1.1. Единство исторического материализма с философией и политикой пролетариата

Отличительная особенность марксистско-ленинской философии заключается в последовательном и целостном проведении ею до конца единства революционной теории и революционной практики, какого никогда не знала и не может знать философия буржуазии. Философские абстракции, взятые сами по себе, не представляют никакой ценности — по Марксу, Энгельсу и Ленину. Лишь в процессе революционного изменения мира нами, по словам Маркса, познаётся действительность, сила, «посюсторонность» нашего философского мышления. Непоследовательность в этом отношении старого философскою материализма, его незавершённость и односторонность требовали от Маркса и Энгельса дальнейшего углубления и развития философского материализма, его «достройки», доведения материализма до конца путём распространения его на познание человеческого общества и его истории.

Исторический материализм, созданный Марксом и Энгельсом и получивший своё дальнейшее развитие у Ленина, — величайшее завоевание научной мысли, давшее рабочему классу могучее орудие познания и борьбы. «Благодаря двум открытиям, — писал Энгельс, — а именно материалистического понимания истории и прибавочной стоимости, этой тайны капиталистического производства, социализм стал наукой».

Всё революционное значение материалистического понимания истории можно правильно оценить и понять лишь при том условии, если будет вскрыта внутренняя и неразрывная связь, единство, существующие между философией марксизма-ленинизма и его исторической теорией, между диалектическим и историческим материализмом. Неудивительно, что буржуазные «опровергатели» Маркса и вторящие им оппортунисты всех мастей направляли стрелы своей критики именно против этого важнейшего положения марксизма. Старый ревизионизм — в лице маститого Эд. Бернштейна и др. — действовал в этом вопросе весьма откровенно. Он просто-напросто отвергал «предательскую» диалектику; он отрицал материальную обусловленность исторического развития, которое должно привести нас к коммунистическому обществу. Он понимал исторический материализм, как теорию мирной «эволюции» буржуазного общества, при которой «„движение“ — всё, цель — ничто».

Теоретический папа современного социал-фашизма, К. Каутский, несмотря на то, что он давно полностью изменил марксизму — он никогда и не был последовательным марксистом‚ — предпочитает ещё стыдливо прикрываться ризами «марксистской» фразеологии. Каутский стремится доказать, что он горой стоит за материализм, за материалистическое понимание истории! Он признаёт, что «исторический материализм есть материализм, применённый к истории», что Маркс и Энгельс исходили в своих изысканиях «из определённой философии». Но Каутский ухитряется свести весь свой «философский материализм к „методу“». При этом он отрывает «метод» исторического познания от философского мировоззрения и приходит к выводу, что «„материалистическое“ понимание истории не связано с материалистической философией». По словам Каутского, «оно совместимо (vereinbar) со всяким мировоззрением, которое пользуется методом диалектического материализма или по меньшей мере не находится с этим последним в несовместимом (unvereinbar) противоречии». Иными словами, исторический материализм «совместим» со всякой философией, кроме той, с которой он «несовместим»!

Каутский здесь задним числом лишь в несколько более завуалированной форме перешёл на позиции своих ревизионистских собратьев — Отто Бауэра, Макса Адлера, Фридриха Адлера, Форлендера, А. Богданова. Последние ещё четверть века назад заявляли, что исторический материализм Маркса не нуждается ни в каком «грубом», «метафизическом», «устарелом» философском материализме, что историческая теория Маркса вполне «совместима» с кантианством, с махизмом, с позитивизмом, с этическим социализмом. Наши отечественные «легальные марксисты» — Струве‚ Булгаков, Бердяев, Туган-Барановский (откровенные ратоборцы развивавшегося русского капитализма) — также считали, что историческая и экономическая теория Маркса не связана с философией материализма, и стремились отыскать для неё новое «философское обоснование» в кантианстве.

Каутский разрывает единство мировоззрения и метода, отличающее философию диалектического материализма и всецело проникающее и материалистическое понимание истории.

Философские абстракции, обособленные от реальной истории, разумеется, не имеют никакой ценности. Они ведут к схоластике, к идеализму. Но и историческая теория Маркса, — если попытаться её обособить от её философской основы, от материалистической диалектики, теряет всё своё глубокое философское и революционное значение. Она превращается тогда в одну из многих разновидностей буржуазного «позитивизма» в истории, в так называемый «экономический материализм». Экономический материализм представляет собой типично буржуазную теорию, которая отличается от других теорий лишь тем, что она особенно подчёркивает значение экономического «фактора» среди прочих «факторов», движущих историю общества. При этом очень часто чисто идеалистически понимают развитие самой экономики.

Такой выхолощенный ревизионистами «марксизм», разумеется, нисколько не опасен для буржуазии и охотно ею приемлется. На почве «экономического» объяснения истории стоит сейчас немалое число буржуазных «объективных» историков и экономистов. Они «приемлют» экономическую и с оговорками историческую теорию Маркса. Они склонны «признавать» даже наличие классов и классовой борьбы в современном обществе. Но они не доводят свой «марксизм» до одной существенной «мелочи»: до признания исторического, преходящего характера всякого классового неравенства, до признания диктатуры пролетариата, ведущей к бесклассовому обществу, к уничтожению классов. Для такого признания мало одного «экономического» материализма: здесь нужна революционная материалистическая диалектика.

Исторический материализм представляет собою применение диалектического материализма к познанию общества, он есть распространение философского материализма на познание общественной жизни с целью её изменения. Это единство диалектического и исторического материализма, их прямая и неразрывная связь, сразу обнаруживается, стоит только подойти к основной задаче, которую, по словам Маркса, ставит перед собой материалистическое понимание истории: «объяснение общественного сознания из общественного бытия». «Материализм вообще, — писал по этому поводу Ленин, — признаёт объективно реальное бытие (материю), независимое от сознания, от ощущений, от опыта и т. д. человечества. Материализм исторический признаёт общественное бытие независимым от общественного сознания человечества. Сознание и там и тут есть только отражение бытия, в лучшем случае приблизительно верное (адэкватное, идеально-точное) его отражение. В этой философии марксизма, вылитой из одного куска стали, нельзя вынуть ни одной основной посылки, ни одной существенной части, не отходя от объективной истины, не падая в объятия буржуазно-реакционной лжи».

Мы легко попадём в болото буржуазной исторической науки, если, применяя материализм в истории, хоть на шаг отступим от последовательного проведения материалистической теории отражения. Но мы останемся в том же болоте, если, изучая объективный, от сознания независимый ход общественного развития, мы позабудем о революционной диалектике. Между объектом и субъектом, между общественным бытием и общественным сознанием в их историческом развитии существует диалектическое взаимоотношение. Общественное сознание отражает общественное бытие и в этом последнем находит своё объяснение. Но это сознание играет отнюдь не пассивную роль в развитии общественного бытия. Общественное сознание оказывает обратное воздействие на развитие общественного бытия, и эта роль общественного сознания тем более значительна, чем более правильно сознание отражает объективные законы развития общества. Охватить объективную, независимую от общественного сознания, диалектику общественного бытия с тем, чтобы возможно более отчётливо, правильно, критически суметь воздействовать на ход общественного развития при помощи своего общественного сознания, классового сознания передового революционного класса, с тем, чтобы определить свои классовые позиции, свою роль в борьбе за ход исторического развития — вот в чём видели Маркс и Ленин основную задачу исторического материализма. И в этом они усматривали основное различие между материалистом и вульгарным историческим объективистом.

В изображении теоретиков международного меньшевизма исторический материализм нередко превращается в чуть ли не фаталистическую теорию, в какого-то пассивного регистратора объективно-неизбежного, неумолимого хода исторического развития. Объективно необходимый ход исторического движения изображается ими совершенно абстрактно, вне реального движения классов, без учёта классовой борьбы — этой, по выражению Маркса, величайшей движущей силы истории. Отсюда — профессорский объективизм этих карикатурных «марксистов». На словах они жаждут стать на некую якобы объективно «беспристрастную», надклассовую точку зрения в оценке исторического развития, а на деле являются выразителями настроений и стремлений буржуазии.

Исторический материализм менее всего похож на ту «объективную», «внеклассовую», «беспартийную» «аполитичную» теорию, под гребёнку которой его стремятся остричь Каутский, Макс Адлер и прочие теоретические приживальщики буржуазии. Революционный марксизм видит в материалистическом понимании истории действенную теорию и притом теорию, выразители которой занимают определённые классовые, партийные позиции в современной классовой борьбе. Исторический материализм от начала до конца — классовая, партийная теория. Исторический материализм неразрывно связан с мировоззрением пролетариата и его партии, с революционной диалектикой, с теорией классовой борьбы и пролетарской революции — с научным коммунизмом. Разделять материалистическое объяснение истории на части, принимать одни из этих частей и отказываться от других могут только путаники и эклектики. В его правильном понимании исторический материализм поэтому абсолютно неприемлем для буржуазной общественной науки, органически ей чужд и враждебен. Исторический материализм неотделим от своего революционного содержания, немыслим вне самой тесной связи с политической борьбой рабочего класса. Соединение высшей и строгой научности, которая делает исторический материализм высшим достижением общественной науки, с революционностью — притом соединение, внутренне и неразрывно данное в самой исторической теории — вот в чём, по словам Ленина, её непреодолимая привлекательная сила.

 

1.2. Основные черты материалистического понимания истории

В самой предварительной форме остановимся на некоторых важнейших чертах материалистического понимания истории, на тех его особенностях, которые получили своё развитие в работах Маркса, Энгельса и Ленина.

Было бы совершенно неправильно, как это иногда делается, рассматривать исторический материализм как результат одних только экономических исследований Маркса, или приурочить его зарождение к появлению знаменитого «Предисловия к критике политической экономии». Исторический материализм сложился как стройная и целостная научная теория, в результате критического преодоления Марксом и Энгельсом всех трёх источников марксизма: классической философии, политической экономии и утопического социализма. Во всех этих трёх источниках шла историческая подготовка отдельных элементов будущего материалистического понимания истории: как мы увидим дальше, оно подготовлялось и в учении старого материализма о роли социальной среды, и в некоторых моментах гегелевской философии истории и его же философии права, и в учениях экономистов-классиков о труде как источнике богатства, и в воззрениях утопических социалистов на общественные противоречия и классовую борьбу.

Но все эти философские, исторические, экономические и т. д. социальные теории изображали только отдельные стороны исторического процесса. Эти теории подготовили лишь сырой материал, который они не смогли поднять на ступень научного обобщения. Выполнению последней задачи препятствовали причины, коренящиеся в буржуазной и мелкобуржуазной природе этих учений. Этому мешало непоследовательное проведение ими материализма, при котором сохранялось засилие идеализма в истории, а также отсутствие в этих теориях диалектического взгляда на общественные отношения как на изменяющиеся, преходящие, исторические образования. Старая философия истории и классики политической экономии в основном стояли на точке зрения признания некоторой вечной, неизменной «сущности» человека; они искали эту сущность в стремлениях и интересах отдельной личности, в «отъединившемся» от общества буржуазном индивиде‚ который якобы вступает в договор с другими индивидами и таким путём создаёт «гражданское» общество. Они имели представление лишь об «отдельных индивидах и гражданском обществе» (Маркс). Они ограничивались рассмотрением идейных побудительных мотивов деятельности отдельных лиц, без дальнейшего исследования материальных корней этих идей в общественных условиях производства; в лучшем случае, старые материалисты говорили о «населении» вообще, о выступающих в истории «народах», о «человеческом роде» и т. д.

Основной недостаток всех прежних исторических теорий заключался в неумении их стать на правильный путь подлинно научного обобщения. Во-первых‚ в неумении их уловить объективную закономерность в развитии общества, в неумении вскрыть корни идейных мотивов, побуждающих к деятельности отдельных лиц, в условиях материального производства. Во-вторых, в неумении этих теоретиков подняться от действия отдельных личностей к действиям масс, к действиям целых общественных классов. Все эти недостатки старой философии истории и политической экономии объясняются особенностями экономического положения буржуазии и обусловленным ими мировоззрением. Нужно было стать на путь решительного критического преодоления старого созерцательного материализма и старой идеалистической философии истории. Это оказалось под силу лишь философии диалектического материализма, философии нового революционного класса — пролетариата. Впитав в себя и критически переработав все высшие достижения прежних социальных теорий, связав социальную теорию с непосредственной революционной практикой пролетариата, марксизм, по словам Ленина, сумел поднять старую историю и социологию «на степень науки». Марксизм указал «путь к научному изучению истории как единого, закономерного во всей своей громадной разносторонности и противоречивости процесса».

Исторический материализм Маркса и Энгельса впервые дал правильное диалектическое разрешение вопроса об отношении между природой и обществом. Нужно было прежде всего устранить тот разрыв между природой и историей, который проводили идеалисты и «субъективные» мыслители — «точно это две обособленные друг от друга вещи, точно человек не есть историческая природа и не имеет перед собой природной, естественной истории». Но нужно было также покончить и с прежними попытками подойти к обществу натуралистически, отождествить общество с остальной природой, с физическими, биологическими и т. д. явлениями, — покончить со взглядами, которые были характерны в частности для старого механического материализма. Нужно было показать единство природы и истории, при правильном учёте специфических особенностей общественной жизни и законов её развития, отличающих её от остальной природы. Это единственно правильное положение было выдвинуто и развито марксизмом. Пресловутая «сущность» человека была раскрыта, как его подлинная сущность — в «совокупности общественных отношений» (Маркс), «определённых конкретно-исторически» (Ленин). Качественное своеобразие общественной жизни, отличающее общество от всей остальной природы, было открыто Марксом и Энгельсом в общественном процессе труда, в способах производства, сменяющих друг друга, благодаря изменению характера соединения рабочей силы со средствами производства. Материальное, общественно-обусловленное производство, состояние производительных сил и совокупность производственных отношений, складывающихся в процессе производства людьми материальной жизни и соответствующих определённой ступени развития их материальных производительных сил, притом на огромном протяжении предшествующей истории отношений антагонистических, классовых‚ — вот то главное, решающее, та основа общества, из которой стали исходить Маркс и Энгельс для понимания структуры всякого общества и законов его развития. Тем самым ими было проведено различие между экономическим содержанием общественной жизни и её политическими и идеологическими формами, между экономической структурой общества, — его реальным основанием, и возвышающейся на этом основании правовой и политической надстройкой и обусловленными им формами общественного сознания. «Способ производства материальной жизни, — гласит знаменитый материалистический тезис Маркса, — обусловливает собой процесс жизни социальной, политической и духовной вообще. Не сознание людей определяет их бытие, но, напротив, общественное бытие определяет их сознание».

Говоря об обществе, Маркс с особенной силой подчеркнул исторический характер каждой ступени формирования и развития общества, необходимость рассматривать общество не только как единство истории человечества, но всегда и в его конкретной определённости, на каждой особой исторической ступени его развития. «Производственные отношения, — писал Маркс, — в своей совокупности образуют то, что называют общественными отношениями, обществом и притом обществом на определённой исторической ступени развития — обществом со своеобразным, отличным от других, характером. Античное общество, феодальное общество, буржуазное общество суть такие совокупности производственных отношений, из которых каждое одновременно означает особую ступень в развитии истории человечества».

Понятие общественно-экономической формации — основное понятие теории исторического материализма. Оно разрешило те трудности, которые оставались непреодолимыми как для идеалистического, так и для вульгарно материалистического, механистического понимания истории. Оно указало путь к объективному научному обобщению социальных явлений, к нахождению материальных основ исторического процесса. Оно позволило установить специфическое отличие всякого общества от природы, качественное своеобразие общественной жизни и закономерность хода исторического развития. Вместо того, чтобы начинать с пустых рассуждений об обществе «вообще», оно выдвинуло на первый план изучение особых, исторически определённых систем производственных отношений. Понятие общественно-экономической формации позволило вскрыть действительные корни идейных побудительных мотивов людей в их материальной практике, увидеть в формах общественного сознания отражение общественного бытия. Тем самым исторический материализм дал возможность выявить действительную роль, которую может сыграть сознание и воля отдельной личности в историческом развитии.

Но этим была выполнена только одна часть стоявшей перед Марксом и Энгельсом задачи. Применяя свой материалистический тезис к современному антагонистическому обществу и к изучению ряда предшествовавших ему экономических формаций, Маркс и Энгельс открыли закономерность в развитии этих обществ — закономерность классовой борьбы. Теория классовой борьбы становится для Маркса и Энгельса руководящей нитью социального исследования в классовом обществе. Стремления, интересы и действия отдельных личностей изучаются Марксом и Энгельсом как обусловленные общественными условиями жизни больших масс населения — классов. Эти стремления и действия личностей были обобщены и сведены к действиям общественных групп, к действиям и борьбе классов — эксплоатирующих и эксплоатируемых, — которые различаются между собой своим положением в системе производственных отношении, отношением к средствам производства, ролью в общественной организации труда.

Вся предшествовавшая история общества, за исключением эпохи первобытного коммунизма, является историей борьбы классов. Все общественные экономические формации с антагонистической структурой — это системы производственных отношений, историческая закономерность развития которых построена на классовом антагонизме, имеет классовое содержание, осуществляется в движении и борьбе классов. Движущей силой истории оказывается антагонизм между классом, господствующим при существующем порядке производственных отношений, и эксплоатируемым им производительным классом, являющимся крупнейшей производительной силой. Внутренние противоречия названных экономических формаций неизбежно приводят к тому, что «на известной ступени своего развития материальные производительные силы, — согласно знаменитой формулировке Маркса, — впадают в противоречие с существующими производственными отношениями, или, употребляя юридическое выражение, с имущественными отношениями, внутри которых они до сих пор действовали. Из форм развития производительных сил эти отношения становятся их оковами. Тогда наступает эпоха социальной революции».

Так был открыт и обоснован Марксом и Энгельсом всеобщий закон развития классовых формаций — закон социальной революции. Тщательное изучение ими особой экономической структуры современной капиталистической общественной формации и антагонистических закономерностей, движущих её развитие, выяснило для Маркса и Энгельса неизбежность конфликта между растущими производительными силами и производственными отношениями капитализма, невозможность разрешить при капитализме основное его противоречие между общественным производством и индивидуальным присвоением. Этим путём ими была обоснована историческая закономерность пролетарской революции и периода диктатуры пролетариата, в течение которого завершается борьба и происходит окончательное уничтожение классов. Так материалистическое понимание истории приводит Маркса и Энгельса к научному коммунизму.

«Коммунизм для нас не состояние, которое должно быть установлено, — писали Маркс и Энгельс ещё в своей ранней работе о Фейербахе‚ — не идеал, с которым должна сообразоваться действительность. Мы называем коммунизмом реальное движение, которое уничтожает теперешнее состояние. Условия этого движения вытекают из имеющихся теперь налицо в действительности предпосылок…» «Не критика, а революция является движущей силой истории» Учение о коммунистической революции, как необходимая составная часть материалистического понимания истории и необходимый из него вывод, красной нитью проходит через все работы Маркса и Энгельса, начиная с «Немецкой идеологии» и «Коммунистического манифеста». Учением о революции всецело проникнута и упомянутая знаменитая формулировка предисловия Маркса «К критике политической экономии». На материалистическом понимании истории — в этом, единственно правильном, революционном его значении — построено и всё экономическое учение Маркса, развитое им в «Капитале». Здесь Маркс ставит себе задачу на изучении капиталистической экономической формации показать всю силу материалистического метода: объяснить закономерность развития и обосновать объективную неизбежность гибели капитализма.

Переворот в экономическом основании, по словам Маркса, влечёт за собой преобразование всей правовой, политической и идеологической надстройки. Маркс предлагает строго различать между материальным переворотом в условиях производства и отражением этого конфликта в политических и идеологических формах. Он предлагает не судить о революционной эпохе по её сознанию, а, наоборот, объяснять самое сознание из противоречий материальной жизни. Из этих противоречий материальной жизни исторически возникает и коммунистическое сознание, — сознание необходимости пролетарской революции в умах эксплоатируемого класса, — пролетариата. Эта задача, по словам Маркса, выдвигается человечеством лишь тогда, когда «существуют материальные условия, необходимые для её разрешения, или, когда они, по крайней мере, находятся в процессе возникновения».

Однако, было бы величайшей ошибкой придавать последнему положению Маркса какое-либо фаталистическое значение. Неправильно истолковывать его в духе меньшевистской недооценки роли политической борьбы и общественного сознания в историческом развитии. Маркс неоднократно отмечал исключительно важную роль, которую играет в истории политика, поскольку она является «концентрированным выражением экономики». Общеизвестно также изречение Маркса о том, что «идеи становятся материальной силой, поскольку они овладевают массами». Энгельс в целом ряде своих писем не уставал разъяснять значение того обратного воздействия, которое надстройка всегда оказывает на экономику в процессе исторического развития.

В своём развитии марксизм должен был подвергнуть самой жестокой критике буржуазную эклектическую теорию множества «факторов» исторического развития, согласно которой и экономика, и политический «фактор», и идейный «фактор», и расовый «фактор» рассматриваются как равноправные факторы в этом историческом развитии. Маркс и Энгельс выяснили значение экономической необходимости, которая, в конечном счёте, определяет характер и политического и идеологического развития и «пробивает себе дорогу сквозь толпу исторических случайностей» (Энгельс). Однако, материализм, проводимый Марксом и Энгельсом в истории, ничего общего не имеет с односторонним и ограниченным «экономическим материализмом», который чисто механистически и односторонне понимает зависимость надстроек от экономического «фактора». Ничего общего марксизм не имеет также и с меньшевистской фаталистической теорией «производительных сил», которая видит в политической организации и в общественном сознании лишь пассивный продукт развития условий производства. Для успеха пролетарской революции необходимы и объективные и субъективные предпосылки, нужно сознание пролетариатом необходимости коренной революции, нужна организация его в революционную партию.

Роль личности в истории поэтому вовсе не отрицается марксизмом, как это полагали некогда субъективисты-народники; эта роль отдельной личности получает лишь правильную оценку. Устраняя поповскую побасёнку о «свободе воли», рассматривая личность всегда как члена определённого класса, находящегося в определённых материальных условиях и руководящегося определёнными классовыми интересами, марксизм вовсе не забывает того, что сами «люди делают свою историю» (Маркс). В своей деятельности каждый отдельный человек имеет возможность не только стихийно, но и сознательно участвовать в развитии исторической необходимости — содействовать этой последней, определить свою роль в революционном процессе, в котором совершается выход за пределы данных производственных отношений, содействовать ускорению или замедлению данного исторического развития. Это происходит в том случае, если он правильно познаёт законы этого развития, законы этой необходимости. Воздействие отдельного человека на общественное развитие осуществляется в той мере, в коей он связывает свою деятельность с деятельностью определённых классов и партий, борьба которых движет вперёд историю.

«Свобода есть познанная необходимость» — это положение Энгельса является основным для исторического материализма как научной теории пролетарской революции.

 

1.3. Исторический материализм как научная теория, как метод, как руководство для действия

После того, как мы уяснили себе основные черты материалистического понимания истории, легче разрешить и другой вопрос. Что же, собственно, надлежит понимать под историческим материализмом? Очевидно, что, говоря о материализме в истории, мы имеем в виду уже конкретизацию общих основ марксистско-ленинской философии диалектического материализма, которыми мы занимались до сих пор. Конечно, ни на минуту мы не должны забывать, что философский материализм необходимо должен быть «достроен доверху», проведён до конца и что в этом смысле исторический материализм представляет собой необходимый составной момент самой марксистско-ленинской философии. Но в то же время мы имеем в историческом материализме особое применение диалектического материализма к истории, подобно тому как он применяется нами также и к изучению природы. Очевидно, с другой стороны, что исторический материализм нельзя свести к одним идеям научного коммунизма, развитым Марксом и Энгельсом в «Коммунистическом манифесте», и к вытекающим отсюда основным положениям пролетарской стратегии и тактики. Достаточно, однако, проследить последовательно основной материалистический тезис Маркса на современном буржуазном обществе, чтобы мы пришли к теории научного коммунизма и к тактике пролетарской борьбы как необходимой «стороне материализма» (Ленин). Всякое схоластическое, чрезмерное разграничение между философией, исторической теорией и программой политической борьбы марксизма-ленинизма только помешало бы нам понять органическое единство всех сторон и составных частей последовательно проведённого до конца диалектико-материалистического воззрения. И, тем не менее, для того, чтобы у нас создалось правильное представление об этой связи, о единстве существующих между общими основами марксистско-ленинской философии, материалистическим пониманием истории и научным коммунизмом — крайне важно показать особенности исторического материализма как научной теории и научного метода.

Итак, прежде всего, что такое исторический материализм — научная теория или метод исторического, общественного познания, социальная методология? На этот счёт в нашей современной советской литературе обозначились две резко противоположные точки зрения. Одни авторы полагают, что исторический материализм есть прежде всего теория — в том смысле, что в этой теории излагается общее учение об обществе и законах его развития. Наиболее отчётливое выражение эта точка зрения получила у т. Бухарина. По мнению т. Бухарина, исторический материализм «есть общее учение об обществе и законах его развития, т. е. социология… То обстоятельство, что она (теория исторического материализма) есть метод для истории, ни в коем случае не уничтожает её значения как социологической теории». «Социология есть наиболее общая (абстрактная) из общественных наук…»

Мы ещё вернёмся к вопросу о «социологии». Но нетрудно заметить, что в этих взглядах на предмет исторического материализма мы имеем типичный для механистических воззрений т. Бухарина разрыв между «общим учением об обществе» и конкретными законами исторического развития. Тов. Бухарин проводит явное различие между теорией, взятой самой по себе, и той же теорией, как «методом для истории», между «абстрактным» историческим материализмом и «конкретной» историей, как «материалом» для социологических обобщений. Исторический материализм, при таком понимании, предстаёт как совокупность абстрактно теоретических предпосылок, которые «извне» прилагаются к конкретным историческим явлениям.

Другая, внешне противоположная точка зрения, в действительности же очень близкая к первой, нашла своё выражение в меньшевиствующем идеализме: здесь упор делается на исторический материализм лишь как на социальную методологию, как на своего рода абстрактную логику или «диалектику» общественного познания. Так например, по мнению Карева, в историческом материализме, в противовес механицизму, мы должны «выдвинуть его методологическое и историческое содержание». Наряду с материалистической диалектикой, как общей методологией и диалектикой природы, «мы получаем исторический материализм, диалектику истории, которая представляет собой методологию общественных наук…» «Задачей исторического материализма является выработка тех предпосылок, с помощью которых мы должны подходить к „изучению истории“». Таково, по мнению Карева, «методологическое содержание» исторического материализма. «Историческое содержание» исторического материализма, согласно этой точке зрения, состоит, по словам Карева, в том, что исторический материализм «изучает различные законы различных общественных форм; но общим, связующим их, остаётся переход этих законов, смена их и метод изучения этой смены».

Цитируемый нами автор ссылается здесь на старые работы K. Каутского. Каутский действительно и в прошлых своих работах развивал подобные взгляды. Но это не значит, что эта точка зрения Каутского и меньшевиствующих идеалистов имеет что либо общее с подлинно марксистским пониманием исторического материализма. Мы вскрываем в ней своеобразное соединение наиболее абстрактного «методологизирования» и в то же время явно эмпирического подхода к отдельным формам и явлениям исторического процесса. Подобные рассуждения привели в дальнейшем Каутского к печальному итогу: к отрыву «метода» от материалистического мировоззрения, к пониманию исторических особенностей каждой эпохи в духе вульгарного позитивизма и ползучего эмпиризма. Характерно, что эти тенденции имеют место и в меньшевиствующем идеализме.

Как раз у Карева в его трактовке предмета исторического материализма получила своё яркое выражение эклектическая точка зрения, сочетающая в себе, с одной стороны, отрыв формы от содержания исторического материализма как науки, абстрактное «методологизирование» по вопросу о том, «что представляет собой эта наука по своей форме», производимое без анализа «содержания исторического материализма» (Карев), превращение исторического материализма в систему голых абстракций и предпосылок и, с другой стороны, совершенно эмпирический, вульгарно-позитивистический подход к изучению и пониманию исторических закономерностей отдельных формаций.

При обеих изложенных нами точках зрения пропадает собственный предмет исторического материализма — исторический процесс развития общественно-экономических формаций. В первом случае у т. Бухарина абстрактная, заранее созданная им схема «общества вообще» подменяет изучение подлинного исторического процесса в его особых, качественно отличных одна от другой формах общества. Во втором случае — у меньшевиствующего идеализма — исчезает из поля внимания исторический материализм как единая целостная общая теория общественно-исторического развития: налицо лишь некоторые заранее данные абстрактные предпосылки да ряд отличных одна от другой общественных форморазрозненных социальных явлений. Социальный «метод» и в этом случае совершенно теряет свою материальную, конкретно-историческую основу. Всё различие между механистической и меньшевиствующе-идеалистической позициями в вопросе о предмете исторического материализма состоит лишь в том, что для т. Бухарина его общее учение об «обществе» представляет собой неизменный, заранее данный масштаб, который механически применяется к истории. Меньшевиствующие же идеалисты растворяют историческую теорию марксизма в «методе»: они превращают бухаринские «общие законы» в совокупность столь же абстрактных логических категорий, с которыми мы лишь «подходим» к изучению особых законов различных общественных форм. И у тех, и у других нет исторического процесса развития общества.

Механист Бухарин распространяет своё учение об «обществе вообще» — в виде пресловутой теории общественного равновесия — на эпоху империализма и на переходный период, видя в «организующей» тенденции пролетариата прямое продолжение «организованного» капитализма, ища действия одних и тех же законов рынка, не понимая качественного различия обоих периодов. Меньшевиствующие идеалисты тоже подменяют конкретное изучение развития империализма и соотношения экономических укладов в переходный период пустыми «методологическими» абстракциями. Поэтому, говоря об особенностях империализма и переходного периода, они понимают эти особенности эмпирически, субъективистски‚ — видят в экономике империализма «прогресс», социалистическое строительство рассматривают как проявление «идеи» коллективности и т. п.

Между тем Маркс, Энгельс, Ленин дают нам все важнейшие указания по вопросу о предмете развитого ими материалистического понимания истории. В основе их исторического материализма лежит последовательное проведение ими материалистической теории отражения и диалектическое понимание связи, существующей между общим и особенным в процессе развития общества. Энгельс, говоря об историческом материализме, называет его не только методом исследования, но и «историческим мировоззрением», материалистической «теорией истории». Он подчёркивает неразрывное единство мировоззрения и метода, метода и теории в историческом материализме. Маркс, Энгельс, Ленин боролись с характерным и для механистов, и для меньшевиствующих идеалистов противопоставлением исторического материализма и истории как некоторых абстрактно-логических предпосылок и конкретного исторического «материализма». Логическое исследование всегда было для Маркса, Энгельса, Ленина ни чем иным, как отражением той же истории, но лишь обобщённым его отражением, а потому и исправленным по законам, которые показывает сам действительный ход исторического развития.

По словам Энгельса, Маркс открыл закон движения, закон развития человеческой истории. Общие «материалистические основы метода» (Маркс), изложенные им в предисловии «К критике политической экономии», являются только отражением общего материального закона исторического движения. Эти основы представляют собой вовсе не «наиболее абстрактную из общественных наук» бухаринскую «социологию» и не «систему законов и категорий исторического материализма» (Карев). В предисловии «К критике политической экономии» Марксом изложен в наиболее общих и основных чертах естественно-исторический‚ т. е. закономерный, процесс развития общественных формаций и объяснён таким путём основной закон их развития и смены. Тем самым Марксом дана научная теория общественно-исторического развития. Показать процесс исторического развития общественных укладов, выявить их внутренние законы, необходимо обусловливающие переход от одной формации к другой, более высокой; показать объективную закономерность этого разностороннего и противоречивого процесса; охватить в основных чертах эту объективную диалектику общественного развития, независимую от общественного сознания, — таков предмет, таково содержание исторического материализма. В этом именно смысле Ленин называет исторический материализм «поразительно цельной и стройной научной теорией, показывающей, как из одного уклада общественной жизни развивается, вследствие роста производительных сил, другой, более высокий».

Исторический материализм — прежде всего материалистическая теория истории (Энгельс), в общих и основных чертах отражающая исторический процесс развития общественных формаций, вскрывающая антагонистический характер этого развития в пределах классового общества. Но исторический материализм вовсе не превращается оттого в абстрактную, «надисторическую», историко-философскую схему развития, которой фатально должны подчиняться все народы, независимо от их конкретно-исторических условий, и которую можно «применять» как своего рода «отмычку» — по выражению Маркса — при разрешении всех исторических вопросов. Маркс решительно протестовал против всякого пустого исторического схематизма, против того понимания «общего учения об обществе», которое выдвигается например в «социологии» т. Бухарина. Развитие общества всегда конкретно, оно соединяет в себе общие черты с особенностями отдельных исторических этапов. Общий закон движения человеческой истории, открытый Марксом, — согласно которому, по определению Энгельса, конечную причину всех исторических событий нужно искать в изменениях, вместе с изменением высоты производительных сил, способа производства и обмена и в борьбе классов, выражающей эти внутренние общественные противоречия в пределах классового общества, — этот общий закон получает своё различное конкретное проявление в различных общественных формациях. Только исходя из конкретного изучения исторически-определённых условий развития данной формации, — феодальной, капиталистической и т. д., a не из одних общих теорий об «обществе вообще», можно понять качественные особенности данной структуры — как специфически проявляется в них общий закон движения истории. Исторический материализм изучает всегда «общество на определённой исторической ступени его развития».

Только исходя из диалектико-материалистической теории познания, мы можем понять, каким образом исторический материализм становится методом исследования социальных явлений, методологией общественных наук. Как научная теория, отражающая естественно-исторический процесс развития общественных формаций и вместе с тем наиболее общий закон этого движения человеческой истории как точная формулировка этого действительного процесса, исторический материализм становится тем самым и методологической теорией, «теорией о методе в общественной науке» (Ленин)‚ теорией, дающей нам «единственный научный приём объяснения истории» (Ленин). Методологический приём этот заключается в выделении материальных производственных отношений данной формации как действительной материальной основы всего исторического развития. Он состоит, стало быть, в том, что каждое социальное, историческое событие может получить своё освещение и объяснение с помощью исторического материализма, поскольку мы его объясняем как явление, связанное с исторически-определённым типом производственных отношений и развитием этих последних; каждое историческое явление оказывается составной органической частью определённой общественно-экономической формации и изучается в процессе движения этой последней.

Отсюда ясно, что нет абстрактной социальной методологии, годной «вообще»: метод исторического материализма конкретен, он обусловлен особым характером изучаемых социальных закономерностей. В этом смысле исторический материализм не отгорожен китайской стеной от конкретной истории, равным образом не отделён он непроходимыми гранями и от марксистской политической экономии и от других общественных наук. Исторический материализм представляет собою не опустошённую «абстракцию» от конкретной истории, но философское, теоретическое и методологическое существенное содержание самой исторической науки, отражающей конкретный процесс исторического развития. В этом и обнаруживается в историческом материализме как теории неразрывная связь, установленная марксизмом между логическим и историческим, между философией и историей. Будучи направлен на изучение внутренней связи производственных отношений в капиталистическом обществе и в других общественных формациях, исторический материализм становится методологической основой для политической экономии.

Конкретное историческое изучение в пределах классового общества направляется на вскрытие внутренних противоречий и классового антагонизма, лежащих в основе данного уклада исторической жизни. Исторический материализм однако не должен, как мы уже выяснили, ограничиться голым, «объективным» констатированием наличия этих противоречий. В самих законах функционирования и развития данной формации исторический материализм должен вскрыть и выявить законы её неизбежной гибели, обосновать необходимость замены её новым общественным укладом. Он должен показать необходимость выхода за пределы данных производственных отношений, выявить роль передового класса в борьбе за новый уклад. Исторический материализм должен, короче говоря, быть руководством для революционного действия. Исторический материализм представляет собой единство всех перечисленных моментов: теорию исторического развития, метод социального исследования, руководство для революционного действия. Теория классовой борьбы остаётся постоянной руководящей нитью социального исследования и революционной практики в пределах классового общества.

 

1.4. Исторический материализм и старый механический материализм. Сущность буржуазной социологии

Такое, единственно правильное, научное и революционное понимание марксистско-ленинской исторической теории выработалось не сразу. Оно представляет собой результат жестокой теоретической борьбы, которую марксизм вёл и ведёт с самыми различными видами буржуазных, ревизионистских течений в современном обществе.

Эти теории отражают классовые интересы и настроения современной буржуазии и мелкой буржуазии: в ней находят своё отражение изменения, происшедшие в положении буржуазии вместе с переходом капитализма в его последнюю империалистическую фазу, процесс фашизации буржуазии, противоречивое положение и двойственность мелкой буржуазии, идеологическое влияние той и другой на рабочее движение, борьба пролетариата за идейную чистоту своей теории. В теоретической борьбе, развивающейся в пределах Советского союза, получают своё выражение особенности положения буржуазии и мелкой буржуазии в условиях диктатуры пролетариата и борьба пролетариата за свою идейную гегемонию. Ожесточённая классовая борьба со всеми её особенностями в эпоху империализма и пролетарских революций — вот что в конечном счёте определяет характер теоретической борьбы, которую ведёт сейчас исторический материализм с различными видами буржуазного социологического позитивизма, механического материализма и натурализма, субъективизма, махизма, кантианского и гегельянского идеализма, — со всеми отзвуками, которые находят названные враждебные нам исторические концепции в советской обстановке, в нашей собственной партийной среде.

Методологические корни этих исторических теорий упираются однако не только в настоящее, но и в прошлое — в процесс исторического развития буржуазной теоретической мысли. Сопоставляя современные буржуазные и революционные теории со старой философией истории и социологией, мы ещё явственнее обнаруживаем их бьющую в глаза антинаучность, ветхость их теоретических доводов, весь исторический маразм загнивающей буржуазной теоретической мысли.

Это относится, прежде всего, ко всем проявлениям механического материализма, к так называемому натурализму и буржуазному социологизму в современной исторической и экономической науке. Современный механический материализм и натурализм в своём теоретическом прошлом восходят к воззрениям буржуазных философов-просветителей XVII и XVIII вв. Между старым и современным механицизмом в их применении к истории имеется однако существенное различие, которое обусловлено коренным различием двух исторических этапов в развитии буржуазного общества.

Старый механический материализм выражал собою идеологию назревающей и побеждающей буржуазной революции, воззрения восходящего тогда класса буржуазии. Он стоял на всей высоте достижений современной ему общественной науки, он стремился обосновать революционную теорию необходимого буржуазии исторического преобразования. Он подвергал для этого беспощадной критике разума старые феодальные привилегии, все существовавшие формы общества и государства, все традиционные представления. Но, будучи материализмом «снизу», т. е. в области изучения природы, старый механический материализм — до Фейербаха включительно — ещё оставался «идеализмом сверху» (Энгельс), т. е. оставался идеализмом в своём понимании общества и его истории. Его критика феодальных порядков была критикой во имя разумности, критикой, отправляющейся от представлений об истинной, разумной сущности человека. Будучи чужд идее развития, старый материализм ещё не дорос до диалектического взгляда на условия общественной жизни как на изменяющиеся, исторические продукты. Феодальные несправедливости и предрассудки представляются старым материалистам как своего рода уродливые отклонения, благодаря заблуждению людей, от вечных, неизменных естественных законов человеческого существования. Буржуазный индивид с его стремлениями и интересами, наоборот, изображается ими как некое разумное воплощение естественных, прирождённых человеку свойств общественного устройства.

Человек есть продукт социальной среды, обстоятельств, условий организации, воспитания, обусловливающих его взгляды и деятельность, — это прекрасно понимали старые материалисты. «Не природа делает людей злыми, но наши учреждения заставляют их быть такими», — говорил Гольбах. И отсюда философы-материалисты делают тот революционный вывод, что нужно сначала изменить условия социальной среды для того, чтобы можно было воспитать человека в добродетели, в правильном понимании своих интересов. Правильно понятый интерес — вот, по мнению старых материалистов, естественная основа общественной морали, нравственного поведения людей. Природное стремление человека к наслаждению, его себялюбие — но не в узко личном смысле, а в смысле необходимости совпадения между личными и общественными интересами, — таков был исходный материалистический пункт учения Гельвеция. Однако, эти философы не имели отчётливого представления о том, каким образом может и должно произойти изменение социальной среды. Возлагая все надежды на торжество разума, они не видели в самой исторической действительности феодального общества тех внутренне-присущих ей сил и противоречий, которые должны были в процессе развития общества привести его к социальной революции. Они не могли никак поэтому разрешить противоречие между ролью, которую играет в истории внешняя социальная среда, и ролью «разумного» общественного мнения, т. е. деятельностью людей, — противоречие, которое исчезает при диалектико-материалистическом взгляде на общественную жизнь.

С этим недостатком был тесно связан и другой, не менее существенно и резко отличающий воззрения старого механического материализма от диалектического материализма. Старые материалисты не понимали специфических качественных особенностей, присущих общественной жизни, в отличие от остальной природы. Они не видели тех новых особых связей, которые создаются между людьми в процессе общественной жизни и придают ей её качественное своеобразие; они не понимали, что «сущность человека» — это совокупность общественных отношений с присущими им каждый раз особыми закономерностями развития. Поэтому они склонны были рассматривать общество натуралистически — как простой механический агрегат индивидов, строение которого легко можно изменить по воле правительства или на основании «общественного договора», юридического соглашения. Они могли, по словам Маркса, возвыситься только до представления об отдельных эгоистических индивидах, о том, что эти последние объединяются в «гражданском обществе» на основе буржуазного права, юридического договора. Этот натурализм старых механистов имел однако глубокие классовые корни в строении нарождавшегося буржуазного общества, — общества свободной конкуренции и буржуазного «равенства». «Естественный человек» старых механических материалистов был, в сущности, не чем иным как вознесённым на небеса теории буржуазным индивидуумом, товаровладельцем.

Наконец, третий и не менее существенный недостаток воззрений старых материалистов — включая и Фейербаха — заключался в созерцательном характере их философии. Социальная действительность воспринималась им только «в форме объекта, в форме созерцания», но не в форме чувственной человеческой деятельности, не в форме практики. Они различным образом объясняли мир, не понимая задачи изменении мира. Они не видели, что деятельность людей и изменение обстоятельств могут совпадать и что это совпадение достигается в процессе «революционной практики».

Последующая ступень в развитии философского материализма — диалектический материализм — полностью преодолел все эти недостатки воззрений старого механического материализма. Исторический материализм Маркса, Энгельса, Ленина установил исторический, изменяющийся характер общественных отношений и объективно-закономерный характер их развития; он подчеркнул качественное своеобразие общественной жизни и управляющих ею законов в сравнении с остальной природой; он сделал историческую теорию отражением исторической революционной практики и руководством для революционного действия пролетариата. Ошибки старого механического материализма всецело обусловлены тогдашним уровнем развития общества и научного познания. В то же время несомненно, что учение старых механистов о правильно понятом интересе и их представление о человеке как продукте социальной среды сыграли исключительно важную революционную роль в развитии общественной мысли. Как это отмечал Маркс, французский материализм XVIII в. подготовил дальнейшее развитие утопического социализма — Фурье, Оуэна и др.

Утопический социализм начала XIX в. исходит из тех же представлений о значении социальной среды и обстоятельств для воспитания человека, о правильно понятом интересе, как совпадении личного и общественного интересов и т. д. Но наряду с антагонизмом между феодальным и буржуазным обществом утопический социализм вскрывает новое противоречие — внутри самого буржуазного общества, идеализированного механическими материалистами.

Подобно механическим материалистам, эти утопические мыслители остаются идеалистами в области истории и политики. Они выступают отнюдь не в качестве представителей нового класса, пролетариата, а как прежние просветители, они хотят утвердить на земле царство разума и справедливости в интересах всего человечества. Социализм остаётся для них некоей абсолютной истиной, которую надлежит открыть заблуждающемуся человечеству. Но эти утописты уже ощущают классовые различия и противоречия буржуазного общества. Гениальный Фурье возвышается до мастерской сатиры на буржуазные отношения, до понимания всего противоречивого характера буржуазной «цивилизации». Великий утопист Сен-Симон чисто механистически стремится ещё объяснить все явления, исходя из законов тяготения, и таким путём обосновать положительную науку об обществе, социальную физиологию. Но он рассматривает уже буржуазную революцию как процесс классовой борьбы буржуазии против феодалов, как процесс перехода от милитаризма и метафизики к «индустриализму» и положительной науке. Политика, по его мнению, должна стать «наукой о производстве». Во взглядах некоторых французских буржуазных историков эпохи феодальной реставрации (Гизо, Минье, Ог. Тьерри) эти взгляды Сен-Симона на классовое содержание буржуазной революции и на роль в ней буржуазии получили своё дальнейшее развитие. Так, революционные традиции старого механического материализма содействовали подготовке в утопическом социализме учения о классах и классовой борьбе как движущей силе истории.

Однако, на этом и исчерпались революционные возможности старого механического материализма. Вслед за победой промышленной буржуазии она начинает ставить себе уже новые задачи — укрепления и охраны созданного ею капиталистического порядка. Она стремится обосновать необходимость мирного «прогресса» в противоположность революционным устремлениям нового, выступающего на историческую арену класса — пролетариата. Эти цели и преследует новая «позитивная» (положительная) наука об обществе — буржуазная социология. Их открыто выразил уже основатель позитивистской социологии Ог. Конт, который называет её наукой о порядке и прогрессе человеческого общества. Он стремится доказать невозможность «прогресса» без «порядка», a под порядком понимает условия «гармонического» существования общества. Примерно в том же смысле формулируют задачи буржуазной социологии и позднейшие, даже наиболее «левые», её теоретики (M. Ковалевский).

Самый пошлый позитивизм, отвращение ко всякого рода «широким гипотезам», т. е. к широким философским обобщениям, представление о том, что эмпирическая социальная наука «сама себе философия», — характеризуют метод буржуазной социологии. В то время, как новейшие открытия в области физики, биологии и физиологии целиком подтверждают предвидения диалектического материализма и способствуют его дальнейшему развитию, буржуазная социология остаётся проникнутой идеями механицизма, натурализма и исторического идеализма.

Прежде всего, в ней господствует абстрактное, чуждое историзму, представление об обществе и социальных законах «вообще», причём различные «схемы» условий существования и движения общества являются отражением чисто буржуазных представлений об «идеальном» обществе. Буржуазные социологи чужды идее диалектического развития и скачкообразного перехода от одной формации к другой: развитие общества мыслится ими лишь как мирная, спокойная, постепенная эволюция, а современное буржуазное общество представляется как высшая ступень развития, при которой в дальнейшем возможны лишь небольшие улучшения. Буржуазные социологи не желают или не умеют выделить ведущее начало и основу общественного развития — экономическую структуру общества, — и потому они предпочитают говорить о многих «факторах» этого развития. Боязнь затронуть вопрос об изменении экономической структуры общества заставляет буржуазную социологию представлять себе самую эволюцию общества идеалистически — как «прогресс» правовых идей, науки, духовной «культуры». Буржуазная социология совершенно чужда пониманию качественного своеобразия общественной жизни — общественных отношений и закономерностей их развития: она поэтому легко подменяет изучение особых законов общественных формаций общими схемами, охватывающими все явления природы и общества (вроде схемы «интеграции» и «диференциации» Спенсера), или физическими и биологическими уподоблениями.

Какой классовый смысл имеет это натуралистическое понимание законов общественного развития, особенно ярко обнаруживает так называемая «органическая школа» в социологии (Конт, Спенсер). Её представители рассматривают общество как биологический организм, в котором существует «органическое» разделение функций между его отдельными органами, т. е. группами людей: одни группы необходимо работают, другие группы, представляющие «мозг» общества, необходимо управляют и т. п. Отсюда выводятся идеи классового сотрудничества, общности и «гармонии» классовых интересов, идея о неизбежности классовых различий во всяком обществе.

Другое — ярко буржуазное направление в социологии — так называемый «социальный дарвинизм». Следуя плохо понятому учению Дарвина, буржуазные социологи стремятся доказать неизбежность борьбы и конкуренции в современном обществе. Борьба рас, народов, общественных групп ведёт, по их мнению, лишь к тому , что за счёт более слабых «выживают более сильные», экономически более «приспособленные» народы и общественные группы. Таким путём освещается порабощение пролетариата буржуазией, и эта эксплоатация увековечивается как неизменный закон общежития. Основная идея буржуазной социологии — это сохранение «порядка», равновесия буржуазного общества, выяснение условий его «гармонического» существования. Буржуазная социология всячески прикрывается своим «объективизмом», своей аполитичностью, своим стремлением стать выше классовых противоречий и дать «чисто научное», «беспристрастное» освещение жизни общества, в противоположность «односторонности» исторического материализма. Однако, этот мнимый объективизм современной социологии не может никак прикрыть насквозь выпирающее из неё классовое буржуазное содержание, делающее социологию классовой, партийной наукой, — наукой буржуазной.

Неудивительно, что идеи буржуазной социологии оказывают сильное влияние и на мелкобуржуазных «социалистов» и даже на теоретиков, называющих себя марксистами. Возьмём, например, субъективную социологию народничества, с которой пришлось немало бороться марксизму с первых шагов его развития в России и которая позже была разоблачена как методологическая основа эсеровско-кулацкой идеологии. Ленин показал в своих «Друзья народа», как недиалектическое понимание общества, представление его в виде механического агрегата индивидов, ведёт народников к идеалистическим представлениям о возможности его изменения «по воле общества» или «по воле начальства». Субъективные социологи отрывают цель развития общества от объективного изучения причин его развития, они абстрактно представляют себе это развитие как духовный «прогресс». Они крайне переоценивают роль «критически мыслящих» личностей в истории и т. д.

Элементы механицизма и натурализма в понимании исторического развития, как мы увидим дальше, не были чужды и таким теоретикам, как Плеханов. Всецело под влиянием идей буржуазной социологии оказывается современный социал-фашизм. Социология Г. Кунова, «материалистическое понимание истории» К. Каутского, М. Адлера и др. под видом критики буржуазной социологии в действительности повторяют её основные положения, только облекая их в костюм «марксистской» фразеологии. Каутский открыто протаскивает социальный дарвинизм в своё понимание истории, рассматривая процесс развития общества, — согласно своей собственной «диалектике», — как процесс биологического «приспособления». Вульгарная теория эволюции и механистическая идея необходимости сохранения обществом своего равновесия проникают всю установку Каутского. Натурализм в объяснении общества, непонимание учения об общественных формациях соединяется у него с идеализмом в характеристике развития производительных сил и производственных отношений, с кантианским пониманием «собственности» и т. п. Этому вполне соответствует и позитивизм Каутского в его взглядах на соотношение философии и истории и его «объективизм», на деле прикрывающий социал-фашистское обоснование Каутским беспредельного развития капитализма, и его ненависть к коммунизму. Проникая в советскую литературу через посредство механистической и одновременно идеалистической теории А. Богданова, те же основные идеи буржуазной социологии — теория общественного равновесия, классового сотрудничества и т. д. — получили своё яркое выражение в механистической социологии т. Бухарина, в «объективистской» методологии правых оппортунистов. C другой стороны, идеализм «субъективной» социологии, её разрыв между политической целесообразностью и объективным изучением истории, возвеличение «героев», её субъективизм и волюнтаризм возрождаются в контрреволюционном троцкизме и «левом» оппортунизме.

 

1.5. Исторический материализм в борьбе с историческим идеализмом

Исторический материализм должен вести непримиримую борьбу со всеми проявлениями механицизма в нашей общественно-исторической науке как с главной опасностью на советском теоретическом фронте на современном этапе. Но это вовсе не означает, что нами хоть на минуту может быть оставлен без внимания и забыт другой фронт — фронт идеалистической ревизии исторического материализма.

Идеализм в истории — основной, вековечный враг, в борьбе с которым выковалось и сложилось материалистическое понимание истории. В буржуазной исторической и экономической науке Запада идеализм до сих пор продолжает занимать господствующее положение. Он лежит в основе учений теоретиков современного социал-фашизма. Это влияние идеализма не преодолено и в советской теоретической литературе — в философии, в политической экономии, в исторической науке и т. д., как мы убедимся дальше, оно находит одно из своих проявлений в методологии меньшевиствующего идеализма. Видное место занимает идеализм и в исторических воззрениях контрреволюционного троцкизма и «левого» оппортунизма. Огромную роль в развитии большевизма сыграла борьба с махизмом, в частности с воззрениями А. Богданова и с его извращениями исторической и экономической теории марксизма. Ленин выявил весь идеализм исторических взглядов Богданова. Однако, влияние богдановщины в области политэкономии, теории культуры, искусства, религии проявлялось и в советских условиях и полностью ещё не преодолено. Мы остановимся на двух основных идеалистических течениях, на разоблачение которых должно быть направлено особое внимание исторического материализма: на неокантианстве и новогегельянстве в общественно-исторической науке. Проникая к нам и проявляясь у нас как две разновидности идеалистической ревизии марксизма, эти течения, как мы убедимся, в условиях диктатуры пролетариата принимают очень тонко завуалированную форму.

Современные неокантианцы и неогегельянцы в своей социальной методологии стремятся опереться на философию своих великих предшественников, Канта и Гегеля. Однако, различие между старым и новым кантианством и гегельянством, быть может, ещё более разительное, чем между старым и новым механицизмом. Это две совершенно различные ступени в развитии идеологии буржуазного общества.

Историко-философские работы Канта и философия истории Гегеля отразили сложный, извилистый путь развития буржуазной революции в Германии конца XVIII и начала XIX вв. Учение Канта об обществе и его взгляды на мировую историю, как и вообще всё его учение в целом, Маркс и Энгельс называли «немецкой теорией французской революции». В историческом идеализме Канта получила своё выражение идеология народившейся немецкой буржуазии в условиях полуфеодальной Германии, где буржуазия колебалась между симпатиями к идеям буржуазной революции и страхом перед революционным насилием. Учение Канта о нравственности отразило эту двойственность, печать которой лежит на всей его философии: Кант отрывает мир «свободы» от мира «необходимости», общество — от остальной природы. Сознание нравственного долга, отличающее человека от животных, по мнению Канта, представляет собой нечто априорное, врождённое человеку. Нравственный идеал возвышается над действительностью, независим от каких бы то ни было общественных условий. Развитие мировой истории мыслится Кантом как выход человека из первобытного естественного состояния, в котором человек следовал своим страстям и инстинктам, и последующее развитие правового общества и государства. Общественно-историческая теория Канта — это не развитие исторической «необходимости», но разумный прогресс человечества в сознании им своей «свободы», развитие нравственных свойств, изначала прирождённых человечеству, это — мирный путь реформ, отрицающий всякое насилие, всякое право угнетённых на революцию!

Философия истории Гегеля явилась отражением следующего, более зрелого этапа в развитии немецкой буржуазии и буржуазной революции в Германии. Через посредство идеалистической диалектики Гегель стремится преодолеть кантианский разрыв между природой и историей. Но Гегель преодолевает этот разрыв на идеалистической основе. Он объявляет и природу и историю ступенями развития абсолютного духа: целью мировой истории и внутренней связью исторических событий им провозглашается осуществление абсолютной идеи; исторический «разум» проявляется, например, в истории Греции как выработка «прекрасной индивидуальности» и т. п. Семья, гражданское общество, государство — таковы три главные ступени, которые необходимо проходит мировая история по Гегелю. Государство — высшее воплощение мирового разума и свободы: оно стоит у Гегеля над обществом и предопределяет развитие гражданского общества, т. е. экономических отношений. Этот высокий идеал государства нашёл себе в философской системе Гегеля довольно странное историческое воплощение в прусской полуфеодальной монархии!

Здесь ярко сказался дух политического компромисса, господствовавший в философии истории Гегеля, его колебания между буржуазной революцией и феодальной реакцией.

Но нужно отметить, что философия истории Гегеля, наряду с этими идеалистическими и реакционными моментами и вопреки им, содержала немало глубоких положений, способствовавших в известной мере подготовке материалистического понимания истории. Гегель подчёркивает значение экономики для исторического развития, роль в нём практики и техники, значение орудий труда, он выдвигает на первый план «географическую основу всемирной истории». Особенно важна самая его глубоко диалектическая постановка вопроса об истории как целостном и закономерном процессе, в котором напряжение множества «мелких сил» порождает независимые от воли отдельных людей исторические события. Знаменитое положение Гегеля «всё действительное — разумно, всё разумное — действительно» также отнюдь не имело того реакционного смысла, какой ему приписывали многие современники Гегеля, видя в этом положении только философское освящение монархического деспотизма. С точки зрения Гегеля исторически «действительным» является лишь исторически необходимое: в таком смысле лозунг Гегеля приобретал совершенно иное, революционное значение. Это был вовсе не призыв к сохранению существующего строя, но, напротив того, требование изменения современного Гегелю «неразумного» общественного порядка, как не «действительного», во имя нового, исторически необходимого строя.

Материалистическое понимание истории выросло и закалилось в борьбе с гегелевским историческим идеализмом. Оно преодолело старую философию истории, которая заменяла действительную связь исторических явлений их вымышленной связью — всё равно, в форме ли разумного и нравственного «прогресса», или в форме развития «абсолютной идеи». Но марксизм никогда не забывал положительной исторической роли, которую в своё время сыграла старая философия истории. Совершенно иное отношение марксизма к современному кантианству и гегельянству в общественной науке. Современное неокантианство, отличающееся особенно ярко выраженным идеализмом в познании общества, играет глубоко реакционную и классово враждебную пролетариату роль. Оно отражает упадок и загнивание теоретического мышления буржуазии в период империализма, оно выражает стремление буржуазии отказаться от всякого признания наличия исторических закономерностей, поскольку такое признание может привести и ведёт к признанию неизбежной гибели буржуазного общества.

Прежде всего, для неокантианства характерен последовательно проводимый им отрыв логических форм познания от конкретной исторической действительности. Буржуазные формы общежития — буржуазная собственность, буржуазное право, буржуазное государство — возводятся неокантианцами на степень некоторых вечных, априорных, логических «категорий». Например буржуазное право, согласно взглядам Р. Штаммлера, — это вечная необходимая форма «регулирования» всякой хозяйственной «материи», всякой экономической деятельности. В буржуазной политической экономии современное «социологическое» направление (Штольцман, Петри и др.) отрывает социальную форму от её материального содержания, оно выводит законы экономического развития капитализма лишь из одной социальной формы, понимая под этой «формой» юридические сделки между собственниками товаров на рынке. Согласно исторической теории виднейших неокантианцев — Виндельбанда, Риккерта, Макса Вебера, у нас Петрушевского — изучение истории должно в корне отличаться от изучения природы. Явления природы могут быть исследуемы с помощью «генерализирующего» метода, т. е. метода обобщений; они исследуются с точки зрения вызывающих эти явления причин, путём выявления законов развития природы. В истории же, по мнению неокантианцев, применим лишь «индивидуализирующий» метод. Исторические события якобы настолько отличны одно от другого, что здесь нельзя установить какие-либо повторения и выводить исторические законы. Эти исторические события могут поэтому только описываться, притом каждое в своей индивидуальности, в особых чертах, делающих его непохожим на другие исторические события. Явления общественной жизни рассматриваются неокантианцами лишь под углом зрения тех высших нравственных ценностей и целей, тех идей культуры, которые якобы находят своё воплощение в этих исторических явлениях. Таким образом, неокантианство вовсе отрицает исторические законы и предлагает нам довольствоваться эмпирическим «описанием» разрозненных, обособленных друг от друга исторических событий. Причинное изучение истории и общества заменяется их этической оценкой.

Разрыв между логикой и историей, между социальной формой и материальным содержанием, между природой и обществом, между общим исторически-закономерным и исторически-особенным, индивидуальным — все эти черты, характерные для социальной и исторической методологии современного неокантианства, прямо противоположны марксистскому пониманию истории. Неудивительно, что неокантианство издавна служит основным методологически оружием всех буржуазных критиков марксизма, в частности теоретиков социал-фашизма. Если Каутский пытается доказать «априорный» характер чувства собственности, то «левый» социал-оппортунист Макс Адлер объявляет вечной априорной логической категорией самую общественную форму бытия человека — его «социальность». Своеобразие общественной жизни толкуется у него в кантианском смысле, как некая форма, прирождённая человеку и резко противоположная всей остальной природе. Ревизионист К. Фордлендер считает необходимым дать научному социализму «этическое» обоснование и т. д. Особое внимание теоретиками ревизионизма было устремлено на то, чтобы опровергнуть марксистское учение о непримиримости и необходимом обострении классовых противоречий. Над этими опровержениями, в частности, немало потрудились, опираясь на ту же кантианскую гносеологию и историческую теорию, идеологи российской буржуазии (П. Струве и др.), которые пытались сводить общественные противоречия к противоречию хозяйства и права и т. п.

Неокантианство заводит, однако, теоретическую мысль буржуазии в такой безвыходный тупик, что в целях более успешной борьбы с революционным марксизмом идеологи буржуазии сейчас вынуждены прибегнуть к новому воскрешению мёртвых — на сей раз в лице обновлённого гегельянства. У Гегеля современная буржуазная теория берёт явно реакционную сторону его философии, его идеализм — его взгляд на историю как на духовный процесс, представление о буржуазном государстве как «разумном» организме и т. п. В этих взглядах Гегеля современный фашизм стремится найти созвучие своим идеям откровенной диктатуры буржуазии, идеологии национального шовинизма и т. д.

В центре социологических построений неогегельянства стоит идея нации. Нация — это социальное целое. Эта мысль противопоставляется механическим представлениям о нации как сумме людей. Нация — это целое, в котором «снимаются» классы. Нация — это, по мнению современных неогегельянских фашистских идеологов, всеобщее, поглощающее особенное. Национализм утверждается как вечная необходимая категория вне времени и пространства. Характерной чертой неогегельянского национализма является его, так сказать, «государственный» характер (Геллер, Джентиле, Шпанн, Биндер и др.). В центре идей фашистского национализма стоит государство. Государство — это высшая нравственность, оно стоит выше культуры, религии и т. д. Очень симптоматичен этот переход идеологов капитализма к «государственной» идеологии. Буржуазная культура и цивилизация уже не могут претендовать на роль сущности нации, когда дело идёт к откровенной фашистской диктатуре. Прославление «национального государства» современным неогегельянством является не чем иным, как философским обоснованием фашистского государства.

Нужно заметить, что подобного рода «использование» Гегеля буржуазной общественной исторической наукой в своих классовых целях началось уже довольно давно — ещё в середине прошлого века, в так называемом правом гегельянстве. Русская буржуазная историческая наука (Чичерин, Соловьёв и др.) также восприняла историческую теорию Гегеля, в особенности его учение о трёх ступенях развития — семье, обществе и государстве, о главенствующей роли государства в историческом развитии. Наши буржуазные историки пытались, с помощью Гегеля, обосновать своё собственное учение о надклассовой роли, которую исторически будто бы играло в развитии России русское самодержавие. «Роль» самодержавия обосновывалась географическими особенностями развития России и якобы заключалась в охране русских степных границ от нападений внешних врагов — кочевников. Названные историки полагали, что таким способом можно «обосновать» отсутствие классовых противоречий в прошлом России и доказать необходимость классового сотрудничества и в настоящем. Эта дворянская историческая теория, как мы увидим дальше, оказала сильное влияние и на воззрения Плеханова. Исходя из географических особенностей развития России, Плеханов обосновывал свою теорию оборончества и сотрудничества классов, на которой нам дальше придётся ещё останавливаться. Те же взгляды характерны и для понимания исторического развития России Троцким.

Влияние гегельянства на ревизионизм проявилось уже в работах Лассаля, который, как известно, был правоверным гегельянцем и чисто идеалистически подходил к вопросам развития истории, права и государства, в то же время являясь как бы идейным предтечей всех будущих соглашателей. Современные социал-фашисты, правда, с некоторым запозданием, но также начинают уже искать теоретическую опору в гегелевском идеализме. Каутский например сам признаёт, что его понимание диалектики, как духовного процесса гораздо ближе к Гегелю, чем к Марксу. Кунов противопоставляет марксизму взгляды Гегеля на государство как на «высший организм», почему, по мнению Кунова, нельзя и говорить об «отмирании» государства. «Левый» оппортунист K. Корш и некоторые другие ограничивают диалектику только общественной жизнью, поскольку только обществу присуще сознание, а диалектическое развитие имеет место лишь там, где в наличии имеется сознание.

В условиях советской действительности исторический идеализм получил своё выражение в контрреволюционном меньшевистском кантианстве Рубина, в меньшевиствующем идеализме группы Деборина, являющемся в основном гегельянской ревизией марксизма, а также в исторических воззрениях контрреволюционного троцкизма, к рассмотрению которых нам ещё придётся неоднократно возвращаться.

1.5.1. Плеханов и исторический материализм

Революционная и партийная сущность материалистического понимания истории, как мы уже могли убедиться, претерпела коренное извращение в писаниях теоретиков II Интернационала. Они совершенно не усвоили истинного учения Маркса о развитии общественно-экономических формаций, его неразрывной связи с теорией классовой борьбы и учением о пролетарской революции. Они превратили исторический материализм в исторический объективизм, в механистическую теорию общественного развития, в исторический фатализм.

Особую популярность получила пресловутая меньшевистская теория «производительных сил»; развитие производительных сил изображается теоретиками социал-фашизма, как некоторый автоматический стихийный рост мёртвых средств производства, в фатальной зависимости от которого — лишь как его пассивное следствие — выступают и политическая борьба рабочего класса и его идеология. Активное участие революционных классов в определении хода исторического развития социал-фашисты таким путём подменяют проповедью необходимости для пролетариата покорно «выжидать», покуда «не созреют» производительные силы. В то же время эти теоретики доказывают, что капитализм способен предоставить ещё огромный простор развитию производительных сил! Какой же уровень производительных сил необходим для успеха пролетарской революции? Об этом Сухановы и Каутские предоставляют только догадываться. Такое созерцательное абстрактное понимание международным меньшевизмом исторического материализма и исторических законов в дальнейшем приводит теоретиков социал-фашизма к чисто идеалистическому их толкованию: Каутский, как это мы подробно выясним дальше, кончает тем, что превращает развитие материальных производительных сил в духовный процесс, в процесс развития человеческого познания. В то же время он всячески суживает исторические пределы действия подлинных законов исторического развития, установленных Марксом, — закона классовой борьбы и революции, — особенно оберегая от действия этого закона эпоху империализма и пролетарских революций.

Особое место среди теоретиков II Интернационала занимает Г. В. Плеханов. Плеханову принадлежат известные заслуги в деле обоснования и защиты исторического материализма от «критических» поползновений субъективной социологии, струвизма и т. д. Такие его работы‚ как «К вопросу о развитии монистического взгляда на историю», его статьи против Струве и некоторые другие — в этом смысле имели серьёзнейшее историческое значение.

Основная заслуга Плеханова в области исторического материализма состоит в том, что он показал в своих работах и притом в достаточно развёрнутом виде закономерное развитие марксизма из всего предшествующего исторического развития философии и социальной теории. Уже в своих «Очерках по истории материализма» Плеханов поставил вопрос об исторических предшественниках марксизма, о подготовке его во французском материализме, в немецкой идеалистической философии, в утопическом социализме. Те же вопросы ставит и подробно развивает Плеханов в своём «монистическом взгляде». Одновременно Плеханов выявил тесную связь исторической теории Маркса с его философией, с философским материализмом и с революционной диалектикой. Это обстоятельство в своё время имело весьма важное значение для дела пропаганды диалектико-материалистической философии. Здесь Плеханов на много голов возвышается над другими теоретиками II Интернационала, над буржуазными и мелкобуржуазными интерпретаторами исторической теории Маркса, которые давали вульгарное истолкование этой исторической теории, понимая её как «экономический материализм».

Плеханов показал, что «экономический материализм», который ставит все прочие «факторы» общественной жизни в зависимость от «экономического» фактора и в то же время развитие самой экономики объясняет развитием человеческих идей или общественных потребностей, представляет собой разновидность того же исторического идеализма. В противоположность вульгаризаторам, Плеханов стремился в этих лучших своих работах подчеркнуть диалектическое единство общественного бытия и общественного сознания, диалектическую взаимозависимость между необходимостью и свободой в историческом процессе, — подвести здесь линию борьбы как c историческим фатализмом, обрекающим общество на бездеятельность, так и с субъективизмом народников типа Михайловского. Следуя известным положениям Маркса, Плеханов стремился показать, что основную причину всякого экономического развития нужно искать в росте производительных сил общества. Однако по всем перечисленным вопросам мы имеем у Плеханова существенные отступления от марксизма. И мы находим только у Ленина действительные ортодоксально марксистские установки и дальнейшую разработку их применительно к эпохе империализма и пролетарской революции. Тем не менее исторические заслуги Плеханова, подчеркнувшего философское значение исторической теории Маркса, не подлежат никакому сомнению.

В этих ранних своих работах Плеханов обнаруживает известное понимание связи между материалистическим пониманием истории и политической борьбой рабочего класса. В своей ранней брошюре, сыгравшей определённую роль в развитии русского марксизма, — «Социализм и политическая борьба», а затем в своих известных статьях, направленных против Струве, Плеханов показал значение теории классовой борьбы для материалистического понимания истории. Он показал, что классовые противоречия вовсе не притупляются, как хотели бы Струве и К°, но обостряются в процессе исторического развития общества. Однако уже в 1894 г., как отмечает Ленин в «Государстве и революции», в его брошюре против анархизма в вопросе о государстве сказывается оппортунизм и филистерство. Критика Плехановым — в целом ряде его статей — кантианства, махизма и т. д., несмотря на все её существенные недостатки, имела для своего времени немаловажное значение. Наконец, несомненный интерес представляют исследования Плеханова в области теории и истории искусства, истории религиозных верований и т. д., где целый ряд положений, выдвинутых Плехановым в той или иной мере до сих пор ещё сохраняет своё значение, хотя и по отношению к этим областям ни в какой мере не приходится говорить о последовательной марксистской трактовке вопросов.

К пониманию исторического материализма Плехановым с нашей стороны необходим критический подход. Неправильно было бы полагать, как это делают представители меньшевиствующего идеализма в лице Карева, что если у Плеханова и имеются ошибки по линии философии, то зато он безукоризнен в области материалистического понимания истории. Следуя такому взгляду, мы должны были бы стать на путь разрыва между историческим материализмом и философией, между историческим материализмом и политикой. Философские ошибки Плеханова и его политический оппортунизм не могли не получить и действительно получили своё сильное отражение в его теоретических воззрениях на общество и историю.

У Плеханова мы прежде всего не находим понимания общественного развития в его конкретном целом, как некоторой живой картины истории. Исторический материализм воспринимается Плехановым как социология «вообще», которая не связана с непосредственным историческим рассмотрением общественной жизни, а потому излагается Плехановым без того, чтобы рассматривать конкретные этапы в развитии общества, — общества каждый раз на определённой исторической ступени. Отсюда — чрезмерное разграничение, которое Плеханов проводит между социологией и историей, — или, как он выражается, между «алгеброй» общественного развития и его «арифметикой». Между «общим», «особенным» и «единичным» в историческом развитии мы не находим у Плеханова понимания их диалектического перехода и взаимной связи, при условии наличия которых только и можно преодолеть кантианский разрыв между «социологией» вообще и конкретной историей. В понимании общества у Плеханова мы не находим учения Маркса об общественно-экономических формациях, o социально-производственных организмах, которые имеют особые законы своего возникновения и развития. Поэтому у Плеханова нет и достаточно правильного понимания той роли, которую играют в развитии общества его внутренние закономерности, и того, в каком отношении эти последние находятся к внешним условиям географической среды, в которых протекает общественная жизнь.

Этот «оттенок», эта линия воззрений Плеханова на исторический материализм получили своё выражение уже в его ранних работах, которые были написаны ещё в тот период, когда Плеханов в основном занимал последовательно революционные позиции. Достаточно сравнить статью Плеханова «К 60-летней годовщине смерти Гегеля» с теми высказываниями, которые мы находим у Ленина о философии истории Гегеля, чтобы стало ясно всё существенное различие между этими двумя «оттенками марксизма», — как выражался сам Плеханов. Ленин видит у Гегеля самое важное в его «постановке вопроса» о подходе к изучению общества, в его стремлении схватить историческое развитие как «живую картину истории», вскрыть внутреннюю диалектику исторической формы, выяснить роль практики в историческом развитии. Плеханов же ограничивается тем, что ищет отдельные примеры материалистического понимания Гегелем исторических событий, попытки дать им экономическое объяснение; всё своё основное внимание Плеханов посвящает гегелевской «географической основе всемирной истории».

Внешней, географической среде и её влиянию на общественную жизнь Плеханов придаёт чрезмерно большое значение и в своей лучшей работе, в «Монистическом взгляде». Так, по словам Плеханова, наши человекоподобные предки, благодаря некоторым особенным свойствам географической среды, могли подняться на высоту умственного развития и начали «делать орудия». И в дальнейшем историческом развитии общества «только некоторые особенности той же среды» могли дать простор для усовершенствования способности человека делать орудия. «В историческом процессе развития производительных сил, — замечает по этому поводу Плеханов, — способность человека к «деланию орудий» приходится рассматривать прежде всего как величину постоянную, а окружающие внешние условия употребления в дело этой способности — как величину постоянно изменяющуюся». Правда, в своём дальнейшем изложении Плеханов стремится отгородиться от натуралистических, механистических взглядов «географических» материалистов типа Монтескье. Он показывает, что хотя «в последнем счёте строй общества определяется свойствами географической среды», но раз возникли известные общественные отношения, дальнейшее их развитие совершается «по своим собственным внутренним законам», что зависимость человека от географической среды из непосредственной зависимости «превращается в посредственную». Тем не менее общий вывод Плеханова таков: «географическая среда обеспечивает людям бо́льшую или меньшую возможность развития их производительных сил и тем более или менее энергично толкает их по пути исторического движения».

Совершенно очевидно, что Плеханов допускает здесь коренную ошибку: мы можем говорить о «географическом уклоне» у Плеханова. Он забывает, что если способность человека «делать орудия» и можно рассматривать как величину постоянную в том смысле, что эта способность имеет место на разных ступенях исторического развития, то наряду с этим способность «делать орудия» есть величина, изменяющаяся вместе с развитием производительных сил. В то же время внешние условия географической среды для известной страны могут остаться относительно более постоянными и неизменными.

Преувеличенные представления Плеханова о роли внешних географических условий как исходной причины исторического развития получают своё дальнейшее, ещё более определённое выражение в его «Основных вопросах марксизма»: на них нам придётся ещё останавливаться. Эти взгляды находятся в полной гармонии с элементами социального дарвинизма, которые мы находим в исторических воззрениях Плеханова. Плеханов например определяет марксизм как «социальный дарвинизм», т. е. он понимает марксизм как применённое к обществу учение Дарвина о борьбе биологических видов за своё существование и об их приспособлении к внешним условиям существования. Тем самым Плеханов игнорирует качественное своеобразие общественного развития и вносит в свои взгляды натурализм и биологизм.

Между учением Дарвина о развитии естественных органов животных и учением Маркса о развитии искусственных органов общественного человека, его орудий труда, разумеется, можно проводить известные аналогии, и на это указывали сами Маркс и Энгельс. Но вместе с тем нельзя механически переносить дарвинизм в общественные науки, нельзя забывать о качественном своеобразии общественной жизни. Нужно помнить также, что в учении Дарвина, и в особенности его некоторых последователей, в теории «борьбы за существование» мы имеем отражение воззрений буржуазного общества. Буржуазная социология понимает «социальный дарвинизм» как признание неизбежности конкуренции и борьбы во всяком человеческом обществе, — борьбы, в которой побеждают наиболее «приспособленные» к внешним условиям, наиболее сильные общественные группы. Тем самым буржуазная социология увековечивает капиталистическую конкуренцию и эксплоатацию пролетариата буржуазией — как более сильной и «приспособленной». Между тем, развитие общества мы должны представлять себе не как пассивное приспособление его к условиям географической среды, но как активный процесс преобразования природы, как процесс внутреннего развития общества, которое в условиях классового общества проявляется как закономерность классовой борьбы.

Абстрактный характер плехановской социологии не даёт Плеханову возможности понять качественное своеобразие отдельных этапов исторического развития. Понимание же Плехановым исторического развития, как процесса приспособления общества к внешним, географическим условиям, приводит к тому, что у Плеханова исчезает внутренняя закономерность в развитии общества, что им игнорируются роль классов и значение классовой борьбы в истории. Созерцательный «фейербаховский» характер исторических воззрений Плеханова обусловливает то, что им выхолащивается революционное содержание исторического материализма.

Особенно заметной становится неправильная трактовка Плехановым всего хода исторического процесса, если взять её в органической связи с его политическим оппортунизмом, меньшевизмом. Эти ошибки Плеханова получили своё выражение в его известной пятичленной формуле в «Основных вопросах марксизма», где он даёт краткое изложение своего понимания истории и отношения между базисом и надстройками в историческом процессе. «Если бы, — говорит Плеханов, — мы захотели кратко выразить взгляд Маркса — Энгельса на отношение знаменитого теперь „основания“ к не менее знаменитой „надстройке“, то у нас получилось бы следующее:

1) состояние производительных сил,

2) обусловленные им экономические отношения,

3) социально-политический строй, выросший на данной экономической „основе“,

4) определяемая частью непосредственно экономикой, а частью всем выросшим на ней социально-политическим строем, психика общественного человека,

5) различные идеологии, отражающие в себе свойства этой психики».

Вся схема Плеханова — хотя кое-что в ней может быть объяснено популярностью изложения — носит явно механистический характер: отдельные категории исторического материализма — производительные силы, производственные отношения, социально-политический строй и т. д. — выступают здесь как какие-то «этажи», надстраиваемые один над другим, без учёта их единства и взаимодействия между ними в конкретной исторической действительности. Так например здесь нет правильного понимания взаимозависимости, существующей между производительными силами и производственными отношениями, нет понимания роли, которую играет социальное качество производственных отношений в развитии производительных сил. В конечном счёте этот схематизм ведёт к меньшевистской теории производительных сил как какого-то независимого, развивающегося автоматически, под влиянием географической среды, фактора. B формуле Плеханова ничего не говорится о классах и классовой борьбе и их роли в экономическом развитии. В ней осталось затушёванным основное положение марксизма о государстве как орудии классовой эксплоатации и об его воздействии на экономику. Здесь нет теории классовой борьбы как руководящей нити всего социального исследования, нет учения о социальной революции и нет, конечно, доведения признания классовой борьбы до признания диктатуры пролетариата, до уничтожения классов. В таком изложении плехановское материалистическое понимание истории вполне приемлемо для буржуазии. И недаром к этой формуле Плеханова так часто обращаются буржуазные профессора, начинающие «знакомиться» с марксизмом в наши дни.

В формуле Плеханова нет также диалектического понимания активной роли, которую играет общественное сознание, классовая идеология для исторического развития. Идеология, по Плеханову, определяется свойствами общественной психики и возникает как пассивный продукт последней. Тот же взгляд Плеханов развил — в его ещё более отчётливо выраженном, политическом применении — в своей статье «Рабочий класс и с.-д. интеллигенция», которая была направлена против ленинский брошюры «Что делать?». Здесь Плеханов не только крайне упрощённо толкует мысль Ленина о том, что в России теоретическое учение социал-демократии возникло независимо от стихийного рабочего движения, но он обнаруживает неправильное понимание зависимости, существующей между сознательностью и стихийностью в развитии рабочего движения, и явную недооценку роли революционной теории. Так, Плеханов полагает, что рабочие сами «на известной ступени общественного развития» (?) пришли бы к социализму, несмотря на влияние на них буржуазной идеологии!

Ошибки Плеханова в вопросе об общественной формации получили своё политическое выражение также и в оценке Плехановым революции 1905 г. в России. Абстрактный схематизм помешал Плеханову понять всё качественное своеобразие революции в России и отличие её от других, более ранних буржуазных революций. Развивая меньшевистские формально-логические «истины» о буржуазном характере революции 1905 г., о необходимости поддержки пролетариатом буржуазии, Плеханов даже не поставил вопроса о движущих силах этой революции — о гегемонии в ней пролетариата и роли крестьянства, о двух возможных путях крестьянской революции, о перерастании буржуазно-демократической революции в социалистическую. Затушёвывание Плехановым классовой борьбы привело Плеханова в конечном счёте к его учению о необходимости солидарности, сотрудничества классов для защиты страны от нападения внешних врагов. Оно получило теоретическое выражение в надклассовой теории русского самодержавия, развитой Плехановым в «Истории русской общественной мысли». В период империалистической войны это игнорирование классовой борьбы привело Плеханова к кантианской теории нравственности, к его взглядам, развитым совместно с Л. Аксельрод, — о существовании «простых законов права и нравственности».

Ко всему этому необходимо добавить, что и критика ревизионистов по линии материалистического понимания истории зачастую велась Плехановым не только с ошибочных позиций, но что в этой критике Плеханов порой делает существенные уступки ревизионистам. Так например Плеханов даже не решился начать критику исторического объективизма Струве и не сумел вскрыть его кантианские корни.

Абстрактно-академический характер материалистического понимания истории у Плеханова значительно приближает его в ряде важнейших вопросов к буржуазной «позитивистской» социологии. В этих положениях Плеханова мы имеем зародыши тех ошибок, которые получили своё дальнейшее развитие, с одной стороны, в механистической социологии правого оппортунизма, с другой — в исторической теории контрреволюционного троцкизма и в меньшевиствующем идеализме.

1.5.2. Ленин и исторический материализм

В связи с извращением марксизма, которое мы наблюдаем даже у лучших теоретиков II Интернационала, особенное значение приобретает роль Ленина в обосновании и развитии исторического материализма. Ленинское понимание исторического материализма развивалось и выковывалось им в партийных боях, которые Ленин вёл с идеализмом народников, с историческими воззрениями кантианцев-струвистов, с исторической теорией и практикой международного и российского меньшевизма, с махизмом Богданова, с оппортунизмом Плеханова, с каутскианским центризмом, с историческим субъективизмом Троцкого, с идеализмом и механицизмом Р. Люксембург и др. «левых» с.-д., с социологической схоластикой Бухарина. Отсюда его исключительное значение для теории и практики не только российского, но и международного большевизма.

Ленин поднимает материалистическое понимание истории на новую, более высокую ступень. Углубляя, развивая и уточняя основные положения, выдвинутые Марксом и Энгельсом, применяя их к эпохе империализма и пролетарских революций‚ Ленин дополнительно вскрывает их огромное философское содержание и их непосредственное значение для политической борьбы рабочего класса. Исторический материализм для Ленина — дальнейшее «углубление и развитие» философского материализма, «доведение его до конца», «последовательное продолжение, распространение материализма на область общественных явлений». Это — материалистическая теория отражения, распространённая на историю. «Точно так же, — говорит Ленин, — как познание человека отражает независимо от него существующую природу, т. е. развивающуюся материю, так общественное познание человека, т. е. разные взгляды и учения философские, религиозные, политические и т. п., отражают экономический строй общества». В то же время Ленин видит в исторической теории марксизма отражение внутренней диалектики самих исторических форм, естественно-исторический процесс развития общественно-экономических формаций. Это — «путь к научному изучению истории, как единого, закономерного во всей своей громадной разносторонности и противоречивости процесса».

Однако для Ленина было важно не ограничиться изучением истории, но сделать отсюда и продолжить последовательно тот вывод, которому учит всемирная история. Этот вывод есть учение о классовой борьбе. Всё огромное политическое значение исторического материализма вытекает из того, что, по словам Ленина, «исторический материализм впервые дал возможность с естественно-исторической точностью исследовать общественные условия жизни масс и изменения этих условий. Таким образом, из исторического материализма непосредственно вытекает тактика классовой борьбы пролетариата: «На каждой ступени развития, в каждый момент тактика пролетариата должна учитывать эту объективно неизбежную диалектику человеческой истории». Исторический материализм не является у Ленина абстрактной социологией «вообще», он становится теоретической и методологической основой тактики пролетарской борьбы.

Выступив одновременно с Плехановым и даже несколько ранее его на борьбу с народнической социологией, — ленинские «Друзья народа» вышли в свет ранее «Монистического взгляда», — Ленин, в противоположность Плеханову, сразу занимает позицию борьбы на два фронта за исторический материализм. Он ведёт борьбу не только с историческим субъективизмом (идеализмом) народников‚ но и с историческим объективизмом, со струвизмом, с «легальным» марксизмом, вскрывая буржуазный характер последнего и его кантианские методологические корни. В противоположность абстрактно академическому рассмотрению вопросов исторического развития у Плеханова, Ленин делает упор на на классово-партийный характер исторического материализма, на политическое содержание всех его основных положений. Он устанавливает коренное отличие материалиста от исторического объективиста типа Струве.

Уже в ранней своей работе «Что такое друзья народа», Ленин ставит в центре внимания и тесно связывает между собой все основные понятия исторического материализма — понятие общественно-экономической формации, теорию классовой борьбы и учение о коммунистической революции. Ленин даёт наиболее полное диалектическое освещение учения марксизма об общественно-экономических формациях, об особых законах зарождения, функционирования и развития социально-производственных «организмов». Понятие общественно-экономической формации немедленно обнаруживает в работах Ленина всё своё политическое, революционное значение. Оно становится отправным пунктом для правильного понимания ленинизмом законов и особых путей развития капитализма в России, особенностей нашей буржуазной революции, для определения Лениным коренного различия между буржуазной и пролетарской революцией, для ленинского учения о неравномерности развития капитализма, для учения Ленина об империализме, для его учения o перерастании буржуазно-демократической революции в социалистическую, а также при выяснении Лениным характера экономики переходного периода.

Если развитое Лениным понятие общественно-экономических формаций даёт нам возможность охватить объективную логику исторического развития и закономерность этого развития, то ленинская теория классовой борьбы помогает нам выявить роль передового класса в историческом развитии, в определении этим революционным классом характера складывающихся общественных отношений. Ленин вскрывает классовое содержание каждой исторической закономерности в классовом обществе, выясняет, какой класс «заведует» этой закономерностью, неуклонно проводя теорию классовой борьбы в качестве руководящей нити социального исследования.

Ленинское определение классов имеет исключительно важное методологическое значение, позволяя нам связать в единое целое все категории классового общества. В своей критике Струве, Плеханова, Троцкого, Богданова, Бухарина Ленин неустанно подчёркивает классовое содержание всех основных категорий исторического материализма — производительных сил, производственных отношений, государства, идеологической надстройки. Ленин вскрывает классовое содержание производительных сил и роль в них революционного рабочего класса, классовый антагонизм «в пределах уже производственных отношений» классового общества, классовый характер всякой идеологии в этом классовом обществе. Учение Ленина о стихийности и сознательности в развитии рабочего движения, о роли революционной теории для развития классового сознания пролетариата — обосновывает всё значение идеологической борьбы как особой формы классовой борьбы. Ленинский анализ отдельных общественных классов и общественных групп — пролетариата, крестьянства, интеллигенции и т. д. — представляет собой точно так же новый вклад в теоретическую сокровищницу марксизма. Не меньшее значение для исторического материализма имеют и работы Ленина по аграрному вопросу, а также глубокое освещение Лениным национального вопроса и критика ошибок Р. Люксембург и др.

Научно-классовый анализ развития русского капитализма и изучение Лениным эпохи империализма представляют исключительную важность для исторической теории. Ленин выясняет огромную роль, которую может сыграть революционная партия пролетариата в определении путей пролетарской революции. Учение о партии, об её организации и её связи с рабочим классом, учение о тактике партийной борьбы является, согласно Ленину, необходимой стороной исторического материализма, без которой, по словам Ленина, последний был бы «половинчатым‚ односторонним, мертвенным». Учение Ленина о революции, об её объективных и субъективных факторах подтверждает правильность ленинской борьбы на два фронта в вопросах исторического материализма. Разработка Лениным вопросов теории революции, её предпосылок, её движущих сил и этапов её развития больно бьёт и по всякому историческому субъективизму, например в воззрениях Троцкого, и по всякой объективистской теории мирной исторической «эволюции». Учение о революции бросает яркий свет на все решительно проблемы исторического материализма, выясняя таким путём подлинное значение этой партийной боевой теории.

Исторический материализм, боевое оружие Маркса и Энгельса, вновь воскресает в работах Ленина: он облекается в плоть и кровь живой конкретной политической действенности. Ленинская диалектика в понимании истории даёт нам наиболее глубокое понимание объективной логики исторических процессов и в то же время она даёт возможность определить на каждом историческом этапе роль и задачи пролетариата и его партии. Ленин всецело идёт здесь по пути, проложенному Марксом и Энгельсом. Но, как мы уже выяснили, он не довольствуется простым повторением основных положений их исторического мировоззрения. Он уточняет, дополняет и развивает далее материалистическое понимание истории Маркса и Энгельса, давая его основным вопросам наиболее глубокое и всестороннее, соответствующее новой исторической эпохе, освещение. Это новое, которое Ленин вносит в исторический материализм, можно проследить и на учении Ленина об общественных формациях, и на анализе им форм классовой борьбы, и в его теории государства, в его учении о стихийности и сознательности, о роли партии, о национальном вопросе, в его взглядах на развитие пролетарской культуры и на культурную революцию и т. д. Это новое вносится Лениным в исторический материализм в процессе изучения им эпохи империализма, путей пролетарской революции, условий переходного периода. Ленинское учение о неравномерности капиталистического развития, о перерастании буржуазно-демократической революции в социалистическую, учение Ленина с диктатуре пролетариата, о взаимоотношении пролетариата и крестьянства и обоснование возможности построения социализма в одной стране — являются в этом смысле особенно важными моментами, характеризующими ленинизм как новую ступень в развитии исторического материализма.

Разумеется, было бы неправильно отождествлять философские предпосылки и все составные части марксизма-ленинизма — философский материализм, диалектику, его экономическую теорию и т. д. — с одной его, хотя и весьма важной составной частью — с материалистическим пониманием истории. Но несомненно, что и собственно исторический материализм, диалектика исторических процессов — учение об общественной формации, о классовой борьбе и пр. — играет в разрешении всех названных проблем самую непосредственную роль.

Особенное значение имеет исторический материализм в его ленинском понимании, как методологическая основа теории и тактики пролетарской диктатуры, как обоснование возможности построения социализма в одной стране. Всё учение о переходном периоде непосредственно вытекает из марксистско-ленинского понимания общественно-экономических формаций, особых законов их возникновения и развития. В своём «Государстве и революции» Ленин вскрывает всю строгую естественно-научную точность анализа Маркса, изучающего условия зарождения и развития коммунистического общества, которое через революцию и диктатуру пролетариата приходит на смену капитализму. Такой же строгий «естественно-научный» анализ положен Лениным в основу изучения экономики и политики в эпоху диктатуры пролетариата, где Ленин исследует взаимоотношение экономических укладов и общественных классов, представляющих эти экономические уклады в переходный период, изменения названных экономических укладов, изменения классов и взаимоотношений между ними. На основе того же материалистического понимания истории, с его учётом диалектической взаимозависимости между экономикой и политикой, Ленин строит всё своё учение о новом типе государства, соответствующем переходному периоду, и о роли пролетарского государства в развитии новой экономики.

Исключительно важное значение для изучения исторического материализма имеет критика Лениным субъективистской теории перманентной революции Троцкого и его критика «сухановщины» в вопросе о зрелости предпосылок пролетарской революции. Обосновывая свой взгляд на возможность построения социализма в одной стране и выводя его из закона неравномерности капиталистического развития, Ленин — в противовес авантюризму и волюнтаризму Троцкого и мёртвым меньшевистским схемам Суханова, который требовал «сперва» определённого (?) уровня производительных сил, — развёртывает перед нами подлинную диалектику исторического процесса. Ленин доказывает Сухановым, что единство и общая закономерность всемирной истории нисколько не обозначают неизбежности развития всех стран по некоторому единому шаблону, что это единство и общая закономерность исторического процесса вполне совместимы с его разносторонностью и противоречивостью. Ленин показывает, что историческое развитие отдельных стран вносит в общую линию развития мировой истории своё качественное своеобразие либо в отношении формы, либо в отношении порядка этого развития.

Оппортунисты II Интернационала, указывает Ленин, не поняли решающего в марксизме — его революционной диалектики. «Им совершенно чужда всякая мысль о том, что при общей закономерности развития во всей всемирной истории нисколько не исключаются, а, напротив, предполагаются отдельные полосы развития, представляющие своеобразие либо формы, либо порядка этого развития». Россия, по словам Ленина, «могла и должна была явить некоторое своеобразие, лежащее, конечно, по общей линии мирового развития, но отличающее её революцию от всех предыдущих революций западноевропейских стран и вносящее некоторые частичные новшества при переходе к странам восточным». Ленин критикует учёность этих оппортунистов, утверждающих, что у нас нет «объективных экономических предпосылок для социализма». «Что, — спрашивает Ленин, — если полная безвыходность положения, удесятеряя тем силы рабочих и крестьян, открывала нам возможность иного перехода к созданию основных посылок цивилизации, чем во всех остальных западно-европейских государствах. Изменилась ли от этого общая линия развития мировой истории? Изменились ли от этого основные соотношения основных классов в каждом государстве, второе втягивается и втянуто в общий ход мировой истории?»

И Ленин делает вывод, в известном смысле завершающий материалистическое понимание истории марксизма-ленинизма:

«Если для создания социализма требуется определённый уровень культуры (хотя никто не может сказать — каков этот определённый „уровень культуры“), то почему нам нельзя начать сначала с завоевании революционным путём предпосылок для этого определённого уровня, а потом уже, на основе рабоче-крестьянской власти и советского строя, двинуться догонять другие народы».

1.5.3. Современные задачи исторического материализма в борьбе на два фронта

Задача нашей партии и всего Коминтерна заключается в том, чтобы на основе ленинской исторической методологии и в связи с новыми, ставшими перед нами актуальными проблемами социалистического строительства и мировой революции продолжить ленинское дело дальнейшей разработки исторического материализма.

И эта важнейшая задача успешно выполняется партией, под руководством лучшего ученика Ленина и вождя нашей партии и Коминтерна т. Сталина. На анализе противоречий современного капитализма и закономерностей строящегося социализма, на проблеме перехода возможности в историческую действительность, на вопросах обоснования ленинской теории построения социализма в одной стране, в беспощадной борьбе с контрреволюционным троцкизмом, с правым оппортунизмом, на вопросах социалистического переустройства деревни, сплошной коллективизации и ликвидации кулачества как класса, на вопросах об условиях развития производительных сил (6 исторических условий т. Сталина), о роли техники в современный исторический период, о вступлении в период социализма и т. д. — т. Сталин дал блестящие образцы материалистической диалектики и её дальнейшего развития. «Кто не понял этой диалектики исторических процессов, тот погиб для марксизма», — сказал т. Сталин на XVI партсъезде, формулируя задачи борьбы на два фронта — с правым и «левым» оппортунизмом.

В области исторической теории эти два фронта обозначались как ревизионистский объективизм и механистическая социология, с одной стороны, как идеалистический субъективизм Троцкого и меньшевиствующий идеализм — с другой.

Исторический объективизм, отрывающий марксизм от задач классовой борьбы пролетариата, выхолащивающий его революционное партийное содержание и превращающий марксизм в схоластическую «догму», получил своё яркое выражение в исторических работах Д. Рязанова, дошедшего до измены нашей партии.

Дискуссии, прошедшие на различных участках теоретического фронта, — в истории, политэкономии, литературоведении, праве и т. д. — показали, что оба вида ревизии исторического материализма находят себе теоретическое проявление в целом ряде специальных вопросов. Правильное понимание империализма, понимание революции 1905 г., вопрос об азиатском способе производства, о крепостничестве, понимание изменяющихся взаимоотношений между классами в переходный период, вопрос об экономических категориях в переходный период, проблема идеологии, идеологической борьбы в искусстве, вопросы развития пролетарской культуры и наконец важнейший вопрос об исторической роли большевизма, как авангарда международного рабочего движения на всех этапах его развития, вопрос о борьбе большевизма с оппортунизмом, центризмом с «левыми» в германской социал-демократии и т. д. — все эти вопросы имеют первостепенное политическое практическое значение. В этих условиях борьба на два фронта за марксистско-ленинское понимание исторического материализма становится важным участком общей борьбы за теоретические основы генеральной линии партии в осуществлении ею задач пролетарской революции и строительства социализма.

Общая механистическая концепция т. Бухарина привела его в области исторического материализма к целому ряду положений, которые мы уже отметили, как характерные для буржуазной социологии. Прежде всего, т. Бухарин явно некритически злоупотребляет самим термином «социология» в приложении к историческому материализму, точно забывая об его связи с позитивизмом, с буржуазным «объективизмом», о его современной классовой роли. Но ещё важнее то обстоятельство, что он вкладывает в понятие своей социологии то же буржуазно-социологическое содержание. Ленин недаром писал о «социологической» схоластике т. Бухарина, o том, что приходится ставить понятие «социология» в иронические кавычки. Глубокое философское и политическое содержание исторического материализма грубо искажается бухаринской социологией, явно механистической и содержащей элементы агностицизма.

Как уже отмечалось, т. Бухарин стоит на точке зрения абстрактного понимания общества и его законов, общества «вообще»: понятие общественно-экономической формации и марксистский историзм остаются чуждыми его механистической концепции, в которой смазывается качественное своеобразие отдельных общественных форм. Социология как абстрактная наука об обществе отрывается им от истории и выступает в виде некоей схоластической, надуманной «схемы», согласно которой должно строиться всякое общество и его развитие. C этим вполне гармонирует отсутствие у т. Бухарина понимания специфических особенностей общественных отношений, в отличие от природы. Тов. Бухарин подходит к обществу натуралистически, как к «совокупности элементов» «in natura». Он чисто механистически представляет себе отношения людей к производству — как их механистическую «расстановку» в пространстве, среди орудий производства. А отсюда вытекает и «техническое» понимание т. Бухариным общественных классов, недооценка им роли политики, значения классовой борьбы и вся совокупность его правооппортунистических воззрений.

Основная идея, проводимая т. Бухариным во всех его работах — замена материалистической диалектики механистической теорией равновесия, — в применении к обществу, представляет собой новый образец старого буржуазного перенесения на общество физических, механических, энергетических и т .д. закономерностей. Историческое развитие мыслится т. Бухариным как переход от одного устойчивого равновесия общества к устойчивому его равновесию на новой основе. Внешние условия равновесия — равновесие между природой и обществом — обусловливают собой внутреннее равновесие общества. Изменения внешней среды — такова причина хода исторического развития. Подобно буржуазным социологам т. Бухарин исходит из пропорций и из известной тенденции к равновесию, характерных для развития капиталистического производства, неправильно понимая весь относительный характер этой тенденции к равновесию и неправильно распространяя её на все общества, в том числе на переходную экономику. У Бухарина нет отчётливого представления о внутренних законах общественного воспроизводства, об его качественном своеобразии у нас, о значении плана, значении ускоренных темпов социалистического строительства.

Стремление во что бы то ни стало сохранить «равновесие» между различными отраслями нашей промышленности, между городской промышленностью и сельским хозяйством, между социалистическими и капиталистическими секторами нашей экономики — вот что приводит т. Бухарина к знаменитому лозунгу «равнения на узкие места», к политике «самотёка» в сельском хозяйстве, к оппортунистско-потребительскому пониманию «смычки» и т. д. С аналогичными проявлениями механистического материализма мы сталкиваемся и в политэкономии (работы Кона, Бессонова, Айхенвальда) и в истории (Слепков, Дубровский) и т. д. Правый оппортунизм находит себе в механистической «социологии» свою важнейшую методологическую основу, хотя нужно заметить, что в известной мере механицизм питает и «левый» оппортунизм. Неудивительно, что «социологический» механицизм встречает сочувствие в явно враждебных пролетариату чисто вредительских концепциях (у Кондратьева, Базарова, Громана и т. д.). Механическое перенесение законов капиталистического развития и капиталистических пропорций на нашу экономику и пресловутая теория «равновесия» по понятным причинам крайне близки их сердцу!

Как мы упоминали в ряде случаев, механистическая методология тесно переплетается с историческим идеализмом и скатывается к этому последнему. Мы могли уже это проследить на примере народнической субъективной социологии. Механистическая социология т. Бухарина не только сама содержит элементы кантианского идеализма, но помимо этого она очень близка к «организационной теории» общественного развития, выдвинутой А. А. Богдановым. Махизм Богданова, как уже отмечалось, находит своё яркое проявление и в его исторических воззрениях. Богданов отождествляет общественное бытие и общественное сознание: он рассматривает поэтому историческое развитие как «организационный процесс», в котором сознание «организаторских» классов играет важнейшую роль. И в то же время исторический идеализм Богданова опирается на его теорию механического равновесия: Богдановым и выдвигаются необходимость «энергетического баланса» между природой и обществом, взгляд на историческое развитие как на «социальный подбор» и т. п. Это соединение идеализма и механицизма нашло своё отражение в богдановской теории «пролетарской культуры», развивавшейся также и т. Бухариным, а также в его взглядах на экономическое развитие, на теорию стоимости, на искусство, историю, религию, язык и др. специальные области теории, где влияние Богданова нередко сказывается и по сей день. Своеобразное сочетание механистической методологии и идеализма в исторических воззрениях мы встречаем также в работах механистов — у Л. Аксельрод (особенно в вопросах этики и теории искусства), Сарабьянова, Варьяша и др.

Но активная борьба с идеализмом в советской общественной науке имеет и сама по себе чрезвычайно важное значение для исторического материализма наших дней.

Если в условиях буржуазного Запада марксизму приходится бороться с неприкрытыми проявлениями идеализма в буржуазной и социал-фашистской исторической теории, то в условиях диктатуры пролетариата идеализм вынужден выступать в гораздо более завуалированной форме, часто под прикрытием «стопроцентного марксизма». Разоблачение идеалистических течений и борьба с ними поэтому гораздо более трудны. Так неокантианство нашло себе искусного выразителя в экономических работах меньшевика-вредителя Рубина: отрыв социальной формы стоимости от её материального содержания, разрыв между производительными силами и производственными отношениями, выведение экономических закономерностей из форм обмена — все эти особенности, характерные для буржуазной «социологической» школы‚ нашли себе приют в рубинской методологии и сравнительно поздно получили надлежащий отпор.

Гегельянская абстрактно-идеалистическая точка зрения нашла своё отражение в воззрениях представителей меньшевиствующего идеализма на общество и историю, о которых уже упоминалось. Исторический материализм игнорируется ими как целостная теория, отражающая процесс развития общественных формаций и сводится к абстрактной «методологии». Логическая форма исторического материализма господствует у них над его материальным, конкретно-историческим содержанием. В то же время ими оставляются без всякого внимания действительно конкретные проблемы материалистического понимания истории. Всё это приводит меньшевиствующий идеализм к кантианскому отрыву социальной формы от материального содержания, к пониманию «специфичности» общественных формаций и их особых законов в духе кантианца Риккерта, к активной защите и протаскиванию кантианских взглядов Рубина на «имманентное» развитие социальных форм.

Разоблачение контрреволюционного троцкизма, рубинщины, рязановщины, деборинщины и т. д. в вопросах понимания истории и общества является поэтому одной из наиболее актуальных задач, выдвигающихся сейчас в борьбе за марксистско-ленинское понимание исторического материализма.

Исторические взгляды контрреволюционного троцкизма, как и вся троцкистская методология в целом, представляют собой плохо замаскированное «марксистской» фразой эклектическое соединение идеализма и механицизма. При этом основную роль в троцкистском извращении исторического материализма играет идеализм — субъективизм и волюнтаризм, т. е. недооценка объективных условий и непонимание конкретных этапов исторического развития, абстрактные схемы и субъективистские «прыжки» через отдельные исторические этапы, стремление опереться на административно-бюрократический произвол, переоценка роли «вождей» в противовес массам в историческом развитии. Весь ход развития исторической необходимости Троцкий рассматривает как «подбор случайностей»; история пролетарской революции сводится им к действиям «вождей» и к возвеличению своей собственной персоны; в центре внимания Троцкого не рабочий класс и партия, не масса, а один лишь «руководящий слой». Идеализмом проникнута и надклассовая теория русского самодержавия Троцкого, где в основном он приводит плехановскую схему исторического развития России, и его абстракция «рабочего государства», выдвигая которую Троцкий — и в 1905 и в 1921 гг. в профсоюзной дискуссии — явно игнорирует вопрос о крестьянстве и о взаимоотношениях с ним пролетарской диктатуры. Тот же идеализм проявился и в троцкистских планах «сверхиндустриализации» и в абстрактном противопоставлении коммунистической и буржуазной культуры, причём отрицается историческая боевая роль пролетарской культуры. Наряду с этим мы находим в исторических и экономических воззрениях троцкизма и яркие проявления вульгарного механицизма: непонимание связи между философией и исторической теорией марксизма, отождествление последней с «социальным дарвинизмом»; фаталистически-меньшевистскую теорию развития производительных сил и сведение производительных сил к технике; механическое перенесение понятий, связанных с классовыми противоречиями и классовой эксплоатацией, из условий капитализма во взаимоотношение пролетариата и крестьянства в переходный период; представление о внутренних силах социалистического развития, как всецело зависимых от внешних условий, от хода мировой революции, вытекающее отсюда неверие в возможность построения социализма в нашей стране; учение об ослаблении действия неравномерности капиталистического развития при империализме и т. д.

Исторический субъективизм и идеализм, в соединении с механицизмом, характерны и для социальной методологии «левых» с.-д. в довоенный период (Р. Люксембург, Парвус), и для современных «левых» с.-д. и троцкистов на Западе (К. Корш и др.), для «левых» оппортунистов на современном этапе социалистического строительства.

Наше вступление в период социализма, отмеченное т. Сталиным в докладе на XVI партсъезде, завершение построения фундамента социалистической экономики и исторические решения XVII партконференции о построении бесклассового социалистического общества ставят перед нами огромной теоретической важности задачи в области исторического материализма, подымая наше понимание всех вопросов исторической теории марксизма-ленинизма на новую высоту. Развитие социалистической общественно-экономической формации, задача уничтожения классов во 2-й пятилетке, дальнейшие задачи пролетарского государства, историческая роль партии пролетариата, проблема уничтожения противоположности между городом и деревней, задача технической реконструкции, создание предпосылок для уничтожения противоположности между умственным и физическим трудом и т. д., — под углом зрения перечисленных проблем должны освещаться все вопросы исторического материализма, должна проводиться борьба со всякого рода оппортунизмом в вопросах исторической теории.