— Люблю длинную волну! — услышал Элья и с любопытством посмотрел на юную пару, сидевшую через проход, в скоростном поезде на Восток. Парень распинался перед девушкой, та вожделенно смотрела на его губы. Из дальнейшего диалога стало ясно, что речь шла о серфинге. Элья улыбнулся и переключился на монитор планшета. Длинные, худые пальцы летали по клавиатуре с ловкостью паука, плетущего паутину. Совершив несколько транзакций, он стал смотреть в окно. Мысль о Луи вызвала улыбку. Бена он знал давно, задолго до того, как тот стал алмангом, и полностью доверял ему. Обнаружив недоработки в программном обеспечении алмангов, Бен сообщил об этом другу, и тот перешел на сторону легиона, естественно, без доступа к Земле. Элья предполагал, что Луи быстро поймет, кто перед ним, и надеялся, что они с Беном поладят.

Элья Алгард возглавлял одну из корпораций правительства мараев, и знал больше других. Знал он и о том, что граждане будущего будут несовершенными. Предупредить Луи по телефону он не мог. Пришлось бы долго объяснять, что к чему, на что ни у одного из них не было времени. Элья вздохнул и посмотрел в окно.

Облака в виде силуэтов рыб и птиц с загнутыми клювами, тянулись непрерывным орнаментом по бледно-голубой полосе. Аристократически утонченное лицо Эльи Алгарда слегка обременяли мешки под глазами. Он был не молод, но еще не стар. На вид лет тридцать пять, хотя на самом деле Элье было далеко за сорок.

Картины прошлого возникали в голове короткими, красочными вспышками, высвечивая отдельные его мгновения вплоть до мельчайших подробностей.

* * *

Произошло это в один из дней его путешествия внутри популяции Йота, во время экскурсии по одному из монастырей. Тогда к нему подошла девочка лет семи, и протянула часы. Сам не зная, почему, может, подчинившись первому порыву и не желая расстраивать ребенка, он сразу же нацепил их на руку. Поблагодарил ребенка, пожав маленькую ручку.

— Зачем я это сделал? — спросил он себя, глядя вслед убегающему ребенку, и в скором времени ему была предоставлена возможность получить развернутый ответ на этот вопрос.

Разбитая жирной чертой на «до» и «после» тракуса, жизнь Эльи вот уже два месяца, как переместилась в никем не контролируемое пространство золотого рукава. Именно здесь, в этом месте он мог быть тем, кем являлся на самом деле.

Элья был из тех, кого Соло причислял к страдальцам. Первые проблемы у него начались, когда его стали узнавать на улицах. Выходец из известной семьи, Элья с юности всеми силами старался избавиться от повышенного интереса к своей особе, и более всего на свете желал, чтобы на него никто и ни при каких обстоятельствах не обращал внимания. Внимание делало его несвободным, но чтобы понять всю тяжесть этой ноши, надо было влезть в его шкуру. «Тогда каждому стало бы понятно, какая это пытка», — неоднократно объяснял он родителям и друзьям. Иногда он так и заявлял кому-нибудь из прилипал: «Меня здесь нет». Разумеется, все это было еще в школьные годы, и все считали это проявлением некоей эксцентричности. Отчий дом Элья, как и Пит, покинул рано, еще в начале студенческой поры. Стал жить самостоятельно, не прибегая ни к помощи родителей, ни к кредитам либо каким еще соблазнам, которые могли хоть в какой-то мере поймать его в сети зависимости. Впереди его ждала череда сюрпризов, которых, в то славное время он и представить бы себе не мог.

Незаметно для самого себя он встал на ноги, и стал прилично зарабатывать. Карьера шла в гору, Элья был назначен главой корпорации «Animin», и вот, вместе с успехом по периметру его жизненного пространства незаметно и неизбежно стали возникать расставленные на него силки. А он, тем временем, вел счастливую, размеренную жизнь вместе с женой и дочкой. Жил в скромном доме. Принципиально не пользовался электронными приборами. И вот, в его жизнь вползли (иначе и не скажешь) закрытые клубы и хождение по строго обозначенным на персональной карте траекториям. Это было неизбежно, как неизбежно все, что сопровождает каждого при переходе в новый социальный статус. Элья изо всех сил старался удерживать равновесие, урезывая потребности семьи, чтобы не привлекать внимание. И вот, однажды в его жизнь пришла беда: настал тот самый черный день календаря, которого он так боялся еще в юности. Элью вновь стали доставать на улицах. И тогда он слетел с катушек.

Доведенный до белого каления навязчивыми папарацци, он разделся догола и вышел из дверей собственного дома навстречу караулящей его кучке прилипал. Приветствовал он их, обозвав шестерками репликаторов. СМИ тут же выкинули в эфир снимки абсолютной голого главы крупнейшей корпорации. Какое-то время он еще продолжал свой протест, рассчитывая на то, что столь необычным способом изведет интерес к собственной персоне. Никакие увещевания друзей и родных, предупреждения блюстителей порядка, не возымели действия. Элья продолжал гнуть свою линию, и вскоре ажиотаж вокруг него, действительно пошел на спад. Всякий интерес рано или поздно выдыхается. Элья добился своего довольно быстро: едва завидев, его, как прокаженного, обходили стороной. А он тихонько посмеивался, понимая, что смущение это вызвано вовсе не его поведением, а неприятием самих себя.

Временное отстранение от занимаемой должности он получил к наступлению холодов. И все вокруг, включая жену, были совершенно уверены в том, что произошло это по причине его внезапного и необъяснимого помешательства. Психиатр, к которому Элья был направлен женой, счел его абсолютно здоровым.

— Как это своевременно и удачно, — сказал он жене на следующий день после обретения долгожданной свободы. Сказал утром, поскольку в предыдущий вечер на радостях залил в себя лишнего.

— Не могу поверить, что я, наконец-то, свободен, и мы снова станем счастливыми, как раньше, когда только поженились. Пойду, немного проветрюсь, — подмигнул он жене, стоявшей, как истукан, и молча наблюдавшей за ним. Поцеловал ее в щеку, и вышел в холодный, бодрящий утренний воздух. В течение часа он слонялся по парку, наслаждаясь одиночеством и просто с упоением дыша. Я свободен, радовался он.

— Давайте пить кофе! — крикнул он с порога дома, вернувшись с прогулки, но никто не откликнулся. На столе лежала лаконичная записка от жены с просьбой не искать ее.

Забрав их общую дочь, она села в машину и направилась в сторону аэропорта, до которого так и не добралась, влетев по пути в дерево.

Элья остался один, и это была большая насмешка или наказание небес, ибо он получил свое гребаное одиночество, а вместе с ним потерял все самое дорогое, что имел. Не слишком ли дорогая плата за такую малость, как желание быть в тени? Элья проклинал свою жизнь. Каждую ночь он видел себя в машине, летящей на дерево. Он разбивался снова и снова, и неизменно оказывался на берегу огненного озера. Разум рождал это видение, когда он испытывал боль. Более всего он желал умереть, и однажды вечером решился.

Для начала он напился до самозабвения. Проснувшись утром, не смог вспомнить, в чьей квартире находится, и как туда попал. Вокруг него спали не знакомые ему мужчины и женщины. К счастью, раздетых рядом с ним не оказалось. Большинство спало под деревом, что росло прямо посреди большого зала. Ствол дерева поднимался из каменных плит пола. Вокруг него стояла гробовая тишина. Куда бы Элья ни сунулся, во всех помещениях, включая бассейн в нижнем этаже дома, спали. Лежащий на спине, на надувном матрасе, мужчина, тихонько покачивался на воде. Довольно скоро Элья выяснил, что ночью попал в другую популяцию, в чей-то особняк.

В ванной комнате он нашел пилюлю от головной боли. Посмотрел на себя в зеркало.

— Экодом и его жители, ведущие нездоровый образ жизни, — обратился он к своему отражению, и уже собирался, было, проглотить пилюлю, когда голову сдавило так, что он весь скрючился, и выронил пилюлю из рук. Что-то ударило его и швырнуло к стене, а затем придавило так, что он очутился под чем-то вроде водяного пресса. Он слышал звуки, и чей-то разговор через толщу воды. Неожиданный приступ отпустил через несколько секунд, и здорово напугал его. Когда страх отпустил, Элья бросился на улицу. Хмель, как рукой сняло. Полчаса спустя он уже сидел в скоростном поезде. Почти на том же самом месте, что и сейчас — в середине вагона, у окна, и думал о том, что произошло.

Постепенно память вернулась к нему. Он вспомнил, с кем пил в баре в предыдущий вечер. В памяти возникла голова незнакомца, затем появилось туловище. Мужчина лет сорока с редеющими седыми волосами до плеч, в белом костюме. В руках незнакомец перебирал янтарные четки.

— Мой отец где-то здесь, совсем близко, — поделился Элья с незнакомцем, сидевшим на соседнем барном табурете. — Спинным мозгом чувствую: «Он где-то рядом».

— Давно не видел отца? — поинтересовался незнакомец.

— Тысячу лет, — ответил Элья. — Но я точно знаю, что уже привлек его внимание, — усмехнулся он.

— Значит, ты сидишь здесь в баре, напиваешься, и таким образом приманиваешь своего отца? — уточнил незнакомец.

— Ты очень сообразительный, — ответил Элья и заказал еще выпивки. — На самом деле отца у меня нет. В смысле, он есть, но я его с детства не видел. Отец — это образное выражение, — пояснил он.

— Маскин! — вспомнил Элья и улыбнулся. — Его звали Маскин, — повторил он, улыбаясь серому пейзажу в окне поезда, и удивился, что едет в противоположном направлении. Минута ушла на то, чтобы осознать: «Он не возвращается с вечеринки». Рядом, через проход, по-прежнему щебетала парочка.

Собутыльник понимающе кивнул его профилю.

— Можно интуитивно чувствовать человека, — снова повернулся к нему Элья.

— Человека? — дружелюбно улыбнулся Маскин.

— Человека с далекой Земли, — уточнил Элья.

— Твой отец человек? — поинтересовался Маскин.

— Проблема в том, что я не до конца уверен, — ответил Элья, скептически поджав один уголок рта и цыкнув. — Но мы-то с тобой точно с Земли, — подмигнул он Маскину, после чего отвернулся и залпом выпил.

Маскин подозвал бармена и заказал еще.

— Значит, ты чувствуешь его интуитивно, — вернулся к разговору он.

— Чувствую, — подтвердил Элья. — Через внутренний светоприемник. Через него можно приманить земного отца.

— И как же ты это делаешь, поделишься?

— Очень просто. Надо самого себя считать создателем, тогда появится твой. Настоящий.

Элья снова отвернулся. Ссутулившись, сидел и смотрел перед собой — на большую хрустальную кружку, наполненную золотистым пивом. Собеседник ненадолго замолчал.

— Что притих? — не выдержал Элья.

— Просто размышляю над тем, что ты сказал, — ответил Маскин.

— Ты мне веришь? — строго спросил Элья.

— Да, верю, — просто ответил собеседник. — Мы — создатели, а еще мы — создания Земли. Созданный ею виртуальный мир теней и марионеток, вышедших из-под контроля из-за поломки Стража Мары на Джабраиле, создающих свой собственный мир. Оригинал, конечно, тоже имеет недостатки, но люди, по крайней мере, друг друга не бомбили, а сами пострадали от враждебной консолидации. На самом деле это даже никакая это не консолидация, а один — единственный человек по имени Эйнар. И не чужеродный он, и даже не просто человек, а один из Круга Тринадцати правителей Земли. Так что в иерархии землян занимал высокий пост. Его столкновение с остальными членами Круга и, как следствие, изгнание его, произошло после того, как он воспротивился безобразным, с его точки зрения, играм людей на Талатоне. Да, это был классический способ размножения светового кода. Так делали когда-то в далеком прошлом предки людей. Они давали новому поколению своих световых отпрысков возможность играть, создавая миры. Надо было войти в особое состояние, разогнаться, так сказать, до состояния очень быстрого полета (а люди имеют такую способность), затем расколоться надвое, и вот, двойник готов. Эйнар был против подобных игр. Уж не знаю, какой он имел план в отношении сохранения и преумножения света. Что-то наверняка предложил бы, да не успел. Он был назначен главным на Джабраиле. Там он стал самовольничать, после чего был навеки заперт на Талатоне. Так он очутился в мире, против создания которого сам же и выступал.

На этом откровение Маскина закончилось. Что было потом, Элья вспомнить не мог, но отца он все же, как он успел осознать, приманил. Это он понял за секунду до того, как проснулся в экодоме с растущим посреди зала деревом; бассейном и спящими тут и там мужчинами и женщинами.

* * *

— Это же самая мощная волна, что вырастает выше контролируемого поля! Мы — легион, мы, люди! — громогласно объявил Элья на весь вагон. — Я знаю, что я сделаю. Я разрушу свою корпорацию!

Он прокричал свои прекрасные лозунги, и бросил горящий взгляд на юную пару серферов, прекративших щебетать и испуганно уставившихся на него. Элья же, ничуть не смутившись, приветствовал их улыбкой.

* * *

Прошло немного времени, и Элья Алгард выполнил данное самому себе обещание, и разрушил корпорацию.

* * *

Он снял с руки тракус и положил его на соседнее сидение. Затем надел на глаза гелевую повязку голубого цвета, и откинулся на спинку кресла. Юная парочка продолжила разговор, но уже значительно тише, опасливо поглядывая на странного пассажира. Их голоса были еще различимы, когда он сбежал от системы тотального контроля бодрствования и сновидения, соскользнув в запретную колею, и очутился в месте сбора.

— Как ты понял про все это, Омдю? — ворвался в сознание голос умершей жены.

— Стал забывать себя ненастоящего, — ответил он.

* * *

Омдю и Ойю лежали в зарослях высокой травы, под деревом, во всем ослепительном блеске вечно юного духа. Мир вокруг стал еще светлее.

— Я ждала в укромном месте, — пропела счастливая Ойю. Провела рукой по древесной коре и прислонилась к ней щекой.

— Это ведь не то дерево, в которое я врезалась? — обратилась она к Омдю.

— Конечно, нет, милая, это совсем другое дерево, — ответил тот, игриво намотав на указательный палец прядь ее волос, и отпустил ее, так что она отпружинила.

— Если бы ты забыл, то пришлось бы еще раз прожить все это, — напомнила Ойю.

— Я четко помнил все, вплоть до мелочей, — откликнулся Омдю. — При мне осталась просто хроника событий. Странная ретроспектива — мое прошлое. Я испытывал великое сострадание и некоторую степень отрешенности, когда смотрел на самого себя со стороны. Я дал подсветку на отдельные картины воспоминаний о лучших, коротких мгновениях жизни, и они заиграли новыми, яркими красками. Надо сказать, опыт был прекрасен.

— Какая короткая жизнь, даже по меркам Талатона, — грустно пропела Ойю. — Всего несколько мгновений.

— Правда. Талатонцы живут мгновениями, — согласился Омдю.

— Ты ходил, таская за собой шар, — улыбнулась Ойю.

— Конечно, ты не давала мне совершать дурные поступки, когда я забывался. Я понимал, что они отражаются на вас. Ведь золотой рукав приоткрылся. Вы для меня были живыми. Я не собирался вас забывать.

— Элья на Талатоне был способен на многое, — пропела Ойю. — С нами все было в порядке.

— Ну, конечно. Одной молитвой я мог потушить крупный лесной пожар, охвативший несколько популяций. Скоро человек предстанет перед мараями во всей своей красе.

Ойю и Омдю рассмеялись, дребезжа и вибрируя всем телом.

И Ойю узнала от Омдю: «При встрече с любым легионером взрывается фонтан всех самых значимых мгновений жизни, всего лучшего, что он испытывал когда-либо. Этот душевный подъем — ни с чем несравнимая радость. Именно в эти, короткие мгновения, в которых заключалась вечность, он испытывал любовь. Он пропитан этим чувством насквозь, и принес его обратно на Новую Землю, значительно преумножив. За них его теперь не истязает Страж Мара, потому что нет больше Талатона и Джабраила нет, а только Новая Земля со своим спутником Луной».

— Твой герой познал прекрасное общество после того, как долгое время алкал одиночества и забвения, — тихо произнесла Ойю.

— Ты вернешься? — спросил Омдю.

— Это будет решать Круг Тринадцати Земли. Нас могут отправить в любую часть галактики.