— Сегодня ты получишь тракус, и, возможность встретить совершенного дебаггера, — объявил Пит. — О зикерзонде ты уже имеешь представление. Об обмене энергией внутри группы тоже. Про репликатора Зигфрида, контролирующего Северные популяции, слышал? Пит посмотрел вопросительно, и Хайме кивнул.

— Лично не встречал, но видел его фото в журнале экономических достижений Северо-западных популяций, — пояснил он.

— У него такие узкие губы. Пит растянул губы в линию. У репликатора Самуила, контролирующего Юг, губы пухлые и чувственные. Зиги — напротив — чувственного рта лишен, однако за обманчиво-устрашающей внешностью скрывается легкоранимая и несколько сентиментальная натура. Иногда мне кажется, для него еще не все потеряно.

— Откуда тебе все это известно? — удивился Хайме. — Все эти тонкости может знать только его ближайшее окружение.

— Так и есть. Я знаю его лично, — подтвердил Пит. — Зигфрид неоднократно посещал «Гидрософт». Потом все подражали ему, его манере держаться. Его мимике. Пит провел пальцем по контуру лица. — Зиги был растроган так, что полез за платком.

Пит вспомнил о духе репризы Бао и грустно усмехнулся. Испытание Бао было только для продвинутых легионеров.

— Ему бы очень хотелось смотреть на мир и повсюду видеть себя, — продолжал Пит, — но граждане Талатона останавливают взгляд не по команде Зиги, а по желанию нашего совершенного дебаггера. Пит поднял руки и сложил их так, как будто держал мяч.

— Итак, с самого начала существования синтезированного поля, — сказал он, катая свой воображаемый мяч в руках, — каждый, независимо от своего географического местоположения, использовался Ваханой Расой в качестве единицы информации или шифрованного послания. Мы знаем об этом, и потому мы — это осознанные единицы информации под названием «ОЙ».

Пит отправил воображаемый мяч Хайме, и тот поймал его.

— ОЙ. Мировое правительство корректирует волновое поле, в котором мы все варимся, чтобы держать нас под контролем, — ответил Хайме, подбрасывая воображаемый мяч, — тогда как Вахана Раса использует синхронизацию для отлова своих, дабы дать нам возможность общаться не только в переходе, но и в обычном состоянии бодрствования, используя особую систему шифрования данных. Она, также, делает зикерзонд. Это довольно сложно, — заключил Хайме и бросил мяч обратно Питу.

— Ничего сложного, ОЙ, — поймал мяч Пит. — Это очень просто, и сейчас ты все поймешь. У музыки много общего с математикой, которую я так любил в школе. Пит улыбнулся и подмигнул гостю, затем повернулся к монитору, быстро нашел и увеличил фотографию квартиры Хайме, дав круговой обзор.

— Давай сравним наши с тобой квартиры. Пит развернул панораму обеих. — Что скажешь?

— Практически идентичны, это я заметил сразу, как только вошел сюда, — согласился Хайме. — У меня, правда, нет такого шатра и плаката, но даже если бы и были, в этом совпадении нет ничего необычного.

— Правильно, нет. Оба мы холостяки, работа занимает большую часть нашего времени, а быт волнует нас в последнюю очередь. Что касается твоего шатра, то ты его таскаешь за собой по всему миру, поскольку ты музыкант. Давай посмотрим на жилища других легионеров. Он развернул еще несколько панорам. Вслед за большой квартирой на экране появился небольшой частный дом. Затем каскадом вывалились снимки скромных и не слишком скромных домов зогов по всему миру. — И, наконец, взгляни на это. Пит свернул окна, и на экране появились ползущие строки цифр.

— Цепочка транзакций? — уточнил Хайме.

— Это круговая цепочка транзакций внутри легиона. Конечно, жилища могут отличаться, но легионеры ежемесячно тратят на себя практически одну сумму. Мы на удивление идентичны в запросах и тратах на собственные нужды.

— Хм. Что бы это значило? — удивился Хайме. — Эта небольшая квартирка и внушительных размеров дом, — указал он на фотографии. Каким образом? Налоги, обслуживание…

— У меня есть подноготная каждого. Вот, к примеру, этот большой дом на фото — временное жилье давших приют друзей, — пояснил Пит, развернув очередную картинку. Он открывал перед Хайме фотографии домов и квартир, рассказывая историю каждого легионера.

— Я проверяю ежедневно, по мере пополнения наших рядов. Одна и та же сумма, с небольшими погрешностями. Минимальные траты на себя. Минимальные запросы. Минимальные претензии друг к другу. Это не утопия, Мы меняемся изнутри. Пит отвернулся от монитора и несколько секунд всматривался в лицо Хайме, как будто раздумывая над чем-то важным, что хотел, но не решался сказать.

— Главное правило легиона — минимум ненужных мыслей и связей, — напомнил он. — Я не стреноженный, а ополовиненный, — неожиданно поделился он. — Точнее, был таким. Сознательно урезанным до минимума. Теперь я — ОЙ.

— Мой ум занимается импровизацией, используя по большей части снимки сцены и салона самолета, — сказал Хайме. — Все не так уж и кисло.

— Не кисло, — повторил Пит, и оба рассмеялись. — И да, я всегда носил темные очки с высокой степенью защиты. Не желал заносить в истинный мир память о фальшивом. Потом уже появился зикерзонд, и зрение мое изменилось.

— Мы, типа, обрели более продвинутые линзы, — согласился Хайме.

— Ага. Дополнительную примочку, воздействующую на зрительный центр коры головного мозга, — улыбнулся Пит. — У легиона дополнительно к фосфенам, являющимся продуктом нейросинхронизации, работает персональный декодер. Наши глаза фиксируют сетевые шифровки легиона, обрабатывают и передают их друг другу по кругу, тогда как сеть мирового правительства, сканирующая нас ежеминутно, не видит ничего.

— Они знают, где я, кто я, видят, как я сижу на толчке или разгуливаю голышом по квартире, сколько и на что денег трачу, с кем сплю, но при этом не могут влиять на меня, — понимающе кивнул Хайме. Пит покачал головой отрицательно и вслух подтвердил: «Не могут».

— Они знают о нас все, но… Вот, сейчас мы с тобой говорим, а поле выдает одни помехи. Мировое правительство Талатона задумало контролировать тех, кто контролирует себя сам. Мы сделали с собой то, что они хотели бы сделать с нами. То, что с нами произошло, случилось задолго до появления контролируемого поля. Когда нас наберется достаточное количество, чтобы открыть рукав между Талатоном и Землей, тракусы больше не понадобятся. А это произойдет очень и очень скоро. Кристалл — всего лишь усилитель, необходимый на первое время. Ты прекрасно справился и без него. Музыкант. Этим все сказано.

— Все, что мне надо знать — это график репетиций и гастролей, — дорисовал картину Хайме.

— Ты из музыкальной семьи? — поинтересовался Пит.

— Да, — ничуть не удивившись вопросу, охотно поделился Хайме. — Родители — тоже музыканты, Живут по ту сторону океана. Мы почти не видимся.

Пит понимающе кивнул.

— Ты встретишь их в золотом рукаве, — улыбнулся он.

— Не сомневаюсь, — согласился Хайме. — А ты?

— Не видел с окончания школы.

Хайме сразу же подумал о том, что декодер, позволяющий легионеру жить полной грудью, надо полагать, появился не на ровном месте.

— Мы — это мечта мирового правительства, — между тем, изрек Пит. — Воздержание просто идеально для программы по сокращению населения планеты. Не надо больше пропагандировать идеи однополой любви. Не надо никого убивать. Однако, приятель, им нужны такие граждане, как мы, только подконтрольные, а мы тут, как выяснилось, выпадаем из созданной ими картинки будущего. Да к тому же, в отличие от наших менее удачливых собратьев, попавших в ловушку, имеем защиту.

— У тебя нет виолончели, — серьезно заметил Хайме, подняв вверх одну бровь.

— Ха! — хлопнул себя по колену Пит. — Какое упущение! Он дунул вверх, на упавшую на лоб прядь волос, высоко задрал подбородок и посмотрел на собеседника сверху вниз.

— Хайме стал музыкой, хотя, возможно, музыка родилась, когда родился Хайме, — старательно цементировал он знакомство с новичком прежде, чем передать ему свое знание о мараях. — Музыка живет везде и во всем, — продолжал распинаться он, — в том числе и внутри Софи — подруги Луи, певицы из ночного заведения, о которой я только что навел справки. Ей был причинен ущерб, причем значительный, с самого детства. Хайме ущерба никто не причинял. Из нас, таких разных и таких одинаковых, ткется нечто прекрасное. Когда-нибудь полотно будет закончено, и желанное станет действительным, в реально ощутимых масштабах. Ради этого стоит пожертвовать собой. Я в этом глубоко уверен.

— Софи был причинен ущерб? — погрустнел Хайме.

— Хм. Да, женщина, из-за которой, как я предполагаю, его преследуют, имела тяжелое прошлое. — Она поет не от радости. Боль и лишения — ее стимуляторы. У вас с ней разные биографии, но вы одинаково устроены.

Пит облизнул губы, допил сок и бросил пустую упаковку в ведро.

Хайме нахмурился. Заметил, что руки у Пита слегка трясутся. Перехватив взгляд, тот скрестил их на груди, зажав ладони под мышками.

— Часто включаешь усилитель? — спросил Хайме.

— Только когда надо пробыть в рукаве достаточно долго. Например, сегодня, когда я искал Луи.

— Возможно, эта штука не так безопасна, — аккуратно предположил Хайме.

— Необходимо, чтобы колеса внутри нас вертелись очень быстро., - объяснил Пит. Он посмотрел на часы, затем очень внимательно на Хайме.

— Сегодня ты уйдешь отсюда с тракусом. Я хотел бы доверить тебе то, о чем пока не знает никто из легиона, но прежде я спрошу тебя: «Что ты знаешь о мараях?»

— Ничего, кроме того, что они правят миром и делают из доноров алмангов, — развел руками Хайме.

— На Джабраиле стоит техника, управляющая волнами, в которых мы живем и из которых состоим. Называется этот аппарат «Мара». Он испорчен с самого начала возникновения разумной жизни на Талатоне, мараи же — это те, кто умело использует ложный сигнал для подчинения себе талатонцев и утверждения своей власти на планете.

Разговор прервал резкий стук в дверь.

— Ты кого-нибудь ждешь? — спросил Хайме. Пит приложил к губам палец.

— Тсс Совершенный дебаггер дарует силу и поддержку в радиусе сто метров при условии твоей полной невозмутимости, — улыбнулся он. Вышел за пределы пурпурного шатра и пошел открывать дверь. Хайме остался ждать за столом. Слева от него покачивался шар с прекрасной, свернувшейся калачиком, спящей девушкой.