые. Цвета невинности. Она знала, что многие обманывались, воспринимая ее как неопытную девочку, и как это их привлекало. Правда, Майкл уже не поверит в ее неопытность, слишком откровенно Милли дразнила его вчера. Но ей хотелось, чтобы светлое белье хоть немного реабилитировало ее. Неприятно, если Майкл будет воспринимать ее как распушенную, не по годам опытную девицу. Какой она, в общем-то, и была

Она капнула на белье «Опиума». Запах этих духов всегда особенно волновал Милли, а значит, должен был взбудоражить и того человека, который мог ее полюбить. Ей самой хотелось быть таким пьянящим наркотиком, который заставил бы забыть обо всем, полностью подчинил себе. Не только Майкла, всех на свете. Хотя самой Милли сейчас хотелось принадлежать только Майклу Кэррингу. Именно он заставил колотиться и сжиматься ее сердце, которого Милли вообще не ощущала после расставания с Аланом.

Одевшись, Милли решила, что пора выбраться из дома, чтобы отвлечься от собственных переживаний и занять себя немудреной жизнью их городка. Здесь все знали ее красную «Феррари», купленную в честь ее любимого гонщика Михаэля Шумахера, которого Милли считала обворожительным и сексуальным. Поэтому если она решалась на рискованное приключение, то отправлялась в город на такси. Одевшись в простенькие джинсы или шорты, натянув солнцезащитные очки и повязав бандану, Милли делалась не отличимой от любой девушки на улице. Это открывало неограниченные возможности в поисках лучшего претендента на предстоящую ночь.

Но сегодня Милли не собиралась пускаться во все тяжкие. Этот вечер должен был стать особенным.

— Я должна купить себе новое платье, — вдруг решила она и обрадовалась тому, что придумала себе занятие.

Выбор одежды обычно увлекал Милли так, что несколько часов пролетали, как минуты. Напевая от радости, она, облачившись в широкую зеленую юбку и желтый топик, сбежала вниз, вывела из гаража свою двухместную красавицу, и погнала ее, не обращая внимания на светофоры, на главную улицу города, где находились самые дорогие магазины. Красная «Феррари» отражалась в зеркальных витринах стремительной кометой. Милли поглядывала вокруг с гордостью. Она относилась к своей машине, как к любимому ребенку, успехи которого родителям в радость.

Сандалии не мешали ей управлять машиной, а когда Милли надевала туфли на шпильке, то, усевшись за руль, немедленно сбрасывала их. Ей было приятно ощущать педаль почти голой ногой, охваченной только тоненьким чулком. А иногда и он не разделял ее с машиной, и Милли казалось, что они сливались в одно живое существо. Она хмелела от скорости и вкрадчивого голоса мотора. Это было похоже на рискованный акт любви.

Припарковавшись возле давно облюбованного бутика, Милли перебежала через тротуар и потянула на себя тяжелую дверь. Продавщицы, тотчас узнав ее, вытянулись по струнке и заулыбались.

«Ну еще бы они не вспомнили меня, — насмешливо подумала Милли. — Если учесть, сколько я тут потратила в прошлый раз. А что купила? Даже не помню. Но уж сейчас-то я постараюсь не пустить деньги на ветер».

— Я могу вам помочь? — подскочила к ней самая шустрая из продавщиц — маленькая брюнетка с кудрявой копной волос, зачесанных набок.

— Можете, — согласилась Милли. — Мне нужно платье. Не коктейльное. И не слишком нарядное, потому что я не уверена в своих планах на вечер. Но и не деловое, конечно. Что-нибудь романтичное и не слишком вызывающее.

Продавщица понимающе улыбнулась:

— Кажется, у нас есть то, что может вам подойти. Прошу вас!

Она сделала жест, приглашая подняться за ней по нескольким ступенькам. Милли вспомнила, что и в прошлый раз выбирала что-то именно в этом отделе. Что же это было? Очередная юбка? Или все же брючный костюм? Их было несколько в ее гардеробе. Или джинсы от французского модельера?

— Новая коллекция, только вчера из Лондона, — между тем пояснила продавщица.

Милли без интереса перебрала строгие бесцветные наряды.

— Есть еще несколько моделей из Италии, — оценив экзотичную внешность Милли, заметила продавщица. — Они позади вас.

Обернувшись, Милли улыбнулась от радости. Перед ней было платье ее сегодняшней мечты. Не слишком яркое, но насыщенного цвета, в котором топко сливались оттенки приглушенно-желтого, кремово-розового и светло-лилового. Они так гармонично перетекали один в другой, что это было похоже на музыку цвета. Платье было без рукавов, и по тоже порадовало Милли, которой нравилась форма ее плеч и рук. И Майкл тоже должен оценить их красоту. А на бедрах юбка расходилась мягкими волнами, не прикрывающими загорелых колен.

Милли уже представила себя в этом платье, идущей к столику в небольшом уютном ресторанчике. И все посетители, включая и женщин, провожают ее взглядами, в которых сквозит заинтересованность и зависть. Звучит саксофон, и Милли двигается медленно и плавно, как того требует мелодия. А Майкл идет за ней следом, и сердце его уже преисполнено гордости за то, какая у него потрясающая спутница.

«На вечер или на всю жизнь?»

Она не позволила этой мысли испортить ей радость. В таком платье ее ждет сегодня грандиозный вечер, а там… Будь что будет!

Мерить этот наряд уже не было необходимости — гак отчетливо видела себя в нем Милли. Но отказать себе в удовольствии повертеться в примерочной перед зеркалом она не могла. И Милли, прихватив платье и попросив продавщицу подобрать к нему сумочку, проследовала в отдельную кабинку. Там. быстро сбросив свой разом устаревший наряд, она осмотрела в зеркале свое почти обнаженное тело и осталась довольна. Ей вдруг захотелось, чтобы продавщица принесла сумочку именно в этот момент, и тоже увидела Милли без одежды. В этом желании не было ничего лесбийского, ей просто нравилось делиться с людьми своей красотой.

Но стоять в примерочной почти голой и ждать появления другой девушки было глупо, и Милли осторожно натянула платье. Спешить в таких делах не следовало, ведь непривычно сидевшую одежду легко было порвать. А Милли была уже до того влюблена в это платье, что не пережила бы его утрату.

Ее обновленное отражение привело Милли в восхищение. У нее так сияли глаза, будто она уже видела Майкла и он принадлежал только ей. А ведь сегодняшний вечер не мог принести ей ничего, кроме разочарования. Потому что Милли каждую минуту предстояло помнить, что она встретилась всего лишь с женихом своей сестры. По самому невинному поводу.

Однако сейчас это не могло испортить ей радости. Все переживания были впереди, но не нужно было торопить приближение этого часа. И Милли с трепетом огладила платье, которое так и заструилось красками под ее ладонями.

Спросив разрешения, в примерочную заглянула продавщица и со счастливой улыбкой протянула сумочку. Милли так и ахнула, увидев ее. Ничего лучшего к этому платью подобрать было невозможно. Хотя изготовлена сумочка была вовсе не в Италии, а в Таиланде. Милли прижала ее к груди и закружилась перед зеркалом.

— А туфли? — спохватилась она.

Но предусмотрительная продавщица уже протягивала ей восхитительную пару на шпильке из мягчайшей кожи.

— Есть и другие размеры, если этот не подойдет.

Милли сунула в туфли ноги и засмеялась: они сидели на ней как нельзя лучше. Кожа охватывала ступни, как родная, и было очевидно, что такая обувь не может доставить никаких неприятностей. Выбравшись из примерочной, Милли прошлась по залу магазина, чувствуя себя топ-моделью. Одновременно она прислушивалась к собственным ощущениям. Нигде не жмет и не трет.

— Просто превосходно! — воскликнула она, оглянувшись.

Продавщица отозвалась восторженной улыбкой, и остальные с готовностью закивали. Их взгляды скользили по ее телу, и в них легко читалась некоторая зависть. Все-таки все они были молодыми женщинами. И ни одна из них не могла позволить себе купить такое платье.

«А что, если и белье взять новое? — задумалась Милли. — Все новое. Вся жизнь».

В тот момент она вновь забыла, что Майкл просто не может дать ей эту новую жизнь. Он готовит ее для Анабель. Но помнить об этом постоянно у Милли не получалось. И она бросилась искать себе трусики того же цвета, который уже выбрала дома. Ей захотелось, чтобы на ней в этот вечер было что-то французское, и Милли без труда нашла это. И опять помчалась в примерочную, чтобы полюбоваться собой еще раз.

Трусики оказались впору и выглядели еще более романтично и невинно, чем те, что она нашла у себя в комоде. «Ему захочется снять их немедленно», — решила Милли и опять вспомнила, что до этого скорее всего не дойдет. Она просто заберет у Майкла путеводитель, который ей совершенно не нужен. И вернется домой, чтобы лечь спать в одиночестве. Так будет. И пусть так будет!

* * *

Анабель дала ей только номер телефона. Где живет Майкл, она не знала. Это удивило Милли:

— Ты что, до сих пор не была у него дома?

— Конечно, нет. Что тут странного? Он ведь тоже вчера побывал у нас впервые!

— Очень даже странно! Что за отношения у вас? Неужели тебе даже не интересно взглянуть на его дом?

— А зачем? — в свою очередь удивилась Анабель. — Жить ведь я там не собираюсь.

Милли заспорила:

— Все равно! Дом очень многое может рассказать о человеке. То, какие книги у него на полках…

Усмехнувшись, сестра предположила:

— Его собственные.

— Вот это тоже его характеризует, тебе не кажется? И то, какие безделушки у него в доме. И в каком стиле он обставлен: хай-тек или классика?

Анабель согласно кивнула:

— Конечно, конечно. Только это не к спеху, понимаешь? Если Майкл сочтет нужным пригласить меня в гости, он это сделает. Это ведь достаточно важный шаг, если учесть то, что ты наговорила о важности дома в жизни человека.

Милли подумала про себя со страхом: «А ведь меня он уже пригласил. Это может что-то значить?» С сестрой она этой тревогой не поделилась.

Они вместе выпили кофе, болтая о скорой свадьбе одной из приятельниц Анабель. Ей предстояло быть подружкой невесты, и она волновалась по этому поводу так. словно эта свадьба была ее собственной. Милли вызвалась пойти выбирать платье с ней вместе. А заодно, может, и себе присмотреть что-нибудь новенькое. О том, что сегодня она уже приобрела себе наряд, Милли осмелилась сказать не сразу. Ведь дураку было понятно, что это с головой выдает, какую важность Милли придает этому сомнительному свиданию.

— Дженни сидит на жесточайшей диете, — рассказывала Анабель. — И по-моему, у нее булимия, потому что она похудела за месяц уже килограммов на десять.

Милли усмехнулась:

— Она думает, что мужчинам нравится биться о кости?

— Милли! Что за пошлости ты говоришь?!

— Это не пошлость. Это голая правда.

— Милли! Прекрати разговаривать в таком тоне. Что такое с тобой сегодня?

Милли задумчиво проговорила:

— Мне приснился сон.

— О! И что же там произошло в твоем сне?

— Я занималась любовью.

— Господи! — Анабель едва не выронила чашку. — Тебе уже снятся эротические сны?

— Что значит — уже? Они мне снятся уже лет десять. А то и больше.

У старшей сестры растерянно приоткрылся рот:

— Почему же ты никогда мне об этом не рассказывала?

— А ты не понимаешь? Чтобы не пугать тебя. Ты ведь такая же правильная, как наша мама. Разве отец мог поговорить с ней о своих любовницах?

Анабель побледнела:

— О ком? У нашего папы есть любовницы?!

Милли опомнилась:

— Нет, конечно! Как ты могла подумать? Я имела в виду: если бы они у него были.

Прижав руку к сердцу, сестра простонала:

— Как ты меня напугала…

«Вот и откровенничай с ней после этого», — незаметно вздохнула Милли.

Уединившись в своей комнате, она набрала номер Майкла и с трудом перевела дыхание. Сердце у нее колотилось так громко, что, казалось, в комнате работает испорченный метроном. Майкл отозвался не сразу, но почему-то сказал:

— Привет, Милли! Я уже боялся, что вы не позвонитe.

— Откуда вы узнали, что это я? — растерялась она. — Разве у вас есть мой номер? Анабель вам дала?

— Нет-нет! — заверил он. — Просто я весь день ждал именно вашего звонка. Незнакомый номер мог быть только вашим.

Она улыбнулась и повторила:

— Вы ждали…

— Я хочу показать вам кое-что.

У Милли вспыхнуло лицо:

— Что именно?

— Одно интересное место. Вы наверняка там еще не были. Это закрытый клуб.

— Уже интересно. — Она действительно была заинтригована.

Майкл заверил:

— А будет еще интереснее! Когда заехать за вами?

— Вы заедете за мной? — испугалась Милли. — А как же…

— Анабель? Милли, я же говорил вам, что с вашей сестрой мы только друзья. Она вовсе не будет против, если я приглашу вас прокатиться.

Но ее все еще одолевали сомнения:

— Вы думаете? Может, нам все же встретиться… В парке! Знаете? В ста метрах от нашего дома.

— Как скажете, — голос Майкла прозвучал насмешливо. — Я буду там через полчаса.

Милли подумала со страхом: «Полчаса. Что для меня начнется через полчаса? Майкл ведь не тот мужчина, с которым можно переспать и забыть. И не только потому, что он — писатель… Что-то есть в нем… Необыкновенное…»

Она приняла душ и оделась за четверть часа. На легкий макияж ушло еще десять. Милли с беспокойством взглянула на часы: «Опаздываю! Это, конечно, принято у женщин, но вдруг он не любит ждать?

А мне так хочется увидеть его!»

Кубарем скатившись по лестнице, Милли обулась уже у порога и крикнула сестре:

— Я пошла!

Не дожидаясь, пока Анабель выйдет, чтобы пожелать ей счастливого пути, увидит ее новое платье и обо всем догадается, Милли выскочила из дома и быстро пошла по направлению к парку. Ей так хотелось, чтобы Майкл уже ждал ее и еще не потерял терпения. У нее весело колотилось и замирало сердце, как бывало в казино, когда она делала крупные ставки. Проигрыш не стал бы для нее трагедией, но все равно хотелось обмануть случай. Милли нравилось захаживать в казино. Нравилось кипение азарта в крови. Нравилось выпадение из времени — внутри всегда ночь, сияющая электрическим светом. Нравились взгляды мужчины, обращенные к ней, когда она делала ставки, как правило, немаленькие. Нравилось получать выигранные деньги. И чаще всего ей действительно везло.

Милли надеялась, что ей повезет и сейчас. Хотя в данном случае игра больше напоминала русскую рулетку — в барабане был только один патрон. Она испуганно спросила себя: «Неужели для меня все так серьезно? Еще недавно я знать не знала этого Майкла и жила себе припеваючи. Да и сейчас могу жить так же. Чем он зацепил меня? Между нами ведь и не было ничего. Просто потанцевали. Да, его близость возбуждала меня, и он сам тоже не остался равнодушен, но многого ли это стоит? Десятки мужчин заставляли меня испытывать то же самое. И ничего — выжила. Почему сейчас мне так плохо?»

«И так хорошо!» — тут же мелькнуло в мыслях, потому что Милли завидела синий «Ягуар». Издали было не видно: сидит ли Майкл за рулем или вышел из машины, но Милли на всякий случай замедлила шаг. И приняла вид вполне беззаботный, даже сумочкой начала помахивать. Вечер больше располагал к неспешной прогулке. Он был таким спокойным мягким, что хотелось вытянуться на траве парка и греться в закатных лучах солнца. И только изредка тянуться губами к тому, кто лежит рядом.

Подойдя поближе, Милли обнаружила, что Майкла в машине нет. Она оглянулась и увидела, что он стоит возле старого дуба с отпиленной верхушкой. Говорили, будто в это дерево попала молния и повредила его. Поэтому верхнюю часть ствола пришлось спилить. Так ли это на самом деле, Милли не знала, но сказала об этом Майклу, когда подошла к нему.

Даже не удивившись, он кивнул:

— Поврежденный орган лучше удалять.

— Звучит, не слишком оптимистично, — заметила Милли. — На людей вы это тоже распространяете?

— Безусловно.

— А если повреждено человеческое сердце?

— Говорят, уже научились делать пересадку.

— Неужели? Но это в том случае, если у человека врожденный порок.

— Порок всегда дается нам уже при рождении.

Это озадачило Милли. Она всегда полагала, что все дети рождаются одинаково невинными, и только разные условия жизни делают их порочными. Если бы она в одиннадцать лет не увидела, как занимается сексом с посторонней женщиной ее отец, может, интерес к этой стороне жизни и не захватил бы ее целиком. Теперь же Милли каждого встречного мужчину оценивала по признаку: хочется ей с ним переспать или нет? Майкла ей хотелось с первой минуты. Даже когда она приняла его за нахального коммивояжера. Кто знает, если бы Анабель не было дома, не отдалась бы Милли случайному торговцу прямо посреди сада?

— Но о чем это мы? — внезапно очнулся Майкл. — Добрый вечер, Милли! Я безумно рад вас видеть!

— Неужели? — пробормотала она, опять поддавшись тому желанию спорить с ним, которое одолевало ее вчера.

— Я искренен, как никогда.

«Тебе просто хочется поскорее меня трахнуть. А потом как ни в чем не бывало жениться на моей сестре», — подумала Милли со злостью. Но она не могла утверждать, что ей не хочется того же самого. Может, им создать этакую шведскую семью? Они, все трое, будут нежно любить друг друга. Разве это уже не происходит? Делить и постель, и стол… У нее дрогнули губы: нет, Анабель никогда не согласится на это. Да и сама Милли предпочитала, чтобы мужчина принадлежал ей безраздельно. Хотя бы на четверть часа.

— Вы обещали показать мне что-то уникальное, — напомнила она.

— Да, конечно! — спохватился он. — Я все прекрасно помню. Я всего лишь немного потерял голову, когда увидел вас такой… ослепительной! Вы похожи на экзотический цветок. И пахнете так же.

У нее потеплело на сердце. Не зря она купила это платье и туфли. И сумочка, конечно, была потрясающей. Милли надеялась, что он заметил и сумочку. Но на всякий случай она поправила волосы именно той рукой, в которой держала ее, и махнула своим приобретением практически перед носом Майкла. Он чуть отшатнулся, потом широко улыбнулся:

— Чудная сумочка!

— Спасибо, — промурлыкала Милли. — Так куда мы едем?

— Вперед, — сказал Майкл и, подойдя к своей машине, распахнул дверцу. — Прошу вас!

Она удобно устроилась на мягком сиденье «Ягуара» и подумала, что неплохо бы купить такой. Для коллекции. Хотя от своей «Феррари» Милли не отказалась бы ни за что на свете.

Майкл сев за руль, включил CD-плеер, и изысканный салон автомобиля наполнился тихой, печальной музыкой. Слушая такую, хотелось откинуть сиденье, лечь и закрыть глаза. И чтобы тебя везли на тот край света, где ожидает счастье… Машина мягко тронулась с места, и тело Милли качнулось с ней в такт. Она скосила глаза на Майкла: сейчас они ощущают одинаковую вибрацию. Она едва чувствуется, но все же есть, если прислушаться. Неужели это не возбуждает его?

— Нравится мой зверь?

Его вопрос относился, конечно, к «Ягуару», но Милли в этот момент думала о другом и едва не ответила, что еще не видела его. Но предчувствует, что он ей понравится просто безумно. Однако она успела сообразить, о чем идет речь, и отозвалась с преувеличенной восторженностью:

— Потрясающая машина! Хотела бы я покататься на такой.

— Вы уже катаетесь, Милли!

— Нет, та рулем. Это ведь совсем другое дело.

— Любите управлять?

Майкл слегка понизил голос, и вопрос прозвучал двусмысленно. И Милли ответила в тон ему:

— Мне нравится все держать в своих руках.

Он посмотрел на ее тонкую руку, лежавшую на прозрачном подоле платья. И Милли кожей почувствовала, как этим взглядом Майкл пытается притянуть ее руку к себе. Но что-то в Майкле останавливало ее. В чем-то он не был похож на тех мужчин, которые встречались ей до сих пор. Была в нем какая то сдержанность, отстраненность. Милли даже побаивалась, что он рассмеется, если сейчас она положит руку ему на брюки. И скажет: «Ты что это, девочка? Что ты вообразила? Не так уж ты хороша, чтобы изменять тебе с Анабель!»

И внутренне Милли была согласна с этим. Анабель была самой чистотой и скромностью в сравнении с ней. А разве не это больше всего возбуждает мужчин? Почему они все западают на школьниц? Потому что нм мерещится в них невинность и неопытность. Нимфетки. Знали бы они… Милли вспомнила себя в двенадцать лет. Ни о какой невинности тогда уже и речи не было. Впрочем, с Лолитой была та же история.

— Но там, куда мы сейчас приедем, вам придется подчиниться.

Милли уже успела забыть, о чем они говорили, и это замечание особенно удивило ее.

— Кому подчиниться?

— Воле хозяина.

— Что еще за ерунда? Там будет кто-то еще?

— А разве я говорил, что мы будем наедине?

Милли расстроенно сказала себе: «Вот и пожалуйста! Ему даже в голову не пришло, что меня нужно увезти в уединенное место. Неужели он совсем не хочет меня?!»

Она попыталась убедить себя, что это и к лучшему, — ради Анабель. И решила, что пусть все идет как идет. А там будет видно. Она все же попыталась выведать:

— Так что это за место? Какой-нибудь закрытый клуб? Загородная вилла? Или целый замок?

— Вам хотелось бы в замок?

Милли поежилась, представив огромные темные залы, мрачные, узкие переходы.

— Нет, только не в замок! Что-нибудь посовременнее, если можно.

Майкл насмешливо откликнулся:

— Как скажете! Собственно, мы уже приехали.

— Это здесь? — Милли с изумлением огляделась.

Они припарковались в квартале, который в городе считался артистическим. Туг жили не стяжавшие славы певички, поэты, не издавшие ни одного сборника стихов, и неизвестные художники. Милли подозревала, что здесь царит нечистоплотность и нищета. До сих пор она ни разу не была в этой части Грейстауна.

Майкл открыл дверцу, подал ей руку, и Милли смело взялась за его теплую ладонь. Пальцы его чуть сжались, и вместе с ними сжалось ее сердце. Вышагнув из машины, она подняла глаза и робко взглянула на него снизу. Майкл смотрел на нее внимательно и серьезно. Страстного нетерпения в его глазах не было.

Милли выдернула руку и резко спросила:

— И куда идти?

— Вперед, — ответил он и первым пошел к старому дому, в который и заходить-то было страшно.

Но Милли все же зашла внутрь, погрузилась в сухой полумрак. «Слава Богу, здесь хоть нет этого ужасного запаха сырости, который исходит от некоторых бедняков», — подумала она и начала подниматься по деревянной лестнице с узкими ступеньками. Майкл оказался чуть ниже, и Милли явственно ощущала, как его взгляд ласкает ее ноги, пытается пробраться под юбку. Внизу живота сразу возникло сладкое натяжение, снять которое Майкл мог, только проникнув внутрь. Как это было в ее сне, когда он вел себя куда раскованнее и смелее. Сейчас же было не похоже, что ему вообще хочется этого.

— Зачем вы притащили меня в этот кошмарный дом? — спросила она сердито. — Я думала, то место, о котором вы так загадочно рассказывали, более цивилизованное.

Майкл откровенно усмехнулся:

— Например, загородная вилла? Что загадочного может быть в вилле? Разве такую девушку, как вы, можно удивить роскошью? Вы ведь в ней выросли.

— И вы решили поразить меня нищетой!

— Вовсе нет.

— Тогда чем же?

— Минутку терпения, — сказал он. — Сейчас вы все сами увидите.

На третьем этаже он остановил Милли и постучал в обшарпанную дверь.

— Открыто! — донеслось откуда-то из глубины квартиры.

Милли сделала презрительную гримасу: «А какой смысл тут закрывать дверь? Все равно брать нечего!» Но, шагнув через порог, она остановилась, пораженная. Откуда-то доносилась тихая музыка. Длинный коридор был охвачен волнующим светом нескольких свечей и устлан светло-коричневым ковром с темной оторочкой вдоль. Пятна света подрагивали на его мягкой даже на вид поверхности. Милли захотелось сесть прямо на пол и поймать ладонью хоть один подвижный блик.

Рука Майкла прижалась к ее спине, и Милли вздрогнула: «Начинается?» Но он только сказал:

— Проходите, Милли, не бойтесь. Здесь вы не провалитесь сквозь пол и не наступите в лужу нечистот.

— Я вижу, — отозвалась она.

— Вы еще не то увидите, — проговорил он загадочно.

Сделав вид, что ей нисколько не страшно, Милли прошла по коридору и остановилась возле распахнутой двери в комнату. И сразу поняла, что это мастерская художника, хотя здесь тоже горели свечи и вкрадчиво звучала музыка. Повернутые в разные стороны холсты, мольберты, кисти — все это красноречию говорило о том, что хозяин этого дома работает постоянно. А не как она — малюет время от времени.

— Вы говорили, что мечтаете стать художницей, — шепнул Майкл. — Вот я и привез вас сюда.

Она посмотрела на него через плечо, чуть приоткрыв губы. В этот момент Майкл вполне мог поцеловать ее, тем более художника пока нигде не было видно. Но вместо этого он только опять чуть подтолкнул ее;

— Проходите же! Сейчас начнется самое интересное.

— Что начнется? — испугалась Милли. Ее вовсе не привлекало участие в какой-нибудь артистической оргии.

Но Майкл не успел ответить, потому что в этот момент возник хозяин дома. Он появился из двери напротив, оказывается, его студия была сквозной. Милли сразу подумала, что это типичный художник — длинноволосый, долговязый, слегка отрешенный и вместе с тем с цепким взглядом.

— Это и есть наша мисс? — спросил он не слишком вежливо. Голос у него был глуховатым, будто больным.

— Она самая, — отозвался Майкл.

Взяв Милли за плечи, он повернул ее к себе и посмотрел ей в глаза. Его руки то сжимали, то чуть поглаживали ее. Она так и замерла от этих прикосновений.

— Хотите увидеть настоящее искусство? — спросил он мягко, но Милли показалось, что его тон не допускает возражений. — И не просто увидеть, а поучаствовать в его создании? Заняться настоящим творчеством?

Она разочарованно подумала: «А я-то думала, мы займемся любовью…»

Но чтобы не выдать себя, отозвалась с готовностью:

— О конечно! Это было бы замечательно.

Майкл вдруг подмигнул ей:

— Это будет еще лучше, чем вы думаете.

Взяв за руки, он вывел ее на середину мастерской, где был постелен небольшой коврик, довольно чистый на вид, и заставил покружиться.

— У вас чудесное платье, Милли.

— Спасибо, Майкл. Вы уже говорили.

— Вы не будете против того, чтобы снять его?

Майкл проговорил это с таким простодушным видом, что Милли растерялась. И повторила, заикаясь:

— Снять платье? Зачем?

— Наше творчество потребует от вас полной наготы.

— Так снять надо будет не только платье?

Он улыбнулся:

— Вы умница, Милли. Вам ничего не нужно разжевывать.

Она с подозрением оглянулась на художника:

— Здесь все рисуют обнаженными?

— Нет, что вы! Мы не будем пугать вас зрелищем наших голых тел. Это ваше станет только прекрасней без одежды.

— Откуда вы знаете? Вы не видели меня без одежды.

Наклонившись к ее уху, Майкл прошептал:

— Женщина, которая решается показать едва знакомому мужчине свою тьму, абсолютно уверена в красоте своего тела. Будь по-другому, вы и вели бы себя по-другому.

Милли бросило в жар. И от его слов, напомнивших ей, как она вела себя накануне. И от шепота, пощекотавшего ухо — одну из самых чувствительных частей ее тела. Невольно потерев его ладонью, Милли пробормотала:

— Я была зла на вас.

— Значит, вы из тех красавиц, которые только хорошеют от злости!

— Вы считаете меня красавицей? — спросила она с надеждой.

И его ответ не разочаровал ее:

— Вы практически совершенство. По крайней мере, мой глаз еще не заметил никаких изъянов.

— Вы надеетесь, что, если я разденусь, это вдохновит вашего друга? — догадалась она.

— Не совсем так, — замялся Майкл. — И в то же время так. Не бойтесь, Милли. С вами не случится ничего плохого, поверьте мне.

«Смотря что ты называешь плохим», — подумала Милли с сомнением, но все же взялась за подол платья. Медленно сняв его через голову, она посмотрела на Майкла. Его взгляд слегка затуманился, будто он глотнул крепкого вина.

— Еще лучше, чем я представлял, — выдохнул он.

И кивнул ей, призывая продолжать. Стараясь не думать о том, что сзади стоит еще один мужчина, Милли стянула трусики, которые выбирала так тщательно, и вышагнула из них. Теперь на ней были только туфли и капелька духов, как советовала незабвенная Коко Шанель.

— Туфельки лучше оставить, — посоветовал Майкл. — В них ваши ноги приобретают просто божественную форму.

— И что дальше? — спросила Милли.

— А дальше мы будем украшать красоту.

— В каком смысле?

— Вы позволите, Милли, если мы раскрасим ваше тело? Потом все легко смоется, я сам помогу вам.

Последнее обещание сразу убедило Милли согласиться. К тому же это показалось ей забавным. Она много раз рисовала сама, и друзья по художественной школе даже рисовали ее, но никто еще не рисовал на ней.

— Мое тело станет холстом?

— Никогда! — горячо воскликнул Майкл. — Оно так и останется прекрасным женским телом. Я только хочу подарить вам новые ощущения. Наверняка вы еще не испытывали ничего подобного.

— Нет, — признала Милли. — Такого я еще не испытывала.

Молчаливый художник уже поставил перед Майклом мольберт с красками. Взяв кисть, Майкл макнул ее в красное и осторожно провел под правой грудью Милли. Она вздрогнула от прохладного прикосновения, но ничего не сказала. Гладкая кисть заскользила по ее груди, заставив соски напрячься. Майкл каждый обвел белой краской, наверное подразумевая, что когда-нибудь из них заструится молоко. Милли захотелось, чтобы он припал к одному из них губами прямо сейчас, даже чуть прикусил, чтобы она вскрикнула от боли.

Но Майкл не трогал ее ни губами, ни руками. Только кисть касалась ее тела, только краски ложились на него. И между тем желание разрасталось в ней так стремительно, что Милли казалось: она не выдержит до окончания сеанса, прямо сейчас обовьет Майкла руками и ногами, вопьется губами в его шею и потребует взять ее здесь — на этом ковре, при этом художнике. А неумолимая кисть, дразня и ласкаясь, гладила низ ее живота, изредка впиваясь короткими мазками. Внутри что-то протяжно отзывалось на каждое движение Майкла, просило его проникнуть внутрь, снять то напряжение, которое возникло там, терзая Милли.

Но попросить об этом Майкла было немыслимо. Он и так считал ее испорченной девчонкой, не зря же напомнил о том, как вчера Милли продемонстрировала ему темноту у себя между ног. Неужели этот ее хулиганский жест не притянул, а оттолкнул его? Ей казалось, что мужчины сходят с ума буквально от всего, что она делает.

Милли больше не смотрела вниз. Закрыв глаза, она полностью отдалась незнакомым ощущениям. Сейчас она и свое тело чувствовала обновленным, совсем другим. Такой прелюдии к любви у нее еще не было. Но ждет ли ее сама любовь? Если нет, она просто умрет от неудовлетворенности. Неужели Майкл допустит это?

Вспомнив про его друга, она чуть повернула голову, чтобы проверить — здесь ли он еще? Но позади никого не было. Хотя наверняка тот находился где-то поблизости, ведь Милли не слышала, чтобы щелкнул замок входной двери. Впрочем, она была не заперта и когда они пришли.

— Никого больше нет? — то ли сказала, то ли спросила она.

Майкл не ответил. Он вдруг зачерпнул рукой красной краски и прижал ладонь к ее ягодице. Медленно размазал, массируя, и принялся за вторую. Милли непроизвольно выгнулась, чтобы ему было удобнее. Другой ладонью Майкл зачерпнул желтого, и раскрасил ее колено. Затем бедро, затем… Милли уже замерла в ожидании главного движения, но его рука ушла выше, прижалась к ее плоскому животу, заполнила краской пупок. Майкл аккуратно обошел и ее грудь, будто дал себе слово не трогать самые чувствительные места, но долго гладил высокую шею Милли, которая была сплошной эрогенной зоной. Она уже стонала и извивалась под его руками, а он все мучил ее, никак не позволяя ей получить хоть малейшее удовлетворение. А когда Милли пыталась схватиться за его руку, направить ее в нужную точку, Майкл настойчиво высвобождался и продолжал свое жестокое творчество.

Тогда она сама прижала пальцы к зудящему бутону, давно созревшему в ее цветке, которого Майкл еще не видел. Ее возглас прозвучал последним аккордом. Внезапно оборвалась музыка и рядом больше не было Майкла. Милли поняла это еще до того, как открыла глаза.

Он стоял чуть поодаль и тщательно вытирал руки.

— Если хочешь сама, то давай все сама, — сказал он с таким презрением, что Милли вся сжалась.

— Что ты. Майкл, — пролепетала она. — Я вовсе не хочу все сама… Я просто не могла дольше выдерживать эту пытку!

— Что ж… Раз не по-моему, то вообще никак.

И Майкл Кэрринг вышел из комнаты, оставив Милли наедине с ее отчаянием. Несколько минут она продолжала стоять посреди мастерской, сжавшись от холода и стыда. Потом стянула белую тряпку, закрывавшую один из холстов, набросила ее на себя и отправилась искать ванную.

Хозяина квартиры она обнаружила на кухне. И обмерла, увидев на нем вместо старых джинсов и перепачканной майки желто-коричневый халат, который не был завязан. Милли сразу увидела, что под халатом на художнике ничего нет. И он вовсе не собирался скрывать этого. Напротив, он распахнул полы пошире, показав Милли, что готов закончить то, к чему Майкл так тщательно ее готовил.

— Мой друг сказал, что вы рассчитаетесь со мной за краски, — без улыбки проговорил он.

Милли прислушалась к тому, как протяжно и болезненно ноет в животе. «Он хочет, чтобы я заболела по его милости?» — подумала она о Майкле с ненавистью. И сказала художнику:

— Сначала я хочу принять душ.

— Я провожу, — вызвался он с готовностью.

«Это должен был сделать Майкл!» — Ее охватило отчаяние. Этот непонятный человек никак не давался ей. Она даже не могла понять, нравится ли ему или он испытывает к ней презрение. Пытался он унизить ее или действительно хотел раскрасить чувственность новыми красками? Она не выдержала испытания. Ну что ж. Значит, она не такая, как он представлял.

«А вот такая!» — с темным злорадством подумала Милли, раскрывая случайному любовнику вход туда, куда Майкл не захотел и заглянуть. Забравшись с ней вместе под душ, художник уже вонзился в нее сзади и стиснул так, что Милли вскрикнула. Он рвался в нее страстно и грубо, но ей сейчас именно этого и хотелось. Он заласкал ее до того, что она чуть с ума не сошла. А эти не знакомые руки мяли ее тело, оставляя на коже синяки. Он кусал ее сзади, как взбесившийся от желания кот, и, казалось, был ненасытен. А Милли испытала оргазм уже в первую минуту, и ей хотелось обмякнуть хоть на минуту, чтобы как следует прочувствовать наслаждение. Но ее безымянный партнер был неумолим. Он вертел ее, поворачивая к себе то задом, то передом, то обмывал горячей струей душа, то бросал его и до хруста сжимал Милли обеими руками…

И вдруг она увидела Майкла. Он стоял в дверях ванной и смотрел на нее.

* * *

— Куда идет этот автобус?

Милли спросила об этом, только заскочив в салон. Сумка, которую она взяла с собой, была совсем не велика, ведь Милли собиралась отправиться на побережье, например в Калифорнию, а там теплые вещи вряд ли пригодились бы. Зато там было море, в волнах которого ее опять могли подстерегать самые потрясающие приключения.

— По маршруту. — Водитель был не слишком любезен.

Или ему просто хотелось, чтобы Милли немного задержалась возле него, расспрашивая, а он тронул бы автобус, ее качнуло, и она уперлась бы бедром ему в плечо. И может быть, не один раз.

Но Милли ни о чем не спросила, только кивнула, взяв билет, будто именно это и желала услышать. Она прошла в середину салона и заняла свободное место у окна и справа поставила сумку. И обнаружила, что шоферу отлично видно ее через зеркальце, чем он и пользуется. У Милли даже мелькнуло сомнение: не специально ли она выбрала именно это сиденье, ведь парень был ничего. Смуглый, черноволосый, наверное, в нем присутствовала мексиканская кровь. Полукровок у нее еще не было, говорят, они очень темпераментные. Ей даже показалось, что водитель чем-то похож на ее любимого Киану Ривза, не раз являвшегося Милли еще в подростковых снах.

«Такой, пожалуй, сумеет разогнать мои мучительные фантазии», — подумалось ей. От случившегося вчера Милли решила просто убежать. Ей никогда в жизни не было так стыдно, как накануне, когда она увидела Майкла в дверях ванной. Милли рыдала всю ночь, а под утро поняла, что, несмотря ни на что, хочет Майкла до того, что у нее все разрывается в животе. Ей хочется, чтобы он, а не тот нечесаный художник и не этот шофер-мексиканец, ласкал ее языком, собирая губами любовный сок, который так обильно источало тело Милли. Хочется узнать, какие у него руки, когда на них нет краски. Хочется ртом вкусить его плоть.

И никакими фантазиями этих желаний было не унять. Но показаться на глаза Майклу после того, что произошло, об этом Милли не могла даже думать спокойно. Но она понимала, что рано или поздно Майкл Кэрринг все равно появится в их доме. Не ради нее. Ради Анабель.

Поэтому, даже не позавтракав, Милли покидала в сумку самое необходимое, написала сестре записку, в которой ни слова не было о Майкле, и бросилась наутек из дома, подстроившего ей такую ловушку. И даже не стала брать свою любимую «Феррари», ведь по ней легко можно было выследить, куда отправилась Милли.

А ей хотелось по-настоящему спрятаться от всех, даже от Анабель, и хорошенько обдумать все, что происходит. Потому она и заскочила в отправлявшийся автобус и… напоролась на этого смуглолицего красавчика, то и дело поглядывавшего на нее через зеркало.

Отвернувшись к окну, Милли попыталась понять, что же она будет делать там, куда привезет ее этот автобус, но уже через минуту поняла, что все ее мысли сводятся к вопросу: а как это будет в автобусе? Такого у нее еще не было, хотя как-то в самолете, когда их классом возили в Вашингтон на рождественские каникулы, Милли с мальчишкой с соседней улицы грешили напропалую, укрывшись пледом, который им любезно предоставила стюардесса.

Правда, до главного дойти не могло, не одни ведь они были в салоне, и учительница сидела через рад, но руки их не знали покоя всю дорогу. Она попыталась вспомнить, как звали того мальчика. Кажется, Джастин. Он вполне мог стать ее первым мужчиной, так они распалили друг друга, что вместе отправились в туалет, чтобы достойно завершить начатое. Но там оказалась очередь, и до них, и после. И конечно, Милли показалось немыслимым зайти в кабинку вместе у всех на глазах, чтобы наконец стать женщиной. Чего хотелось просто нестерпимо!

Джастин попытался добраться до нее в отеле, куда их поселили, но в тот момент Милли уже погасила огонь желания с помощью другого мальчика, номер которого оказался по соседству. А ей уже было, собственно, все равно, кто именно лишит ее девственности. И до появления в ее жизни Алана эти ничего не значащие мальчики то и дело менялись, приучая Милли к разнообразию ощущений. Чем она так дорожила до сих пор…

Алан говорил, что более дикой в постели девчонки еще не встречал. А она просто сходила по нему с ума. И пыталась с ним одним заново прочувствовать все то, что узнала до сих пор. Иногда Милли казалось, что она готова разорвать его на куски, только бы больше никто не добрался до так страстно любимого ею тела.

Внезапно Милли с изумлением обнаружила, что сегодня об Алане думается совершенно спокойно, без боли. А вот любую мысль о Майкле она гнала с паническим страхом.

«Вот так проходит первая любовь», — усмехнулась она. Случайные любовники не могут излечить от нее, но пот появляется Мужчина, и уверенно открывает новую страницу жизни. И уже с трудом припоминаешь лицо того, чей портрет украшал предыдущую. Как он выглядел — этот Алан? Каким он был? У него ведь не было таких смеющихся, солнечных карих глаз. И детского рта с чуть выпяченной нижней челюстью не было. И он никогда не смотрел на нее взглядом, выдающим потрясение.

Она вдруг спохватилась, что не попросила у Анабель какую-нибудь из его книг, ведь это так важно: узнать, о чем и как он пишет! Можно было, конечно, попытаться купить в магазине, но вдруг он работает под псевдонимом? Как вычислить, за которым из сотни имен скрывается Майкл Кэрринг?

Желание поскорее приобщиться к его миру разрослось в ней так стремительно, что Милли выскочила из автобуса уже в соседнем с Грейстауном городке, начисто забыв и о Калифорнии, и о водителе-мексиканце. Кажется, он что-то крикнул ей вслед, но Милли даже не обернулась. Расспросив продавщицу утренней прессы, она отыскала ближайший книжный магазин и с ожиданием и страхом спросила у консультанта в зале:

— У вас есть книги Майкла Кэрринга?

— Вас последняя интересует? — ответил тот с полной невозмутимостью.

У Милли от облегчения даже ноги ослабели.

— Последняя… Нет, все! Что у вас есть?

— Прошу за мной. — Он подвел ее к стеллажу, на торце которого красовался плакат с фотографией Майкла и рекламой его нового романа «Холодный июль».

«Как же я сама не заметила?» — удивилась Милли. Теперь ей казалось, что снимок Майкла так и бросается в глаза. Если бы продавец не торчал поблизости, Милли погладила бы это милое лицо, улыбающиеся губы, блестящие глаза. Больше всего ей хотелось сейчас сорвать плакат и унести его с собой, но Милли успела сообразить, что в книге тоже должна быть фотография. Она поспешно раскрыла толстый том и радостно улыбнулась. Майкл смотрел на нее с уже знакомой доброй усмешкой. Захлопнув книгу, Милли прижала ее к груди.

— Я возьму пока только эту, — сказала она.

Раз Кэрринг был так знаменит, следующую его книгу она могла купить в любом магазине, а таскать с собой лишнюю тяжесть Милли было лень.

Когда она уже направилась к выходу, унося с собой драгоценный роман, продавец окликнул ее:

— Мисс! Может быть, вы не заметили объявление? Сегодня в нашем магазине состоится встреча с автором. Сможете получить автограф.

— С каким автором? — не поняла она.

— С Майклом Кэррингом, конечно. Вы ведь его книгами интересовались.

У нее онемели губы:

— С Майклом… Он приедет сюда?

— Приедет? Да он живет в нашем городе, мисс.

«Получается, я бежала от него, а прибежала к нему?!» — Милли опустилась на первую же скамейку, пытаясь прийти в себя. Стоило срываться из дома… Правда, то, что они с Майклом будут жить в одном городе, еще не гарантирует того, что они где-нибудь столкнутся. С Аланом Милли не виделась уже больше года. Так что если она не пойдет на его встречу с читателями… А она не пойдет. Но как же не пойти? Не увидеть его? Светящиеся глаза Анабель нашли ее через расстояние.

— Не пойду!

Вскочив, Милли быстро пошла по засаженному кленами бульвару, по-прежнему прижимая книгу к груди. Осенью здесь будет красиво… «А я пробуду здесь до осени?» — усомнилась Милли. Не было ничего проще, чем вернуться на автобусную остановку, выяснить, во сколько будет рейс в сторону Калифорнии, и поскорее убраться из этого города, жизнь в котором не обещает быть легкой. Но тогда она уже никогда не увидит Майкла.

«Да разве я не этого хотела еще утром?! — беспомощно возмутилась Милли. — Как можно дольше не видеть его, не слышать его имени. Так я, может быть, привыкла бы к мысли, что он — всего лишь мой родственник. И всем было бы хорошо».

Внутри нее застонало от горя: что же в этом хорошего?! Опять лишиться любви, опять окунуться в свое одиночество, куда она впускает чужих ей мужчин, кого на полчаса, кого на ночь. Это приносит удовлетворение телу, но душа остается пуста. А этот человек, которого Милли, по сути, и не знала, мог заполнить всю ее, от макушки до пяток Еще не прочитав его книги, она это чувствовала так хорошо, будто они уже проникли в души друг друга. Неужели эту уверенность внушило то, как он смотрел на ее картины? Всего лишь? Но ведь таких людей, если Милли прославится, может быть много. Но Майкл — один.

— Я остаюсь, — произнесла Милли вслух и остановилась. Она была одна в незнакомом городе.

* * *

Майкл Кэрринг не очень любил подписывать свои книги. Всегда было неловко писать что-то банальное, а придумать оригинальную надпись для каждого — для сотни! — было невозможно. Поэтому он ставил автограф с несколько виноватым и чуть недовольным выражением, изредка потряхивая правой рукой, которую уже ломило от усталости. Хотелось поскорее разделаться с этим и отправиться домой, принять душ и завалиться на диван со стаканчиком виски. Наверное, все эти люди думают, будто он работает целыми сутками, раз выпускает такие толстые книги, и только Майкл и его агент знали, что эти романы написаны им еще в молодости.

Тогда он действительно мог сидеть за машинкой целыми ночами, а утром как ни в чем не бывало топать в издательство, чтобы редактировать там чужие рукописи. В нем был такой заряд жизненной энергии, что Майклу казалось: этого хватит на десятки лет. Но источник, выглядевший бездонным, неожиданно истощился. Отчего? Сам Кэрринг подозревал, что ему просто стало скучно заниматься этим. Он написал уже много книг и в них рассказал все, чем собирался поделиться с человечеством. А ничего нового не происходило — ни в его воображении, ни на самом деле.

Правда, был момент, когда Майклу почудилось, будто он воскрес для писательства, и кровь в жилах побежала быстрее. Казалось бы, ничего особенного не произошло в тот день… Ну, увидел еще одну красивую девушку в саду. Вокруг нее порхали разноцветные бабочки, под ее ногами призывно зеленела трава. и Майкл всем свои существом почувствовал, как было бы волшебно растянуться на этой траве с такой девушкой- В этом было нечто от уединения в раю. Правда, за это потом опять могли выслать на землю. Но, может, оно того стоило?

Когда Милли оглянулась, он увидел ее испуганные оленьи глаза. И чуть приоткрытые влажные губы, лишенные помады, но все равно напоминающие блестящие вишенки, по-детски вытянутую шею. Она выглядела школьницей, ожидающей решения учителя. Хотя и довольно искушенной школьницей, об этом Майкл догадался с первого взгляда, отметив, как Милли скользнула глазами по его телу, определяя степень наслаждения, которое можно от него получить. Невинные девочки не так смотрят на незнакомых мужчин. Они заглядывают в глаза, ожидая обнаружить там отблеск романтических рассветов.

Вернувшись в тот вечер домой, Майкл Кэрринг испытал неожиданный прилив сил, то радостное воодушевление, что принято называть вдохновением. Он уже почти забыл, как это бывает. Боясь упустить Музу, он бросился к ноутбуку, и его пальцы забегали по клавишам, едва поспевая за потоком мыслей. Майкл работал до утра, а когда отполз от стола, осознал, что во всем написанном им этой ночью, присутствует Милли. Девушка со взглядом испанки, от которого вскипает кровь.

Была у него одна встреча в Испании. До сих пор мороз по коже от воспоминаний. Имя уже забылось, зато нутром помнится, как она извивалась и под ним, и на нем, как сбивалось в кучу покрывало, которое они бросили на песок, и, казалось, этому нс будет конца. Ее тело было таким же горячим, как песок на том заброшенном пляже, куда она привезла Майкла.

Майкл вышел на просторный балкон второго этажа, где находились и кабинет, и спальня. Они были соединены дверью, чтобы ему легче было среди ночи добежать до стола, если вдруг осенит какая-нибудь потрясающая идея. Вот только давно он не пользовался этим ходом. Нынешняя ночь стала исключением. Благодаря Милли.

То, что она так вдохновила его, вовсе не столь невинно, как он пытался внушить себе. Майкл знал, как на самом деле тесно переплетено духовное и физическое. И если простое сексуальное влечение может не иметь никакого отношения к человеческой душе, то уж если дрогнуло сердце, значит, и влечение проснулось. Нужно только не бояться признаться себе в этом.

Но легко сказать: не бояться признаться. Ведь это значит признать и то, что Анабель уже отвергнута им, предана — пока в мыслях, но за остальным дело не станет, если он увидит Милли еще хотя бы раз. А ведь он уже выстроил в воображении свою жизнь с Анабель, которая стала бы превосходной женой и матерью. Разве не этого он искал? Радостной и спокойной жизни.

Майкл отдавал себе отчет, что его не будет охватывать сумасшедшее волнение, когда супруга возьмет его за руку, оно и сейчас его не охватывало, хотя они еще не были помолвлены с Анабель и пока можно было поволноваться. Когда они в первый раз оказались в постели, она была нежна, но как-то слишком осторожна, даже пуглива, словно боялась сделать лишнее движение, выдать свои чувства. И это ее напряженность передалась Майклу, и вместо того, чтобы попытаться добиться того, чтобы она расслабилась, он сам напрягся и получил только суррогат удовольствия. Правда, на многое он и не рассчитывал, сразу определив для себя, что Анабель не будет слишком пылкой любовницей. Он выбрал ее разумом, а не сердцем, уверив себя, что как раз такие браки более долговечны.

Но сама Анабель тоже не воспылала к нему страстью. И первая близость не привязала ее к Майклу, как можно было ожидать. Напротив, Анабель вдруг открылось, что с мужчиной, которого любишь только как друга, не так уж приятно ложиться в постель.

И, несмотря на всю свою кажущуюся мягкость, она не стала скрывать этого от Майкла. Мол, ей ужасно интересно с ним и хочется встречаться, но скорее всего их отношения больше не выйдут за рамки дружеских.

В первый момент он, конечно, был задет, но уже в следующий испытал облегчение. Ну и слава Богу! Ему ведь тоже не слишком понравился акт реанимации полумертвого тела вместо любви. А поговорить с неглупой девушкой всегда приятно.

— А хочешь, я познакомлю тебя с моей младшей сестрой? — однажды предложила Анабель. — Она совсем другая, не пугайся.

Он сделал удивленное лицо:

— Да чего же мне пугаться? Я обожаю тебя!

— Я тебя тоже, — вежливо отозвалась она. — Но Милли из тех женщин, в которых можно влюбиться с первого взгляда. Понимаешь, о чем я? По-моему, как paз это тебе сейчас просто необходимо.

Перед этим Майкл жаловался ей на свой творческий кризис.

— Ты думаешь, новая встреча поможет мне? — Он скептически усмехнулся. — Сомневаюсь.

У Анабель дрогнули губы:

— Ты еще не видел Милли!

Милли… Ее обожаемая младшая сестра. Девушка с персиковой кожей, которую Майкл зачем-то придумал раскрасить всеми цветами радуги. Это было жестокое испытание, и можно ли винить Милли за то, что она не выдержала его, сломалась и сразу после его ухода отдалась Джеку, которого даже не рассмотрела как следует. Майкл понимал, что в тот момент его приятель стал для Милли чем-то вроде вибратора, который безотказно поможет снять сексуальное напряжение.

Почему он сам не закончил все так, как должен был? Майклу представилось, как он проводит уже чистыми ладонями по ее потрясающей коже, отмытой от красок, и Милли извивается под его руками. От нарастающего возбуждения крошечные волосинки на ее теле начинают топорщиться, она по-кошачьи выгибается, согнутые ноги переступают в нетерпении, а соски напрягаются, призывая его припасть к ним губами. Выпить ее до дна… Он ищет это дно, настойчиво вторгаясь в запретную зону, но Милли не противится. Вот она раздвигает ноги, пропуская его, и принимает с легким постаныванием. Внутри нее горячо и мягко, ее чрево затягивает его, грозит поглотить целиком, но это не пугает, этого хочется.

И хочется все сильнее. Она выныривает из-под него и садится сверху, сдавив коленями, впивается в губы, в шею, языком теребит мочку уха, прикусывает сосок. Ложится на него всем телом — таким легким, таким мягким. Он проводит руками вдоль ее позвоночника, сверху вниз, и Милли извивается змеей, кусает его плечо. Он сжимает ее сильнее, понимая, что причиняет боль, но она не боится ее, даже хочет, это видно по ее затуманившемуся взгляду. Немного боли, чтобы полнее ощутить радость…

Майкл потряс головой, отгоняя непрошеное виденье.

…Подписав последнюю книгу, Кэрринг поднял глаза, собираясь поблагодарить всех пришедших на встречу с ним, и начисто забыл все. что хотел сказать. Ему померещилось или Милли действительно секунду назад стояла возле двери? В забавной, поразительно знакомой шляпке… Где он мог видеть ее?

«Это галлюцинация, — заверил он себя. — Она просто не может здесь находиться. Она живет в другом городе. Или она приехала за путеводителем? Но я же говорил — вечером. И почему в таком случае она не дождалась меня, а ушла?»

— Спасибо, друзья, что навестили меня сегодня, — произнес Майкл машинально, лихорадочно пряча по карманам ручку, телефон, блокнот. — Надеюсь, скоро я закончу новый роман и мы опять встретимся с вами.

Не отвечая на вопросы, никого не слыша, он выскочил из торгового зала на лестницу и бросился вниз. Если это действительно была Милли, нужно догнать ее…

«Зачем? — спросил он себя на бегу. — Разве я уже решился на что-то?» Но сердце стучало: потом, потом… Сначала нужно найти ее, удержать. Невозможно потерять ее! Немыслимо.

Лень, навалившаяся на него в последние месяцы, отучила Майкла бегать по уграм, и потому сейчас он выдохся довольно быстро. Выскочив на улицу, Кэрринг быстро осмотрелся, но не увидел никого, похожего на Милли. Было ясно, что ему просто почудилось. Другая черноглазая девушка приходила, чтобы повидать его…

И вдруг он опять увидел ее лицо — в окне проезжавшего мимо автобуса. Увидел отчетливо, даже различил испуг в ее взгляде.

«Или я схожу с ума, или…» — недодумав эту мысль, Майкл вскочил в свой «Ягуар» и помчался за автобусом следом. Быстрая машина сегодня была не особенно быстра, или ему так казалось? Внезапно он понял, что такое происходит с ним впервые — никогда еще он не гнался за женщиной, очертя голову. Тем более за женщиной, с которой его ничего, по сути, не связывало. Они не только не были с ней близки, но Майкл даже не был уверен, что речь может идти о каких бы то ни было чувствах. Как с ее, так и с его стороны. Все это было довольно странно.

Догнав автобус, он пристроился сзади и не спеша поехал следом, следя за всеми, кто выходит на остановках. Милли пока не было видно, но Майкл не терял надежды. Он включил радио, поймал сентиментальную песенку и усмехнулся: «Настраиваюсь». На что — пока страшно было загадывать. Такая девушка, как Милли, вполне могла рассмеяться ему в лицо. Даже потом, после близости, если бы такая случилась. Если б он смог уговорить ее. Как? Майкл понимал, что если Милли сейчас, уже в этот момент не хочет того же самого, то вряд ли можно уломать ее, как обычную девчонку. Да и только ли секса с ней ему хочется? Нет, он чувствовал, что его душа жаждала обладания этой девушкой ничуть не меньше, чем тело. Потому что — Майкл понял это, взглянув на ее картины — душа Милли таила такие тайны, на разгадывание которых может уйти вся жизнь. И это было чертовски привлекательно!

Так они проехали через весь город, и Майкл уже почти уверился в том, что ошибся, что видел другую темноволосую, стриженую девушку, только отдаленно напоминающую Милли. Его так тянуло взъерошить ее короткие волосы, прижаться щекой к обнаженной шее, такой длинной и беззащитной. Видно, не суждено. Да она могла и не позволить. Так что глупо гнаться за призраком, бросив все свои дела.

«А какие у меня дела? — подумал Майкл лениво. — Раздал автографы, поулыбался читателям, надеясь задобрить их перед чтением книги… Теперь домой, на диван. Или все же за письменный стол?»

Неожиданно ему захотелось описать эту погоню за миражом, в которой только что участвовал. Передать бумаге то сбивчивое биение сердца, которое ощутил. Майкл не был уверен, что удастся это сделать, ведь он обычно описывал только то, что происходило в его воображении. Но все связанное с Милли только в его фантазиях и происходило. В реальности она преспокойно сидела себе с сестрой на кухне и пила чай.

Звонок телефона заставил Майкла отвлечься. Увидев на дисплее фотографию Анабель, он испытал прилив раздражения: «Как не вовремя…» Но ответил ей, повинуясь чувству долга.

Анабель закричала в трубку:

— Майкл, Милли исчезла!

Он едва не бросил руль:

— Как исчезла?!

— Куда-то уехала. Оставила записку, но в ней ничего неопределенного. Даже не написала, в каком направлении. Она собиралась путешествовать, но почему так внезапно? И главное, машина ее на месте. На чем же она могла уехать?

И в этот момент из автобуса выскочила Милли. Не заметив его «Ягуара», она быстро пошла узкой улицей, уходившей вправо. Майкл затормозил и выключил двигатель. Уже пустившись за Милли следом, он торопливо заверил ее сестру:

— Не волнуйся, она производит впечатление вполне самостоятельной девушки. Не пропадет. Она позвонит тебе, я уверен.

«Я позабочусь об этом», — добавил он мысленно.

— Хорошо, если так, — с сомнением отозвалась Анабель.

— Вот увидишь, так и будет. Ничего плохого с ней не случится.

— Но почему она уехала?

— Чтобы не мешать нашему счастью, — ответил Майкл. — Ты ведь наверняка не рассказала ей, что устроила мой визит ради того, чтобы познакомить нас с ней. А не потому, чтобы представить сестре своего жениха.

— Думаешь, она решила…

Но Майкл уже отключил телефон.

* * *

— Ваша сестра там с ума сходит…

Милли не могла поверить своим глазам. Майкл Кэрринг из плоти и крови стоял перед ней посреди улочки, которая вела к отелю, где она сняла номер под вымышленным именем Сара Мак-Нил. Только что она сама видела, он был на встрече с читателями в книжном магазине и оставался там, когда Милли уходила, и вот он пытается схватить ее за руку. Она невольно отшатнулась.

— Как вы здесь оказались?!

— Я живу в этом городе, — отозвался Майкл со знакомой насмешливостью. — Не слышали? Я — местная достопримечательность. Другими этот райский уголок не обзавелся.

Милли фыркнула:

— Райский уголок!

— Смотря как воспринимать то, что видишь, — строго сказал он. — Вы здесь видите только дома и деревья, а меня за каждым углом подстерегают воспоминания Я ведь родился в этом городе. И никогда не испытывал желания отсюда уехать. Разве что на время.

— А меня, наоборот, постоянно тянет сбежать из дома, — призналась Милли.

Она все сильнее ощущала себя школьницей рядом с этим взрослым человеком, жизнь которого уже сложилась до нее. и он, похоже, был доволен этой жизнью. Ей казалось, что она и говорит глупости, и выглядит по-дурацки в своей старой шляпке в стиле пятидесятых годов. Такую могла носить в молодости мать Майкла.

— Я догадался. Для Анабель ваше очередное бегство стало настоящим ударом. Она в панике.

Опустив голову, Милли виновато пробормотала:

— Вечно я доставляю ей неприятности.

— Дурочка. — Он коснулся согнутым пальцем ее подбородка. — Да вы единственная, кто дарит Анабель радость.

— А вы?

Майкл посмотрел на нее с сочувствием:

— Милли, вы не совсем верно оценили наши отношения с вашей сестрой.

— Вот только не надо мне врать! — Милли в очередной раз выдернула руку, которую Майкл попытался взять. — Отстаньте от меня! — закричала она. — Уходите отсюда! Я не хочу вас видеть после вчерашнего, ясно? Я ничего не хочу!

Рванув к себе, Майкл с силой прижал ее и прошептал в самое ухо:

— Так сильно хочешь, да?

Она уперлась кулаками ему в грудь:

— Отпустите меня немедленно! Я вас ненавижу!

— Пойдем к тебе.

— Еще чего! Никуда я не собираюсь с вами идти. Вы — жених Анабель, вот и отправляйтесь к ней. Со всеми своими желаниями. Рисуйте на ней, сколько вздумается!

Больше она ничего не успела сказать, потому что Майкл зажал поцелуем ей рот, и острое наслаждение пронзило тело Милли сверху донизу. Никогда еще поцелуй не заставлял ее внутренности так сладко сжиматься, а сердце колотиться с такой силой. Обмякнув в его руках, Милли закрыла глаза и вся отдалась незнакомым ощущениям.

«У меня было столько мужчин, и никто из них не умел так целоваться», — медленно проплыло в ее мыслях. Она не поняла, стоит ли жалеть об этом. Ей было так хорошо, что мозг размягчался все больше.

О том, что они стоят посреди улицы, ни один из них и не вспомнил. К счастью, здесь всегда было малолюдно, а сейчас и вовсе показалась только одна старушка, которая, завидев целующуюся пару, торопливо юркнула в открытую дверь магазина. Руки Майкла блуждали по разгорячившемуся телу Милли, узнавали его и ласкали одновременно. Она застонала, когда он осторожно сжал ее грудь, еще теснее прижалась к нему животом, чуть потерлась, вжимаясь, точно надеялась врасти в него, чтобы стать одним целым. Сейчас она не помнила ни об Анабель, ни о родителях, которые наверняка не одобрили бы этого. Был только Майкл, его губы и руки.

— Пойдем, — шепнул он, на секунду оторвавшись от нее.

Теперь Милли только согласно кивнула, потому что не представляла, как можно прервать то, что так великолепно началось. Да она умерла бы, если б узнала, что продолжения не будет. Все ее тело уже изнывало от желания, она была готова отдаться Майклу прямо здесь, возле чужого дома, но это, конечно, было немыслимо, ведь кто-нибудь обязательно помешал бы им. С трудом вспомнив, куда нужно идти, Милли довела его до своего отеля. Как в тумане взяла у портье ключ от своего номера, нашла его и впустила туда Майкла, даже не извинившись за беспорядок, который устроила, разобрав свою сумку. Не вспомнила о нем. А Майкл и не заметил.

Едва затворив за собой дверь, они снова впились друг в друга, одновременно срывая одежду, которой в таких случаях оказывается слишком много. Они не спешили лечь, им нужно было поскорее слиться, и отыскивать диван было некогда.

Слегка покачивая Милли в том любовном танце, который уже пытался начать, Майкл проник в темную бездну, что еще вчера призывно приоткрылась под подолом ее светлого платья. Она так мощно притягивала его, что, достигнув желаемого, Майкл хрипло застонал и покачнулся, едва не потеряв равновесие. Милли помогла ему устоять, крепко сжав, и в этот миг поняла, что ей будет совсем не в тягость во всем поддерживать этого человека всю жизнь.

Чем он отличался от остальных, узнанных ею ранее? Объяснить было невозможно. Просто Милли чувствовала в Майкле своего мужчину. Того единственного, о котором боялась даже мечтать. Она с благодарностью приникла к его губам, пропитываясь их вкусом, который надеялась теперь ощущать до конца своих дней.

Наконец они освободились от одежды полностью и одинаково восторженно оглядели друг друга. Наверное, для стороннего наблюдателя их тела не были совершенны, но взгляд влюбленного подобен искусному скульптору: он сам создает, делая прекрасным, то, что открывается ему. Так смотрели друг на друга Соломон с Суламифью и не находили изъянов.

— Ты мое чудо, — прошептал Майкл. — Никого не видел красивее.

— О Майкл!

Милли стиснула его шею, и Майкл легко подхватил ее под коленями, перенес на широкую постель, застеленную нежно-голубым покрывалом. Движения девушки были ловки и точны, ее тело двигалось в точности так, как и хотелось Майклу. Он гладил ее загорелые, блестящие ноги, и ему казалось, что его руки в жизни не прикасались ни к чему более приятному. Майкл любил много роскошных вещей: красивых женщин, быстрые дорогие машины, океанские волны, хорошие костюмы, старые вина. И конечно же, свои книги! Но радость, которую дарила ему Милли, была пронзительнее всего, что он испытал до сих пор.

В какой-то миг Майкл почувствовал, что начало жечь веки, и поразился тому, как некстати навернулись слезы. Почему? Ведь это было не прощание, а начало. Не о чем плакать. Но то писательское чутье, которое до сих пор не подводило его, подсказывало, что это начало больших страданий. За такое удовольствие нужно платить. За то, что судьба на мгновение подарила ему такую девушку. Такую любовь.

Несколько секунд они пытались отдышаться, потом Милли молча выскользнула и убежала в ванную. Это озадачило Майкла. Ему-то хотелось наговорить ей кучу ласковых слов, рассказать Милли, какая она потрясающая, какой невероятной была близость с ней, как он мечтал об этом и как благодарен.

«Что-то не так? — забеспокоился он. — Какие-то проблемы со здоровьем? Я ничего такого не заметил, но все может быть… Женщины так сложно устроены».

Перевернувшись на спину, Майкл рассматривал изысканную лепнину потолка, легкие вуали на окнах, шелковые шторы, которые никто не успел задернуть. Он подумал, что этот номер обошелся Милли недешево, но ее отец был человеком состоятельным и баловал свою младшую дочь. И Майкл вполне понимал его.

Сняв трубку телефона, он позвонил в службу доставки и попросил принести легкое французское вино и фрукты.

— И шоколад! — вспомнил он о маленькой слабости Милли. — Самый лучший.

За это он, разумеется, собирался расплатиться сам.

Когда Милли вышла, завернутая в оранжевое полотенце, которое на удивление шло ей, Майкл хотел было притянуть ее, чтобы наконец поговорить. Но она приложила к губам палец и указала глазами на ванную. Пожав плечами, Майкл проследовал туда, пытаясь понять, что за игру затеяла эта девочка? Или у нее слишком обостренная чистоплотность, и ощущение нечистоты вызывает у нее отвращение?

Очутившись в роскошной ванной, сиявшей чистотой, Майкл старательно вымылся, вылив на себя добрых полбутылки дорогого геля для душа. Запах был действительно очень приятным. Затем тщательно растерся большим мягким полотенцем и улыбнулся своему отражению в фигурном зеркале. И еще раз удивился тому, что ему не хочется ни в чем перечить Милли. Раз ей так лучше, пусть так и будет. Ведь до сих пор все было просто превосходно, не стоит портить это какими-то глупыми мелочами.

В двадцать лет он, пожалуй, мог бы посмеяться над ее прихотями, потому что слишком заботился тогда об удовлетворении собственных. Время и писательское ремесло научило Майкла терпению и снисходительности к слабостям других. Ему слишком часто приходилось сталкиваться с непунктуальностью, необязательностью, даже вероломством и литературных агентов и издателей. Но ему все равно приходилось иметь дело с этими людьми, и он вынужден был мириться с их, мягко говоря, несовершенством. Милые недостатки Милли после всего этого были ему только в радость.

«С каких это пор? — спросил Майкл себя. — Я рассуждаю об этом так, будто люблю ее несколько лет. По крайней мере несколько месяцев. А ведь с момента нашей встречи прошли часы. Почему же все во мне уверено в том, что это моя женщина? Моя девочка?»

Подобно Милли он завернулся в полотенце, доходившее ему до колен. Потом, ради смеха, снял его и взял другое, которое оказалось узковатым. Осмотрев себя, Майкл усмехнулся, представив, как позабавится сейчас его любимая, и решился показаться ей. Шагнув в комнату, он принял эффектную позу памятника, рассчитывая, что Милли сразу увидит его, и опустил руки, не обнаружив ее.

— Ты где, Милли? — позвал он и заглянул в смежную комнату. — Ты здесь, дорогая?

Но и эта часть просторного номера оказалась пуста. Майкл внимательно осмотрел все уголки, словно Милли могла спрятаться в одном из них. Потом вернулся в спальню, проверил ванную. Милли не было нигде. Он обернулся, пытаясь найти взглядом сумку, которая попалась ему под ноги, когда они пришли, но и ее не было. Несколько секунд Майкл тупо смотрел на пустое место на полу, потом тяжело осел на стул. Он понял, что потерял Милли. Она хотела, чтобы он ее потерял.

* * *

Очередной автобус, темные окна. Незнакомые городишки за окном спят. Сейчас в одном из них будет остановка, и Милли придется искать ночлег. Какой-нибудь дешевый придорожный мотель, что еще может встретиться на пути? До Калифорнии еще ехать и ехать.

Она устало повернула голову, но увидела в окне только собственное отражение. Смутное, едва узнаваемое.

«Я ли это?» — Милли не отводила глаз от зыбкого портрета, созданного ночью в соавторстве с электрическим светом. Попытаться передать это на холсте? Можно попробовать. Что еще ей делать с собой после всего, что произошло? Сначала наполнило до краев, потом опустошило. Когда Милли очнулась от любовного безумия и вспомнила про Анабель…

Она ругала себя всю дорогу: «Не удержалась, предала сестру. Каин в юбке! Неужели мало у тебя было мужиков? Да ты и сосчитать не сможешь! А сестра одна. Единственная. А ты не могла просто не трогать ее мужчину? Почему именно он?»

— Почему именно он? — прошептала она в отчаянии.

На этот вопрос не было ответа. Так уж сложилось. Планеты сошлись. Бог усмехнулся, испытывая Милли на прочность. Она не прошла проверку. Дала слабину.

Милли резко отвернулась от окна и встретила сочувствующий взгляд женщины, сидевшей через проход. У нее было загорелое круглое лицо и белоснежные, явно крашеные короткие волосы, облепившие голову. Милли подумалось, что бедняга едва умещается в кресле. Женщина улыбнулась ей.

— Тяжелый денек?

— Бывало и лучше, — буркнула Милли.

Она не любила произносить банальности и вести пустые разговоры с незнакомыми людьми. Стоит ли выпускать в мир ничего не значащие слова? Милли уже хотела отвернуться, но попутчица спросила:

— Вам есть где остановиться? Можете у меня. Нет, я вполне серьезно! Муж у меня умер, дети разъехались, и дом стал слишком велик для меня одной. А вы чем-то напоминаете мою старшую дочь, Джун. Есть еще сын — Дэвид. Он учится в Йеле.

— Это хорошо…

— Кстати, меня зовут Барбара.

Милли кивнула и нехотя назвала свое имя. Можно было придумать любое другое, но у нее не было привычки лгать, и она опасалась, что не откликнется на фальшивое имя и тем самым выдаст себя.

— Так как насчет комнаты? Я даже денег с вас пока не возьму, вижу, что вы на мели. Когда заработаете, тогда и отдадите.

«Неужели я похожа на человека без денег?» — удивилась Милли и проговорила с сомнением:

— Вообще-то я собиралась в Калифорнию.

— Калифорния — это хорошо, — согласилась Барбара. — Но там лучше отдыхать, а не жить. Трудно каждый день заставлять себя работать, когда все вокруг отдыхают.

— Наверное, так, — впервые задумалась Милли.

— Оставайтесь в нашем городке! Он вам понравится, вот увидите. Он довольно милый.

— Правда? — пробормотала она, уже чувствуя, как тает ее решимость добраться до океана. Так хотелось немедленно улечься в постель, пусть и не очень шикарную, судя по виду этой отзывчивой тетушки, и погрузиться в сон. И может быть, опять увидеть Майкла.

«Нет, только не Майкла!» — Милли так и вжалась в спинку кресла, казавшегося ей верхом неудобства. Ведь ее тело привыкло к роскошному сиденью «Феррари».

Но Милли решила поддержать легенду о своей бедности, чтобы не смущать новую знакомую. Тем более что Барбара уже обещала.

— Я всех знаю, помогу вам подыскать работу. Чем вы занимались до этого, если не секрет?

На секунду Милли замешкалась, потом все же ответила:

— Я художница.

— Замечательно! — оживилась Барбара. — Нашей библиотеке как раз требуется художник. Знаете, оформлять книжные выставки, рисовать плакаты, рекламирующие новые поступления. Это, конечно, не настоящее творчество, — добавила она, — зато можно прокормиться в первое время. Пока не найдете чего-нибудь получше.

Милли вдруг почувствовала, как растрогана: эта незнакомая женщина готова была помогать и заботиться о ней почти как Анабель. Ох, Анабель…

«Смогу ли я когда-нибудь показаться ей на глаза? — подумала Милли с тоской. — Хорошо, если Майкл не расколется и все останется как было. Они поженятся и… О нет!»

Чтобы отогнать непрошеные мысли, Милли быстро проговорила:

— Пожалуй, я приму ваше предложение, Барбара. Если это, конечно, не очень вас стеснит.

— Нисколько! — обрадовалась та. — Я ведь сама предложила вам это.

— Да, но…

— Никаких но! Я буду счастлива снова слышать в своем доме молодой голос.

— В самом деле? Ваши дети совсем не бывают дома?

— Дэвид приезжает только в каникулы, а Джун… — Барбара замешкалась. — Джун много работает.

Милли наклонилась поближе:

— А чем она занимается, если не секрет? Это не праздное любопытство! Видите ли, Барбара, мне важно понять, чем вообще можно заниматься в жизни? Я так и не могу найти для себя ничего подходящего.

— Но вы же художница!

Милли смутилась:

— Ну… Я еще только начинаю. Но, надеюсь, вашей библиотеке я смогу быть полезна.

— Даже не знаю, что собой представляют художники, — призналась Барбара. — У меня до сих пор не было ни одного знакомого художника. Наверное, они есть в нашем городе, но к нам в библиотеку они не захаживают. И между прочим, напрасно! В нашем фонде есть великолепные альбомы по искусству.

Милли загорелась:

— Дадите посмотреть?

— Если вы у меня поселитесь, — лукаво отозвалась Барбара. — Это не ради вас, Милли, это больше мне необходимо, честное слово! Я совершенно не переношу одиночества.

Улыбнувшись, девушка кивнула:

— Уговорили. Только при одном условии!

— Условии? — удивилась Барбара. — Что за условие?

— Не просите меня написать ваш портрет! — выпалила Милли.

Ее новая знакомая состроила испуганную гримасу:

— Господи, да зачем мне портрет?! Что за радость любоваться на старую образину?

С облегчением откинувшись, Милли выдохнула:

— А то все, как узнают, что я художница, сразу просят, чтобы я написала портрет. Терпеть этого не могу! Поэтому сразу предупреждаю, чтобы никаких обид не было.

«Я просто не сумею его написать!» Все, что до сих пор она пыталась рисовать, сводилось к маленьким акварельным пейзажам, которые безумно нравились Анабель, но сама Милли считала их не особенно удачными.

— Вот это мне по душе, — призналась Барбара. — Я люблю, когда все начистоту.

Внезапно она помрачнела, припомнив что-то. Но Милли не стала расспрашивать, в чем дело. Она решила, что они знакомы слишком недолго, чтобы лезть в душу. Если они подружатся, Барбара сама расскажет. Было не похоже, чтобы она страдала излишней скрытностью.

Спустя минуту к Барбаре вернулось хорошее расположение духа. Поерзав в кресле, она принялась живописать Милли прелести жизни в их Сочтауне. «Если верить ей, так лучше места в мире не найдешь!» — насмешливо подумала Милли. И слегка позавидовала человеку, который был настолько привязан к родному городу. Ее саму до сих пор тянуло домой, только потому, что там была Анабель.

«Анабель, — откликнулось в груди болью. — Неужели мы никогда не увидимся с тобой? Неужели ты не простишь меня? Или ты все же не узнаешь? Но что это изменит для нас троих? Если я вернусь домой и появится Майкл, разве я смогу воспринять его как родственника, как брата? Никогда. Никогда! Значит, мне просто нельзя возвращаться. Как же мне жить без Анабель?!»

— Милая, да вы плачете! — раздался голос Барбары, о которой она и забыла.

Широкая теплая ладонь накрыла ее руку и чуть сжала.

— Все пройдет, — услышала Милли. — Вот увидишь, моя девочка. Сейчас тебе кажется, что болеть будет вечно. И все же поверь мне, что совсем скоро ты проснешься счастливой. И солнце снова будет дарить радость. И ты услышишь, что птицы, оказывается, поют. И ты все еще способна наслаждаться жизнью.

— Вы через это прошли, да? — прошептала Милли, забыв, что не собиралась задавать вопросы.

Грустная улыбка тронула увядшие губы. Барбара чуть наклонила голову:

— Может быть. Впрочем, почти каждый человек испытывал такое. В той или иной степени.

— Неужели каждый? — не поверила Милли.

— А ты думала, только тебе так повезло?

— Я думала… Не знаю, что я думала! Наверное, мне казалось, что у других это протекает как-то… спокойнее, что ли! У меня вечно все бурлит и кипит.

Барбара отозвалась задумчиво:

— Может, и спокойнее. Это ведь зависит от темперамента. Но. поверь, если человек не бьет посуду и не орет во все горло, это вовсе не значит, что он чувствует менее глубоко.

«Что сейчас творится в душе у Анабель? — со страхом попыталась представить Милли. — Она как раз из тех, кто не бьет посуду. Господи, только бы она не догадалась ни о чем! Не нужно ей этого знать. Если для Майкла это был всего лишь приятный эпизод, это не изменит их отношений с сестрой. На ней он собирается жениться, а со мной всего лишь переспал. Есть разница».

— Вы тоже никогда не бьете посуду? — Она взглянула на Барбару повнимательнее.

— Я не так много зарабатываю, чтобы позволить себе подобную роскошь, — улыбнулась та.

— А ваш муж? Он ничего не оставил вам?

— Почему же? — медленно проговорила Барбара. — Он оставил по себе память. И я никогда не забуду всего, что с ним связано. Как бы ни хотела этого.

* * *

Утром Милли разбудило солнце. Оно дрожало на светло-желтых стенах косыми полосками, ползало по постели. Не открывая глаз, Милли провела рукой по лицу, не сообразив, что это щекотит ее. Потом чуть разлепила ресницы и улыбнулась солнцу, подумав, что давно уже не просыпалась от его прикосновений. В ее комнате дома были слишком плотные шторы, они не пропускали свет. А в том номере отеля, где она останавливалась, окна выходили на запад.

Сев на постели, Милли бодро покрутила плечами, разгоняя кровь. Делать зарядку ей всегда было лень, и уж тем более совершать утренние пробежки. Анабель бегала каждое утро. Она утверждала, что это заряжает ее бодростью на весь день. Милли верила сестре, но поддержать ее не находила в себе ни желания, ни сил. Единственное, что нравилось Милли, — это плавать в бассейне. Вода так приятно ласкала ее тело…

Прислушавшись к жизни дома, она попыталась понять, поднялась ли Барбара. Они пришли сюда почти ночью, и Милли не успела осмотреться. Ей гак хотелось спать, что она отключилась, кажется едва увидев кровать.

«Надо принять душ, — озабоченно подумала она. — Последний раз я это делала после…»

И все пережитое и узнанное с Майклом, заново всколыхнулось и в душе, и в теле. Застонав, Милли вытянулась на постели, потом легла на бок и свернулась клубком. Она попыталась воскресить то потрясающее ощущение, когда внутри нее была его плоть. Когда его руки ласкали ее грудь и ноги. Когда их губы искали и находили то удовольствие, которого Милли не знала раньше. Мгновенно проснувшееся желание заставило ее помочь себе рукой. Ей стало немного легче, хотя это, конечно, не могло заменить Майкла.

«Почему именно Майкла? — попыталась протестовать Милли. — Вообще мужчину. Мне постоянно нужен мужчина, надо это признать. Разве это так уж противоестественно? Мое тело просит удовольствия. Для того оно и создано. Не зарядку же делать, в конце концов!»

Она подумала, что новый город в этом смысле открывает новые возможности. Здесь можно найти немало парней, которые способны будут доставить ей радость.

— Нет уж! — воскликнула она. — Не хочу никаких других парней. Лучше буду рисовать рекламные плакаты для библиотеки.

Вскочив с постели в одних трусиках, Милли подбежала к окну и раздвинула легкие занавеси, которые и так ничего не закрывали. Сладко потянувшись всем телом, она выглянула в сад, который даже в темноте успела оценить. И вдруг увидела полного юношу, который, стоя у калитки, смотрел на нее во все глаза.

— Ой! — вырвалось у Милли. — Это еще кто?

Она отскочила в глубь комнаты и быстро натянула валявшиеся на стуле шорты и топик, прикрывавший только грудь. Вытащив из сумки расческу, Милли навела на голове подобие прически и взглянула в зеркало. Глаза показались ей неестественно большими и испуганными.

— А чего ты так всполошилась? — сказала она своему отражению. — Подумаешь, какой-то случайный прохожий увидел тебя полуголой. Да вы никогда в жизни больше не встретитесь! Интересно, он уже ушел?

Подкравшись к окну, Милли осторожно выглянула сбоку, но на тротуаре никого не было. «Наверное, ушел», — подумала она с облегчением. Лица этого парня она paзглядеть не успела, оно было скрыто козырьком бейсболки, и сомневалась, что узнает ею при случайной встрече. Да и ему вряд ли удалось запомнить ее, так что нечего опасаться глумливой ухмылки на улице. Впрочем, какое ей дело до дураков? Своего тела ей стыдиться нечего. Это он, бедняга, слишком толстоват.

Вернув себе хорошее расположение духа, она выбралась из комнаты и отправилась искать Барбару, чтобы спросить, где ванная. Милли зашла на кухню, в гостиную, но нигде никого не обнаружила.

«Да она тоже соня! — весело подумала девушка. — Уже хорошо. По крайней мере, не будет капать мне на мозги и упрекать за то, что я люблю поспать».

Но заглядывать в спальню хозяйки дома Милли не решилась. Да и зачем? Ванную она уже и сама обнаружила. Это заветное место наверняка находилось за этой дверью. Милли распахнула ее и ахнула: ют самый юноша, что был в саду, стоял там совершенно голый и явно собирался принять душ.

— Что вы здесь делаете?! — завопила Милли как можно громче, надеясь, что Барбара проснется и придет ей на помощь.

Он схватил полотенце и прижал его к толстому животу. Вид у него был растерянным настолько, что Милли стало смешно. Страха она больше не чувствовала, ведь парень выглядел совсем безобидным. У него были большие голубые глаза и совсем светлые короткие волосы. Щеки его так и пылали от смущения, и это показалось Милли невероятно трогательным. Ей захотелось погладить его по голове и успокоить.

— Я… я… — начал он, заикаясь от растерянности. — Я Дэвид. Я здесь живу. А вы кто?

— О господи! Дэвид, — пробормотала Милли, хватаясь за голову. — Барбара не предупредила, что вы должны приехать. Я думала, что вы какой-то… проходимец.

— Нет, я ее сын. — Дэвид улыбнулся, показав ровные белые зубы.

У Майкла они чуть пожелтели от курения. Милли тряхнула головой, пытаясь освободиться от ненужной попытки сравнить двух мужчин. «Разве кто-то может сравниться с Майклом?! Тем более этот толстяк…»

Но Дэвид показался ей симпатичным и милым. Он так забавно прикрывался полотенцем.

— Извините, Дэвид. Не буду вам мешать.

Милли прикрыла дверь и скорчилась от сдерживаемого смеха. В такой позе ее и застала Барбара, вернувшаяся из магазина со свежим молоком.

— Что такое? — всполошилась она. — Тебе плохо, деточка?

— Там, — простонала Милли, указывая на дверь ванной. — Там Дэвид. А я ворвалась…

— Дэвид? — На ее лице проступила тревога. — Почему он приехал? Так внезапно… Что-то случилось?

Милли перестала смеяться:

— Я не знаю. Мы толком и не поговорили. Сейчас он выйдет и сам все расскажет. Так вы тоже не шали, что он должен появиться здесь?

— Нет, конечно. У них уже начались занятия в Йеле.

— Сколько ему лет?

— Девятнадцать.

«Да он младше меня! — едва не вырвалось у Милли. — А выглядит таким здоровым. Совсем взрослым. Интересно, он во всем уже взрослый? Никогда нс имела дела с подростками».

Отогнав крамольные мысли, она помогла Барбаре залить молоком хлопья, умолчав о том, что терпеть не может такие завтраки. Милли по душе были английские — с беконом и яичницей. Именно это ей и готовила Анабель. Но в чужом доме свои условия не диктуют, и Милли поняла, что ей придется смириться с хлопьями.

Явно взволнованная неожиданным появлением сына, Барбара была сейчас молчаливой и не улыбчивой. Но Милли не обижалась, не относя это на свои счет. Пи трудно было представить, как реагировала бы ее мать, но Анабель точно сходила бы с ума, если бы с Милли что-то было не так. Ох, Анабель…

Наконец появился Дэвид в темно-синем махровом халате с золотистыми переплетениями, спускавшимися от ворота вниз. В нем он выглядел солиднее и мужественнее, чем в полотенце. Милли подавила усмешку: надо же, ей хватило одного взгляда, чтобы оценить все его достоинства! Теперь трудно будет забыть, что скрывается под этим халатом.

Взглянув на нее, Дэвид снова покраснел и чуть наклонил голову, приветствуя и извиняясь одновременно. Но первым делом он подошел к матери и поцеловал ее в щеку.

— Что случилось, мой мальчик? — Барбара с тревогой всматривалась в лицо сына. — Почему ты не позвонил?

— Потому что я и сам не знал, что приеду, мама.

— Как это не знал? Да объясни же толком, Дэвид.

Она крепко держала его за плечи, точно опасалась, что сын ускользнет, так ничего и не объяснив. Дэвид отвел глаза, потом посмотрел на Милли.

— Может, мы поговорим… наедине?

Не дожидаясь прямой просьбы оставить их, Милли быстро пошла к двери. Никто не удерживал ее. И это отозвалось в душе неожиданной обидой. Хотя Милли и пыталась внушить себе, что она действительно посторонний человек, которого Барбара знает всего один день, а Дэвида и вовсе увидел несколько минут назад. С какой стати посвящать незнакомую девушку в свои тайны?

Но ощущение одиночества в чужом доме уже охватило ее. И Милли опять захотелось схватить свою сумку и бежать, куда глаза глядят. На этот раз не от любви, а в поисках ее. Но любить ее так, как Барбара своего сына, могла на этом свете только Анабель. А к ней Милли не могла вернуться. Не посмела бы посмотреть ей в глаза.

«Выходит, я вынуждена прозябать в своем одиночестве? — Она всхлипнула, затворив за собой дверь комнаты. — Барбара собиралась относиться ко мне, как к дочери, а вместо этого меня выпроводили вон. Никто не заменит мне Анабель. Никто. Как я могла так поступить с нею? Неужели невозможно было удержаться? Выбросить этого Майкла Кэрринга из головы?»

Но воспоминание о руках Майкла уже прошлось ознобом по телу.

«Где ты, Майкл? — Милли едва не застонала. — Как же я хочу тебя… Люблю тебя…»

Она вынуждена была признать, что, если бы Майкл каким-то чудом оказался сейчас в этой комнате, предательство сестры повторилось бы вновь. Милли просто не нашла бы в себе сил устоять. Отказаться от него. Вот убежать ей оказалось под силу.

«Ох, лучше бы я не вспоминала все это!» — Милли почувствовала, как ее опять охватывает судорога желания. И признала, что самой не справиться с этим зовом природы. Нужен мужчина. Поблизости был только Дэвид.

Милли попыталась восстановить в памяти детали того, что увидела в ванной. Высокий парень, гораздо выше Майкла. Впрочем, рядом с Милли почти все мужчины выглядели высокими. Пожалуй, кожа у Дэвида слишком белая, не загорал он, что ли? Наверное, стесняется своей полноты. «Бедняжка», — подумала Милли с сочувствием и нежностью. Ей запомнилась крупная родинка у него на животе, рядом с пупком. Интересно было бы потрогать ее пальцем, а еще лучше языком. Это возбудило бы его? Как это бывает с полными парнями?

Усмехнувшись, Милли принялась мечтать о том, как открывается дверь и входит Дэвид. На нем все еще махровый халат, под которым, как ей кажется, нет ничего. Он хочет извиниться за то, что им с матерью пришлось выставить Милли из кухни.

«Попробуй загладить свою вину», — она смотрит на него выжидающе, и Дэвид подходит к ее постели, садится рядом. Сначала на самом краешке, потом пододвигается поближе. Протянув руку, Милли, кладет ее Дэвиду на ногу, но чуть промахивается и ее ладонь накрывает то, что выдает его готовность к нежданному соитию. Милли невольно сжимает руку, и Дэвид, затаив дыхание, закрывает глаза…

Кажется, она задремала, воображая все это. Очнулась Милли от сладких спазмов в животе и часто задышала оттого, что сердце готово было выскочить от груди. Иногда сны дарили ей такую радость.

Но пора было подниматься, чтобы убрать постель, принять наконец душ. Милли встала и посмотрела на себя в зеркало: «Способна ли я хранить верность одному-единственному мужчине? Ведь каждый из них может подарить новые ощущения. Стоит ли менять это многообразие на что-то уже узнанное?»

И отвернулась. Она поняла, что безумно хочет узнать Дэвида.

* * *

Так и не объяснив причину внезапного появления ее сына, Барбара отвела Милли в ту библиотеку, где работала сама. Оказалось, что она руководит работой читального зала, и услуги художника требовались главным образом ей. Безо всякой волокиты Милли приняли на работу и сразу же поручили нарисовать плакат, рекламирующий новую книгу… Майкла Кэрринга.

«Ничего себе, шуточки у судьбы! — подумала Милли с обидой. — Он и тут не желает оставить меня в покое».

— Хорошо, я сделаю это, — вздохнула она. — Тем более я уже читала этот роман.

— В самом деле? — удивилась Барбара. — Когда ты успела? Он ведь только издан.

— Да уж успела.

«И не только прочитать», — ей уже стало смешно.

— Классная книга, — отозвалась она, чтобы отвлечься от воспоминаний о любви Майкла, которые все время подбирались некстати.

— Верю тебе на слово. И обязательно прочту сама, когда Дэвид…

Оборвав себя на полуслове, Барбара нахмурилась. Милли сделала невинные глаза:

— Он скоро уезжает?

— Не знаю, — хмуро отозвалась Барбара. — Скорее всего он уже никуда не поедет.

— Значит, мне…

— Ну что ты! — Она схватила Милли за руки, чуть встряхнула их. — Даже не думай покидать нас! Тебя так смутило появление Дэвида? Я думаю, он ненадолго. Надеюсь, мне удастся уговорить его вернуться в университет.

Милли насторожилась:

— А что такое? Дэвид что-то натворил?

— Натворил. Сбежал с занятий в самом начале семестра.

— Но почему? Что с ним случилось?

Барбара вздохнула:

— Насмешек не выдержал.

Милли догадалась:

— Над ним смеялись из-за его полноты?

— Верно. Здесь-то все его знают с детства и уже перестали замечать, какой он. А в Йеле какие-то типы принялись его дразнить. И к ним присоединилась девушка, которая понравилась Дэвиду. Он, наверное, рассчитывал завоевать ее сердце, она просто-напросто посмеялась над ним. Может, только за компанию с другими, из глупой солидарности, но это все равно ранило его в самое сердце.

— Бедный Дэвид, — с непритворной жалостью протянула Милли. И вдруг сообразила: — А я, пожалуй, знаю, как ему помочь. Давайте я съезжу с ним в Йель, и пусть все там примут меня за его подружку. И га девица еще будет кусать себе локти, вот увидите!

Лицо Барбары просветлело:

— Ты действительно это сделаешь? Ох, Милли! Не знаю, как и благодарить тебя! Это и в самом деле придало бы мальчику уверенности в себе.

«А он и в самом деле мальчик? — подумала Милли с опасным любопытством. — Это можно проверить…»

— Тогда нужно ехать прямо сейчас, — озабоченно проговорила Барбара. — Пока Дэвида не отчислили за пропуски. А плакат ты можешь нарисовать и потом.

Милли пообещала:

— Я займусь им вечером, когда вернусь.

«А вашим сыном я займусь прямо сейчас!»

Свернув трубочкой лист бумаги и прихватив краски и фломастеры, Милли отправилась домой. Утренний город приветствовал ее шелестом листвы, омытой недавним дождем, и радостным щебетом птиц. А впереди ожидало небольшое любовное приключение, которое, конечно, никак не могло сказаться на ее отношении к Майклу Кэррингу. Хотя Милли-то как раз хотелось, чтобы нашелся кто-нибудь, способный заставить ее забыть о Майкле раз и навсегда. Но вряд ли этим человеком мог стать Дэвид. Милый, толстый Дэвид.

Милли уже знала, что именно непременно случится перед тем, как они вместе отправятся в его университет. Она успела заметить, что все привидевшееся ей во сне непременно реализуется на самом деле. А значит, ей суждено испытать с Дэвидом удовольствие. Ну что ж, это даже интересно, ведь у нее никогда не было таких крупных мужчин. Кто-то говорил ей, что они, как правило, слабоваты в постели, но Милли не верила на слово. Ее тело могло возбудить и мертвого.

Когда она явилась домой, Дэвид был близок к этому состоянию — он спал. На цыпочках подобравшись к его постели, Милли некоторое время постояла рядом, разглядывая его. Пухлые щеки его разъехались во сне, рот приоткрылся, но в целом его вид не вызвал в ней отвращения.

Не дожидаясь, когда Дэвид проснется сам, она встала коленом на край постели, перекинула через него ногу, и села на обмякший пенис. Дэвид вздрогнул и открыл глаза. Затем часто заморгал, силясь понять, что же происходит. Улыбнувшись ему, Милли легла на его мягкий живот, и отметила, что будто погрузилась в перину. Это было приятное ощущение, но оно не возбуждало.

Однако Милли твердо решила довести начатое до конца, тем более Дэвид уже совсем проснулся. Она быстро стянула топик и шорты с трусиками, и снова легко вспрыгнула на Дэвида, села ему на ноги. Потом подвинулась чуть выше и задохнулась от блаженства— так глубоко он вошел. Она благодарно сжала его, и начала двигаться в знакомом ритме любви. Самый древний танец.

То, как смешно колыхался его большой живот, совершенно не смущало ее. Ей даже понравилось мять его руками, как тесто, прижиматься к нему всем телом. Потом Дэвид легко приподнял ее и положил на спину на нагретую им постель, а сам навалился сверху. Его большое тело накрыло ее, практически поглотило, но в этом не было ничего страшного. Это лаже возбудило Милли больше обычного. Она рычала и стонала в голос, кусая его пухлое плечо. И Дэвид с попал с ней вместе.

Когда он упал на постель рядом с Милли, она ласково погладила ее мокрые волосы. На его раскрасневшемся лице тоже были капельки пота, и Милли легкими прикосновениями отерла их. Он застенчиво поцеловал ее шею.

— Спасибо. Тебе было не очень противно?

Она возмутилась:

— Глупый! Мне было так хорошо, ты даже не представляешь.

— Представляю. Мне ведь тоже было хорошо. Но почему гы вдруг…

— Ты приснился мне, — призналась Милли. — И я подумала, что было бы неплохо осуществить все это в действительности.

— Замечательная идея! Это ведь… Ты уже поняла, наверное…

— Это было у тебя впервые?

— А это очень заметно?

Она улыбнулась:

— Ничуть незаметно. Ты вел себя, как опытный мачо. — Милли игриво потеребила пальцем его губы. — А ты не подашь на меня в суд за совращение несовершеннолетнего?

Он сразу очнулся и подскочил:

— А где мама?

— В своей библиотеке. Мы с ней договорились, что я прокачусь с тобой в Йель и покажусь всем твоим приятелям, чтобы знали, какая у тебя девушка.

Дэвид сник:

— Мама тебе уже все рассказала?

— О том, что тебя дразнят? Ничего особенного. Меня в детстве дразнили гусыней, видишь, какая у меня длинная шея. Это сейчас она выглядит вполне пропорционально, а для маленькой девочки она была длинновата. Я обижалась страшно. Считала себя уродиной. Наверное, я именно поэтому и начала так рано заниматься с мальчиками сексом, чтобы доказать подружкам, что тоже могу нравиться. И всегда сообщала им место в школьном саду, где встречаюсь с очередным дружком. Чтобы они могли прийти и посмотреть. Между прочим, когда ты знаешь, что кто-то подглядывает за тем, как ты занимаешься любовью, это так возбуждает! Они ведь там сами умирали от желания, но никто не проявлял к ним интереса. Кстати, две из них стали лесбиянками. Как ты думаешь, почему?

Он весело рассмеялся. Теперь Дэвид лежал на боку, поддерживая голову согнутой в локте рукой, и любовался живым, подвижным лицом Милли.

— Какая ты шалунья, Милли!

— О, ты еще не знаешь какая!

— Пожалуй, я задержусь дома еще на пару деньков…

— А как ты объяснишь это своей маме?

— Маме? — помрачнел он. — Ну, можно сказать, что я плохо себя чувствую…

Милли слегка пихнула его в бок:

— Ты плохо себя чувствуешь?

— Да я на седьмом небе!

А ей опять совершенно некстати вспомнилось, как в детстве она случайно подсмотрела, как отец занимается чем-то недозволенным с их горничной. В тот день Милли раньше обычного вернулась из школы, по причине, которая уже забылась. А их мама как раз уехала к своей сестре, чтобы забрать на лето ее сына.

Желая сделать сюрприз отцу, который обожал свою малышку, Милли на цыпочках подобралась к его кабинету. Чуть приоткрыла дверь и вдруг увидела отца абсолютно голым. И еще какую-то молодую женщину, в которой Милли не сразу признала их горничную Бетти. Без форменной одежды она ее никогда не видела. Да и лицо женщины Милли увидела не сразу, потому что она сидела к двери спиной, широко раскинув по дивану согнутые ноги. А отец, у которого Бетти сидела даже не на коленях, а чуть выше, в свою очередь не заметил дочери, потому что глаза его были закрыты, а на лице застыло блаженно-глуповатое выражение. С тех пор Милли старалась не смотреть в лица мужчин, с которыми занималась любовью.

Ей тогда уже исполнилось одиннадцать, у нее уже несколько раз прошли менструации, и она сразу поняла, чем занимаются эти двое. На переменах они частенько обсуждали с девчонками, как это делается, но увидела это Милли впервые. Следовало тут же убежать, но она стояла и смотрела во все глаза. Никакого потрясения или возмущения тем, что происходит, Милли не испытала, хотя понимала, что ее любимый папа предал их мать. Но девочкой овладело одно только жгучее любопытство. Скорчившись под дверью и глядя на охваченную страстью пару снизу, Милли едва не плакала оттого, что некому точно так же разбросать ее одежду по комнате, и усадить ее не на колени, а чуть выше.

Всю следующую неделю она сгорала от нетерпения пойти дальше по пути открытия любовных тайн А ночами тайком подкрадывалась к родительской спальне, чтобы понаблюдать, что сегодня выделывает Бетти. Это продолжалось до тех пор, пока не вернулась ее мать. Правильная и сдержанная, очень похожая на Анабель. Для отца блаженные свидания прекратились, зато начались для Милли.

Ее кузену Тому уже было почти пятнадцать, в его худосочном теле во всю бушевали гормоны. Милли до сих нор не понимала, как он тогда удержался и не изнасиловал ее, после того как она пробралась ночью к нему в спальню и позволила обшарить руками все ее тело. Сам Том не очень нравился Милли, но не к Анабель же в постель ей было ложиться! А Милли так хотелось этого, что она не могла ни учиться, ни думать о чем-то другом.

В темноте Милли тогда не смогла разглядеть то, чем обладал Том. Но ладошка ее ложилась на до боли напрягшуюся плоть Тома. И неумело сжималась. Но что еще делать с этой штукой Милли тогда не знала. Собственные потребности она знала гораздо лучше, но для этого нужны были только пальцы Тома, которые могли заменить ее собственные.

К себе в комнату Милли возвращалась с пылающим лицом и мокрыми ногами. Тщательно вытиралась специально спрятанным полотенцем и пряталась в постели. Ей было хорошо и спокойно. О том, что после ее ухода творилось с Томом, она даже не задумывалась.

— Почему ты делаешь это для меня? — спросил Дэвид. — Деньги ведь тебя не нужны?

— Деньги? — Милли рассмеялась. — Да я могу купить ваш дом, не истратив и сотой доли того, что у меня есть.

— Почему же тогда? Ты ведь меня… не любишь.

— Нет, — честно сказала она. — Я люблю совсем другого человека.

Дэвид чуть отвернулся:

— Вот как? А тебе не кажется, что ты сейчас изменила ему?

Она даже удивилась:

— Нет! Любовь — это ведь то, что происходит с твоей душой, а не с телом. Мне хотелось удовольствия, и я его получила. Если бы рядом был Ма… он, то я занималась бы любовью с ним. Но тут оказался только ты. И ты мне понравился. Меня возбуждали мысли о тебе.

— Но я… я ведь не красавец, Милли.

— Он тоже, если честно. И он в два раза старше тебя. Это все не имеет значения, Дэвид. Когда ты влюбишься по-настоящему, то поймешь это.

Он быстро взглянул на нее и отвел глаза.

— Мне кажется, я уже… влюбился.

— В кого? — простодушно спросила Милли.

— В тебя, конечно!

— В меня? О нет, Дэвид! Даже не думай об этом.

Я случайно появилась в твоей жизни и так же исчезну.

— Не может быть! — закричал он и сел на постели, ссутулившись. — Неужели все это для тебя совершенно ничего не значит?!

Милли погладила его мягкую щеку.

— Ну что ты, милый… Я никогда не забуду тебя. Разве этого мало?

* * *

Спустя полчаса сбежав вниз, Милли расстелила бумагу прямо на полу и, встав на колени, набросала контуры книги Майкла. Дэвида она уговорила вздремнуть, убедив, что первая физическая близость — слишком сильное потрясение для организма. Она даже спела ему колыбельную, которую помнила с детства, поглаживая, как ребенка. И вдруг поняла, как ей хотелось бы родить ребенка от Майкла. Как она баюкала бы его и нежила, возилась бы с ним целыми днями и кормила бы грудью, не опасаясь за ее форму. И тогда Милли решила попробовать нарисовать на библиотечном плакате портрет автора книги. Ее Майкла.

Милли начала набрасывать его прямо на предполагаемой обложке. На самом деле на книге не было его портрета, но Милли подумала, что будет правильно, если читатели увидят его лицо. Оно очарует их, как очаровало ее, им захочется прочитать то, что написал человек с такими глазами, с такой линией рта.

Едва стали проступать его черты, Милли бросила карандаш и погладила нарисованное лицо ладонью.

— Любимый, — прошептала она. — Как же мне жить без тебя?

…Плакат Барбаре очень понравился. Лицо Майкла получилось на нем узнаваемым и живым. Милли казалось, что нарисованные глаза смотрят на нее с укором: «Что за акт милосердия ты устроила для бедного толстячка? Мать Тереза…»

Но еще больше Барбару порадовало то, что сын к вечеру выглядел уже не таким убитым, как утром, а, напротив, оживленным и счастливым. Ей, конечно, и в голову не могло прийти, каким именно образом Милли вызвала у него этот румянец возбуждения. Барбара решила, что общество хорошенькой девушки благоприятно действует на сына и, может быть, самую малость, волнует. Милли подозревала, что если Барбара узнает, чем они занимались в ее отсутствие, то ей больше ни минуты не придется оставаться в этом доме.

А дом ей нравился… И само строение, светлое и просторное, не навязчиво уютное. И его дух — теплый, сдобный: Барбара сама выпекала то булочки к вечернему чаю, то сладкие пироги. Милли вызвалась помочь ей, и покаялась, потому что Барбара сразу же завела разговор о Майкле.

— Как тебе удалось так хорошо запомнить лицо мистера Кэрринга? Или ты делала наброски во время встречи с ним?

— Нет, набросков я не делала, — честно призналась Милли.

— Значит, у тебя просто фотографическая память!

— Не знаю. У него запоминающееся лицо. Выразительное.

— Писаные красавцы так не запоминаются, правда?

Барбара обернулась, ожидая подтверждения. Руки у нее побелели от муки, а лицо раскраснелось. Милли она поручила резать яблоки тонкими пластиками. Трудно было удержаться, чтобы время от времени не и кинуть кусочек себе в рот. К яблокам Милли всегда была неравнодушна и говорила о себе, что может, как Агата Кристи, съесть целый килограмм зараз. Вот только написать после этого захватывающий детектив у нее не получалось.

— Мне как-то не встречались писаные красавцы, — припомнила она без сожаления. Милли не разделяла всеобщего заблуждения, что красивые мужчины сексуальнее прочих.

— Ты сама красавица, — сказала Барбара с материнской нежностью.

Девушка улыбнулась:

— Ну уж…

— Нет, правда! У тебя удивительное лицо. И такая изысканная линия шеи. Это с тебя надо портреты писать.

«Может, он и напишет… В прозе. — Милли подавила вздох. — Однажды я открою его новый роман, а там героиней окажется черноглазая девушка с короткой стрижкой. И она безумно влюбляется в главного героя. До того безумно, что предает свою сестру ради него. И его самого ради собственного удовлетворения…»

— Что-то ты загрустила, милая? — забеспокоилась Барбара, заметив перемену в ее лице.

— Нет, ничего. Просто вспомнила Одного человека.

— Признайся, у тебя в жизни уже была большая любовь?

Милли нехотя пожата плечами:

— Большая? Не знаю, можно ли ее назвать большой. Но я просто с ума схожу по этому человеку. Даже сейчас.

— Что значит — даже сейчас?

«После того как я занималась любовью с твоим сыном!» — ответила Милли мысленно. Но вслух произнесла другое:

— После того, как я уехала от него за тридевять земель.

— И он не попытался остановить тебя? Таких девушек нужно держать зубами!

— Наверное, у него было много таких девушек.

Барбара догадалась:

— Он старше тебя? И, наверное, женат?

— Нет, не женат. Еще нет. Но он собирался жениться, когда мы встретились.

— Вот как! Но, увидев тебя, он, конечно же, передумал?

— Не знаю. Возможно, для него это было просто затмение. Приступ безумия. А теперь он снова пришел в себя И опять задумался о свадьбе. Говорят, что лучшие семьи основаны не на любви, а на уважении и дружбе.

Барбара резко повернулось. Лицо ее так и пылало гневом.

— Какие глупости! — резко сказала она. — Если в семье нет любви, она не может просуществовать долго. Потому что сердце человеческое все равно ищет любви. И оно найдет ее где-то в другом месте, если жена или муж не дают ее. Мой муж…

Она замолчала на миг, будто что-то проглотила с трудом. Потом заставила себя продолжить.

— Я не хотела тебе говорить… Не сразу. Но мой муж… Он ведь не умер. Он ушел от меня. От нас.

— Вот мерзавец! — вырвалось у Милли.

Поставив в духовку противень с пирожками, Барбара задумчиво произнесла:

— Нет, я не назвала бы его мерзавцем. Он всегда был хорошим мужем и отцом. Просто сердце Тома истосковалось без любви за двадцать лет нашего брака. А тут он как раз встретил девушку. Молоденькую, конечно, вроде тебя.

«А ведь ей больно меня видеть!» — догадалась Милли и ощутила желание немедленно уехать отсюда.

— И я его понимаю. И благодарна за то, что он сразу откровенно признался мне в своем увлечении. Не лгал и не выставлял меня идиоткой, которая верит каждому слову. Я ведь говорила тебе, что очень ценю честность. Открытость.

Милли опять подавила вздох: «Разве я могу признаться ей в том, что произошло между Дэвидом и мной? Ей лучше не знать. Как и Анабель…»

— Но теперь он для меня действительно как будто умер. Он не звонит нам и не пишет, и мы не трогаем его. Наши жизни разошлись. Они и не должны были соединяться, ведь мы никогда не любили друг друга. Но мне казалось в юности, что мы отлично ладим с Томом. И этого вполне достаточно, чтобы наша жизнь сложилась хорошо. А она не сложилась. Она сломалась.

Барбара чуть приподняла голову:

— Но это касается только нашей совместной жизни. А моя собственная продолжается, несмотря ни на что. Впадать в уныние — большой грех. Ты ведь знаешь, наверное, что Господь не посылает человеку непосильных испытаний. Только те, которые каждый из нас может выдержать. Я уверена, что ты сможешь выдержать испытание своей любовью.

— Наверное, смогу, — хмуро отозвалась Милли. Ей было стыдно смотреть этой женщине в глаза.

— Не наверное, а наверняка! Я чувствую в тебе достаточно сил, чтобы справиться со всеми ударами судьбы. Не побоялась же ты взять и уехать с насиженного места, чтобы начать все заново. И смотри!

У тебя все получилось.

— Пока еще только портрет получился.

Милли скромничала. Она понимала, что нарисовать портрет для нее большая удача. И это значит, что она выросла как художница. Когда это случилось? Почему? Неужели потрясение, пережитое из-за Майкла, сделало ее немного другой? И уже этой другой приоткрылись какие-то тайны творчества…

В душе ее все так и пело: «Я уже не просто папенькина дочка! Не только испорченная девчонка при деньгах. Я представляю из себя что-то. Я своими руками создаю этот мир!»

Это было, конечно, громко сказано, ведь речь шла всего лишь о библиотечном плакате. Но Милли радовалась так, будто приобщилась к племени великих художников. И то, что вместе с ней радовалась Барбара и восхищалась ее талантом, было особенно приятно. Милли все больше нравилась эта женщина. И тем, что без колебаний протянула ей руку помощи, когда решила, что Милли нуждается в ней. И тем, что сумела уберечь свою душу от губительного разъедания ревностью и желанием зла бывшему мужу. И тем, что она воспитала сына, умеющего быть нежным и страстным.

Все чаще Милли ловила себя на том, что с Барбарой ей легче и приятнее, чем с собственной матерью, которая только и стремилась осудить всех и вся. Младшая дочь перестала делиться с ней секретами так рано, что уже и не помнила, чтобы они разговаривали по душам. С Анабель их мать легче находила общий язык, хотя в той не было и намека на такое тотальное осуждение. Старшая сестра Милли не была грешницей, но и не считала себя святой.

«Мы с отцом — другого поля ягоды», — много раз думала Милли, вспоминая его прегрешения, свидетелем одного из которых она стала. С ним они были больше дружны, и отцу Милли могла шепнуть, что, например, опять продулась в казино. Правда, такое случалось крайне редко.

Ей хотелось бы выведать, была ли жизнь Барбары такой безупречной, как обычно думается о женщинах в возрасте. Девушкам трудно представить этих матрон юными и легкомысленными. Но то, как хорошо Барбара понимала ее, наводило на мысль о том, что она и сама изведала страсть.

Когда речь опять зашла о портрете Майкла, она понизила голос и с сочувствием спросила:

— Девочка моя, а это случайно не о нем ты говорила?

Милли легко прикинулась дурочкой:

— О том, что я была с ним на встрече?

— Нет, Милли. Я имею в виду, уж не Кэрринг ли тот загадочный человек, в которого ты влюблена?

У нее жарко вспыхнули щеки:

— Как вы догадались?

Барбара, как девчонка, всплеснула руками:

— Он! Боже мой… Бывает же такое на свете? Ты любишь известного писателя. Как в романе!

— Вряд ли он напишет обо мне роман. Даже третьестепенной героиней не сделает.

— Почему ты так решила? — возмутилась Барбара. — Как можно увидеть такую девушку и не ввести ее в роман?! Так он действительно собирается жениться на твоей сестре?

— У вас пирожки не сгорят? — спросила Милли, и поняла, что это вышло не очень-то вежливо. Будто она приказала Барбаре не лезть не в свое дело. И она быстро заговорила, пытаясь разубедить ее:

— Знаете, Барбара, если мне кому и хочется рассказать всю нашу историю, так это вам. Мне уже давно ни с кем не было так уютно. Кроме сестры, конечно, но в этом деле она как раз не в счет. Но я не могу говорить о Майкле. Вы ведь понимаете почему? Он — человек публичный, его все знают. Даже те, кто не читал его книг, — имя на слуху. И если я начну болтать о нем…

— Все верно, — остановила ее Барбара. — Ты умница, Милли. Этого и держись. Не рассказывай никому подробности ваших отношений. Особенно газетчикам.

— Еще чего! Да они из меня клещами ничего не вытянут.

В очередной раз заглянув в духовку, Барбара лукаво улыбнулась ей снизу:

— Скажи мне, пожалуйста, только одно: Майкл Кэрринг так же хорош, как его книги?

— Он еще лучше, — убежденно ответила Милли.

* * *

На другое утро Милли, как и обещала, поехала в университет вместе с Дэвидом. Он крепился изо всех сил, чтобы не выдать свою тоску по ней, хотя они еще не расстались. Готовая обмануться Барбара, решила, что сын так подавлен предстоящей разлукой с матерью и родным домом. И еще боится возвращения к своим обидчикам.

— Милли тебе поможет, — шепнула она Дэвиду на ухо. — Она хорошая девушка, поверь мне.

Он только кивнул, криво усмехнувшись. А по дороге несколько раз пытался остановить автомобиль, чтобы уединиться с Милли в одной из рощиц, что были разбросаны там и тут. Но ее не отпускало ощущение, будто Майкл следит за ними со своего портрета. И Милли опять настигало то малознакомое чувство мучительного стыда, которое она испытала в квартире художника.

— Послушай, Дэвид, хорошего понемножку. — Она произнесла это строго, но сдобрила улыбкой. — Давай договоримся: больше между нами никогда не будет близости. Я не хочу тебя обидеть! Но ты же знаешь, что я люблю другого человека.

— Да ты ведь сама говорила, что не считаешь секс изменой! — напомнил он. — Ну давай хотя бы раз.

Милли нахмурилась:

— Я сказала: нет! И перестань об этом. Не то я начну жалеть, что вообще узнала тебя.

Дэвид покорно смолк, хотя и вздыхал время от времени. Тогда Милли принялась рассказывать ему разные байки, которые слышала от мужчин, и ей удалось развеселить его. И к тому моменту, когда машина въехала на территорию его университета, оба уже хохотали во весь голос, привлекая всеобщее внимание.

— Эй, смотрите, Дэвид вернулся! Да не один.

— Дэвид, ты куда ездил?

— Покажи нам эти места!

Милли чувствовала, что к ней устремились все взгляды, но сама она не отрывала глаз от лица Дэвида, и улыбалась ему с нежностью. Не все смотрели на нее с восхищением… Во взглядах девушек легко прочитывалась зависть к яркой красоте Милли, которую она различала, не поворачивая головы. Многие смотрели на нее с вожделением, что забавляло Милли. А Дэвид так и светился от гордости.

— Спасибо тебе, — шепнул он, лаская ее взглядом.

— Всегда рада помочь другу, — отозвалась она серьезно. — Мы ведь друзья?

— Конечно! Ты тоже всегда можешь рассчитывать на мою помощь. Если, конечно, вспомнишь про меня…

— Выше нос! — потребовала Милли. — Сейчас ты — победитель на белом коне. Разве нет?

— Да.

— Скажи: я — победитель!

— Я — победитель! — Дэвид расхохотался. — Как это глупо звучит!

Милли свободно поцеловала его в губы:

— Зато по-мужски. Ты чудный мужчина, Дэвид. Это я тебе как… как эксперт говорю.

Его взгляд принял просительное выражение:

— Может, просто как женщина?

— Хорошо. Если тебе так больше нравится. Пусть будет все, как ты хочешь, Дэвид!

— Тогда… — оживился он.

Но Милли опять сдвинула брови:

— Мы же договорились!

И чтобы отвлечь его спросила:

— Скажи, а твоя девушка здесь? Покажи мне ее.

— У меня нет никакой девушки, — насупился Дэвид.

— Ну, та, в которую ты влюблен!

— Она рядом со мной.

Милли даже рассердилась:

— Не морочь мне голову! Ты же понимаешь, кого я имею в виду.

Усмехнувшись, он исподволь обвел взглядом стайки перешептывающихся студентов и опустил глаза:

— Она возле беседки… Видишь? У нее длинные каштановые волосы, и лицо светится, видишь?

— Да вижу я, вижу. Она просто вся в веснушках, вот и светится… Ничего особенного, скажу я тебе! Ты достоин куда лучшей девушки, Дэвид.

Он уставился на нее с изумлением:

— Ты шутишь?

— Нисколько, — Милли дернула плечиком.

— Да ведь Энни же красавица!

— В самом деле? — Она зевнула. — Мне так не кажется, но тебе виднее. Только, по-моему, ты себя недооцениваешь. Смотри, как она ревнует!

Дэвид вскинул голову:

— Она? Ревнует?!

— Конечно. Видишь, как она демонстративно не глядит в нашу сторону? Изо всех сил старается показать, как ей весело. Если б ты действительно был ей безразличен, она таращилась бы сейчас, как и все остальные. Это же яснее ясного, Дэвид!

На его раскрасневшемся лице выразилось уважение:

— Какая ты умная, Милли.

— Опытная, — поправила она. — Вот только не знаю, есть ли чем тут гордиться?

Заметив, что к их машине направляются трое студентов, она опустила руку на колено Дэвида. И нежно прощебетала:

— Милый, это твои друзья?

— Я не сказал бы, — пробурчал он.

Но щербатый блондин перебил его:

— Что ты. Дэвид! Мы — твои лучшие друзья!

— А это кто? Неужели твоя подружка? — встрял рыжий.

Он был таким длинным и сутулым, что напоминал вопросительный знак. Милли отвесила ему обворожительную улыбку:

— Нет, вы ошиблись, мальчики. Я вовсе не подружка Дэвида.

Его колено испуганно дернулось под ее ладонью: Милли нарушала договоренность! Но она, успокаивая, погладила его по щеке:

— Я его невеста.

— Вау! — восхищенно выдохнул бритый крепыш, ничуть не похожий на члена университетского братства.

Блондин тоже вытаращил глаза:

— Неужели? Детка, ты что, не нашла никого получше? Смотри, какие женихи среди нас! Я бы с удовольствием сходил с тобой под венец!

Они захохотали, переглядываясь, но Милли легко различила в их смехе завистливые нотки. И отозвалась снисходительно:

— Вы все ничего, мальчики. Но сомневаюсь, что кто-то из вас будет так же хорош в постели, как Дэвид. А для меня это далеко не последнее требование к будущему мужу!

Бритый снова протянул:

— Вау!

Рыжий пихнул его локтем в бок:

— Да заткнись ты! Дэвид, приятель, как же ты мог скрывать от нас такую красавицу целых два года?

— Я… — начал Дэвид и замолчал, не представляя, как выкрутиться.

— Он не виноват, — вступилась Милли. — Дело в том, что я недавно похоронила отца.

«Прости, папочка! — попросила она мысленно. — Долгих лет тебе! И веселых…»

— И дела требовали моего присутствия в нашем родовом замке. Там давно нужно было провести реконструкцию. Ну а Дэвиду все равно нужно было спокойно учиться!

— У вас замок? — в голосе блондина зазвучало уважение. — И далеко?

— Во Франции, — спокойно пояснила она. — Куда я сегодня и вылетаю. Еще вопросы будут? Или позволите мне попрощаться с женихом?

— Простите, мисс, — забормотали они нестройным хором и попятились. — Рады были познакомиться!

Милли весело прокричала им вслед:

— Счастливо, ребята! Сберегите для меня моего Дэвида в целости и сохранности! Обещаете?

— Конечно, мисс…

— Просто Милли!

Она решила назваться собственным именем, чтобы простодушный Дэвид ничего не перепутал. Не одна же она Милли на белом свете! Тем более ей никогда уже не стать женой знаменитого писателя Майкла Кэрринга…

— Ты волшебница! — восхитился Дэвид шепотом. — Как ты умеешь сочинять на ходу! Кто ты на самом деле?

— Волшебница, — подтвердила она. — И чудеса начнутся сегодня же… Руку даю на отсечение, что уже вечером эта… Как ее?

— Энни?

— Ну да. Она попросит тебя чем-нибудь ей помочь. Вот увидишь!

* * *

Вечером того же дня, когда Милли за рюмочкой хереса живописала хохочущей Барбаре произведенный ими фурор, позвонил Дэвид. Захлебываясь восторгом, он провопил в трубку, что только что к нему заходила Энни и попросила его поупражняться с ней во французском.

Милли даже подавилась хересом:

— В чем поупражняться?!

И они с Барбарой дружно покатились со смеха. Дэвид возмутился:

— О чем это вы подумали, интересно знать?!

— О том же, о чем и Энни! — выкрикнула Милли.

— До нее просто дошел слух, что моя невеста — француженка!

Барбара улыбнулась:

— Как я кстати выучила тебя этому чудному языку. Ты хочешь поговорить с Милли, сынок?

— Ну конечно, — отозвался Дэвид.

Хотя Милли показалось, что он не так уж и горел желанием общаться с ней сейчас, когда в его жизнь уже вошла Энни. Это ее ничуть не обидело. Перехватив трубку, она весело спросила:

— Эй, Дэвид! Я волшебница, правда?

И он откликнулся уже радостно:

— Правда. Ты волшебница!

«Только себе я что-то не могу наколдовать ничего хорошего». — Ей вдруг расхотелось веселиться. Но, приличия ради, она еще немного поболтала с Барбарой о ее замечательном сыне. Потом поднялась к себе в комнату и приняла таблетку снотворного, чего обычно не делала. Ей хотелось скрыться в самой пучине сна от каких бы то ни было видений.

Но из самой глубинной тьмы внезапно проступили знакомые черты.

— Майкл, — простонала она. — Иди ко мне, Майкл.

Однако он только смотрел на нее и молчал. В его взгляде Милли чудилась укоризна. И ее жег этот взгляд, он заставлял ее крутиться на постели, пытаясь спрятаться от стыда за себя.

— Ты не Майкл! — догадалась она. — Ты всего лишь портрет, который я сама же и написала.

Но его губы вдруг шевельнулись.

— Зачем ты сделала это, Милли? — слышалось ей. — Разве ты не знаешь, что предавать любовь мерзко, пошло? Ты искала счастья, но ничем не хотела поступиться ради него. Тебе нужно было всего лишь усмирить свою плоть. Разве это такое уж невыносимое испытание?

— Прости меня, Майкл. — Она чувствовала, как ее веки увлажняются, но не могла вытереть слез, потому что руки отказывались ей служить, точно были пригвождены. За преступление, которое она совершила против любви.

Майкл качнул головой:

— Какой смысл в прощении, если нет веры? Я больше не верю тебе, Милли. И никогда не поверю. Ты ненадежный человек.

— Но ведь ты простил меня за художника.

— Тогда я разделил с тобой вину. Я сам спровоцировал твою измену, и мне хватило ума это понять. Но я не подталкивал тебя к Дэвиду. Ничего подобного!

— Да ведь ты же не знаешь про Дэвида! — закричала Милли и проснулась.

Все тело ее было мокрым, будто она металась в лихорадке, а постель совершенно смятой. Перевернувшись на живот, она уткнулась лицом в подушку и зарыдала так, слово только что получила весть о смерти Майкла. Отчасти так оно и было.

— Милли! — Барбара постучала в дверь. — Что с тобой, девочка? Ты плачешь? Мне можно войти?

Но Милли не могла вымолвить ни слова. Ее горло было сведено спазмом, и ей казалось, что она вот-вот задохнется. Распахнув дверь, Барбара быстро подошла к постели и рывком перевернула Милли на спину, потом приподняла ее и чуть встряхнула.

— Очнись! Перестань же, Милли! Он ведь жив-здоров, с ним ничего не случилось. И я ни за что не поверю, что он способен отказаться от любви такой девушки, как ты… Ну же! Прекрати плакать. Умойся и позвони ему.

— Нет! — закричала Милли и вырвалась из рук Барбары.

Вскочив с постели, она отбежала к окну и стиснула кулачки.

— Оставьте меня, Барбара, умоляю вас! Вы чудесная женщина, я вас очень люблю, но вы ничем не можете мне помочь. Так лучше и не мучьте. Я сейчас успокоюсь. Только никогда… никогда больше не заговаривайте со мной о Майкле.

Сдвинув брови, Барбара не спеша поправила полосы:

— Как хочешь. Если ты уверена, что справишься с этим в одиночку, то — пожалуйста. Будем уповать на время. Вообще-то сегодня у меня выходной, так что, если передумаешь, я к твоим услугам.

И она вышла, оставив заплаканную Милли. Слегка удивившись тому, что Барбара сдалась так быстро, она еще немного постояла у окна. Потом снова рухнула на постель, которую даже не удосужилась поправить. Но сон не шел к ней. И не было ни мыслей, ни желаний. Впервые Милли не хотелось даже любви. Ею овладело безразличие ко всему на свете.

Когда она не спустилась ни к обеду, ни к ужину, Барбара сердито захлопнула книгу, которую читала. И, перевернув ее, посмотрела в глаза автору:

— Что же вы сделали с этой девушкой, мистер Кэрринг? Или лучше спросить: что она с вами сделала? Хотела бы я разобраться в этой истории.

И, отложив книгу, она пересела к компьютеру.

Спустя несколько дней вечером Барбара громко постучала в дверь Милли, которая уже начала спускаться к столу, но еще не в состоянии была поддерживать разговор.

— Милли, открой! А, у тебя открыто. Можно войти? Тебе письмо, Милли! Принесли с вечерней почтой.

За дверью послышались быстрые шаги и полуодетая, босая Милли распахнула дверь:

— Мне? Но ведь никто не знает, где я. А, это, наверное, от Дэвида!

— Нет, это не от Дэвида, — многозначительно произнесла Барбара.

Милли взглянула на нее с подозрением:

— Вы говорите так, будто знаете больше, чем я.

— Открой конверт, Милли!

— Ну, если вы настаиваете, — пробормотала девушка и неуверенно надорвала конверт.

Внутри оказалось…

— Приглашение на свадьбу?! — Милли едва не выронила его из рук.

— Что? — вскрикнула Барбара и выхватила открытку из ее рук.

Быстро пробежав текст, она с трудом вымолвила:

— Это… это от Майкла Кэрринга. Он приглашает тебя на свадьбу. Она состоится уже завтра. В доме твоего отца, насколько я понимаю…

Милли медленно осела на пол, скрестив голые ноги:

— Он все-таки женится на Анабель… Они… Ну да, я ведь знала… Господи, я ведь все знала! На что я, интересно, надеялась?! Как я могла вообще вляпаться в эту…

— Любовь? — подсказала Барбара. — Не могу поверить, что он так поступил с тобой.

Медленно подняв голову, Милли с изумлением спросила:

— Но как он узнал, что я здесь? Он что — ясновидящий?

— Никакой он не ясновидящий, — проворчала Барбара. — Это я написала ему.

— Вы?!

— Я послала письмо по адресу электронной почты, указанному на книге. Я надеялась, что он примчится за тобой уже на следующий день! И уж во всяком случае я никак не ожидала этого!

И она в сердцах отшвырнула приглашение на свадьбу. Милли проводила его безразличным взглядом.

— Ты не поедешь! — резко произнесла Барбара.

Девушка повернулась к ней:

— Почему не поеду? Моя любимая сестра выходит замуж… Если бы вы знали, какая у меня замечательная сестра! Она в тысячу… нет! В миллион раз лучше меня! И Майкл это понял. Она никогда не предаст его.

«Значит, Милли все-таки наставила ему рога!» — догадалась Барбара, и это почему-то ее порадовало. По крайней мере, этот хлыщ на обложке книги тоже помучился!

— И ведь это совершенно не имело смысла, — точно подтверждая ее догадку, задумчиво произнесла Милли.

Поднявшись, она рассеяно принялась собирать вещи. Барбара следила за ней с тревогой.

— Ты вернешься после торжества?

— Не знаю. Может, немного погощу у родителей. И надо что-то уже решать со своей жизнью. Сколько можно просто болтаться? Так ведь и теряют самое драгоценное.

— Я наберу тебе ванну, — решила Барбара. — Приведи себя в порядок, чтобы не предстать перед гостями чучелом.

Милли удивленно взглянула в зеркало:

— Я чучело?

— Почти. А завтра ты должна блистать, несмотря ни на что!

Но девушка покачала головой:

— Я не собираюсь затмевать родную сестру. Это ведь лучший день в ее жизни.

— Не знаю, не знаю, — вздохнула Барбара. — Я ведь рассказывала тебе о своем браке. Ничего хорошего не выходит, когда людей не связывает настоящая любовь. Раньше я этого не понимала.

— Надеюсь, Анабель любит его, — отозвалась Милли. — А он… Он полюбит ее! Анабель невозможно не любить!

…Она твердила себе это, пока такси везло ее к дому отца.

— Вот это особняк! — присвистнул таксист. — Вы уверены, что вам сюда, мисс?

— Абсолютно, — равнодушно отозвалась Милли. — Я здесь родилась и выросла.

Он с недоверием взглянул на девушку в простеньких шортах и топике. Красотка, конечно, но так и не скажешь, что настоящая богачка! Но когда она бросила ему сотню и не взяла сдачи, он поверил, что эта девчонка и впрямь проматывает деньги предков.

А Милли уже увидела отца, спешившего ей навстречу. Он нежно сжал ее лицо теплыми ладонями:

— Доченька, радость моя! Главное украшение этого вечера…

— Не главное, — попыталась возразить она, пытаясь найти сестру взглядом.

Но Анабель нигде не было видно, хотя все приготовления к свадьбе явно были закончены. Столы были накрыты, кругом красовались гирлянды лампочек и китайских фонариков, букеты, шары и прочая праздничная мелочь, поднимающая настроение. И там, и тут сновали озабоченные официанты.

Отец увлек ее к дому:

— Пойдем, пойдем! Тебя уже дожидается лучший стилист, какого я только смог найти.

— В самом деле? — вяло обрадовалась Милли. — Это мне как нельзя кстати. А где мама?

— Тоже последние приготовления… Они где-то с Анабель.

«Так всегда и было, — припомнила Милли. — Мы с отцом, мама с сестрой. Мы всегда с ней соперничали за чью-то любовь… Нет! Никакого соперничества больше! Она — лучшая. Она победила…»

В руки щупленькому стилисту она отдалась безбоязненно, но не испытала никакого удовольствия, хотя раньше всегда наслаждалась прикосновениями умелых рук. Хотя и знала, что в основном стилисты — геи. Одновременно с ним над ней колдовали и другие мастера, делая маникюр и педикюр, что тоже обычно было приятно. Но сейчас, кажется, ничто не могло взволновать ее. Точно вся чувствительность ее отзывчивого тела разом притупилась после того мучительного сна. Она проснулась совершенно другим человеком.

— Готово! — с гордостью провозгласил стилист и повернул Милли к зеркалу.

Она спокойно осмотрела свое посвежевшее и похорошевшее лицо. И волосы необычно уложены… Да, над ней постарались на славу, кажется, теперь она ничуть не напоминает чучело. Майкл даже сможет узнать ее… Милли дала себе слово, что заставит свой взгляд заблестеть радостью, когда будет нужно. Майкл не должен догадаться о том, как ей тошно.

— Чудесно! — похвалила она мастеров. — Вы поработали на славу!

Маленький стилист подобрался к ее уху:

— Но почему в ваших глазах столько грусти в такой день? Он ведь бывает только раз в жизни! По крайней мере, так должно быть…

Милли хотела было ответить, что он ошибся, это не ее свадьба, но тут распахнулись двери и возникли Анабель с матерью. Они держали в руках самое прекрасное свадебное платье, какое Милли только могла представить. Оно все струилось шелком и переливалось серебром, поблескивало россыпью бриллиантов…

— Анабель! — вырвалось у Милли. — Почему ты еще не надела эту роскошь?!

Рассмеявшись, сестра взглянула на мать, и та тоже чему-то загадочно улыбнулась.

— Я уже одета, — возразила Анабель. — А это твое платье, Милли!

— Мое? — ей показалось, что она ослышалась.

— Конечно же, твое! И свадьба тоже твоя! Это ваша свадьба с Майклом Кэррингом! Мы решили устроить тебе сюрприз! Как тебе? — Анабель так и захлебывалась радостью.

Милли жалобно пролепетала:

— Я ничего не понимаю…

И вдруг услышала голос, от которого у нее по коже пробежали мурашки. Голос Майкла, вошедшего через боковую дверь:

— Надеюсь, ты не откажешь мне, Милли? Я ведь все равно рано или поздно женюсь на тебе! Потому что ты — единственная женщина, способная вывести меня из творческого кризиса. Шучу! — торопливо добавил он и церемонно опустился на одно колено. — Потому что я люблю тебя, милая.

У Милли бешено заколотилось сердце и подкосились ноги. Как была — в шортах, она упала на колени рядом с Майклом. И схватилась за его плечи:

— Неужели это ты? Неужели это все не сон? Я не могу поверить!

— Кажется, дети просят благословения? — весело спросил отец, возникнув за спиной матери. — Не могу отказать им!

Анабель фыркнула:

— Поздновато, папа! Обычно это делается до свадьбы.

— Так ведь она еще и не началась! — Он взглянул на часы. — Милли, радость моя, у тебя четверть часа на то, чтобы переодеться. Скоро прибудет святой отец.

Она подскочила как ошпаренная:

— Четверть часа?! Вы шутите? Да что ж это такое! Почему никто не предупредил, что у меня сегодня свадьба?!

 

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.