XX
В приштинский аэропорт они прилетели где-то в пять пополудни. Их встретил Исмет Хоти, о котором Адем сказал, что это его двоюродный брат. Они сердечно поздоровались, обнимаясь и потряхивая друг друга за плечи, Иване показалось, что это длится целую вечность. Потом Исмет обратился к ней на плохом английском:
– Welcome to Kosovo!
Ивана изумленно смерила его взглядом с головы до пят. Большеголовый, с густыми, коротко остриженными волосами, твердой, почти квадратной челюстью, небритый, он сразу же вызвал в ней какое-то неприятие.
– Ты не знаешь сербский?
– Маленький сербка?! Ха-ха-ха! Нье говорю сербский. Нье знаю.
Выйдя из здания аэропорта, они направились к ближайшей стоянке, где их ждал черный «ауди». Ивана села на заднее сиденье, а Адем впереди. Все время он и Исмет шумно разговаривали на непонятном ей языке, громко смеясь. Иногда она замечала, как Исмет похотливо смотрит на нее в затемненное зеркало заднего вида. Ей было неприятно, и она прятала глаза, рассматривая пейзаж за окном. Женщина ощущала какую-то дрожь перед его холодным взглядом, а некий внутренний голос предупреждал, что от этого человека лучше держаться подальше.
– Адем, молодец! Умеешь выбрать стоящее. Всегда привозишь качественный товар.
– Это моя работа. У меня деловой нюх, я одарен умением выбирать самое лучшее.
– Kinemi с́ijetSrb! Ха-ха-ха, – задохнулся от смеха Исмет.
– Знаешь, сколько я на нее бабок потратил, пока не привез сюда?
– Понимаю. Все получишь сполна и в натуре, как всегда. И мой товар первоклассный. Героин высокого качества, афганец.
Перед глазами Иваны сменялись заботливо обработанные поля и заповедные леса с густыми грабовыми чащами, перетекающими в пшеничные поля цвета старого золота. Колосья в ожидании жатвы колыхались под дуновением ветерка и сгибались в поклоне. Большие, еще неоштукатуренные и недостроенные дома краснели в густой зелени. Каждый был обнесен высоким забором, за которым пряталась таинственная и неизвестная жизнь и провинциальный быт его обитателей. Слева и справа от дороги на зеленых лугах пастухи пасли стада овец, а у самой обочины шоссе паслись коровы, наблюдая за пыльными автомобилями и провожая их слезным, равнодушным коровьим взглядом. Дорога была неровной, они постоянно налетали на ямы, которые Исмет, резко притормаживая, пытался объехать, но это удавалось ему с трудом. Из-за одного поворота они чуть не наехали на группу рабочих в синих, выцветших рабочих куртках, которые рыли водоотводный канал у самой обочины. Один из них, опершись на черешок лопаты, ленивым взглядом наблюдал, как остальные, стоя до пояса в канаве, выбрасывают жирную землю направо и налево. Исмет заметил его лишь в последний момент и опытным маневром избежал трагедии, проехав на миллиметр от него. Окаменев от страха, рабочий рефлексивно отступил назад и по инерции или из-за скользкой грязной земли под резиновыми сапогами стремглав упал в канал к потным собратьям.
– Cipsanona! – взбешенно заорал он, стряхивая грязь с рыжих кудрявых волос, а черный «ауди» уже исчез вдалеке.
Приехав в город, Ивана заметила, что на улицах полно народу, особенно молодежи. По обеим сторонам тротуара двигалась река прохожих, волнуясь и сталкиваясь, напоминая цветной людской муравейник, на который кто-то неосторожно наступил. И на дороге царила настоящая рашомониада. Казалось, все, что двигалось на двух или четырех колесах, собралось здесь и оккупировало улицы Приштины, стремясь добраться до центра или выскользнуть из него. Здесь были и дорогие автомобили, лакированные бока которых сияли под косыми лучами послеполуденного солнца и на чьих задних сиденьях вальяжно развалились бывшие руководители УЧК, а сейчас – влиятельные бизнесмены и предприниматели, занимающиеся в основном наркотиками и торговлей белыми рабами. Были здесь и расшатанные грузовички, груженные арбузами и перцами, мопеды, велосипеды и телеги с запряженными конями. После стольких лет Ивана снова увидела ослика, впряженного в маленькую тележку с резиновыми колесами, хозяин оголтело охаживал его разукрашенным бичом по худым бокам, пытаясь направить в транспортную колею, но осел упрямо упирался.
Проехав рядом с отелем «Гранд», они повернули налево, потом прямо, свернули направо и остановились перед желтым двухэтажным домом, над входом красовалась большая светящаяся вывеска, мигая крупными буквами: NIGHTCLUBILIRIYA.
– Выходи, мы приехали, – сказал ей Адем, открывая дверцу.
– Что это? – Ивана, прочитав рекламу, вопросительно посмотрела на него.
– Это клуб Исмета. Выпьем чего-нибудь здесь и перекусим.
Он взял сумку с ее вещами и, подхватив ее под руку, повел к двери.
– А твои вещи? Почему ты их оставил в машине?
– Мне надо будет потом на десять минут отскочить к одному приятелю, передать ему кое-что, он просил купить для него.
Они вошли в полутемное помещение. Иване понадобилось какое-то время, чтобы глаза привыкли к темноте, прежде чем она начала различать контуры мебели и окружающий ее интерьер. Посередине чернел массивный бильярдный стол. За стойкой бара бармен расставлял по полкам над головой вымытые бокалы чашами вниз, поэтому со стороны казалось, что они просто висят в воздухе. В левом углу, освещенном приглушенным светом, струящимся из-под синего абажура, тихо переговаривались несколько девушек. Они были полуодеты и очень бледны, или Иване просто так показалось из-за воскового отсвета и легкого колыхания теней в полутьме клуба. На их ничего не выражающих лицах выделялись только губы, вульгарно, вызывающе накрашенные красной помадой.
– Вот прибыла новенькая!
Их перешептывание не дошло до слуха Иваны. Исмет выбрал стол напротив барной стойки и, поманив указательным пальцем официанта, попросил обслужить их.
– Ljatif, bjen di ska me pi?
Приказной тон Исмета ясно дал понять, кто здесь хозяин:
– Мне – пиво, Адему – лозу, а ты, what do you want? – обратился он к Иване, ущипнув ее за щеку.
– Я буду кока-колу и виски со льдом, – ответила Ивана, оттолкнув его мясистую руку.
Адем с Исметом о чем-то разговаривали, а Ивана незаметно поглядывала на девушек, пытаясь разгадать, чем они на самом деле занимаются. Адем резко встал из-за стола и с вымученной улыбкой, нагнувшись через стол, шепнул Иване на ухо:
– Я съезжу к тому моему приятелю, передам ему заказ, а ты жди меня здесь. Я вернусь через полчаса.
– Я поеду с тобой, – сказала, вставая, Ивана.
– Ты не можешь. Это кое-что секретное, в четыре глаза. Я же сказал тебе, что быстро приеду за тобой. – Он остановил ее взглядом, не терпящим отговорок, надавил рукой на плечо, вернув на место.
Оставшись одна с незнакомыми людьми, в пустом зале, Ивана заволновалась втройне. Она испуганно озиралась, широко раскрыв в полутьме глаза, чувствуя, что оказалась в замкнутом круге, переполненном затаенной вражды, и ее присутствие здесь не желательно. Какой-то внутренний голос шептал: «Что тебе здесь надо? Здесь тебе не место. Беги на улицу, на свет, неужели не видишь, как здесь мрачно, ты задохнешься здесь, беги!..» Но бежать было некуда. Никогда до сих пор она не ощущала такой скованности во всем теле, одновременно ее терзали предчувствия, что случится что-то страшное. Она была похожа на маленькую мышку-полевку, чувствующую бесшумное подкрадывание змеи и свой скорый конец, но продолжающую ждать, надеясь, что грозный и страшный рок минет ее. Ивана сидела, прикованная к стулу, в ожидании появления Адема.
В какой-то момент за ее спиной Исмет, постукивающий длинным кием по зеленому сукну бильярдного стола, ледяным взглядом подал знак юноше за барной стойкой, чтобы увел ее отсюда. Юноша подошел, взял с соседнего стула сумку с ее вещами и на чистом сербском языке приказал:
– Следуй за мной!
– Куда?
– Я покажу тебе комнату, в которой ты будешь спать.
Беспокойство девушки переросло в панический страх, практически парализовавший ее.
– Какую комнату? Я приехала с Адемом, мы должны навестить его родителей. Наверное, мы заночуем у них?
– Ты приехала с Адемом, и поэтому иди туда, куда я скажу. – Он крепко ухватил ее за руку и потащил за собой.
– Не пойду!!! – крикнула Ивана и начала вырываться.
– Пойдешь!
Насильник ухмыльнулся, со всей силы встряхнул ее и потянул к выходу на другом конце зала, за красным бархатным занавесом, свисавшим до самого пола. За ним была металлическая дверь и узкий коридор, ведущий во двор, обнесенный высоким забором из необожженного кирпича.
– Отпусти меня, идиот! – вскрикнула Ивана и, не в состоянии высвободиться из его крепких тисков, со всей силы укусила его за руку. Он отпустил ее, и она полетела к входной двери, крича и призывая на помощь. В тот же миг из полутьмы перед ней возник Исмет, поигрывающий бильярдным шаром, он схватил ее левой рукой за талию, а правой закрыл рот.
– Хватай ее за ноги! – крикнул он бармену, и они вынесли ее из зала, как мешок.
Ивана, как могла, сопротивлялась, но безуспешно, поскольку эти двое были намного сильнее ее. Спустившись по трем каменным ступенькам, они внесли ее в подвал, находящийся с внутренней стороны двора. Небольшая каморка была обставлена очень скудно: железная кровать, умывальник, стол и два стула, полированный сервант и в углу печь, с потрескавшейся и местами отвалившейся от многолетнего использования краской. Они бросили ее на кровать, и Исмет без малейшей жалости залепил ей рот широким скотчем, а руки, завернув за спину, связал веревкой, которую ему подал из ящика серванта бармен. Железная дверь с треском захлопнулась, и мужчины ушли.
Ивана лежала на животе с крепко связанными за спиной руками, напуганная всем случившимся. Мозг напряженно работал, даже в самых мрачных фантазиях она не могла предположить, что с ней может произойти нечто подобное.
«Жаль, что некоторые люди умирают, так и не поняв, зачем жили!» – эта мысль впервые пришла ей сейчас, когда в голове прокручивались кадры из собственной жизни с головокружительной быстротой. Из угла на нее с осуждением смотрела мать Ма-рия, ее глаза были полны боли и тоски…
«Мама, когда ты вернешься домой и расскажешь мне историю о брошенном котенке?» – улыбнулась ей Ангелина. Золотые косички цвета спелой ржи были на концах перевязаны красными ленточками. Видение девочки пропало, и Ивана почувствовала, как все тело сотрясается от горького плача. Губы под липкой лентой невыносимо чесались. Она была абсолютно беспомощна.
В ту ночь, сорвав с нее одежду, Исмет дважды ее насиловал. Его возбуждала белизна ее кожи и беспомощность. Ивана поняла, что со связанными на спине руками бессмысленно оказывать сопротивление. Каждое его движение приносило ей боль, ужасную боль, единственным ее желанием было, чтобы все это поскорее закончилось. Она заснула только ближе к рассвету.
На следующий день, когда солнце уже поднялось довольно высоко, к ней в комнату вошел бармен, вчерашний помощник Исмета, неся на пластмассовом подносе завтрак: печеночный паштет, два куска хлеба и чашку молока. Поставив все это на столик напротив умывальника, он присел на край кровати, снял со рта липкую ленту и развязал руки.
– Как ты провела ночь? – Он не сумел скрыть ухмылки в уголках губ.
Ивана не ответила. Подтянув ноги к груди, опершись на стену, она массировала затекшие руки, чтобы усилить кровообращение. Молодая женщина вообще не ощущала собственных рук от плеча до пальцев, будто они не ее, а чужие.
– Я принес тебе завтрак, подкрепись. И не будь такой упрямой! Это тебе мой совет.
– Когда Адем узнает, что вы со мной сделали, он вас всех убьет. Он – мой жених.
– Какой Адем? Не будь глупышкой. Да он продал тебя Исмету за большие деньги.
– Кого продал? – изумилась Ивана. – Я же не домашнее животное, чтобы меня продавать! И не его собственность, он не может делать со мною что хочет!
– Ничего не поделаешь, сейчас ты – собственность Исмета, а с ним шутки плохи. Ты должна будешь отработать все деньги, которые он дал за тебя, если хочешь снова быть свободной, иначе тебя может поглотить тьма.
– Ты мне угрожаешь?
– Я – не твой хозяин, у меня нет желания тебе угрожать, я только хочу по-дружески дать тебе совет подумать, прежде чем что-нибудь сделать.
Где-то около четырех часов в комнату к Иване почти бесшумно проскользнула длинноногая светловолосая девушка. Ивана удивилась ее приходу, хотя после недели изоляции и всего пережитого было приятно ее видеть. Облокотившись на подушку, она с любопытством рассматривала визитершу.
– Меня зовут Ирина, – сказала блондинка, протягивая руку с длинными, как у пианистки, пальцами с ухоженными ногтями, покрытыми светло-розовым лаком.
– Ивана, – прозвучал в ответ грустный голос.
– Откуда ты?
– Я – сербка, но последние годы жила в Швеции.
– А я с Украины. Я – украинка. Ты тоже купилась на рассказы о хороших заработках танцовщицы в ночном клубе?
– Нет, я приехала с парнем, а он просто оставил меня здесь и пропал. Уже семь дней его нет.
– Не обманывай себя, он не придет, лучше смотри, как подешевле отделаться. Любое твое сопротивление бесполезно. Говорю тебе по собственному опыту. Если покоришься, будет лучше. В противном случае… хозяева зверски расправятся с тобою, выбьют зубы, поломают кости, обезобразят лицо, будут на тебе тушить сигареты. Они могут все.
– Откуда ты знаешь?
Ивана слушала с широко раскрытыми глазами, в которых отчетливо читался страх.
– Откуда знаю? Я здесь не со вчерашнего дня. В прошлом месяце сюда откуда-то привели одну девушку. Звали ее Юлишка. Думаю, она была из Венгрии. Она не хотела делать того, чего от нее требовали, и ей палками отбили почки. Она писалась и рвала кровью. Ей на груди гасили окурки, а потом она просто пропала. Никто не знает куда.
– А чем вы тут на самом деле занимаетесь? – Ивана задала вопрос, заранее предполагая ответ.
– Неужели ты настолько наивна? Или корчишь из себя дурочку? Чем мы занимаемся? Развлекаем клиентов или, если уж хочешь понятнее, занимаемся проституцией.
– Это страшно! – вздохнула Ивана.
– Страшно первый раз и второй раз, а потом привыкаешь. Страшно умереть там, где тебя никто не знает, в какой-нибудь дыре, далеко от родных и близких. Пока ты жива, есть шанс выкарабкаться отсюда. Надо только быть разумной.
– Кто у тебя остался в Украине?
– Отец, мать и пятилетний сын, мой Сережа. – Она вытащила из портмоне фотографию большеглазого мальчика, скачущего на деревянной лошадке возле нарядной елки, и зарыдала. – Уже два года, как я его не видела. Так больно, понимаешь?
– А у меня дочь-первоклассница. К сожалению, у меня нет фотографии, чтобы показать.
– Как ее зовут?
– Ангелина.
– Наверняка ей тебя не хватает. Когда человек попадает в пекло, ангелы страдают, – шептала Ирина, вытирая слезы.
Их разговор прервал двукратный стук в дверь, в комнату вошел помощник Исмета, его шеф по персоналу. Позже Ивана узнала, что зовут его Назуф. Приказным тоном он обратился к ним, одновременно ковыряясь в носу:
– Ирина, отведи ее в ваше крыло и подготовь к делу. С завтрашнего дня она приступает к работе.
Осторожно ступая, Ивана двинулась за ними, оглядываясь вокруг и осматривая двор. Она сразу поняла, что стена слишком высока, перепрыгнуть ее невозможно, даже встав на стул, до верха никак не достать. Никакой приставной лестницы нигде поблизости она не увидела. В полумраке узкого коридора они повернули налево и, поднявшись по трем ступенькам, оказались в большой светлой комнате с металлическими решетками на окнах. В комнате было четыре железные кровати и большой стол, за которым сидели четыре девушки, которых Ивана уже видела в первый день своего приезда сюда.
– …Этот толстяк вчера развалился в кровати как анатолийский бек, снял трусы, а член у него как раздавленная лягушка, я едва его нашла под толстым животом. Жаловался мне, что у него не стоит, просил дать совет, что делать. Я сказала, что отплачу ему той же монетой. «Как это?» – спросил он и своими скользкими пальцами стал заталкивать мою голову себе между ног. Самым правильным было бы сесть на него и посрать.
– Ха, ха, ха! – все единодушно покатились со смеху.
Заметив Ивану, которая смущенно шла за Ириной, все одновременно повернули головы в их сторону, изучающе рассматривая новенькую.
– Хочу вас познакомить. Это Ивана.
– Я – Селма, – представилась бледнолицая девушка в халате, занимавшаяся подпиливанием ногтей с таким видом, будто это было самое важное в мире дело.
Оливия и Елена были румынками из Темешвара.
– Даша! – игриво улыбнулась молодая цыганка из Молдавии. Ее красота просто очаровала Ивану. Черные как смоль волосы спадали до пояса. Твердые, будто выточенные, груди выпирали из-под декольте легкой хлопковой майки, а ясные миндалевидные глаза, как два изумруда где-то в глубине, скрывали какую-то тайную грусть, кто знает, когда и кем вызванную и пронесенную по жизни. Она единственная подошла к Иване и обняла ее. Девушки общались между собой на смеси плохого английского, румынского и сербского языков, но достаточно хорошо понимали друг друга.
– Значит, мы снова в полном составе. Замена Юлишке, – констатировала Селма, которую житейский вихрь унес, как оторвавшийся лист, из Бихача и прибил к Приштине, где она жила уже второй год.
– Ты для него как запасной игрок, – едко бросила Оливия.
– Мулцумеск!
– Хватит шутить! – остановила их Ирина. – Назуф приказал научить ее работать.
– А что тут учить? Будто ей впервой! Думаешь, Исмет еще не показал ей, как это делается? А кто знает, сколько их у нее было? Эта маленькая сладкая мордашка скольких уже облизала, это только она знает. На лбу написано, – Оливия просто не могла остановить поток своих грубых комментариев.
– Заткнись! – Ирина, которая, очевидно, командовала парадом, здесь залепила Оливии пощечину. Та, не ожидавшая такого поворота событий, застыла на месте с открытым ртом, а две тонкие струйки крови медленно потекли из носа к подбородку. Ощутив сладко-соленый привкус крови на губах и вытерев их рукой, румынка со злостью схватила Ирину за волосы.
– Чтоб тебе пусто было, чертовка, ты мне заплатишь за это!
Они боролись посередине комнаты, вырывали друг у друга волосы и беспорядочно наносили удары, пока более опытная и сильная Ирина не ударила Оливию коленом в живот. У той перехватило дыхание, и она, судорожно всхлипывая, скрючилась на полу. Иване сразу стало понятно, кто здесь хозяин. Селма и Елена помогли Оливии подняться, и она, держась рукой за живот, поплелась в боковую комнату, чтобы смыть с лица кровь.
– Зачем ты с ней так? – спросила Елена.
– Мы все в одной упряжке, нам надо быть заодно. Никто не имеет права издеваться над другими, плывем-то в одной лодке! Получила, что заслужила, – тяжело дыша, Ирина отчитывала остальных, поправляя перед зеркалом растрепанную прическу.
Иване было приятно, что Ирина встала на ее защиту, но в то же время было досадно, что она оказалась причиной их ссоры.
– Садись здесь, рядом со мной, – позвала ее Даша и обняла за талию. – Не обращай внимания. Это ерунда. Хочешь кофе?
Ивана уже целую неделю не пила кофе, и приятный запах свежего бодрящего напитка защекотал ей ноздри. Попивая кофе, они продолжили беседу, и в душе Иваны лед страха перед неизвестностью начал потихоньку таять. В какой-то момент ей показалось, что всю эту компанию она знала и раньше, будто где-то уже встречала. Чтобы поближе познакомиться, они рассказывали ей о местах, откуда приехали, о своих родных, которые где-то далеко ждут их и, регулярно получая по почте деньги, рады их заботе, но даже в самых черных мыслях не догадываются, чем они тут занимаются. С какой-то возвышенной грустью они говорили о своих первых влюбленностях, и время пролетело незаметно. Наконец Ирина перешла к делу:
– Это работа, как и любая другая.
– Что ты имеешь в виду под «работой»? – спросила Ивана, которая до этого внимательно слушала историю Дашиного первого романа с молодым скрипачом на свадьбе в пригороде Кишинева.
– Ну, кто-то врач, кто-то сантехник, кто-то поп или преподаватель, а мы – проститутки. И все мы дополняем жизнь друг другу. И друг без друга не можем. С тех пор как существует человечество, существует и проституция, в том или ином виде.
– Это мне понятно, но почему это должно быть работой?
– Ну, крестьянин в поте лица своего обрабатывает поле, горбатясь целый день на солнце, а ты просто раздвинешь ноги, дернешься влево-вправо, и дело сделано, поэтому это работа, – дополнила объяснение Даша, хитро подмигнув остальным.
– В любом случае проституцию нельзя назвать благородным занятием. Как бы выглядело, если бы кто-то вам представился «инженер Маркович», а вы ему – «проститутка Ева»? Да вы же даже своих родных стыдитесь и не рассказываете, чем тут занимаетесь! Разве я не права? – Ивана была тверда в отстаивании своего мнения.
– Ивана, все занимаются проституцией: и законодатели, и писатели, и политики, и крестьяне, и генералы, и пекари, – одним словом, все. Но чтобы спрятать свою проституцию, они свысока, как бы гнушаясь, тычут в нас пальцем, и снова, и снова с завидной регулярностью посещают нас, несмотря на то что каждая из нас годится им в дочери или внучки. Эти добропорядочные отцы семейств и уважаемые обществом люди, половина их – точно, готовы продать и честь, и человеческое достоинство, отречься от самых верных друзей, только бы подняться ступенькой выше на лестнице общественной иерархии или материального благосостояния. Это проституция в исходном смысле слова, а то, чем занимаемся мы, – намного более честное и безболезненное.
– Не хочешь же ты сказать, что лучшая работа, когда-либо мне предложенная, – это работа шлюхой в этом борделе? – не сдавалась Ивана.
– Я хочу сказать, что проблема не в работе, а в нас. От себя не убежишь. Византийская царица Феодора, жена Юстиниана Великого, тоже начинала на улице из-за отца-пьяницы и слабохарактерной матери. Но она никогда не теряла человеческого достоинства и надежду на лучшее будущее. Куртизанка достигла царского трона, потому что верила в себя. Думаю, она была более невинна, чем все те, которые прошли через ее постель. Восхитительно, когда куртизанка становится царицей, но страшно, когда царица становится проституткой.
– Кому мы причинили зло? К нам приходят одинокие люди с желанием получить небольшое сиюминутное счастье и утешение, расслабиться и забыть о своих буднях. Мы им даем то, что они хотят, и они, довольные, возвращаются к своим вечно канючащим детям и брюзжащим женам, громко клеймя проституцию как большое общественное зло. Я знакома с одним человеком, работающим в какой-то неправительственной организации, у него с языка не сходит осуждение использования белых рабов, а уже четыре раза приходил сюда, требуя от меня самых омерзительных вещей, которые невозможно представить себе в самом больном воображении. Иногда мы чувствуем себя виноватыми, сознавая свое унижение и страдание, а истинные виновники наших несчастий говорят о нас с презрением. Вот что такое проституция. Мы – только работницы, которые мучительно зарабатывают деньги, чтобы содержать свои семьи. Работа, как и любая другая. Лучше давайте перейдем к делу. Ты, Ивана, слышала, что сказал Назуф. С завтрашнего дня ты начинаешь работать. Одежда там, в углу. Можешь выбрать, что понравится, а твою кровать мы перенесем в соседнюю комнату уже сегодня вечером. Будешь спать с Дашей.
– Как я рада! – искренно обрадовалась Даша, весело подмигнув Иване.
– Правило нашего заведения: клиент всегда прав, – продолжила Ирина. – Поэтому ты должна быть любезна со всеми. Невинная улыбка на лице, таинственный взгляд из-под ресниц и грациозная походка, вот так, – и Ирина несколькими элегантными движениями показала, как это должно выглядеть. – Это все. Остальное – рутина. Сегодня вечером ты будешь только наблюдать, а завтра – за работу!
– А что, если клиент мне не понравится? – спросила Ивана, глядя ей прямо в глаза.
– Важно, чтобы ты ему понравилась.
– А если я откажу?
– В таком случае Исмет отобьет тебе почки, и ты больше не будешь под моим началом. Мой тебе совет: будь разумна.
В тот вечер дождь лил как из ведра. В окно монотонно стучали крупные дождевые капли, бледно-желтый свет фонарей пробивался через густое полотно тумана, поглотившего город. Ветер немилосердно хлестал по ветвистым кронам цветущих лип, склоняя их то в одну, то в другую сторону. Время от времени темноту вспарывали всполохи молнии, освещая мокрые крыши домов, а вслед за ними доносились раскаты грома.
Девушки готовились к работе, наносили макияж перед большим зеркалом, когда в их комнату ввалился Назуф. Хлопнув в ладоши, он с какой-то торжественностью в голосе обратился к ним:
– Девочки, ну что, готовы? Гости вот-вот начнут собираться.
– Мы готовы. Подожди немного, сейчас закончим краситься. Что ты такой нетерпеливый?
– Поторопитесь! Хозяин в хорошем настроении, поэтому послал вам немного белого вина для поднятия духа.
Заметив в зеркале, как Даша, вдохнув кокаинового порошка, забрасывает голову назад, словно молодая кобылица, а ее длинные черные волосы, подобно шелковой гриве, спадают на плечи, Ивана почувствовала сладкую теплую дрожь в животе. Быстро покончив с макияжем, она подошла к столу, на котором лежал кокаин, и взяла свою дозу.
«Гулять так гулять!» – сказала она себе и глубоким вдохом втянула его в ноздрю. Настроение быстро улучшилось, и какая-то волна уверенности подняла ее и понесла в некое новое измерение, где стираются ежедневные заботы и волнения.
С улицы доносились громкие голоса и грубый смех. Группа солдат КФОР, под предводительством капитана Смита, шагая по слякоти, приближалась к ночному бару «Иллирия». Несмотря на то что бар был на полулегальном положении, он считался отличным местом для развлечений.
– Пора! – сказал Назуф, и полунагие девушки послушно, одна за другой, последовали за ним. Ивана, Даша и Оливия заняли места на высоких стульях у барной стойки, Елена, Селма и Ирина прошли в сепаре и расселись вокруг настольной лампы с большим бирюзовым абажуром. Громко смеясь, на входе появилась группа американских солдат, внеся с собой запах табака и дождя. Грубые и накачанные, они разбрелись по залу, занимая места за столами. Несколько человек подошли к барной стойке. К стулу рядом с Иваной направился высокий, крупный негр.
– Свободно? – обратился он к Иване, усаживаясь.
Она кивнула головой в ответ.
– Джордан, – представился широкоплечий верзила, протягивая крупную ладонь, поглотившую ее тонкие пальцы.
– Ивана, – ответила она с туманным блеском в больших голубых глазах.
– Что хочешь выпить?
– «Курвуазье», если уж так хочешь угостить.
Обняв ее за оголенное плечо, он долго рассказывал о своей семье в Огайо, о недолгом пребывании в Боснии, откуда его перебросили в Косово, о своих планах по возвращении в Америку.
– Комната номер шесть, – сказал Назуф, протягивая ему через полированную поверхность барной стойки ключ.
Едва войдя в комнату, гость тотчас же начал раздеваться. В мгновение ока он стоял перед Иваной совершенно голый, в чем мать родила. На его натренированном теле вырисовывались мышцы, как у борцов на античных статуях, изображения которых она видела в учебнике по истории. Черный огромный член, похожий на жезл из эбонита или полицейскую дубинку, стоял вертикально и угрожающе, такого Ивана в своей жизни еще не видела. Одним движением он стянул с нее легкое шелковое платье и положил на кровать.
– Подожди, куда ты навалился?!
Ивана безуспешно пыталась оттолкнуть его от себя или хотя бы отложить на несколько минут неизбежное. Он всей своей тяжестью навалился на нее, пытаясь поцеловать в губы, но она умело уворачивалась, крутя головой влево-вправо, избегая поцелуя. Разозленный ее отказом и возбужденный, он грубым движением развел ей ноги и, как одержимый, вошел в нее. В глубине живота Ивана ощутила ужасную боль, которая с каждым движением этого потного верзилы, с каждым его входом становилась невыносимой, разрывая ее внутренности.
– Я не хочу! Мне больно! – Она судорожно всхлипывала, пытаясь столкнуть его с себя. Но в тот момент, когда она уже думала, что это мучение растянется до бесконечности, солдат, сделав глубокий вдох наслаждения, хлопнув ее по заднице, испытал оргазм, слез с нее и растянулся во весь рост на кровати. Натянув платье на голое тело, она спустилась в полутьму бара, оставив темнокожего лейтенанта одного в комнате для специальных гостей. Полусогнутая, придерживаясь за край барной стойки, она дотащилась до первого стула и плюхнулась на него.
– Что с тобой? – спросил вынырнувший из-за барной стойки Назуф с небритым лицом.
– Оставь меня в покое. С меня хватит!
– Где твой клиент?
– Это не клиент, это конь. Остался наверху, в комнате.
– Как это в комнате? Ты будешь работать или прохлаждаться без дела?
– Как я могу работать, когда не могу ни стоять, ни ходить?!
– Я тебя покупал не для того, чтобы ты стояла или ходила, а чтобы лежала и раздвигала ноги. Это твоя работа. Ты меня поняла?
В этот момент по ступенькам, жалобно скрипевшим под его тяжестью, спускался лейтенант Джордан. Он протянул Иване зеленую банкноту в сто долларов, которую она с отвращением оттолкнула. Назуф подхватил ее с искусственной улыбкой благодарности на лице.
– Satisfied?
– Very satisfied. She is very beautiful and sensible.
Пока Назуф провожал гостя, Ивана дотащилась до своей комнаты, легла на кровать, согнув ноги так, что подбородком почти касалась колен.
Не застав ее у барной стойки, вокруг которой расположилась группа «необработанных» гостей, раздраженный хозяин влетел к ней в комнату и, застав ее лежащей свернувшись калачиком, грубо стащил ее на пол.
– Ой! Как мне больно! – вскрикнула Ивана.
– Поднимайся, дрянь, на работу! – шипел Назуф.
Придерживаясь за край кровати, медленно, с заметным усилием, Ивана приподнялась с пола. На желтом дощатом полу осталось красное пятно. Только тогда он заметил, что она истекает кровью. По молочно-белым бедрам, лениво и не торопясь, стекали две красные линии, вырисовывая дорогу до самых стоп. Оценив ситуацию, он разрешил ей лечь и, со злостью захлопнув за собой дверь, вернулся в бар.
Где-то перед рассветом на цыпочках в комнату прокралась Даша.
Через решетки на окне, как бледная тень, вкрадчиво вплывало раннее утро. В разлитую тьму капнула капелька света, позволив разглядеть в полумраке контуры скромной мебели.
Даша направилась к окну задернуть занавеску, когда заметила Ивану, которая, не прикрытая, приглушенно стонала, свернувшись на кровати. Подойдя к ней, Даша сочувственно погладила ее по голове.
– Что с тобой случилось? Тебя снова били?
– Нет. Ой, как мне больно!
– Что случилось?
– Тот негр, лейтенант, меня изнасиловал. Всю утробу мне разнес. Ой, чтоб ему пусто было!
– Скотина! Хоть бы сдох!
Даша села рядом с Иваной и долго держала ее теплую руку в своих ладонях, успокаивая ее, гладила ей пальцы, а когда заметила, что та стала ровно дышать, на цыпочках, как тень, проскользнула к своей кровати.
Вскоре в тихой комнате было слышно только дыхание двух несчастных созданий, подобное дыханию ангелов. В соседнем дворе закукарекал петух.
Ивана проснулась где-то около десяти часов. Она не могла есть, ее тошнило, и все болело. Она чувствовала позывы на рвоту, ее мутило. Она только попила чаю и вернулась назад в свою комнату.
Через решетки на окне она смотрела на высокую стену, окружавшую двор. По верху стены поблескивали кусочки битого стекла, вделанные в штукатурку и призванные сделать невозможным всякую мысль о бегстве. Неожиданно ей в голову пришла идея, как освободиться из ада, в который она попала против своего желания. Отыскав в своей сумочке ручку и листок бумаги, она написала крупными буквами по-английски записку: «Помогите мне! Спасите меня! Сообщите полиции, что здесь организован тайный бордель. Ивана».
Она сложила листок несколько раз и спрятала его в пакет от чипсов, туда же бросила оказавшийся под рукой камень, все это связала веревкой такой длины, которая бы позволила перебросить этот сверток через высокую стену, окружавшую двор. Спрятав все это в карман халатика, она осторожно пробралась во двор и, осмотревшись по сторонам, не следит ли кто, и сильно замахнувшись, как метатель диска, перекинула сверток через забор. В этот момент тут проходил, осторожно обходя лужи, чтобы не замочить новые опанки, пожилой шиптар с кепкой на голове. Будто по-волшебству, или такова была воля судьбы, пакет с камнем ударил старика по голове, у виска. Старик вскрикнул от боли и, рефлексивно подняв руку к месту удара, ощутил под пальцами липкую кровь.
– Чипша нона! – воскликнул он в бешенстве и, подняв из лужи пакет с камнем в качестве доказательства, со всей силы начал стучать в закрытые двери бара.
Не дождавшись ответа, он доковылял до широких входных ворот и начал с яростью бить по ним. На опанки и в мутную лужу, в которой он стоял, капала алая кровь. Наконец скрипнула задвижка, и в проеме появилось небритое и полусонное лицо Исмета.
– Что случилось? Почему орешь и стучишь?
Старик, одной рукой придерживая окровавленную кепку, другой протянул пакет с камнем.
– Неужели отец воспитал тебя так, что ты швыряешься камнями в невинных прохожих? Как тебе не стыдно!
Исмет приоткрыл ворота и взял из рук старика окровавленный пакет. Развязав его, он вытащил из него камень, а потом, заметив, что внутри еще что-то есть, достал записку. Теперь ему все стало ясно.
– Это не я бросал. Вероятно, дети играли в ковбоев и индейцев.
– Не надо мне рассказывать сказки. Маленькие дети так не бросают!
– Ну, как мне извиниться перед тобой?
– Плати!
– Что платить?
– Ущерб и мировую, – старик был настойчив в желании удовлетворить поруганную честь и, если повезет, немного поправить материальное положение.
– Сколько ты хочешь?
– Пятьдесят евро.
– Что ты сказал? Я не ослышался?
– Пятьдесят евро, или я позову полицию, тогда, если не слышишь, увидишь. Будешь платить судебные издержки и ущерб. Выбирай.
Поняв, что старик так просто не отступит, и не желая иметь никаких дел с полицией, которая могла все тут вынюхать, Исмет вынес деньги и передал ему банкноту в пятьдесят евро.
– Ну вот, теперь все в порядке, – прошамкал дедок беззубым ртом, умело скрывая радость от нежданной прибыли. В этот момент жизнь ему показалась прекрасной: получил по голове и за это выручил пятьдесят евро. За эти деньги в тот же день он купил себе козу на колхозном рынке.
Исмет Хоти в ярости захлопнул за собой ворота и широкими шагами, перескакивая через две ступеньки, взбешенный и красный от гнева, влетел в комнату к Иване. Уже от дверей он начал орать так, что весь дом сотрясался. В руке он держал бумажку с посланием Иваны.
– Ты, дрянь, решила известить полицию? Сейчас я тебе покажу полицию и все остальное! Черт бы побрал тебя, наркоманку, и сербскую твою чертову мать!
Резким движением он схватил ее за волосы и стащил с кровати на пол. Удар тела о деревянный пол отозвался тупым звуком, и Ивана, насколько могла, скрючилась, чтобы защититься от удара. Исмет начал бить ее ногами где попало: по животу, по голове, по ребрам, удары сыпались как град. Ивана почувствовала, как треснуло ребро, и задохнулась от боли. На каждый удар она реагировала криком и стенаниями, сначала громко, а потом все тише и, наконец, едва слышно, как раздавленный котенок. Кровь текла изо рта к подбородку. Потом ее накрыл какой-то серый туман, и она потеряла сознание. Вскоре подошли Назуф и один из официантов, они перенесли ее обессилевшее тело в подвал.
Ивана больше месяца нигде не появлялась, на телефонные звонки она тоже не отвечала. Взволнованная ее исчезновением, Мария Савич заявила о ее пропаже в полицию. Единственное, что было известно, – в последнее время ее дочь общалась с каким-то албанцем из Косова, но никаких подробностей, как он выглядит или как его зовут, она не знала. Впрочем, Ивана сообщила Мамуке, что с этим молодым человеком она поедет отдыхать куда-то в Черногорию.
Все было как-то очень туманно, информация скудная, поэтому полиция не могла ее найти. Проходили месяцы, а от Иваны не было известий. Черные предчувствия охватывали Марию Савич, которой материнский инстинкт подсказал, что с ее дочерью случилось что-то страшное. И Маму-ка, все еще смертельно влюбленный в Ивану, таял буквально на глазах. Мария, не видя иного выхода, каждый вечер зажигала кадило, молясь перед домашним иконостасом, чтобы Бог уберег ее дочь. Молитва – прекрасное средство. Ни один аппарат не может работать, если не включить его в розетку. Так и человек. Когда его одолевают житейские неудачи, сознательно или несознательно, а иногда при участии близких, которые приходят на помощь при смертельной опасности, он вспоминает о Боге. Если жизнь – это постоянная боязнь смерти, тогда это не жизнь. В такой ситуации только Бог может придать нам храбрости, чтобы жить, и подарить надежду на спасение. И эта надежда освещает человеку во тьме его безнадежности новый, бескрайний мир, где невозможное возможно.
Копируя бабушку, и посерьезневшая Ангелина каждый вечер, стоя на коленях у кровати, шептала невинные детские молитвы:
– Дорогой Бог, ты – как ветер. Ты – повсюду и все видишь. Ты единственный точно знаешь, где сейчас моя мама. Прошу тебя, обереги ее от любого зла и верни нам живой и здоровой. Я тебе обещаю, что буду послушной и никогда не буду делать то, что нельзя. Даю тебе честное слово, что будет именно так. А если я не выполню обещание, пускай я умру. Прошу тебя, помоги ей!
Затем она легко проскальзывала под одеяло и, закрыв глаза и представив материнский образ рядом со своим изголовьем, заплывала в океан тихого сна.
Дни, наполненные неизвестностью, нанизывались друг на друга в немом ожидании, но от Иваны не было новостей, она как сквозь землю провалилась.
Однажды в кабинет доктора Петершона влетел невероятно взволнованный Мамука. Магнус изумился, увидев его в дверях в таком состоянии, с черными тенями под глазами.
– Извините, что так, без предупреждения, заявляюсь, но это дело большой важности. Мне надо срочно переговорить с вами. Речь идет об Иване, а наша с вами обязанность помочь ей.
Поняв по возбуждению Мамуки и его темпераментной жестикуляции, что с Иваной случилось что-то серьезное, доктор отложил стетоскоп, собираясь как раз в этот момент прослушивать пожилого пациента.
Он и сам неоднократно стоял перед ее дверями, настойчиво нажимая на звонок, но не получал ответа, мобильный телефон тоже не отвечал, и он смирился с мыслью, что она решила порвать с ним всякие отношения. Он перестал звонить, целиком погрузившись в калейдоскоп ежедневных проблем на работе.
– Мамука, подожди меня десять минут в коридоре, поговорим.
– Ладно, – вздохнул грузин и вышел из кабинета.
Закончив осмотр, Магнус пригласил его войти.
– Доктор, не знаю, известно ли вам, что Ивана пропала два месяца назад. Никто не знает, где она. Я убежден, что она находится в Косове, а это сейчас самая черная дыра на карте Европы. Я очень боюсь за нее.
– Почему ты думаешь, что она там?
– Во-первых, в последние месяцы до исчезновения она общалась с каким-то косовским албанцем, который занимался продажей наркотиков, и это было причиной того, что я перестал с ней встречаться. Вам, как и мне, хорошо известно, что она зависима от наркотиков. Я не хотел, чтобы у меня были проблемы с этими типами, и, к моему величайшему сожалению, дело приняло нежелательный оборот. Вероятно, она уехала с ним. Там беспорядки и война, и кто знает, что там могло случиться.
– Но это не значит, что они в Косове. Они могли уехать куда угодно.
– Интуиция меня никогда не подводила. А одна подруга Иваны, Сара Йонсон, рассказывала ее матери, что она по секрету сообщила, что сначала они навестят родителей того албанца в Приштине, а потом поедут отдыхать на взморье. Мария Савич заявила в полицию, а те сообщили в Интерпол. Интерпол тесно сотрудничает с КФОР и косовской полицией, но пока нет никаких результатов. Я все-таки убежден, что след ведет именно туда.
Доктор Магнус Петершон глубоко задумался.
– Но если такие обширные поиски не принесли никаких конкретных результатов, что тогда мы можем сделать?
– Магнус, мы должны сделать все, что в наших силах. Известно, что и вы любите ее так же, как и я, хотя этот факт мне всегда был неприятен. Именно ради этой любви и всех приятных моментов, которые вы столько раз испытали в ее присутствии, было бы нечестно оставить ее в беде. Если нужно, мы могли бы вместе поехать в Косово искать ее. Если вы так поступите, этим жестом докажете, что на самом деле любили ее и она для вас что-то значит. Если сейчас, когда вы нужнее всего, останетесь безучастным, поступите нечестно, то вы просто попользовались ею. Верю, что вы не окажетесь подлецом.
Магнус Петершон посмотрел в лицо молодого грузина, на котором отпечаталась боль утраты любимого человека.
«Все-таки я подлец», – подумал он, представив боль и разочарование, какие этот молодой человек переживал каждый раз, когда встречал его в квартире у Иваны. Мамукина ревность была ему даже приятна, как и способ, каким он заявил о своем статусе проигравшего в борьбе за обладание этой молодой привлекательной женщиной.
«Готов ли я отречься от семьи ради нее? – задавал он себе вопрос, постукивая пальцем по полированному столу. – Конечно, нет. Какое будущее у нее со мной, если я почти вдвое старше, разумеется, помимо материальной стабильности? Никакого. Человек, который может дать ей все, что нужно, – несомненно, этот неиспорченный юноша, конечно, если он докажет ей свою преданность и настойчиво будет бороться с ее наркотической зависимостью, а это будет нелегко».
Он думал, что можно сделать. В светлом кабинете царила мертвая тишина. Его университетский друг, Петер Братефьел, уже полгода работает в гуманитарной миссии в Косове при организации «Врачи без границ». Надо связаться с ним, взять две недели за свой счет на работе и попытаться сделать что возможно. Обо всем этом он и сказал Мамуке.
– Когда едем? – радостно воскликнул юноша, и луч надежды загорелся в его темных глазах.
– Через несколько дней. Сначала нам необходимо сделать визы, а мне надо написать заявление о неплановом отпуске.
– А я возьму две недели от отпуска за прошлый год, я его не использовал. Спасибо вам, Магнус!
Мамука бросился к нему с крепкими объятиями, насколько он был благодарен.
– Исключительный юноша, – улыбнулся доктор Петершон, сердечно провожая Мамуку в коридор.
– Следующий! – обратился он к пациентам, которые в коридоре нетерпеливо ждали своей очереди.
Вся следующая неделя прошла в оформлении документов и подготовке к отъезду. С Мамукиной визой все было не так просто, потому что у него был грузинский паспорт, но и этот вопрос был решен. Уже в понедельник они были в аэропорту Ландветер, откуда улетели в Белград. Там они взяли такси до контрольного пограничного пункта в Косове, где их лично ждал доктор Братефьел. Он искренне обрадовался встрече с Магнусом, так как уже несколько лет они не встречались. Последний раз они виделись шесть лет назад на каком-то симпозиуме в Упсале, где у них была возможность вспомнить годы студенчества, а потом жизнь развела их в разные стороны.
– Добро пожаловать на задворки Европы, туда, куда Макар телят не гонял! – рассмеялся он, по-дружески обняв Магнуса.
– Кто бы мог подумать, что мы встретимся здесь?! – парировал Магнус.
– Жизнь непредсказуема, как и мы, протагонисты жизни, – ответил Братефьел, открывая тяжелую дверь бронетранспортера, принадлежащего КФОР, на котором крупными черными буквами было написано «ООН».
Военный в синей каске наблюдал через прицел за окружающей территорией, пока остальные размещались в темной утробе бронетранспортера. Их глаза быстро привыкли к полумраку внутри машины. Через небольшие прорези свет скупо проникал в густую тьму, поэтому можно было различить силуэты людей. В мрачном прохладном нутре мощной машины Мамука выглядел смущенным и напуганным. Двигатели заревели, транспортер двинулся и через полчаса остановился на базе КФОР.
– Сначала пойдем в кантину что-нибудь перекусить и освежиться после тяжелой дороги, – сказал доктор Братефьел, показывая им путь до военной кухни. Горошек со шницелем они залили отличным пивом «Карлсберг», а потом завели разговор.
– Магнус, расскажи, в чем проблема и как я могу быть полезен?
– Откуда начать? Этот молодой человек – мой друг. Его девушка, точнее, супруга, – быстро исправился он, – пропала при сомнительных обстоятельствах несколько месяцев назад. Все следы ведут в Косово или, точнее сказать, в Приштину. Мы заявили и в полицию, и в Интерпол, но следствие не сдвинулось с места.
– Что вам сказать, чтобы вас не разочаровать? Как я уже говорил, это – задворки Европы. Анальное отверстие Европы. Запрещенная торговля, коррупция, наркотрафик, проституция, убийства и разбой здесь повсеместно. Просто волосы встают дыбом. Уже после двух недель пребывания здесь мне все опротивело и захотелось вернуться обратно. Но если и мы уедем, кто останется? Кто им поможет? Взвесив все, я пришел к выводу, что здесь я нужнее, и заставил себя остаться. Со временем привык.
– Как ты думаешь, где нам ее искать?
– Друг мой, в борделе. Здесь неизвестно, кто кого трахает и кто кого убивает. Ненависть овладела всеми и поднялась до точки кипения. Сначала албанцы были жертвами сербов, а сейчас оставшиеся сербы стали жертвами албанцев. Что здесь происходило раньше, не знаю, хотя совершенно очевидно, что их недоверие друг к другу тянется из глубины веков. Я объехал десятки сербских монастырей и церквей, построенных еще в двенадцатом веке, какие-то из них до основания сровняли с землей. Сербы утверждают, что Косово – это их Иерусалим, а албанцы, что Косово – их земля. В настоящий момент наша задача – защищать оставшихся сербов от разъяренных и требующих мести шиптаров (так сербы здесь называют албанцев). Анклавы, где мы призваны охранять этих несчастных, которые без сопровождения и защиты международных сил не могут никуда выйти, – единственное гетто в Европе. И в этом хаосе ты хочешь найти эту несчастную женщину, если она вообще здесь?! Это, на самом деле, похоже на поиск иголки в стоге сена.
– Почему ты так негативно настроен? Можно и иголку найти в стоге сена, надо только внимательно искать, перебирая соломинку за соломинкой. Нужно время. Или ты считаешь, что я не прав?
– Теоретически – да, а реально – нет. Приведу тебе несколько примеров. Два месяца назад убили двух сербских мальчиков. Здесь, я тебе потом покажу, протекает одна речушка, Ибр называется. Был теплый день, и мальчики, не думая об опасности и желая немного охладиться, пошли поплавать. С противоположной стороны реки какой-то бандит убил их из снайперской винтовки. Несмотря на все усилия международных сил и местной полиции, убийца до сегодняшнего дня не найден. Или еще, во что я никак не могу поверить, но понимаю, что дыма без огня не бывает. Об этом громко не говорят, но перешептываются в кулуарах, что сербов и цыган крадут, перебрасывают в Албанию, там вырезают у них органы и продают, а самих несчастных убивают. Об этом упомянула даже бывший прокурор трибунала ООН Карла дель Понте, но ее быстро заставили замолчать. Можешь себе представить, какими здесь занимаются делами? Люди просто бесследно исчезают.
– Это просто невероятно! – глубоко задумавшись, сказал Магнус.
Мамука не произнес ни слова. Он весь превратился в слух, краешком сознания ощущая, как под столом мелкая дрожь прокатывается по правой ноге. В его воображении лихорадочно сменялись картинки истерзанного тела Иваны, из которого хирург-преступник достает почку, откладывая ее в металлическую ванночку, по дну которой разливается лужица крови. Наконец, резким движением он поднялся из-за стола, за которым они сидели, и с решительностью в голосе произнес:
– Если так, тогда нам надо действовать. Дорога каждая минута!
Петер Братефьел взял его за руку и заставил сесть.
– Прошу вас, молодой человек, набраться терпения. Сейчас мы займемся разработкой стратегии наших действий. Сначала мы должны пойти в полицию, попросить их о помощи и только потом можем сами начинать поиски, поскольку вы вдвоем хорошо знакомы. Надо обойти все ночные развлекательные заведения, хотя здесь это представляет определенный риск. Может, нам и удастся ее где-нибудь найти. Но сначала вы должны устроиться в гостиницу. Думаю, «Гранд» вам подойдет лучше всего. Она расположена в центре, и у нее лучшая система охраны. Из соображений безопасности здесь обычно останавливаются журналисты разных новостных агентств, члены международных миротворческих организаций и местные политики. Иногда найти свободный номер непросто, но я постараюсь сделать для вас все, что в моих силах.
С огромным трудом благодаря своим связям Петеру Братефьелу удалось найти для них свободный двухместный номер. Он проводил их до гостиницы. Визит в полицию отложили на следующий день, потому что к этому времени осенняя ночь уже накрыла город, а на небосводе, из-за облака выглянул молодой месяц.
Всю неделю Магнус и Мамука обыскивали Приштину вдоль и поперек без видимых результатов. До обеда они осматривали рынки, похожие на большие человеческие муравейники. Перекрикивания продавцов овощей и фруктов на непонятном им языке, толпа, через которую они протискивались, запахи базарных испарений и забитой канализации вызывали позывы рвоты, – все это их изматывало, но они не сдавались в надежде где-нибудь найти Ивану. Поверх лотков, доверху наполненных помидорами, стручковой фасолью, кабачками и всем остальным, что дает плодородная земля, они внимательно рассматривали лица продавцов и покупателей в поисках молодой женщины, в которую оба были влюблены. В какой-то момент Мамуке показалось, что у прилавка во втором ряду справа он видит девушку, необыкновенно похожую на Ивану. Он влетел в толпу прохожих, двигающихся в обоих направлениях, расталкивая их в стремлении побыстрее пробраться к намеченной цели. Люди думали, что он – мелкий рыночный вор, поэтому, в знак солидарности, уступали ему дорогу. Пробившись до места, где он заметил светловолосую девушку, озираясь по сторонам, Мамука понял, что здесь ее больше нет. Она пропала, словно унесенная ветром. Он остановился только на краю рынка, где продавали мелких домашних животных и птиц. На земле под прилавком были выставлены упаковки со свежими яйцами, лежало несколько кур, попарно связанных за ноги веревкой, чтобы не убежали. Изнывающие на жаре без воды и воздуха, они громко дышали, широко открыв клювы, из которых высовывались маленькие язычки. Иногда птицы начинали трепыхаться, молотя крыльями по сухой, пыльной земле, не в силах освободиться.
«Сколько бы ни били крыльями, они не смогут изменить свою судьбу, если им кто-нибудь не поможет», – подумал Мамука.
– How much is? – спросил он у продавца, показывая на пару кур, которые беспомощно лежали у его ног.
Продавец жестами показал цену – четыре евро, и Мамука, заплатив, понес кур к колючему забору рынка. Тут он развязал их и одну за другой перекинул на противоположную сторону. Испуганные, но свободные, куры стряхнули затекшими крыльями и побежали через дорогу к ближайшему парку. Мамука почувствовал облегчение, будто освободил весь мир.
– Ух! Я едва тебя догнал! Куда ты полетел? – задыхаясь, сказал Магнус, следуя за ним и стараясь не потерять его из виду.
– Мне показалось, что я ее видел.
– Креститься надо, если кажется. Что бабе мило, то ей и приснилось, – рассмеялся Магнус, стирая пот с лица. – Зачем тебе эти куры? – Он изумленно посмотрел на Мамуку.
– У каждого есть право на жизнь. Жизнь и свобода – на первом месте. Вот и все. Добро добром возвращается, в этом я твердо уверен.
И они направились к центральному автовокзалу. Внимательно прочесали каждый уголок, и зал ожидания, и перрон, заглядывали в готовящиеся к отправлению автобусы, высматривая Ивану, – безрезультатно.
После обеда они обыкновенно отправлялись на обход кафе и ресторанов, а их тут было в изобилии. Они показывали фотографию Иваны, расспрашивая по-английски, не видел ли кто-нибудь эту женщину. Большинство собеседников вообще не понимали по-английски, редкие, которые понимали, отвечали отрицательно, меряя их подозрительными взглядами, убежденные, что перед ними – иностранные агенты или сотрудники какой-нибудь иностранной внутренней полиции. Вспотевшие от жары и уставшие, они возвращались на пару часов в гостиницу, чтобы отдохнуть, а потом, вечером, отправиться на новые поиски. Заглядывали они и в ночные клубы. Лучший стриптиз-клуб находился как раз в их гостинице, но уже в первый вечер им было понятно, что Иваны здесь нет.
Железная дверь подвала, в котором была заперта Ивана, широко отворилась, впустив внутрь приятную свежесть позднего августовского вечера. Побрякивая ключами, в комнату сначала вошел Исмет, а за ним втиснулся и Назуф. Они какое-то время молчали, привыкая к полумраку. Исмет постукивал связкой ключей по столу, и этот монотонный, холодный звук мучил испуганное сердце Иваны больше, чем боль в избитом теле. Два дня и две ночи растянулись до бесконечности, Ивана находилась в этой мрачной конуре в ожидании, что с ней будет. По утрам Назуф приносил ей кувшин с водой и четвертушку хлеба, ставил на стол и молча, не произнеся ни слова, закрывал за собой дверь. У Иваны было достаточно времени, чтобы понять серьезность положения, в котором она оказалась, и причину своих страданий. «Больше никогда», – говорила она себе, и слезы стекали по посиневшим, опухшим щекам. Их горько-соленый вкус она ощущала всякий раз, когда облизывала языком верхнюю губу. Перед глазами возникал беспомощный взгляд матери, полный боли и отчаяния, ей слышались ее заклинания и просьбы отказаться от наркотиков.
Леденящую тишину разбил приказной голос Исмета. Выражение его лица и тон ясно отражали его намерения.
– Вставай!
– Куда мы идем? – испуганно спросила она.
– Я сказал, вставай!
– Собрать свои вещи?
– Они тебе не понадобятся.
Они вывели ее во двор, где был припаркован большой черный джип. Связав Иване руки, Назуф залепил ей рот широкой липкой лентой и с легкостью закинул в багажник автомобиля.
Иване показалось, что поездка длилась бесконечно долго. Сначала она подумала, что настал конец и ее убьют. Картинки возможного развития событий вертелись в испуганном мозгу как в киноленте. Ее вытащили из машины на какой-то окраине, на дворе уже была ночь. Резкий выстрел из пистолета. Пам! Пам! Ее бесчувственное тело падает на холодную влажную землю, и все так банально заканчивается.
Заскрежетали тормоза, и машину занесло на повороте. Она скатилась в угол багажника, инстинктивно втянув голову в плечи, пытаясь защититься. Только бы ее не задушили. Она уже чувствует, как костлявые пальцы Исмета сжимают ей горло. Холодные капельки пота выступили на лбу, при резком торможении на следующем повороте она уперлась ногами в стенку багажника.
«Боже, в чем я перед тобой так провинилась?» – впервые в жизни она вспомнила о Боге, ведь ей больше не к кому было обратиться. Но в душе еще теплилась искра надежды, что в эту страшную ночь есть кто-то, кто ее не предаст, и еще не все потеряно. А в это время черный автомобиль, трясясь по рытвинам и колдобинам, свернул на горную, покрытую щебнем дорогу.
«Неужели так кончится жизнь?! – задавала она себе вопрос, в то время как ее голова при каждой колдобине ударялась о твердое дно багажника. – Я так просто им не сдамся! Дай Боже, чтобы это было в каком-нибудь лесу. Я вырвусь и под покровом ночи полечу со всех ног. Они могут стрелять наугад, но, надеюсь, в меня не попадут. Я хочу жить», – повторяла она самой себе, судорожно отметая мысль о смерти, которая упрямо возвращалась к ней снова и снова. Неожиданно автомобиль остановился, и двигатель заглох. Сначала она напряженно вслушивалась в тишину, а потом до ее слуха долетели обрывки разговора на непонятном ей языке. Багажник открылся, и Ивана почувствовала, как запах прокисших листьев ударил ей в ноздри. Лимонно-желтый свет фонарика упал на скрюченный, как в гробу, силуэт Иваны. В мгновение яркий свет ослепил ее, потому что фонарик направили прямо в глаза, и сразу же за этим она увидела небритое лицо, заглядывающее через край багажника. Незнакомец внимательно посмотрел на нее и, заметно довольный, подмигнул Исмету, давая понять, что товар его устраивает.
– Сколько хочешь? – он вопросительно обратился к Исмету.
– Как договаривались. Две тысячи евро.
– Можно за полторы? Смотри, какая она синяя. Мне понадобится целый месяц, чтобы вылечить ее и привести в порядок, – покупатель пытался сбить цену.
– Ни меньше ни больше! – голос Исмета был решительным, так что покупатель, видя, что торговаться бесполезно, не спеша вытащил из кармана кожаной куртки кошелек и при свете фонарика отсчитал деньги.
Ивана с напряженным вниманием следила за развитием событий и, хоть и не понимала, о чем они говорят, сразу догадалась, что она продана. Забрав деньги, Исмет с помощью Назуфа вытащил ее из багажника и передал новому владельцу. Под мощный рев мотора торговцы белыми рабами исчезли в темноте.
Ивана, парализованная от страха, была как во сне. Темнота показалась ей еще гуще, и она почувствовала дрожь во всем теле. Из одежды на ней было только платье, в котором ее забрали из подвала, где она сидела под стражей. Ветер шумел в кронах столетних дубов, растущих у крутой тропинки, ведущей к реке. На мгновение на небе появился серебряный серп молодого месяца и, посмотрев на свое отражение на сетчатой поверхности бурной реки, утонул в объятиях облаков.
– Иди! – обратился к ней новый хозяин и, подхватив ее под мышку, не развязав рук, повел по крутой тропинке к реке. Ивана споткнулась о камень, ударившись большим пальцем ноги, и, ощутив страшную боль, пошатнулась в сторону, но провожатый придержал ее, не дав упасть. Подойдя к берегу, он подтянул лодку, привязанную длинной стальной цепью к железному штырю, и помог Иване сесть на доску на корме. Пока он налегал на весла, Ивана прислушивалась к мягкому плеску воды о борта лодки, судорожно раздумывая, как освободиться. В разорванном облаке промелькнул верх серпа пробегающего месяца, осветив лодку, которая под сильными гребками человека, сидящего на веслах, плыла вверх по течению. Оглядевшись вокруг, Ивана заметила у борта тонкую жестяную планку с дырками для продевания рыбацких сетей. Желание жить разбудило в ней невероятную силу, наполнило уверенностью, что у нее все получится. Дождавшись, когда новое облако закроет серебристый месяц, она принялась за дело. Со всей тяжестью навалившись на острый край металлической планки, она, извиваясь всем телом, пыталась разрезать веревку, которой были связаны руки. Занятый греблей и оглушенный шумом воды, ее новый хозяин в темноте не замечал, чем занимается его подопечная. В какой-то момент веревка ослабла, от возбуждения Ивана почувствовала, как легкие готовы разорваться от счастья. Острый край поранил запястье, но боли она не почувствовала, отчаянно раздумывая, что предпринять дальше. Месяц снова заговорщицки выглянул из-за облака, осветив на дне лодки запасное весло, оно лежало на расстоянии вытянутой руки от места, где сидела Ивана. Почувствовав, что цель достижима, Ивана больше не раздумывала. Быстро схватив деревянное весло, она со всей силы замахнулась и что есть мочи ударила невнимательного гребца по голове. Повернув голову в ее сторону, он попытался подняться, но следующий, еще более сильный удар попал ему прямо в темя, и он повис на борту лодки. Почувствовав в себе недюжинную силу, Ивана схватила его за ноги и с усилием перекинула через борт. Вялое тело соскользнуло, подняв брызги, в темную, беспокойную реку, оставив после себя несколько концентрических кругов, а потом наступила нереальная, жуткая тишина. Ивана несколько минут стояла, как в трансе, прислушиваясь к волнам, которые с шумом ударяли о нос лодки, а потом решительно взяла весло и, загребая слева и справа, добралась до противоположного берега.
Нос лодки уткнулся в песчаный берег, Ивана внимательно осмотрела ее содержимое и нашла кожаную куртку хозяина, она лежала, перекинутая через рыбацкую сеть, под сиденьем, на котором до недавнего времени располагался ее владелец. Ивана нагнулась и начала шарить по карманам, там нашла паспорт и шестьсот евро в банкнотах по сто и еще немного мелочи. Деньги она забрала, а паспорт порвала на сотни мелких кусочков и выбросила в воду. Выйдя из лодки, она оказалась по щиколотку в иле, почувствовав, как туфли наполняются водой. Она разулась, сполоснула туфли в воде и медленно начала подниматься по тропинке вверх, пробираясь сквозь густую чащу. Ее босые ноги неслышно ступали по опавшим листьям. Взбираясь наверх между гладкими стволами буков и смолистых елей, не зная, куда идет, она все равно чувствовала себя абсолютно свободной. Блеск молнии вспорол облако, слабо осветив окрестности, а потом со свинцового неба раздались ужасающие раскаты грома. Только тогда Ивана испытала страх, прислушиваясь к грохоту, дождь лил как из ведра, глухой гул, как по цепи, терялся вдали. Платье насквозь промокло, и женщина дрожала всем телом.
– Милостивый Боже, не бросай меня одну, – замедлив движение, шептала она во мраке, пробираясь вперед. Полумертвая от страха и усталости, она хваталась руками за молодые побеги, растущие у горной тропки, падала и поднималась, темнота ночи оставалась у нее за спиной, в тенистой глубине черной кручи. Желание жить толкало ее вперед, и она шла, пошатываясь, карабкаясь вверх. Небо наконец-то серой туманной изморосью начало подавать сигналы к рождению нового дня.
Когда Ивана добралась до поляны на вершине горы, облака, как по волшебству, растаяли, а восток стал стыдливо переливаться светло-фиолетовым светом. Мир лежал у ее ног. У подножия горы с противоположной стороны можно было разглядеть красные крыши домов, проглядывающие из густой зелени и серых прядей утреннего тумана. Ивана решила обходить населенные пункты, боясь оказаться в каком-нибудь шиптарском селе и быть узнанной. Паника охватывала ее при мысли, что кто-нибудь догадается, что она – сербка, и сообщит об этом местной полиции. Они бы легко раскрыли ночное происшествие, а это был бы конец. Жертву объявили бы преступником и наоборот, а она была убеждена в своей невиновности.
Сам факт убийства торговца белыми рабами вообще не обременял совесть Иваны. Подобно тому как мы убиваем назойливого овода и на ладони остается только размазанный след собственной крови, мы только облегченно вздыхаем, быстро забывая случившееся. Так и Ивана совершенно не думала об убитом. Единственное, что ее мучило, был нестерпимый голод. Она чувствовала, как урчит желудок, настойчиво и упрямо, но рисковать и спускаться в деревню, чтобы купить хотя бы немного еды, она не смела. Двинувшись вниз, на одном из склонов в густой чаще она заметила ветвистый куст дикой ежевики, покрытый темно-синими ягодами. Она начала собирать их в пригоршни, а наполнив, забрасывать в рот. Черный сок въедался в руки, она потом долго вытирала их о мокрую траву, пытаясь смыть с испачканных ладоней темные пятна. Спустившись в долину, молодая женщина обошла стороной деревню и, отыскав в каком-то овраге дорогу, снова начала взбираться наверх. Горный склон, на который она поднималась сейчас, был намного выше и круче, так что ей показалось, что она никогда не доберется до верха. Уже перевалило далеко за полдень, когда она, прикладывая неимоверные усилия, поднялась на вершину. Перед ее глазами открылась красота, какой никогда она раньше не видела. За ее спиной волнообразно раскинулась плодородная Метохия с сжатыми нивами, разделенными на участки, обрамленные зелеными заповедными лесами, а перед ней возвышались огромные сосны и высокие темные ели. Над головой, высоко, раскинув широко крылья, кружил орел, внимательно осматривая окрестности, терпеливо высматривая добычу. В расщелине между двумя скалами извивался каньон, разделенный пополам темной лентой асфальтированной дороги, по которой двигались автомобили, с этой высоты они казались маленькими, как детские игрушки. На склонах горы белели стада овец, похожих на белые шарики, разбросанные по полянам. Ивана решила спуститься к ним, неслышно подкрасться и подслушать, о чем говорят пастухи, чтобы узнать, где она находится. Она прокралась к опушке леса и затаилась в чаще, заметив двух мальчишек, сидящих под тенью ветвистого дуба, они над чем-то весело смеялись. Спрятанная в густой зелени, девушка напрягла слух и услышала, как старший, белобрысый, мальчишка дразнит младшего, неуклюжего толстячка, на чистом сербском языке:
– Милован, ну признайся же, что ты любишь Милиану.
– Почему это я ее люблю, она мне вообще не нравится!
– Рассказывай сказки! Я вижу, как ты на нее смотришь. Просто съедаешь ее глазами.
– У меня есть глаза, вот я и смотрю, но она – не мой тип. Честное слово!
– Будешь ты ее любить, вот только вырастет у тебя то, что прячется в штанах, побольше. А если хочешь, чтобы он вырос, смазывай молочаем. Тебе понятно? – до слез смеялся светловолосый озорник.
Услышав, что они говорят на родном ей сербском языке, Ивана почувствовала облегчение и просто вылетела из своего укрытия и направилась к ним. Увидев незнакомую женщину, мальчики оборвали беседу, с интересом рассматривая приближающуюся к ним незнакомку.
– Мальчики, где здесь ближайшая автобусная станция?
– Смотря куда тебе надо: в Белград или Подгорицу.
– А какой большой населенный пункт здесь поблизости?
– Рожай тебе ближе всего. Когда спустишься к асфальтированной дороге, где-то полкилометра пройдешь вниз, там останавливается автобус. А потом из Рожая можешь ехать куда захочешь.
Ивана их поблагодарила и направилась по склону вниз.
– Секула, ты видел эту? Не знает, ни где находится, ни куда ей надо. Наверное, какая-то дура.
– А может, объелась бузины? Ты, сокол, принимай только молочай, и все будет хорошо. – Эхо смеха Секулы разлилось над котловиной.
Спустившись к асфальтированной дороге, Ивана повернула налево, как показали ей пастушки, и дошла до автобусной остановки: та на самом деле представляла собой жестяной навес, где могли прятаться от дождя или зноя. Вскоре из-за поворота появился местный автобус-развалюха, изношенный и расшатанный от многолетнего использования, который довез ее до Рожая.
Из ближайшей пекарни, через дорогу от автобусной станции, распространялся запах свежей выпечки. Этот приятный аромат защекотал ей ноздри, вызвав спазмы в изголодавшемся желудке, и она просто полетела туда. На полках были сложены горы румяных батонов, корка их золотилась, будто испеченная на солнце. Из плетеных корзинок выглядывали эллиптические баранки, посыпанные кунжутом. За деревянными столами, накрытыми выцветшими зелеными скатертями, сидело несколько мужчин. Вытирая салфетками жир с губ, они похотливо пожирали взглядами Ивану. Она терпеливо ждала, пока продавец обслужит покупательницу, стоящую впереди. Наконец большегрудая женщина отошла от прилавка, и продавец с усами, похожими на две колючки, посыпанные мукой, сначала лениво зевнул, изнуренный работой с раннего утра, а потом вопросительно обратился к ней, высоко подняв седеющие брови, будто желая пересадить их на лысое темя:
– Что вам?
– Пирог с сыром и кефир.
Женщина села за свободный стол рядом с витриной. Смертельно изголодавшись, она забрасывала крупные куски в рот, чувствуя, как к ней возвращаются силы и поднимается настроение. По блеску в глазах при виде каждого куска и скорости, с которой она заглатывала пирог, было заметно, что она была здесь голоднее всех. Закончив обед, Ивана благодарно улыбнулась испачканному мукой владельцу усов-колючек и вернулась на автостанцию.
Купив билет до Петровца, Ивана вошла в автобус и села у окна, наслаждаясь красотами пейзажа за окном. Стараясь все забыть, что с ней произошло за последнее время, она отдалась на волю сладким мечтам, представляя, как будет нежиться на песчаном пляже, прислушиваясь к убаюкивающему шуму волн.
На выезде из каньона реки Морачи ее одолела усталость, и, изнуренная событиями последних дней, она погрузилась в глубокий сон. Только на серпантине, совсем близко от Петровца, она открыла глаза, перед которыми разлилась лазурная необозримая гладь Боко-Которского залива, озаренная лучами заходящего солнца.
На автобусной остановке ее встретила сутолока загорелых туристов и зазывные возгласы владельцев частных комнат и апартаментов. Наперебой перекрикивая друг друга, они предлагали места для размещения приезжих гостей. Женщина средних лет в бежевом льняном платье показалась ей самой аккуратной, а цена в восемь евро в день приемлемой, и Ивана сняла на неделю небольшую комнату с видом на море. Красивый, побеленный дом в нескольких сотнях метров от пляжа дышал теплом, а виноградная лоза во дворе, украшенная зрелыми темно-синими гроздьями, дополняла идиллию домашнего уюта. Довольная комнатой, Ивана отправилась на прогулку по городу и на одной из соседних улиц обнаружила магазин женской одежды. Тут она купила себе пляжное платье, джинсы, несколько летних маек, купальник, полотенца, а в киоске напротив – солнцезащитный крем и средства для личной гигиены. Вернувшись к себе в комнату, она быстро сняла с себя старые вещи, надела купальник и, завернувшись в большое полотенце, направилась на пляж. Над Петровцем уже опустился вечер, по всей длине набережной зажглись фонари. Рестораны, манящие мистическими огнями, были полны посетителей, уставших от отдыха и к этому времени уже изрядно проголодавшихся. Между ними с ловкостью акробатов протискивались мокрые от пота официанты, разнося на серебряных подносах тарелки с плодами моря, украшенные разнообразными овощами. От их вида у изнуренных, но стойких отдыхающих текли слюнки.
Ивана протиснулась через толпу гуляющих, которые медленно двигались в обоих направлениях, и по ступенькам спустилась к морю. Мелкий песок ласкал ее босые ноги, а она полной грудью вдыхала запах моря. Отойдя на несколько десятков метров подальше, туда, где мрак был гуще, она бросилась в воду и, совершая ритмические замахи руками, поплыла в открытое море. Ее гибкое тело скользило в гладкой воде, она ныряла и кувыркалась, словно хотела смыть с себя всю грязь, в которой ее обваляли другие, и навсегда остаться в чарующей тишине петровацкого пляжа. Выйдя из воды, она ощутила легкую дрожь и завернулась в полотенце. Воздух пах лавандой, морем и кипарисами, она вдыхала его полной грудью, поднимаясь наверх, к своему дому. В небесном улье мерцал рой звезд, похожий на светлячков на волшебном шаре.
Придя в комнату, она быстро переоделась и, бросив на себя в большое зеркало в углу удовлетворенный взгляд, просто слетела вниз, к небольшому рыбному ресторану. Жареные кальмары и бокал красного вина после освежающего ночного купания были как раз кстати. Доносящийся из кухни запах еды смешивался с прозрачным запахом моря и действовал на нее успокаивающе. Потемневшие дубовые балки на высоком потолке, через них были переброшены рыбацкие снасти, и язычки пламени свечей, мерцающие на столах, придавали ресторану вид идиллического места, которое давно знаешь и где тебя всегда ждут. По крайней мере, так казалось Иване, после вкусного ужина она расслабленно следила за отражением свечи, блуждающим по темному дну бокала с вином.
Оплатив счет, Ивана слилась с рекой прогуливающихся по набережной отдыхающих. В конце променада начиналась темень, из глубины на расстоянии нескольких сотен метров светилась через короткие интервалы, то включаясь, то выключаясь, неоновая реклама, приманивающая любопытных посетителей: ДИСКО-КЛУБ ОСЬМИНОГ!
После столь длительного времени затворничества, где область ее перемещений была ограничена пространством от комнаты до бара и назад, где ее постоянно сопровождал страх и где она подвергалась жестокому насилию, Ивана снова чувствовала себя свободной и жизнелюбивой, а этот средиземноморский вечер казался ей неповторимым праздником. Ни минуты не раздумывая, она направилась по бетонной дорожке во тьму, к освещенному входу, над которым мерцал большой неоновый осьминог.
Через лес потных тел, покачивающихся в такт музыки, она протиснулась до барной стойки и заказала коктейль «Лонг-Айленд». В массе веселящейся молодежи она чувствовала себя будто наедине сама с собой, но не одинокой, и это ей нравилось. И тут к ней подсел спортивного телосложения молодой человек в черной майке без рукавов.
– Чья ты, когда ты ничья? – обратился он к ней, обольстительно улыбаясь.
– Я – своя. А ты тут при чем? – отрезала Ивана, всем своим видом давая понять, что у нарушителя ее спокойствия нет никаких шансов.
– Не злись. Я просто подумал, что, если тебе что-нибудь понадобится, я могу пригодиться.
– Что мне может понадобиться, если у меня все есть?
– Например, один сниф, чтобы ты стала хай, а не такая дерганая.
– А почему ты именно меня выбрал?
– По выражению твоего лица вижу, что ты – нарик, потому такая нервная. Опытный глаз всегда разглядит собрата. Я сразу же тебя просчитал.
– Да вали ты отсюда! – отрезала Ивана, отвернувшись от него в другую сторону.
– Как хочешь. Но если я тебе понадоблюсь, ты только спроси, где Маки. Меня отыскать легко.
Она даже не заметила, как молодой человек растворился в толпе, но, к своему разочарованию, почувствовала, что теряет контроль. Только еще разок и больше никогда?
