фуф, как и всякий малыш его возраста, не мог обойтись без шалостей. И ему самому они вовсе не казались шалостями. Беды в этом, может, и не было бы, но Фуф был у матери один, а потому рос безобразно капризным. Он страшно любил делать именно то, что запрещала ему мама. А это никогда , к добру не приводит.

Мы помним, как был отшлёпан Фуф, когда хотел потянуть за хвост своего дядю - носорога Рама. И он проделал-таки это. Однажды, когда разморённый полуденным солнцем Рум дремал, уткнув голову в кусты, Фуф подкрался и дёрнул его за хвост. Носорог со сна взревел так, что на другом конце рощи шлёпнулась с дерева росомаха Чива, подстерегавшая идущих на водопой оленей. Олени, увидев Чиву, кинулись назад, по пути переполошили дремавших в грязи свиней, и те, визжа и вопя вздорными голосами, вынеслись в степь. Их увидели антилопы и тоже дёрнули с места, внеся сумятицу даже в стадо невозмутимых бизонов. Вот что наделал один-единственный шалун. Носорог Рум лягнул мамонтёнка, и тот отлетел, словно клубок перекати-поля, подхваченный порывом ветра. Носорог обернулся, наставив свои ужасные рога, и увидел испуганного Фуфа. Ну что с ним прикажете делать? Рум, ворча, покатал проказливого родственничка по траве, как тот в своё время осиное гнездо, и с сердитым сопеньем удалился.

Бывали у Фуфа приключения, которые могли обойтись и похуже.

Как-то они с матерью забрели во владения пещерного медведя Харра. А это был злющий и вдобавок ещё и злопамятный зверь. Как раз за несколько дней до появления мамонтихи с сыном он попал в неприятную переделку. Выбравшись под вечер из своей пещеры, он посмотрел на солнце и прикинул, что до сумерек остаётся не так уж много времени. Была самая пора отправляться подыскивать место для ночной охоты.

По пути Харри разглядел со склона горы пасущуюся в перелеске дикую корову с телёнком. Больше бизонов нигде поблизости не было видно.

- Давненько не пробовал я телятинки,- сказал себе Харри.- Эта старая корова не в счёт. В случае чего я уложу её одной лапой. А хорош, должно быть, сейчас телёночек,- размышлял он, облизываясь.- Родился-то, шельмец, в середине Белого Времени, совсем ещё молоденький, мясо нежное…

Он спустился с горы и стал осторожно подкрадываться на полусогнутых по зарослям высокой бизоньей травы. Утром он съел дикую собаку и успел уже проголодаться. Да и то сказать, какая же это пища - собачатина. Ни вкуса в ней настоящего, ни аромата. Псина псиной. А вот телятина… При мысли о ней у Харра урчало в животе, и, наверно, поэтому он и проглядел, как откуда-то бесшумно появилось десятка два здоровенных бизонов. Что ни говори, а Харри здорово растерялся, обнаружив себя в кольце свирепых морд с длиннющими рогами. Быки сопели так, что поднималась пыль чёрными клубами, и сквозь неё. как угли, светились- налитые кровью глаза. «Вот тебе и телятина! Сейчас они из меня медвежатину сделают»,- мелькнула в пещерно-медвежьей голове тоскливая мысль. Даже хладнокровный убийца и разбойник пещерный лев, приятель Харра, и тот, пожалуй, решил бы на его месте, что всё кончено и надо подороже продавать свою жизнь. Но Харри был хитрейший зверь, нахал и далеко не трус. Он присел на задние лапы, передние грустно сложил на животе, вздохнул и сказал:

- А я ведь к вам прощаться пришёл. Ухожу я из этих мест. Навсегда…

- Навсегда и уйдёшь, настало время,- угрюмо пообещал огромный, сивый от старости вожак. Между его шершавыми, бугристыми рогами могла бы во всю длину поместиться дикая собака средней величины.

- Теперь вам зимой от волков совсем житья не станет. Жаль мне вас,- сказал Харри и пригорюнился.

Бизоны подступили совсем уже близко. Они рыли землю тяжёлыми раздвоенными копытами и дышали так, что на Харра веяло горячим.

- А при чём тут волки? - подозрительно промычал сивый вожак.

- Как при чём?!-возмутился Харри.- Да если б не я, их было бы в десять раз больше! Всю жизнь я с ними борюсь!

Ни одному его слову быки не поверили, но так как считать дальше трёх они не умели, то хитроумные подсчёты медведя о количестве волчьего поголовья заставили их призадуматься.

- Во сколько раз, говоришь? В десять? А это сколько? - Вожак с натугой размышлял, двигая кожей широкого лба.

- Десять - это очень, очень много,- авторитетно заверил Харри.

- Но всё же кто телят ворует?

- Волки, кто же ещё!

- А может, и ты тоже? - усомнился вожак.

- Я?! - смертельно обиженно вскричал медведь, хлопнул себя лапами по бокам и разразился негодующей речью.

Он призывал в свидетели всех жителей Земли, Воды и Неба, что за всю жизнь он не только не ел телятины, но даже не видел как следует телёнка.

- Кореньями! - кричал Харри.- Одними только кореньями и питаюсь. А если съел когда одного-двух паршивых зайчишек, то только сослепу, спутав с заячьей капустой. Стар я уже, плохо вижу!

Кончилось всё тем, что подозрительные быки, до конца так и не поверившие медведю, заставили его дать клятву, что он никогда не тронет ни одного телёнка. В свидетели взяли всевидящего Орла-могильника. Этот всегда знал, кто, где и на кого охотится, потому что был непременным участником всех кровавых пиров. Орёл никогда и никому не выдал бы мест' и секретов чьей-то охоты. Но, став свидетелем, он обязан был сообщить бизонам, если бы Харри задрал телёнка. Так повелевал великий и древний Закон Земли, Воды и Неба. А если Харри нарушит свою клятву, то по тому же Закону род бизонов должен был отомстить Харру любой ценой. И всегда-то не слишком добродушный Харри ходил теперь злой на весь белый свет.

Вот в такое-то время неугомонного Фуфа угораздило подшутить над пещерным медведем. Случилось это в полдень, когда Фуф, спасаясь от жары, забрался в речку. Из воды торчала одна его лопоухая голова, да и то не вся. Вдруг Фуф увидел большого мохнатого зверя, который не спеша ковылял вдоль берега. Зверь этот сразу же понравился Фуфу: он был толстый, весь такой мягкий на вид и при каждом шаге презабавно переваливался с боку на бок. Фуф затаился и, когда симпатичный зверь поравнялся с ним, окатил его струёй воды из хобота.

Харри - а это был именно он - испуганно рявкнул, бросился было бежать, но, разглядев, что это всего-навсего мамонтёнок, рассвирепел.

- Не хватало только, чтобы всякие подсвинки надо мной шутки строили! Р-р-разорву! - заорал он и бросился к реке.

Фуф завизжал, увидев его жутко оскаленную морду, и кинулся на другой берег, где в кустах паслась его мама. Она, конечно же, тотчас поспешила на крик сына, по пути подхватив хоботом толстенную дубину.

Увидев мамонтиху, Харри с середины реки резво взял назад. Улепётывал он во все свои медвежьи лопатки, но рассерженная мамонтиха оказалась на удивление проворной. И не миновать бы медведю пребольшущих неприятностей - куда там тугодумам быкам с их клятвой! - если бы Харри не умудрился каким-то чудом втиснуться в узкую щель меж береговых скал. В обычное время он туда едва-едва просунул бы разве что одну только голову. Но всё равно мамонтиха успела-таки здорово огреть его по спине своей тяжёлой дубиной.

Только под вечер, да и то с большой опаской, выбрался Харри из так кстати подвернувшегося укрытия и, прихрамывая, поплёлся прочь. Сейчас он, как это часто получается у всех недалёких и злых существ, был Совершенно уверен, что во всех его бедах виновен паршивый мамонтёнок. И вредные быки, и боль в спине, и многое другое - всё это сошлось на негодном сосунке.