На следующее утро, когда я сошла вниз и осторожно заглянула в малую гостиную, моему изумлению не было предела. Все стопки бумаг бесследно исчезли. Как и разбросанные повсюду рукописи и гранки. И даже на моем столе не было ни одного листочка!

 Завидев меня, мистер Тримбл поднял голову и встал:

 — Я могу вам чем-либо помочь?

 — Что… что…

 — Что?

 — Что случилось? – И откуда у нас взялся ковер цвета бордо? И вон тот голубой стул в углу? – Я кивнула на него. – Он – новый?

 — Нет, я всего лишь освободил его. Хотя выглядит он недурно. Работы Роберта Адама, если не ошибаюсь. – Подойдя к буфету, он открыл дверцу. – А еще я нашел вот это. – Он протянул мне жестянку с сухим печеньем. – И вот это. – Он показал мне лакированную коробочку, в которой я узнала шкатулку матери.

 — Я совсем забыла о ней! – Я приняла у него из рук шкатулку.

 — А еще я обнаружил высохшую мышь вон в том керамическом кувшине у дивана. Должно быть, она свалилась внутрь и оказалась в ловушке, когда сверху на него положили журналы.

 Я не удержалась и содрогнулась всем телом.

 — А теперь, как вы правильно заметили, у вас появился новый стул, которому можно найти применение.

 — Но куда подевалось все остальное?

 — Если под «всем остальным» вы подразумеваете счета, квитанции, черновики докладов и иллюстрации, то они помещены каждый на свое место.

 — Куда именно?

 Он взглянул на меня с таким видом, словно я отпустила неудачную шутку.

 — В выдвижные ящики и секретеры, где обычно и лежат вещи подобного рода.

 — Но… но… как же я теперь отыщу их?

 Он поклонился:

 — Предоставьте это мне. Просто дайте мне знать, что вам нужно, и я найду для вас искомое.

 Меня охватила паника, когда я вновь окинула взглядом эту опрятную и незнакомую комнату. Я опустилась на стул. Со всего размаха.

 Мистер Тримбл поморщился.

 — Это, конечно, очень хорошо и мило, что вы разложили все вещи по тем местам, где можете сами найти их, но откуда мне знать, что счета оплачены, корреспонденция ведется, а…

 — А как вы узнавали об этом раньше?

 — Я просто… Я просто знала. Я помнила, что следует сделать. – И со всеми делами я управлялась, словно жонглер, держащий на пальце крутящуюся тарелку. В нужный момент, за мгновение до того, как она должна была упасть, следовал очередной толчок, и вращение продолжалось. Вот и у меня в голове постоянно крутился перечень неотложных дел, а потом память подсказывала мне заняться чем-то конкретным. – И делала то, что нужно.

 — Ну а теперь очень легко узнать, что уже сделано, а что – нет. Так что вам более не о чем беспокоиться.

 Интересно, как это я могу не беспокоиться, когда просто не вижу того, что должно вызывать у меня беспокойство?

 — Кроме того, как вы не устаете повторять, отныне это – моя ответственность.

 — Да, но это не значит, что вы можете перевернуть все с ног на голову и…

 — Я категорически не согласен с тем, что перевернул все с ног на голову. Я всего лишь разложил по местам то, что было перевернуто до меня. Вами.

 — Это возмутительно и несправедливо!

 Мимо нас с отсутствующим видом прошел отец, направляясь к себе в кабинет, но, подойдя к нему, он надолго застыл на пороге, а потом обернулся к нам. Глаза его растерянно моргали за стеклами очков:

 — Хотел бы я знать… Мне казалось… Я готов поклясться, что только вчера работал вот здесь. – И он показал на свой письменный стол.

 — Все правильно. – Мистер Тримбл вошел в кабинет и подошел к отцовскому столу. Выдвинув один из ящиков, он достал оттуда стопку бумаг. – Вот, пожалуйста. Все, как вы оставили.

 — Я полагал… Собственно, я был уверен, что оставил их вон там. – И отец раскрытой ладонью повел в сторону подоконника. И тут он по-новому взглянул на свой кабинет. – Здесь… кто-то был… Вы полагаете, что здесь побывали воры?

 — Не воры, а мистер Тримбл. Он все прибрал.

 — Прибрал? – Отец в ужасе воззрился на него. – Но зачем?

 — Я не мог ничего найти.

 — Что же здесь было искать? Все лежало… прямо здесь. – Эти слова он проговорил таким тоном, словно оплакивал потерю бумаг и образцов, которые видел раньше.

 — Но я… мне нужно было знать, что и где лежит. Чтобы лучше помогать вам. И я решил, что должен разложить все по своим местам, чтобы с легкостью найти то, что вам понадобится.

 — Но Шарлотта всегда знает, где что находится.

 — Да, но она больше вам не ассистирует.

 — Но я не… Не представляю, как теперь… Как я буду работать? – Он обернулся ко мне, и от жалости к нему у меня едва не разорвалось сердце, но я приказала себе не давать волю чувствам. Он променял меня на мистера Тримбла, так что пусть теперь сам расхлебывает кашу, которую заварил. – Разве Шарлотта не могла сказать вам, где что лежит?

 Вот здесь я почувствовала, что должна вмешаться:

 — Нет, папа, не могла. Потому что я должна найти себе супруга, помнишь? Ты сам говорил, что хочешь этого, так что теперь тебе придется подстраиваться под новую схему ведения домашнего хозяйства, которую придумал мистер Тримбл. – Победа была близка. Я уже предчувствовала ее.

 Мистер Тримбл презрительно фыркнул:

 — Едва ли можно назвать это схемой. Скорее, общепринятыми нормами ведения делопроизводства, когда все вещи лежат в выдвижных ящиках, где им самое место.

 — Будь осторожен, папа. В следующий раз он захочет разложить по ящичкам твои носки.

 — Мои носки! – Отец в ужасе уставился на своего нового помощника.

 — Я не собираюсь делать ничего подобного.

 Отец провел рукой по крышке своего стола, словно для того чтобы убедиться, что тот еще здесь.

 — Вы не можете… Я не знаю…

 Мистер Тримбл взял его под локоть и помог опуститься на стул:

 — Просто я не могу помогать вам, если не понимаю, в чем именно должен помогать. И теперь, по моему скромному разумению, я смогу помочь вам гораздо лучше, чем раньше…

 Он еще что-то говорил, когда я вышла из комнаты. Мне нужно было срочно прогуляться. Оказаться на вольном воздухе. В естественном порядке вещей!

 Я вдруг остановилась в прихожей, резко развернулась и направилась обратно в отцовский кабинет.

 — Даже сам Господь не счел нужным ограждать свои пастбища заборами или высаживать цветы в геометрическом порядке! – облегчив душу, я сменила туфельки на крепкие башмаки и отправилась в дебри чеширской глубинки.

 Но, придя на свое любимое поле, я застыла в нерешительности, глядя на него и не зная, что делать. Опрометью выскакивая из дома, я даже не прихватила с собой футляр для сбора растений. Впрочем, даже если бы я и взяла его с собой, смысла выискивать интересные экземпляры не было. Меня отстранили и от полевых исследований.

 Мне хотелось хорошенько отругать мистера Тримбла, чтобы отвести душу, вот только с моей стороны это было бы дурно, да и, кроме того, он и так занимал мои мысли неоправданно долгое время.

 В нескольких милях вдали виднелись башенки Додсли-Манор, и я решила нанести визит мисс Темплтон. Уж она точно поймет меня и посочувствует, а заодно и поддержит. А потом еще и поможет решить, как сдвинуть наш план с мертвой точки.

* * *

 — На самом деле, все очень просто. – Такое впечатление, она даже удивилась, что я спрашиваю ее о столь очевидных вещах.

 — То есть?

 — Вы должны начать разрушать его организационную схему, и тогда она наверняка рухнет.

 — Разрушать?

 — Это похоже на то, как я оставляю свой веер в музыкальной комнате или шляпку в малой гостиной. Затем, когда я прошу принести ее, горничная не может ее найти и впадает в панику, потом начинаю паниковать и я, и вскоре с нами обеими уже случается истерика, которая длится до тех пор, пока я не вспомню, где их забыла.

 — То есть, вы хотите сказать, что я должна… сделать… кстати, что именно?

 — Я хочу сказать, что заведенный им порядок будет сохраняться лишь до тех пор, пока вещи остаются там, куда он их положил. Поэтому ускорить его крах можно, переложив какую-либо вещь туда, где она находиться не должна.

 — И как же я это сделаю? Когда мне больше не разрешается рыться в его бумагах?

 — Не знаю. Вы просили моего совета, и я дала вам его. Так что теперь вы должны отплатить мне тем же.

 Я решительно расправила плечи:

 — Я постараюсь сделать все, что смогу.

 — Вот и хорошо! – Со стола рядом она взяла колокольчик и позвонила. Вскоре в дверях появилась горничная, приветствовавшая нас книксеном.

 — Я хочу, чтобы ты уложила мои волосы так, как мы с тобой говорили. – Мисс Темплтон обернулась ко мне: – А вы поможете мне решить, какую прическу я должна сделать для бала у лорда Харривика.

 — Я не слишком разбираюсь в способах укладки волос. Не думаю, что моих познаний достаточно для того, чтобы вынести суждение.

 — Именно поэтому я и прошу вас сказать мне, какая прическа, по-вашему, идет мне больше. Поскольку вы понятия не имеете о том, о чем вам предлагается подумать, я смогу вполне положиться на ваше мнение. Оно ведь будет честным и непредвзятым, не правда ли?

 — А каким же еще?

 — Вот и славно. – Она уселась перед столиком с зеркалом, в котором отражалась ее спальня. На полу раскинулся большой цветастый ковер светло-зеленых и золотисто-желтых тонов. На нем стояли полудюжина стульев и диван с изогнутыми спинкой и подголовниками, обитые бархатом некогда глубокого винного цвета, ныне выцветшего до ярко-розового. Кровать с парчовым пологом отличалась той же величавостью, что и весь дом. Моя собственная комната, простая и безыскусная, выглядела блеклым лютиком по сравнению с роскошным пионом с многочисленными лепестками.

 На то, чтобы просто расчесать ее длинные волосы, а потом подобрать их, заколоть, да еще и прикрепить к ним нечто, названное ею «конским хвостом», с завитушками, ушло, как мне показалось, ужасно много времени. И, откровенно говоря, получившаяся прическа не слишком отличалась от прежней. Наконец горничная отступила в сторону и мисс Темплтон развернулась лицом ко мне:

 — Итак. Это – первая.

 — И сколько же всего их будет?

 — Всего две.

 — Две? А в общей сложности – три, если считать и ту, что была на вас, когда я пришла сюда?

 Она кивнула.

 — Почему бы вам не оставить ту, которую вы носите всегда?

 — Почему я должна оставлять ее, когда на свете столько разных причесок? Вы разве никогда не меняете укладку?

 — Нет, я просто закалываю их на затылке, а потом надеваю что-нибудь сверху.

 Она звонко рассмеялась:

 — Что-нибудь! Кружевную заколку, например? Или ленты?

 — И то, и другое. И еще, разумеется, тот цветок. Который воткнул мне над ухом мистер Тримбл.

 — Он воткнул вам цветок в волосы? Это чересчур смело с его стороны, вы не находите?

 — Ему пришлось изобретать что-нибудь на ходу, поскольку мою шляпку он отобрал.

 — Он отобрал ее у вас? Каков негодяй! Это уже переходит всяческие границы. По моему мнению, он забывается.

 — Он уже давно забылся.

 — Ха! Да он возомнил о себе невесть что, не так ли? Ладно. Итак. Теперь вы должны сказать мне, что думаете о следующей прическе.

 И вновь горничная принялась расчесывать ей волосы, потом часть из них уложила двумя большими волнами по бокам лица, что живо напомнило мне уши гончей, а остальные пряди собрала в узел на затылке.

 — Первая мне понравилась больше.

 — Первая? В самом деле? Какая незадача. Я возлагала большие надежды как раз на эту прическу. – Она выжидательно смотрела на меня, словно рассчитывая, что я скажу что-либо еще или изменю свое мнение.

 — Все так, но более всего мне нравится ваш обычный стиль.

 Она вздохнула:

 — Ну что ж, ничего не поделаешь. Придется вернуться к старой прическе. – Она взглянула на мое отражение в зеркале. – Вам разве никогда не надоедает однообразие, когда вы делаете одно и то же изо дня в день?

 — Рутина вселяет в меня умиротворение.

 — Это – не для меня. Я хочу перепробовать, увидеть и испытать все на свете.

 — Что ж, тогда, быть может, вам стоит сделать последнюю прическу, хотя с ней вы похожи на гончую.

 — На гончую? Не думаю, что когда-либо походила на нее. Во всяком случае, специально. Хорошо, я подумаю. – Обернувшись, она взглянула на меня в упор. – А теперь – ваша очередь.

 — Моя?

* * *

 Часом позже я сидела перед ее зеркалом и волосы мои были заплетены в косу, заколоты и завиты мелкими кудряшками, самым мучительным образом отличаясь от моей всегдашней прически.

 — Великолепно!

 — Мне… больно.

 — Не волнуйтесь. Так и должно быть.

 — Вы уверены? Я боюсь, что у меня разболится голова.

 — Очень на это надеюсь. Тогда вы будете знать, что ваши волосы уложены правильно.

 Мне было страшно даже представить себе, каково это – расхаживать весь вечер с больной головой.

 Мисс Темплтон нахмурилась:

 — Ох, прошу вас, уберите это выражение со своего лица. Оно портит все впечатление.

 — Сдается мне, что это впечатление грозит испортить меня.

 Она хлопнула в ладоши:

 — Зато теперь ваша прическа выглядит очень стильно. Пообещайте мне, что завтра вечером вы испробуете ее.

 — Разумеется, обещаю. – Что ж, ничего не попишешь. Я намерена была сдержать слово, раз уж дала его. Вот только прикладывать чрезмерные усилия тоже не входило в мои планы.

* * *

 — Мисс Уитерсби! – Мисс Темплтон подошла ко мне и поцеловала в щеку на следующий вечер на балу у лорда Харривика. – Что случилось с вашей прической? Мне казалось, мы договорились, что вы заплетете косу сзади, а по бокам завьете локоны.

 — Мне не удалось уложить волосы так, как это сделала ваша горничная.

 — В таком случае, вам лучше нанять себе новую служанку.

 — Будь у меня старая, я бы, возможно, так и поступила, но у меня ее нет.

 — Как? У вас нет горничной?

 — Не знаю, что бы я с ней делала, да и в любом случае мы не можем себе позволить…

 — А вот я не знаю, что бы я делала без нее! Ой, смотрите! На охоту, которую устраивает лорд Харривик, прибыл и мистер Фулвелл. Он – не из Лондона, а из Вустера, и папа хочет, чтобы я произвела на него благоприятное впечатление, хотя вы же понимаете, разумеется, что оно не должно быть слишком уж хорошим. По крайней мере, не сразу. Поэтому постарайтесь держаться где-нибудь поблизости.

 Это вполне меня устраивало. Итак, ее вниманием не завладеет безраздельно какой-либо один мужчина, да и мне не придется изображать влюбленность, так что мы вдвоем будем вполне счастливы. Ее отец представил нас мистеру Фулвеллу, и они завели долгий разговор об охоте и праздниках, после чего он поклонился и оставил нас одних.

 Мисс Темплтон схватила меня за руку:

 — Ну, что вы о нем думаете?

 — Он показался мне довольно милым.

 — Правда? Он действительно довольно мил. Хотя… – Мисс Темплтон жестом отчаяния поднесла мою руку к своему сердцу. – Не думаю, что смогу потерять из-за него голову. У него начисто отсутствует подбородок. Ой! Это ведь ужасно дурно с моей стороны, не так ли?

 — Я бы не сказала, что у него совсем нет подбородка. Мужчина не может его не иметь, это практически исключено. Как и женщина, если на то пошло.

 — Вот именно. Поэтому я не думаю, что он мне подойдет.

 — Это представляется мне несправедливым.

 — Не думаю, что он должен быть выдвинут вперед или как-то еще бросаться в глаза, но пусть он будет хотя бы заметен!

 — Не можем же мы все иметь ярко выраженные и выдвинутые подбородки.

 — Почему?

 — Потому что это было отклонением от нормы, что, по определению, встречается нечасто.

 — Мисс Уитерсби, не сочтите меня грубой, но в данный момент я решительно не намерена выслушивать лекции от кого бы то ни было. Мой краткий период счастья зависит от того, найду ли я мужчину с подбородком. И вам не удастся поколебать меня в этих ожиданиях.

 Тут к нам подошел мистер Стенсбери и мисс Темплтон завела с ним оживленную беседу. У нее это здорово получалось. Я принялась исподволь наблюдать за своей подругой, молча изучая ее, как если бы она была выдающимся образчиком какого-либо растения, но вскоре история, которую она рассказывала мистеру Стенсбери, захватила и меня. Я была вынуждена признать, что, пожалуй, смотрю на нее с не меньшим восхищением, чем он. А он был полностью поглощен ее рассказом, не сводил с нее глаз, и на губах его играла восхищенная улыбка. Какая жалость, что она недолго останется с нами, но я не взялась бы утверждать, не покривив душой, что она ошибается в своих предположениях. Как известно всякому хорошему ботанику, потомок почти всегда проявляет свойства, унаследованные им от родителей.

 Мистер Стенсбери рассмеялся своим раскатистым смехом, и я присоединилась к нему, охотно последовав примеру мисс Темплтон, которая, как известно, решила от всей души наслаждаться отведенным ей временем.

* * *

 На следующее утро, благодаря мистеру Тримблу, мы пришли в церковь позже обычного. Во-первых, он попытался заставить меня сменить платье, после чего стал возражать против того, что я надела башмаки с резинками. На что я заметила, что нам предстоит долгая прогулка, и предположила, что если я отправлюсь в туфельках на тонкой подошве, то ему придется нести меня на руках.

 Со стороны могло показаться, что он нарочно старался опоздать, а во время причастия так и вовсе едва передвигал ноги по центральному проходу, зато первым вскочил со скамьи, едва пастор покончил с благословением. Выйдя из церкви, он устремился в обратный путь с такой скоростью, что мы с отцом с трудом поспевали за ним.

 — Мистер Тримбл! – окликнула я его, поскольку он опередил нас не меньше чем на дюжину шагов. – Не могли бы вы идти немного помедленнее?

 Он сбился с шага и, похоже, весьма удивился, заметив, что мы отстали.

 — Прошу простить меня. – Он подождал, пока мы не догоним его, после чего пошел рядом с нами.

 — Хотя беседы о состоянии моего собственного здоровья или погоды не кажутся мне особенно поучительными, вам не стоит опасаться обитателей Оуэрвича. Они были очень добры к нам.

 Он надвинул шляпу на уши, когда мы сошли с дороги, пропуская несколько лондонских экипажей.

 — Меня беспокоят отнюдь не жители Оуэрвича.

 Сам собой напрашивался вопрос о том, что же тогда его беспокоит, но тут они с отцом завели разговор о гранках и мне пришлось оставить свое любопытство при себе.

* * *

 В понедельник утром я проснулась с тягостным предвкушением грядущих неприятностей. Мне смертельно наскучило расхаживать в платьях, которые не давали мне вздохнуть полной грудью. Ноги у меня болели от узких и тесных туфель, и я была по горло сыта обществом людей, с которыми не знала, о чем говорить.

 После завтрака я обнаружила, что роюсь в выдвижных ящиках письменного стола мистера Тримбла.

 Войдя в малую гостиную, он застыл у порога:

 — Могу я помочь вам отыскать что-либо?

 — Нет, благодарю. Я просто… смотрела.

 — Мое предложение о помощи по-прежнему остается в силе.

 — Обычно наша корреспонденция лежала здесь. – Я положила ладонь на стол в том месте, где раньше всегда высилась стопка писем и посланий на букву «К», причем самые старые лежали внизу.

 — А-а. Да. Но я обнаружил, что мне трудно уяснить, на какие письма был дан ответ, а какие все еще ждут своего часа, посему я перенес те, ответ на которые был уже отправлен, вон туда, на полку. – Он кивнул на буфет. – А те, на которые ответить еще предстоит – то есть самые последние, – я сложил вот сюда. – И он кивнул на проволочную корзину на столе.

 — Понятно. – С деланной небрежностью я медленно переместилась к корзине и попыталась незаметно просмотреть ее содержимое.

 — Вы ищете что-либо конкретное?

 — Нет. Я просто… смотрю.

 — Уверяю вас, если бы вам пришло какое-либо письмо, я бы немедленно сообщил вам об этом.

 Ага, после того, как прочел бы его.

 — Полагаю, вы изрядно запустили отцовские записи.

 — Не особенно.

 — Правда?

 — Правда. Мы сочли, что будет лучше, если в конце рабочего дня он станет читать свои записи мне. Таким образом, у него остается собственный экземпляр, а я вкладываю читабельную копию в его папку.

 — У него появилась папка?

 — Вы имеете в виду, помимо груды бумаг под литерой «W»?

 Я одарила его сердитым взглядом.

 — Я собрал все его работы и сложил их в шкаф.

 — А он знает об этом? Не представляю, как это он позволил вам разбирать его записи, не говоря уже о том, чтобы перекладывать их куда-то. – А если он их видел, то не мог не догадаться, что не отец писал ему письма все эти годы!

 — Мы с ним сошлись на том, что, раз уж я храню все его труды, то и привилегия работы с его записями тоже должна распространяться на меня. Впрочем… если это не слишком вас затруднит, мисс Уитерсби, вы могли бы помочь мне.

 — В чем именно?

 — Если бы вы могли… – Он взял какой-то отчет с полки, на которой был прикреплен ярлык «Корреспонденция, на которую ответы уже даны», и положил его на стол передо мною. – Мне нужна помощь в расшифровке этого документа.

 — Расшифровка? Чего?

 — Почерка вашего отца.

 Сердце у меня ушло в пятки, когда я поняла, что он все-таки разгадал мою тайну.

 — Нет ли какого-нибудь специального шифра, который он использует, когда делает эти условные знаки? Почему-то во время переписки с ним я не сталкивался с этими проблемами.

 — Условные знаки? – Я склонилась над заметками и почувствовала, как улучшается мое расположение духа, пока я читала заметки отца относительно проводимых им исследований. – Полагаю, можно сказать, что это написано с применением фамильной скорописи Уитерсби.

 — В таком случае, я не ошибся, сочтя их совершенно нечитабельными.

 Я подтолкнула лист бумаги обратно к нему:

 — Вовсе нет.

 — Вы не могли бы оказать мне любезность и сделать перевод?

 — Здесь нет никакого дословного шифра. Собственно говоря, это даже не скоропись в полном смысле слова. Эти значки обозначают сформированные теории и мысли, над которыми трудились несколько поколений Уитерсби.

 — Понятно.

 — Не думаю, что вам что-либо понятно, мистер Тримбл. Скажу откровенно, что не вижу, какую пользу вы можете здесь принести.

 — А вот я, напротив, полагаю, что понял, какой смысл вы вкладываете в свои слова. Но до тех пор, пока ваш отец не выразит мне свое недоверие, я буду помогать ему.

 Он подошел к столу, уселся за него и принялся усиленно делать вид, будто работает.

 Мне в голову вдруг пришла одна идея. Я подкралась к проволочной корзине, в которой лежали последние послания, и принялась перебирать их. Среди них оказалось и письмо из Эдинбургского университета, и депеша от нашего корреспондента на Цейлоне, и отчаянная мольба мясника оплатить его счет за прошлый месяц. Убедившись, что мистер Тримбл не смотрит в мою сторону, я спрятала их под пресс для сушки растений. А когда он вышел в кабинет, чтобы проконсультироваться с отцом, я поменяла их местами с теми письмами, ответ на которые был уже дан. Вот теперь и посмотрим, на что годится его система!