Стремительно приблизились майские праздники. Кота вдруг потянуло к земле:

— Отец ведь у меня псковский, бабушка с дедом живут там в деревне под городом Островом. Поехали на праздники к старикам, поможем сажать картошку? Ты-то своих навещаешь, а я там год не был. За день все посадим, потом отдохнем. Там у них своя баня, самогончику попьем, сала поедим, шашлыков пожарим. Говорят, аисты уже прилетели. Там уже все распахано, осталось просто посадить. Крышу починим. Поехали, там хорошо, а то нас тут точно достанут какой-нибудь херней! Хули тут делать-то? По дороге заскочим во Псков, перекусим там, сходим в Кремль. Мне просто одному ломает за рулем сидеть, будем меняться, вдвоем не так скучно ехать.

Ванечка думал недолго:

— Тогда давай заедем и в Печоры. Говорят, там монастырь с пещерами святых мощей!

— Без проблем. А чего тебе дались Печоры-то?

— Ну, так. Хочу кое-чего проверить. По телику показывали, что как только человек, одержимый бесом, подходит к священнику, то начинает кричать страшным голосом и его корчат судороги.

— Я тоже про это смотрел, но там ни одного мужика не было — одни бабы, а вот у баб на почве климакса бывают истерики с выгибанием тела.

— Это легко проверить. Ты-то уж точно заселен бесом! — настаивал Ванечка.

— От заселенного слышу…

На следующее утро выехали. Во Пскове пообедали, погуляли по Кремлю. В Печоры приехали часов в пять вечера. У самого входа в монастырь Ванечка вдруг остановился, как вкопанный.

— Ты чего? — спросил Кот.

— Ничего, просто вдруг ветер подул… — озадаченно пробормотал Ванечка, трогая ладонями воздух, и даже палец послюнил. Впрочем, ветер действительно был, но далеко не сильный. Далее произошло совсем странное.

— Если в нас что-то такое сидит, значит, как-то должно повлиять, что-то мы должны почувствовать в самом монастыре, поскольку тут освященные места, — прошептал Ванечка.

Вошли в монастырские ворота. Вдруг Ванечка остановился прямо в проходе.

— Ты чего? — с испугом спросил Кот.

— Ничего.

— Пошли?

— Пошли.

Но оба так и остались стоять на месте. Потом, однако, двинулись потихоньку, как будто действительно против ветра. В лампаде под иконой, висящей внутри ворот, затрепетал огонь. У Ванечки вдруг заурчало в животе, нестерпимо захотелось по большому — да так, что бросило в пот.

— Как ты думаешь, тут туалеты есть? — прокряхтел Ванечка, сквозь зубы втягивая в себя воздух.

— Ты чего — обалдел? Какие могут быть туалеты в монастыре? — возмутился Кот. — Думай, что говоришь! Тут никто такими низменными делами не занимается.

— Щас обосрусь!

Привратник, который сначала хотел о чем-то спросить у ребят, разглядев их, тут же убрался к себе в будку.

Делать нечего — пошли обратно. Живот у Ванечки тут же на выходе и отпустило.

— Психоз у тебя! — проворчал Кот, однако же, с опаской. — Называется «раздраженная кишка». Это когда со страху или от волнения люди обсираются… Обычное дело!

В это самое время из монастыря вышел старец, окруженный старухами и тетками начального климактерического возраста. Он был в черной шапочке с крестиком, в рясе, седая борода его и одежды развевались по ветру. Тетки мухами роились вокруг. Ванечка услышал, что одна из них визгливым голосом спросила, как ей лечиться от давления. Старец ей чего-то ответил, не задумываясь. Ванечка смотрел на него с изумлением: ну, дела, все знает человек!

Вдруг старец застыл, уперев взгляд на Ванечку. Ванечка не знал, что и делать, засмущался, чуть поклонился и сказал:

— Здрасьте!

Старец сделал шаг к Ванечке и вдруг сам низко наклонил голову. Тетка, непрерывно, как цикада, трещавшая что-то ему на ухо, вдруг замолкла и оторопело уставилась на Ванечку. Старухи и кликуши отпрянули в стороны. Потом старец поднял голову и снова уперся взглядом на Ванечку. Старец был человек не слишком-то даже и древний — лет семидесяти, не больше. Лицом он Ванечке поначалу не понравился, однако глаза у него были голубые, пусть мутноватые с капиллярными прожилками на белках, но внимательные, вроде бы говорившие, что человек в здравом уме.

— Самаэль? Это ты? Что, уже пора? — похрипел старец. Лицо его выражало внутреннее мучение и душевную борьбу. Борода задралась ветром вверх ему на лицо, он отвел ее вниз рукой.

Ванечка застыл, не зная, что и делать.

— И ты здесь, Микаэль? — поклонился старец уже и подошедшему Коту.

Две старухи, услышав это, побежали прочь, одна упала. У нее изо рта выпал пластмассовый зубной протез, затрещал по камням. Остальные жались за старцем, на лицах у них застыло выражение священного ужаса.

— Так ты, Самаэль, пришел не за мной? — в глазах старца вспыхнула внезапная надежда и искорка радости.

Ванечка решил не волновать безумца — вдруг тут же и помрет:

— Вроде как нет, — прокашлялся он. — Вон за той!

Тетка, на которую он показал, тут же упала в обморок, как будто ее срубили топором.

— Валим отсюда! — прошептал одними губами Кот, делая шаг назад. Ванечка, однако, не двинулся с места.

— Ты ведь воин, Самаэль? — вдруг спросил его старец.

— Ну, типа вроде того, да… — промямлил оторопевший Ванечка.

— Мне недавно было видение, что ты придешь за мной, но я не думал, что так скоро. Благословляю тебя, Самаэль! И тебя, Микаэль! — обратился он к стоявшему чуть в стороне совершенно очумелому Коту. — И на вот тебе, надень, Самаэль, носи его всегда с собой! Это приказано было передать тебе. И сказать: только один Бог тебе судья! И никто другой. Я просто передаю тебе послание.

Ванечка опять подумал, не путает ли он кого-нибудь с ним, но согласно наклонил голову. Старец надел ему на шею что-то вроде медальона из старой бронзы или золота на черном кожаном шнуре. Сухие руки старца ощутимо пахли ладаном. Он еще раз поклонился Ванечке. На этом расстались.

— Чего тебе старец-то сказал? — стал пытать Кот, когда они отошли от монастыря.

— Не скажу! Это личное.

— Ну, скажи, скажи! — не отставал Кот.

— Отвали!

Поразила сыщиков еще одна скрюченная старушка с клюкой, которая долго шла за ними по улицам городка, глядя на них почти неотрывно и даже спотыкаясь при этом.

— Ведьма! — сплюнул через левое плечо Кот и погрозил старушке пальцем. Та со всей возможной прытью, переваливаясь, как утка, поспешила прочь.

Вечер был теплый, тихий. На обратной дороге в Изборске оба искупались в ледяной воде — в том самом месте, куда впадают в озеро святые источники.

— Все, грехи мы смыли! — произнес, трясясь и стуча зубами, Кот. — Начинаем новую жизнь! — Он был весь, как ощипанный гусь, покрыт крупными мурашками. Ванечка тоже трясся. На них зашипели плававшие тут же у мостков лебеди, растопырили крылья, вытянули шеи, сделали вид, будто хотят клюнуть.

Сыщики бежали с мостков от шипящих птиц. После купания Ванечка раскраснелся, его потянуло в сон. Двинулись уже в направлении на Остров. В деревню приехали уже в сумерках.

Следующие два дня провели на огороде — сажали картошку и еще несколько часов на крыше до самых сумерек — меняли шифер. Совсем недалеко на столбе в гнезде сидели аисты и, закинув головы, клацали клювами. Еще укрепили покосившийся забор. Здесь тоже всюду была разруха. Вечером была натоплена баня и накрыт стол: самогон, соленые огурцы, грибы, рассыпчатая картошка.

На обратной дороге заехали к памятнику на месте битвы на Чудском озере — опять же Ванечка настоял. Там стоял туристический автобус. Экскурсовод, по виду пьющий интеллигент, вещал, словно читал по бумажке:

— По словам историка Кокошина, «Старшая Ливонская рифмованная хроника» дает цифру потерь тевтонских рыцарей в двадцать человек; на основании этого некоторые авторы стараются принизить значение битвы на Чудском озере, делают вывод о якобы незначительности этого сражения. «Надо знать реальную историю войн этого периода средневековья, чтобы понять, что это были по меркам этого времени весьма значительные потери. В битве, например, при Бувине в 1214 году победившие французы потеряли всего трех рыцарей, но исход этого сражения определил характер франко-германских отношений на многие десятилетия вперед. При этом французские источники говорят о семидесяти погибших немецких рыцарях в этом сражении, но есть достаточно оснований считать эти оценки преувеличенными, что было обычным для победителей во все времена», — пишет Кокошин. В истории двадцатого века цифры потерь были уже другие: так в английской атаке на Сомме потери англичан составили пятнадцать тысяч человек за первые полчаса…