После драматического поражения Франции в июне 1940 года Германия была уверена в том, что быстро выиграет войну либо с помощью переговоров с Англией (именно с этой целью Рудольф Гесс нелегально покинул страну, чтобы попытаться обсудить это с Лондоном), либо путём высадки на Британские острова. Нацистские начальники официально заявляли, что война для эльзасцев полностью завершена, поскольку вермахт не будет в них нуждаться, чтобы победоносно закончить борьбу. «Если бы мы объявили мобилизацию эльзасцев, это стало бы признанием немецкого поражения!» — возмущался Kreisleiter (глава района) Кольмара. Он и не знал, насколько он близок к истине… Однако гауляйтер Роберт Вагнер начиная с сентября 1940 года пытается ввести начальную военную подготовку для малолетних эльзасцев путём приёма их в гитлерюгенд. Поначалу факультативно (хотя на родителей очень сильно давили морально), а затем, в начале 1942 года, это становится обязательным.
Дети от десяти до четырнадцати лет были объединены в юнгфольк (волчата), а с четырнадцати до восемнадцати лет — в собственно гитлерюгенд. Начиная с 1941 года, даже до объявления обязательного членства в гитлерюгенде, ни один ребёнок не мог быть принят в среднюю школу, если он не был членом гитлерюгенда или его аналога для девочек — BDM (Bund deutscher Madel — союз немецких девушек).
Переход из юнгфольк в гитлерюгенд был сопряжён с ежегодной церемонией, которая должна была заменить конфирмацию у протестантов или первое причастие у католиков. На этой церемонии четырнадцатилетние дети должны были принести клятву верности фюреру: «Я обещаю выполнять мои обязанности в гитлерюгенде с любовью и верностью фюреру и нашему флагу и да поможет мне Бог!» I [15]Примечания, обозначенные римскими цифрами, см. в конце книги.
. Каждому выдавали диплом.
В 1942 году этот маскарад происходит в Штоссвире для детей из этой деревни и из Сульцерена. Среди них — Фредерик (Фретцла), Николя (Ники), Роберт (Роби). Этот последний, у которого правая рука была в гипсе из-за травмы, не смог достаточно четко выполнить гитлеровское приветствие, и тогда один эльзасский наци насильно вырвал ему правую руку вперёд. Мальчик испытал сильную боль. На обратном пути часть юных сульцеренцев разрывает свои дипломы в знак протеста. Мать одного из них, ярая сторонница нового режима, тут же бежит к Ortsgruppenleiter (местный политический начальник), господину Фредерику Г., чтобы донести о «преступлении». К счастью, этот последний оказался дядей юного Фретцла, и история, которая могла повлечь за собой драматические последствия для вовлечённых в это семей, свелась к хорошей головомойке для «преступников».
В гитлерюгенде и BDM молодёжь занимается в основном спортом, в частности лёгкой атлетикой, и, для мальчиков, чтением военных карт, ручным метанием гранат, стрельбой. С четырнадцати лет начинается настоящая военная подготовка — обращение с ружьём и пулемётом. Каждый год они проводят четыре недели в военных лагерях.
Гауляйтер Вагнер убеждён, что лишь обязательная военная и трудовая повинность сможет интегрировать юных эльзасцев в немецкое общество: «…Обязательная трудовая повинность и военная служба ускорят интеграцию молодых поколений. Каждая жертва, принесённая Эльзасом в борьбу за независимость Германии, будет вкладом в укрепление связей, которые объединяют его с немецкой родиной»II.
26 июня 1935 года Гитлер издает закон об обязательной трудовой службе. Каждый немец, достигший девятнадцатилетнего возраста, должен провести шесть месяцев в трудовых лагерях, чтобы собственноручно поучаствовать в возрождении своего народа. На самом деле это не было ничем иным, как подготовкой к военной службе. Организация, дисциплина, тренировки — всё военное. Часть времени посвящена работе, часть — военному обучению, разве что вместо ружья — лопата.
Декретом от 8 мая 1941 года гауляйтер Вагнер внедряет обязательную трудовую службу в Эльзасе: «Все молодые люди, мужчины и женщины от 17 до 25 лет, могут быть привлечены к обязательной трудовой повинности»III.
В начале войны Гитлер распространяет трудовую повинность на девушек, которые должны провести полгода службы в специальных лагерях. После утренней зарядки и туалета они идут помогать крестьянам в работе. По окончании этих шести месяцев они должны столько же проработать в службе помощи (Hilfdienst). Они работают на оружейных заводах, в противовоздушной обороне, в городских службах, таких как трамвай (так
было в случае с одной нашей приятельницей Люси, женой Альберта Майстера, которая должна была работать кондуктором трамвая в Карлсруэ).
В августе 1941 года начинаются медицинские осмотры родившихся в 1922 году. Тех, кто отказывался идти туда, было много, их доставляли насильно, с полицией. Другие пытаются уклониться от призыва и убежать в свободную часть Франции. Реакция гауляйтера не заставляет себя долго ждать — вводится запретная зона глубиной два-три километра вдоль Вогезов и швейцарской границы. Патрули с собаками получают приказ стрелять в эльзасцев, пытающихся нелегально попасть во Францию и Швейцарию.
Первые отправки в трудовые лагеря, расположенные на немецкой территории, начались в октябре 1941 года. Они стали причиной многочисленных антинемецких демонстраций. В поездах молодые эльзасцы распевали «Марсельезу» и «Лотарингский марш». В дверях некоторых вагонов развевались трёхцветные флаги. Из окон раздавалось: «Да здравствует де Голль!», «Да здравствует Франция, Пруссия — дерьмо», «d’Schwowe mian zam Landla nüss!» («Швабы, вон с нашей земли!»)
В трудовых лагерях в Баварии, Австрии, Северной Германии служба была тяжёлой, питание — недостаточным. Работа лопатой зачастую уступала место обращению с огнестрельным оружием.
Во время большой церемонии с парадом, музыкой и пением надо было принести присягу верности. Перед отрядами, построенными в каре, с лопатами в руках, группа молодёжи (преимущественно эльзасцев) должна была произнести от лица своих товарищей следующую присягу: «Я клянусь, что хочу хранить нерушимую верность фюреру рейха и немецкому народу, я клянусь во всем повиноваться ему и назначенным им начальникам…»IV
22 июня 1941 года. Сенсационная новость производит эффект разорвавшейся бомбы не только в Эльзасе, но и во всём мире. Я это прекрасно помню. Кажется, это было в воскресенье, потому что я был дома в Сульцерене.
Как обычно, я встал ещё до шести утра, чтобы послушать новости лондонского радио, не слишком подвергаясь при этом опасности. Я подпрыгнул от счастья! Германия только что вступила в войну с Советским Союзом! Радость охватила весь Эльзас, безумная надежда превратилась в уверенность — Германия проиграет войну!
Но, вынужденный вести войну на три фронта — от Шпицбергена до Биарритца на западе, от Скандинавии до Чёрного моря на востоке и от Ливии до Египта на юге, Гитлер всё время будет нуждаться в притоке свежих войск. После введения обязательной трудовой повинности не получим ли мы вскоре обязательную военную службу в Эльзасе?
Тут же на стенах повсюду расцветают афиши, призывающие молодых эльзасцев вступать добровольно в немецкую армию. Надо спасти Европу от большевизма! Добровольцам обещают золотые горы. Но ни обещания, ни афиши успеха не имеют. Этих упрямцев, которые отказываются от лучшего шанса в своей жизни, можно только принудить.
На настойчивые просьбы Роберта Вагнера Мартин Борман, советник, имевший самое сильное влияние на Гитлера после отъезда Рудольфа Гесса, отвечает, что фюрер «в ближайшее время не будет рассматривать вопрос о воинской повинности в Эльзасе, но было бы желательно иметь в вермахте большое количество эльзасских добровольцев» V . Начиная с января 1942 года пропаганда добровольчества усиливается. Мэры эльзасских городов выпускают пламенные воззвания к своим сотрудникам, призывающие идти добровольцами. Безуспешно. В одной из своих речей Вагнер говорит о нескольких сотнях добровольцев, но среди них немало немцев, недавно обосновавшихся в Эльзасе.
После переговоров с министерством в Берлине Вагнер отдаёт приказ в разные партийные инстанции начать взятие на учёт всех эльзасцев, считающихся достойными служить в немецкой армии (февраль 1942 года). 8 мая 1942 года Берлин объявляет в секретном письме высшим нацистским должностным лицам в Эльзасе о грядущей мобилизации эльзасцев 1920–1924 годов рождения.
В другом письме министр Штуккарт уточняет: «вводится проверка политической благонадёжности в партийных органах или в гестапо. В случае сомнений политического характера от призыва следует отказатъся» VI . Если бы Вагнер следовал намерениям Гитлера, количество тех, кого можно было бы мобилизовать, не превысило бы горстки добровольцев. Вагнер это знает: между 1940 и 1941 годами он неоднократно утверждал, что не хочет видеть эльзасцев в армии, поскольку они несут несчастье всякой армии, в которой они служат.
30 июня 1942 года Вагнер объявляет секретным письмом политическим руководителям районов о неминуемом призыве на военную службу в Эльзасе: «Молодые люди, считающиеся достойными, пройдут призывную комиссию и будут призваны в армию…Те, кто не предстанет перед призывной комиссией, или те, кто не подчинится приказу, будут строго наказаны». В этом же циркуляре он напоминает об антинемецких демонстрациях, сопровождавших введение обязательной трудовой повинности: «Те, кто захочет перейти границу, должны знать, что они идут навстречу своей смерти. Каждый должен знать, что граница хорошо охраняется и будет применено оружие» VII .
Поначалу намеченный на конец мая или начало июня, затем на 1 июля, затем на 8 июля декрет о призыве опять откладывается. 25 августа Вагнер наконец осуществляет свою мечту: закон о военной службе ратифицирован.
Его публикация производит эффект разорвавшейся бомбы. Она сопровождалась патетическим воззванием гауляйтера к населению. Вот несколько цитат из этого документа: «Обязательная военная служба введена для молодых людей немецкого происхождения, принадлежащих к классам, которые будут введены специальным указом. <…> Призывники подчиняются тем же правилам, что и немецкие солдаты, и обладают теми же правами» VIII .
Другой указ уточняет: «В день призыва молодые эльзасцы получат немецкое гражданство» IX .
Этот указ о призыве молодых эльзасцев не относится к тем, кто получил офицерский чин во французской армии, за исключением аспирантов, поскольку в немецкой армии аспирант не обязательно становился офицером. Надо отметить, что в декрете от 25 августа говорится уже не о «достойных молодых людях», а о «молодёжи немецкого происхождения». Призыв начинается через два дня после утверждения закона. 28 августа 1942 года молодые эльзасцы, родившиеся между 1920 и 1924 годами, вызваны в призывную комиссию. 4 февраля 1943 года — пять следующих возрастных групп (1914–1919 годов рождения), 10 сентября 1943 года, в свою очередь, призываются родившиеся в 1908–1913 годах, затем 1925–1927 годы. Наконец, в разгар немецкого отступления, в октябре 1944 года, мобилизуют мужчин 1907–1908 годов рождения. Итак, между 1942 и 1944 годами насильно призваны в общей сложности 130 000 эльзасцев и лотарингцев двадцати одной возрастной группы.
Нацистский декрет о введении воинской повинности в Эльзасе от 25 августа 1942 года
Но вернёмся в 1943 год. Ужасный выбор стоит перед эльзасцами: остаться или уехать? Выбор кажется простым: искать убежища в свободной зоне или даже в Швейцарии. Сколько раз после войны можно было услышать вопрос от «внутренних французов»: но почему эти молодые эльзасцы не уехали к нам? Те, кто задавал эти вопросы, плохо понимали нацистов, их методы, их репрессии. Вот несколько цитат из указов, адресованных гауляйтером административным, политическим, полицейским властям: «Все военнообязанные эльзасцы, которые не предстанут перед призывными комиссиями или которые не подчинятся приказу, будут немедленно арестованы и после отбытия тюремного заключения будут отправлены в Германию» X .
«Перевозка подсудимых должна производиться под воинской охраной, достаточной для того, чтобы предотвратить любые антинемецкие выступления, такие как распевание французских песен или любые другие профранцузские демонстрации»XI.
«В коммунах, где призыв молодёжи 1920–1924 годов рождения вызовет мятежи и бунты, полиция должна действовать максимально сурово, оружие будет применяться без промедления»XII.
Вопреки всем этим мерам и несмотря на риск, которому они подвергались, к И ноября 1942 года более 12 000 эльзасцев уклонилось от необходимости надевать вызывающую у них омерзение нацистскую военную форму. Чтобы воспрепятствовать массовому бегству и обуздать строптивцев, Вагнер принимает следующие меры (И февраля 1943 года):
«Все военнообязанные эльзасцы, не явившиеся в призывные комиссии, будут арестованы и отправлены в лагерь в Фольбруке (Ла Брок) около Ширмека (имеется в виду концентрационный лагерь, не путать с лагерем смерти в Штрутхофе, который находился рядом), где они предстанут перед призывной комиссией. Сразу после медицинского осмотра они будут под конвоем полиции направлены в специальные армейские подразделения (имеются в виду Straf-Batallions, штрафные батальоны, которые посылали на самые опасные участки фронта)»XIII.
Так как все эти меры оказываются недостаточными, Вагнер решает перекинуться на родственников. Если один из членов семьи эльзасцев перейдет границу, вся семья должна быть отправлена в Германию или в оккупированную Польшу. В приказе от 10 сентября 1942 года (совершенно секретно) можно прочесть:
«…в следующую пятницу все эльзасские газеты должны напечатать два или три красноречивых материала об эльзасцах, которые были отправлены вместе с семьями в Германию, поскольку они не явились в призывную комиссию».
В одном только районе Зюндгау 600 семей были оторваны от своего домашнего очага. Но побеги продолжаются, и как раз в Зюндгау молодые люди организованной группой уходят в Швейцарию. Именно тогда в вогезских деревнях появляются проводники через границу.
Вагнер в ярости. Репрессии становятся всё более кровавыми. Он приказывает казнить тринадцать юношей из Баллерсдорфа, пойманных при попытке перейти границу.
Антинемецкие выступления, сопровождающие отправку насильно призванных юношей, принимают такой размах, что немцы вынуждены принимать драконовские меры. В письме высшим военным властям Вагнер пишет:
«Во время призыва групп 1920–1924 годов происходили невыносимые сцены, которых необходимо впредь избегать во что бы то ни стало.
Начальник гражданской администрации (Chef der Zivilverwaltung) просит вас сообщать районным администрациям (Kreisleitungen), где и когда должны собираться эльзасские призывники и по каким улицам их необходимо вести на станции отправления.
Он также просит вас отправлять их маленькими группами, за которыми будет легко присматривать.
Чтобы сохранить порядок при посадке призывников, необходимо запретить проникновение членов их семей на станции отправления».
Цитата из инструкции маршала Кейтеля, главнокомандующего вермахта, касающаяся призывников из Эльзаса, Лотарингии и Люксембурга, наглядно демонстрирует, насколько немецкие власти доверяли эльзасским рекрутам:
«Необходимо в принципе исключить использование в оккупированной Франции, Бельгии и Нидерландах солдат родом с западных территорий, подчинённых Германии».
К несчастью, не все эльзасцы, которых это касалось, смогли уклониться от военной службы. Их и их семьи мы считаем жертвами этой войны. Сказать об этом необходимо, потому что мы убеждены, что трагизм ситуации, в которой они оказались, не понимали ни в странах-союзниках, ни даже в самой «внутренней» Франции.
Таким образом, из-за жестоких репрессий, бесчеловечных мер, принимаемых нацистами, пытаться уйти в свободную зону или в Швейцарию означало не только смертельный риск, но и, более того, подвергало опасности всю семью. К тому же, по здравом размышлении, не было ли в подчинении насильственному призыву средства эффективно бороться с нацистскими оккупантами? Подавляющее большинство тех, кого заставили надеть немецкую военную форму, уезжало с твёрдой решимостью при первой же возможности перейти к русским (они были уверены, что их пошлют в Россию), чтобы потом отправиться в Северную Африку в армию де Голля и участвовать в освобождении Франции, как им советовало лондонское радио (передача «Французы говорят с французами»). Более того, в ожидании этой возможности они могли развлечься тем, что подрывали боевой дух немецких солдат, уставших от долгих лет войны. Это было очень просто и зачастую весьма эффективно, я могу это подтвердить со знанием дела.
Что касается меня, я принял решение давно. Я был женат, у меня был малолетний ребёнок, я не имел права думать только о себе и подвергнуть репрессиям мою семью. Если бы я перешёл «границу» и укрылся в свободной Франции, моя жена не только была бы уволена и осталась бы без средств к существованию, но её, несомненно, отправили бы в Германию или даже, вероятнее всего, в Польшу. То же самое произошло бы с моими родителями и в особенности с родителями жены, у которых и так были неприятности из-за их сына Альфреда (дядя Фредди), оставшегося вместе с семьёй в свободной зоне около Роанна, эвакуированного туда в 1939 году вместе с предприятием Plasco из Хюнинга. Мы с женой предполагали следующий сценарий.
Отправление эшелона с насильно мобилизованными. Рис. А. Тиама
После моего призыва и трёх месяцев военного обучения в Германии меня, конечно, пошлют на Восточный фронт. При первой же возможности я перейду линию фронта и сдамся русским, которые пошлют меня в Северную Африку, в чём нас многократно уверяли по лондонскому радио. Через несколько недель Красный Крест пошлет неминуемое письмо: «Ваш родственник пропал без вести на Восточном фронте такого-то числа. Нельзя с уверенностью утверждать, что он попал в руки Советов. Не исключена возможность, что часть исчезнувших могла погибнуть за родину на полях сражений». И тогда моя жена узнает, что я сбежал и что, конечно же, я на пути в Северную Африку! Надо было быть молодым, обладать необыкновенным оптимизмом, питать иллюзии и, более того, твёрдо верить в победу союзников, чтобы рассуждать столь наивно. Но была весна 1943 года, прошло всего несколько месяцев после кровавой Сталинградской битвы, первой решительной победы русских, которая ознаменовала великий поворот в войне.
Как уже говорилось, эльзасцы, родившиеся между 1914 и 1919 годами, стали получать повестки в призывную комиссию начиная с 4 февраля 1943 года. Однако на тот момент эта мера относилась только к тем, кто жил в Эльзасе. А мы — те, кто был отправлен на работу в Германию: учителя, служащие и рабочие, — получили право на небольшую отсрочку. Но в конце весны настал и наш час. Когда мне пришла повестка с приказом явиться на медицинскую комиссию во Фрайбурге (точную дату я не помню), я работал в Ашкаррене вместе с моим коллегой и дорогим другом Жаном Лангом (он был на шесть лет старше меня).
Пока мы стояли, выстроенные в ряд, абсолютно голые, перед военными врачами, я вдруг заметил рядом со мной знакомое лицо. Это был Фриц Баумгарт, один из моих бывших учеников в Сульцерене, тот самый, который в 1936 году, прямо перед Рождеством, ловко стянул в моем кабинете выручку от продажи антитуберкулёзных марок! Я увидел его во второй и последний раз полутора годами позже в тамбовском лагере, где он менял жизенно необходимый ему кусок хлеба на щепотку mahorka — грубого русского табака. Результат не заставил себя долго ждать — три недели спустя он плачевно закончил свою молодую жизнь в лагерном бараке-лазарете.
Во время обследования в призывной комиссии я получил научное доказательство того, что у меня дальтонизм — нарушение цветового восприятия. Надо было различить на картинке из множества разноцветных кусочков цифры, сформированные из точек одного цвета. Из двадцати предложенных цифр я смог прочесть всего три!
В результате этого визита к врачам я был объявлен, как почти все мои товарищи, K.V. — Kriegsverwengungfähig — годен к военной службе, может воевать. Ничего не оставалось, как ждать неминуемый Stellungsbefehl — вызов на службу в вермахт. В середине июня мне пришёл приказ явиться 23 июня 1943 года на вокзал в Кольмаре, при себе надо было иметь запас продовольствия на один день и чемодан, чтобы отправить домой гражданскую одежду. Я договорился со своим другом Альфредом Хабре, который потом стал учителем начальных классов в Сульцерене и которого я знал со школьной скамьи, что мы повезём только один чемодан на двоих, мой. Цель нашего путешествия и место призыва — Росток, большой порт на Балтике. Часть, к которой мы были прикомандированы, называлась Infanterie-Panzerjäger-Ersatz-Kompanie 522, там мы должны были пройти обучение. Мой друг Дольфи, Адольф Лохштеттер, крёстный моего малыша Хансала, был вместе с нами, но мы должны были расстаться чуть раньше, не доезжая Ростока, чтобы он мог явиться в свою часть в Нойстрелице.
Поскольку призывников из Кольмара было всего несколько десятков человек, а не сотен, как это было в прошлые отправки, начальство не испугалось разгула антинемецких манифестаций и близким родственникам разрешили пройти на платформу, откуда мы должны были отправляться.