— Мы проходим самые опасные места — пояс астероидов. Рана нисколько не помешает мне дежурить у радиолокатора, — настаивал Дубравин. Он не мог оставаться без дела, когда товарищи были перегружены работой.

Медведев внимательно посмотрел на друга. Он не хотел допускать Дубравина к вахтенной службе, но вынужден был уступить его уговорам.

— Ладно. Если тебе так хочется, согласен.

Наравне с другими Дубравин начал нести вахты. Ни на малейшее послабление для себя он не соглашался. Частенько к нему заходил Медведев.

— Что слышно и видно? — спросил его однажды капитан, входя в радиорубку.

— Нам пока везет. Локаторы фиксируют отсутствие встречных метеоритов.

— Вспоминаю, — говорил Медведев, — на заре завоевания космоса метеориты считались чуть ли не главным препятствием для космических путешествий. Позже решили, что эта опасность сильно преувеличена. Я же убеждаюсь, что снижать настороженность к встрече с метеоритами ни в коем случае нельзя. Ну, а что передает Земля?

— Москва транслирует для «Комсомолии» концерт из зала Чайковского.

— Сделай погромче, — попросил Медведев.

В каюту к Тане зашла Ни-лия. Фаэтянка часто наведывалась сюда. Ей нравилась не столько каюта, где все свидетельствовало о вкусе и опрятности хозяйки, сколько сама Таня. Объяснялись они еще с помощью жестов и тех немногих слов, которые Данилова узнала от Дубравина. Но это нисколько не помешало им подружиться с первой встречи и неплохо понимать друг друга. Таня чувствовала к Ни-лии сердечную симпатию, и такими же искренними чувствами отвечала ей фаэтянка.

За работой дни летели быстро. В свободное от вахты время в астрономической рубке у Тани обычно собирались Дубравин, Ни-лия, Медведев, а изредка и Хачатуров. Тогда, страшно коверкая слова, они учили друг друга изъясняться на языках своих планет. При этом часто слышался тихий смех Ни-лии или веселый общий хохот. Фаэтянка освоилась с жизнью на корабле и за эти дни словно ожила — стала смелее, общительнее. В космонавтах она, как и остальные фаэты, нашла простых и верных товарищей. Хачатуров называл ее не иначе, как своей бледнолицей сестрой и обещал на Земле подрумянить ей щеки. Ни-лия в ответ лишь радостно смеялась.

Душевный подъем переживал и Медведев. Его светлое большое чувство к Тане еще больше окрепло. Да, он не ошибся. Именно о такой девушке — скромной, умной, умеющей побеждать трудности, — мечтал он. Все это время Медведев почти всегда был рядом с Таней, следил за каждым ее движением. Ему доставляло удовольствие видеть ее веселой, смеющейся, жизнерадостной. Но если она хмурилась, была не в духе, он начинал беспокоиться — уж не изменилось ли ее отношение к нему. К счастью, плохое настроение у Даниловой случалось редко.

«Надо бы поговорить с ней откровенно, рассказать все-все, — думал Медведев и не решался, робел. — Смогу ли я как следует объяснить ей, найду ли нужные слова?» Сердце в такие минуты замирало тревожно, по-особому.

Как-то капитан зашел в астрономическую рубку. Таня была одна. Он молча присел.

— О чем раздумался, Виктор? — Данилова, как обычно приветливо, улыбнулась.

— Да так, обо всем… — неопределенно ответил Медведев. — А если говорить прямо — о самом важном… — капитан умолк под испытующим взглядом девушки.

«Ну, что же замолчал? — упрекнул себя Медведев мысленно. — Продолжай же!»

На лице Тани появилось смущенное выражение — она сердцем угадала, о чем хочет поведать ей этот человек, давно уже ставший таким близким и родным.

— Знаешь, Таня, — начал Медведев. — Только пойми меня верно. С той встречи, помнишь, в Верхневолжске, нравишься ты мне! — вдруг выпалил капитан и, испугавшись, что сказал совсем не то, закончил: — Люблю, Таня, тебя! Ты мне дороже всех на свете.

Данилова, пока говорил Медведев, сидела с опущенной головой. Щеки ее порозовели. Она чувствовала, Медведев ждет ее ответа. Сейчас все должно решиться. Сию минуту или никогда. Надо взять себя в руки. Объяснить все, что она о нем думает, откровенно, без утайки рассказать о своих чувствах, чтобы он знал — и она не мыслит жизни без него. И это не каприз, не случайное увлечение. Так решено уже давно. Она готова стать женой Виктора, чтобы быть ему верным, хорошим другом на всю жизнь. Только раньше он молчал, лишь намекая о своих чувствах. И вот теперь пришло время, когда надо все поставить на свое место. Но Таня не сказала ничего этого. Она произнесла только два слова:

— Виктор, любимый!..

Медведев все понял. Радостный, счастливый, он вскочил с кресла и, приблизившись к девушке, хотел обнять ее. Но в это время в рубку ворвался Дубравин.

— Капитан, тревога! Наш путь пересекает комета! Мы рискуем столкнуться с ее хвостом, растянувшимся на огромное расстояние Что будем делать?

Медведев сразу преобразился.

— Кто ее обнаружил? — озабоченно спросил он, невольно перебирая в уме все сведения, которые ему были известны о кометах и причинах образования их хвостов.

— Бобров. Сначала он не придал этому особого значения. Расчеты электронных машин показывали, что мы с ней не встретимся. Но комета начала быстро расти. Бобров опасается, что она может задеть корабль своим хвостом.

— Виктор, разреши связаться с Запорожцем, — встала Данилова — Мы постараемся с ним разобраться, откуда появилась комета, и уточнить степень ее опасности. По астрономическим прогнозам, нам в пути не должны встречаться кометы. Вероятно, она относится к числу небольших телескопических комет и усиление ее видимого свечения вызвано столкновением ядра кометы с одним из блуждающих по космосу метеоритов. Для нас опасно было бы столкнуться только с ее ядром, состоящим из роя глыб и камней. Хвост же кометы — это мельчайшая пыль и газы.

Данилова немедленно переговорила по фототелефону с Запорожцем.

Тот упорно советовал отклонить курс корабля, чтобы избежать встречи с кометой.

— Ничего хорошего она нам не сулит, — настаивал он. — Я предпочитаю дважды побывать в объятиях перегрузки, чем один раз повстречаться с этой косматой странницей.

Медведев согласился с доводами Даниловой — изменять курс «К. Э. Циолковского» не следует. В этом решении его убедили и показания электронно-счетной машины, которая теперь свидетельствовала, что почти невозможно избежать встречи с хвостом кометы, который протянулся на сотни тысяч километров.

— Используем это обстоятельство для научных наблюдений. Хорошо бы взять возможно большее число проб пыли и газов. Выходить из корабля категорически запрещаю. Всем быть начеку, — услышали космонавты по радио распоряжения капитана.

Не успел корабль вонзиться в хвост кометы, слабо светившийся полосой белесоватого тумана, как от Яровой поступили первые тревожные сигналы.

— Потеряна радиосвязь с Землей! Мы в сфере сильнейшей электромагнитной бури!

Вдруг корабль словно вонзился во что-то мягкое, как лодка в тину.

«Начинается»! — подумал Медведев.

И в тот же миг сила инерции бросила всех космонавтов вперед. Это было так неожиданно, что многие получили сильные ушибы. А корабль продолжал вздрагивать, казалось, он запутался в невидимых и гибких тенетах.

— Что произошло? — послышался голос Хачатурова.

— Не знаю, — ответила Данилова. — Но у меня взбесились все стрелки магнитометров.

В разговор включился Медведев.

— Не ожидал, что комета имеет такое мощное электромагнитное поле. Хорошо, что наше вторжение в комету обошлось без электрического разряда. Вы не чувствуете, что стало прохладнее? — спросил он, мельком посмотрев на термометр.

Термометр показывал, что внутри корабля начала падать температура. Сначала космонавты только поеживались, потом были вынуждены надеть меховые костюмы, а холод становился все сильнее.

— Еще немного, начнет замерзать вода, — невесело проговорил Дубравин. — Ведь лед разорвет цистерны, нам нечего будет пить.

— Армен, включи атомный двигатель на обогрев корабля, — связался Медведев с Хачатуровым.

— Уже включил, — ответил тот.

— Неужели электромагнитные силы кометы проникли сквозь броневую обшивку корабля и его защитную изоляцию? — недоумевала Таня. — Странно, что холоднее всего у меня в рубке.

Вдруг температура в корабле быстро повысилась. Через минуту термометр показывал уже тридцать градусов.

— Отставить обогрев, — распорядился капитан.

Но жара, сменив холод, продолжала усиливаться. Посиневшая вначале обшивка внутренних стен теперь пожелтела. Термические краски наглядно показывали изменения температуры.

«Нельзя допустить, чтобы они покраснели, — Медведев мучительно раздумывал над тем, что же предпринять. Виски ломило, дышалось тяжело. — Так долго не продержаться! Надо усилить вентиляцию!».

Перевалив за пятьдесят градусов, температура поднималась выше.

— Всем надеть скафандры! — отдал приказание капитан. Это было последнее средство. Только они, с внутренней терморегуляцией, могли спасти космонавтов от участи заживо свариться.

— Виктор! Термометр остановился! Жара снижается! — воскликнул Дубравин.

Медленно снижаясь, температура пришла наконец в нормальное состояние. Обливаясь потом, космонавты облегченно вздохнули.

— Наш атомный тигр одолел косматую ведьму! — ликовал Хачатуров, и с экрана телефона на всех смотрело его улыбающееся лицо. — Не так-то просто сделать из нас шашлык! — пошутил он, выключая двигатели.

— Уф-ф! — Медведев платком вытер мокрый лоб. — Проведай, Вася, фаэтов. Им, наверное, пришлось хуже нашего.

Дубравин поспешил в каюты к фаэтам.

— Сейчас мне лучше. Одно время было совсем плохо, — пожаловалась Ни-лия. — Пойдем к Ми-диону. Я очень беспокоюсь за него.

Около Ми-диона, потерявшего сознание, уже хлопотала Таня. Фаэт находился в тяжелом состоянии.

— Его сердце перестало биться! — вскрикнула Таня вдруг в отчаянии.

Дубравин стоял, не зная что делать. Ни-лия же быстро достала флакон, сквозь темный хрусталь которого просвечивала красноватая, как огонь, жидкость, и капнула ее в полуоткрытый рот старца. Фаэт вздрогнул и открыл глаза.

— Ты чуть не уснул навсегда, — нежно сказала Ни-лия, когда Ми-дион пришел в себя и приобрел способность разговаривать.

— Скажите, что у вас во флаконе? — поинтересовался Дубравин. — Очевидно, лекарство.

— Да, ты прав. Это эликсир жизни, — старец закивал головой. — Еще давно фаэты научились добывать две воды — мертвую и живую. Мертвая, или тяжелая, вода парализовала рост и вызывала смерть. Живая, или огненная, вода может возвращать жизнь и продлять ее.

Убедившись, что Ми-диону больше не потребуется ее помощь, Таня пошла в свою астрономическую рубку. Там ее ждал Медведев. Входя, она заметила, что сквозь иллюминаторы просачивался какой-то нежно-зеленый свет.

— Виктор! Что с тобой? — с тревогой спросила Данилова, видя, что он позеленел и у него закрываются глаза.

— Уходи! Закрой дверь… — Медведев хотел что — то крикнуть еще, но язык ему не повиновался, он онемел.

Онемела и Таня. Вместе с тем она почувствовала, что все ее члены парализованы я даже пальцем она не может пошевелить. Она ощутила лишь, что корабль снова чуть закачался…

Невыносимо долгой показалась космонавтам секунда, пока не прошел сковавший их паралич.

— Таня!..

— Виктор! — они бросились друг к другу, едва к ним вернулся дар речи.

— Кажется, это было последнее испытание. Мы наконец вырвались из сферы действия необъяснимых сил кометы…

«К. Э. Циолковский» продолжал свое стремительное движение. Экраны локаторов вновь сделались чистыми и перестали тревожить космонавтов во время их вахт. Но комету вспоминали долго.

— Хорошо, что она оказалась сравнительно небольшой, а то бы нам не сдобровать, — заговорила как-то Таня с Медведевым.

— Век живи, век учись. Теперь будем знать, что в космосе даже «видимое ничто», как часто называют кометы, может таить в себе всякие каверзы. Будем радоваться, что все обошлось, как говорится, одними синяками. Неприятно было бы умирать накануне свадьбы.

— Молчи! — Таня закрыла ему рот рукой. — Не говори глупостей.

Медведев поймал ее руку и прижался к ней губами.

— Виктор, а ты заметил, что иллюминаторы оказываются нашим слабым местом

— Вполне согласен с тобой и даже склоняюсь, что на космическом корабле они излишни. Оставить два небольших с броневыми ставнями — и достаточно. Тогда не будут страшны никакие излучения…

Шел последний месяц полета. С каждым днем расстояние до межпланетной станции сокращалось, и от этого нетерпеливей становилось желание космонавтов скорее попасть на Землю. Чувствовалась усталость от напряженных вахт, от ощущения малой весомости, от различных переживаний, связанных с опасностями экспедиции. Почти все космонавты часто теряли аппетит и изрядно похудели.

Усиливалось стремление побывать в родных местах, встретиться с близкими, с друзьями детства, которые пошли по различным жизненным дорогам. Их так много у советской молодежи. Один стал прославленным изобретателем, другой варит в мартенах сталь, третий не один год дрейфует в полярных льдах, четвертый учит детей… И все делают одно огромное дело. Их усилиями Родина превратилась в цветущий край. Они — рабочие, колхозники, ученые, писатели — вдохновенно строят счастливейшую жизнь.

Все время в течение путешествия космонавты с особым удовольствием слушали последние известия с Земли. Теперь же к ним стали относиться еще более ревностно. Пропустить их считалось немыслимым. Живой интерес у космонавтов вызывали и сообщения о Луне. Там творилось что-то невообразимое и по размаху работ, и по скорости строительства.

— Я не успеваю следить за происходящим на Луне, — жаловался Хачатуров. — Никак не предугадаешь, что там сделают на завтра.

— Жаль только, что сообщения слишком скупы. Например, мне не совсем ясно, как Луна могла так быстро приобрести собственную атмосферу.

— Почему-то давно и Саша молчит, — пожала плечами Таня. — Или его нет на Луне, или он так там занят, что даже минуту не может выбрать, чтобы послать весточку о себе.

— Разве ты его не знаешь? Молчит он чтобы преподнести нам свой сюрприз при встрече.

— Вы как хотите, а я хочу отдыхать на лунном курорте, — улыбнулся Дубравин. — Думаю, вы не забыли, что там открыт источник, который омолаживает.

— Так тебе, Вася, молодеть еще рано, — подмигнул Хачатуров. — Даже бороды еще нет.

— Не мне, так Ми-диону источник пригодится. Хорошо что там так быстро идут работы. Луна, пожалуй, явится местом, где фаэты смогут обосноваться. Только давайте договоримся: сейчас, пока сами не знаем всего, не будем ничего говорить им об этом.

Так и решили.

Астрономическая рубка все чаще заменяла свободным от вахты космонавтам салон — они полюбили ее за долгие месяцы экспедиции. Здесь-то и велись задушевные беседы, высказывались сокровенные думы и мечты.

— По возвращении на Землю обязательно все вместе походим по Москве, — говорил Медведев. — Осмотрим Кремль, Оружейную палату, махнем на Ленинские горы. Все это так неповторимо: всякий раз, когда бываю там, нахожу для себя что-то новое.

— Ах, душа моя, как хорошо на Земле, — полузакрыл глаза Хачатуров. — А потом ко мне, в Армению. Таким вином вас угощу, пальчики оближете, — Армен прищелкнул языком.

— Кажется, должно произойти еще одно важное, событие, — Дубравин бросил многозначительный взгляд на Медведева и Таню. — Какое, пока молчу. Но надеюсь, что мы скоро получим приглашение и будем его участниками. Я не ошибся, друзья?

Все понимающе смеялись.

Слушая космонавтов, Ми-дион и Ни-лия — они иногда тоже навещали салон — одобрительно покачивали головами. Восторженными глазами смотрели они на людей, которые для них стали родными и понятными, которых даже в трудную минуту не покидал оптимизм, вера в свои силы.

Далекая космическая дорога, — не прямая, а с кривизной громаднейшей гиперболы, — подходила к концу. Шли последние дни полета.

— Опять мне, кажется, не повезло, — сетовала Ярова ознакомившись с расчетами траектории корабля, сделанным Запорожцем. — И на этот раз не увижу Луну с близкого расстояния.

— Да, мы приближаемся к Земле, а Луна в это время удаляется от нас, — подтвердила по телефону Таня.

— Понятно. Тогда вдосталь полюбуемся нашей красавицей Землей.

— Верно, Женя. Что может быть лучше нашей Земли! Так и скажем: хорошо на чужих планетах, а дома лучше.

— И дым отечества нам сладок и приятен, — продекламировала Ярова.

В эти дни каждый из космонавтов чаще и чаще задерживался у зеркальных перископов и экранов телевизоров, на которых виднелась Земля. Окруженная голубоватым маревом, она быстро затмила собой удалявшуюся Луну, которая теперь тоже была укутана в светлую фату атмосферы. Издалека Земля являла собой необыкновенную феерическую картину. Потоки корпускул, излучаемых Солнцем, магнитным полем Земли отклонялись к полюсам, собирались там в трепетные сияния и играли не семью цветами радуги, а удивительной и бесчисленной гаммой цветов. От такого чарующего зрелища было трудно оторвать взор.

— Приглашу фаэтов в «широкоэкранное кино», — сказал Хачатуров и пошел звать их.

— Видите, — радостно указал он Ни-лии и Ми-диону. — Земля. Наша Земля!

Что могли ответить фаэты? Перед ними впервые предстал иной, незнакомый мир. И они подолгу с любопытством, как зачарованные, смотрели на него. С Землей будет связана их дальнейшая жизнь, их судьба, будущее.

Ми-дион и Ни-лия обменивались между собой короткими восклицаниями. Всегда молчаливый Ги-дион оживился, задавал вопросы Дубравину и о чем-то долго говорил с Ни-лией. В его словах и интонации уже не слышалось былой грусти.

Космонавты не только любовались родной планетой. Им необходимо было завершить большой объем научных наблюдений, связанных с изучением космоса, и, как всегда, произвести замеры магнитного поля Земли и ее гравитационных сил. Даже в свободные от вахт часы члены, экипажа продолжали делать записи, дополнять их вычислениями электронных машин и обобщать свои наблюдения.

А желанная Земля с каждым часом, с каждой минутой росла в своих размерах. Космонавты еще издали заметили обращавшуюся вокруг планеты «Комсомолию». Как празднично она была иллюминирована! Множество огней, сотни прожекторов — все было включено и заставило ее сиять ярче любой звезды.

— Торжественно же нас встречают! — не без удовольствия произнес Хачатуров.

Когда «К. Э. Циолковский» причаливал к межпланетной станции, во все стороны полетели тысячи разноцветных фейерверков, мощный салют оповестил мир о благополучном возвращении космического корабля.

Трудно описать встречу космонавтов на межпланетной станции, этом передовом островке земной жизни во Вселенной. Встреча была необычайно восторженной и бурной. По-праздничному встречали и фаэтов. С Земли на «Комсомолию» прилетели представители пяти стран света. В национальных ярких костюмах они тепло приветствовали фаэтов и вручили им роскошные подарки.

Музыка, цветы, смех, речи, объятия, дружеские рукопожатия — это запомнится навсегда.

Все происходившее на «Комсомолии» транслировалось по радио и телевидению. Сотни миллионов людей с помощью беспроволочной техники стали свидетелями торжественной встречи космонавтов и прилетевших с ними фаэтов. Во всех странах этот день объявили праздничным. Население городов высыпало на площади, где были установлены большие экраны супертелевизоров.

Наутро газеты вышли под огромными заголовками:

«ОДЕРЖАНА ВЕЛИЧАЙШАЯ ПОБЕДА!»

«КОСМОС ЗАВОЕВАН!»

«СПАСЕНЫ ЖИТЕЛИ ДЕСЯТОЙ ПЛАНЕТЫ!»

«НА „КОМСОМОЛИЮ“ ПРИБЫЛИ ПОСЛЕДНИЕ ЖИТЕЛИ ФАЭТИИ!»

«СЛАВА СОВЕТСКИМ КОСМОНАВТАМ, СПАСШИМ ФАЭТОВ!..»

Почти все страницы газет и журналов были заполнены материалами о благополучно завершившейся космической экспедиции. Портреты космонавтов и фаэтов чередовались со статьями и очерками, дополнялись фотографиями поверхности Цереры и видами развалин ее городов. Снова приводились обстоятельства гибели планеты, подробно рассказывалось о всех пережитых космонавтами опасностях. Большинство опубликованных снимков запечатлело прибытие «К. Э. Циолковского» на межпланетную станцию и встречу фаэтов.