Собираясь зайти к Марии, чтобы поздравить её с днём рождения, Мила задумалась над подарком. Марии исполнится девяносто восемь лет, сорок лет из которых она живёт в тотальной слепоте и одиночестве, не считая редких контрольных приходов далёкой родни и работников собеса. Только немногочисленные подруги и служители церкви по-настоящему скрашивали её долгую жизнь. В чёрном пространстве своей обширной однокомнатной квартиры на Большой Московской Мария, словно крупная белая птица, неслышно скользила по дому, грациозно расставив руки, словно крылья, чутко прикасаясь к твёрдым выступам родного жилища.

Несмотря на свой возраст, на пережитую Ленинградскую блокаду, Мария выглядела необычайно молодо благодаря лёгкой подвижности, крепкому телосложению и удивительным небесно-голубым глазам, по-детски распахнутым навстречу звукам, шорохам и словам. Короткая мальчишеская стрижка белых лебединых волос делала её облик безвозрастным и неземным. Мария обладает чистым звонким молодым голосом и, если с ней говорить по телефону, не зная её, то будешь уверен, что имеешь дело с молодой доброжелательной женщиной.

Иногда, когда звонок в дверь резко выдирал её из чуткого сна или забытья, она от внезапной тревоги могла потерять свои ориентиры в пространстве дома и тогда начинала метаться по квартире, взволнованно кричать тому, кто ожидал за дверью, что она не может найти дверь, не понимает, куда бежать, и в панике с разбега наталкивалась на стены, косяки открытых дверей комнат, старую немногочисленную мебель, разбивая своё лицо о молчаливые равнодушные преграды, словно отчаявшаяся птица, попавшая в клетку.

Свой дом Мария видела внутренним памятным зрением и ощущала его тончайшими обострёнными нервными струнами. Все вещи стоят или лежат на своих местах годами, начиная от иголок с нитками, воткнутых в своём порядке на толстых портьерах, – слева иголки с белыми нитками, справа – с чёрными, кончая шкафами, столом, стульями и цветочными горшками. Вся необходимая для быта мелочь – ключики, булавочки, ножницы, нитки, верёвочки, лампочки – аккуратно уложены в разные по величине, форме и материалу коробочки. Мария своими красивыми изящными руками проходит по ним миллионы раз, осязая сенсорными пальцами их материальную предметность, беря и кладя всё точно на то же место, понимая, что без этого памятного порядка она попросту пропадёт.

Слепота упала на благодатную почву, обострив все внутренние резервы. Мария в груде ключей молниеносно находит нужный, ощущая конфигурацию ключей кончиками пальцев, воссоздавая в памяти их рельефность и принадлежность. Без этого не обойтись, так как комод, шкаф, сервант и полочки закрываются для порядка, в которых также существует свой внутренний порядок, который необходим Марии для выживания. Мария, как ребёнок, с гордостью показывает ею пришитые пуговицы и залатанные вслепую вещи.

Слух у Марии стал зримым. По звукам жизни её воображение воссоздаёт в памяти знакомые образы и очертания, одновременно делая их видимыми внутренним зрением. Слух её способен проникать в суть явления. Ему не стало мешать зрение, которое насыщено яркими красками жизни, путающими сознание и блуждающими в лабиринтах ложной действительности.

Мария по человеческому голосу безошибочно определяет его сущность и настроение, тонко ощущая по неуловимой для нас вибрации, дыханию, логике изложения мыслей неискренность, затаённость или коварство. Голос для Марии – как открытая книга для зрячего человека. Обмануть божественный слух невозможно. Речь льётся через её утончённое ухо и оседает в её сердце самым верным ощущением, окрашенным безмерным великодушием и жалостью к людским слабостям и порокам.

Милу поражало, как Мария с ювелирной точностью, смело и безошибочно орудует на кухне, справляясь с опасной газовой плитой и колонкой, делая себе немудрёные каши, винегреты и салаты. Но эта немудрёная еда, выполненная «от и до» по наитию, вслепую, – есть высший пилотаж победоносного человеческого духа, виртуозности разума, осязательной памяти и гениальной интуиции.

Своей чуткой женской ладошкой Мария бесстрашно проверяет силу огня в горелках, регулируя их, иногда обжигаясь. Спички лежат в коробочке из двух ячеек. В одной – коробка спичек, в другой – сожжённые спички. Тряпичные ухватки, полотенца, фартук лежат всегда под рукой в нужном месте. Каждая баночка, кастрюлька, сковородка, тазик имеют своё единственное место, не мешая друг другу. Отходы убраны, прикрыты аккуратно и разумно, что редко бывает у зрячих хозяек. На кухне протянуты верёвочки, на которых Мария ежедневно сушит простиранное руками бельё, вешая его ловко, при этом вставая на табурет в пространстве без опор.

В доме отсутствуют ненужные для жизни человека вещи. Мила у Марии всё чаще задумывалась о рабской привязанности зрячих к излишествам и о прямой зависимости богатства с ущербностью души.

Каждый день с шести до девяти вечера, переделав тысячу дел, Мария, предвкушая удовольствие человеческого общения, с радостью садится за круглый стол к старенькому приёмнику и завороженно слушает любимые литературные и религиозные передачи по «Православному радио». Это самые счастливые часы её бытия. Мария не просто прослушивает весь информационный поток радиоволны, она с напряжением внимает каждому льющемуся из скрипучего приёмника слову с карандашом в руках, сопереживая услышанным событиям, делая на листочках бумаги памятные заметки: кому позвонить, чтобы успокоить, кому выслать на лекарства, кого пригласить к себе домой, кому устроить доброе дело. Мария в самозабвении, забывая о своём глухом тёмном одиночестве, начинает действовать разумом и душой, находя при этом ответный сердечный отклик, делающий её жизнь значительной, праведной и не пустой. Таким образом, она приобрела от прикованного к постели инвалида в дар для своей сестры Юлии инвалидную коляску. Она приобретает виртуальных друзей, посылая свои скромные средства несчастным на лекарства, жертвует солидные суммы церкви, встречается со священнослужителями, которые с благодарностью освящают её дом, поражаясь истинной вере этой стойкой женщины. Потребность в благодетельстве, как и в вере, пришла к ней с годами, с потерей зрения и после кончины мужа-фронтовика, с которым уже в позднем браке они не могли иметь детей.

Заходя к Марии, Мила забывала, что имела дело со слепым человеком, не замечала, как говорила ей такие слова, как «посмотрите», «вы это видели». Мария совершенно естественно реагировала на это, точно передавая своё внутреннее представление о ком-либо или о чём-нибудь. Они легко понимали друг друга. Мария искренне сострадала человеческому горю, слыша о трагических событиях, происходящих в мире, по радио. Её волновали землетрясения, голодные африканские дети, жертвы насилия и продажность чиновников. Однако гораздо отстранённее относилась к просьбам тех, кто был рядом. Не имея детей, она доверчиво вручила свою судьбу родным своей умершей сестры, давно отписав им своё единственное пристанище в центре города. Мария надеялась, что они дадут ей дожить в нём до её кончины, не требуя и не получая от них достойной материальной и моральной поддержки, что она принимала безропотно, сетуя на их нескончаемые семейные проблемы.

Каждый день Мария неустанно молилась обо всех, кого знала, прощая и жалея их одновременно, желая им здоровья, благополучия и покоя. Ей везло на хороших людей со стороны. Так у неё появилась подруга Валентина, глубоко верующий человек, которая бескорыстно трудилась во Владимирской церкви и часто приходила к ней, чтобы помочь по дому, попить вместе чайку, погулять по улицам, а самое главное – сводить Марию в родную петербургскую Владимирскую церковь, где венчались её отец и мать, чтобы причаститься, помолиться, вдохнуть небесный запах ладана и остаться один на один с господом Богом, светясь внутренним светом и чистотою помыслов.

Закрыв на минуту глаза, Мила пыталась представить свою жизнь в полной тьме. Ей показалось, что тело её растворилось, так как она не видела его. Прозрачная душа, незримая для зрячего глаза, возникла в темноте и стала её сутью, плотью и духом. Возникло ощущение обнажённости и беззащитности перед миром, будто находишься на исповеди перед тем, от кого не скрыть ничего сокровенного и тайного. Космическое одиночество было безмерным.

«Чем можно хоть на малую долю порадовать слепую Марию? Чего бы захотела я в своём каменном, вечно ночном жилище? – размышляла Мила. – Конечно, запаха свободы и свежести незримых красок природы. Только цветы с естественным чудодейственным ароматом могут подарить Марии короткое наслаждение, но и ностальгическую боль».

Поставив себе целью подарить аромат природы,

Мила обошла все цветочные магазины в округе и с ужасом обнаружила, что стоящие многоярусными рядами согласно ценовой субординации бесчисленные яркие, большие, красочные садово-парниковые цветы не источают ни малейшего запаха от своих увесистых застывших бутонов. Пахли корзины, прилавки, упаковки, вымытые ароматизатором полы, но только не цветы. Ей стало дурно, как в морге.

«Человек выхолостил всё нежное, трепетное, ароматное из цветов, сделав их прочными, увесистыми, долговременными, дорогими – и, увы, мёртвыми», – подумала она, но вспомнила про аромат чудесных лилий. Ей вынесли ведро жёлтых и оранжевых лилий, но они были тоже мертвы. Человек ввёл цветам убийственную инъекцию дурного вкуса во имя наживы.

– Пахнут только естественные белые лилии, – робко призналась молодая продавщица и с усиленной энергией помчалась искать пахнущую белую лилию. О радость! Она нашла долгожданную крупную ветвь белой лилии с девятью бутонами, три из которых были раскрыты и источали нежнейший аромат.

Мила гордо несла большую ветвь лилии по улице, которая заполнялась её ароматом, забивая запахи бензина

многочисленных автомобилей, и видела, как прохожие с восторгом и улыбкой смотрели на чудо природы, судорожно вдыхая источавшуюся от цветка божественную свежесть.

Счастье переполняло её душу – она мечтала скорее подарить небесный запах белой лилии своей белой, почти неземной Марии.