Ивана быстро поняла, что Мамука насколько физически слаб, настолько и душевно мягок и уступчив, что им можно манипулировать. Временами, когда ему что-то не нравилось, например ее регулярное употребление алкогольных напитков по выходным или частые визиты доктора Магнуса Петершона, он становился упрямым и бурно реагировал. Ивана, зная, что он безумно в нее влюблен, обычно пользовалась проверенным и всегда удачным методом:

– Я такая, как есть! Если тебе не нравится, можешь уходить. Дверь – в коридоре!

– Но, Ивана, ради бога, – Мамука снижал тон на две октавы, – зачем ты губишь свою жизнь? Ты можешь умереть.

– Ну и что?

– Как что? Я же тогда всю жизнь буду скорбеть о тебе.

– Расскажи это кому-нибудь другому! Кто умер, больше не страдает, поэтому бессмысленно скорбеть. Если я умру, ты будешь скорбеть не обо мне, а о себе, потому что у тебя больше не будет меня. Скорбь – это хитрый шепот нашего эгоизма, который значительно сильнее тихого крика любви или страха перед кончиной. Сознайся, ты этого не знал. Разве я не права?

Мамука обнял ее и долго молчал, не моргая, глядя через окно в синеву неба, по которому скользили белые облака, похожие на клочья шерсти. В своем воображении он представлял Ивану, как она, спустив ноги с прекрасно выточенными ступнями, сидит на облаке и, как в лодке, плывет по небесным просторам, направляя ее в желаемую сторону, в какую-то новую, таинственную жизнь, а он стоит один, не в состоянии преодолеть разделяющее их расстояние.

Чтобы она не заметила его слабость, он спрятал полные слез глаза, резко поднялся и направился к кухонной раковине, всегда полной невымытой посуды. Повернувшись спиной к Иване, он тер жирные тарелки и чашки из-под кофе под струей теплой воды, которая с шумом исчезала в сливном отверстии.

Пока Мамука мыл грязную посуду, Ивана, крадучись, взяла в ванной свой спид и моментально почувствовала, как ее тряхануло. В носу мягко пощипывало, а знакомые сладкие волны бурно накатывали на руки и ноги. Она немного посидела на унитазе и вскоре снова почувствовала себя довольной и активной. Мамука за это время уже дважды подходил на цыпочках к туалетной двери, прислушиваясь, что там происходит, и удивлялся, что́ она там так долго делает. На его упорный стук она крикнула, не открывая двери:

– Да что ты пристал! Что, я не могу спокойно в своей квартире справить физиологическую нужду? Подожди меня там.

Вернувшись в кухню, она помогла Мамуке вытереть посуду и налила две рюмки «Бейлиса».

– Вздрогнули! – Она обласкала его довольным взглядом.

– Мы сегодня будем любить друг друга? – Он был нетерпелив.

– А разве мы не любим друг друга?

– Я имел в виду, будем ли мы сегодня заниматься сексом?

– Может?! – загадочно ответила она, налив себе новую рюмку.

Она нечасто отдавалась Мамуке, но иногда позволяла ему то, чего он страстно желал. В последнее время доктор Петершон давал ограниченные суммы денег, зная, что она использует их для покупки наркотиков, он сам покупал продукты, одежду и другие нужные вещи для нее и Ангелины. Мамука был единственным, от кого она могла получить деньги и потратить их по своему усмотрению. Кстати, Мамука был очень экономным. Стипендию и то, что получал дополнительно, он должен был распределить так: сначала заплатить за квартиру и продукты, дать Иване три тысячи за фиктивный брак, который давал ему разрешение на пребывание и работу, и что-то отправить в Тбилиси сестре и матери. Ему действительно было нелегко. Он отрывал от себя и чаще был голоден, чем сыт. Если кто-то просил у него одолжить денег, он чувствовал себя так, будто ему вырывают глаз. Ему было тяжело давать деньги Иване, но не дать ей он тоже не мог. Она хорошо это знала и очень ловко пользовалась этой возможностью.

– Я пошла в ванную принять душ, – прощебетала она, закрыв за собой дверь. Пока она готовилась, Мамука, раздевшийся, возбужденный от страстного желания, накрывшись покрывалом, ждал в ее кровати. Только в трусиках и бюстгальтере, прячущем слишком рано увядшую грудь, она юркнула к Мамуке, который, как пиявка, впился в ее молочно-белое тело, дрожа от радости, что снова владеет ею. Ощутив прохладу и гладкость ее кожи, приклеившейся к его разгоряченным чреслам, ему показалось, что она сделана из шелка. Не имея желания, но стремясь удовлетворить Мамуку, Ивана делала все, чтобы это поскорее закончилось. А он, наоборот, старался, чтобы акт длился как можно дольше, рассчитывая таким образом показаться настоящим мужчиной и достойным конкуренции доктору Петершону. Как только он чувствовал, что приближается к оргазму, то вынимал свой маленький толстый член и пытался пальцем отыскать клитор Иваны.

– Я не хочу! Мне это не нравится, – сопротивлялась Ивана, взбираясь на него. Перед глазами Мамуки недолго раскачивались две высохшие груди Иваны, крупные и вытянутые, похожие на полусдувшиеся воздушные шары, оставшиеся на какой-то стене после давно прошедшего праздника. Опытными движениями она приводила действие к логическому завершению и, шлепая ногами по холодному полу, пропадала в ванной. Голый, покрытый черной порослью маленький грузин оставался один на снежной белизне смятой постели, разочарованный в себе и недовольный тем, что снова все так быстро кончилось.

– Мамука, ты можешь одолжить мне тысячу крон?

– Откуда у меня? – хватался за голову Мамука.

Волосы вставали дыбом у него на голове, он судорожно метался, как мышь в мышеловке, зная наперед, что диалог закончится его капитуляцией. Мамука не хотел давать деньги, потому что знал, на что они будут потрачены.

– Поверь, у меня нет денег, – продолжал он плакаться, пытаясь объяснить ей свою ситуацию. – У меня стипендия – семь тысяч крон, супер, если заработаю еще пять. Когда дам тебе три тысячи за разрешение, заплачу за квартиру, проездной, телефон и электричество, отправлю что-то матери и сестре, у меня даже на еду не остается.

– Есть у тебя. Я хорошо тебя знаю. Ты просто жадина. Как мышонок заталкиваешь все в норку, пряча и от самого себя. Ладно, не надо. Попрошу у Магнуса, он мне точно даст.

Это была та самая капля, которая всегда перетягивала чашу весов в ее сторону.

У Мамуки мгновенно останавливался взгляд, он беспомощно и неохотно брал кошелек и молча протягивал гладкую шуршащую купюру любимой женщине.

– Видишь, у тебя есть. – Она радостно целовала его и клала деньги в ящик под навесным шкафчиком.

Частые упоминания имени Магнуса Петершона в их общих разговорах и нескрываемая симпатия Иваны к нему, как и его регулярные визиты, доводили Мамуку до сумасшествия.

Однажды буквально перед перерывом на обед в ординаторской доктора Петершона зазвонил телефон. Дрожащим от возбуждения голосом, едва сдерживая гнев и ревность, Мамука ледяным тоном обратился к доктору:

– Магнус, мы могли бы сегодня где-нибудь встретиться?

– К чему такая спешка?

– Это важно.

– Что это такое важное? – Доктор делал вид, что не понимает, чего от него хотят.

– Надо поговорить. Обо всем расскажу вам при встрече.

– Ладно. После пяти в кафе на железнодорожном вокзале.

Доктор Петершон сразу догадался, о чем пойдет речь. Ровно в пять, переходя по пешеходному переходу улицу, он заметил Мамуку, нервно вышагивающего перед входом в зал железнодорожного вокзала.

– Привет, друг! – Магнус похлопал его по плечу.

– Мы не можем быть друзьями, – зло отрезал ему Мамука.

– С каких это пор? – самоуверенно и одновременно снисходительно спросил Магнус, глядя ему прямо в глаза.

– С сегодняшнего дня.

– Давай-ка присядем за стол и поговорим.

Заняв место в углу кафе, друг напротив друга, они заказали два эспрессо по-американски. Магнус заметил серьезность и решительность на каменном лице юноши, и ситуация показалась ему несколько комичной, но он взял себя в руки.

– Итак, о чем бы ты хотел со мной поговорить?

Мамука глотнул кофе, откашлялся, устремив взгляд в отполированную поверхность стола, будто разговаривает с ним, а не со своим собеседником, тихим голосом, растягивая слова на слоги, выложил свою позицию, которая была ясна как день:

– Это так продолжаться больше не может.

– Что «это»?

– Это, между вами и Иваной.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я ее люблю!

– И я ее люблю!

– Но я – ее муж, – выдал Мамука свой самый сильный аргумент.

Доктор на мгновение смутился, о себе он такого сказать не мог, а то что он – любовник, было унизительным и для него, и для Иваны. Он быстро нашел контраргумент – спасительную соломинку, которая вернула его в равноправное положение:

– Но я с ней с тех пор, когда ты еще и не знал о ее существовании. Помимо всего прочего, если уж хочешь знать, это именно я убедил ее помочь тебе и этим браком обеспечить возможность получения разрешения на пребывание и трудоустройство в Швеции. Честно говоря, ты мне нравишься как личность.

– Меня совершенно не интересует, нравлюсь я вам или нет, но я хочу, чтобы вы четко поняли, она – моя жена. И оставьте ее в покое! – Лицо Мамуки было белым как мел, а напряженные желваки поигрывали от раздражения. Его одновременно обуревали сила первой любви, которая так неожиданно захватила его, и бешеная ненависть к человеку, с кем был вынужден ее делить. В свою очередь и Магнуса Петершона связывало с Ива-ной нечто большое – очарование поздней любви, которая нашла приют на солнечном поле ее молодости. На этом поле, по правде сказать, росло много сорняков и колючек, их надо было бы вырвать с корнем, и Магнус Петершон был убежден, что они неразделимо нужны друг другу.

– Чтобы я оставил ее? Даже и не подумаю! Что ты себе, парень, навоображал?! Что я преподнесу ее тебе на серебряном блюдечке с голубой каемочкой со словами: «Пожалуйста, Мамука, прими»?! Она – лучшая глава моей жизни, и мы нужны друг другу.

Мамука не сдавался:

– Но у вас есть семья?

– Есть, и что?

– А что сказала бы ваша супруга, если бы узнала?

– Не знаю, но это была бы ее проблема.

– Неужели вы не боитесь, что она вас бросит? Подумайте, во что может вылиться эта авантюра!

Магнус заметил появление хитрого и победоносного выражения на лице юноши.

– Может вылиться в то, что я навсегда перееду жить к Иване. Вот что!

Как наплывающая туча закрывает собою солнце, так погасла победоносная усмешка на лице Мамуки.

Магнус Петершон следил за ним. Юноша без всякого выражения смотрел куда-то вдаль, а потом предложил:

– Зачем нам препираться? Лучше всего давайте пойдем к Иване, пусть она решает. Согласны с предложением?

– Согласен.

Они направились в Хьельбу на машине Магнуса, которая была припаркована недалеко от станции. Ивана была невероятно удивлена, увидев с террасы, где она читала какую-то книгу, что они идут вместе. Когда они объяснили причину их визита, она прыснула от смеха. Было очевидно, что ей нравилось, как двое мужчин ожесточенно борются за ее благосклонность. Один – молодой и неопытный, другой – зрелый, успешный и безумно влюбленный, оба – страстно желающие ее любви. Это придавало ей самоуважения и уверенности в себе, которые она давно потеряла.