1. Камень преткновения

ОДНОЙ ИЗ ГЛАВНЫХ ПРИЧИН, породивших иосифлянский и другие расколы, является исторически и психологически сложившийся ошибочный взгляд на политику митр. Сергия в области церковно-государственных отношений.

Многие лица как духовного, так и светского звания, воспитанные в монархическом духе, считали, что Православие может сохраняться только в условиях монархии. Ярко выраженная антирелигиозная направленность советской власти настолько пугала их, что они опасались всякого сближения с ней и не желали получать от государства даже формальных прав для своего существования, полагая, что, приняв однажды эти права, Церковь тем самым окажется в полной зависимости от богоборческих властей.

Подобные настроения были широко распространены в послереволюционной России, и их ясно выразил архиеп. Угличский Серафим (Самойлович). “Мы, - писал он митр. Сергию, - лояльные граждане СССР, покорно исполняем все веления советской власти, никогда не собирались и не собираемся бунтовать против нее, но хотим быть честными и правдивыми членами Церкви Христовой на земле и не “перекрашиваться в советские цвета”, потому что знаем, что это бесполезно и этому люди серьезные и правдивые не поверят”.  [86]Письмо архиеп. Серафима к митр. Сергию от 06.02.1928. Арх. 43. 

Понятно, что такой взгляд на новый государственный строй порождал озлобление богоборцев и объективно ухудшал положение

Церкви в СССР.

Не подлежит сомнению, что самодержавие — наилучший государственный строй из всех известных человечеству, строй, в котором Церковь находится под непосредственным покровительством государства. Только в православном царстве возможна та “симфония властей”, о которой писали и церковные подвижники, и видные государственные деятели России. Но такая власть — это дар Божий, ее нужно вымолить, надо заслужить: верой и, главное, верностью Заповедям Господним. Все же другие формы земного правления посылаются нам за грехи, и надобно иметь много терпения и мужества, чтобы нести на себе этот крест, искупая покаянием и смирением отступление народа от пути спасения.

История христианской Церкви знает множество темных периодов ее существования. Начиная с первых дней христианства Церковь гнали — и власти, и иные враги. И вот теперь, в начале XX века, сию горькую чашу предстояло испить России. Нужно было смириться перед карой Господней. Прежде всего архипастыри должны были озаботиться тем, чтобы уберечь Церковь от уничтожения. Это означало — добиться от властей признания права на ее законное существование. Без этого Церковь, как нелегальная в государстве организация, рано или поздно заблудилась бы в катакомбах, распавшись на множество обществ и сект, и погубила бы всю свою многомиллионную паству. Поэтому митр. Сергий и взял на себя смелость вступить на путь легализации, объявив об этом в специальной декларации от 16(29) июля 1927 года.

Но этот его решительный шаг был воспринят в церковной среде очень неоднозначно. Многие архиереи, пастыри и миряне усмотрели в нем если и не прямую измену Православию, то как минимум посягательство на свободу Церкви. Декларация вызвала возмущение в умах и сердцах верующих, породив множество протестов и разделений. И тем не менее, как показало время, в той ситуации это был единственно спасительный, хотя и очень болезненный и прискорбный шаг.

Проследим тревожные события того времени по порядку.

Как известно, обновленческий “Синод” (ВЦУ), легализованный советским правительством, имел все возможности осуществлять управление и свободно разъезжать по епархиям.  [87]К правительству СССР. Обращение православных епископов из Соловков. Арх. 1 - А. 
 Патриаршая же Православная Церковь такого права не имела. Разобщенность между высшей церковной властью, епархиями и приходами затрудняла деятельность Церкви и предоставляла широкий простор действий обновленческому расколу, вносящему в жизнь прихожан губительную смуту. Это печальное состояние отразил в послании от 18(31) декабря 1927 г. митр. Сергий:

“Господь возложил на нас великое и чрезвычайно ответственное дело править кораблем нашей Церкви в такое время, когда расстройство церковных дел дошло , казалось, до последнего предела и церковный корабль почти не имел управления . Центр был мало осведомлен о жизни епархий, а епархии часто лишь по слухам знали о центре. Были епархии и даже приходы, которые, блуждая как ощупью, среди неосведомленности, жили отдельной жизнью и часто не знали, за кем идти, чтобы сохранить православие. Какая благоприятная почва для распространения всяких басен, намеренных обманов и всяких пагубных заблуждений. Какое обширное поле для всякого самочиния”!   [88]Послание митр. Сергия и Временного при нем Патриаршего Синода Преосвященным Архипастырям, пастырям и всем верным чадам Святой Православной Российской Церкви от 18 (31). 12.1927. Арх. 32.

Эти небезопасные обстоятельства и побудили митр. Сергия утвердить Церковь на прочном основании гражданской законности. Для этой цели он пригласил в свою резиденцию нескольких православных архиереев: митр. Тверского Серафима (Александрова), архиеп. Вологодского Сильвестра (Братановского), архиеп. Хутынского Алексия (Симанского), архиеп. Костромского Севастиана (Вести), архиеп. Звенигородского Филиппа (Гумилевского) и еп. Сумского Константина (Дьякова), — и 18 мая 1927 года приступил с ними к предварительному совещанию.

Митр. Сергий предложил учредить вспомогательный орган в виде Священного Синода, полномочия которого вытекали бы из полномочий Заместителя Патриаршего Местоблюстителя и утрачивались бы вместе с его отстранением от дел.  [89]Циркуляр митр. Сергия и Временного при нем Патриаршего Синода от 12 (25).05.1927 на имя еп. Петергофского Николая. Арх. 21.
 Это предложение не встретило возражений, и было постановлено создать Священный Синод, в состав которого вошли все присутствовавшие на совещании иерархи плюс Новгородский митрополит Арсений (Стадницкий).

Список членов Синода митр. Сергий передал на утверждение гражданским властям, и 20 мая 1927 года им была получена справка за № 22 — 4503 — 62, которая предоставляла членам Синода возможность беспрепятственно приступить к своей деятельности.  [89]Циркуляр митр. Сергия и Временного при нем Патриаршего Синода от 12 (25).05.1927 на имя еп. Петергофского Николая. Арх. 21.

Итак, первая цель была достигнута: Заместитель Патриаршего Местоблюстителя и Временный Патриарший Синод получили формальное признание богоборческих властей.

Но не ограничиваясь легализацией только Синода, митр. Сергий в циркуляре от 12(25) мая предложил всем епархиальным и викарным архиереям и состоящим при них епархиальным советам также получить свидетельства о регистрации и уже на законных правах включиться в общий организм управления Русской Православной Церковью.  [89]Циркуляр митр. Сергия и Временного при нем Патриаршего Синода от 12 (25).05.1927 на имя еп. Петергофского Николая. Арх. 21.

Вслед за этим он вместе с членами Патриаршего Синода приступил к написанию декларации всем верным чадам Русской Церкви, предназначенной для публикации в прессе. Правда, подобная декларация была подготовлена митрополитом еще весной 1926 года, но какие-то непредвиденные обстоятельства воспрепятствовали тогда ее проведению в жизнь, а в новой обстановке требовался и новый текст. Окончательная редакция декларации была подписана митр. Сергием и членами Синода 16(29) июля 1927 года. Настоящим посланием высшая церковная власть не только выражала лояльность к советскому правительству, но и включала Церковь в общественно-политический организм СССР, так что — согласно тексту декларации — его “радости и неудачи” становились как бы “радостями и неудачами” самой Церкви. Это был если не совсем новый, то во всяком случае очень неожиданный для многих курс церковной политики.

Примечательно, что вступая на этот нелегкий путь. Заместитель Патриаршего Местоблюстителя молил о том, чтобы те, кто не может изменить своего настроения в пользу новой политики сразу, отошли бы на время от церковных дел, пока лично не убедились бы в правоте предпринятого курса.

Послание было отпечатано в 5000 экземплярах и разослано по епархиями приходам.[90]Уральские Церковные Ведомости, 1927, № 14 - 15, с. l.
 Помимо этого текст его был опубликован 19 августа в “Известиях ЦИК”.

Как мы уже говорили, декларация вызвала глубокие волнения в православной среде. Но прежде, чем ознакомиться с реакцией тех или иных иерархов, посмотрим прежде, как отнесся к ней Патриарший Местоблюститель, находившийся в те дни в ссылке под Тобольском.

Прочитав в газете послание своего Заместителя, он поручил находившемуся вместе с ним Спасо-Клепиковскому епископу, викарию Рязанской епархии Василию (Беляеву) передать свой взгляд на декларацию. Вот что тот писал:

“С 1 августа по 23 сентября я прожил в поселке Хэ Обдорского района Тобольского округа вместе с митр. Петром Мес тоблюстителем, и , по его поручению, должен Вам сообщить нижеследующее: Владыка получил возможность прочитать декларацию нынешнего Православного Синода и вынес от нее вполне удовлетворительное впечатление, добавив, что она является необходимым явлением настоящего момента, совершенно не касаясь ее некоторых абзацев. Владыка митрополит просил передать его сердечный привет митрополиту Сергию и всем знающим его.

Смиренный послушник Вашего Святейшества епископ Василий, викарий Рязанский”.   [91]Доклад еп. Спасо-Клепиковского Василия от 11.11.1927. Арх. 3. 

Таким образом, митр. Петр воспринял декларацию как необходимое явление того времени, а, следовательно, и новая церковная политика митр. Сергия была им признана как явление, не противное Христовой истине.

Немного иначе отнеслись к посланию “соловецкие” епископы.

“1. Мы, - писали они, — одобряем самый факт обращения Высшего Церковного Учреждения к Правительству с заверением о лояльности Церкви в отношении Советской власти во всем, что касается гражданского законодательства и управления.

Подобные заверения , неоднократно высказанные Церковью в лице почившего Патриарха Тихона, не рассеяли подозрительного отношения к ней правительства; поэтому повторение таких заверений нам представляется целесообразным,

2. Мы вполне искренно принимаем чисто политическую часть послания, а именно:

а) Мы полагаем, что клир и прочие церковные деятели обязаны подчиняться всем законам и правительственным распоряжениям, касающимся гражданского благоустройства государства;

б) Мы полагаем, что тем более они не должны принимать никакого ни прямого, ни косвенного, ни тайного, ни явного участия в заговорах и организациях, имеющих целью ниспровержение существующего порядка и формы правления.

в) Мы считаем совершенно недопустимым обращение Церкви к иноземным правительствам с целью подвигнуть их вооруженному вмешательству во внутренние дела Союза для политического переворота в нашей стране.

г) Вполне искренне принимая закон, устраняющий служителей культа от политической деятельности, мы полагаем, что священнослужитель, как в своей открытой церковно-общественной деятельности, так и в интимной области пастырского воздействия на совесть верующих не должен ни одобрять, ни порицать действий Правительства.

3. Но мы не можем принять и одобрить послания в его целом, по следующим соображениям:

а) В абзаце 7-м мысль о подчинении Церкви гражданским установлениям выражена в такой категорической и безоговорочной форме, которая легко может быть понята в смысле полного сплетения Церкви и Государства.,,

б) Послание приносит правительству “всенародную благодарность за внимание к духовным нуждам православного населения”. Такого рода выражение благодарности в устах главы Русской Православной Церкви не может быть искренним и потому не отвечает достоинству Церкви...

в) Послание Патриархии без всяких оговорок принимает официальную версию и всю вину в прискорбных столкновениях между Церковью и Государством возлагает на Церковь...

г) Послание угрожает исключением из клира Московской Патриархии священнослужителям, ушедшим с эмигрантами, за их политическую деятельность, т. е. налагает церковное наказание за политические выступления, что противоречит постановлению Всероссийского Собора 1917 — 1918 гг. от 3/16 августа 1918 года, разъяснившему всю каноническую недопустимость подобных кар и реабилитировавшему всех лиц, лишенных сана за политические преступления в прошедшем (Арсений Мациевич, свящ. Григорий Петров).

4. Наконец, мы находим послание Патр. Синода неполным, недоговоренным, а потому недостаточным…

Соловки. 1927 г. 14/27 сентября”.  [92]Арх. 1 - А. 

Итак, отвергнув отдельные положения декларации, в принципе “соловецкий епископат” согласился с его общей политикой. Это подтверждает и прот. Иоанн Шастов, находившийся в то время на Соловках:

“По прочтении означенной декларации и суждению о ней было вынесено определенное заключение: декларацию считать необходимым актом, свидетельствующим лояльное отношение к государственной власти и не нарушающим ни догматического, ни канонического учения. А потому приемлемой "для нас". ”   [93]Письмо к митр. Сергию от прот. Иоанна Шастова от 16.02.1928. Арх. 2 - Б. 

Миротворческий дух среди “соловецких” епископов поддерживал архиеп. Иларион (Троицкий). Он умел мудро выделить в политике митр. Сергия самое существенное и сделать из этого правильные выводы. К его мнению прислушивались не только товарищи по заключению, но и другие архиереи. Забегая вперед, скажем, что когда иосифлянство начало набирать размах и среди соловецкого епископата возникли колебания относительно политики Заместителя Патриаршего Местоблюстителя, только мудрость и авторитет архиеп. Илариона сумели развеять эти сомнения, грозившие породить еще большую смуту. В те дни, созвав 15 (или около того) епископов в келье архим. Феофана, он убедил их поддерживать политику митр. Сергия ради сохранения церковного мира. “Никакого раскола, — возгласил он, — будем хранить верность Православной Церкви в лице митр. Сергия”.  [94]Сведения участника совещания “соловецких” епископов.
 “Что бы ни стали нам говорить и кто бы ни был, мы должны на это смотреть как на провокацию, желающую нас разделить с митр. Сергием и его Синодом, а потому мы должны держаться единства”.  [93]Письмо к митр. Сергию от прот. Иоанна Шастова от 16.02.1928. Арх. 2 - Б. 

Следует отметить, что среди “соловецкого епископата” были иерархи, которые несочувственно отнеслись к новой церковной политике, намеченной декларацией. Однако до времени и они были удерживаемы архиеп. Иларионом в единодушии со всеми.

Что же касается остального церковного общества, то оно сильно разделилось во мнениях. Одна часть полностью признала декларацию, другая — лишь частично (но, блюдя церковное единство, не принимала никаких раскольнических действий) и, наконец, третья часть совершенно отвергла это послание, встав в непримиримое противодействие митр. Сергию и гражданской власти, считая, что сближением с государством Русская Церковь может изменить истине Христовой.

Внутренний протест этих людей усугубился тем обстоятельством, что именно на заявлениях о лояльности к государству укрепляла свои позиции обновленческая ересь. Вследствие этого многие клирики и миряне стали отождествлять сближение с гражданской властью с изменой Православию.

Большинство из тех, кто впоследствии ушел в иосифлянский раскол, определяли “православность” верующих по такому принципу: тот, кто не идет на компромиссы с властью, тот православный, а тот, кто делает ей уступки или заявляет о своей лояльности, — тот изменник. Характерно, что и самая борьба с обновленчеством многими предпринималась не столько из-за попрания ими церковных догматов и канонов, сколько потому, что обновленцы признали советскую власть.

“Нет ничего неожиданного в том, - писал митр. Сергий, — что среди оппозиции стоят люди..., прояви вшие много усердия по борьбе с обновленчеством. Это говорит только о том, что многие восставали и против обновленчества больше потому, что оно “признавало советскую власть”. Недаром и теперь кое-кто спрашивает, какая же разница у нас с обновленцами, если и мы "за соввласть"?”   [95]Письмо митр. Сергия к митр. Кириллу от 02.01.1930. Арх. 74. 

Вот где кроются корни заблуждения оппозиции. Всякая попытка высшей церковной иерархии узаконить свое положение в государстве чисто психологически воспринималась как нарушение чистоты Православия. И такое смешение понятий было настолько распространено, что когда в епархиях получили текст декларации, то почти 90 процентов решили за лучшее не задерживать у себя этот документ, а возвратить его авторам.   [96]Уральские Церковные Ведомости, 1927, № 12 - 13, с. l. 
 Вслед за этим целые потоки протестующих писем посыпались на митр. Сергия. И если одни были написаны в мирно-увещевательном тоне, то другие, напротив, кипели гневом и негодованием.

Поскольку послание митр. Сергия носило политический характер, то и протест непринявших его был направлен прежде всего против намеченной в нем церковной политики. Одобряя основной принцип лояльности к советской власти, многие верующие выступали против того, чтобы Церковь включалась в тесный союз с государством, на что, как им казалось, толкает их Заместитель Патриаршего Местоблюстителя.

“Когда Церковь, - говорили они, — не была отделена от государства, она часто, помимо ее желания, втягивалась в политику. В советском государстве (отделившем от себя Церковь) последняя имеет громадные преимущества в том отношении , что она может быть в стороне от всякой политики, делая свое только церковное дело, и быть совершенно свободной от всяких влияний на ее внутренний уклад и порядки со стороны гражданской антирелигиозно настроенной власти. Послание митр. Сергия и его Синода вновь толкает Церковь на путь союза с государством, ибо самое послание есть уже политическое выступление, как и смотрят на него и его составители и правительство”.   [97]Послание трех епископов, п. 4. Арх. 41.

Противники декларации считали, что митр. Сергий допустил грубую каноническую ошибку, выдавая свою частную политику за политику общецерковную. Они проводили резкую границу между частной и общецерковной политикой, и в зависимости от того, какая линия проводилась в определенный момент церковной жизни отдельными иерархами, считали ее либо общеобязательной, либо нет.

“Бывает частная политика отдельных членов Церкви, - писали они, — которую ведет лично от себя тот или иной член Церкви за своей личной ответственностью. Это еще не есть церковная политика, хотя бы так занимался политикой и сам Патриарх, это только его личная политика. Когда же политику ведет та или иная Поместная Церковь, как целостное религи озное учреждение, как организованное религиозное общество, че рез свою церковную высшую власть, такая политика суть церковная политика, т. е. политика всей этой Церкви, а не отдельных только ее членов. Если Патриарх или другой член Церкви ведет свою личную политику, то за эту политику перед Богом и перед людьми отвечает только он сам, а не вся Церковь; кроме того, для других членов нет еще обязанности присоединиться к его политике. А за церковную политику отвечает перед Богом и людьми вся Церковь”.   [98]Необходимые канонические поправки к Посланию митр. Сергия и его Священного Синода от 16 (29).07.1927. Арх. l. 

От самого момента Крещения Руси вплоть до октябрьской революции, доказывали противники декларации, церковная политика в Русской Церкви оставалась одной и той же. Когда же к управлению пришла власть советов, отделившая Церковь от государства, тогда Поместный Собор постановлением от 2(15) августа 1918 года упразднил общеобязательную церковную политику и предоставил на волю каждого — заниматься ему церковной политикой или нет, но с обязательством, чтобы никто не занимался ей от имени Церкви, не переносил на нее ответственности за свою или чужую политическую деятельность и не стремился нанести таковой деятельностью вред.

Исходя из этого, они утверждали, что митр. Сергий и его Синод проводят частную, хотя и групповую политику и, якобы вопреки постановлению Поместного Собора, стремятся силой заставить всех следовать их взглядам и отлучить от Церкви тех, кто им не последует.  [98]Необходимые канонические поправки к Посланию митр. Сергия и его Священного Синода от 16 (29).07.1927. Арх. l. 

Беспокойство клириков и мирян было вызвано и еще одним соблазном: в православной среде распространились слухи, что послание направлено на уничтожение Патриаршества.

“Неужели и митр. Сергий, более других обязанный своей присягой блюсти в целости Патриаршество Всероссийской Церкви, как оплот ее в наши бурные дни, тоже решается торговать Патриаршеством и продать его за разные обещания, - спрашивали себя встревоженные люди. - Неужели митр. Сергий будет такой же клятвопреступник и предатель, как и ВВЦС?”  [98]Необходимые канонические поправки к Посланию митр. Сергия и его Священного Синода от 16 (29).07.1927. Арх. l. 

Волнения на этот счет были столь велики, что побудили некоторых епископов обратиться непосредственно к митр. Сергию.

“Мы просим, - писал неизвестный архиерей, — ради блага Церкви, ради сохранения доверия к митр. Сергию и его Синоду, просим митр. Сергия и его Временный Священный Синод безотлагательно издать и опубликовать яснее не допускающее никаких двойных пониманий и толкований разъяснение, что они в своем послании от 16/29 июля 1927 года разумели не что иное, а именно свои старания о сохранении Патриаршества, этого нашего оплота, что, в частности, арзамасец митр. Сергий Страгородский не собирается походить в оберегании Патриаршества на современного Петру Первому Патриаршего Местоблюстителя украинца Стефана Яворского, трусливо продавшего Патриаршество за спокойное богатое житие и севшего президентом в петровский Синод. Необходимость разъяснения для блага и мира Православной нашей Церкви крайняя”.   [98]Необходимые канонические поправки к Посланию митр. Сергия и его Священного Синода от 16 (29).07.1927. Арх. l. 

Но если одни архипастыри ждали от митр. Сергия необходимых разъяснений, успокаивавших совесть смущенных, то другие, не желая более ничего слушать, подготавливали почву к отходу. И задавая вопрос:

“Может ли Церковь, которая есть “столп и утверждение истины”... и ее иерархия при каких угодно случаях, для каких угодно целей становиться на путь лжи и человеко-угодничества?” - ответили: “Нет, ибо это воспрещается Словом Божиим (Деян. 4:19; Иез. 3 :18)”  [99]Послание по поводу “Воззвания” митр. Сергия. Арх. 63. 
, — отождествляя путь лжи с именем митр. Сергия. “Все, что говорят от лица Церкви, - проповедывали они, - должно дышать истиной Христовой, исходить из нее, быть собразно ей, и всякое отклонение от истины, какими бы соображениями оно ни оправдывалось, является оплеванием Пречистого Лика Христова и для Церкви, в конечном счете, оказывается всегда позорным и вредным”.  [99]Послание по поводу “Воззвания” митр. Сергия. Арх. 63. 

Не соглашаясь с декларационным утверждением митр. Сергия, что напряженные отношения между Церковью и государством вызывались исключительно контрреволюционным настроением церковной иерархии, они настаивали на том, что причина таких отношений кроется в разности философских систем: материалистической и идеалистической, — и потому таковое противостояние неизбежно даже при отсутствии каких-либо политических выпадов со стороны отдельных церковных представителей.

Позиция крайнего направления противников митр. Сергия наиболее полно была выражена в “Киевском воззвании”.  [100]Киевское воззвание по поводу “Послания” митр. Сергия, ноябрь 1927 г. Арх. 25. 
 Его авторы ставили перед Заместителем Патриаршего Местоблюстителя вопрос:

“Мог ли бы он пред Крестом и Евангелием присягнуть, что то, что он пишет в декларации, включительно до “благодарности”, есть действительно голос его убеждений, свидетельство его неустрашимой и чистой пастырской совести?” И отвечали: “Мы убеждены и утверждаем, что митр. Сергий и его собратия не могли бы сделать этого без клятвопреступления. А может ли кто-нибудь от лица Церкви с высоты церковного амвона возвещать то, в чем он не мог бы присягнуть, как в совершенной истине?”   [100]Киевское воззвание по поводу “Послания” митр. Сергия, ноябрь 1927 г. Арх. 25. 

Мало-помалу среди противников митр. Сергия поднимался вопрос об отделении. И если бы не боязнь ответственности за произведенный раскол — разрыв произошел бы тогда же. Но те из жаждущих отделения, кто руководствовался не только чувствами, но и разумом, советовали другим не торопиться, ожидая момента, когда отрицательные, по их мнению, плоды деятельности митр. Сергия дадут им полное основание к отделению. А в появлении таких плодов они не сомневались и со дня на день ожидали, что станут свидетелями: 1) прекращения поминания Патриаршего Местоблюстителя митр. Петра; 2) созыва Собора без участия митр. Петра, митр. Кирилла и прочих исповедников; 3) отмены Патриаршества и т. п. Ожидание “созревания” этих плодов и отодвинуло на время возникновение раскола.

Но вернемся к деятельности Заместителя Патриаршего Местоблюстителя. Издавая послание, он имел в виду единственную цель — открыто засвидетельствовать правительству о полной аполитичности Церкви и через готовность повиновения гражданским властям получить право на легализацию. Митр. Сергий предполагал установить такие взаимоотношения между Церковью и государством, при которых государство получало бы от Церкви признание и подчинение законам, а Церковь от государства — признание и свободу. При этом подразумевалось, что ни Церковь, ни государство не станут вмешиваться в дела друг друга.

То, что сделал Заместитель, вполне согласуется с Евангелием и церковной историей. Сам Господь Иисус Христос Своим примером освятил союз верующих с государством, когда повелел Петру уплатить пошлину за него и за Себя (Мф.1:24 — 27). И на вопрос искусителей, подавать ли подать кесарю, Он ответил повелением: “Воздайте кесарево кесареви” (Мф. 22:16 — 22). При этом власть, которой повелел повиноваться Христос, была языческой, богоборческой, ненавистной для благочестивых почитателей Бога Истинного.

Апостол Павел, испытавший гонения языческой власти, писал: “Всяка душа властям предержащим да повинуется” (Рим. 13:1). Его последователи, христиане Древней Церкви времен мучеников, тяготясь бесправным положением, стремились к тому, чтобы убедить нехристианские власти прекратить гонения на Церковь и даровать ей свободу, свидетельствуя о своем лояльном отношении к иноверческим правительствам.

Да и во все времена, неизменно сохраняя верность Христу, Церковь всегда покорялась тому государству, в котором она находилась. Когда, например, Византией овладели турки, греческая Церковь сразу же постаралась войти в соглашение с турецким правительством и до сего дня получает от него свои права.

В сущности декларация митр. Сергия являла собой лишь новую апологию Церкви в защиту ее прав на устроение канонической жизни под покровом гражданской законности. Христова Церковь не может существовать на земле иначе, как только во взаимодействии с государством. Бесправное положение неминуемо ведет к утере канонического преемства, утрате чистоты вероисповедания, расколам, смутам и исчезновению единого церковного организма. Оказавшись в атеистическом государстве, Церковь должна либо страдать от бесправия и подвергаться вечным гонениям, либо добиться от властей юридического признания своего права на существование. Что же лучше? Несомненно, второе. И вот это меньшее среди двух зол и избрал митр. Сергий, издав декларацию.

Необходимо также отметить, что митр. Сергий фактически завершил дело, начатое еще Патриархом Тихоном, который всеми силами стремился достигнуть мирного устроения церковной жизни в атеистическом государстве.

Читателю будет небесполезно ознакомиться с письмом одного православного епископа, который писал Заместителю Патриаршего Местоблюстителя:

“Ваше Высокопреосвященство, Всемилостивый архипастырь и отец.

Вчера от духовного Вашего сына, моего господина и отца благостнейшего архипастыря архиепископа Аверкия получил я письмо, с содержанием которого в некоторой части считаю своим нравственным долгом познакомить и Ваше Высокопреосвященство. В Холжении на собрании епископата 24 сентября ст.ст. (трое мне близко известных — Аверкий Кедрову Валериан Рудич, Герман Ряшенцев и двоих не знаю) постановлено: легализацию-регистрацию — приветствуем. Послание митр. Сергия принимаем. Если для легализации потребовалось бы кому-либо вообще и кому-нибудь из нас в частности уйти на покоит согласиться и на это, лишь бы легализация все же прошла. Про себя архиеп. Аверкий в письме пишет, что у него лично таковое отношение было с самого начала, Я всегда был готов сказать с Григорием Богословом: “Если я Иона — бросьте меня в море”. И теперь владыка Аверкий радуется, что достигнуто соглашение , что его собратия приняли его формулу отношения. Отрадно и приятно было читать эти слова владыки Аверкия, в них чувствовалось что-то свое, родное. Мой господин и я верили в честность и мудрость Вашего Высокопреосвященства. Верим, что Вы лучше других можете вывести церковный корабль на свежую воду в открытое море для плавания.

Утешает нас и отзыв обители “Божидара” б. “Волоколамского”: было много мук и головоломок, печение митр. Сергия, по сравнению с прежними изделиями, вышло чище, вкусней и долговечней. Конечно, немало есть людей, которые стараются дискредитировать и личность, и дело Вашего Высокопреосвященства из-за сведения личных счетов или для устроения своих партийных дел, а также и заграница пытается удержать за собою автокефалию, а те говорят, делай как знаешь — но мы по всему тому, что нам известно, заключаем о мудрых ходах Вашей работы. И вот в то время, когда другие посевают большую разруху церковную... осуждением Ваших деяний (потому что, живя в стороне, легко и безответственно можно сие проделывать), мы желаем Вас и просим Господа Бога согреть сердца всех недовольных, неудовлетворенных посланием и преисполнить их тревогой не за себя лично, но за благо и судьбу нашей дорогой Церкви... Помоги Вам, Господи. В таком деле как Ваше — установить повсеместно добрые нормальные отношения Православной Церкви со Властию при условиях переживаемого времени — не обойдешься без терния, хулы и клеветы. От души желаю полного успеха предпринятому Вашим Высокопреосвященством делу, испрашивая Божией помощи на Ваш труд, пребываю к Вам сыновнею почтительностию и любовию. Вашего Высокопреосвященство недостойный послушник и богомолец Максим, Епископ Полонский.

13/26 октября 1927 г.” [102]Письмо еп. Максима к митр. Сергию от 13 (26). 10.1927. Арх. 69.

Как видим, еп. Максим и другие епископы, упомянутые в письме, правильно оценили действия Заместителя, считая их мудрыми и направленными ко благу Церкви. Легализация была достигнута им не ценой унижения и человекоугодничества, как утверждали обвинители, а исключительно правыми путями, поскольку союз с атеистической властью утверждался не на внутренней солидарности с ее материалистическими, христоненавистническими взглядами, а только на формальных, юридических основаниях. При таком положении всякий верующий человек, повинуясь гражданской власти и выполняя ее требования, мог по совести отправлять свои религиозные потребности.

Но вернемся к причинам раскола. Помимо декларации, ставшей камнем преткновения, о который споткнулись многие соблазненные, сыграл свою злую роль и ошибочный взгляд на канонические полномочия митр. Сергия. Многие из его противников не признавали его новую церковную политику не только по существу, но и потому, что находили ее антиканоничной, то есть проводимой без благословения Патриаршего Местоблюстителя. Иными словами, они считали, что деятельность митр. Сергия превышает его полномочия.

Неизвестный нам корреспондент писал в те дни:

“Делая то, что он (Заместитель) делает, митр. Сергий, во всяком случае, обязан был выполнить то, чего он сам требовал от митр. Агафангела, от бывш. архиепископа Екатеринбургского Григория и прочих претендентов на создания новых ориентаций, испросить благословения своего иерархического начальства. Ведь митрополит Сергий только и. д. Местоблюстителя, т. е. лицо не самостоятельное, долженствующее действовать во всяком случае не вопреки указаниям того, чье имя он сам возносит на Божественной Литургии, как имя своего “господина”. Поэтому он должен был запросить митр. Петра о его отношении к предпринимаемому им весьма важному и ответственному шагу и только с благословения того действовать. Между тем, ни в протоколах синодских заседаний, ни в самом “Воззвании” нет и следа указаний на то, что это было сделано, и что благословение получено. Наоборот, обоснование на покойном Патриархе Тихоне дает всякое основание заключить, что санкция от митр. Петра не получена. А если так, то это уже крупное самочиние. Насколько важно было для митр. Сергия получить благословение митр. Петра, показывает то соображение, что в случае несогласия его с деятельностью своего заместителя (митр. Сергия) этот последний сразу же становится таким же “похитителем” власти, как и те лица, о которых он упоминает в своем воззвании”. [103]Арх. 63. 
 “Митр. Сергий, - вторит этому автору “Киевское воззвание”, — Заместитель Местоблюстителя Патриарха, который хотя и отделен от нас тысячами верст..., однако, благодарение Богу, — еще жив, является ответственным за Русскую Церковь перед Богом святителем и вспоминается во всех храмах Русской Церкви... Раз Местоблюститель жив, то, естественно, его Заместитель не может без согласия с ним предпринимать никаких существенных решений, а должен только охранять и поддерживать церковный порядок от всяких опасных опытов и уклонений от твердо намеченного пути. Митр. Сергий, “сторож” Русской Церкви, не имеет права без санкции митр. Петра и сонма русских иерархов... декларировать и предпринимать ответственнейшие решения, которые должны определить жизнь церковного организма в каждой клеточке его.

Наличие при митр. Сергии так называемого “Временного Синода” не изменяет положения: “Синод” митр. Сергия организован совершенно не так, как предполагает постановление Московского Собора 1918 года, он не избран соборне, не уполномочен епископатом; потому он и не может считаться представительством епископата при митр. Сергии. Он поставлен самим митр. Сергием и потому является, собственно говоря, как бы его личной канцелярией, частным совещанием при нем.

Все это говорит за то, что, поскольку Заместитель Местоблюстителя декларирует от лица всей Церкви и предпринимает ответственнейшие решения без согласия Местоблюстителя и сонма епископов, он явно выходит из предела своих полномочий.”    [100]Киевское воззвание по поводу “Послания” митр. Сергия, ноябрь 1927 г. Арх. 25. 

А вот как писал по этому поводу митр. Сергию еп. Полонский Максим (Руборовский):

“Весь корень зла, вся злостная инсинуация лежит в том, что Вы действуете будто бы без благословения митр. Петра, что митр. Петр будто бы дал право заниматься текущими неважными делами. Рассейте нелепое обвинение, отец родной...”    [102]Письмо еп. Максима к митр. Сергию от 13 (26). 10.1927. Арх. 69.

Попробуем же вместе с митр. Сергием рассеять сомнения.

Как мы уже говорили, 6 декабря 1925 года, за несколько дней до ареста, митр. Петр составил акт, согласно которому на время его отсутствия обязанности Местоблюстителя должен был воспринять один из трех указанных им кандидатов. Причем, эти обязанности переходили безо всякого ограничения, в полном объеме тех полномочий, которые принадлежали митр. Петру. За ним самим оставался только титул и право возношения его имени за богослужением. Следовательно, митр. Сергий воспринял права Патриаршего Местоблюстителя в полном объеме.

Но каков же был объем прав самого Местоблюстителя?

Как нам известно, митр. Петр носил титул не “Местоблюститель Патриаршего Престола”, а “Патриарший Местоблюститель”.

И в виду этой, казалось бы, незначительной разницы в терминологии объем полномочий обладателей этих должностей тоже рознился.

При нормальном течении церковной жизни обычный Местоблюститель избирается (в случае смерти Патриарха или его ухода с поста) Священным Синодом и Высшим Церковным Советом — учреждением, которому фактически переходит вся полнота канонической власти и при котором Местоблюститель выступает как временный Предстоятель данной поместной Церкви, как первый ее епископ. Он не пользуется ни авторитетом Патриарха (потому что избирается на время, до избрания нового первосвятителя), ни полнотой патриаршей власти (так как остается членом Синода и может действовать только по полномочию Синода и нераздельно с ним).

“Эту ограниченность полномочий Местоблюстителя, - писал митр. Сергий, — подчеркнул и Российский Собор 1917 — 1918 гг., определив, что Местоблюститель не имеет Патриаршего права возношения его имени по всем церквам Патриархата, а также права общения от своего имени с посланиями ко всероссийской пастве. И то и другое Местоблюстителю предоставляется только совместно со Священным Синодом.Само собою понятно, что у такого Местоблюстителя не может быть заместителей. Источник его полномочий — Синод, который, в случае нужды, всегда может перенести эти полномочия на другое лицо с тем же титулом”. [104]Журнал Московской Патриархии, 1931, № l, cс. 3 - 4.

Совершенно иными полномочиями обладал Патриарший Местоблюститель митр. Петр, который получил их не от Синода и не совместно с Синодом, а непосредственно от Патриарха.

“Знаменательно, - рассуждает по этому поводу митр. Сергий, — что ко дню смерти Патриарха из всего столь широко на Соборе задуманного аппарата остался один Патриарх. Он один сохранил свои полученные от Собора полномочия на управление Российской Церковью. Срок полномочий членов Синода и Высшего Церковного Совета уже давно истек, и они не могли более принимать участия в управлении. Существовавший при Патриархе Синод из трех архиепископов, а потом митрополитов, полномочий от Собора не имел, был собран по личному приглашению почившего и с его смертью терял полномочия. Таким образом, рядом с Патриархом не оказывалось Собором уполномоченного учреждения, которое бы, участвуя в высшем управлении Церковью, могло автоматически принять от Патриарха всю полноту порученной ему Собором Патриаршей власти и соблюсти ее до избрания нового Патриарха, избрав Местоблюстителя. Оставался единственный путь к сохранению этой власти: личним Патриаршим распоряжением указать лицо, которое бы по смерти Патриарха восприняло всю полноту Патриаршей власти для передачи будущему Патриарху. Это почивший сделал своим завещанием.Так как вопрос шел именно о том, чтобы сохранить для Русской Церкви не в теории, но и на практике, в действии, учрежденную Собором Патриаршую власть во всей ее полноте, то в завещании и говорится определенно о переходе к одному из указанных кандидатов всех прав и обязанностей Патриарха без каких-либо ограничений. Завещание не усваивает будущему носителю Патриаршей власти титула Местоблюститель, что давало бы повод приравнивать к обыкновенному Местоблюстителю и тем ограничивать его права. Уже сам Владыка митр. Петр при вступлении в должность избрал для себя такой титул, может быть, желая этим показать, что он совсем не намерен при сваивать Патриаршей власти пожизненно, а смотрит на себя только как на временного носителя этой власти для передачи будущему Патриарху. По прямому же смыслу завещания он бы должен был именоваться “Исправляющий должность Патриарха” со всеми правами, этой должности присвоенными, в том числе и с правом обращения ко Всероссийской пастве лично от себя с посланиями и правом возношения его имени во всех Церквах Патриархата”. [104]Журнал Московской Патриархии, 1931, № l, cс. 3 - 4.

Правда, некоторые архиереи выражали сомнение относительно канонической правомочности единоличной передачи патриаршей власти, но они не учитывали тот момент, что именно Собор 1917 — 1918 гг. предоставил Патриарху Тихону право передавать таким образом свою власть временному ее носителю, в случае, если не окажется в наличии уполномоченного Собором учреждения. Кроме того, Патриаршее завещание было единогласно утверждено соборным мнением — 37 архипастырями, присутствовавшими на погребении Святейшего, о чем ими был составлен специальный акт:

“Убедившись в подлинности документа и учитывая 1) то обстоятельство, что почивший Патриарх при данных условиях не имел иного пути для сохранения в Русской Церкви преемства власти, и 2) что ни митр. Кирилл, ни митр. Агафангел, не находящиеся теперь в Москве, не могут принять на себя возлагаемых на них вышеприведенным документом обязанностей, мы, архипастыри, признаем, что Высокопреосвященнейший митрополит Петр не может уклониться от данного ему послушания и во исполнение воли почившего Патриарха должен вступить в обязанности Патриаршего Местоблюстителя”.

(Далее следуют 37 подписей).

Примечательно указание архиереев на то, что почивший Патриарх не имел иного пути сохранить в Церкви законное преемство власти и что от этой власти митр. Петр уклониться не может.

Таким образом, Патриарший Местоблюститель митр. Петр являлся законным носителем патриаршей власти во всей ее полноте. А учитывая, что свои обязанности он передавал кандидатам также во всей полноте, мы можем утверждать, что вся полнота патриаршей власти таким образом перешла к митр. Сергию.

“Как известно, - писал последний, — “Заместителем” Патриарха начал себя именовать в 1922 г. покойный митр. Ярославский Агафангел, которого Святейший Патриарх, “вследствие крайней затруднительности в церковном управлении, возникшей от привлечения Патриарха к гражданскому суду”, счел полезным для блага Церкви поставить во главе церковного управления. Титул “Заместителя” опять-таки в грамоте Патриарха не был указан, а был избран самим митрополитом Агафангелом. Одна ко, определяя свои полномочия не по техническому значению слова “Заместитель”, а по существу дела, митр. Агафангел “посчитал своим долгом... созыв Всероссийского Поместного Собора”, который должен был дать решение всех принципиальных вопросов. Таким образом, Заместитель Патриарха, еще здравствующего, но устранившегося от управления из-за предания его гражданскому суду, признает себя облеченным всею полнотою Патриаршей власти, до созыва Поместного Собора включительно. Даже на этот созыв он не считает необходимым во что бы то ни стало добиваться каких-либо указаний Патриарха, а между тем Собор полномочен поставить вопрос и о суде над самим Патриархом.

Настоящее положение нашего церковного управления — во главе с Заместителем здравствующего, но устранившегося от дел Местоблюстителя — до тождества аналогично положению управления в 1922 году при устранившемся Патриархе и фактически управлявшем Заместителе. Нет поэтому никаких оснований утверждать, будто теперешний Заместитель, в отличие от тогдашнего, должен почитаться ограниченным в правах, хотя бы в документе, передающем власть, и не было никаких оговорок об ограничении (как не было их в 1922 году).

Таким образом, по документальным нашим данным. Заместитель облечен Патриаршей властью в том же объеме, как и заменяемый им Местоблюститель. Да и существом дела это требуется, иначе не было бы ответственности кормчего у Церковного корабля, и тогда не было бы и цели вообще кому бы то ни было передавать власть. Различие между Местоблюстите лем и его Заместителем не в объеме Патриаршей власти, а только в том , что Заместитель является как бы спутником Местоблюстителя; сохраняет свои полномочия до тех пор, пока Местоблюститель остается в своей должности. Ушел Местоблюститель от должности (за смертью, отказом и под.) — в тот же момент прекращаются полномочия Заместителя. Само собою понятно, что с возвращением Местоблюстителя к управлению Заместитель перестает управлять.

За распоряжения своего Заместителя Местоблюститель ни в какой мере не может быть ответственным, и потому нельзя ожидать или требовать, чтобы Местоблюститель вме шивался в управление и своими распоряжениями исправлял ошибки Заместителя. Такое вмешательство повлекло бы только к еще большему расстройству церковных дел и к анархии, как и всякое двоевластие. Как самостоятельный правитель, Заместитель сам и отвечает за свое правление перед Поместным Собором”. [105]Журнал Московской Патриархии, 1931, № l, c. 5.

Итак, с точки зрения исторического и канонического освещения, Заместитель Патриаршего Местоблюстителя обладал полнотой патриаршей власти, что давало ему полное основание делать те или иные распоряжения, относящиеся к церковному управлению, самостоятельно.

Однако в глазах большинства российских епископов объем полномочий митр. Сергия был ограничен, а самого его считали поставленным в зависимость от митр. Петра. Ошибка состояла в том, что архиереи исходили не из смысла завещания, а аппелировали к термину “Заместитель”, которым обычно обозначалась должность с правами, ограниченными сравнительно с тем, кого замещают. Вследствие этого и возникло ложное убеждение, что митр. Сергий уполномочен вершить только текущие дела и не может брать на себя решение вопросов принципиальных и общецерковных. Эти взгляды как бы подтверждало и решение митр. Петра оставить за собой титул Местолюстителя. При таком положении не только епископат, но и сам митр. Сергий считал себя поставленным в каноническую зависимость от митр. Петра.

Сложившееся в епископате убеждение в несамостоятельности полномочий митр. Сергия вело к тому, что всякий шаг Заместителя многие иерархи расценивали как превышение им канонических полномочий. А это, в свою очередь, подготавливало почву для возникновения расколов. Так мало-помалу ростки иосифлянства невидимо набухали в организме церковно-общественной жизни, и как только наступил подходящий момент, они пробились на поверхность и во всеуслышание заявили о своем существовании.

 

2. Митрополит Иосиф и волнения в Ленинградской епархии

ИОСИФЛЯНСКИЙ РАСКОЛ назван по имени его главы — митр. Иосифа (в миру Ивана Семеновича Петровых). Как складывалась судьба этого архиерея?

Он родился 15 декабря ст. ст. 1872 года в г. Устюжине Новгородской губернии. Учился в Устюженском духовном училище, Новгородской духовной семинарии и Московской духовной академии. В 1899 году, завершив обучение со степенью кандидата богословия, он на год остался профессорским стипендиатом, а затем был утвержден и. о. доцента академии по кафедре библейской истории.

26 августа 1901 года он принял иноческий постриг с именем Иосифа, а 14 октября — рукоположение в сам иеромонаха. Через два года защитил магистрскую диссертацию и был назначен инспектором и экстраординарным профессором Московской духовной академии. В 1904 году — возведен в сан архимандрита.

В 1906 году арх. Иосифа перевели настоятелем Яблочинского Свято-Онуфриевского монастыря Холмской епархии, а в следующем году — настоятелем Юрьевской новгородской обители. 15 марта 1909 года он был хиротонисан во епископа Угличского, второго викария Ярославской епархии.

В 1920 или 1921 году его перевели в Ростов с возведением в сан архиепископа, викарием той же епархии.

В середине 20-х годов в его жизни произошел какой-то неизвестный нам случай, о котором он упоминает в письме к митр. Сергию (от 28 сентября 1927 г.), едва не лишивший его свободы. Только заступничество М. И. Калинина, к которому он обратился с ходатайством, спасло его от ареста.

Трудно определить, каким авторитетом обладал в действительности архиеп. Иосиф, но митр. Петр считал его твердым в Православии иерархом, так что Местоблюститель счел возможным поставить его в своем распоряжении третьим кандидатом на должность Заместителя.

В 1926 году встал вопрос о замещении Ленинградской кафедры. Митр. Сергий искал кандидатов, но одни разумно, а другие малодушно отклоняли от себя таковое назначение, и кафедра продолжала вдовствовать. Между тем представители верующих настойчиво просили митр. Сергия назначить в Ленинград Ростовского архиепископа Иосифа. Прислушиваясь к желанию просителей и, вероятно, учитывая некоторые достоинства последнего. Заместитель назначил его митрополитом Ленинградским. Назначение на такой ответственный пост митр. Иосиф принял не без смущения и душевной тревоги и, как впоследствии писал митр. Сергию, уже тогда ждал для себя новых скорбей.

29 августа ст. ст. он прибыл в Ленинград и остановился в Воронцовском подворье. Вечером в тот же день он отслужил всенощную св. Александру Невскому в Троицком Соборе Лавры. Служба проходила в торжественной обстановке. Очевидцы утверждают, что во время этого богослужения у большинства присутствующих было какое-то непередаваемое, особенное настроение. И на следующий день — день перенесения мощей святого благоверного князя Александра Невского, — когда митр. Иосиф совершил первую Божественную литургию, народ подходил к нему за благословением со слезами умиления. Такое внимание, оказанное ленинградцами вновь прибывшему архипастырю, к сожалению, пробудило в сердце митр. Иосифа ростки тщеславия, которое в дальнейшем сыграло немаловажное значение в организации раскола.

Необходимо отметить, что ленинградская паства потому так тепло встретила митр. Иосифа, что почитала его стойким борцом за чистоту Православия и была счастлива оказаться под его руководством.

31 августа митр. Иосиф отбыл в Ростов, чтобы попрощаться со своей паствой и переехать на новое место служения. Но тут случилось то, чего никто не мог предвидеть: власти запретили ему въезд в Ленинград, предъявив обвинение в покровительстве иоанитам и тайном рукоположении в священники членов этого общества.

Это обвинение, несомненно, было напрасным. Митр. Иосиф, действительно, почитал о. Иоанна Кронштадского, но не более того, и если имел связь с иоанитами, то только с теми, кто, как и сам митрополит, относился к почтеннейшему батюшке в духе Православной Церкви. Но как бы там ни было, митр. Иосиф вынужден был остаться в Ростове. Вместо него Ленинградской епархией до Пасхи управлял архиеп. Гавриил (Воеводин), а затем епископ Петергофский Николай (Ярушевич).

Целый год митр. Иосиф пробыл в Ростове, узнавая о положении дел в своей епархии либо из письменных докладов викариев: еп. Димитрия (Любимова), еп. Сергия (Дружинина), еп. Серафима (Протопопова), еп. Николая (Ярушевича) и еп. Григория (Лебедева), — либо из личных бесед со священниками и мирянами, приезжавшими к нему. Долго так продолжаться не могло: требовалось, чтобы епископ управлял епархией не через доклады за сотни верст, а лично и непосредственно на месте. Но поскольку никакого улучшения в деле митр. Иосифа не предвиделось, то в конце концов встал вопрос: полезно ли ему и далее пребывать на Ленинградской кафедре?

Для разрешения этого вопроса в ряду прочих митр. Сергий созвал 12 сентября 1927 года сессию Священного Синода. На ней было решено перевести митр. Иосифа на Одесскую кафедру, которая также несколько лет вдовствовала и нуждалась в стойком иерархе, поскольку в этом городе укрепили свои позиции живоцерковники.

Указ о перемещении был отправлен 21 сентября. При этом митр. Сергий заверял митр. Иосифа, что не огласит постановления Синода до тех пор, пока к нему не будет вызван сам митр. Иосиф.

Митр. Сергий наверняка бы сдержал свое общение, но вновь произошло непредвиденное: письмо с указом, отправленное почтой, неизвестно по каким причинам задержалось, а тем временем нашлись какие-то люди (митр. Иосиф подозревал некоторых членов Синода), которые, вопреки заверению митр. Сергия, тайно огласили пастве постановление Синода.  Было это сделано с ведома митр. Сергия или нет — нам неизвестно, но вероятнее всего, без его ведома, поскольку Заместителю не было никакой нужды, вопреки своему архипастырскому слову, тайно оглашать постановление, если он мог это сделать открыто и свободно, как поступил впоследствии со вторым указом.

Решение о своем перемещении митр. Иосиф получил лишь 22 октября, хотя узнал о нем раньше — вероятнее всего от своих пасомых. Воспринял он его самым болезненным образом. Он посчитал, что его перевод причинит и ему, и его пастве кровную обиду, а это несправедливо, и мириться с этим нельзя. Единственно, с чем он может согласиться — это с предоставлением возможности архиереям, которые по разным причинам не могут находиться в своих епархиях, проживать в соседних местах и оттуда руководить паствой. Свое же перемещение в Одессу он посчитал незаконным и ни в какой степени неприемлемым. Пусть его рассудит собор архиереев, которому он окажет полное послушание.[108]Письмо митр. Иосифа к митр. Сергию от 28.09.1927. Арх. 24.  
 Так рассудил митр. Иосиф и изложил все эти доводы в письме митр. Сергию 28 сентября 1927 года.

Анализируя содержание письма, мы можем увидеть, что в своем протесте митр. Иосиф исходил не из смысла указа, а из чисто субъективных суждений. Если в указе говорилось, что он переводится в Одессу для большей церковной пользы, то митр. Иосиф объяснил подобное решение злой интригой кучки людей, которые не желали его пребывания на Ленинградской кафедре и которым митр. Сергий старался угодить. И поскольку дело направлено не к пользе церковной, а к угождению человеческих страстей, рассуждал митрополит, то согласиться с ним он не может. Вот так произошла подмена основного тезиса — та ошибка, которая привела митр. Иосифа на путь ослушания и протеста.

Отправив письмо, Ленинградский митрополит не скрыл своего настроения от паствы. Он ознакомил прибывшего к нему еп. Димитрия (Любимова) с текстом своего протестующего письма. En. Димитрий, в свою очередь, не замедлил поделиться новостью кое с кем из прихожан, и так, от одного к другому, слух о несогласии митр. Иосифа с распоряжением Синода распространился по Ленинграду и произвел немалое смущение. Правда, волнения в епархии возникли еще раньше, когда неведомые люди тайно огласили постановление Синода, но тогда людей можно было легко успокоить, а теперь, когда пастве стало известно, что их любимец и “страдалец” за веру протестует против решения Синода, народное смущение достигло крайних пределов. То здесь, то там можно было видеть кучки верующих, рассуждавших о происшедшем и выражавших свой гнев против митр. Сергия.

Вероятно, опасаясь за дальнейшее развитие мятежных событий, тогдашний временно управляющий Ленинградской митрополией еп. Петергофский Николай (Ярушевич) счел необходимым 9 октября доложить митр. Сергию и Синоду о настроениях прихожан. Конечно, он не обошел молчанием и позицию митр. Иосифа, возложив часть вины в недовольстве мирян на него.

Не лучшим образом обстояло дело и в Ростове. Назначенный Ярославским викарием, туда прибыл из Краснодара еп. Иннокентий (Летяев) и — сразу же столкнулся с противостоянием прихожан. Нашлись люди, которые расценили приезд нового епископа как желание митр. Сергия удалить из города митр. Иосифа, и по этой причине они открыто проявляли свои антипатии к еп. Иннокентию, не стесняясь выказывать ему явное неуважение. Подобное отношение ростовчан крайне смутило викария. Правда, митр. Иосиф упрашивал его не обращать внимания на грубости и спокойно приступить к своим обязанностям,[110]Письмо митр. Иосифа к митр. Сергию от 17 (30). 10.1927. Арх. 65.
  но тот оставался непреклонным, будучи убежден, что митр. Иосиф вмешивается в управление и расстраивает церковную жизнь в епархии. Он считал, что доколе митр. Иосиф остается в Ростове, он не сможет спокойно управлять паствой, и 10 октября написал по этому поводу специальный рапорт в адрес высшей церковной власти.

Так печально складывались обстоятельства для митр. Иосифа. Волнения произошли сразу в двух епархиях. Ни в Ленинграде, ни в Ростове верующие не желали лишаться архипастырского руководства митр. Иосифа, а сам митрополит своим отказом от перемещения поддерживал и укреплял в них подобные настроения.

Получив три письменных документа, касавшихся митр. Иосифа, митр. Сергий немедленно созвал членов Синода и на сессии 12 октября еще раз тщательно обсудил дело о перемещении Ленинградского митрополита. Вот какое решение вынес Синод:

“Заместитель Патриаршего Местоблюстителя и Временный при нем Патриарший Священный Синод слушал доклад врем. Управ. Ленинградской епархией Прессе. Петергофского Николая от 9 октября с. г., рапорт викария Ярославской епархии Прессе. Ростовского Иннокентия от 10 октября с. г. и заявление подписавшегося Ленинградским митрополита Иосифа от 28 сентября с. г., обсудив изложенное определением своим от 12 октября с. г. за №119 постановили:

1. Принимая во внимание , что Одесская кафедра много лет вдовствовала без правящего архиерея , в коем, по состоянию современной церковной жизни, крайне нуждалась. Преосвящ. же Иосиф, считаясь Ленинградским митрополитом, не имея возможности ни жить, ни управлять ею, да и связь митр. Иосифа с Ленинградом и епархией искусственная, ибо митр. Иосифа совсем не знают ни епархия, ни город, видевший его, как митро полита, только один раз; в Одесской же епархии митр. Иосиф будет иметь возможность и жить, и управлять, — приняв во внимание то, что и самое перемещение митр. Иосифа на Одес скую кафедру состоялось по соображениям большей церковной пользы и в соответствии с 14 an. пр. и др. (18 Антиох. и толк. на 15 правило 1 Всел. Соб.) — остаться при прежнем постановлении, т. е. считать митр. Иосифа перемещенным на Одесскую кафедру и предложить ему не соблазняться легкою возможно стью жить в Ростове, что производит смущение среди верующих как в Лениграде, так и в Ростовском викариатстве; в порядке церковных послушания и дисциплины вступить в управление Одесской епархией, войти в надлежащие сношения с местной гражданской властью на предмет организации Епархиального Управления на началах, изложенных в указе Патр. Синода, и о последующем, как и вообще с положением дела в Одесской епархии, донести Зам. Патриаршего Местоблюстителя.

II. Предписать Преосвящ. митрополиту Иосифу прекратить именоваться Ленинградским, на что он, по каноническим правилам, не имеет права, и принять со своей стороны возможные меры... к успокоению ленинградской и ростовской паств...

V. Врем. управляющему Ленинградской епархией, преосвящ. Петергофскому Николаю предложить (и предложено) без промедления объявить по епархии указ о перемещении митр. Иосифа и о прекращении возношения его имени, как Ленинградской епархии архиерея.

VI. Преосвящ. викариям Ленинградской епархии Димитрию и Серафиму предписать всякий выезд из пределов Ленинградской епархии (совершать) с ведома и благословения врем. Управл. Ленинградской епархией Прессе. Николая и вообще находиться в должных к нему, как временно управляющему епархией, отношениях”. [111]Арх. 29 

Таким образом, прежнее решение Синода осталось в силе, но если первое постановление носило сокровенный характер, то настоящее должно было быть в обязательном порядке обнародовано ленинградской пастве. В довершение ко всему, временное управление Ленинградской епархией митр. Сергий возложил на себя,  [92]Арх. 1 - А. 
 хотя фактически управление было оставлено за еп. Петергофским Николаем.

6(19) октября постановление Синода было направлено митр. Иосифу и еп. Иннокентию в Ростов и еп. Николаю в Ленинград. Вслед за этим, не без совещания, конечно, с членами Синода, 8(21) октября Заместитель Патриаршего Местоблюстителя издал указ № 549 о поминовении во всех храмах Русской Церкви за богослужением предержащей власти и об отмене поминовения всех епархиальных архиереев, находящихся в ссылках. В издании этого указа митр. Сергий руководствовался следующими мотивами: во-первых, он считал, что моление о власти (хотя и антирелигиозной) заповедано апостолом (1 Тим. 2:2) и, во-вторых, оно в какой-то мере послужит открытым доказательством лояльности Церкви по отношению к государству. Что же касается отмены моления о ссыльных архиереях, то это было вызвано тем обстоятельством, что гражданские власти расценивали такое поминовение как прямой выпад против них.

Следует, однако, отметить, что митр. Сергий отменил поминовение не вообще, а только в той части, где произносится моление об епархиальном архиерее. Обычного же поминовения в сугубой ектений он не отменял, и каждый православный христианин мог подавать помянник о здравии своего ссыльного епископа.

Оба этих мероприятия: постановление о переводе митр. Иосифа и 549-й указ наложились во мнении прихожан одно на другое и послужили еще большим поводом для вспышки недовольства.

Что же касается митр. Иосифа, то он, получив выписку из постановления Синода, подтверждающего его перевод, еще более смутился духом. В нем все больше и больше просыпалось самолюбие. Он никак не хотел смириться с предписаниями Синода, которые теперь казались ему уже не просто несправедливыми, но направленными против самой Церкви Христовой. Молчать об этом митрополит не мог и потому решил защищать себя и обличать, как он думал, ложь стоящих у власти церковных деятелей. К этому, как ему казалось, побуждал его тот высокий пост, на который он был поставлен.

Он начал открытый протест с письма митр. Сергию от 17(30) октября, в котором пытался оправдать свои действия и показать несостоятельность возводимых на него Синодом обвинений. Митр. Иосиф писал, что в тех нестроениях, которые возникли в Ленинграде и Ростове, виноват не он, а те, кто тайно огласил первый указ, и Синод. Утверждал, что его связь с ленинградской паствой не искусственная, о чем свидетельствует горячая любовь к нему пасомых. Убеждал, что жизнь в Ростове его не соблазняет, ибо там он имеет весьма скудные средства для существования, однако послушания церковной власти он оказывать не желает, поскольку она сама находится в рабском состоянии.  [113]Арх. 65.

Это письмо логически связано с первым его посланием митр. Сергию. Как и ранее, основной мотив нежелания перейти в другую епархию заключался, главным образом, не в общецерковной, а в личной пользе. Народ-де его “любит, уважает и даже считает невинным страдальцем за веру, а расторгать эту любовь переводом в другую епархию никто не имеет права”. Ясно, что при таком взгляде на взаимоотношения между епископом и паствой ожидать какого-либо послушания не приходится, ибо всякое действие, направленное к разделению архипастыря и пасомых, будет рассматриваться не меньше чем посягательство на любовь, а источник действий будет признан противозаконным. К этому выводу, собственно, и пришел митр. Иосиф, признав высшую церковную власть чуждой церковному началу, а ее распоряжения — незаконными. И когда Киевский митрополит Михаил (Ермаков) телеграммой запросил митр. Иосифа, когда тот намерен прибыть в Одессу, тот ответил:

“Перемещение противоканоничное, недобросовестное, угождающее злой интриге, мною отвергнуто”.  [111]Арх. 29 

Свою позицию митр. Иосиф оправдывал тем, что он-де держится принципа древней церковной практики, когда архиереи оставались в той епархии, на которую были рукоположены. Но если бы он действительно держался этого принципа, то для начала должен бы был отказаться от назначения на Ленинградскую кафедру, оставаясь до конца дней Ростовским архиепископом. Но в те дни он посчитал свое перемещение приемлемым и каноничным. Теперь, при тех же самых условиях, он отвергнул законность высшей церковной власти.

Но как бы ни протестовал митр. Иосиф, действия митр. Сергия были вполне законными. Как первый епископ, он имел все основания, в целях благоустройства церковной жизни, назначать и перемещать епископов с одной кафедры на другую. В своем решении относительно судьбы митр. Иосифа он руководствовался 18-м правилом Антиохийского Собора: “Аще кто поставленный во епископа не пойдет в тот предел, в который он поставлен, не по своей вине, но или по неприятию его народом, или по другой причине, от него не зависящей; таковый да участвует и в чести и в служении епископом, токмо ни мало не вмешиваясь в дело Церкви, где пребывает, и да ожидает, что определит о нем совершенный собор тоя области, по представлении в оный дела”.

Митр. Иосиф находился именно в таком положении, о котором говорит правило. Целый год, по независящим от него причинам, он находился вне своей епархии, да и будущее не сулило никаких перемен к лучшему. Следовательно, он должен был, согласно постановлению Собора, ожидать решения о нем высшей церковной власти. Эта власть и определила для пользы дела переместить митр. Иосифа в Одессу. Последний же, не повиновавшись ее решению, поступил антиканонично и проявил греховное самочиние.

О том, что митр. Сергий имел право переводить архиереев на другую кафедру, говорит и определение Поместного Собора 1917 — 1918 гг. В примечании первом к статье 16 во второй главе “Об епархиальном архиерее” значится: “В исключительных и чрезвычайных случаях, ради блага церковного, допускается назначение и перемещение архиереев Высшей Церковной Властью”. А также в статье 18 той же главы говорится: “Архиерей пребывает на кафедре пожизненно и оставляет ее только по церковному суду или по постановлению Высшей Церковной Власти, в случаях, указанных выше в примечаниях к ст. 16”.

Нам неизвестно, получил ли митр. Иосиф какой-либо ответ на свое письмо от 17(30) октября. Возможно, ответви не было. Вероятнее всего, митр. Сергий предпочел либо лично вызвать к себе митр. Иосифа, либо послать к нему когонибудь из членов Синода. Но как бы ни было, дело закончилось тем, что митр. Иосиф заверил митр. Сергия и Синод, что он добровольно отойдет в сторону от церковных дел, ни на какой раскол не пойдет и подчинится “беззаконной” над ним расправе вплоть до запрещения и отлучения.Однако, как мы увидим дальше, слова своего митрополит не сдержал, хотя, действительно, на какой-то срок отошел от церковной жизни и молча наблюдал за ее событиями из Ростова.

Как и было предписано, 25 октября за всенощным бдением в кафедральном соборе Вознесения Христова еп. Николай сообщил верующим о перемещении митр. Иосифа, указав причины перевода. И хотя это не было новостью для паствы, все же до сих пор в ней теплилась надежда на благополучный для митр. Иосифа исход дела, а теперь эта надежда была отнята. Понятно, поэтому, что официальное известие люди восприняли очень болезненно. Они не желали мириться с фактом, возмущались, а некоторые даже составили письмо, отправив его от имени “православного мирянина” 1 ноября 1927 года.

Автор (или авторы) его не соглашался с доводами за перевод митрополита и утверждал, что правила не позволяют высшей церковной власти переводить епископа в другую епархию без его согласия. Он настаивал на том, что с митр. Иосифом поступили несправедливо и просил еп. Николая убедить митр. Сергия и Синод оставить митр. Иосифа в Ленинграде, а гражданскую власть — разрешить ему проживание в этом городе.

Отдельные исследователи приписывают авторство этого письма самому митр. Иосифу. Но стиль и сдержанный тон послания заставляют усомниться в подобном предположении. Скорее всего, писал какой-нибудь профессор б. Петроградской духовной академии. Для нас, впрочем, важно не установление авторства, а сам факт обращения к еп. Николаю, ибо это небольшое облачко предвещало грядущую бурю.

Прихожане уповали на личную встречу с митр. Сергием, который намеревался посетить Ленинград. Был уже объявлен день его приезда в епархию, но... вместо митр. Сергия в бывшую столицу прибыл архиеп. Хутынский Алексий (Симанский) с особым поручением от Синода.

Масла в огонь добавила хиротония архим. Сергия (Зенкевича) в епископа Детскосельского. Паства, признававшая своим руководителем ссыльного еп. Григория (Лебедева) Шлиссельбургского, была очень смущена этим событием. Церковная атмосфера все более накалялась. Отдельные приходы Ленинграда и его окрестностей вдруг отказались выдавать денежные средства на содержание Епархиального управления, прекратили приглашать на богослужения еп. Петергофского Николая, как сторонника сергиевской политики, а многие верующие перестали посещать храмы, в которых за богослужением возносилось имя Заместителя.

Многие из тех пастырей, которые в годы борьбы с обновленчеством показали себя стойкими борцами за чистоту Православия, выступили теперь против митр. Сергия. Они видели в проводимой им политике искажение церковного вероучения и подчинение Божьего кесареви и если до времени мирились с такой обстановкой, то теперь, когда, по их мнению, отрицательные плоды новой политики высшей церковной власти были налицо, они возвысили голос протеста.

Предвидя неминуемо надвигавшееся разделение, группа духовенства и мирян решила предупредить об этом митр. Сергия и, по возможности, предотвратить разрыв, упросив Заместителя изменить намеченный им курс, от которого, как им казалось, исходило все зло. От имени этой группы проф.-прот. Верюжский написал обращение к митр. Сергию, где указал основные пункты, являвшиеся, по мнению радикально настроенных ленинградцев, причиной для отделения. Для установления мира профессор-протоиерей упрашивал Заместителя Патриаршего Местоблюстителя немедленно предпринять следующие меры:

1. Отказаться от намечающегося курса порабощения Церкви государству.

2. Отказаться от перемещений и назначений епископов помимо согласия на то паствы и самих перемещаемых и назначаемых епископов.

3. Поставить Временный Патриарший Синод на то место, которое было определено ему при самом его учреждении, т. е. оставить за ним право совещательного голоса, чтобы распоряжения исходили только от имени Заместителя.

4. Удалить из состава Синода пр орекаемых лиц.

5. При организации Епархиальных управлений всемерно охранять устои Православной Церкви, каноны, постановления Поместного Собора 1917 — 1918 гг. и авторитет епископата.

6. Возвратить на Ленинградскую кафедру митр. Иосифа.

7. Отменить возношение имени Заместителя.

8. Отменить распоряжение об устранении из богослужений молений о ссыльных епископах и о возношении молений за гражданскую власть.

В начале декабря это обращение было направлено митр. Сергию. Но на общем собрании группы, в которую входили не только рядовые пастыри и миряне, но также епископы и представители академических кругов, было решено, не дожидаясь ответа, послать своих представителей к митр. Сергию и в личной беседе выяснить его точку зрения на ленинградские события. Сторонники митр. Иосифа считали нужным торопиться, так как каждая минута отсрочки, по их мнению, несла для всей паствы душевный вред, а для Православия — измену. Если же митр. Сергий не примет их требования, порешили они, то ленинградская паства освободит себя из-под его духовной опеки и станет на самостоятельную стезю.

Для посольства к митр. Сергию были назначены: от высшего духовенства — еп. Гдовский Димитрий (Любимов), от рядового — проф.-прот. Верюжский. Имена двух других представителей остались неизвестны. Снаряжая их в путь, собрание снабдило каждого из делегатов особым письмом, подписанным лицами того сословия, которое они представляли.

О чем писали епископы [Имена этих епископов выяснить не удалось, однако можно предположить, что это были викарии еп. Димитрий, еп. Сергий, еп. Серафим, еп. Григорий и еще двое] и ученый мир, нам доподлинно неизвестно, их письма не сохранились. Но письмо от группы священников и мирян дошло до наших дней. Оно было составлено прот. Феодором Андреевым, б. доцентом Московской духовной академии, магистром богословия. Подписавшие письмо сетовали на то, что они, повинуясь распоряжениям гражданской власти, “не надеялись иметь более тесных правовых отношений к неверующей власти и не искали их”, будучи уверены, что так должно оставаться и впредь. А те права, которые исходатайствовал митр. Сергий, по их мнению, достигнуты “ценой крови”. Он превысил свои полномочия и тем самым нарушил единство Церкви, вызвав своим посланием лишь волнения и смущения. Авторы упрашивали Заместителя отмежеваться от собственного послания и “перерешить все канонически-неправильные деяния, совершенные им и Синодом”. Письмо содержало ультиматум: либо митр. Сергий в кратчайший срок изменит церковную политику — либо они прекратят с ним молитвенно-каноническое общение.

Вероятнее всего, в таком же обличающе-резком тоне были составлены и письма от епископов и от представителей академических кругов.

12 декабря четверо посланцев во главе с еп. Димитрием явились в резиденцию митр. Сергия. Он принял их радушно, в течение двух с половиной часов читал их письма, спрашивал и отвечал на вопросы. Один из представителей делегации, имя которого осталось неизвестным, так (в сокращении) воспроизвел их беседу:

“Мы все подошли под благословение. Епископ Димитрий дал прочитать митр. Сергию письмо, подписанное шестью епископами; о. В. дал митр. Сергию прочитать письмо, составленное священниками. Наконец, мною было дано митр. Сергию заявление от верующих академических кругов г. Ленинграда. В промежутке между чтением этих бумаг, епископом Димитрием были даны митр. Сергию разные письма и бумаги (письмо И. Н. Влад. И. и другие). Митр. Сергий читал все это очень внимательно, медленно, но часто отрывался и делал замечания. На наши замечания он делал возражения, и, таким образом, получилась беседа.

— Вот вы протестуете, а многие другие группы меня признают и выражают свое одобрение, — говорил митр. Сергий, — не могу же я считаться со всеми и угодить всем, каждой группе. Вы каждый со своей колокольни судите, а я действую для блага Русской Церкви.

— Мы, Владыко, — возражаем мы, — тоже для блага всей Церкви хотим трудиться. А затем, — мы не одна из многочисленных маленьких групп, а являемся выразителями церковно-общественного мнения Ленинградской епархии из восьми епископов — лучшей части духовенства; я являюсь выразителем сотни моих друзей и знакомых и, надеюсь, тысячи единомышленников научных работников Ленинградской епархии, а С. А. — представитель широких народных кругов.

— Вам мешает принять мое воззвание политическая контрреволюционная идеология, — сказал митр. Сергий, — которую осудил Святейший Патриарх Тихон, — и он достал одну из бумаг, подписанную Святейшим Патриархом Тихоном.

— Нет, Владыко, нам не политические убеждения, а религиозная совесть не позволяет принять то, что Вам Ваша совесть принять позволяет. Мы вместе с Святейшим Патриархом Тихоном (с указанной бумагой) вполне согласны, мы тоже осуждаем контрреволюционные выступления. Мы стоим на точке зрения соловецкого осуждения Вашей декларации. Вам известно послание с Соловков?

— Это воззвание написал один человек (Зеленцов), а другие меня одобряют. Вам известно, что меня принял и одобрил сам митрополит Петр?

— Простите, Владыко, это не совсем так, не сам митрополит, а Вам известно это через епископа Василия.

— Да, а почему Вы знаете?

— Мы знаем это со слов епископа Василия. Митрополит Петр сказал, что “понимает”, а не принимает Вас. А сам митрополит Петр ничего Вам не писал.

— Так ведь у нас с ним сообщения нет! — сказал митрополит Сергий.

— Так зачем же Вы, Владыко, говорите, что сам митр. Петр признал Вас?

— Ну, а чего же тут особенного, что мы поминаем власть? — сказал митр. Сергий.

— Раз мы ее признали, мы за нее и молимся. Молились же за царя за Нерона и других?

— А за антихриста можно молиться? — спросили мы.

— Нет, нельзя.

— А вы ручаетесь, что это не антихристова власть?

— Ручаюсь. Антихрист должен быть три с половиной года, а тут уже десять лет прошло.

— А дух-то ведь антихристов, не исповедующий Христа во плоти пришедшего?

— Этот дух всегда был со времени Христа до наших дней. Какой же это антихрист, я его не узнаю!

— Простите, Владыко, Вы его “не узнаете” — так может сказать только старец. А так как есть возможность, что это антихрист, то мы и не молимся. Кроме того, с религиозной точки зрения наши правители — не власть.

— Как так не власть?

— Властью называется иерархия, когда не только мне кто-то подчинен, а я и сам подчиняюсь выше меня стоящему и т.д., и все это восходит к Богу, как источнику всякой власти!

— Ну, это тонкая философия!

— Чистые сердцем это просто чувствуют; если же рассуждать, то нужно рассуждать тонко, т. к. вопрос новый, глубокий, сложный, подлежащий соборному обсуждению, а не такому упрощенному пониманию, какое даете Вы.

— А молитва за ссыльных и в тюрьмах находящихся исключена потому, что из этого делали политическую демонстрацию.

— А когда, Владыко, будет отменена девятая заповедь блаженства, ведь ее тоже можно рассматривать как демонстрацию?

— Она не будет отменена, это часть литургии!

— Так и молитва за ссыльных тоже часть литургии!

— Мое имя должно возноситься для того, чтобы отличить православных от “борисовщины”, которые митр. Петра поминают, а меня не признают.

— А известно Вам, Владыко, что Ваше имя теперь в обновленческих церквах произносится?

— Так это только прием!

— Так ведь “борисовщина” — это тоже прием!

— Ну а вот Синод-то чем вам не нравится?

— Мы его не признаем, не верим ему, а Вам пока еще верим. Ведь Вы Заместитель Местоблюстителя, а Синод лично при Вас вроде Вашего секретаря ведь?

— Нет, он орган соуправляющий.

— Без Синода Вы сами ничего не можете сделать?

— (После долгого нежелания отвечать): Ну да, без совещания с ним.

— Мы Вас просим о нашем деле ничего не докладывать Синоду. Мы ему не верим и его не признаем. Мы пришли лично к Вам.

— Чем же вам не нравится митрополит Серафим?

— Будто Вы, Владыко, не знаете?

— Это все клевета и сплетни.

— Мы пришли не спорить с Вами, а заявить от многих пославших нас, что мы не можем, наша религиозная совесть не позволяет нам признать тот курс, который Вы проводите. Остановитесь, ради Христа, остановитесь!

— Это ваша позиция называется исповедничеством. У вас ореол...

— А кем должен быть христианин?

— Есть исповедники, мученики, а есть дипломаты, кормчий, но всякая жертва принимается! Вспомните Киприана Карфагенского. — Вы спасаете Церковь? — Да, я спасаю Церковь!

— Церковь не нуждается в спасении, а Вы сами через нее спасаетесь.

— Ну да, конечно, с религиозной точки зрения бессмысленно сказать: “Я спасаю Церковь”, — но я говорю о внешнем положении Церкви. — А митрополит Иосиф?

— Вы его знаете только с одной стороны; нет, он категорически не может быть возвращен”.

Как видим, в этой беседе проявились два совершенно противоположных взгляда на взаимоотношения Церкви и государства. Иосифляне считали невозможным не только внешнее, правовое, но и вообще всякое сближение с советской властью, предполагая допустимость и обязательность такой связи только с властью религиозной, корнями восходящей к Богу. Но такой взгляд представлял собой слишком узко-национальное понимание христианства и подменял идеи Вселенской Церкви идеей православно-русского государства, что ни в коей мере не согласовывалось с учением Христовым о Царствии Божием. Несомненно, такое воззрение сформировалось под воздействием ложно понятых писаний С. Нилуса и эсхатологических веяний иоаннитов, проповедовавших близкий конец света и утверждавших, что с уничтожением монархии наступит гибель Православия. Поэтому иосифляне так упорно отождествляли советскую власть с властью антихриста.

Митр. же Сергий, рассматривая церковную жизнь во всем объеме, полагал, что для Церкви полезнее сохранить свое внешнее положение среди богоборческого государства, иначе оно ее задушит. В беседе с иосифлянами он ни на йоту не поколебался в этом своем убеждении, хотя его противники и угрожали ему отходом. Заместитель Патриаршего Местоблюстителя правильно оценил, что отпадение отдельной части церковного организма будет менее болезненным, нежели раздробление всего организма Русской Церкви вследствие ее нелегального положения в богоборческом государстве.

Не достигнув никаких результатов, ленинградцы удалились. Через день, 14 декабря, митр. Сергий принял одного из делегатов и передал ему письменный ответ на шесть (из восьми) пунктов обращения к нему духовенства и мирян, составленного проф.-прот. Верюжским:

“1. Отказаться от курса церковной политики, который я считаю правильным и обязательным для христианина и отвечающим нуждам Церкви, было бы с моей стороны не только безрассудно, но и преступно.

2. Перемещение епископов — явление временное, обязанное своим происхождением в значительной мере тому обстоятельству, что отношение нашей церковной организации к гражданской власти до сих пор оставалось неясным. Согласен, что перемещение часто — удар, но не по Церкви, а по личным чувствам самого епископа и паствы. Но, принимая во внимание чрезвычайность положения и те усилия многих разорвать церковное тело тем или иным путем, и епископ, и паства должны пожертвовать своими личными чувствами во имя блага общецерковного.

3. Синод стоит на своем месте, как орган управляющий. Таким он был и при Патриархе, хотя тоже состоял из лиц приглашенных.

4. О митрополите Серафиме я не знаю ничего, кроме сплетен и беспредметной молвы. Для опорочения человека нужны факты, а не слухи. Не любят его за то, что он, имея некоторый кругозор, не остался при наших взглядах на наше государственное положение. А епископ Алексий допустил в прошлом ошибку, но имел мужество ее исправить. Притом, он понес та кое же изгнание, как и некоторые из его теперешних недоброжелателей.

5. Устройство епархиального управления и, в частности, положение викарных епископов соответствует положению, выработанному на Соборе 1917 — 1918 гг. Беда только в том, что, вследствие давнего отсутствия в Ленинграде епархиального архиерея и епархиального управления, эта инструкция позабыта, и викарные архиереи привыкли действовать независимо.

6. Устранено не моление за сущих в темницах и пленении (в ектени й оно осталось), а только то место, которым о. о. протодиаконы, в угоду известным настроениям, иногда злоупотребляли, превращая молитвенное возглашение в демонстрацию. Ведь не нужно забывать, что богослужение (литургия верных) у нас совершается не при закрытых дверях, как в древности, а публично, и потому подлежит правилам всяких публичных собраний. Моление же за власть является только естественным следствием нашего гражданского ее признания. Не поминали мы ее (Патриарх, впрочем, и сам поминал, и делараспоряжения о поминовении) только потому , что не решались открыто сказать, что мы ее признаем.”

Ответ, как видим, был не в пользу просителей. И понятно, что делегаты возвращались глубоко разочарованными, с твердым намерением порвать молитвенно-каноническое общение с митр. Сергием. Им казалось, что терпеть далее такое насилие над Церковью невозможно. Срочно созвав совещание духовенства и мирян, они во главе с еп. Димитрием принялись искать законные основания для своего отхода. Для этого в первую очередь требовалось подвести действия митр. Сергия под какую-либо ересь. Но так как ничего, относящегося к ереси, им обнаружить не удалось, то они прибегли к субъективной оценке фактов. Обозначив новую политику митр. Сергия как его духовное падение, а следовательно, отпадение от Церкви, они нашли, что это дает им полное основание к отмежеванию на основании 15 правила Двукратного Собора.

Какие действия ленинградская группа признала незаконными, можно узнать из письма еп. Димитрия к духовенству ст. Сиверской:

“Вас смущает прежде всего то, что мы так долго не порывали канонического общения с митр. Сергием, хотя и послание его, и дело митр. Иосифа давно уже были перед нашими глазами. На сие ответствую так:

Последнее представлялось нам первоначально одним из обычных даже для Патриарха подтверждений о невмешательстве Церкви в дела гражданские. И нам пришлось изменить свое отношение к нему лишь тогда, когда обнаружилось, что послание начинает оказывать сильное влияние и на дела чисто церковные и искажать не только канонически , но даже и догматически лицо Церкви. Плоды его выявились не сразу, а самые крупные из них, по крайней мере, до сего времени, отразившиеся и в нашей епархии, следующие:

1. Закрепление временного Синода, который, в сущности, не Синод, т. к. не представительствует совершенного лица Русской Церкви, а простая канцелярия, каковой первоначально представил ее митр. Сергий, закрепление его в качестве соуправляющего органа, без которого уже ни одно решение не исходит от митр. Сергия, что является незаконным и самочинным действием. Искажен самый патриарший образ управления Церковью.

2. Одновременно с таким самоограничением митрополита в своих правах является требование возносить имя его вместе с Местоблюстителем митр. Петром, что еще больше искажает единоличную форму правления Церковью, установленную Собором 1917 — 1918 гг., да и вообще противно духу св. Церкви, никогда не допускавшей на одно епископское место двух соуправителей или хотя бы именования двух имен с одинаковым значением.

3. Также незаконно и объясняемое, по словам митр. Сергия, лишь гражданскими причинами массовое (до 40 случаев) перемещение епархиальных епископов.

4. Такую же цель принизить значение епископа для епархии имеют и учрежденные ныне епархиальные советы, под надзор которых будет попадать каждый вновь назначенный на епархию епископ.

5. Незаконно и требование, обращенное митр. Сергием к русским православным людям, помимо отношения внешней подчиненности к гражданской власти, которую они доблестно являли в течение десяти лет, не нарушая гражданского мира и не восставая против законов страны, не противоречащих христианской совести, — незаконное требование от них и внутреннего признания существующего строя и общности в радости и печали с людьми, совершенно чуждыми и враждебными Церкви.

Таковы первые плоды, возросшие на почве послания; другие подрастают еще, и о них говорить преждевременно, но и явившихся оказалось достаточно для того, чтобы поставить перед совестью вопрос о дальнейшем отношении к митр. Сергию и его делу”.

Таким образом, митр. Сергию предъявлялось пять обвинений, которых, по мнению иосифлян, было вполне достаточно для того, чтобы обвинить Заместителя Патриаршего Местоблюстителя в ереси и, не дожидаясь соборного о нем решения, со спокойной совестью отделиться от него.

В приведенных обвинениях явно просматривается ложное понимание иосифлянами деяний митр. Сергия. То, в чем иосифляне обвиняли его, не несет в себе никакой противозаконности и тем более ереси.

Во-первых: учрежденный им Временный Патриарший Синод ни в коей мере не искажал патриарший образ управления. Наоборот, он только утверждал его. Постановления Поместного Собора 1917 — 1918 гг. свидетельствуют, что Патриарх должен управлять не единолично, а совместно с Синодом и Высшим Церковным Советом.

Во-вторых: молитву за своего первоиерарха, каким был на тот момент митр. Сергий, никогда нельзя считать делом греховным. Он, а не митр. Петр фактически управлял Церковью, и естественно, что молиться за него — прямая обязанность паствы, нисколько не нарушающая церковного единоначалия.

В-третьих: перемещение епископов, как это объяснял и сам митр. Сергий, было вызвано требованием времени и не носило в себе противозаконности. Если встать на точку зрения иосифлян, то мы должны будем обвинить в ереси весь Синод царской России, часто переводивший архиереев по требованию обер-прокуроров.

В-четвертых: учреждение епархиальных советов — дело не новое. О них имеется постановление Поместного Собора 1917 — 1918 гг. (см. Собрание определений, вып. 1, гл. IV, отд. V), согласно которому и действовал митр. Сергий.

И в-пятых: благодарность власти (хотя и антирелигиозной) от лица верующих не противна духу Евангельскому (См. Рим. 12:14; 13:7).

Таким образом, обвинения в ереси митр. Сергия не выдерживают критики. Но тем не менее ленинградская группа признала Заместителя Патриаршего Местоблюстителя допустившим еретические поступки и решила отделиться от него. Причем, ленинградцы решили отойти не только от самого митр. Сергия, но и ото всех единомышленных ему епископов — как соучастников его “беззаконий”. Это было обвинение в ереси уже не одного иерарха, но целого сонма российских епископов.

Более того, совещание пришло к еще более непростительным выводам: поскольку митр. Сергий и его единомышленники впали в ересь, — решили собравшиеся, — то, следовательно, они лишились Божественной благодати. (Вопрос же о благодатности низшего духовенства, по причине многих смущений, был оставлен для решения на будущее.)

Итак, придя к общему мнению, ленинградцы приступили к делу. Два викария: еп. Димитрий и еп. Сергий — и несколько видных протоиереев стали подготавливать акт отхода. Подгоняемые слухами о том, что они могут быть подвергнуты запрещению в священнослужении за самочиние, они торопились официально порвать с Заместителем, опередив Заместителя Патриаршего Местоблюстителя и сделав его запрещение как бы недействительным.

Но прежде, чем проследить дальнейшее развитие событий, нам нужно решить один вопрос: сами ли ленинградские епископы пришли к мысли об отмежевании или, может быть, кто-то привел их к этому решению? Факты свидетельствуют, что их решение было не самостоятельным.

Еще прежде отдельные иерархи, внушая другим мысли об отходе от митр. Сергия, указывали, кому и когда можно предпринять такой шаг. Мы располагаем письмом одного из таких епископов, который, хорошо понимая пагубность раскола, все же взял на себя смелость дать своим духовным чадам следующий совет:

“...На церковный раскол с душевной болью можно идти только тогда, когда испробованы уже все иные пути и средства спасения верующих. Итак, мы ни в коем случае не можем чинитьраскола. Мы должны стоять на страже чистого Православия и прилагать все возможные меры любви и обращения к совести тех, кто сознательно или бессознательно ведет Российскую Церковь к новому расколу. Мы не совершим раскола, но если увидим и уже видим и свидетельствуем, что нашими первоиерархами нарушается и попирается самый дух Православия...; пастыри связываются неприемлемыми их совестью требованиями, — тогда с сердцем, облитым кровью и слезами, мы должны встать на защиту истины и сказать: “Архипастыри и пастыри, мы отходим от вас, ибо вы уже отошли от правды Божией, вы создали новое направление в Церкви Божией. От этого нового направления — от этого раскола мы и уходим. Грех раскола лежит на вас”.

Но вы спросите: как же все это можно провести на деле? Кто должен взять на себя почин? Может ли это сделать каждый христианин? Когда и кто правомочен объявить верующим, что настал час разрыва с первоиерархом? Осуждать еретиков правомочна только одна Церковь (“если Церковь прослушает, да будет же тебе яко язычник и мытарь” Мф. 18:17). Выразителем же воли церковной является Собор.

Но как же быть в то время, когда Собору нельзя собраться? Тогда суждение по поводу того церковного явления произносят епископы. Их же суждения не есть еще окончательный приговор, но есть авторитетнейший голос Церкви, они являются стражами Церкви, и ими в междусоборный период управляется Христова Церковь. Следовательно, и в настоящем деле почин и решение принадлежит епископату. Но как это можно провести?

Епископы, видя нарушение духа и буквы канона, в одиночку или группами должны послать свои протесты митр. Сергию, моля его свернуть с неправого пути. Если эти протесты не возымеют действия, тогда они, согласясь между собой (можно и через посредство переписки), сообщают митр. Сергию, что они отселе не считают уже его Заместителем Патриаршего Местоблюстителя, осуждают взятое им церковное направление и отделяются от него. То же объявляется и всем верующим. С этого момента совесть духовенства и совесть верующих становится свободной от всякого рода действий (приказаний, запрещений) митр. Сергия и состоящего при нем “Синода”. Отошедшая же от митр. Сергия Православная Церковь может управляться одним из старейших иерархов или, как это было во время заключения Патриарха Тихона, каждая епархия — самостоятельно своим архиереем. Какую же роль во всем этом нести должны священники и верующий народ? Судить и запрещать архипастырей они не могут; не могут они также без епископов отходить от епископа. Но это не значит, что они должны бездействовать” Как воины совместно с вождем, так и они, совместно с епископами, должны бороться за истину и защищать ее. Как разведчики на войне не дают покоя своим начальникам, но, приходя с различных мест разведки, сообщают им об опасности, так и верующие, пока не пройдет опасность для Церкви, должны возбуждать в своих пастырях дух ревности, бодрствования и стойкости и всячески (духовно и морально) поддерживать их, дабы те безболезненно и право правили слово Истины”. [125]Арх. 51.

Письмо-совет этого епископа настолько соответствует ходу действий ленинградских викариев и духовенства, что не оставляет сомнений в непосредственном влиянии на последних.

Но что же митр. Иосиф? Имеет ли он какое-либо отношение к ленинградскому разделению?

Мы располагаем его письмом к еп. Димитрию, которое проливает свет на этот вопрос. Оно было написано в тот момент, когда ленинградская группа уже сделала шаг к отходу от митр. Сергия. Вот о чем писал в те дни митр. Иосиф:

“Дорогой Владыко!

Узнав от М. А. (вероятно, от митр. Агафангела — авт.) о принятом Вами решении, нахожу (и после ознакомления со всеми материалами), что другого выхода нет. Одобряю Ваш шаг, присоединяюсь к Вам, но, конечно, помочь Вам более существенно лишен возможности. Время вспомнить и исполнить всем нам руководственное указание митр. Агафангела (перед отправлением в ссылку) и архиеп. Серафима Угличского на тот случай, когда мы будем лишены возможности правильно строить свое церковное дело, чтобы мы управлялись самостоятельно каждый, обращая все взоры и надежды к единственно законному Местоблюстителю Петру и (ожидая) будущий Поместный Собор всех наших Святителей, а не случайного подбора их отдельными лицами.

Этого законного Собора только и должны сейчас добиваться всякие правители и Синоды, и если они бессильны сделать это, должны честно сами сойти со сцены и сказать открыто, что мы готовы на все мучения, но правды Христовой никогда не принесем в жертву и посмеяние... Помоги Вам Господь”. [126]Арх. 30.

Таким образом, митр. Иосиф одобрил решение своих бывших викариев. Письмо также подтверждает и тот факт, что не митр. Иосиф подготавливал паству к разделению, а его викарии, будучи сами подготовлены другими лицами. Следует добавить и то, что, присоединившись к раскольникам, митр. Иосиф тем не менее продолжал пребывать в молитвенно-каноническом общении с митр. Сергием вплоть до февраля 1928 года.

Что же касается еп. Димитрия и его единомышленников, то они воспользовались письменным одобрением митр. Иосифа как благословением на раскол, как об этом и указано ими в акте от 13 (26) декабря 1927 года.

 

3. Распространение смуты

ПЕРВЫМИ, КТО ОФИЦИАЛЬНО объявил о своем отходе от митр. Сергия, были еп. Гдовский Димитрий (Любимов) и еп. Нарвский Сергий (Дружинин). Совершенно противоположные и по характеру, и по взглядам, они сошлись на почве противодействия высшей церковной власти.

Епископ Димитрий родился в 1857 году. Окончил Санкт-Петербургскую духовную академию со степенью кандидата богословия. Около сорока лет настоятельствовал в петербургско-ленинградской Покровской церкви, что на Садовой улице. 30 декабря ст. ст. 1925 года был хиротонисан во еп. Гдовского, викария Ленинградской епархии.

Еп. Сергий — выходец из простецов. Образование получил домашнее, воспитывался в Сергиевской пустыни Петербургской епархии, где, вероятно, и был пострижен в монашество и рукоположен во иеромонаха. До революции служил настоятелем той же пустыни в сане архимандрита, затем исполнял пастырские обязанности при станции в двух верстах от монастыря. Был придворным царским духовником. О его возведении в сан епископа хлопотали его многочисленные почитатели, собравшие несколько тысяч подписей. Специальная депутация отправилась с ходатайством к преосвященному Венедикту, еп. Кронштадскому, управляющему Ленинградской епархией, но тот отклонил их просьбу, сославшись на то, что не имеет нужды в епископе и что кандидат не соответствует назначению. Но тем не менее архим. Сергий был вызван в Москву и там в конце октября 1924 года был хиротонисан Патриархом Тихоном во еп. Нарвского, викария Ленинградской епархии.

Оба эти архиерея, Димитрий и Сергий, рассчитывали, что их многочисленные почитатели откликнутся на их призыв и последуют за ними.

Когда акт отхода был подготовлен, 13 (26) декабря еп. Димитрий пригласил к себе на квартиру еп. Сергия, еп. Серафима, протоиереев В. Верюжского и Ф. Андреева, а также еп. Петергофского Николая, заявив ему, как заместителю временно управляющего Ленинградской епархией, что они прерывают молитвенное общение с Заместителем Патриаршего Местоблюстителя, и вручив акт отхода, в котором говорилось:

“Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Сие есть свидетельство совести нашей (2 кор. 1:12), непозволительно нам долее, uc погрешая против уставов Святой Православной Церкви пребывать в церковном единении с Заместителем Патриаршего Местоблюстителя Сергием, Митрополитом Нижегородским и его Синодом и со всеми, кто единомыслен с ними. Не по гордости, да не будет сего, но ради мира совести, отрицаемся мы лица и дел бывшего нашего предстоятеля, незаконно и безмерно превысившего свои права и внесшего великое смущение “и дымное надмение мира в Церковь Христову, которая желающим зрети Бога приносит свет простоты и день смиренномудрия” (из послания Африканского Собора к папе Келестину). И решаемся мы на сие лишь после того, как из собственных рук митр. Сергия приняли свидетельство, что новое направление и устроение русской церковной жизни, им принятое, ни отмене, ни изменению не подлежит.

Посему, оставаясь, по милости Божией, во всем послушными чадами Единой Святой Соборной и Апостольской Церкви, сохраняя апостольское преемство через Патриаршего Местоблюстителя Петра, Митрополита Крутицкого, и имея благословение нашего законного Епархиального Митрополита, мы прекращаем каноническое общение с Митрополитом Сергием и со всеми, кого он возглавляет: и впредь до суда “совершенного собора местности”, т, е. с участием всех православных епископов или до открытого и полного покаяния перед Святой Церковью самого Митрополита Сергия сохраняем молитвенное общение лишь с теми, кто блюдет “да не преступаются правила отец”... и да не утратим по малу неприметно тоя свободы, которую даровал нам кровию Своею Господь наш Иисус Христос, Освободитель всех человеков (Из 8-го правила III Вселенского Собора). Аминь.

Епископ Сергий, Епископ Димитрий”. [130]Арх. 38.
 

Уже на следующий день еп. Николай сообщил об этом событии митр. Сергию. Печальные вести из Ленинграда ранили Заместителя Патриаршего Местоблюстителя в самое сердце. Но он не мог позволить себе бездействовать. Всякое промедление высшей церковной власти грозило усилением раскола. Поэтому митр. Сергий созвал внеочередную сессию Синода и 17 (30) декабря вынес постановление за № 208 о запрещении в священнослужении епископов Димитрия и Сергия. Это постановление было телеграфировано еп. Николаю с указанием применить те же меры прощения в отношении священников, заявивших о своем отделении.

Но этим митр. Сергий не ограничился. 18 (31) декабря он обратился с особым посланием ко всем верным чадам Церкви, призывая оставить всякие раздоры и объединиться вокруг законного священноначалия к созиданию церковного организма. Митр. Сергий говорил о том, какие благоприятные условия достигнуты для деятельности Синода и епархиальных советов благодаря декларации, и обещал, что ни он, ни члены Синода ни на йоту не отступят от Православия, а все обвинения их в сопричастности к обновленцам, лубенцам и другим раскольникам есть не что иное, как плод клеветы, за который понесут ответственность ее распространители.

Насколько нам известно по рассказам очевидцев, это послание успокоило некоторых соловецких епископов. Наверняка такое же благотворное влияние оказало оно и на других членов Церкви, но только не на иосифлян.

Ленинрадские епископы, получив указ о запрещении, встали перед вопросом: подчиниться ему или не считаться с указом, будучи уже отмежеванными от Заместителя Местоблюстителя. Еп. Сергий, устрашенный наказанием, объявил еп. Николаю, что не станет участвовать в раздоре и обещает быть послушным сыном Русской Православной Церкви. Но другие решили обратиться за советом к митр. Иосифу. Тот целиком и полностью одобрил действия своих бывших викариев и благословил их безбоязненно продолжать священнодействия, а в частном письме добавил:

“Для осуждения и обезвреживания последних действий митр. Сергия, противных духу и благу Св. Христовой Церкви, у нас, по нынешним обстоятельствам, не имеется других средств, кроме как решительный отход от него и игнорирование его распоряжений. Пусть эти распоряжения приемлет одна всетерпящая бумага да всевмещающий бесчувственный воздух, а не живые души верных чад Церкви Христовой.

Отмежевываясь от митр. Сергия и его деяний, мы не отмежевываемся от нашего первосвятителя митр. Петра и когда-нибудь да имеющего собраться Собора оставшихся верных Православию святителей. Да не поставит нам тогда в вину этот желанный Собор, единый наш православный судия, нашего дерзновения. Пусть он судит нас не как презрителей священных канонов святоотеческих, а только лишь как боязливых за их нарушение.

Если бы мы даже и заблуждались, то заблуждались честно, ревнуя о чистоте Православия в нынешнее лукавое время. И если бы оказались виновными, то пусть окажемся и особо заслуживающими снисхождения, а не отвержения” Итак, если бы нас оставили даже все пастыри, да не оставит нас Небесный Пастырь по неложному Своему обещанию пребывать в Церкви Своей до скончания веков”. [133]Арх. 19. 

По сути, письмо митр. Иосифа было призывом к решительному и бесповоротному противодействию высшей церковной власти. Оно повлияло на малодушного еп. Сергия, который, вопреки обещанию, вновь возвратился в ряды раскольников и приступил к священнодействию.

Епископы обнародовали акт отхода, чтобы привлечь на свою сторону духовенство и мирян, и стали распространять обращение к пастырям и пасомым с призывом порвать молитвенно-каноническое общение с митр. Сергием и единомышленными ему епископами, отступившими от Православия и церковной свободы, и объединиться вокруг митр. Иосифа, как единственно православного иерарха. Свои агитационные взгляды они высказывали где только можно — в проповедях, на улицах, в домах прихожан, и, “ревнуя не по разуму”, доходили до того, что называли храмы, где поминается имя митр. Сергия, “новообновленческими”, православных пастырей — безблагодатными, а св. Причастие — “пищей бесовской”.Выпадами против законной церковной власти раздорники вносили все большую и большую смуту, и не только в своей епархии, но и в других. Из Ленинграда и его окрестностей волна разделения переметнулась в Воронежскую область, проникла в Серпухов, где 30 декабря ст. ст. 1927 года группа духовенства объявила о своем отходе от митр. Сергия, потянув за собой прихожан.

Увеличиваясь в размерах, раскол порождал и горькие плоды. Прежде всего верующие перестали с должным уважением относиться к архипастырям. Миряне присвоили себе право производить над священниками суд, встав на путь духовной прелести. Но самое безотрадное и мерзкое заключалось в том, что между иосифлянами и сергианами возникла самая настоящая вражда. Противники громили друг друга в храмах, не считаясь ни с положением, ни со святостью места, запрещали посещать церкви инакомыслящих, признавая одни других безблагодатными. Простые люди не имели покоя, переходя из одной церкви в другую и боясь оказаться у противников. Многие начали “спасаться” в сектах, как это сделали, например, члены двадцатки Тихвинской церкви, перейдя в баптизм. Иные, соблазненные спорами и мятежами, вообще оставляли веру. Сами православные сознавали, что своими действиями они способствуют антирелигиозной пропаганде.

Церковное разделение коснулось и общественного разделения. Раскол происходил даже в семьях. Известен жуткий случай, когда один иосифлянин в бешенстве чуть не задушил своего двенадцатилетнего сына, спросившего отца: “Почему ты не с нами?” 

Некоторые из приходов, желая смягчить последствия разделения, выносили особые постановления, которыми желали объединить и приверженцев митр. Иосифа, и последователей митр. Сергия. Так, общее собрание двадцатки храма-памятника морякам, погибшим в войне с Японией, постановило:

“1. Единогласно. Возносить за богослужением имя митр. Петра, как Местоблюстителя Патриаршего Престола, объединяющего ныне в своем лице всю Православную Церковь.

2. Единогласно: Не вводить в богослужение возношения имени митр. Сергия и иных епископских имен, впредь до нового обсуждения по выяснении создавшегося положения.

3. Большинством всех против четырех: Не разрывать канонического общения ни с одной из разногласящих сторон, призывая и умоляя их не обострять расхождение, и всемерно стремиться к единству и взаимному пониманию, снисходя друг к другу в духе Христовой любви.

Ив. Шилов, Соколов, С. Меринг, Краснополенская, Г. Лобков-ский, Е. Еличанинова, А. Алявин, О. Горданова, Д. Корнилов, Гордзевич, О. В. Лебедева, М. Моисеева, А. Галкин, В. Бонди, И. Романов”. [137]Арх. 71. 

Подобную тактику применяли и некоторые ленинградские епископы: Колпинский Серафим (Протопопов), Шлиссельбургский Григорий (Лебедев), Стефан (Бех) и другие. В тех храмах, где они служили, поминалось только имя митр. Петра, но разрыва с митр. Сергием они не допускали.

Церковная смута разрасталась так быстро, что еп. Петергофский Николай не успевал докладывать о событиях митр. Сергию. Едва 27 декабря он уведомил Заместителя об официальном акте отхода иосифлян, как возникла новая необходимость в докладе. О нестроениях в епархии он писал 6, 11, 14 января... И видя, с какой неподдающейся человеческому разумению силой и скоростью овладевает разделенными людьми ненависть, митр. Сергий пришел к убеждению, что умиротворить Русскую Церковь может только Православный Собор.

Исполненный этой мыслью, митр. Сергий срочно созвал сессию Синода и на заседании 3 (16) января 1928 года вынес такое постановление:

“Признавая крайнюю нужду в созыве второго Поместного Собора, ныне же приступить к подготовительным работам по созыву Собора, для сего предложить Епархиальным Преосвященным и временно управляющим епархиями обсудить на местах, доступными для них способами, вопросы: 1) о времени, 2) порядке созыва Собора, 3) о составе его, приняв во внимание, что положение о составе Собора, выработанное на Соборе 1917 — 1918 гг. при современных условиях церковной жизни не во всем может быть исполнено; и 4) вопросы, подлежащие рассмотрению и обсуждению будущего Поместного Собора.

Все свои соображения и постановления по вопросам Преосвященные имеют представить не позднее Фоминой недели сего 1928 года на имя Заместителя Патриаршего Местоблюстителя”. [138]Постановление Священного Синода от 3 (16).01.1929. № 12. Арх. 57.

Однако созыв Собора требовал немалого времени, а между тем события текущих дней нуждались в неотложных мероприятиях. Принимая во внимание доклады еп. Петергофского Николая о беспорядках в Ленинградской епархии, митр. Сергий 25 января вновь созвал внеочередную сессию Синода и вынес за №17 следующее постановление:

“1. Принимая во внимание, что Преосвященный Гдовский Димитрий не подчинился постановлениям Заместителя Патриаршего Местоблюстителя и Временного Патриаршего Священного Синода и не только служит в состоянии запрещения, но и продолжает чинить смуту и раскол, распространяя среди верующих клевету на Высшую Церковную Власть, якобы она уже отклонилась от Православия, призывает народ порвать молитвенно-каноническое общение как с законным Заместителем Патриаршего Местоблюстителя, так и единомышленными с ним епископами, при этом епископ Димитрий и его единомышленники называют храмы, где поминают Митр” Сергия, “обновленческими храмами”, православных пастырей — безблагодатными;

2. В своем ослеплении расколом еп. Димитрий дошел до такого безумия, что один из православных храмов (Спаса на водах) публично назвал храмом сатаны, и на основании 28 и 34 пр. Св. An., 13, 14, 15 пр. Двукратного Собора, 38 пр. Карафаг. Собора — Преосвященного Димитрия уволить от управления Гдовским ви-кариатством на покой, с оставлением под запрещением в священнослужении и предать его за учинение церковного раскола, с одной стороны, и за служение в состоянии запрещения — с другой, каноническому суду православных епископов; — Преосвященного Копорского Сергия, давшего обещание отмежеваться от раздор никое и быть верным и послушным сыном Православной Церкви и Высшей Церковной Иерархии, но не исполнившего данного им обещания и продолжающего служить в состоянии запрещения: на основании 28 и 34 пр. Св. An., 13, 14, 15 пр. Двукр. Собора и 38 пр. Карфаг. Собора — лишить титула Копорского, оставив на покое под запрещением, и предать его каноническому суду православных епископов.

3. а) Преосвященным Шлиссельбургскому Григорию и Колпинскому Серафиму предписать незамедлительно по получении указа внести поминовение за богослужением имени Заместителя Патриаршего Местоблюстителя;

б) предписать Преосвященным в ближайший воскресный или праздничный день при совместном ли служении с Преосвященным Петергофским или по его указанию в одном из храмов Ленинграда, а в Александра-Невской Лавре обязательно в проповеди заявить со всею решительностью, что они не только отмежевываются от раздорников епископов, но и осуждают Преосвященных Димитрия и Сергия и др. за раскол и церковную смуту, и призвать верующих к единству с Заместителем Патриаршего Местоблюстителя и со всею Православною Церковью;

в) в случае невозможности, по каким-либо причинам, исполнить в указанный срок предписанного в пункте “б” представить в трехдневный срок объяснение и вполне определенное заявление об осуждении ими епископов Димитрия и Сергия с их соумышленниками и о полном своем отмежевании от образованного “самочинного сборища” и о своем послушании законной Церковной Власти в лице Заместителя Патриаршего Местоблюстителя и Патриаршего Священного Синода;

г) при неисполнении предписанного в пунктах “а” и “б” и непредставлении в срок указанного в пункте “в” заявления Преосвященным Шлиссельбургским Григорием и Колпинским Серафимом, по докладе о сем Преосвященного Петергофского Николая, иметь о них суждение.

4. Членам Патриаршего Священного Синода, Преосвященным Архиепископам: Вологодскому Сильвестру, Костромскому Севастьяну и Самарскому Анатолию предложить в срочном порядке выбыть в г. Ростов и в личной беседе с Преосвященным Митрополитом Иосифом, которую они имеют должным образом запротоколировать, запросить его:

а) с его ли ведома, согласия и благословения Преосвященный бывший Гдовский Димитрий и бывший Копорский Сергий распространяют обращение и воззвание к пастырям и пасомым с призывом порвать молитвенно-каноническое общение с Заместителем Патриаршего Местоблюстителя и единомышленными с ним епископами, обвиняя последних в утрате чистоты Православия и церковной свободы и призывая верующих объединиться около одного якобы православного Митрополита Иосифа;

б) признает ли Митрополит Иосиф приведенную выше резолюцию от 25 декабря 1927 г. на рапорте Ленинградских викариев и распространяемую ныне раздорниками за свою резолюцию;

в) в случае отклонения Митрополитом своей ответственности за распространяемую от его имени литературу и непризнания им своей резолюции от 25 декабря 1927 г. предложить ему в особом кратком послании оповестить ленинградскую паству о своем отмежевании от происходящей церковной смуты, с осуждением епископов-раздорников и всего их “самочинного сборища” и о своем молитвенно-каноническом общении с Высшей Церковной Властью в лице Заместителя Патриаршего Местоблюстителя и Патриаршего Священного Синода и о неизменном им послушании;

г) по докладе упомянутых выше членов Патриаршего Синода о результатах беседы с митр. Иосифом иметь о нем суждение.

5. Постановление о Епископах Димитрии и Сергии объявить к сведению ленинградской православной паствы особым посланием Заместителя, сообщив копии с настоящего определения и упомянутого послания, и всем Епархиальным Архиереям к сведению”. [139]Арх. 58.

Увы, постановление это было лишь гласом вопиющего в пустыне. Если бы наказуемые были людьми послушными высшей церковной власти — решение Синода произвело бы должное воздействие, но те, кто ни во что не ставил ни митр. Сергия, ни его Синод и кто нарушил наложенное на них ранее запрещение, и на этот раз оставили решение высшей церковной власти лишь “всетерпящей бумаге”. Изо всех ознакомившихся с постановлением подчинился ему один еп. Серафим (Протопопов).

Строго говоря, архипастырское послание имело значение только в той мере, что предостерегало верующих от раздорнических действий и от участия в таинствах у запрещенных архипастырей.

Между тем клевета на высшую церковную власть усиливалась, и некоторые приходы, смущаемые слухами, были вынуждены обратиться за необходимыми разъяснениями к митр. Сергию. Так, двадцатка и притч Покровского гатчинского храма убедительно просили его “для успокоения и утешения верующих и полного пресечения тревожных слухов и возникающей опасности розни, дать всем нам письменное заверение в том, что чистоте православного исповедания, авторитету и свободе святой нашей Церкви не будет грозить никаких опасностей”.

Письмо это было доставлено председателем двадцатки Сороковатиным и о. Николаем (Смирновым), настоятелем Екатерининского собора в Детском Селе. И митр. Сергий не задержал с ответом.

“Прежде всего прошу моих вопрошателей, - писал он, — прочитать наши синодальные послания, первое от 16/29 июля и второе от 18/31 декабря 1927 года. В этих посланиях с совершенной определенностью выражено наше обещание быть верными Святой Православной Церкви не только в учении, но и во всех ее правилах и установлениях. Если же и это моих вопрошателей не убедит, то настоящим еще раз и лично от себя заявляю, что архипастырскую присягу я помню и, по своим силам и способностям, соблюдаю, веру святую православную содержу и буду содержать несомненно, правила св. Апостол, св. Соборов и св. Отец с любовью приемлю, сам их стараюсь исполнять и от других такого же исполнения требую, вверенное мне стадо Христово вообще желаю вести только прямым православным спасительным путем, не уклоняясь ни направо, ни налево. Я думаю, что от этого своего исповедания я (по крайней мере сознательно и намеренно) не отступил и впредь не отступлю, если Господь мне поможет. Всякие обвинения меня в предательстве Церкви, в измене Православию, в потаенном водительстве обновленчества и подобном — все это ложь. Что же касается поминовения властей за нашим богослужением, то это поминовение вводится не в отмену, а в исполнение церковного установления (Иер. XXIX; Варух. 1:11 — 12; 2:22 — 23). Это заповедь апостола, свято соблюдавшаяся нашей Церковью во все времена повсюду и при всяких правительствах, совершенно независимо от того, желают они или не желают этого поминовения, веруют они или не веруют. О таком поминовении сделал распоряжение и покойный Святейший Патриарх Тихон. Если же это распоряжение его осталось мало исполняемым, то что удивительного в том при расстройстве, в котором находится вся наша церковная жизнь? Мы восстановили поминовение властей, чтобы снять поношение со всех нас, православных членов нашей Церкви, будто мы лицемерно признали Советскую власть, на деле же — с заграничными ее врагами. Оградить свою паству от такого поношения, со всеми ее последствиями — наш пастырский долг. Ведь и апостол учит нас, что блажен, кто страдает как христианин, а не как нарушитель закона (1 Петр. 4:14 — 16).Итак, пусть никто не торопится, при первом встретившемся недоумении, бежать из ограды церковной, говоря: “Какие странные слова, кто может их слушать?” (Иоанн 6: 60). Наоборот, любовью покрывая случайные ошибки своего пастыря, пусть каждый запасется терпением, пока дальнейшая жизнь не разъяснит недоумений, пусть каждый помнит, что не вне Церкви Христовой, а только внутри ее “имеются глаголы вечной жизни” (ст. 68) и что современные носители Высшей Церковной Власти, при всем своем недостоинстве, не менее заинтересованы в чистоте Православия, чем и другие”.  [140]Арх. 2 - 3.

Несомненно, такие заверения первосвятителя благотворно действовали на растерявшихся людей.

20 января ст. ст. комиссия Синода выехала в Ростов для встречи с митр. Иосифом. Протоколов их беседы не сохранилось, но очевидцы передают, что на вопрос, признает ли митр. Иосиф митр. Сергия, тот ответил утвердительно, считает ли себя митрополитом Ленинградским — отрицательно, а когда его спросили, состоит ли он в каком-либо отношении к ленинградским раскольникам, тот ответил: “Не состоял и не состою”. Отрекся он и от резолюции на церковно-административном акте иосифлян от 25 декабря 1927 года. После этого митр. Иосифу предъявили его послание (ответ на письмо еп. Димитрию от 25 декабря 1927 г.), но митр. Иосиф сказал, что эти строки носили характер частной переписки и оглашению не подлежали.

Насколько достоверен пересказ главных моментов беседы, сказать трудно. Но непреложно одно: своей поездкой комиссия не только не достигла цели, но в какой-то степени укрепила в митр. Иосифе решимость порвать молитвенно-каноническое общение с митр. Сергием.

После отъезда синодальной комиссии опальный митрополит погрузился в глубокое раздумье. Он вдруг осознал себя в значительной степени ответственным за несчастия в Церкви. Но ответственным не за раскол, нет. Решив для себя, что, будучи одним из кандидатов в Заместители Патриаршего Местоблюстителя, он связан старческим долгом не просто заменить удаленного от управления предшественника, но быть ему, а также и митр. Сергию предостережением, так что в случае его духовного падения он, митр. Иосиф, обязан вразумить падшего. Но как вразумить? Если в нормальных условиях духовное падение первоиерарха разбирает суд и выносится соборное решение, то в сложившихся обстоятельствах митр. Иосиф увидел только одну возможность вразумить падшего — отделиться от него, а, правильнее сказать, совершить над первоиерархом единоличный суд.

С аскетической точки зрения подобная логика свидетельствует о том, что митр. Иосиф впал в духовную прелесть. Это очень опасное состояние души, которое закрывает от взора человека его собственные прегрешения и заставляет его мнить о себе как чуть ли не о совершенстве, имеющем право и силы предостерегать от падений других.

И едва лишь митр. Иосиф присвоил себе право судить и вразумлять, уже ничто не могло его остановить. В то время, как нам известно, митр. Агафангел с тремя своими викариями готовил акт отхода от митр. Сергия. К ним-то и присоединился митр. Иосиф. Подписав вместе с ярославскими архиереями этот документ, он 26 января (8 февраля) обратился с особым посланием к викариям, пастырям и всем верующим г. Ленинграда, объявив себя Ленинградским митрополитом. 

Не считая себя более связанным распоряжениями митр. Сергия и Синода, митр. Иосиф опротестовал свое якобы незаконное удаление с кафедры и, признав сам себя Ленинградским митрополитом, поручил временно управление епархией еп. Димитрию, а еп. Григория благословил продолжать служение в Александро-Невской Лавре в качестве наместника.

Многие российские епископы встревожились образованием нового раскола. Никак не мог примириться с этой мыслью архимандрит Лев (Егоров), который был связан с митр. Иосифом узами единства по Александро-Невской Лавре. Он не мог понять, как тот решился отступить от иноческих идеалов и встать на путь разделения. В письме к нему, исполненному любви и кротости, архим. Лев спрашивал, что заставило митр. Иосифа отойти от митр. Сергия без церковного суда и соборного решения, вопреки церковным правилам? И освобождает ли митр. Иосиф своих духовных чад от обязанности послушания ему или, уйдя в раскол, и других ведет за собой? Напоминая ему заповедь Христову о любви друг к другу, архиеп. Лев умолял его возвратиться к послушанию канонической церковной власти.

Однако, получив письмо от своего духовного соратника, митр. Иосиф нисколько не одумался, ответив архиеп. Льву, что раскольником себя не считает, ибо зовет людей к очищению Церкви от сеющих раскол. 

После такого заявления, поняв, что переубедить митр. Иосифа невозможно, архим. Лев прекратил переписку. Что же произошло дальше?

В феврале 1928 года митр. Иосиф был удален из Ростова в Николо-Моденский монастырь, что в 35 верстах от Устюжины Новгородской губернии. Оттуда он управлял ленинградской паствой и делал соответствующие распоряжения викариям.

Чтобы как-то ослабить влияние мятежного митрополита на ленинградцев, митр. Сергий назначил на эту кафедру митр. Серафима (Чичагова). К сожалению, назначение было не совсем удачным и кроме новых смут и волнений ничего не принесло. Иосифляне расценили митр. Серафима как человека, строящего свое земное благополучие и “потешающего свое честолюбие на костях страждущего предшественника”. Его прошлое (изгнание общим епархиальным собранием из Твери, а затем неприятие его в Варшаве) вызывало в верующих только антипатию.  [107]Арх. 2. 

24 февраля (8 марта) митр. Серафим прибыл в Ленинград и сразу же послал пригласительное письмо еп. Димитрию. Однако тот приглашение не принял, сказав, что признает Ленинградским митрополитом только митр. Иосифа, заместителем которого он является. Со своей стороны он звал митр. Серафима к себе, но только без посторонних. Откликнулся ли митр. Серафим на его зов, осталось неизвестным. 

Новоназначенный митрополит неутомимо произносил в храмах проповеди в защиту законной церковной власти и против раскольников, но волнения не прекращались.

Поскольку иосифлян стали обвинять в незаконном отделении, они решили канонически обосновать свой отход. В специальном резюме они изложили ряд церковных правил, в которых усмотрели достаточное обоснование своего отхода:

“1. Мы идем за своим каноническим митрополитом Иосифом, от которого не должны отступать и прекращать возношений его имение Божественном тайнодействии “прежде соборного рассмотрения”, какового не было (Двукр. Соб. прав. 14).

II. Указывают на 15-е правило Двукр. Соб., говорящее о Патриархе, но 1) митр. Сергий не патриарх, а только временный заместитель митр. Петра, — которого возносим.

2) Митр. Петр поручил митр. Сергию временное управмние Русской Церковью, но не поручил нарушать канонические правила, на которых должно основываться это управление.

3) 14-е правило Двукр. Собора в отношении митр. Иосифа нарушено еп. Николаем Петергофским раньше, чем мы якобы нарушили 15 пр., и первое нарушение было поводом ко второму мнимому нарушению.

4) В действиях митр. Сергия усматривается наличие ереси и даже худшего ее, что дает право на отхождение “прежде соборного рассмотрения” даже и от Патриарха.

III. Митрополит Сергий не имел права вторгаться в управление нашей епархией без согласия митр. Иосифа.* III Всел. Соб. 8-е правило; Антиох. 9-е; Карфаг. 64, 67.

IV. Митр. Сергий не имел права поставлять викарных епископов к нам (Сергий Зенкевич) без согласия митр. Иосифа; 1 Всел. Соб. 6-е правилo.

V. Тем более не имел права посылать к нам митрополита (Серафима Чичагова), пока наш митр. Иосиф жив и пока он добровольно не отрекся от митрополии: Двукр. Соб. прав. 16-е.

VI. В Божественном тайнодействии мы должны возносить имена своих патриархов, митрополита и епископа (Двукр. Соб. 13 — 15 прав.) Но на одном месте двух имен возносить не должны, чего теперь требует митр. Сергий, заставляя возносить вместе с именем митрополита Петра и свое имя.

VII. Насильственные переводы епископов из одной епархии в другую правилами строго воспрещаются, даже в случае, если бы клир и народ не принимал епископа (An. пр. 36), чего в отношении митр. Иосифа нет, или даже если бы было внешнее непреодолимое препятствие к принятию епископом управления епархией (V 1В сел. Соб. прав. 37).

VIII. Указывают на примеры принудительных переводов епископов с одной кафедры на другую в прежнее время. Но когда бывало, чтобы переводили одновременно свыше сорока епископов, притом даже без их ведома? И бывали ли примеры, чтобы переведенный все-таки не давал согласия и не ехал, а требовал бы соборного рассмотрения своего дела? А если бы и бывали подобные примеры, то они никогда не считались нормальными.

IX. Церковь Православная — Соборная (ср. 37 пр. Сев. An.); Митр. Сергий управляет ею единолично и совершенно произвольно. Организация “Синода” и выбор членов его без совета с другими епископами; запрещение епископов в священнослужении без Собора, на что не дерзал даже и Святейший Патриарх Тихон и т. д.

X. В этом усматривается уже нарушение догматического учения о Святой Церкви (...“Верую во Едину Святую Соборную и Апостольскую Церковь”).” [145]Арх. 40.

Попробуем разобраться, насколько верны канонические обоснования, приводимые иосифлянами.

1. Раскольники утверждают, что они не должны отступать от своего канонического митрополита, согласно пр. 14 Двукр. Собора. Однако каноническим и правомочным епископом является тот архиерей, который был назначен высшей церковной властью, а таковым в Ленинграде был уже не митр. Иосиф, а митр. Сергий, возложивший временное управление митрополией на себя. Митр. Иосиф перестают быть Ленинградским митрополитом с того момента, как высшая церковная власть перевела его в Одессу.

Ссылка на 14 правило Двукратного Собора взята совершенно произвольно и не соответствует положению вещей. В нем определенно говорится: “Аще который епископ, поставляя предлогом вину своего митрополита, прежде соборного рассмотрения, отступит от общения с ним..., да будет низложен”. Что же здесь общего с той ситуацией, которую создали митр. Иосиф и его бывшие викарии? Ничего. Правило говорит о самовольном отступлении епископа от митрополита, но отнюдь не о том, чтобы викарные епископы, ожидая соборного решения, продолжали подчиняться архиерею, переведенному в другую епархию. Поэтому, ссылаясь на это правило, иосифляне проявили не только неосновательность, но и преступность, исказив смысл церковного установления.

2. Митр. Сергий, действительно, не был патриархом, но согласно прямому смыслу завещания и Патриарха Тихона, и митр. Петра, он обладал патриаршими правами и был фактически не Заместителем Патриаршего Местоблюстителя, а временно исполняющим обязанности Патриарха. Поэтому на тот момент он являлся первоиерархом Русской Православной Церкви, которому обязаны подчиняться все епархиальные и викарные архиереи, согласно 34 апостольскому правилу.

Неосновательно и обвинение в нарушении еп. Николаем 14 правила Двукратного Собора. Он признавал митр. Иосифа каноническим Ленинградским митрополитом до того момента, пока его не перевели в Одессу. После этого еп. Николай стал поминать и признавать другого канонического архиерея, назначенного высшей церковной властью, оставаясь в молитвенно-каноническом общении с митр. Иосифом и другими иерархами.

Обвинение митр. Сергия в ереси основано не на церковных правилах, а на человеческих выдумках и субъективных оценках фактов.

3. Ссылаясь на правила 8-е 3 Вселенского Собора, 9-е Антиохийского и 64-е и 67-е Карфагенского, противники митр. Сергия указывают, что он якобы не имел права вторгаться в управление Ленинградской епархией без согласия митр. Иосифа. Это было бы верным только в том случае, если бы, во-первых, митр. Иосиф был митрополитом с правами первоиерарха, а, во-вторых, продолжал оставаться Ленинградским. Но в том-то и суть, что митр. Иосиф, в соответствии с указанными правилами, являлся только епархиальным архиереем, во всем подотчетным первоиерарху Поместной Церкви. А когда он был переведен в Одессу, митр. Сергий, как первоиерарх, на законных основаниях, уже не требовавших согласия на то митр. Иосифа, возложил на себя временное управление Ленинградской епархией.

4. На том же основании митр. Сергий имел право рукополагать и викарных епископов.

5. Первая половина 16 правила Двукратного Собора, на которую ссылаются иосифляне, читается так: “По причине случающихся в Церкви Божией распрей и смятений, необходимо и сие определити: отнюдь да не поставляется епископ в той Церкви, которой предстоятель жив еще, и пребывает в своем достоинстве, разве аще сам добровольно отречется от епископства. Ибо надлежит прежде привести к концу законное исследование вины, за которую он имеет удален быти от епископства, и тогда уже по его низложении, возвести на епископство другого, вместо его...”

Было ли нарушено это правило митр. Сергием? Конечно, нет. По независящим от него обстоятельствам митр. Иосиф оказался в таком положении, которое предусмотрено 18 правилом Антиохийского Собора, вследствие чего митр. Сергий вместе с Синодом не низложил его, что, собственно, предусматривает 16 правило Двукратного Собора, а только перевел, согласно 14 апостольскому правилу, в другую епархию в чести и достоинстве епископа. Таким образом, Ленинградская кафедра осталась вакантной. И только после этого на нее был назначен новый епископ.

Правда, митр. Иосиф отказался выполнить постановление Заместителя и Временного Патриаршего Синода, но это было нарушением церковной дисциплины, за что, согласно 17 правилу Антиохийского Собора, он подлежал отлучению от церковного общения, а занимаемая им ранее кафедра становилась свободной.

7. Перевод митр. Иосифа совершился не насильственно, а в силу обстоятельств, предусмотренных 18 правилом Антиохийского Собора. Толкование правил 36 апостольского и 37 шестого Вселенского Собора иосифляне дали превратно. Ни одно из них не говорит о том, что высшая церковная власть не имеет права, в случае нужды, переводить архиереев из одной епархии в другую. Они говорят о другом: если епископа по злобе народа не примут в том городе, куда он назначен, или же он не будет иметь возможности пребывать в своей епархии из-за того, что она занята неверными, то за ним сохраняется честь и звание епископское. Находясь же по этим причинам вне своей епархии, он, как гласит 18 правило Антиохийского Собора, “да ожидает, что определит о нем совершенный собор тоя области, по представлении в оный дела”. И высшая церковная власть определила, чтобы митр. Иосиф занял Одесскую кафедру. Митр. Иосиф должен был повиноваться этому решению, иначе он подпадал под церковное запрещение, согласно 17 правилу Антиохийского Собора.

8. Указанный иосифлянами факт, что митр. Сергий и Синод единовременно переместили до 40 епископов, не соответствует действительности. Таких перемещений не было и быть не могло. [История Русской Православной Церкви редко встречала противление архиереев распоряжениям высшей церковной власти. В почете всегда было послушание. К примеру, когда митр. Владимира (Богоявленского) перевели из Петрограда в Киев, а митр. Макария (Невского) уволили на покой, оба подчинились этому решению, хотя в душе были несогласны с ним] 9 — 10. Митр. Сергий управлял единолично только в начале, но и такое управление не нарушало церковную соборность, поскольку Заместитель Патриаршего Местоблюстителя являлся законным преемником патриарших прав и сохранял непрерывное звено иерархической власти с Патриаршим Местоблюстителем, Патриархом Тихоном и со всей Восточной Церковью. С момента же учрождения Временного Патриаршего Синода он управлял уже нс единолично, а соборно.

Что же касается организации Синода, то по тем временам она и не могла быть иной, поскольку не было никакой возможности созвать собор епископов.

Запрещение, наложенное митр. Сергием, нельзя считать единоличным, поскольку оно принято совместно с членами Синода.

Таким образом, мы не находим каких-либо нарушений митр. Сергием догматического учения Церкви. Краткий разбор тех оснований, на которых созидали свой отход иосифляне, показывает всю несостоятельность их позиции. Однако они считали совсем иначе, не допуская и мысли, что сами могут ошибаться.

Когда иосифлян спрашивали, признают ли они законным главой Церкви митр. Петра, если, вернувшись, он одобрит действия митр. Сергия, они разделялись во мнениях. Одни говорили, что признают, другие же категорически противились этому, утверждая, что “если только митр. Петр признает законным послание митр.Сергия и вступит с ним в молитвенное общение, тогда мы прервем молитвенное общение с митр. Петром и священниками, возносящими его имя”.

Такая противоположность взглядов свидетельствовала об отсутствии единства между раскольниками. Одни (и таковых было большинство) отказались признавать митр. Сергия лишь потому, что тот, по их мнению, превысил свои полномочия. Другие же видели в нем отступника от Православия, предателя и убийцу церковной свободы, общение с которым невозможно даже в том случае, если его действия признает митр. Петр. Поэтому первые нуждались лишь в авторитетном засвидетельствовании правоты деяний митр. Сергия (либо со стороны Патриаршего Местоблюстителя, либо из уст другого видного иерарха, не вызывавшего сомнений в его верности Православию), другим же этого было мало. Для них символом правды служил не чей-то авторитет, а их собственный образ мыслей. Всякий думавший иначе автоматически становился их противником и врагом. Истинно православными и церковными они признавали только самих себя, считая всех прочих состоящими в расколе. Иными словами, они понимали дело так, что это не они ушли в раскол, а митр. Сергий вместе со своими последователями. Вот как высказывался по этому поводу митр. Иосиф в ответном письме к архим. Льву (Егорову):

“Погодите, придет, мы надеемся, время, когда будем говорить о наших событиях судом, И кто тогда будет более обвиняем — большой вопрос. А пока дело обстоит так: мы не даем Церкви в жертву и расправу предателям и гнусным политиканами агентам безбожия и разрушения. И этим протестом не сами откалываемся от нее, aux откалываем от себя и дерзновенно говорим: "Не только не выходили, не выходим и никогда не выйдем из недр истинной Православной Церкви, а врагами ее, предателями и убийцами считаем тех, кто не с нами и не за нас, а против нас. Не мы уходим в раскол, не подчиняясь митр. Сергию, а Вы, ему послушные, идете за ним в пропасть осуждения"”.   [147]Арх. 23.

Крайняя непримиримость взглядов иосифлян выражалась еще и в том, что свое неприятие митр. Сергия они перенесли на храмы и на таинства. Православную Церковь, возглавляемую митр. Сергием, они именовали не иначе как “царством антихриста”, храмы и монастыри сергиевской ориентации — “вертепами сатаны”, священников — “его (сатаны) служителями”, а таинство Св. Евхаристии — “бесовской пищей”. Объявляя о безблагодатности православных пастырей, они запрещали своим последователям да и сами избегали приобщаться Христовых Тайн у сергианских пресвитеров и осмеивали и оплевывали все, что Православная Церковь признавала святыней. И самое печальное, что никто из раскольников даже не думал остановить эту вакханалию. Более того, вожди разделения разжигали в своих последователях ненависть и вражду, изощряясь в злохулениях на святыню.

14 (27) марта состоялась сессия Священного Синода, на которой было вынесено постановление об увольнении от занимаемых кафедр и о запрещении в священнослужении митр. Иосифа (Петровых), еп. Димитрия (Любимова), еп. Сергия (Дружинина), архиеп. Серафима (Самойловича), архиеп. Варлаама (Ряшенцева), еп. Евгения (Кобранова), еп. Иерофея (Афонина) и еп. Алексия (Буй).  [146]Письмо еп. Мануила к матушке Серафиме от 15 (28).03.1928. Арх. 34. 
 Но раскольники пренебрегли и этим постановлением, продолжив свое неблагодарное дело.

Ввиду непрекращающихся волнений митр. Серафим (Чичагов) распорядился 19 марта (1 апреля) совершать по всем храмам особое молебствие об умиротворении Церкви. Но подобно оторвавшемуся от скалы камню, иосифляне все ниже и стремительнее падали в бездну раскола.

В середине 1928 года митр. Иосиф предпринял попытку реабилитировать себя в глазах гражданской власти и получить право на свободный въезд в Ленинград. Он написал письмо Е. А. Тучкову, в котором просил снять возводимые на него обвинения. Его просьба была соответствующим образом рассмотрена, но цели не достигла. Это была его последняя попытка оправдать себя, после которой он уже ни к кому не обращался.

Отделившись от митр. Сергия, вожди раскола, естественно, должны были озаботиться об упрочнении своего положения и вовлечь в свое движение как можно больше сторонников. Вопрос стоял так: если народ поддержит их дело — значит, они одержат победу, если нет — их ждет неудача.

Первое время распространение раскола протекало бурно, тысячи верующих и десятки видных пастырей Ленинградской и других епархий откликнулись на воззвание отколовшихся епископов и пошли вслед за ними. Однако через несколько месяцев картина изменилась. Первоначальный пыл уменьшился. В умах православных началась переоценка событий, они аппелировали уже не к эмоциям, а к рассудку. И хотя волнения продолжались, число присоединяющихся к расколу явно уменьшилось. Для такого большого дела иосифлянам не хватало епископского авторитета. Российский епископат оставался на стороне митр. Сергия, хотя и не был согласен со всеми его действиями.

Вероятно, желая заручиться поддержкой “соловецкого епископата”, еп. Димитрий послал в Соловецкую обитель своего послушника Сергия. Сей “ревнитель благочестия” старательно склонял ссыльных епископов на сторону еп. Димитрия, но те заявили, что осуждают ленинградский раскол и считают этот поступок безумием еп. Димитрия, который должен понести суровое наказание.[93]Письмо к митр. Сергию от прот. Иоанна Шастова от 16.02.1928. Арх. 2 - Б. 
 Самого же послушника Сергия и таких, как он, соловецкие епископы воспринимали не иначе как врагов церковного мира.

Встретив отпор в сердцевине епископата и не очень полагаясь на свой авторитет, еп. Димитрий с единомышленниками решили укрепить свои позиции иным способом: они начали составлять списки архиереев, которые якобы отделились от митр. Сергия, рассылая их по разным городам и весям.

Составленные в разное время, разными лицами, эти списки сильно рознились. В некоторых числилось 18 архиереев, в других 26 или 28, а один содержал имена аж 88 епископов. Но это был явный подлог, ибо иосифляне вписывали архиереев, которые и не думали отделяться от митр. Сергия: в один из таких списков, например, был вписан еп. б. Лужский Мануил (Лемешевский).  [136]Слово еп. Мануила, произнесенное в Очаковском подворье от 01.05.1928. Арх. 70.

Подобные методы свидетельствовали не только о бесчестности уклонившихся в раскол, но и о шаткости их положения. Однако такого рода агитация имела успех в среде людей, мало знакомых с церковной действительностью.

Всякий слух, который мало-мальски касался недовольства какого-либо архиерея мероприятиями митр. Сергия, иосифляне использовали в своих целях. Так, узнав от кого-то, что свое недовольство по этому поводу высказывал митр. Новгородский Арсений (Стадницкий), они распространили молву, что и этот архиерей состоит в числе оппозиционеров. Для опровержения этих слухов митр. Арсений написал митр. Сергию специальное письмо от 28 марта (10 апреля) 1928 года, в котором ясно указал, что никому не давал полномочий вписывать его имя в списки раскольников и что действия митр. Агафангела, митр. Иосифа и иже с ними он отнюдь не одобряет.

Иосифляне организовали и выпуск специальной литературы, в которой авторы старались опорочить митр. Сергия и его сторонников. Сохранилась одна такая анонимная брошюра “К характеристике митр. Сергия”, изданная в Нижнем Новгороде в начале 1928 года. В ней, основываясь на отрицательных примерах из прежней жизни митрополита, автор пытался доказать, что он “изменник и предатель свободы Церкви” и что в его деяниях скрыты личинки пагубной ереси. Все эти пасквили, распространяемые среди народа и духовенства, завершались разными как бы предсказаниями и сновидениями “блаженных” и “юродивых”. Одна из таких “провидиц” будто бы видела во сне Божию Матерь, которая возложила руку на еп. Димитрия и сказала ему что-то к утверждению в вере. Другие видели и более страшные сновидения: словно последователи митр. Сергия пребывают в огне геенском, а последователи еп. Димитрия в великой славе. Словом, упомянутые “блаженные” и “юродивые” пророчествовали явно в пользу раскола. И как это ни печально, находились люди, которые верили всем этим “бабьим басням” и в страхе отходили от церковного единства.

К концу апреля 1928 года в Ленинградской епархии либо целиком, либо частично к иосифлянам перешли около 20 храмов. Главным сосредоточением раскольников был храм Воскресения на канале Грибоедова. Весь притч этого собора в полном составе подписал акт об отходе от Заместителя Патриаршего Местоблюстителя, и главную роль в таком решении сыграли проф.-прот. В. Верюжский и прот. Феодор Андреев. Здесь служили видные протоиереи: ключарь собора кандидат богословия о. Никифор Стрельников, кандидат богословия Иоанн Никитин, Александр Флеров, Александр Тихомиров, Сергий Тихомиров — б. благочинный и духовник кающихся из обновленчества, свящ. Филофей Поляков, Боголюбов и другие. В этом храме совершали богослужения вожди раскола еп. Димитрий и еп. Сергий, а также проезжие архиереи, разделявшие взгляды иосифлян: еп. Алексий (Буй) б. Витебский и еп. Василий (Дохторов) б. Каргопольский. В этой “цитадели раскола” совершались епископские и священнические хиротонии и присоединение к расколу.

Из других храмов, присоединившихся к тому времени к иосифлянам, нам известны следующие:

1. Церковь на Пороховых во имя Святителя Моисея Новгородского; 

2. Церковь на Пискаревке в честь преп. Александра Ошевенского; 

3. Церковь деревянная в бывшем Лютиковском подворье; 

4. Церковь на Петровском острове, в доме убежища престарелых артистов; 

5. Церковь Сретения на Выборгской стороне; 

6. Церковь-часовня в Лесном, б. арзамасского Алексеевского женского монастыря; 

7. Церковь Грузинской Божией Матери на Большой Охте при бывшем подворье Красногорского монастыря Архангельской епархии (здесь разделение окончательно произошло около весеннего Николина дня 1928 года); 

8. Тихвинская церковь в Александро-Невской Лавре, где вся двадцатка признала духовным руководителем еп. Димитрия и куда перешли архим. Алексий (Терехин), иеромонахи Игнатий и Григорий и архидиакон Варлаам. Они заново окропили храм, пригласив для этого б. духовника кающихся из обновленчества прот. Сергия Тихомирова.

Примкнули к расколу и храмы в окрестностях Ленинграда:

1. Церковь на Стрельне; 

2. Церковь на станции Володарского (Сергиево) во имя преп. муч. Андрея Критского. Здесь служил наездами о. Филофей Поляков; 

3. Госпитальная церковь в Красном Селе; 

4. Церковь в Тайцах; 

5. Приписная церковь в Александровке; 

6. Феодоровский собор в Детском Селе; 

7. Церковь села Удосоло Кингисеппского уезда; 

8. Старо-Ладожский женский монастырь (здесь часть монахинь, признавшая митр. Иосифа, сплотилась вокруг игуменьи Анфисы, а другая, оставшаяся верной митр. Сергию, объединилась около Алесеевской б. монастырской церкви. Впрочем, последовательницы Анфисы впоследствии вернулись к сергиевской ориентации); 

9. Церковь в селе Тигоде б. Ново-Ладожского, Волховского уезда, куда в 1928 г. еп. Димитрий поставил своего диакона; 

10. Зеленецкий монастырь; 

11. Церковь в селе Теребонижье, возле Зеленецкого монастыря.

В этот же период (с декабря 1927 по апрель 1928 г.) произошли и так называемые “персональные присоединения” к расколу. К ним принадлежат:

1. Игуменья Вероника с некоторыми монахинями из Воронцовского подворья Псковской епархии; 

2. Монахиня Максимилла с другими из Ладожского подворья; 

3. Инокини Ольга и Мария из Бежецкого подворья; 

4. Монахиня Павла и другие из упраздненного Полоцкого подворья; 

5. Около 50 монахинь во главе с м. Иоанной из упраздненного Иоанновского монастыря; 

6. Несколько монахинь из Кикеринского монастыря, в т. ч. постриженица этой обители Анастасия Куликова, жительствующая в квартире еп. Димитрия и принявшая схиму; 

7. Схимница Екатерина и около 20 монахинь из Воскресенского Новодевичьего монастыря; 

8. Иеродиакон Нестор и игумен Клавдий из Киевского подворья.

Впоследствии к иосифлянам присоединились еще несколько храмов:

1. Церковь во имя преп. Серафима Саровского за Нарвской заставой; 

2. Церковь в селе Гатчино Кингисеппского уезда, куда в сентябре 1928 г. еп. Димитрий назначил своего священника; 

3. Знаменская церковь в Петергофе; 

4. Кладбищенская церковь в Петергофе; 

5. Церковь в селе Мыслово при реке Волхове; 

6. Церковь во имя св. апостолов Петра и Павла в селе Вырица Детскосельского уезда; 

7. Церковь подворья Казанского монастыря в том же уезде; 

8. Церковь в Носелке; 

9. Церковь в Новинках; 

10. Церковь в селе Геогриевском; 

11. Церковь в селе Вшелях Лужского уезда; 

12. Церковь в селе Посолодино того же уезда; 

13. Церковь в селе Красные Горы; 

14. Церковь села Баранова Лужского уезда; 

15. Единоверческая Николаевская на ул. Марата; 

16. Церковь в селе Лебяжье за Ораниенбаумом; 

17. Церковь в Троицке (Гатчино), куда приезжал еп. Димитрий к болящей Марии Леленовой; 

18. Паданское Введенское подворье на Большой Охте, где половина инокинь во главе с заведующей монахиней Пантелеймоной Зайцевой в конце 1928 года присоединилась к иосифлянам; И в Александро-Невской Лавре: 

19. Благовещенская; 

20. Николо-Феодоровская; 

21. Иосидоровская; 

22. Духовская церковь, которая около трех недель обслуживалась иосифлянами.

Таким образом, волны разделения захлестнули 42 храма Ленинградской епархии. Однако, как мы уже говорили, отзвуки раскола докатились и до других мест. Так, в Твери к иосифлянам присоединились Христорождественский монастырь и Никольская церковь Желтиковского монастыря, куда после смерти архим. Иосафа еп. Димитрий назначил иеромонаха Горгония, постриженника Ново-Афонского монастыря. В Серпухове, где разделение обязано своим появлением еп. Алексию (Готовцеву), почти половина (восемь) церквей отошла к еп. Димитрию, а в феврале 1928 года сюда был назначен епископ иосифлянского поставления Максим (Жижиленко).

В Москве известны три церкви, отошедшие от митр. Сергия: Грузинской Божией Матери и Никола Большой Крест в Китай-городе и храм Воздвижения на Воздвиженке. В церкви Николы Большой Крест инициатором разделения был настоятель храма прот. Валентин Свеницкий — человек незаурядных способностей, имевший большое влияние на столичную интеллигенцию и потому соблазнивший многих. Однако незадолго до своей кончины он осознал свою ошибку и примирился с митр. Сергием.

Параллельно с ленинградским расколом возникли самостоятельные разделения в Глазовском, Котельническом, Яранском, Слободском уездах и в слободе Кухарка Вятской епархии. Отделившихся возглавил Глазовский епископ Виктор (Островидов), о котором речь пойдет в отдельной главе. Там же отошли от митр. Сергия еп. Яранский Нектарий (Трезвинский) и еп. Иларион (Вольский).

В г. Никольске Вологодской губернии разделение возглавил еп. Иерофей (Афонин). В Новгороде в раскол перешла Спасо-Преоб-раженская церковь, а в его окрестностях — сельские храмы в Московице и Велебнице. К ним присоединились и 12 братий во главе с архим. Сергием из Перекомского монастыря. В Воронежской епархии отделились церкви сел Избердей и Придача, приняв над собой духовное руководительство еп. Алексия (Буй).

Ушли в раскол также отдельные храмы в Киеве, на Кубани, в Псковской епархии, на Урале. Небольшие общины были насажены раскольниками в Красноярске (архим. Неофит) и Харькове, где два архимандрита Киево-Печерской Лавры Климент и Макарий вместе с четырьмя монахами перешли к еп. Димитрию. Здесь же вошел в молитвенно-каноническое общение с бывшим Ленинградским викарием и еп. б. Ялтинский Павел (Кратиров).

Вот, собственно, и все епархии, которых затронуло иосифлянское разделение. Если не считать городов, где возникли малые общины, то получится, что кроме Ленинграда раскол проник в Москву и частично в Московскую область, на Кубань, в Тверскую, Вятскую, Воронежскую и Псковскую епархии. Да и в этих местах число церквей, отошедших от митр. Сергия, было столь незначительно, что они едва были заметны среди православных храмов сергиевской ориентации.

Духовные вожди иосифлянского раскола явно страдали недальновидностью, не умея правильно оценить значение исторических событий в прошлом, настоящем и будущем. Гораздо большей идейностью и, можно сказать, нравственной чистотой отличалось рядовое духовенство. Среди них были замечательные пастыри, явившие себя ранее истинными борцами за чистоту вероучения: проф.-прот. В. Верюжский, прот. Сергий Тихомиров и другие. Не зря еп. Серпуховской Мануил скорбел по поводу их отделения. “Отошли, отклонились наилучшие пастыри, — с болью в сердце говорил он, — которые своей непорочностью в борьбе с обновленчеством стояли много выше других”.

Однако в рядах иосифлян были и такие священники, которые мнили о себе слишком высоко и при этом допускали в своих догматических взглядах непозволительные погрешности. Таков, например, был прот. Феодор Андреев, который заранее брал ориентацию на католичество, распространяя в Ленинграде взгляды В. Соловьева.

Очень неоднородны в своих взглядах были миряне, волею судеб примкнувшие к расколу. Их условно можно разделить на три группы. В первую входила академическая и ученая интеллигенция, которая, усматривая в деяниях митр. Сергия отступление от истины, не считала для себя возможным оставаться в молитвенно-каноническом общении с Заместителем Патриаршего Местоблюстителя, расценивая это как сделку с совестью. Ко второй группе можно отнести представителей высшего светского класса царской России: старых чиновников и т.п. Большинство из них были слишком привязаны к самодержавию и потому не желали идти ни на какие контакты с советской властью, придавая расколу политическую окраску. В иосифлянах эти люди рассчитывали обрести верных союзников. К третьей же группе принадлежал простой народ, который в делах веры руководствовался более чувством, нежели разумом. В большинстве своем здесь были “люди экзальтированные, не всегда уравновешенные, нередко чуждые элементарных понятий церковных и богословских, смешивающих свои гражданские симпатии с религиозными идеалами и все вместе взятые не имеющие никакого понимания соборного спасения в Церкви”, — писал в июле 1928 г. еп. Мануил. Среди них можно было увидеть тех “блаженных” и “юродивых”, о которых мы уже упоминали, и множество простецов, слепо веривших всяким небылицам и до фанатизма настроенных против своих противников. В Серпухове, например, проиосифлянские миряне носили за пазухой камни и грозили при всяком удобном случае изувечить православного архиерея, так что правящий епископ боялся ходить в храм один.

Такую пеструю картину представляло из себя иосифлянское движение.

Казалось, что после отхода от митр. Сергия раскольники должны были бы в первую очередь озаботиться организацией центрального управления, которое бы руководило всеми сторонами жизни нового общества. Однако никаких шагов в этом направлении они не сделали, посчитав, что перед ними стоят совершенно иные цели. Своим отходом они намеревались сохранить свободу Церкви и оградить паству от якобы пагубных действий первоиерарха, который, как они считали, учинил раскол, в то время как они остались в самых недрах Православной Церкви. Думая так, они не поднимали вопрос управления в широком масштабе, а о том управлении, которое принадлежало по праву каждому епископу, мыслили так: во главе Ленинградской епархии стоит митр. Иосиф, ему-то и подчинены все викарные епископы, пастыри и миряне. Церковная область управляется самостоятельно на правах автономии.

Вероятно, иосифляне предполагали и далее сохранять в таком виде управление, однако церковные события заставили их расширить епископские полномочия. Незаметно для себя они восхитили права первоиерарха, т. к. простерли свою власть за пределы епархии и превратились из областных архиереев во всероссийских. Правда, они не создавали, подобно григорианам, специального центрального, хотя бы и временного, управления, но всеми своими действиями демонстрировали, что церковная власть находится в их руках и что от них должно исходить всякое распоряжение, имеющее общецерковное значение.

Иосифляне стремились объединить под главенством митр. Иосифа даже ярославскую оппозицию, упрочив тем самым свое первенствующее значение в церковном управлении. И хотя это им не удалось, все же сами попытки говорят об их желании сосредоточить в своих руках церковно-административную власть.

С того момента, как митр. Иосиф официально встал во главе раскола, ленинградские викарии и, в частности, еп. Димитрий преступили свои полномочия. Они обращались с архипастырскими посланиями в другие епархии, пытаясь склонить на свою сторону духовенство и мирян, они рукополагали священников, посылая их в чужие епархии (Вятку, Краснодарский край и др.) и даже поставили своего епископа в Серпухов, зная, что там есть законный православный еп. Сергий (Гришин). Подобные действия претендовали на полномочия высшей церковной власти.

Как, с точки зрения церковных правил, можно рассматривать действия иосифлянских епископов? Не говоря уже о том, что их отделение от митр. Сергия и служение в состоянии запрещения, в соответствиями с правилами 31 Апостолов, 14 Константинопольского Двукратного Собора, 14 Сардикийского Собора, 28 и 38 Карфаненского Собора, были противоканоничны, — действия и форма правления также шли в полный разрез с церковными постановлениями.

2-е правило Второго Вселенского Собора определенно говорит, что “областные епископы да не простирают своея власти на церкви, за пределами своея области... Не быв приглашены, епископы да не приходят за пределы своея области для рукоположения или какого-либо другого церковного распоряжения...”

То же подтверждает и 8-е правило III Вселенского Собора: “Дабы никто из боголюбезнейших епископов не простирал власти на иную епархию, которая прежде и сначала не была под рукою его, или его предшественников: но аще кто простер, и насильственно какую епархию себе подчинил, да отдаст оную: не преступаются правила отец...”

“Епископ, — говорится в 45-м Апостольском правиле, — да не дерзает вне пределов своея епархии творити рукоположения во градех и селех ему не подчиненных. Аще же обличен будет, яко сотвори сие без согласия имеющих в подчинении грады оные, или села: да будет извержен и он, и поставлении от него”.

По точному смыслу приведенных правил ни митрополит, ни епископ области не имеют власти вторгаться в дела другой епархии, и если отделившиеся епископы распространяли архипастырские послания и рукополагали священников и архиерея для других епархий, то тем самым они явно нарушали церковные правила. В соответствии с этим и правление отколовшихся имело антиканоничный характер.

В устроении церковного управления имеет значение собор православных епископов, от которого оно и получает свое утверждение. Управление же иосифлян было самовольным, дерзким и преступным. Правда, они заявляли, что признают своим церковным главой митр. Петра, но, во-первых, митр. Петр ничего не знал о деятельности ленинградских раскольников и никакой санкции на устроение ими своего управления не давал, а во-вторых, они и Патриаршего Местоблюстителя признавали постольку, поскольку предполагали видеть в нем своего единомышленника. Достаточно им было услышать, что митр. Петр одобряет действия своего Заместителя, как они с презрением отвергли бы и его власть над собой. За митр. Петра они только прятались, скрывая свои антиканоничные стремления и действия. Фактически они были разобщены не только с митр. Сергием и единомышленным ему епископатом, но и с Патриаршим Местоблюстителем, и если они установили свои формы правления, то установили их самочинно, и не к созиданию, а к разрушению церковного единства.

 

4. Противостояние расколу в недрах Церкви

В СВОЕМ БОЛЬШИНСТВЕ епископы и пресвитеры остались верными митр. Сергию. Правда, и среди них были архиереи и иереи, которые неодобрительно, а порой и осуждающе смотрели на некоторые действия Заместителя Патриаршего Местоблюстителя, но тем не менее не считали этого достаточным для отделения. Они признавали, что полезнее снизойти к немощам своего первоепископа, нежели создавать раскол.

Мы остановим свое внимание на позиции тех епископов и пастырей, которые не только высказывали свое осуждение расколу, но и принимали то или иное участие в борьбе с ним. В этом отношении большое влияние на умиротворение паствы имел “соловецкий епископат”.

Внимательно наблюдая из неволи за церковной жизнью, “соловецкие” епископы живо реагировали на все более-менее значительные события. Твердо стояли на страже церковного единства архиеп. Иларион (Троицкий), архиеп. Прокопий (Титов), архиеп. Амвросий (Полянский), архиеп. Евгений (Зернов), еп. Глеб (Покровский)  [93]Письмо к митр. Сергию от прот. Иоанна Шастова от 16.02.1928. Арх. 2 - Б. 
 еп. Мануил (Лемешевский), архиеп. Петр (Зверев) и другие. Их мнения разделяли некоторые лица духовного и светского звания: прот. Иоанн Шастов из Оренбурга и профессор Иван Васильевич Попов.

Мы располагаем письмом архиеп. Илариона (Троицкого) от 21 июля 1928 года, в котором он высказывается по поводу иосифлянского разделения. А поскольку мнение этого иерарха было доминирующим в среде “соловецкого епископата”, то мы не погрешим против истины, утверждая, что его письмо отражает взгляд и остальных “соловецких” архиереев.

“Что реку о всем, - писал архиеп. Иларион. — А то, что отделяющимся я до крайней степени не сочувствую. Считаю их дело совершенно неосновательным, вздорным и крайне вредным. Не напрасно каноны 13 — 15 Двукр. Собора определяют черту, после которой отделение даже похвально, а до этой черты отделение есть церковное преступление. А по условиям текущего момента преступление весьма тяжкое. То или другое административное распоряжение, хотя и явно ошибочное, вовсе не есть “казус белли”. [Повод] Точно так же и все касающееся внешнего права Церкви (т. е. касающееся отношения к государственной политике и под.) никогда не должно быть предметом раздора. Я ровно ничего не вижу в действиях митр. Сергия и Синода его, что бы превосходило меру снисхождения или терпения. Ну а возьмите деятельность хотя бы Синода с 1721 по 1917 г. Там, пожалуй, было больше сомнительного, и, однако, ведь не отделялись. А теперь будто смысл потеряли, удивительно, ничему не научились за последние годы, а пора, давно пора бы... Утверждаются часто на бабьих баснях... Что поделаешь. Ухищрения беса весьма разнообразны. Да, не имеем мы культуры и дисциплины. Это большая беда...” [157] Арх. 11. 

О самом митр. Иосифе архиеп. Иларион говорил, что тот, как допустивший грех отделения по злобе, останется при своих убеждениях до конца своих дней.

“Какую шутку выдумали, - писал он знакомым. — Он (митр. Сергий — авт.) мол отступник. И как пишут, будто без ума они. Сами в яму попадают и за собой других тащат. А Осиповы письма уж очень не понравились. Будто и не он пишет вовсе. У него будто злоба какая. И самый главный грех тот, что его на другую должность перевели. Значит и отступник... Что и других переводят, так что ж делать, поневоле делают, как им жить дома нельзя. А прежде по каким пустякам должность меняли и еще рады были, а теперь заскандалили. А теперь для пользы дела, не по интересу какому. Лучше дома жить, это что говорить, да от кого это зависит? С ним ничего не поделаешь, хоть об стенку лбом бейся, все то же будет. Значит, ругаются по пустякам и зря, вред себе и другим делают. Так-то, дорогой мой...” [158] Письмо архиеп. Илариона от 12.08.1928. Арх. 13. 

Вместе с “соловецким епископатом” болезненно переживали разделение и бывшие Ленинградские епископы: Сестрорецкий Николай (Клементьев), Кронштадский Венедикт (Плотников) и Ладожский Иннокентий (Тихонов). Они писали своим духовным чадам, что в действиях митр. Сергия нет нарушений ни догматов, ни канонов, ни уставов и разоблачали несостоятельность греховной идеологии митр. Иосифа и еп. Димитрия. Еп. Иннокентий даже написал еп. Димитрию увещевательное письмо, на которое тот ответил обширным посланием об “отступлении от истины” сергиевской Церкви. К сожалению, письма эти не сохранились.  [151] Беседа на текущие события церковной жизни (машинопись). Арх. 66. 

В отрывках дошло до нас частное письмо еп. Николая к некоему О. Ф. Б., написанное в начале 1928 года.

“Действия митр. Иосифа, - писал он, — мне кажутся непоследовательными и не чуждыми некоторой тонкой своекорыстности.

1. Непоследовательны: прерывая общение с митр. Сергием, Владыко Иосиф поддерживает свое общение с митр. Петром, поддерживающим и одобряющим митр. Сергия. Выходит против математического правила: две величины, равные порознь третьей...

2. Но пряди тонкого своекорыстия почему-то обнаружились не тотчас после обнародования сергиевского обращения, а спустя два месяца, когда митр. Иосифа задело организационно-административное колесо Синода и митр. Сергия. Получается впечатление при чтении Иосифовских документов такое, что они не появились бы на свет, если бы автор их не был затронут служебным передвижением к некоторому понижению. Не протестовал он в прошлом году при назначении с Ростовской кафедры на Ленинградскую; полагаю, что не протестовал бы и в том случае, если б обращению митр. Сергия сопутствовало какое-либо заявление с другой стороны, облегчающее положение Церкви.

Эти соображения ослабляют только силу протеста, но не уничтожают. Принципиальная сторона его — теряет ли Церковь вообще или священноначалие в частности свою чистоту и правду от своих заявлений покорности и содействия безрелигиозной власти — великий вопрос, который, независимо от осложнений личной борьбы действующих лиц, становится вопросом жизни и совести людей и, конечно, когда-нибудь найдет свое решение. Если обращение сделано, выражаясь словами Писания, “уповающе токмо в животе сем”, то оно и восприемлет здесь свое возмездие, если же автор его живет в надежде живота вечного — чего, я думаю, отрицать никак не следует, — то надо усматривать и мотивы издания обращения не шкурнические (простите грубое слово) и продажные, а попечительные о Церкви и преследующие ее спасительную пользу. В худшем случае, надо думать, митр. Сергий добросовестно заблуждается, а не сознательно предательствует. Лично я оцениваю его действия так: Понятие “общества” (Церковь в ее человеческой половине) и народа шире понятия государства и власти... Сколько сменялось видов государства, устройства и форм власти только, например, в нашей истории, а народ русский — все один и Церковь единая православная. Любовь к Церкви и народу (Рим. гл. XII и 1 Кор. гл. XIII) долготерпеливо побеждала злое государство и власти. Мы, архипастыри, как лица апостольского преемства, ответственны не за себя только и за свой исторический момент, но и за все его прошлое. Дерзаем ли мы, например, осудить Церковь Петровского периода за то, что она, выстрадав от шутейского и всепьянейшего церковного сообщества (собора), пошла на устроение свое в новых условиях тогдашней жизни и постепенно их изгладила? Если она ошиблась тогда, то мы, “зиждя грады пророческия”, тем самым виним себя и продолжаем их ошибку, — следовательно, неправославны. Но такого сознания в нас нет: несмотря на личные недостатки Феофана Прокоповича. Церковь не извергла его, хотя современники и сторонники Феодосия Яновского весьма зазирали его и хотя наша иерархия есть ведь и его преемница. Так и митр. Сергий верит в избранный им путь церковного устроения и поскольку до него наши архипастыри и пастыри не противились законодательству советской власти в церковных делах до обращения митр. Сергия, по совести стараясь исполнять инструкции, несоответствующие канонам, и за это их не осуждали (в числе исполнителей были особенно ревнивы и нынешние противники митр. Сергия), постольку не следовало бы спешить осуждать, а тем более прерывать с митр. Сергием сейчас, ибо, в сущности, пока он ничего не прибавил к тому, что фактически было...”

Доводы еп. Николая были настолько обстоятельны, что находили благодарные отклики среди его адресатов и служили противодействием расколу.

Из числа епископов, находившихся на епархиях, боролись за церковное единство митр. Ленинградский Серафим (Чичагов), еп. Петергофский Николай (Ярушевич), викарий Ярославской епархии Вениамин (Воскресенский). В Серпухове живое участие в противлении раскольникам принимал еп. Серпуховской Сергий (Гришин), испытавший на себе всевозможные поношения и оскорбления со стороны иосифлян.

Неоценимый вклад в церковное умиротворение вносили рядовые пастыри, чьи труды благословенны в очах Божиих. Имена их перечесть невозможно. Назовем, к примеру, о. Всеволода. Он был своего рода духовным старцем, под чьим руководством спасались многие православные ленинградцы. Этот батюшка тоже не был согласен с мероприятиями митр. Сергия, однако считал, что несогласие не дает право кому бы то ни было прерывать молитвенно-каноническое общение с Заместителем Патриаршего Местоблюстителя и тем более объявлять его и всех находящихся с ним в общении безблагодатными. Высланный гражданскими властями из Ленинграда, он укреплял и утешал своих духовных чад письмами.

“Знаю, - писал он, — что у вас великие церковные недоумения и нестроения. У вас произошло разделение на две части. Одни стоят за митр. Сергия и за Синод, другие — против. Беспристрастно судя, и те и другие неправы. Митр. Сергий и его Синод выпустили воззвание, в котором смешивают церковное дело с политикой и совершают перемещение епископов помимо воли последних, издают распоряжения, которые по совести не могут исполнять многие православные, и превышают свои церковные права — права лишь Заместителя Патриаршего Местоблюстителя.

Все это вредные для Церкви мероприятия. Они составляют частное каноническое преступление митр. Сергия и иже с ним. Но не таковы еще эти преступления, чтобы можно было объявлять митр. Сергия безблагодатным и требовать немедленного разрыва молитвенного с ним общения. Правы те, которые выставляют против митр. Сергия обвинения: но глубокая, ничем не оправдываемая ошибка их заключается в том, что они порвали общение с ним и даже объявляют его еретиком, а всех, находящихся в общении с ним, безблагодатными. Думаю, что за это они будут отвечать перед Господом. Есть, следовательно, неправда у одних, есть она и у других. Взаимные прощения одной и другой стороны не имеют поэтому, никакой силы, потому что при этих прещениях ни та, ни другая сторона не опирается на истину Православия. Лишь то запрещение влечет за собой лишение благодати, которое согласно с волей Божией, выраженной во всей совокупности Православия. И лишь то благословение влечет за собой ниспослание благодати, которое согласно с волей Божией. Если же этого согласия нет, то не только благодать не отымается и не посылается, но сама церковная жизнь показывает, что все такие действия Церковью не принимаются, хотя бы их совершали Великие Вселенские Соборы и самые право-славнейшие патриархи и синоды.

Таковы действия той и другой власти у вас. Обе не имеют догматической и канонической основы в своих прещениях друг на друга. И вы можете свободно ходить в те и другие храмы, моля Господа, чтобы он дал каноническую правильность в отношениях между православными и умирил бы Церковь Свою.

Нельзя ходить только к явным раскольникам: обновленцам, григорианцам и украинцам. Этих последних бойтесь: они — безблагодатны”. [159] Арх. 22. 

Следует обратить внимание на субъективность и ошибочность взглядов о. Всеволода в отношении прощений. Он смешал простые суждения о деяниях митр. Сергия с осуждением, завершенным молитвенно-каноническим разрывом с первоиерархом, которое неминуемо влечет за собой церковное отлучение (14 правило Двукратного Собора).

Но даже при таких погрешностях письмо это умиротворяюще действовало на смущаемых “двоевластием” ленинградцев, переписывалось и передавалось из рук в руки, смиряло и утешало.

Необходимо упомянуть и о великом ленинградском старце о. Михаиле (Прудникове), который самой своей жизнью и беседами с приходящими к нему удерживал людей от разделения. Сам вождь раскола еп. Димитрий глубоко уважал о. Михаила и очень надеялся, что тот поддержит его дело. Однако пастырь ни на минуту не согласился с этой мыслью. “Ныне Церковь Божия в огне!” — говорил он о плодах разделения. А когда умирал, то последними его словами были: “Слава Богу, что я умираю в Православии. Великая беда тем, кто ушел в раскол”.

После его смерти, последовавшей 3 сентября 1929 года, его духовник, о. Петр Крестовоздвиженский, до этого времени избегавший посещать сергиевские храмы, поспешил в церковь Скоропослушницы, сказав, что молитвы о. Михаила спасли его от пропасти, к которой он не только приблизился сам, но и увлекал за собой других.

Особое значение в борьбе с иосифлянством имела деятельность еп. Серпуховского Мануила (Лемешевского). Его имя было хорошо известно и любимо ленинградцами. В сентябре 1923 года еп. Мануил был послан Патриархом Тихоном на борьбу с обновленческим расколом, и за 144 дня его пребывания в северной столице твердыня обновленчества поколебалась; одна за другой раскольнические церкви начали возвращаться к правой вере, приносили покаяние маститые протоиереи и священники, народ плакал, радуясь о победе Православия... Эта борьба сроднила еп. Мануила с ленинградской паствой и снискала ему имя стойкого борца за чистоту веры. Даже еп. Димитрий, тогда еще протоиерей, сравнивал его с каменным столпом, высоко возвышающимся над городом.

В феврале 1924 года еп. Мануил был арестован и сослан на Соловки. Но ленинградцы не забыли его. И когда, измученные и истерзанные смутами и нестроениями, они спрашивали: “За кем идти?”, — то даже вожди раскола отвечали: “Подождите, вот вернется еп. Мануил, он и скажет, за кем вам идти”. И люди с надеждой ожидали возвращения поборника Православия, который верно укажет им путь.

10(23) февраля 1928 года, отбыв срок ссылки, еп. Мануил прибыл в Москву. Уже спустя два дня митр. Иосиф послал к нему с особым поручением иеромонаха Моденского монастыря, будучи уверен, что еп. Мануил присоединится к сторонникам разделения и своим авторитетом поможет одержать скорую победу над сергианами. “От вас требуется только согласие, — заявил посланец. — Если Вы согласны, то митр. Иосиф приглашает вас к себе в Моденский монастырь, где в тот же день возведет вас в митрополиты... За Вами пойдет не только простой народ, но и весь российский епископат...”

“Нет, дорогой батюшка, — отвечал еп. Мануил, — согласиться с тем, что предлагает мне митр. Иосиф, я не могу. Это претит моему внутреннему убеждению. Я — представитель “соловецкого” епископата. Все мы, 17 человек, единодушно и единогласно клятвой скрепили решение не отделяться от митр. Сергия, хранить церковное единство и не присоединяться ни к какой группе раздорников. “Соловецкий епископат” поручил мне доложить об этом митр. Сергию. Я давал клятву и нарушать ее не собираюсь. К тому же, я считаю дело митр. Иосифа вздорным, не отвечающим ни церковным, ни монашеским идеалам. Передай ему, что ни за ним, ни за еп. Димитрием я не пойду. Я — монах и потому оказываю послушание своей законной церковной власти в лице митр. Сергия”.

Такую печальную для иосифлян весть иеромонах сообщил своим вождям. Те никак не могли смириться с мыслью, что еп. Мануил отказался принять участие в их деле. “Я не могу поверить, чтобы он был не с нами, — восклицал еп. Димитрий, — неужели и этот высокий столп Православия пал?!”

Отмежевание еп. Мануила заставило иосифлян обеспокоиться за судьбу своего дела. Ведь они сами уверяли паству, что еп. Мануил укажет людям правильный путь. А теперь получалось, что он призывал держаться митр. Сергия.

Опасаясь влияния еп. Мануила на верующих, раскольники стали распространять слухи, будто и этот иерарх изменил Православию. Однако большая часть ленинградцев не верила подобным утверждениям и с нетерпением ожидала его приезда в Ленинград.

Но в те дни права и возможности еп. Мануила были еще сильно ограничены. Проживая в московском Даниловом монастыре, он фактически оставался на покое и имел право только вести переписку. Глубоко встревоженный судьбой ленинградской паствы, которую он считал своим детищем, еп. Мануил, естественно, не замедлил воспользоваться и этой малой возможностью. Мы приведем текст одного из его писем:

“К почитателям моим Петроградской стороны сие мое краткое слово. Многие мне пишут и лично говорят, что они меня не забыли, что они мне продолжают верить, иные говорят, что они по-прежнему меня любят, уважают, что я был их, хотя как будто не с ними теперь, что не забудут меня и всегда будут помнить и в таком же духе... Вы, пользуясь случаем, прислали мне свою лепту. Спасибо вам всем сердечное за нее. Но знайте, что я предпочел бы, в конце концов, быть всеми оставленным в материальной поддержке, впасть в нужду, терпеть невзгоды вещественные и т. п., чем получать деньги от тех, кто уже не со мной. Мне не нужно ваших денег. Дайте мне ваши опустошенные сердца. Если вы верите мне сколько-нибудь, то знайте, что на вас всех лежит священная обязанность умолять своих архипастырей (Димитрия, Сергия) и пастырей подчиниться законному (как это и ни тяжело было бы в сознании вашем) постановлению Синода о запрещении в священнослужении всех тех из них, кто отпал в иосифлянский раскол. Со дня получения им этого постановления оно вступит в законную силу. Вспомните историю с запрещением б. прот. А. Введенского. Вы должны умолять, слезно умолять их не служить. Если они на этот раз послушают голос народа своего и объявят, что как запрещенные служить не могут, они совершат воистину великое дело для умиротворения Церкви.

Собор епископов слушал и разбирал их дела. Они вправе требовать суда епископов, но до суда служить не должны. Если же раскаются, то и запрещение будет снято.

Хотелось бы много написать, но на душе тяжело. Многие из вас ослеплены правотой занятой вами позиции и спокойно не могут разобраться. Просите у Бога смирения себе и разумения мудрости. Когда же настанет такой радостный день, что мы будем все вместе (а не будет более “их” и “наших”)?! Молитесь за всех и за вся. Да благословит вас Господь на правый и спасительный путь.” [160] Арх. 34.

Однако волна церковных нестроений в Ленинграде не успокаивалась. Более того, синодальное постановление о запрещении в священнослужении митр. Иосифа еще более обострило ситуацию. Как мы уже говорили, митр. Серафим (Чичагов) даже счел необходимым совершать во всех храмах молебствия об умиротворении Церкви, но и это не помогло. Народ (и не только иосифляне, но и православные “сергиане”) не хотел признавать своим архиереем митр. Серафима и настойчиво требовал еп. Мануила. Правящий архиерей не мог спокойно не только молиться, но и просто пребывать в митрополичьих покоях. И тогда в конце апреля он отправился к митр. Сергию просить у него благословения на то, чтобы еп. Мануил приехал в Ленинград и успокоил паству.

К этому времени произошли изменения и в судьбе самого еп. Мануила — 12(25) апреля он был назначен в Серпухов викарием Московской епархии. Что же касается хлопот митр. Серафима, то они достигли цели: еп. Мануилу была выдана виза на въезд в Ленинград и Лугу, и вечером 14(27) апреля он сел в поезд.

Основная задача поездки еп. Мануила заключалась в том, чтобы проститься с паствой и по мере сил успокоить волнения, указав людям верный путь. Именно этого и ждал от него истомленный народ, нуждавшийся не в обличениях и полемике, а в авторитетном слове человека, которому он верил и который ничем не погрешил против Православия. Уже одно это обстоятельство предвозвещало успех скромной, но ответственной миссии еп. Мануила.

В первый же день, после всенощной в Зверинском подворье, владыка выступил перед молящимися, доказывая, что у иосифлян не было никаких оснований создавать опасный для Церкви раскол, что причина разделения кроется не столько в распоряжениях высшей церковной власти, сколько в гордости и отсутствии любви у раскольников, и если бы иосифлянские вожди действительно любили свою паству, они бы не толкнули ее на гибельный путь. Желая утвердить собравшихся в правых мыслях, еп. Мануил заверил, что он никогда не изменит делу Православия.

На следующий день, 16(29) апреля владыка Мануил вместе с митр. Серафимом (Чичаговым) совершил литургию в Троицком соборе на Измайловском проспекте. После службы он вновь обратился к молившимся, изложив свой взгляд на церковные события.[152] Слово еп. Мануила в Троицком соборе 29.04.1928. Арх. 70.
 Многое из того, о чем говорил преосвященный, люди прежде расценивали совсем по-другому. Им, к примеру, казалось, что запрещения митр. Сергия и Синода не имеют канонической силы. Владыка же поставил это запрещение в тесную взаимосвязь с запрещением, незаконно снятым еп. Алексием с прот. А. Введенского, и такая трактовка событий прояснила неправоту действий запрещенных пастырей и архипастырей.

В ином свете увидели собравшиеся и каноническое достоинство самого митр. Сергия. Указав, что именно он, митр. Сергий, находится в каноническом общении с Восточными Патриархами, еп. Мануил уверил паству, что Заместитель Патриаршего Местоблюстителя вовсе не зазнавшийся архиерей, как его представляли иосифляне, а первоиерарх, заботящийся о церковном благе, причем, иерарх, который гораздо смиреннее митр. Иосифа, поставившего себя слишком высоко. Впервые ленинградцы услышали и об истинном отношении “соловецкого епископата” к митр. Сергию и разделению. Информация была для них совершенно неожиданна и нова. Тем не менее люди выходили из храма умиротворенными, начиная понимать, где правый путь.

Вечером того же дня владыка был приглашен на квартиру к проф. В. Верюжскому, где собралось немало иосифлянских священников и светских лиц, желавших доказать правоту своего дела. Беседа между ними и митр. Мануилом носила мирный характер, никаких резких выпадов не было. Вопросы решались канонические. Нового ничего фактически сказано не было, но каждая сторона стремилась осветить тот или иной факт со своей точки зрения. На некоторые действия митр. Сергия их взгляды даже сходились, но это касалось малозначимых аспектов, в принципиальных же вопросах никто уступать не хотел.

Когда владыка спросил, почему иосифляне так поторопились с отделением, — те ответили, что боялись запрещения. “А что, батюшка, — уточнил тогда владыка у о. Феодора Андреева, — если бы вы не отошли, то подчинились бы запрещению или продолжали бы служить?” О. Феодор отвечал, что вынужден бы был подчиниться. “Но так как я наперед знал, что запрещение будет неизбежно, — добавил он, — то мы и поспешили отойти от митр. Сергия, чтобы избавить себя от всех последствий, связанных с запрещением!”

При таком искаженном толковании церковных правил прийти к какому-то согласию было невозможно, и неудивительно, что к концу беседы каждая сторона осталась при своих убеждениях.

Тем временем еп. Мануил узнал, что иосифляне неправильно истолковывают некоторые места из его бесед и объясняют его неучастие в расколе боязнью запрещения. Такая трактовка сильно огорчала владыку, и, чтобы развеять неправые толки и преградить путь всякой двусмысленности, он решил еще раз изложить свои взгляды на разделение. Поэтому утром, после литургии в Зверинском подворье, он в третий раз обратился к народу, разъяснив, что не страх человеческий, а страх Божий препятствует ему отступить от правого пути и что раскольники грешат против послушания Церкви, считая наложенное на них запрещение недействительным.[126]Арх. 30.

Одно за другим поучения еп. Мануила и его авторитет борца за чистоту Православия выбивали почву из-под ног иосифлянских вождей. Взволнованные его выступлениями, они решили еще раз пригласить владыку к себе, и в тот же вечер в бывших митрополичьих покоях собрались около 200 видных представителей иосифлянства. Еп. Мануилу предлагались вопросы общего и частного характера, но уже в более острой форме, чем предыдущим вечером. Беседа продолжалась более двух часов, но по-прежнему ни одна из сторон не желала поступиться своими воззрениями. Иосифляне настаивали на том, что политика митр. Сергия ведет к порабощению церковной свободы, епископ же доказывал обратное и призывал смириться перед церковной властью, подчиниться запрещению и принести покаяние. На вопрос еп. Мануила, признают ли они митр. Петра главой Русской Церкви, если он одобрит действия митр. Сергия, они заявили, что если таковое случится — они порвут с Патриаршим Заместителем всякое общение.

Со скорбью в сердце покинул еп. Мануил митрополичьи покои, убедившись, что его бывшие друзья и сомолитвенники отстаивают неправое дело, коснея в своем заблуждении. Иосифляне также покидали собрание, печалясь о том, что еп. Мануил якобы уже не тот, каким они его знали прежде, и изменил Православию. Это убеждение они активно распространяли среди народа.

Наступил четвертый день пребывания владыки в Ленинграде. И вновь еп. Мануил обратился к верующим после вечерней службы в Очаковском подворье. Стараясь рассеять недоумения, посеянные в народе относительно его верности Православию, он разъяснял свою позицию и предупреждал о тех горьких плодах, которые порождает иосифлянский раскол. При этом еп. Мануил не только защищался от нападок, но и наступал. Он говорил о скороспелом решении об отделении, об озоблении иосифлянских вождей и их вражде к православным священникам и пастве, об их лукавстве (когда они с помощью лжи пропагандировали свои убеждения), о насильственном удерживании людей в расколе... Как самую большую опасность еп. Мануил назвал самообольщение иосифлян, которые не только отрицали всякий авторитет “сергиевской” иерархии, но и духовно опустошали свою паству.[136]Слово еп. Мануила, произнесенное в Очаковском подворье от 01.05.1928. Арх. 70.
 Все это, говорил владыка, свидетельствует не о наличии православного духа у отошедших в разделение, а напротив, о его отсутствии.

После таких речей наиболее упорствующие иосифляне начали заявлять, что еп. Мануил — проводник политики митр. Сергия, что он “агитирует идти за предателем церковной свободы”... Но эта клевета уже не имела особого влияния на простой народ, который глубоко верил в архипастыря-исповедника.

В последний, пятый день своего пребывания в Ленинграде владыка с утра до вечера принимал посетителей. Уже готовый к отъезду, в назначенный час он прибыл в Преображенский собор, чтобы проститься с паствой и еще раз засвидетельствовать ей об истине. Народу собралось так много, что он не вмещался в стенах храма.

Когда окончилось богослужение, еп. Мануил вышел из алтаря и в последний раз обратился к ленинградцам. Он подтвердил, что между ним и вождями раскола лежит непроходимая пропасть - наложенное высшей церковной властью запрещение в священно-служении. Что он не занимается агитацией, а выражает скорбь об уклонившихся в раскол. Что он зовет верующих последовать его примеру в несении подвига поста и молитвы за тех, кто откололся от церковного единства. После этого преосвященный преподал общее благословение и направился к выходу. Люди заплакали и, взяв архипастыря на руки, бережно понесли его к приготовленной карете. Такие теплые, сердечные проводы красноречивее всяких слов свидетельствовали о выборе народа.

Всего лишь за пять дней еп. Мануил сумел внести в сердца верующих умиротворение. Своим авторитетом, отеческой любовью и состраданием он не только приостановил дальнейшее распространение раскола в Ленинграде, но и возвратил в лоно Православной Церкви многих находившихся на перепутье.

Спустя несколько дней после его отъезда еп. Серафим уже мог сказать: “Ну вот, теперь я имею возможность спокойно трудиться и совершать архипастырское служение”.

22 апреля (5 мая) еп. Мануил прибыл в Серпухов. В храме св. пророка Илии он совершил свое первое служение, а на следующий день вечером в Никольской церкви принял новую паству от еп. Сергия (Гришина).

Как нам известно, в этом городе почти половина приходов ушла в иосифлянский раскол. При этом последователи разделения отличались непримиримостью и злобой по отношению к “сергианам”. Их фанатизм вполне испытал на себе б. еп. Сергий, эта же участь ожидала и еп. Мануила. Не успел он приступить к своим обязанностям, как на него посыпались анонимные угрожающие письма, а всякое его возвращение из храма в архиерейский дом сопровождалось градом ругательств, насмешек, а порой и камней. “Дождется ваш архиерей, — грозили они православным прихожанам, — мы его когда-нибудь с горы сбросим!”

Владыка терпеливо переносил незаслуженные оскорбления и прилагал все усилия к умиротворению.

Дело осложнялось тем, что раскольники действовали в Серпухове не только открыто, но и тайно. С первых дней вступления митр. Сергия в должность Заместителя Патриаршего Местоблюстителя против него начали настраивать народ два епископа: Арсений (Жадановский) и Алексий (Готовцев). При этом они не отделялись от митр. Сергия, а действовали тайком. Когда еп. Алексия перевели в другой город, еп. Арсений, проживавший в те дни в одном из подмосковных женских монастырей, негласно поддерживал в своих почитателях оппозиционерство. А вскоре в Серпухов явились и открытые иосифляне, так что образовался раскол как бы с двойными стенами: видимыми и невидимыми. Сокрушить такую крепость мог только человек, имевший неоспоримый авторитет среди верующих. Но если для ленинградцев авторитет еп. Мануила был несомненен, то для серпуховчан владыка был человеком новым, неизвестным, и потому прежде, чем организовать решительную борьбу с иосифлянами, ему предстояло завоевать сердца своей паствы.

Прежде всего в каждый праздничный и воскресный день еп. Мануил разъяснял народу сущность возникшего раскола. При этом проповеди его носили оттенок мирной отеческой беседы, без каких-либо выпадов или обличений в отношении раскольников. Сам относясь к отделившимся с любовью и состраданием, он и паству призывал к тому же.

Не раз и не два посещал владыка местных руководителей разделения, обсуждая с ними церковное положение и призывая к миру и общей молитве. Но ни убеждения, ни теплое отеческое отношение к ним, ни подвижническая жизнь самого архиерея — ничто не могло вразумить отделившихся. Особенно упорствовал в заблуждении о. Александр Кремышенский, настоятель главного храма иосифлян. Убедить его вернуться в лоно Православной Церкви еп. Мануил так и не смог.

Гораздо большего успеха он достиг среди простого народа. Почти ежедневно в православных храмах можно было увидеть новые и новые лица — это были раскаявшиеся прихожане иосифлянских церквей. В Православие они переходили молча, тихо, незаметно. Ряды иосифлянской паствы редели, а вместе с этим уменьшалась и ненависть раскольников и к еп. Мануилу, и к митр. Сергию, и к православному епископату вообще.

Уже через два месяца усердного и терпеливого архипастырского труда иосифлянство в Серпухове было если не совсем ликвидировано, то во всяком случае сведено до минимума. Почти три четверти мирян, пребывавших в расколе, вернулись в Православие. Оставшиеся уже не представляли серьезной опасности для серпуховской паствы, хотя по-прежнему отличались фанатизмом.

Уже с лета 1928 года в Серпухов спокойно могли приезжать на праздники православные архиереи. Здесь служили митр. Сергий, архиеп. Рязанский Ювеналий (Масловский), архиеп. Вятский Павел (Борисовский), еп. Подольский Иннокентий (Летяев), еп. Сергиевский Петр (Руднев)...

Так стараниями еп. Мануила, его исповедническим трудом было приостановлено иосифлянское движение и, более того, наметился крутой поворот к ликвидации раскола.

 

5. Конечная судьба и оценка раскола

ПОСЛЕ ТОГО, как в Ленинграде и Серпухове был нанесен сокрушительный удар по главным силам оппозиции, иосифлянское движение начало быстро таять. Многие миряне, соблазненные иосифлянскими вождями, мало-помалу возвращались в православные храмы. Приносили покаяние и некоторые священнослужители: о. Николай Ковалев, диакон Розов из Ораниенбаума, удаленный из иосифлянской Сретенской церкви на Выборгской стороне, прот. Александр Никитин, иеромонах Нафанаил и другие. Перешли в сергиевскую ориентацию притч и прихожане села Верховины Волховского уезда, Зеленецкий монастырь... Правда, в 1928 году еще наблюдались случаи присоединения к расколу отдельных храмов и людей, но это происходило в маленьких сельских приходах, не имевших большого значения для укрепления иосифлянских позиций.

Несмотря на явное оскудение рядов, вожди иосифлянства продолжали упорствовать. Они были готовы скорее остаться совсем без паствы, нежели пересмотреть свои взгляды и присоединиться, как они выражались, “к предателям”. Даже раскаяние ярославской группы не повлияло на их решимость. Они увидели в возвращении последователей митр. Агафангела к митр. Сергию лишь трусость, малодушие и новое предательство Истины. Вот что писал по этому поводу митр. Иосиф к еп. Димитрию 24 июля 1928 года:

“Дорогой Владыко!

Да укрепит Вас Господь на Ваши святые труды для блага Церкви Его, Помолитесь, чтобы и мой “отдых” был на пользу и на лучшее, чем то, что мог бы я сделать трудами своими. Премного утешило меня сообщение о том, как вы все бодро и терпеливо идете своим тесным путем. Эти сообщения премного устыжают меня в моем нетерпении и малодушии и дают новые силы и побуждения крепко стоять и впредь за дело Христово!

Ярославские “дезертиры” меня как-то мало смутили и удивили. Да и в конце концов не в них дело, и не они когда-либо являлись опорою нам или давали содержание и питание нашему образу мыслей и действий. Самое их выступление и в хронологическом отношении было позднее нашего, и если в свое время, казалось, было на пользу нам, то теперь — лишение этой “пользы” не составило для нас никакого вреда, оказавшись укором лишь для новых изменников и предателей истины и правды дела, Итак, мимо их — далее!.. Пусть они промелькнут как отставшие и ничуть не задержавшие нас на нашем крестном пути!

Нам отставать по примеру их не приходится, чтобы не было в этом поощрения их малодушию и расслаблению. И от Господа бывали отпадавшие, уходившие от Него и оставляющие Его в столь удивительном меньшинстве. Зато эти 12 (впрочем, и в этом маленьком числе оказался потом и еще “диавол”. Иоан. VI, 66 — 71) выросли потом в то, что мы теперь так хотим спасти и бережно охранить от новых предателей и разрушителей и что эти разрушители сумели опять умалить до “ничтожного меньшинства”. Но пусть опять и нас не смутит это! Будем крепко помнить, что большинством голосов (и подавляющим) была распята Сама Истина, и ссылающиеся теперь в свое оправдание на большинство — пусть лучше прочтут себе в этом жестокое обличение и укор, что их “большинством” вновь распинается Христос-Истина!

И как тогдашнее “большинство” к довершению печального сходства возглавляли и вдохновляли не какие-нибудь простые смертные, а поставленные Самим Господом для служения спасения верных Анны и Каиафы, так и теперь во главе новых распинателей Христовых видим тех, кого никак бы не следовало и не хотелось тут видеть. Кто даст себе труд углубиться побольше в смысл совершающегося, найдет множество других поразительных совпадений с тем, что показали нам Голгофа и Камень Воскресения,

Вновь блеснут пред нами и Иуды, и Симоны, и удавившееся предательство, и покаявшееся отречение, и Симоны Киринейские, помогшие Крестоношению Христову, и “немысленные и косные сердцем еже веровати”..., и чувствовавшие “на сердце ли наю, горя бе в наю, егда глаголаше” и m. д. ...И с особой живостью и радостью вновь чувствует сердце, что распятый большинством Христос все-таки опять воскрес, осиявая Своею радостью верное Ему меньшинство, а запечатавшие Его гроб запечатали для себя опять светлое видение и познание неумирающей Истины”.   [147]Арх. 23.

Вот где поистине самообольщенное упорство! Они только — Церковь, а остальные — наглые предатели и изменники Истины! Они только хранят Христову Правду, а прочие суть распинатели, нечестивые первосвященники, иуды и проч. Что это, если не прелесть духовная, полонившая умы и сердца раскольников?!

В июле 1928 года иосифлянское движение пытался взять под свое крыло Карловацкий митрополит Антоний (Храповицкий). Он тайно переслал в Советский Союз послание, в котором призывал всех верных архипастырей примкнуть к Карловацкому Синоду. Это письмо-обращение перепечатывалось и передавалось иосифлянами из рук в руки, однако большого влияния и последствий не имело.

Умиравшее разделение временами словно пробуждалось, пытаясь закрепиться слабыми корнями на поверхности церковной жизни. Однако сила Православия разрывала нити корней и не давала возможности им укрепиться. В октябре 1928 года иосифляне захватили Духовскую церковь Александро-Невской Лавры и почти три недели совершали в ней богослужения. Но затем в число прихожан влилось около 50 верующих — “сергиан”, и произошло настоящее сражение за обладание храмом, кончившееся победой православных. В праздник св. Александра Невского (23 ноября ст. ст.) церковь была заперта, и служение в ней возобновилось лишь через десять дней. А еще через три дня, 6 (19) декабря, приступил к своим обязанностям новый наместник Лавры архимандрит Амвросий (Либин).

Во второй половине 1928 г. к еп. Димитрию присоединилась единоверческая Николаевская церковь. Неожиданно забил ключ иосифлянства в Паданском Введенском подворье, где заведующая, монахиня Пантелеймона Зайцева, стала требовать от служащего игумена Виталия поминовения митр. Иосифа, а когда тот отказал — она с половиной монахинь объявила о своем отделении от митр. Сергия и заняла храм.

Можно было бы привести и некоторые другие примеры, но все они были лишь незначительными проблесками в жизни иосифлян.

Еп. Димитрий прилагал все усилия, чтобы не дать угаснуть своему делу. Он служил в разных храмах, ездил по пригородам и селам. За его усердие и твердое стояние в расколе митр. Иосиф возвел его к Рождеству 1928 года (к 7 января 1929 г.) в сан архиепископа. Но ни иерархическое возвышение, ни старания еп. Димитрия не могли остановить приближающееся крушение.

1929-й год стал самым печальным и трагическим годом для поборников разделения. Начиная с апреля, один за другим были арестованы и сосланы митр. Иосиф, архиеп. Димитрий, еп. Максим, проф. В. Верюжский, прот. Ф. Андреев, священник Крыме-шенский и другие вожди раскола. Митр. Иосиф был сослан в Казахстан, где он работал бухгалтером на медном комбинате и где скончался, так и не примирившись с Церковью. Остальные были рассеяны по дальним уголкам России, где также окончили свои дни в ссылке и лагерях. Впрочем, проф. В. Верюжский остался в живых. В 1946 году он принес покаяние и был принят в общение с Московской Патриархией. В 1955 году, будучи профессором Ленинградской духовной академии, сей бывший раскольник предал душу Господу.

К концу года из всех вождей раскола на свободе оставался лишь еп. б. Нарвский Сергий (Дружинин), но большого влияния он не имел. Судьба его доподлинно неизвестна, однако вскоре он тоже исчез с арены церковной жизни. Вероятнее всего, он разделил участь своих единомышленников.

Таким образом, остатки иосифлянской паствы лишились всех своих руководителей и были оставлены на произвол судьбы. Часть отколовшихся, смирившись с обстоятельствами, присоединилась к Православной Церкви, другая, более упорная, скиталась по городам и весям, все дальше удаляясь от живительных источников и умирая на пути удаления без покаяния и причащения Христовых Тайн.

В 1930 году иосифлянский раскол прекратил свое существование.

По широте размаха иосифлянство имело, конечно, меньшее значение, чем обновленчество. Оно быстро появилось на арене церковной истории и также быстро исчезло, оставив в России лишь незначительный след. В нем не было организаторской силы, которая могла бы сплотить русский епископат и повернуть кормило церковного корабля. Вожди его, чуждые церковной дисциплины, привыкли руководствоваться более чувствами, нежели общими интересами. Кроме того, иосифлянство было лишено того важнейшего основания, на котором твердо зиждется истинная Церковь Христова — духа любви и сострадания.

И все же это движение таило в себе большую опасность как для внешнего устройства Русской Православной Церкви, так и для ее внутреннего единства. Категорический отказ от всякого общения с гражданскими властями, на котором настаивали иосифляне, отречение от легализации могли обернуться для Церкви погибелью. Но самое страшное заключалось в том внутреннем соблазне, который несло в себе иосифлянство. Свой отход от митр. Сергия учредители раскола постарались прикрыть ширмой “сохранения чистоты Православия”, чем внесли великий соблазн в души православных. Вследствие их политики в Патриаршей Церкви образовались как бы два православных общества: иосифлянское и сергианское. Духовенство и паства терялись в догадках: за кем идти? кто прав? где истина? В той и без того непростой обстановке найти правильный ответ на эти вопросы было очень и очень нелегко.

Когда возникло обновленчество — православный народ сердцем распознал всю его опасность, тем более, что раскольники и не скрывали своих целей “обновить” и “исправить” веру наших отцов. Но в данной ситуации людей сбивала с толку мнимая правота раскольников. С этой точки зрения иосифлянство оказалось более опасным для единства Церкви и ее судьбы. Поверив иосифлянским вождям, многие из тех, кто так горячо боролся против обновленчества, присоединились к ним, чтобы оградить Церковь от нового “предательства”. Сколько искренне заблуждавшихся душ последовали за “вождями слепых” и тем сгубили себя!

Но, лишенное твердых основ, иосифлянство неминуемо должно было прийти к своему печальному концу. Этому способствовало и то обстоятельство, что в его ряды включилось большое число людей, агрессивно настроенных против советской власти. Антикоммунизм иосифлян придал церковному движению ярко выраженный политический оттенок и, соответственно, вызвал активное противодействие со стороны репрессивных органов СССР...

Частично мы уже давали каноническую оценку этому движению, но все же следует подвести итоги.

34-е апостольское правило ясно определяет церковно-дисциплинарную норму для каждого архиерея: “Епископам всякого народа подобает знати первого из них, и признавати его яко главу, и ничего превышающего их власть не творити без его рассуждения... Но и первый ничего да не творит без рассуждения всех. Ибо тако будет единомыслие...”

На основании этого правила Русский Православный Собор 1917 — 1918 гг. и установил церковное управление во главе с Патриархом, которому подчинялись епархиальные и викарные епископы, а он сам был подотчетен Собору Поместной Церкви. Назначения и перемещения архиереев совершались Патриархом. Ему же принадлежало право обращаться ко всей Русской Церкви с посланиями и воззваниями.

Установленное Собором церковное управление хотя и не обычным пороком, а по завещанию Патриарха (но — уполномоченного на это Собором) перешло после его смерти к митр. Петру, а от него — к митр. Сергию. Естественно, что архиереи должны были находиться в подотчетном отношении к митр. Сергию и тем самым незыблемо хранить церковную дисциплину и послушание перво-иерарху. Иосифляне же встали на путь прямого нарушения канонов и своим отделением нарушили церковную дисциплину.

14-е и 15-е правила Двукратного Константинопольского Собора предусматривают единственно законную возможность отхода от подчинения первоиерарху — когда тот открыто проповедует ересь. Во всех других случаях церковные каноны осуждают отделение. Митр. Сергий ничего еретического не допускал. Его воззвание от 16 (29) июля 1927 г., послужившее камнем преткновения, если бы и заключало в себе ошибку Заместителя, то ее можно было рассматривать лишь как нравственно-административную погрешность, но никак не преступление против вероучения. Нельзя расценивать как еретические и действия митр. Сергия по переводу архиереев с одной кафедры на другую, в чем также обвиняли его иосифляне. Постановления Поместного Собора допускают подобные перемещения, предпринятые ради пользы церковной. Но даже если бы и можно было увидеть в таких перемещениях каноническую погрешность, все равно отделение было невозможно прежде соборного решения по этому поводу.

Прервав молитвенно-каноническое общение с первоиерархом без достаточных к тому оснований, иосифляне нарушили 14-е и 15-е правила Двукратного Константинопольского Собора, создали раскол и тем самым подвергли себя каноническому отлучению.

Вторым нарушением церковной дисциплины и правил явилось служение иосифлянских священников в состоянии запрещения. Даже в том случае, когда запрещенные признают себя невиновными, они, согласно 14 правилу Сардикийского Собора, имеют право аппелировать к большому Собору, но, однако, продолжают пребывать под запрещением. Если же они до соборного рассмотрения их вины нарушат запрещение, то, в соответствии с 38-м правилом Карфагенского Собора, лишат себя возможности на дальнейшую аппеляцию, и наложенное на них запрещение останется в силе.

Иосифлянские епископы и священники, продолжая служить, не считаясь с решением высшей церковной власти, подпали под действие указанных правил. Правда, они считали, что, отделившись от митр. Сергия прежде запрещения, они якобы избегли его канонической силы, но такое толкование церковных правил — чистейший произвол, на что особенно обращал внимание еп. Мануил.[162]  77  Слово еп. Мануила 02.05.1928 в Преображенском соборе. Арх. 70. 
 Церковные каноны не знают такого правила, которое освобождало бы от ответственности лиц, уклонившихся от общения с первоиерархом. Напротив, приведенные выше правила ясно доказывают, что самочинники непременно подпадают под церковное взыскание и несут сугубую ответственность за разделение.

Третьим нарушением канонов и догматов Православия является вопрос литургический. Как нам уже известно, иосифляне объявили митр. Сергия и единомысленный ему епископат безблагодатными, таинства и обряды, совершаемые ими, — “служением бесовским”, а православные храмы — “храмами сатаны”.[148] Письмо митр. Сергия к митр. Кириллу от 5 (18).09.1929. Арх. 75.
 Эти утверждения иосифляне основывали на том, что, предав Церковь, митр. Сергий и подчиняющиеся ему епископы допустили грех, худший ереси, и потому де отнята от них благодать Божия. Такие умозаключения страдают сугубой крайностью и полны канонических и догматических ошибок. Дело в том, что не само по себе наличие ереси в действиях епископа или священника лишает его благодатности, а церковное запрещение, налагаемое на них высшей церковной властью. Только после этого проповедующий ересь связуется в своих иерархических полномочиях, а совершаемое им священнослужение лишается благодатного действия.

Даже в период обновленческого движения, допускавшего явное искажение православного вероучения, при решении вопроса: в каком сане принимать обращающихся из этого раскола священнослужителей? — высшая церковная власть основывалась не на наличии ереси у того или иного иерея, а на церковном прощении, наложенном на него Патриархом Тихоном. Пресвитеры, рукоположенные до прощения, принимались в Православие в сущем сане, а те, кто принял рукоположение после прощения, — принимались либо в простом чине, либо в сане иерея, по усмотрению решающих. Если же встать на точку зрения иосифлян, то мы должны будем осудить самого Патриарха Тихона за то, что он принял в сущем сане митр. Сергия, некоторое время пребывавшего в обновленческом расколе, и признать духовенство, рукоположенное последним, безблагодатным. Но это абсолютно неправильно. “Вся елика аще свяжете на земли, будут связана на небеси, и елика аще разрешите на земли, будут разрешена на небеси” (Мф. 18:18), — такова сила церковного закона.

Митр. Сергий и единомышленный ему епископат не допустили никакой ереси, никаким церковным судом они не были ни отлучены от Церкви, ни просто запрещены в священнослужении, не подпали ни под какую соборную клятву, и их иерархические действия никем связаны не были. Следовательно, считать их безблагодатными нет никаких оснований. Сила Божественной благодати, данной им через высшую церковную власть, пребывала в них незыблемо, и все совершаемые ими таинства имели спасительное действие. Своим отрицанием этого иосифляне допускали хулу на Духа Святаго, “а иже речет на Духа Святаго, не отпустится ему ни в сей век, ни в будущий” (Мф. 12:32).