Первого января я заставила себя встать с постели, чтобы сопровождать отца в нашей первой прогулке в новом году. Это был любимый день матери. Хотя смотреть особенно было не на что, а собирать – тем более, она всегда с восторгом и трепетом предвкушала его, рассказывая о растениях, которые зацветут весной. О новых видах, которые только и ждут, чтобы их обнаружили.

 Она вдохновляла нашу семью своим энтузиазмом и энергией. Но я, как ни старалась, так и не смогла дать адекватное описание самой сути ее натуры, как если бы она была плохо высушенным образцом в гербарии. Она жила с нами и воодушевляла нас, делая нашу жизнь интереснее и разнообразнее. Но теперь ее не было с нами. И наступивший год не сулил мне новых открытий и впечатлений, ничем не отличаясь от тех, что остались позади.

 Сегодня выдался один из тех сырых и промозглых дней, когда густой и вязкий утренний туман поднимался с полей, а небо набрякло тяжелыми, угрюмыми тучами. Тем не менее, поиски морозника восточного увлекли меня настолько, что я не сразу заметила, что отец отстал и остался далеко позади.

 Я поспешила обратно к нему и отвела в сторону несколько веток, мешавших проходу.

 — Мне очень жаль. Я увлеклась и забылась. Прости меня, пожалуйста.

 — Здесь нечего прощать и не за что извиняться.

 В конце концов нам повезло – мы таки сумели найти целое поле морозника. Я наклонилась, чтобы сорвать несколько цветов, а отец привалился к забору, чтобы перевести дух и отдохнуть.

 — Знаешь, моя дорогая Шарлотта, кажется, я ошибался, заставляя тебя выйти замуж. С другой стороны, я вполне способен выполнять свою работу самостоятельно. Поначалу… после смерти твоей матери… все было по-другому. Если бы не ты, не знаю, что бы со всеми нами сталось… что бы сталось со мной. Но ты несла на себе всю тяжесть нашей работы, – он помолчал и откашлялся, – всю тяжесть моей работы, слишком долго. И, хотя я не стану отрицать, что мне приятно твое общество, и я ценю твой вклад в общее дело, в конце концов, я – взрослый человек, который должен быть в состоянии самостоятельно следить за собой.

 — Я ничуть не возражала против того, чтобы помогать тебе.

 — Я знаю.

 — Более того, я сама хотела этого.

 — Я знаю, что хотела. Твоя мать гордилась бы тобой. Но вся штука в том, что тебе вовсе необязательно было делать все это. Причем в одиночку. И за это я прошу у тебя прощения.

 Я взяла его под руку, и дальше мы двинулись уже вместе.

* * *

 В пятницу адмирал нанес нам еженедельный визит.

 Он кивком приветствовал отца, а потом вперил долгий взгляд в меня:

 — Я пришел, чтобы передать тебе свои поздравления.

 Поздравления?

 — Мне? – Я что, приняла очередное предложение руки и сердца?

 — Тебе. – Он почти улыбался, выкладывая на стол передо мной экземпляр «Известий Лондонского ботанического общества» и открывая его на странице «Письма к редактору».

 — Что там такое? – К нам подошел отец.

 — Это письмо к редактору, написанное Шарлоттой. Первое из целой серии!

 Написанное мною?

 — Но я никогда… не писала ничего подобного. – Однако, несмотря на все мои уверения, оно лежало на столе передо мной. То самое письмо, которое, как я полагала, мистер Тримбл писал от себя, было подписано моим именем, а не его. Мисс Шарлотта Уитерсби. – Меня опубликовали?

 Адмирал хлопнул меня по спине:

 — Тебя опубликовали.

 Отец взял у него из рук журнал и стал читать, кивая головой и бормоча себе под нос:

 — Так, так, понятно. Отличная работа! Не будь я так занят написанием своей книги, то наверняка присоединился бы к тебе в изучении ареала распространения растений. – Усевшись на диван, он принялся перелистывать журнал.

 — Как бы там ни было, но меня убедили устроить званый ужин.

 Убедили?

 — Но кто?

 — Твоя мисс Темплтон. Она сказала, что это – именно то, что тебе нужно, чтобы прийти в себя после отъезда мистера Тримбла.

 — Мне не нужно приходить в себя, поскольку я изначально не расстраивалась и не теряла головы.

 Дядя выразительно выгнул бровь, словно позволяя себе усомниться в искренности моих слов.

 — Однако, это очень мило с ее стороны подумать обо мне.

 Адмирал покачался взад и вперед на каблуках, оглядывая комнату.

 — И над чем ты работаешь сейчас?

 — Над кое-чем из того, что заметила минувшим летом. Но со всеми этими балами и зваными вечерами, которые я посетила… учитывая присутствие мистера Тримбла… словом, у меня не было возможности обобщить свои мысли для папы.

 — Почему бы тебе не обобщить их для себя?

 — Я думаю, что важна концепция сама по себе, а не то, кто ее выдвинул. Если под статьей будет стоять имя папы, Общество опубликует ее немедленно.

 — Вопреки распространенному мнению, я никогда не порывал с ботаникой, моя дорогая. Просто мореплавание я любил сильнее. Я – член Королевского Общества, и…

 — Правда?

 — Правда. А чему ты удивляешься? Я всегда охотно брал ботаников к себе в экипаж, когда служил во флоте Ее Величества. И следил за развитием нашей науки.

 — В самом деле?

 А он продолжал, не обращая внимания на мое изумление:

 — На мой взгляд, нет ничего хуже, чем невнятное изложение важной мысли. Быть может, я сумею помочь твоему отцу с его книгой. Если мне удастся придать некоторую – откровенно говоря, крайне желательную – ясность его словам, то я буду считать, что исполнил свой долг перед наукой.

 — Его работам недостает ясности?

 — Находясь слишком близко от изучаемого предмета, автор склонен к умышленному запутыванию вопроса.

 — Но… автором большинства статей была я.

 Глаза его лучились теплом, когда он взглянул на меня:

 — Да. Я знаю.

 — Вы хотите сказать, что я не умею внятно излагать свои мысли? Что я оказала своему отцу медвежью услугу? – Голос у меня предательски задрожал и сорвался, и я ничего не могла с этим поделать.

 — Нет, дорогое дитя. Я хочу сказать, что иногда опасность заключается в том, что человек не видит решения, которое лежит на поверхности, прямо у него под носом. – Он откашлялся.

 — Я всего лишь пытался помочь тебе, заставив тебя выйти в свет, но теперь вижу, что лишь все испортил. Несмотря на диктат общества, невзирая на общепринятые условности, это – твое призвание. Точно так же, как море было моим. И нам обоим нет смысла притворяться, что это не так. Ничего хорошего из этого не выйдет. Но это не значит, что я не могу получить удовольствие от занятий ботаникой, к чему прибегаю время от времени, или ты не можешь рассчитывать на капельку счастья в обществе какого-нибудь порядочного мужчины – во всяком случае, пока я удерживаю свой сторожевой корабль на курсе, а ты не отказываешься от своей работы. На наших собственных условиях. Не на чьих-либо еще.

 Я приподнялась на носках и поцеловала его в щеку:

 — Вы – очень славный человек.

 Он хмыкнул и прочистил горло, хотя на скулах у него заалели яркие пятна, и принялся рыться в карманах в поисках трубки.

 — Славному человеку не помешает устроить славный перекур, поэтому я позволю себе удалиться.

 — Только не слишком далеко, пожалуйста.

* * *

 На следующий день, в субботу, меня навестила мисс Темплтон, чтобы обсудить подготовку к званому ужину у адмирала. Она попыталась развеселить меня пересказом последних городских новостей, а я, в свою очередь, попробовала поднять ей настроение своим тонким соблюдением этикета.

 Неделей позже, вечером званого ужина, мы стояли с ней в дальней части гостиной адмирала.

 — Мисс Уитерсби, из вас бы получилась прекрасная миссис Стенсбери или миссис Пастор. Должна заметить, что с момента нашей первой встречи вы разительно изменились к лучшему.

 Я взяла ее под руку:

 — А я должна заметить, что не хочу, чтобы вы становились миссис Некто.

 Она со вздохом положила голову мне на плечо:

 — Я знаю. И вполне разделяю ваши чувства, но все мы обязаны исполнять свой долг.

 — Следовательно, вы уже определились с супругом?

 — Мне остался лишь сын папиного друга, так что я должна заставить его полюбить себя.

 — Это будет нетрудно.

 Она похлопала меня по руке:

 — Вы слишком добры, мисс Уитерсби. Я всегда это говорила. – Но в ее словах не чувствовалось ни радости, ни воодушевления, а взгляд был устремлен в дальний угол, где ее отец о чем-то беседовал с мистером Стенсбери.

 После всех ужинов, концертов и прочих светских мероприятий, на которых я присутствовала, в памяти у меня отложился совместный образ мисс Темплтон и мистера Стенсбери. Он склонился к ней. Она, смеясь, подняла к нему лицо. И тут мне в голову пришла одна мысль. Она ведь изо всех сил пыталась помочь мне осуществить мой план. Так почему я не могу ответить ей тем же?

* * *

 В понедельник я попросила адмирала отвезти меня в Оуэрвич-Холл. Когда он, извинившись, отправился прогуляться вдоль берега реки, я попросила о встрече с мистером Стенсбери, и меня немедленно препроводили в оранжерею. Когда ему доложили о моем приходе, мистер Стенсбери поднял голову от блокнота, в котором он что-то писал. Улыбка осветила его глаза.

 — Надеюсь, что не помешала вам.

 — Ничуть. Что я могу для вас сделать?

 Хотя я долго репетировала свою речь, заготовленные слова вылетели у меня из головы, и я обнаружила, что не знаю, с чего начать. Придя в смятение, я выпалила первое, что пришло мне в голову:

 — Как поживают ваши орхидеи?

 Он отвернулся, чтобы взглянуть на них:

 — Очень хорошо. Вы были правы. После перемены места жительства они буквально ожили. Так что я весьма вам признателен.

 Я не испытывала необходимости выслушивать его слова благодарности, и, помня о причине своего появления здесь, мне также не хотелось заострять внимание на том, чем он мне обязан. Поэтому я решила прибегнуть к излюбленному трюку адмирала.

 — Быть деликатным в этом вопросе невозможно, поэтому я просто скажу то, что думаю.

 — Сделайте одолжение. Надеюсь, что для этого мы с вами давно стали добрыми друзьями.

 — Я очень надеялась услышать от вас именно эти слова. Или нечто похожее.

 Одна из его бровей изогнулась углом.

 — Однажды вы упомянули при мне о… своем… несчастном случае… – Интересно, как полагается говорить о таких вещах?

 На его лице отобразилось понимание:

 — Ага. Вы говорите о состоянии моего здоровья.

 — Да. О состоянии вашего здоровья. Я хотела спросить, действительно ли вы уверены в поставленном вам диагнозе. Мне нужно знать… в общем… понимаете, иногда растение считается стерильным, а потом вдруг однажды, весной, по совершенно непонятным и неизвестным причинам, снег тает, обнажая целые акры новых ростков. Вы понимаете, что я имею в виду?

 — Да. Но нет. Этот случай ко мне не применим. Я никогда не смогу стать отцом.

 — Но откуда вам это известно?

 — Я консультировался у нескольких докторов, и они совершенно уверены в своем мнении.

 — Мой отец – ученый, мистер Стенсбери, и я надеюсь, вы не сочтете меня неуважительно дерзкой, но однажды и он ошибся, причем в вопросах, которыми занимался всю жизнь.

 — Я ценю вашу заботу. Но, помимо врачебных диагнозов, можно сказать, я подверг теорию испытаниям на практике.

 — То есть… вы хотите сказать, что подтвердили ее опытным путем?

 — Если можно так выразиться. – Он сделал паузу и откашлялся. – Вы – очень необычная женщина, мисс Уитерсби. И должны понимать, что наш разговор нарушает все каноны светских приличий.

 — Я все прекрасно понимаю, мистер Стенсбери. И приношу свои извинения. Надеюсь, вы не сочтете необходимым оберегать мою тонкую душевную организацию, поскольку за последние месяцы я обнаружила у себя полное отсутствие таковой.

 Он рассмеялся:

 — Нет, все-таки брак с вами доставил бы мне ни с чем не сравнимое удовольствие. Мы могли бы вызвать настоящий скандал, открыто провозглашая вещи, о которых не принято говорить вслух.

 — Действительно, жаль. Я всегда видела в вас родственную душу.

 — Благодарю вас. Я еще не получал таких комплиментов. Можете мне поверить, что, не будь я уверен в состоянии своего здоровья, то не стал говорить вам о нем.

 — Я очень рада. Вы не представляете, какое облегчение я испытываю.

 — Облегчение оттого, что я не смогу стать…

 — Да. Я… Я в полном восторге!

 — Хотел бы я сказать о себе то же самое.

* * *

 Мне не терпелось сообщить мисс Темплтон о своем открытии, и потому я поспешила в Додсли-Манор и спросила, не может ли она принять меня. Как только меня провели к ней в комнату, я выпалила:

 — Я нашла для вас прекрасного жениха.

 — Вы нашли прекрасного жениха для меня? Вы нашли прекрасного жениха для меня? Где?

 — Здесь.

 — Здесь? В Чешире?

 — Прямо здесь, в Оуэрвиче.

 — В город приехал кто-то новенький?

 — Нет.

 — Значит, я его знаю?

 — И довольно близко.

 — Я протестую. Ни один мужчина не входит в число моих близких знакомых!

 — Он идеально подходит для…

 — Но я уже говорила вам, что выйду замуж только за того, кто будет обожать меня… того, кто будет носить меня на руках весь остаток моей недолгой жизни.

 — А что, если я скажу вам, что вы выйдете замуж и проживете столько, сколько отвел вам Господь, без страха умереть во время родов?

 — Не шутите такими вещами, мисс Уитерсби. Это жестоко с вашей стороны.

 — Я нисколько не шучу.

 — Вы же понимаете, что замужество за мистером Кэри меня нисколько не интересует.

 — Мистер Кэри? – Да ему сравнялось уже лет девяносто, и ни днем меньше.

 — И замужество за мистером Робинсоном тоже, поскольку я убеждена, что у него чахотка, пусть даже он не признает этого. Я не хочу, чтобы обо мне говорили, что я вышла замуж в предвидении скоропостижной смерти своего супруга. Это очень уж сильно будет смахивать на мошенничество, вы не находите?

 — Такая мысль никогда не приходила мне в голову.

 — На меньшее я не согласна просто потому, что могу не прожить достаточно долго, чтобы получить удовольствие от такого поворота дел. Я выразилась достаточно недвусмысленно, не так ли? Я выйду замуж за своего принца на белом коне.

 — Да, по этому поводу вы выразились достаточно ясно.

 — В таком случае, признаюсь вам, что теряюсь в догадках, кого же вы могли найти для меня.

 — Мистер Стенсбери.

 — Мистера… Стенсбери? – Она уставилась на меня в полной растерянности. – Но он же не… Он… Он сделал предложение вам. Я ему не нужна. А мое единственное условие заключается в том…

 — Да, я помню. Ваше единственное условие состоит в том, что жених должен быть влюблен в вас без ума.

 — Вот именно. Я знаю, что вы очень умны, намного умнее меня и, надеюсь, не обидитесь, если я скажу, что не понимаю, каким образом мистер Стенсбери отвечает этому условию.

 — Он не любит меня. Он любит вас.

 — Тем не менее, предложение руки и сердца он сделал вам.

 — Только потому, что он не может иметь детей, и он решил, что, раз уж я намного старше обычной дебютантки, то не стану особенно возражать.

 — Он не может… Что вы имеете в виду, когда говорите, что он не может иметь детей?

 — Я имею в виду, что он не способен зачать их.

 — Не способен… – Она недоуменно нахмурилась, а потом ахнула и чело ее разгладилось. – Ох. Ох! Он не способен. Вы это хотите мне сказать?

 — Да.

 — Ага. Понимаю. И он решил, что это не особенно вас опечалит, поскольку вы уже в возрасте, но… при чем здесь я?

 — Вы здесь очень даже при чем. Он полагал, что вы и не взглянете в его сторону, если узнаете его тайну.

 — Но это же нелепо! Разумеется, когда он только появился здесь, я сочла его грубым и неотесанным, как все и говорили, но теперь я узнала его много лучше.

 — И состояние его здоровья делает его превосходным женихом для вас. Вот что я пытаюсь до вас донести.

 — Здесь есть только одна проблема.

 — Здесь не может быть никаких проблем. Это – идеальный вариант.

 — И все-таки я думаю, что проблема есть.

 — Какая же?

 — Думаю, что… Он вскружил голову мне! О Боже. Что же мне делать? Все это хорошо и прекрасно, когда тебя любят и обожают, но любить кого-нибудь в ответ? Не знаю… Такого со мной еще не бывало… Это требует нешуточных усилий! – Подбородок у нее задрожал.

 — Вы собираетесь… Не плачьте. – Носового платка, чтобы предложить ей, у меня с собой не оказалось. – Прошу вас, не надо. Я хотела сделать вас счастливой, а не заставить печалиться.

 — Но ведь он хотел бы полюбить меня, не правда ли? Он – как раз из таких. Ах! Теперь я и сама это вижу. Но это ужасно!

 Ужасно?

 — Что вы наделали?

 — Я всего лишь хотела помочь.

 — Теперь я не смогу быть храброй и благородной, не смогу прервать отношения прежде, чем все окончательно запутается. Неужели вы не понимаете? Мне придется… Мне придется полюбить его в ответ.

 — Но я действительно уверена, что он любит вас.

 — И я тоже уверена, что люблю его! Все это настолько ужасно, что не поддается описанию.

 — Я не совсем понимаю…

 — Только не говорите мне, что я должна быть на седьмом небе от счастья. Я и сама это понимаю, просто сейчас у меня не хватает на это духу. Надеюсь, вы не обидитесь, если я попрошу вас уйти.

 — Разумеется, нет. Вы же знаете, что я никогда…

 — Потом, прошу вас. А сейчас уходите.

 Домой я шла как в тумане. Я не могла понять, что только что произошло. Разве не опасалась мисс Темплтон умереть при родах? И разве я только что не подсказала ей, как этого избежать, да еще и выйти замуж за человека, которого она, по ее же словам, любит до безумия?

 Тогда почему она уверяла меня, что несчастна?