К тому времени, как я сошла вниз, миссис Харви уже вовсю гремела на кухне кастрюлями и сковородками. Приход осени вселил в меня надежду, что в один прекрасный день она приготовит нам яблочное пюре или испечет пирог с айвой, но я уже усвоила, что чем меньше говоришь кухарке о своих ожиданиях, тем лучше бывает для всех.

 Несколько часов спустя нам и впрямь подали яблоки, хотя они прибыли из кухни целыми, с хвостиками и листьями.

 Мистер Тримбл несколько мгновений озадаченно смотрел на них, потом оторвал хвостик у одного, вонзил в него вилку и принялся снимать кожуру ножом.

 Я же, не раздумывая, взяла свое яблоко, смахнула высохшие листья на салфетку и впилась в него зубами.

 Мистер Тримбл искоса взглянул на меня:

 — Ай-ай-ай, мисс Уитерсби. Так можно есть яблоко, когда вы одни, но, находясь в обществе, следует пользоваться…

 — Вообще-то, я всегда думала, что правила хорошего тона придуманы для людей, у которых свободного времени и предубеждений больше, нежели здравого смысла. Какое кому дело до того, как я ем яблоко? Я ведь никому не навязываю своих взглядов. Например, я же не настаиваю на том, чтобы вы взяли свое яблоко в руку и надкусили его, верно?

 Отец сидел молча и глядел на нас, вытирая свое яблоко о рубашку.

 — Я всего лишь пытаюсь помочь вам. Мне кажется, что вы найдете себе супруга куда быстрее, если перестанете позориться.

 — А мне кажется, что вы нравились мне куда больше, когда пребывали на другой стороне земного шара и я знала о вас лишь то, что вы обожаете своих овец и что вашу лошадь зовут Арчибальд.

 Он покраснел до корней волос, метнул на меня ненавидящий взгляд и резким движением ножа отрезал ленточку яблочной кожуры.

 Как же он меня бесит! Я продолжила:

 — Когда я, признаюсь вам откровенно, была тронута и поражена вашими описаниями тамошних пейзажей.

 Покончив с кожурой, он удалил у яблока сердцевину и разделил его на восемь равных частей, прежде чем ответить:

 — Знай я о том, что вы читаете корреспонденцию своего отца, то наверняка избавил бы вас от столь неприглядных подробностей.

 Пока я напоминала себе о том, что он не должен догадаться, что переписывался не с отцом, а со мной, он взял один кусочек, но тут же отложил его в сторону.

 — Надеюсь, вы простите меня за некоторую сентиментальность? Ведь я оказался в совершенной глуши, а на десятки миль вокруг не было ни одной фермы. Иногда мне казалось, что только обмен письмами с вашим отцом не дает мне сойти с ума. Временами я был уверен, что он – единственный на всем белом свете, кто по-настоящему понимает меня.

 Отец озадаченно нахмурился и уже открыл было рот, чтобы ответить, но я схватила со стола поднос с вяленой ветчиной и протянула ему:

 — Ты еще не пробовал ее, папа.

 — Правда? – Он вилкой сковырнул несколько ломтиков себе на тарелку.

 Пренебрегая тонкими душевными порывами мистера Тримбла, я продолжала:

 — Мне все хочется у вас спросить, а что случилось с овцематкой по кличке Эмилия? – Не успели эти слова сорваться с моих губ, как я уже горько пожалела о них, но этот человек буквально вывел меня из себя.

 — Неужели для вас нет ничего святого? – Встав из-за стола, он кивнул сначала мне, а потом отцу. – Прошу извинить меня. Я более не голоден.

 Отец развернулся на стуле, глядя, как мистер Тримбл величавой поступью выходит из столовой.

 — О чем это он говорил? О каких письмах? И что имела в виду ты? Что это за люди, которых ты упомянула?

 Я перегнулась через стол, взяла тарелку мистера Тримбла и подала ее отцу. К чему пропадать яблоку, для очистки которого он приложил столько усилий? И почему я испытываю стыд и смущение, хотя это он занял мое место и ведет себя так, словно вся моя работа принадлежит ему? Если кто и должен чувствовать себя преданным и обманутым, так это я.

* * *

 — Дело в том, что мне даже жаль его.

 На следующий день мисс Темплтон пригласила меня встретиться у Додсли-Манор и отправиться на прогулку, и я вдруг обнаружила, что жалуюсь ей на собственное дурное поведение давеча вечером.

 Она взяла мои руки в свои.

 — Не смейте!

 — Я не могу отделаться от чувства, будто…

 Она крепко сжала мои руки, прежде чем отпустить их.

 — Это так похоже на мужчин – заставить вас терзаться чувством вины из-за того, что он явился неизвестно откуда и узурпировал ваше место в вашем собственном доме, а вы при этом должны еще и извиняться за его бесцеремонное вторжение в вашу жизнь. Неужели вы не понимаете, что это – безумие?

 Я пыталась уследить за ходом ее мысли и, спустя некоторое время, вынуждена была согласиться с ней.

 — Понимаю.

 — Прекрасно. Поэтому вы должны выбросить мистера Тримбла из головы и сосредоточиться на мистере Стенсбери. Или пасторе. – Прищурившись, она взглянула на меня. – Вот, кстати, кого из них вы предпочитаете? Я как-то не подумала поинтересоваться у вас этим раньше.

 — Предпочитаю для чего?

 — Для того, чтобы одарить его знаками внимания.

 — Не думаю, чтобы это имело какое-либо значение. Мы сделали так, что уже вся округа знает о том, что мы нанесли визиты им обоим. И мой отец со дня на день должен начать проявлять тревогу.

 — Ради вашего же блага надеюсь, что так оно и случится. Хотя, говоря откровенно, мне будет ужасно вас недоставать. Это истинное счастье – не изображать мнимый интерес к выслеживанию дичи и охоте и не делать вид, будто я стремлюсь привлечь внимание какого-либо лондонского денди. Я с содроганием представляю себе, как мне придется вновь заняться этим, но уже в одиночестве. Что за неблагодарное занятие!

 — А почему бы вам не пропустить этот сезон?

 — Как вы добры ко мне! Ваши слова вызывают у меня улыбку! – Но улыбка ее исчезла, едва появившись. – Мне ведь уже исполнилось восемнадцать. Если я в самом ближайшем будущем не найду себе жениха, то потом сделать это будет очень нелегко. Нет, папа уже заявил мне, что в этом году я непременно должна заключить помолвку с кем-либо. Он хочет, чтобы я была устроена и чтобы обо мне было кому позаботиться, когда его не станет. Его титул, разумеется, не может перейти ко мне, так что мне предстоит найти свое место в жизни, так сказать. Словом, мне надо лишь свыкнуться с мыслью об этом, после чего я превращусь в самую счастливую невесту и новобрачную, какую только можно себе представить. Сначала я попрактикуюсь с вами, а уж потом…

 — Но я не желаю становиться чьей-либо невестой или новобрачной. В этом и заключается мой план.

 — Разумеется, не желаете. Но вы ведь хотите, чтобы все остальные полагали именно так? В этом и состоит гениальность нашего плана.

 Мне оставалось лишь пожелать, чтобы он наконец сработал.

 Мисс Темплтон наклонилась ко мне и похлопала меня по руке:

 — Не волнуйтесь. В конце концов, все обязательно устроится как нельзя лучше. Я уверена в этом! Ну что, идем на прогулку?

 Мы, наверное, и в самом деле пошли бы, вот только сначала она никак не могла отыскать свои перчатки, а потом не пожелала надевать сапожки, которые принесла ей горничная, после чего решила, что другое платье будет ей более к лицу, так что в итоге полностью сменила свой наряд.

 Часом позже, когда мы таки вышли на дорогу, вдали заревели рога и через несколько мгновений мимо нас промчалась свора собак.

 Мисс Темплтон погрозила им кулаком:

 — Нет, вы только поглядите на них!

 Что я и сделала, оплакивая при этом несомненные разрушения на полях, которые оставят после себя доблестные охотнички.

 — Только этого нам не хватало! И платье мое безнадежно испорчено.

 — В самом деле?

 Она приподняла юбку.

 — Да вы только посмотрите! – Негодование девушки казалось мне вполне искренним, хотя, на мой взгляд, юбка выглядела в точности такой же, как и прежде. – Так что теперь нет никакого смысла идти куда-либо. С таким же успехом мы просто можем выпить чаю.

 — Мы всего лишь испачкаемся чуточку сильнее. – Особенно, если направимся туда, где, как я рассчитываю, растет папоротник-орляк. – А чаю можно попить и на природе. – Я приподняла свой футляр для сбора растений. – Я захватила с собой фляжку.

 — Испачкаемся чуточку сильнее! Вы меня поражаете, мисс Уитерсби. Пить чай на природе? Должно быть, вы действительно безумно любите свою работу, если готовы ради нее сносить подобные лишения. – Она уныло покачала головой. – Боюсь, что, в отличие от вас, я слеплена совсем из другого теста.

* * *

 Я все-таки отправилась на прогулку, пусть даже к собственному дому, после того как мы с мисс Темплтон выпили чаю. Я уже успела забыть, какой у него восхитительный вкус, если пить его горячим. А крошечные сэндвичи и сухое печенье, которые нам подали к нему, вообще заслуживали отдельной похвалы. Какая жалость, что у миссис Харви никогда не было времени для таких яств.

 В тот вечер адмирал должен был сопровождать меня на концерт, поэтому я надела платье, присланное мне мисс Темплтон. Оно сразу же покорило меня, едва я примерила его. Корсет его едва заметно опускался на груди, прикрытый несколькими слоями пышных белых кружев. Рукава были сшиты из того же голубого материала, что и юбка, напомнив мне наброшенную шаль, вот только их не надо было все время поправлять и подтягивать повыше. Словом, впечатления у меня остались самые приятные, и платье, как я решила, лишь еще сильнее подчеркивает и оттеняет мои карие глаза.

 Войдя в малую гостиную, я увидела, что мистер Тримбл работает с двухлинзовым микроскопом, но он встал, завидев меня, и окинул меня внимательным взглядом с головы до пят. Кивнув, он возобновил свою работу. Со вчерашнего вечера он не сказал мне ни слова, что я приняла как свидетельство того, что он все еще обижен на меня. Несмотря на все увещевания мисс Темплтон, мне по-прежнему было стыдно за свое поведение. И если уж я намеревалась загладить свою вину, то и первый шаг, очевидно, тоже надлежало сделать мне.

 — Если память мне не изменяет, то ваша Эмилия уже должна была произвести на свет ягненка. Именно это я имела в виду, когда спрашивала вас давеча вечером.

 Оторвавшись от линз, которые настраивал, он мельком окинул меня отсутствующим взглядом:

 — Да.

 — Вы наверняка скучаете по своему дому. И своим овцам.

 На сей раз он даже не дал себе труда взглянуть на меня, лишь прильнул к окуляру.

 — Скучаю. – Подкрутив винт еще немного, он наконец поднял на меня глаза. – Не хотите… я имею в виду, не могли бы вы подойти и взглянуть вот на это? Я не совсем понимаю, что именно вижу.

 Я подумала было отказаться, чисто из принципа, но адмирал еще не приехал и мне все равно решительно нечем было заняться. Перебросив мантилью через спинку стула, я подошла к столу и приникла ко второму окуляру.

 — Что у вас тут?

 — Ranunculus.

 — Откуда?

 Оторвавшись от своего окуляра, он сверился с записями. Моими записями.

 — Ваш отец называет это место Уэйз-Грин.

 Меня охватило невыразимое облегчение. Он решил, что почерк принадлежит моему отцу. Хотя, разумеется, с чего бы ему полагать иначе?

 — И почему же мой отец заинтересовался этим образцом?

 Настроив изображение под себя, я увидела, что мистер Тримбл вскрыл рыльце пестика цветка.

 — Это интересует не его, а меня.

 — Вас? Но почему?

 — Я наткнулся на вашу стопку под буквой «Р». Но я не понимаю, почему вот этот экземпляр классифицирован как Ranunculus. Предполагается, что у них насчитывается более двадцати тычинок, хотя я нигде не нашел упоминания о том, насколько больше двадцати их должно быть.

 — Не имеет значения насколько. Главное – их должно быть больше двадцати.

 — В таком случае, это – не лютик, поскольку…

 — Уверяю вас, это он и есть.

 — Но ведь у него только шестнадцать тычинок.

 — Да, но они расположены в ложе соцветия, и поэтому число их не имеет значения.

 — Но ведь это неправильно, если предполагается, что их должно быть более двадцати, потому что шестнадцать меньше двадцати.

 — Но ведь они находятся не в чашечке, верно?

 — Верно. Тем не менее, шестнадцать меньше двадцати.

 Я нашла остатки образца, вскрыла несколько тычинок и поместила их на предметное стекло. Установив его в микроскоп, я подошла к объективу мистера Тримбла, чтобы взглянуть на срез с его точки зрения, так сказать. Коснувшись предметного стекла, я немного развернула его и выпрямилась, чтобы и он мог взглянуть.

 — Готово.

 Он наклонился, всмотрелся, но вскоре вздохнул:

 — Признаюсь, что просто ничего не…

 Прижавшись виском к его виску, чтобы видеть то же, что и он, я начала объяснять ему расположение тычинок:

 — Теперь вы их видите?

 — Да, но…

 Я одной рукой обняла его за плечи и притянула к себе, так что теперь мы смотрели в окуляр, прижавшись щекой к щеке.

 — Я… я… – Он откашлялся и попытался отстраниться. – То есть, я все равно не понимаю, почему их расположение…

 Оторвавшись от окуляра, я повернулась к нему и обнаружила, что мы с ним оказались нос к носу. С такого расстояния глаза его поражали своей голубизной.

 — Почему что?

 Он растерянно заморгал.

 — Почему расположение имеет большее значение, нежели количество? – Проглотив комок в горле, он закончил свою мысль: – Вот что я имел в виду.

 — Потому что.

 — Потому что что?

 — Потому что так оно и есть. – И ресницы у него оказались необычайно длинными. – Просто потому, что в этом все дело.

 Он по-прежнему смотрел на меня в упор, и лицо его было так близко, что я чувствовала тепло его дыхания.

 — Я… я… – Похоже, он не мог подобрать нужных слов, словно полагаясь на меня в том, что это я должна сообщить ему, что он имеет в виду.

 — Что-то вы на себя не похожи, мистер Тримбл.

 — Потому что пребываю в некоторой растерянности, мисс Уитерсби. Собственно говоря, еще никогда я не чувствовал… – Он отвел глаза, а когда вновь посмотрел на меня, то в них светилось понимание, при виде чего я заключила, что он наконец-то уразумел, что к чему.

 Он выпрямился, причем так резко и неожиданно, что я отпрянула и едва не упала. Хотя он схватил меня под руку и помог устоять на ногах, но тут же убрал ладонь и растерянно провел ею по собственной шее.

 — Прошу прощения.

 Я опустилась на стул, который он только что освободил. Пожалуй, в моем положении это было самым разумным. Разговаривая с ним так близко, я вдруг почувствовала, как в животе у меня похолодело, а голова закружилась. Скорее всего, это произошло оттого, что мы долго стояли наклонившись.

 — Значит… э-э… – Он, прищурившись, смотрел на предметное стекло с таким видом, словно не понимал, что это такое. – То есть, вы хотите сказать, что… вы утверждаете, что цветок необязательно должен соответствовать определению лютика, чтобы все-таки быть им на самом деле.

 — Да. Совершенно верно.

 Я дала ему возможность переварить мои слова, глядя в объектив и восхищаясь тем, что видит.

 — Мне хотелось бы знать, могу ли я быть с вами откровенной, мистер Тримбл.

 — Нет.

 Нет?

 — То есть, да, я хотел сказать да. Разумеется, вы можете быть откровенны. – Закрыв глаза, он тряхнул головой. – Разве вы когда-либо бываете другой?

 Поднявшись, я указала ему рукой на стул:

 — Я заняла ваше место.

 Он сел и вновь прильнул к окуляру, успев, правда, перед этим бросить на меня неодобрительный взгляд.

 Обойдя стол кругом, я уселась напротив и склонилась ко второму окуляру, чтобы тоже взглянуть на предметное стекло.

 — Если вы были так счастливы в Новой Зеландии со своими овцами, то почему вернулись сюда?

 Я подняла голову.

 Он последовал моему примеру и взглянул на меня, и мне вдруг показалось, что он очень несчастен.

 — Потому что однажды я дал обещание, а джентльмен всегда держит слово.

 — В таком случае вам повезло, что вы – не джентльмен, не так ли?

 Мои слова, похоже, заставили его встряхнуться и вывели из этого странного сомнамбулического состояния. Мистер Тримбл выразительно приподнял бровь.

 — До сих я полагал себя…

 — Я имела в виду в буквальном смысле. Вы не похожи на человека благородного происхождения или обладателя дворянского титула. По словам мисс Темплтон, мы, простые смертные, и мечтать не можем о том, чтобы добиться столь высокого положения. И я не понимаю, почему кто-либо ожидает, что вы будете связаны данным вами словом. Поэтому, если ваше обещание превратилось в столь тяжкую ношу, то другая сторона наверняка поймет вас, если вы объясните им, что передумали.

 — Это было очень мило с их стороны.

 — В любом случае, если вы вернулись для того, чтобы выполнить данное обещание, не думаю, что вы можете сделать это, оставаясь здесь.

 — Я начинаю соглашаться с вами, мисс Уитерсби. Но все дело в том, что, как я убедился, предвкушение обещания доставляет гораздо больше удовлетворения, нежели его исполнение. Особенно для второй стороны.

 — В таком случае, к чему вообще исполнять его? Возвращаюсь к тому, что уже говорила раньше. Почему бы вам просто не объяснить обстоятельства и не попытаться убедить вторую сторону освободить вас от данного слова?

 — Если бы все было так просто… – Он смотрел на меня – вы не поверите – с отчаянием во взоре. – Если бы все люди были способны проявить такое же понимание, как вы.

 — Я вовсе не собиралась проявлять понимание, а просто подумала, что, раз уж… быть может, вам все-таки пора вернуться домой? И поскорее?

 Он смотрел на мои губы с таким видом, словно надеялся, что они подскажут ему ответ:

 — Да. То есть… Нет.

 — Так все-таки?

 — Что все-таки?

 — Шарлотта? Ты здесь? – В комнату вошел дядя. – Почему больше никто не отворяет двери?